24
8 августа. Фаза луны: последняя четверть.
Тедди каждый день ходит на озеро.
Утром слышу, как пронзительно скрипнула и хлопнула сетчатая дверь, и вслед за тем до меня доносится глухой шум его шагов на ступеньках крыльца. Из окна вижу, как он бредет от дома к воде с удочкой на худеньком плече и с коробкой для рыболовных снастей в руке. Странный ритуал и к тому же, по-моему, бесполезный: ведь он не приносит в дом никаких плодов своего труда. Каждый вечер возвращается с пустыми руками и чему-то радуется.
Сегодня я иду следом за ним.
Он пробирается сквозь кусты к воде и меня совсем не замечает. Я держусь от него на почтительном расстоянии, так что он и моих шагов не слышит. Знай себе мурлычет под нос писклявым детским голоском песенку «Кукабурра», ужасно фальшивя, и даже не догадывается, что за ним следят. Вот он подходит к кромке воды, насаживает на крючок наживку и забрасывает удочку. Проходит минута, другая… а он сидит-посиживает на травке и таращится на тишайшую поверхность воды, больше похожую на зеркальную гладь, не тронутую ни единым дуновением ветерка.
Удочка начинает подергиваться.
Тедди наматывает леску на катушку, а я тем временем приближаюсь к нему. На крючке у него судорожно бьется в смертельном ужасе коричневатая рыбешка. Я жду рокового удара — священного мгновения, когда вспыхнет божественная искра. Но, к моему удивлению, Тедди хватает добычу, вытаскивает у нее изо рта крючок и, осторожно наклоняясь, отпускает рыбешку обратно в воду. Нагибается все ниже и что-то бубнит себе под нос, словно извиняется за то, что омрачил ей утро.
— Зачем же ты ее отпустил? — спрашиваю я.
Тедди резко поворачивается, испугавшись моего голоса.
— А, — говорит он, — это ты.
— Ты ее выпустил.
— Не хочу их убивать. И потом, это ведь всего лишь окунь.
— Значит, ты всех их выпускаешь обратно?
— Угу.
Тедди снова насадил наживку на крючок и забросил удочку.
— И зачем тогда их ловить?
— Это весело. Вроде игры. Я играю с рыбками, а они со мной.
Я присаживаюсь рядом с ним на берегу. Вокруг нас жужжат мошки, и Тедди отмахивается от них рукой. Ему уже исполнилось одиннадцать, а кожа у него все такая же гладенькая, как у младенца, и золотистый детский пушок на лице поблескивает на солнце. Я сижу довольно близко к нему, так, что даже слышу его дыхание, и вижу, как бьется жилка на его тоненькой шейке. Кажется, я совсем не докучаю ему своим присутствием, и он даже робко улыбается мне, видимо, считая за честь, что я, его старший двоюродный брат, решил скоротать с ним беззаботное утро.
— Хочешь попробовать? — спрашивает он и протягивает мне удочку.
Я беру ее. А сам не свожу глаз с Тедди — смотрю на легкую испарину у него на лбу, на тени от ресниц под глазами.
Удочка дергается.
— Клюет!
Я начинаю наматывать леску на катушку, рыба бьется на крючке, и от предвкушения добычи на ладонях у меня выступает пот. Я ощущаю ее страх, отчаянное желание жить — все это передается мне через леску и удилище. Наконец она выныривает из воды и, когда я вытаскиваю ее на берег, начинает молотить хвостом по воздуху. Я хватаю ее, сплошь покрытую скользкой чешуей.
— Теперь снимай с крючка, — командует Тедди. — Только осторожней, смотри не порань ее.
Я заглядываю в открытую коробку для снастей и вижу нож.
— Она же задыхается без воды. Давай скорей! — поторапливает меня Тедди.
А я думаю, как бы добраться до ножа, как удержать трепещущую рыбешку, прижать ее к траве и проткнуть жабры. Как распотрошить ее, полоснув лезвием по всему брюху. Я хочу почувствовать, как она дернется последний раз и как в меня животворной струей вольется ее жизненная сила. Однажды я уже испытал такое чувство: когда мне исполнилось десять лет и на меня наложили херем. Тогда мама наконец поставила меня в круг и дала в руки нож.
— Вот ты и повзрослел, — сказала она. — Пора становиться одним из нас.
Я помню последнюю судорогу жертвенного козла, помню гордость в глазах мамы и одобрительный шепот окружавших меня людей в мантиях. Мне хочется снова ощутить этот трепет.
Только рыбы мне мало.
Я вынимаю крючок и отпускаю дергающегося окуня обратно в озеро. Он бьет по воде хвостом и уплывает прочь. Поднявшийся легкий ветерок рябит водную гладь, в тростнике жужжат стрекозы. Я поворачиваюсь к Тедди.
— Почему ты так смотришь на меня? — спрашивает он.
