29
Мэтти доедала последний кусочек говядины. Она вгрызалась в него, как дикое животное в высохшую падаль, и думала: «Белок — чтобы быть сильнее. Чтобы победить!» Она вспомнила об атлетах, готовящихся к марафону, тренирующихся для спортивных выступлений. «Мне тоже предстоит марафон. Единственный шанс выжить».
«Проигрыш — смерть».
Вяленая говядина напоминала резину, и она едва не подавилась, проглатывая ее, но протолкнуть вязкий кусок все-таки удалось, запив его глотком воды. Вторая банка с водой была почти пуста. «Мне грозит страшная смерть, — думала она, — долго я не продержусь». К тому же у Мэтти появились новые причины для волнения: схватки все чаще напоминали о себе и становились все более мучительными. Это еще не роды, но их предвестники.
Где же он, черт возьми? Почему он оставил ее так надолго? Потеряв счет времени, она не знала, сколько часов, а может, и дней прошло с его последнего визита. Мелькнула мысль: не разозлила ли она его своей истерикой? Или он решил наказать ее? А может, пытался припугнуть, заставить понять, что нужно быть вежливой с ним, проявлять уважение? Всю свою жизнь она была вежливой, и вот к чему это привело. Вежливых девочек все шпыняют. Они всегда оказываются в хвосте очереди, на них никто не обращает внимания. Они выходят замуж за мужчин, которые тут же забывают об их существовании. Все, хватит быть вежливой, подумала она. Если мне удастся выбраться отсюда, я перестану быть бесхребетной.
Но прежде надо выбраться. А это значит, что я должна притвориться вежливой.
Она сделала еще один глоток. И ощутила странный прилив сытости, как будто съела настоящий обед и выпила вина. Жди, подумала она. Он вернется.
Завернувшись в одеяло, она закрыла глаза.
И проснулась от сильной схватки. О нет, это уже больно. Определенно больно. Она лежала в темноте, взмокшая от пота, пытаясь вспомнить все, чему учили на курсах для беременных, но эти уроки, казалось, были в прошлой жизни. Чьей-то жизни, не ее.
«Вдох, выдох. Очищение…»
— Дамочка!
Она оцепенела. Взглянула на решетку, из которой доносился шепот. Пульс участился. «Пора действовать, солдат Джейн». Но, вдыхая запах собственного страха в темноте, вдруг подумала: «Я еще не готова. Я никогда не буду готова. С чего я решила, что у меня получится?»
— Дамочка, ответьте мне.
«Это твой шанс. Давай».
Она глубоко вздохнула.
— Мне нужна помощь, — захныкала она.
— Почему?
— Мой ребенок…
— Рассказывайте.
— Он просится наружу. У меня схватки. Пожалуйста, выпустите меня отсюда! Я не знаю, сколько еще смогу выдержать это… — Она всхлипнула. — Выпустите меня. Мне нужно. Я рожаю.
Ответом ей было молчание.
Она вцепилась в одеяло, боясь дышать, боясь не услышать, если он будет говорить шепотом. Почему он не отвечает? Он что, опять ушел? И тут она услышала грохот, а потом скрежет.
Лопата. Он начал копать.
«Единственный шанс, — подумала она. — Другого не будет».
Снова грохот. Лопата загребала землю, ее поскребывание о ящик напоминало скрип мела по доске. Она задышала чаще, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. «Или я выживу, или умру, — подумала она. — Все решится через секунду».
Поскребывание прекратилось.
Ее руки похолодели, онемевшие пальцы впились в одеяло, которым она укуталась. Она слышала, как скрипнуло дерево и взвизгнули петли. Земля посыпалась в ее темницу, попала в глаза. «О, Боже, Боже, я ничего не вижу. Мне надо видеть!» Мэтти отвернулась, пряча лицо от грязи, которая сыпалась ей на голову. Долго моргала, пытаясь вытряхнуть соринки из глаз. Она опустила голову и поэтому не видела его, того, кто стоял наверху и склонялся над ней. А что видел он, глядя в яму? Свою пленницу, укутанную в одеяло, грязную, жалкую. Скрюченную от родовых схваток.
— Пора вылезать, — сказал он, на этот раз уже не через решетку. Тихий голос, вполне обычный. Неужели зло может звучать так невинно?
— Помогите мне. — Она снова всхлипнула. — Я не смогу подняться.
Она услышала стук дерева, поняла: какой-то предмет упал рядом с ней. Лестница. Открыв глаза, она подняла голову и увидела всего лишь силуэт на фоне звездного неба. После кромешной тьмы, которая царила в ее тюрьме, ночное небо показалось светлым.
Он посветил фонариком вниз.
— Здесь всего несколько ступенек, — сказал он.
— Мне очень больно.
— Я подам вам руку. Но вы должны встать на ступеньку.
Всхлипывая, она медленно поднялась на ноги. Покачнулась и снова рухнула на колени. Вот уже много дней она не вставала и теперь с ужасом думала о том, как ослабла за это время, несмотря на гимнастику, несмотря на бешеный всплеск адреналина.
— Если вы хотите выбраться, — сказал он, — вам придется встать.
Она застонала и неуклюже поднялась на ноги, шатаясь словно новорожденный теленок. Ее правая рука оставалась под одеялом которое она прижимала к груди. Левой рукой она ухватилась за лестницу.
— Вот так. Поднимайтесь.
Она встала на нижнюю ступеньку и выдержала паузу, чтобы приготовиться к дальнейшему восхождению. Сделала еще один шаг наверх. Яма была неглубокой, всего несколько ступенек — и она на свободе. Вот уже ее голова и плечи на уровне его пояса.
— Помогите мне, — взмолилась она. — Вытащите меня.
— Отпустите одеяло.
— Мне очень холодно. Пожалуйста, вытащите меня!
Он положил свой фонарик на землю.
— Дайте руку, — сказал он и нагнулся к ней — безликая тень с протянутой рукой.
«Ну вот. Он совсем близко».
До его головы можно дотянуться рукой. В какое-то мгновение она дрогнула, с отвращением подумав о том, что ей предстояло сделать.
— Хватит тянуть время, — скомандовал он. — Вылезай!
Она вдруг явственно увидела перед собой лицо Дуэйна. Это его голос чудился ей — голос, исполненный упрека, вечного упрека. «Имидж — это главное, Мэтти. Ты только посмотри на себя!» Корова Мэтти повисла на лестнице, не может спасти себя. Не может спасти своего ребенка. «Ты не нужна мне такая».
«Нет, я не такая. Я не такая!»
Мэтти отпустила одеяло. Оно упало с ее плеч, открыв то, что она прятала под ним, — носок, набитый восемью батарейками. Она подняла руку и взмахнула носком как молотом, вложив в этот удар всю силу своей ярости. Пусть он был диким, неуклюжим, но она испытала восторг, когда батарейки с хрустом обрушились на его голову.
Тень пошатнулась и опрокинулась.
В считанные секунды она вскарабкалась по лестнице и вылезла из ямы. Ужас заставляет тебя забыть о собственной нерасторопности, он обостряет чувства, делает тебя быстрой, как газель. Едва ступив ногами на твердую землю, она тут же оценила обстановку, отметив десятки деталей. Месяц, выглядывающий из-за деревьев. Запах почвы и влажной листвы. И деревья, кругом деревья, похожие на грозных стражей, загораживающих все, кроме звездного купола над головой. «Я в лесу». Одного взгляда было достаточно, чтобы принять молниеносное решение, и она ринулась вперед, в узкую расщелину между деревьями. И тут же провалилась в овраг, скатившись вниз по диким зарослям ежевики и молодым деревцам, которые яростно хлестали ее по лицу.
Она приземлилась на четвереньки. В одно мгновение вновь вскочила на ноги и побежала, правда, теперь уже прихрамывая, — правое колено пульсировало от вывиха. «Я слишком шумная, — подумала она. — Я топаю, как слон. Не останавливайся, не останавливайся, он может оказаться сзади. Продолжай движение!»
Но она была словно слепая в этом лесу, дорогу ей указывали лишь звезды и слабая луна. Ни света, ни указателей. Она и понятия не имела, где можно найти помощь. Место было совершенно незнакомое, она блуждала, словно в страшном сне. Продираясь сквозь заросли кустарников, инстинктивно двигаясь вниз по склону, отдав себя на милость силе притяжения. Горы всегда ведут в долины. Долины ведут к рекам. Реки ведут к людям. О черт, звучит здорово, но так ли это на самом деле? Колени уже ломило, сказывалось недавнее падение. Еще раз оступиться — и она уже не встанет.
Очередной приступ резкой боли. Она остановилась, переводя дыхание. Схватка. Мэтти согнулась, выжидая, пока утихнет боль. Когда наконец она выпрямилась, пот лил с нее градом.
Что-то зашуршало у нее за спиной. Она обернулась, но не смогла увидеть ничего, кроме непроницаемой тени. Она чувствовала, что зло приближается. И снова бросилась бежать сквозь ветки деревьев, подгоняемая паникой. «Быстрей. Быстрей!»
На склоне холма она уже шаталась, едва удерживая равновесие. Если бы не молодое деревце, она бы так и рухнула животом на землю. «Бедный малыш, я чуть не придавила тебя!» За спиной не было слышно никаких звуков, но она знала, что он где-то рядом, идет по следу. Страх гнал ее вперед, сквозь паутину веток.
И вот деревья как будто испарились. Мэтти прорвалась сквозь последний пучок веток и ощутила утоптанную почву. Зачарованная, она остановилась и огляделась вокруг. Водная гладь в отблесках луны. Озеро. Дорога.
И вдалеке маленькой точкой вырисовывался силуэт хижины.
Она сделала несколько шагов и застонала — очередная схватка сжала ее в кулак; Мэтти не могла дышать, двигаться, ей оставалось только лечь на дорогу и скорчиться от боли. Тошнота подступала к горлу. С озера до нее донесся плеск воды и крик птицы. Она чувствовала себя ужасно и боялась, что, упав, уже не встанет. «Только не здесь! Не оставайся здесь, на открытом пространстве!»
Она побрела вперед, боль немного отступила. Мэтти заставляла себя двигаться дальше, к призрачной надежде — хижине. Она снова побежала, превозмогая боль в колене. «Быстрее, — уговаривала она себя. — Он может увидеть твое отражение в воде. Беги скорей, пока снова не начались схватки. Сколько минут осталось до следующей? Пять? Десять?» Хижина казалась такой далекой.
Она сделала отчаянный рывок вперед — ноги топотали по земле, воздух ревел, врываясь в легкие и вырываясь из них. Надежда была ее реактивным двигателем. «Я буду жить. Я буду жить».
Окна хижины были темными. Мэтти постучала в дверь, не смея подать голос, который мог эхом отозваться в горах. Ответа не последовало.
Она колебалась всего секунду. «К черту приличия, игры в хороших девочек! Бей это чертово окно!» Она схватила булыжник, валявшийся возле двери, и ударила им по дверному окну. Звон битого стекла взорвал ночную тишину. С помощью все того же камня она отколола остатки стекла, просунула руку и открыла дверь.
«Разбить и ворваться! Вперед, солдат Джейн!»
Затхлый воздух в домике пах кедром. Эта летняя хижина, должно быть, давно была заперта и покинута. Осколки стекла хрустели под ногами, когда она бродила по комнате в поисках выключателя. И, уже включив свет, осознала: он увидит. «Слишком поздно. Надо хотя бы найти телефон».
Она оглядела комнату, увидела камин, сложенные поленья, мягкую мебель, накрытую пледами, но телефонного аппарата нигде не было.
Она кинулась на кухню и увидела телефонную трубку на рабочем столике. Схватила ее и начала набирать 911, но вдруг до нее дошло, что нет гудка. Линия отключена.
В гостиной захрустело битое стекло.
«Он в доме. Выбирайся! Сейчас же».
Мэтти выскользнула из кухни и тихо закрыла за собой дверь. Оказалась в тесном гараже. Лунный свет струился в одинокое оконце, и она сумела различить контуры весельной лодки, которая лежала на прицепе. Больше негде укрыться, негде спрятаться. Она попятилась от кухонной двери, чтобы оказаться в тени. Плечом ударилась о металлическую полку, с которой посыпалась давняя пыль. Она вслепую обшарила полку в поисках какого-нибудь оружия, но под руку попадались лишь старые банки от краски с присохшими крышками, малярные кисти с намертво склеенной щетиной. Наконец ее пальцы нащупали отвертку, и она схватила ее. Жалкое оружие, такое же опасное, как пилка для ногтей. Пожалуй, одноименный коктейль посильнее будет.
Под кухонной дверью показалась полоска света. Мелькнула тень. Замерла.
Как и дыхание Мэтти. Она попятилась к гаражной двери, чувствуя, что сердце вот-вот разорвется. Выбора не было.
Она нажала на ручку двери и приоткрыла ее. Дверь предательски заскрипела, словно завопив: «Она здесь! Здесь она!»
В тот самый момент, когда распахнулась дверь кухни, она бросилась вон из гаража и опять побежала в ночь. Мэтти знала, что он видит ее на этом безжалостно открытом берегу. Знала, что бежит медленней его. И все равно неслась к залитому луной озеру, увязая ботинками в грязи. За спиной шуршали камыши — он неумолимо приближался. Остается плыть, подумала она. И ринулась к воде.
Но уже через мгновение скорчилась от новой схватки. Такой боли Мэтти еще не испытывала. Она упала на колени, прямо в воду. Боль достигла пика, зажав ее в тиски, так что на мгновение у нее почернело в глазах и она почувствовала, что заваливается на бок. В рот набилась грязь. Она корчилась, кашляла, валяясь на спине, словно перевернутая черепаха. Схватка стихла. Наверху, в небе, ярко светили звезды. Она чувствовала, как вода ласкает ее волосы, щеки. Совсем не холодная, наоборот, теплая, как в ванне. Она слышала, как приближаются его шаги. Видела, как расступается перед ним камыш.
И вот он остановился над ней, возвышаясь на фоне неба. Победитель, предъявляющий права на награду.
Он опустился на колени возле Мэтти, и вода отразилась в его глазах искорками света. То, что он держал в руке, тоже блестело: серебристое лезвие ножа. Казалось, он уже знал, что она покорилась. Что ее душа ждет того момента, когда сможет вырваться из оболочки измученного тела.
Он схватился за пояс ее безразмерных брюк и стащил их, обнажая белый купол живота. Она даже не шевельнулась, словно застыла. Уже сдавшаяся, уже мертвая.
Он положил одну руку на ее живот; а другой схватил нож и нагнулся, чтобы сделать первый надрез.
Вдруг вода взметнулась серебристым фонтаном, и ее рука выскочила из грязи. Отвертка устремилась ему в лицо. Налившись яростью, она запустила свое жалкое оружие прямо в его глаз.
«Это тебе за меня, ублюдок!»
«А это за моего ребенка!»
Отвертка проникла глубоко, Мэтти чувствовала, как ее орудие пронзило кость и мозг и ушло туда по самую рукоятку.
Он рухнул, не проронив ни звука.
Некоторое время она не могла пошевелиться. Он упал ей прямо на бедра, и Мэтти чувствовала, как ее одежда пропитывается кровью. Мертвые тяжелые, гораздо тяжелее живых. Она принялась с отвращением спихивать его. Наконец ей удалось свалить тело, и оно опрокинулось на спину, распластавшись в камышах.
Она с трудом поднялась на ноги и, шатаясь, побрела к твердому берегу. Подальше от воды, подальше от крови. Там она упала на траву. И лежала, пока не пришла следующая схватка. А потом еще одна, и еще одна. Затуманенным от боли взглядом она наблюдала за тем, как плывет по небу четвертинка луны. Как меркнут звезды и розовый рассвет подступает с востока.
Когда солнце поднялось над горизонтом, Мэтти Первис произвела на свет дочь.