17
Дом доктора Джойс О'Доннел в Кембридже — белый особняк в колониальном стиле — ничем не отличался от своих впечатляющих собратьев, украшавших престижную Браттл-стрит. Чугунные ворота открывались во двор с идеальной лужайкой и мульчированными древесной корой клумбами, на которых послушно цвели розы. В саду царил строгий порядок, и Маура на выложенной гранитными плитами дорожке по пути к парадному крыльцу уже представляла себе обитательницу дома. Ухоженная, аккуратно одетая. В мыслях порядок, такой же, как и в саду.
Женщина, открывшая дверь, оказалась в точности такой, какой ее нарисовала себе Маура.
Доктор О'Доннел была пепельной блондинкой с бледной, безупречной кожей. Голубая хлопчатобумажная рубашка, заправленная в отутюженные белые брюки, была скроена так, чтобы подчеркнуть тонкую талию. Во взгляде, которым она окинула Мауру, тепла было мало. Скорее, в нем угадывалось любопытство. Взгляд ученого, рассматривающего новый экземпляр.
— Доктор О'Доннел? Я Маура Айлз.
О'Доннел ответила деловым рукопожатием.
— Проходите.
Маура зашла в дом, такой же холодно-элегантный, как и его хозяйка. Теплый оттенок придавали лишь восточные ковры на темных тиковых полах. О'Доннел провела гостью в строгую гостиную, где Маура осторожно присела на краешек дивана, обитого белым шелком. О'Доннел устроилась в кресле напротив. На разделявшем их журнальном столике палисандрового дерева стопкой лежали папки и цифровой диктофон. Хотя и выключенный, он излучал невидимую угрозу и добавлял Мауре неловкости.
— Спасибо, что согласились принять меня, — начала Маура.
— Мне стало любопытно. Хотелось посмотреть, как выглядит дочь Амальтеи. Я ведь знаю о вас, доктор Айлз, но только из газет. — Она откинулась на спинку кресла, чувствуя себя в высшей степени комфортно. Преимущество хозяйки дома. Она делала одолжение, в то время как Маура выступала в роли просительницы. — А вот о вашем характере я ничего не знаю. Но очень хочу узнать.
— Почему?
— Я хорошо знакома с Амальтеей. И мне интересно…
— …похожа ли дочь на мать?
О'Доннел приподняла красивую бровь.
— Заметьте, вы это сказали, а не я.
— Так я угадала причину вашего любопытства?
— А в чем причина вашего любопытства? Что привело вас ко мне?
Взгляд Мауры скользнул по картине, висевшей над камином. Строго современное, написанное маслом полотно, испещренное ярко-красными и черными полосами.
— Я хочу знать, кто на самом деле эта женщина, — наконец произнесла она.
— Вы знаете, кто она. Просто не хотите в это поверить. Ваша сестра тоже не верила.
Маура нахмурилась.
— Вы встречались с Анной?
— Нет, мы не встречались. Но месяца четыре назад мне позвонила женщина, которая назвалась дочерью Амальтеи. Я уезжала в двухнедельную командировку в Оклахому, поэтому не смогла с ней встретиться. Мы просто поговорили по телефону. Она как раз вернулась из Фрэмингэма, поэтому знала, что я психиатр Амальтеи. Она хотела узнать как можно больше о матери. О детстве Амальтеи, ее семье.
— А вам все это известно?
— Кое-что я узнала из архива ее школы. Что-то она сама рассказывала в минуты просветления. Я знаю, что она родилась в Лоуэлле. Когда ей было девять лет, умерла ее мать, и она переехала жить к дяде и двоюродному брату в Мэн.
— В Мэн? — напряглась Маура.
— Да. Она окончила среднюю школу в городке Фокс-Харбор.
«Теперь я понимаю, почему Анна выбрала этот город. Я шла по следам Анны, а она — по следам матери».
— После средней школы записи обрываются, — продолжала О'Доннел. — Мы не знаем, уехала ли она оттуда, как вообще она жила. Скорее всего, именно в этот период у нее начала развиваться шизофрения. Как правило, эта болезнь проявляется в юности. Видимо, с годами она прогрессировала, и сегодня вы сами видите, чем все закончилось. Она совершенно невменяема. — О'Доннел посмотрела на Мауру. — Довольно мрачная картина. Ваша сестра очень тяжело переживала это, никак не могла поверить в то, что это ее мать.
— Я смотрю на нее и не нахожу ничего знакомого. Ничего общего со мной.
— А я вижу сходство. У вас тот же цвет волос. Тот же овал лица.
— Мы совершенно не похожи.
— Вы действительно не видите этого? — О'Доннел подалась вперед и пристально посмотрела на Мауру. — Скажите, пожалуйста, доктор Айлз, почему вы выбрали патанатомию?
Сбитая с толку вопросом, Маура молча устремила взгляд на собеседницу.
— Вы ведь могли выбрать любую область медицины. Гинекологию, педиатрию. Могли работать с живыми пациентами, но предпочли патанатомию. И именно судебно-медицинскую.
— Почему вас это интересует?
— Понимаете, это доказывает, что так или иначе вас тянет к мертвым.
— Но это абсурд.
— Тогда почему вы выбрали эту область?
— Потому что я люблю полные ответы на все вопросы. Не люблю головоломок. Предпочитаю видеть диагноз под микроскопом.
— То есть вы не любите неопределенности.
— А разве кто-то любит?
— В таком случае вы могли бы выбрать математику или инженерное дело. Есть много профессий, которые требуют точности. И полных ответов. Но вы все-таки стали судмедэкспертом и имеете дело с трупами. — О'Доннел немного помолчала. И тихо спросила: — Вы получаете от этого удовольствие?
Маура в упор посмотрела на нее.
— Нет.
— Выходит, вы выбрали профессию, которая не доставляет вам радости?
— Я выбрала сложную работу. Я испытываю от нее удовлетворение. Даже если то, что я делаю, не очень приятно.
— Но вы ведь понимаете, к чему я веду? Вы говорите, что не замечаете сходства между собой и Амальтеей Лэнк. Глядя на нее, вы, возможно, видите ужасное существо. Или, по крайней мере, женщину, которая совершила ужасное преступление. Но ведь найдутся люди, которые, глядя на вас, доктор Айлз, подумают то же самое.
— Вы не можете нас сравнивать.
— Вам известно, в чем обвинили вашу мать?
— Да, мне сказали.
— А вы видели отчеты о вскрытии трупов?
— Еще нет.
— А я видела. В процессе суда адвокаты попросили меня дать заключение по психическому состоянию вашей матери. Я видела фотографии с места преступления, изучила всю доказательную базу. Вы ведь знаете, что жертвами были две сестры? Молодые женщины, которые застряли на дороге.
— Да.
— Младшая была на девятом месяце беременности.
— Все это мне известно.
— Тогда вы знаете, что ваша мать подобрала их на шоссе. Она увезла их за сорок пять километров в лесной сарай. Разбила им головы домкратом. И после этого совершила удивительный, пугающе логичный поступок. Она поехала на заправку и наполнила канистру бензином. Потом вернулась к сараю и подожгла его вместе с трупами. — О'Доннел подняла голову. — Вы не находите это занятным?
— Я нахожу это отвратительным.
— Да, но, возможно, на каком-то уровне подсознания вы испытываете что-то другое, в чем не хотите себе признаваться. Что вы заинтригованы этими поступками, и не только как простой загадкой. Возможно, что-то в этом вас завораживает, даже возбуждает.
— Так, как, судя по всему, это возбуждает вас?
О'Доннел нисколько не смутилась от этой реплики. Напротив, она улыбнулась, с легкостью принимая вызов.
— Мой интерес чисто профессиональный. Это моя работа — изучать убийства. Сейчас я просто хочу понять причины вашего интереса к Амальтее Лэнк.
— Два дня назад я не знала, кто моя мать. Теперь я пытаюсь примириться с правдой. Я пытаюсь понять…
— …кто вы есть? — тихо спросила О'Доннел.
Маура выдержала ее взгляд.
— Я знаю, кто я.
— Вы уверены? — О'Доннел наклонилась ближе. — Когда вы в секционном зале рассматриваете раны жертвы, описываете удары ножа убийцы, разве вы никогда не испытываете хотя бы намека на возбуждение?
— С чего вы взяли, что я должна его испытывать?
— Вы ведь дочь Амальтеи.
— Я всего лишь биологическая случайность. Она не воспитывала меня.
О'Доннел вновь откинулась на спинку кресла и уставилась на гостью холодным оценивающим взглядом.
— Вам известно, что предрасположенность к насилию закладывается генетически? И многие наследуют ее?
Маура вспомнила, что говорила Риццоли о докторе О'Доннел: «Она не просто любопытна. Ей хочется знать, каково это — резать кожу и наблюдать, как жертва истекает кровью. Что значит наслаждаться бесконечной властью. Она жаждет подробностей, как вампир жаждет крови». Теперь Маура и сама видела этот жадный блеск в глазах О'Доннел. «Эта женщина получает удовольствие от общения со злодеями, — подумала Маура. — Надеется, что и я из их числа».
— Я пришла поговорить об Амальтее, — напомнила Маура.
— А разве не ее мы сейчас обсуждаем?
— Во Фрэмингэме нам сказали, что вы навещали ее как минимум десять раз. Почему так часто? Ясно же, что не ради ее блага.
— Амальтея интересует меня как ученого. Я хочу понять, что заставляет человека убивать. Почему это доставляет удовольствие.
— Вы хотите сказать, что она убила тех женщин ради удовольствия?
— А вы знаете, почему она убила?
— У нее явные признаки психического заболевания.
— Уверяю вас, большинство психов не совершают убийств.
— Но вы согласны с тем, что она нездорова?
О'Доннел помедлила с ответом.
— Очень может быть.
— Вы говорите как-то неуверенно. Даже после столь частых визитов к ней.
— В случае с вашей матерью речь идет не только о психозе. В ее преступлении есть и другое.
— Что вы имеете в виду?
— Вы уже знаете, что она совершила. Или, по крайней мере, что ей инкриминировано.
— Приговор основывался на серьезных доказательствах.
— Да, доказательств было в избытке. Номерные знаки ее машины, зафиксированные камерой видеонаблюдения на заправке. Кровь женщин на домкрате. Их бумажники в багажном отделении. Но кое о чем вы не знаете. — О'Доннел взяла в руки одну из папок, лежавших на столе, и протянула ее Мауре. — Это отчет из криминалистической лаборатории в Вирджинии, где была арестована Амальтея.
Маура раскрыла папку и увидела фотографию белого седана с массачусетскими номерными знаками.
— Это машина, на которой ездила Амальтея, — сказала О'Доннел.
Маура перевернула страницу. Перед ней был краткий отчет дактилоскопической экспертизы.
— В салоне автомобиля были обнаружены несколько пар отпечатков пальцев, — сказала О'Доннел. — Обе жертвы, Никки и Тереза Уэллс, оставили свои отпечатки на ремнях безопасности заднего сиденья. Это значит, что они уселись сзади и пристегнулись. Разумеется, на рулевом колесе и коробке передач остались отпечатки пальцев Амальтеи. — О'Доннел выдержала паузу. — Но есть и четвертая пара отпечатков.
— Четвертая?
— Да, так указано в отчете. Отпечатки были обнаружены на крышке бардачка. На обеих дверях, на рулевом колесе. Эти отпечатки так и не были идентифицированы.
— Но это ничего не значит. Может, машину чинил механик и оставил свои отпечатки.
— Возможно. А теперь взгляните на результаты экспертизы волос и волокон.
Маура перевернула страницу и прочитала, что на заднем сиденье были обнаружены светлые волосы. Волосы Терезы и Никки Уэллс.
— Я не вижу в этом ничего удивительного. Нам известно, что жертвы находились в машине.
— Но вы можете заметить, что на переднем сиденье таких волос не обнаружено. Подумайте сами. Две женщины застряли на дороге. Останавливается машина, водитель предлагает помощь. И что делают сестры? Они обе садятся на заднее сиденье. Выглядит немного невежливо, вы согласны? Водитель остается один впереди. Если только…
Маура взглянула на нее.
— Если только не предположить, что на переднем сиденье уже сидел какой-то пассажир.
О'Доннел откинулась в кресле, удовлетворенная улыбка появилась на ее губах.
— Вот это самый интригующий вопрос. На него в ходе судебного разбирательства так и не был дан ответ. Вот почему я упорно навещаю вашу мать. Я хочу узнать то, что не удосужилась выяснить полиция: кто сидел рядом с Амальтеей?
— Она вам не сказала?
— Его имени она не назвала.
Маура уставилась на нее.
— Его?
— Насчет пола — это пока только мои предположения. Но я почти уверена, что в машине находился еще кто-то в тот момент, когда Амальтея подобрала на дороге этих женщин. Кто-то помог ей справиться с ними. Причем этот человек был достаточно сильным, ведь нужно было затащить женщин в сарай, а потом поджечь его. — О'Доннел немного помолчала. — Он меня интересует, доктор Айлз. Я хочу найти его.
— Выходит, ваши визиты к Амальтее… не связаны с интересом именно к ней.
— Безумие меня не интересует. Меня интересует зло.
Маура безотрывно глядела на нее и думала: «Да, это вам интересно. Вам так и хочется прикоснуться к нему, вдохнуть его запах. Амальтея вам неинтересна. Она лишь промежуточное звено, посредник, который может вывести вас на настоящий объект вашего желания».
— Выходит, был сообщник, — произнесла Маура.
— Мы не знаем, кто он, как он выглядит. Но ваша мать знает.
— Тогда почему она не называет его имени?
— В том-то и вопрос: почему она покрывает его? Боится его? Защищает его?
— Вы даже не знаете, существует ли этот человек. Все, что у вас есть — это неопознанные отпечатки пальцев. И предположения.
— Это больше, чем предположения. Зверь существует. — О'Доннел подалась вперед и произнесла тихо, почти доверительно: — Она сама назвала его так в момент ареста в Вирджинии. Вот что она сказала, дословно: «Это Зверь заставил меня убивать». Он толкнул ее на убийство.
В последовавшей тишине Маура слышала, как бьется ее собственное сердце — ускоряющаяся барабанная дробь. Она судорожно сглотнула.
— Мы говорим о страдающей шизофренией женщине. Возможно, у нее слуховые галлюцинации.
— Или же она говорит о реально существующем человеке.
— Зверь? — Маура выдавила из себя смешок. — Может быть, это воображаемый демон. Чудовище из ее ночных кошмаров.
— Которое оставляет отпечатки пальцев.
— Но это обстоятельство не произвело впечатления на суд.
— Они просто проигнорировали эту улику. Я присутствовала на судебном заседании. И наблюдала за тем, как выстраивается обвинение против психически больной женщины. Всем было очевидно, что она не отвечает за свои действия. Но она была легкой мишенью, и приговор вынесли очень быстро.
— Даже с учетом того, что налицо были признаки душевной болезни.
— О, никто не сомневался в том, что она психопатка и слышит голоса. Голоса, которые приказывают крошить черепа, сжигать трупы. Но присяжные не приняли это во внимание. Амальтея стала точным попаданием обвинителя, вот и все. Они ничего не поняли. Они упустили его. — О'Доннел откинулась в кресле. — И только ваша мать знает, кто он.
* * *
Было около шести, когда Маура подъехала к зданию бюро судмедэкспертизы. На парковке все еще стояли две машины — голубая «Хонда» Йошимы и черный «Сааб» доктора Костаса. «Наверное, позднее вскрытие», — подумала она, вдруг почувствовав себя виноватой: сегодня день ее дежурства, но она попросила, чтобы ее заменили.
Она открыла дверь черного хода, прошла в здание и направилась в свой кабинет, не встретив никого по пути. На столе она обнаружила то, ради чего и вернулась: две папки с наклеенной на них запиской от Луизы: «Досье, которые вы просили». Маура села за стол, глубоко вздохнула и открыла первую папку.
Это было досье Терезы Уэллс, старшей сестры. На титульном листе значились имя жертвы, номер дела, дата вскрытия. Имя патологоанатома, проводившего вскрытие, — доктор Джеймс Хобарт — было ей незнакомо; впрочем, она ведь работала здесь всего два года, а этот отчет пятилетней давности. Она принялась читать расшифровку устного отчета доктора Хобарта.
«Умершая — женщина нормального телосложения неопределенного возраста, рост сто шестьдесят четыре сантиметра, вес пятьдесят два килограмма. Личность установлена по рентгеновским снимкам зубов; взять отпечатки пальцев невозможно. Отмечены обширные ожоги туловища и конечностей, сильное обугливание кожи с обнажением участков мышечной ткани. Лицо и фронтальная часть туловища относительно целы. Остатки одежды на месте, представляют собой синие джинсы „Гэп“ сорок второго размера, с застегнутой молнией и кнопками, обугленный свитер и бюстгальтер с застегнутыми крючками. Осмотр дыхательных путей не выявил осадка копоти, уровень карбоксигемоглобина минимальный».
Когда тело Терезы Уэллс загорелось, она уже не дышала. Причина смерти следовала из заключения, сделанного доктором Хобартом по результатам рентгена:
«Латеральные и теменно-фронтальные снимки черепа показывают сплющенный осколочный перелом правой теменной части вследствие удара клиновидным предметом шириной в четыре сантиметра».
Судя по всему, удар по голове и явился причиной смерти.
В самом конце расшифровки отчета, под подписью доктора Хобарта, Маура увидела знакомые инициалы. Текст был отпечатан Луизой. Патологоанатомы могут меняться, а Луиза неизменно остается в этом офисе.
Маура пролистала страницы досье. Там нашлась стандартная форма для регистрации всех исследований: рентгеновских снимков, экспертизы крови, остатков жидкости и других веществ. Описи вещественных доказательств, личных вещей, имена присутствовавших при вскрытии. Ассистентом Хобарта значился Йошима. Детектива Свигерта, офицера фитчбургской полиции, Маура не знала.
Она долистала папку до последней страницы — фотографии. И замерла, с отвращением глядя на снимок. Огонь испепелил конечности Терезы Уэллс, обнажив мышечные ткани туловища, но лицо, как ни странно, уцелело и несомненно принадлежало женщине. Ей всего лишь тридцать пять. «Я уже пережила Терезу Уэллс на пять лет, — подумала Маура. — Сейчас ей было бы столько же, сколько и мне. Если бы она осталась жива. Если бы не спустила шина в тот злосчастный ноябрьский день».
Она закрыла досье Терезы и взялась за следующую папку. И снова помедлила, не решаясь заглянуть в ее страшное содержимое. Она вспомнила обгоревший труп, вскрытие которого производила год назад, запахи, которые оставались на ее волосах и одежде даже после того, как она покинула секционный зал. В то лето она больше ни разу не развела огонь в гриле на заднем дворе, не в силах вынести запах мяса барбекю. Открывая досье Никки Уэллс, она почти ощущала этот запах, мгновенно воскресший в памяти.
Если лицо Терезы огонь пощадил, то с младшей сестрой обошелся куда более жестоко. Казалось, пламя обрушило всю свою ярость на плоть Никки Уэллс.
«Объект сильно обгоревший, некоторые участки груди и брюшной стенки полностью выгорели, в результате чего обнажились внутренности. Мягкие ткани лица и черепа тоже выгорели. Просматриваются участки свода черепа и переломы лицевых костей. Остатков одежды не сохранилось, но на рентгеновском снимке на уровне пятого ребра просматриваются металлические пятнышки, похожие на крючки бюстгальтера, а также металлический фрагмент в области лобка. Рентген брюшной полости показывает останки скелета утробного плода, по диаметру черепа соответствующего сроку беременности в тридцать шесть недель…»
Беременность Никки Уэллс была очевидна для убийцы. Но это не вызвало жалости и снисхождения ни к ней, ни к ее неродившемуся ребенку. Они оказались в лесном погребальном костре.
Маура перевернула страницу. И нахмурилась, прочитав следующее предложение в отчете патологоанатома:
«На рентгеновском снимке у плода заметно отсутствие правых большеберцовой, малоберцовой костей и костей предплюсны».
В конце предложения кто-то ручкой поставил звездочку и наспех приписал: «Смотри приложение». Маура открыла приложенную страницу и прочла:
«Аномалия плода отмечена в акушерской карточке пациентки тремя месяцами ранее. Ультразвук, сделанный на шестом месяце, показал, что у плода отсутствует правая нижняя конечность, скорее всего вследствие синдрома амниотических тяжей».
Порок развития плода. За несколько месяцев до смерти Никки Уэллс уже знала, что ее ребенок родится без правой ноги, и все-таки решила не прерывать беременность. Сохранить ребенка.
Последние страницы досье, как Маура и ожидала, были самыми страшными. Усилием воли она заставила себя взглянуть на снимки. Увидела обугленные конечности и туловище. Не хорошенькая беременная женщина, разрумянившаяся и светящаяся счастьем, а скалящийся сквозь обугленную маску череп со сплющенными от удара убийцы лицевыми костями.
«Это сделала Амальтея Лэнк. Моя мать. Она размозжила им головы и заволокла тела в сарай. Неужели она испытывала возбуждение, обливая их бензином, чиркая спичкой? Неужели стояла у горящего сарая, смакуя запах паленых волос и плоти?»
Не в силах смотреть на ужасающие фотографии, Маура закрыла папку. И взялась за конверты с рентгеновскими снимками, которые тоже лежали у нее на столе. Она отнесла их к проектору и разместила на экране снимки головы и шеи Терезы Уэллс. Вспыхнул свет, выхватив причудливые тени костей. Рентгеновские снимки не вызывали такого отвращения, как фотографии. Лишенные узнаваемой плоти, трупы теряли возможность ужасать. Все скелеты похожи. Череп, который она сейчас рассматривала, мог принадлежать любой женщине, как близкой, так и незнакомой. Она уставилась на проломленный свод, на треугольник вдавленной кости. Это явно был не скользящий удар; только направленный и яростный размах руки мог загнать осколок кости в теменную долю мозга.
Она убрала снимки Терезы, достала из второго конверта новую пару пленок и разместила их на экране. Еще один череп — на этот раз принадлежавший Никки. Как и сестру, Никки тоже ударили по голове, но этот удар пришелся на лоб, сокрушив лобную кость и так сильно раздробив глазницы, что глаза, должно быть, разорвались в своих впадинах. Никки Уэллс наверняка видела приближение удара.
Маура сняла пленки с видами черепа и поместила на экран следующую серию снимков — позвоночника и таза, которые, как ни странно, уцелели под обугленными тканями. В области таза проступали кости плода. Хотя огонь смешал мать и дитя в единую обугленную массу, на рентгеновском снимке отчетливо просматривались два отдельных человека. Два комплекта костей, две жертвы.
Маура увидела и еще кое-что: яркое пятнышко, которое выделялось даже в клубке теней. Словно серебряная иголочка на лобковой кости Никки Уэллс. Что это, осколок металла? Вероятно, что-то связанное с одеждой — например, микроскопический фрагмент застежки-молнии, приставший к обожженной коже.
Маура полезла в конверт и нашла боковой снимок туловища. Она поместила его рядом с фронтальным видом. Металлический фрагмент просматривался и на боковом снимке, но теперь она видела, что он не лежал на лобковой кости, казалось, он врос в нее.
Маура вынула из конверта все рентгеновские снимки Никки и попарно развесила их на проекторе. Она различила пятна на снимке грудной клетки, которые отметил доктор Хобарт, — металлические петельки и крючки бюстгальтера. На боковых снимках было заметно, что петельки лежат на мягких тканях. Она снова вгляделась в снимки тазовой области, где просматривался металлический осколок, вросший в лобковую кость. Доктор Хобарт упомянул об этом в своем отчете, однако о своих выводах так и не сообщил. Возможно, счел эту находку незначительной деталью. Да и в самом деле, на фоне всех прочих ужасов, связанных с убитой, на такую мелочь он мог не обратить внимания.
Йошима ассистировал Хобарту во время вскрытия; возможно, он еще помнит подробности.
Маура вышла из кабинета, спустилась по лестнице и, толкнув распашные двери, вошла в секционный зал. Там никого не было, рабочие столы после вечерней смены уже протерли.
— Йошима! — позвала она.
Потом надела бахилы и прошла через зал, мимо пустых столов из нержавеющей стали, распахнула следующие двери и оказалась в приемной морга. Толкнув дверь в морозильную камеру, заглянула внутрь. Увидела лишь два трупа — упакованные в белые мешки, они покоились на каталках.
Маура закрыла дверь и прислушалась к тишине, пытаясь уловить хотя бы какие-то голоса, шаги. Но услышала лишь гул морозильной камеры и отдаленный вой сирены «скорой помощи», доносившийся с улицы.
Должно быть, Костас и Йошима уже ушли домой.
Выйдя из здания, она увидела, что «Сааб» и «Хонда» действительно уехали, а на стоянке остались лишь ее черный «Лексус» да три труповозки с надписями «Бюро судмедэкспертизы штата Массачусетс». Было уже темно; ее автомобиль стоял особняком на островке желтого света, исходившего от уличного фонаря.
Образы Терезы и Никки Уэллс по-прежнему преследовали ее. Направляясь к своему «Лексусу», она настороженно вглядывалась в тень, прислушивалась к звукам и шорохам. В нескольких шагах от автомобиля она вдруг остановилась, уставившись на пассажирскую дверь. Дикий ужас сковал ее. Папки выскользнули из онемевших рук, бумаги разлетелись по асфальту.
Три параллельные царапины избороздили сверкающую полировку автомобиля. Следы когтей.
«Беги. Прячься».
Она развернулась и бросилась назад, к зданию. Остановилась у запертой двери, судорожно нащупывая в сумке ключи. Где же они? Наконец отыскав нужный ключ, она вставила его в замок, ворвалась в здание и резко захлопнула за собой дверь. Привалилась к ней спиной, словно создавая своим телом дополнительную преграду.
В пустом помещении было слышно лишь ее тяжелое хриплое дыхание.
Маура бросилась по коридору к своему кабинету и закрылась изнутри. Только здесь, в окружении знакомых вещей, она испытала некоторое облегчение, чувствуя, как восстанавливается дыхание, уходит дрожь. Она подошла к столу, схватила телефонную трубку и набрала номер Джейн Риццоли.
