XIII
В 854 году сын шведского конунга Эдмунда – Эрик высадился с большим войском на побережье Финского залива, обложил данью чудь, а затем, продвинувшись на юг, подчинил себе латышское племя куров. Обширные территории Эстляндии и Курляндии подверглись разграблению охочих до легкой добычи предприимчивых викингов. Посланцы чуди и куров явились в Новгород с просьбой о помощи. Одновременно прискакал гонец из племени меря, который предупредил, что подошел крупный отряд хазар с намерением вторгнуться или в пределы земли весь, или Новгородского княжества. Положение становилось сложным и запутанным.
Серьезные государственные дела решало народное вече. Народу собралось много, потому что стоял важный вопрос – быть или не быть войне. Вадим встал на край помоста, заговорил напористо, громовым голосом перекрывая шум толпы:
– Веками жили мы, славене, в дружбе с финскими племенами – чудью, мери, весью и суоми. Никогда не воевали, а, наоборот, приходили на помощь друг другу в годы суровых испытаний. Разве не финны два года назад помогли нам изгнать норманнов из Ладоги? А теперь беда пришла на землю чуди. Не можем мы остаться в стороне, поэтому предлагаю собрать ополчение и двинуть против свеев.
Но тут вышел на помост Багута и повел разговор совершенно в другую сторону. Он сказал:
– Посадник умолчал здесь об одном очень важном обстоятельстве. А вот это таить от народа ни в коем случае нельзя.
– Не тяни! Чего рассусоливаешь! Говори яснее! – крикнули из толпы.
– Хазары хотят напасть на нас с востока, вот чего я хочу сказать! – огрызнулся Багута. – Уйдем мы всем войском на закат, а с восхода на нас навалятся хазары и пришлепнут, как лягушат. Только мокрое место останется! Я в скольких походах ходил, знаю безжалостные законы войны. Слабых и глупых бьют безо всякой пощады! А если мы пойдем на помощь чуди, то совершим глупость!
Багута рубанул по воздуху рукой и проворно сбежал с помоста.
Все выжидающе смотрели на Вадима. Тот переступил с ноги на ногу, хмуро ответил:
– Никто ничего не хотел скрывать. Только думаю, что хазарский отряд прибыл в землю меря не для того, чтобы напасть на нас, а для сбора дани. Потому что слишком мало у них сил, чтобы решиться на войну.
– Все равно я бы не стал рисковать! – оглянувшись на ходу, выкрикнул Багута.
Вече проголосовало против войны со шведами.
А перед глазами Вадима стояли воины соседнего племени, с большим воодушевлением шедшие на приступ Ладоги; в них летели тысячи стрел, лились потоки кипятка и горячей смолы, их сбрасывали со стен, но они упорно лезли на стены, пока совместно со славенами не одолели заморских разбойников. И вот теперь, когда им самим нужна помощь, вече отказало. Нет, нельзя с этим смириться!
Он стал размышлять и почти тут же нашел лазейку, при помощи которой можно было обойти решение народного собрания. В его ведении была дружина, которой он мог распорядиться по своему усмотрению. Дружина небольшая, всего пятьсот воинов. Но Вадим помнил рассказы о том, как небольшие отряды под руководством Гостомысла вошли в земли эстов и начали истребление грабивших население страны норманнов. Тотчас к новгородцам присоединилось местное население, отряды Гостомысла росли как снежный ком и стали во много раз превосходить противника. Именно так и надо поступить в настоящий момент!
Он созвал Боярскую думу, сказал не терпящим возражения тоном:
– Принял я решение с дружиной пойти на помощь чуди. На время своего отсутствия вручаю власть посадника боярину Багуте. Наказываю: на всякий случай привести в порядок оружие на складах, чтобы в нужный момент можно было передать в руки ополченцев. Это первое. А второе и не менее важное – отправить усиленные дозоры на границу с племенем меря. Хоть и не верю в возможность нападения хазар, но обезопасить себя надо в любом случае!
После заседания Боярской думы остановились возле крыльца Сварун и Влас, перебросились парой слов.
– Чего это так разобрало нашего посадника, что решил кинуться в столь рискованное мероприятие? – спросил Влас.
– Девок всех перещупал в Новгороде. Решил до чудинок добраться, – хихикнул Сварун. – Пущай его, может, голову свернет, плакать не будем.
Вадим в три дня подготовил обоз, с рассветом четвертого выступил в поход. Реку Нарву переплыли на плотах и лодках, дружине в этом помогало все окрестное население.
Впереди, в глубине лесов и болот, располагалась племенная столица Губра, что в переводе означало холм. Вадим решил захватить ее одним внезапным ударом. Мелкие отряды шведов, промышлявшие грабежом среди населения, уничтожались, население, восторженно встречавшее новгородцев, предупредить врага не могло. Все благоприятствовало мероприятию. И Вадим не ошибся. Когда подошли к Губре, охрана крепостных ворот и на стенах вела себя безмятежно, чувствуя себя в безопасности. Стены крепости были совсем не похожи на славенские; это были даже не стены, а всего-навсего частокол из врытых в землю заостренных бревен, преодолеть такую преграду опытным новгородским дружинникам не представляло большого труда. Вадим выслал вперед дозор, который следил за поведением шведов в крепости, а сам стал готовить свою дружину к решительному приступу. Нападение он решил совершить одновременно с трех сторон, чтобы ошеломить противника и не дать ему возможности сосредоточить силы в одном месте.
Когда все было готово, в небо полетела огненная стрела. Тотчас из леса молча выбежали дружинники и устремились к частоколу; в руках они несли небольшие лестницы, связанные только что. Шведская стража спохватилась слишком поздно, бестолково забегала, подняла крик. Дружинники перебрались через стены и ворвались в крепость. Началось истребление растерявшихся врагов. Вадим в числе первых преодолевших укрепление уже думал, что с неприятелем покончено, как увидел, что около трех десятков шведов заняли возвышенное место, по-видимому служившее местному населению молельным холмом, построили «черепаху» и с упорством и ожесточением отражали все нападения новгородцев; если погибал впереди стоящий воин, его заменял последующий, и строй стоял непоколебимо. Большие щиты прикрывали шведов как с боков, так и сверху, поэтому их не брали ни стрелы, ни дротики, а приближавшихся дружинников они истребляли длинными пиками и мечами.
Трижды нападали новгородцы и трижды были отбиты. Настроение у них было подавленное, они не знали, что делать. Вадим некоторое время смотрел на глухое построение противника, потом крикнул:
– Храбрые свеи! Если сдадитесь, обещаю жизнь и возвращение домой!
В ответ – молчание.
Он повторил призыв еще раз, но столь же безрезультатно. Подумав, сказал дружинникам:
– Важно пробить строй в одном месте и расширить прорыв. После этого черепаха сама рассыплется. Поддержите меня!
Взяв в руки длинный, тяжелый меч, Вадим направился к строю врагов. Шагая, он чувствовал на себе десятки внимательных, злых глаз, настороженно следивших за каждым его движением. Подойдя на десяток шагов от замеревших в ожидании врагов, он стремительно кинулся вперед и стал наносить страшные удары; видел, как разлетались в разные стороны деревянные щепки от щитов, раскалывались шлемы, сминались латы, а он все бил и бил без разбора и порядка; перешагивая через поверженные тела, медленно продвигался все глубже и глубже в плотное построение противника…
Он остановился, когда на него насели его дружинники, выкрикивая:
– Довольно, довольно, Вадим! Они уже сдались!
Он остановился, с трудом приходя в себя от охватившего его остервенения. Отошел в сторонку, присел на какое-то бревно. Его всего трясло, мысли путались, случившееся казалось страшным, кошмарным сном, от которого трудно было освободиться…
С этого момента Вадима будто перевернуло. Он стал задумчив, рассеян, в свободные промежутки времени стал о чем-то сосредоточенно думать. Как-то ни с того ни с сего сказал рядом сидевшему на привале дружиннику, с которым ранее никогда откровенно не разговаривал:
– Почему мы убиваем? Почему люди друг друга убивают? Вот мы, сытые, одетые и обутые, живем в теплых жилищах, вдруг бросаем все и идем убивать себе подобных. Ведь так не поступает никто из животных. Даже волки не нападают на волков. Они делают это только тогда, когда совершенно нечего есть, когда умирают от голода. Тогда они выбирают жертву среди своих и поедают ее… Так выходит, мы хуже самых кровожадных волков?
Дружинник удивленно посмотрел на него и ничего не ответил.
Между тем дружина, пополнившись вооруженными отрядами из племени эстов, продолжала быстрое движение в глубь страны. Вадим не тратил время на вербовку новых воинов и другие приготовления; он довольствовался тем, что у него есть под рукой; ему важно было не дать опомниться врагу. Он быстро прошел страну чуди и вторгся в пределы Курляндии. И там население с восторгом встречало его войско, все новые и новые добровольцы шли к нему, вооруженные и с обозами запасов продовольствия.
И вдруг все изменилось. То ли разведка плохо сработала, то ли шведы сумели устроить хитрую ловушку, но передовые части попали под удар с двух сторон, были разбиты и в панике бежали с поля боя. Вадим тотчас приказал начать отступление. Скоро его войско собралось вокруг крепости и города Курземе. Это было обширное поселение среди лесов, с ремесленным и торговым населением, окруженное деревянными стенами и башнями, сложенными из сосновых и дубовых бревен. Вадим расположил отряды по участкам обороны, в запасе оставил две сотни из своей дружины.
И тут выяснилось, что значительная часть войска чуди оказалась отрезанной от основных сил и была отогнана от города; связь с войском была потеряна, скорее всего, они ушли в родные края. Это в значительной степени усложняло положение новгородцев, Вадим возлагал на помощь соседнего племени самую главную надежду. А далее лазутчики из числа куров принесли еще более горькую весть: их князь Лешкас был свергнут своим двоюродным братом Пескасом, который заключил союз со шведами и вместе с ними осадил Курземе.
Выслушав сообщение, Вадим понял, что попал в отчаянное положение. Противник превосходил его в несколько раз, он полностью закрыл все дороги и тропы, надежды на помощь извне не было никакой, а продовольствия в городе оставалось немного. Прорваться не стоило даже пытаться, в бескрайних лесах можно было уничтожить огромное войско, а не то что небольшую дружину.
Между тем Эрик с Пескасом стали готовиться к приступу. На глазах защитников они вязали штурмовые лестницы, сооружали тараны, на кострах кипятили смолу, окунали в нее стрелы и дротики с навязанной на них паклей.
Вадим в это время принимал у себя руководителя города Лускаса, мужчину средних лет, бородатого, с живыми, хитроватыми глазками. Он сидел напротив Вадима и говорил спокойно и убедительно:
– Жители города будут сражаться на твоей стороне. Мы считаем Пескаса самозванцем, который не имеет никакого права на престол. И народ куров не примет его никогда.
– Но с ним большое войско, – возразил Вадим…
– Не такое уж большое. Я присмотрелся, воинство больше из его родственников состоит, да еще некоторые примкнули к ним в надежде поживиться. Надо держаться, князь, изо всех сил держаться. Обстановка может измениться самым неожиданным образом, поверь мне.
Они стали обходить укрепления. На стенах стояли новгородцы, вперемежку с ними располагалась бойцы из племени куров. На многочисленных кострах жители кипятили воду и смолу, подтаскивали бревна, хворост, тут же кузнецы ковали оружие – наконечники для стрел и пик, мастерили щиты, Вадим не понимал местного языка, но по лицам людей легко определял, что настроены они весьма решительно и без боя врагу не сдадутся, и это вселяло в него уверенность.
На третий день начался приступ. Сначала воины Эрика и Пескаса подошли на близкое расстояние к крепости и начали пускать огненные стрелы, стремясь зажечь деревянные стены. Неожиданно для защитников из леса вывезли три орудия, которые стали метать жерди с зажженной паклей, в городе то в одном, то в другом месте вспыхнули пожары. Лускас организовал летучий отряд пожарных, который не давал распространиться огню на другие здания. К удивлению Вадима, большую помощь им оказали мальчишки и девчонки, которые храбро бросались к падавшим с неба огненным жердям и затаптывали факелы ногами. Пока поджечь город противнику не удавалось. Не сумел воспламенить он и крепостные стены.
В полдень начался приступ. Вражеские воины подбежали к неглубокому рву, где-то забросали его хворостом, обрубками деревьев и другим подручным материалом, где-то перекинули сколоченные настилы и по ним перебрались к крепостной стене. Здесь часть из них приставила лестницы и полезла наверх, остальные стали стрелять по обороняющимся, стремясь как можно больше воинов вывести из строя. Защитники, в свою очередь, посылали в нападавших сотни стрел и дротиков, лили кипяток и смолу, сбрасывали бревна и камни, крюками отталкивали лестницы…
Вадим следил за боем с вышки, установленной жителями для наблюдения за окрестностями. Он заметил, что первый порыв неприятеля удалось погасить, он постепенно втянулся в затяжной бой, и по всему чувствовалось, что ему не удастся добиться успеха. Так оно и случилось. Сначала у въездной башни, а потом в других местах наступавшие стали отходить, на безопасном расстоянии устало садились на лужок, угрюмо смотрели в сторону крепости.
И тут у Вадима родилась мысль ударить по врагу конной дружиной. В бою она не была задействована, кони в нетерпении перебирали ногами, воины в возбуждении нервно перебирали поводья. Он живо слез с вышки, подбежал к Лускасу, выпалил:
– Враг устал и упал духом. Хочу ударить дружиной!
Лускас глянул на него смышлеными глазами, ответил:
– Одобряю! Только не зарвись!
Вадим подскакал к своим воинам, выкрикнул в запальчивости:
– Дадим жару заморским разбойникам! Только в лес не соваться. Один напор – и обратно в крепость!
Открылись крепостные ворота, и на простор стремительно вырвались конники, растекаясь в разные стороны. Вражеские воины побежали к спасительному лесу, но новгородцы их настигали и безжалостно рубили. Это продолжалось не так долго, но потери противника были велики. Дружинники вернулись все до одного человека.
Это подняло дух защитников, второй приступ был отражен так же успешно. И тогда Эрик и Пескас решили взять крепость измором. Напротив главной крепостной башни они выстроили себе бревенчатые дома, а воины стали сооружать временные жилища – кто рыл землянки, кто мастерил добротные шалаши. Чтобы защититься от возможных вылазок, протянули ограду из кольев, плетней, по ночам рылись волчьи ямы, с острыми кольями на дне; сверху они прикрывались тонкими прутьями и забрасывались травой и листвой.
Потянулись долгие месяцы осады. Миновали лето и осень, наступила зима. Ударили морозы, насыпало сугробы снега. Положение защитников становилось отчаянным. Все запасы продовольствия были съедены, скот порезан. Дело дошло до собак и кошек. Чуть не плача, в общий котел отдали своих лошадей дружинники. Пожертвовал своего любимца и Вадим. Стали копать коренья, обдирать деревья и варить кору, разбавляли пищу всем растительным, которое находили. Однако сдаваться никто не собирался.
– Жители города знают, какой жестокий человек, этот Пескас. Если он захватит, то не пощадит ни стариков, ни детей, а о вас и говорить не стоит. Для него удовольствие видеть, как у живого человека режут кожу на ремни… Мы надеемся на нашего князя, Лешкаса.
И помощь пришла. Однажды караульные главной крепостной башни закричали:
– Скорее, скорее! Смотрите, что творится!
Защитники высыпали на стены. В лагере противника царил переполох. Одни убегали в лес, другие строились и пытались дать отпор наседавшим на них воинам куров. А из чащи вываливались все новые и новые отряды Лешкаса, и казалось, что им не будет конца. Были отворены ворота, напрягая последние силы, бойцы напали на врагов с другой стороны.
А потом в город вошел обоз с продовольствием. Защитники крепости поняли, что сумели выжить и выстоять.
С отступавшими войсками было покончено в течение недели: шведы на кораблях ушли за море, Пескас бежал вместе с ними, а его сторонники сдались.
В Новгороде Вадима уже не чаяли видеть живым, слухи ползли самые разные. Одни говорили, что он погиб в боях со шведами, другие утверждали, что попал в плен, а некоторые всерьез уверяли, что он женился на куровской принцессе и стал наследником престола Курляндии.
И вдруг он заявляется в окружении своих дружинников и почетной свиты из воинов чуди и куров, пестрых как петухи в своих красочных племенных одеяниях. Новгородцы были в восторге: их любимец вернулся с блестящей победой над воинственными норманнами-свеями!
Во дворце начался пир. Рядом с Вадимом оказался Азар. Подливая вина в золотой кубок посадника, он говорил заискивающим голосом:
– Ты стал настоящим народным героем, Вадим! Все только и говорят о тебе, все только и славят твое имя и твои победы! Такого почета смог добиться лишь Гостомысл. Но он был князем! А ты остаешься всего-навсего посадником. Но я думаю, что с такой славой тебя следует провозгласить князем, весь народ поддержит!
– О чем ты, Азар? Разве может простой кузнец стать князем? Я и на должности посадника порой чувствую себя неуютно. Родись хотя бы в купеческой или тем более в боярской семье, я еще мог бы мечтать о чем-то большем. Но я только кузнец, кузнецом и умру!
– А тебе и не надо ни о чем беспокоиться. Мы за тебя все сделаем. Нам нужно только твое согласие. Народное вече само предложит тебе занять княжеский престол.
– Нет, купец, твое предложение слишком заманчиво, но оно неосуществимо, – сквозь хмельной угар пытался провести свои трезвые мысли Вадим. – Я ошибся, сказав, что для княжеского престола нужны или боярское, или купеческое звание. И того, и другого мало! Народ признает князем только человека из рода Славенов! Говорят, в племени бодричей, что на южном берегу Балтийского моря, проживает внук Гостомысла по имени Рерик. Об этом мне в Колобжеге говорил бодричский купец. Вот он является законным наследником новгородского престола, вот его народ примет!
– Э-э-э, будет народ разбираться в родственных связях! – махнул рукой Азар. – Что надо народу? Народу нужна крепкая власть, чтобы был порядок. Выступишь на вече, пообещаешь, что как станешь князем, прижмешь разбойников, лихоимцев, пресечешь взятки и хищения казны. Мол, у тебя, посадника, сегодня нет таких полномочий на крутые меры, а у князя они будут, что начнешь руководить страной железной рукой. И весь народ встанет за тебя! И наобещаешь, конечно, молочные реки и кисельные берега, не без этого. Народ доверчив, народ примет все за истину. А потом можно и забыть многое из обещанного.
– А если напомнят?
– Будут такие, но их немного, можно легко прижать к ногтю.
– Тебя послушаешь, так…
И Вадим в растерянности развел руками.
– Ты думай, думай, – наставлял его Азар. – А в нашей поддержке не сомневайся.
Чем больше размышлял Вадим над словами Азара, тем больше затягивало его предложение купца стать новгородским князем. Ему иногда приходило на ум предсказание Нимилявы, что он должен идти прямой дорогой и никуда не сворачивать, иначе ждет гибель. Но соблазн власти оказался сильнее пророчества какой-то лесной девушки, и он старался как можно реже вспоминать о нем, а потом и совсем забыл. Потому что ничего нет сильнее на свете, чем жажда власти. Ради нее идут на все, вплоть до преступлений, забывают прежние убеждения и клятвы, отбрасывают в сторону уроки истории и предупреждения мудрецов. Человек вдруг начинает считать себя самым умным, самым прозорливым, самым проницательным среди других людей, причем считает себя таким всерьез, нисколько не колеблясь и не сомневаясь. В этот момент он становится легкой добычей самых низких и подлых существ – подхалимов и льстецов, которые льют потоки хвалы, а правитель жадно ловит их слова, потому что они нужны ему для утверждения своей личности. Именно поэтому Вадим, несмотря на сомнения, скоро приблизил к себе Азара и сделал его главным советником. Через пару недель он как бы между прочим сказал ему:
– Внутренне я созрел для того, чтобы занять княжеский престол. Как ты думаешь, с чего следует начать?
Он заметил веселый огонек, мелькнувший в глазах купца, но не придал этому значения. А Азар подумал, что теперь Вадим в его руках и он сможет делать с ним все, что захочет.
– Думаю, – медленно проговорил он, чтобы придать своим словам особую основательность, – что пока рановато выносить этот вопрос на вече. Тебе надо поднять свое влияние в народе на уровень князя Гостомысла.
– Чем же я ниже его? – раздраженно спросил Вадим.
– Забыл, какой была держава Гостомысла? И чудь, и весь, и меря входили в нее. А ты потерял не только эти владения, но и часть нашей коренной славенской территории.
– Ты говоришь о землях по реке Великой?
– Именно о ней, матушке.
Это был давний межплеменной спор между славенами и кривичами. Оба племени считали земли по реке Великой своими, исконными, принадлежащими им с незапамятных времен. Кривичи утверждали, что триста лет назад, когда к Ильменю пришло славенское племя, они уже населяли пойменные луга и плодородные пашни по обе стороны от полноводной реки, а славене их изгнали. Славене, наоборот, уверяли, что земли эти пустовали и они первыми заняли их. Так или иначе, но как только по какой-либо причине ослабевало одно племя, второе тотчас прибирало к своим рукам спорные территории. Так случилось после смерти князя Гостомысла, когда ослабла власть Новгорода и зависимые народы отложились от него; в это время кривичи вытеснили с реки Великой славен. Распря между двумя славянскими племенами в сильной степени мешала их борьбе против общих врагов.
– Если не вернешь исконно нашу землю, князем тебе не быть! – сказал как отрубил Азар. – Сейчас самое подходящее время для похода: кривичи втянулись в длительную войну с хазарами и не скоро из нее выйдут. Все их войска на востоке, земли по Великой можно брать голыми руками.
Так-то так, но это была только половина дела. Закончится война с каганатом, и кривичи вновь кинут взоры на спорные владения. А ведь это такое мощное племя, столько воинов может собрать, что прежде чем задраться с ним в новой буче, следует не семь, а семьдесят семь раз отмерить…
Но впереди светил желанный княжеский престол, манила неограниченная власть владыки, и Вадим не утерпел. Он вызвал к себе Багуту, рассказал ему о своем замысле.
К его удивлению, боярин не стал возражать. Наоборот, он со всей силой поддержал его:
– Пора, давно пора проучить кривичей! Они просто унизили Новгород. Это надо же, к самому Пскову пододвинули свою границу!
Они стали обговаривать подробности будущего похода. Когда закончили разговор, Багута вдруг сказал, слегка зардевшись:
– А знаешь, Вадим, пока ты там скитался по лесам и болотам Курляндии, я успел жениться!
– Неужели правда? – изумился Вадим. – Вот никак не ожидал! Ну поздравляю, поздравляю!
– И хочу добавить: я без ума от своей супруги!
Багута был известен как закоренелый холостяк. Невысокий, крепко сколоченный, с приятным лицом и умным взглядом небольших голубых глаз, он привлекал внимание женщин. Не одна из них пыталась завоевать его сердце, но отважный воин и признанный полководец оставался неприступным. И вдруг такое – стал семьянином.
– И кто же тебя охомутал? – спросил Вадим.
– Пойдем познакомлю. Я оставил ее в окружении твоих слуг, они угощают ее сладостями, от которых она без ума.
Они прошли в светлицу. Там за столом, уставленным тарелками с пирогами, пряниками, печеньем и медом, сидела красивая женщина лет тридцати пяти. Что-то волнующе знакомое показалось Вадиму в ее лице, будто где-то видел ее, может, даже питал к ней нежные чувства…
Он улыбнулся, представился:
– Посадник Вадим.
– А мы знакомы с тобой. Помнишь, как в масленичные дни катались на санках с берега Волхова?
И Вадим вспомнил. Это была одна из боярышень, с которой он мчался с волховской кручи, охваченный юношеским азартом. Как давно это было!
– А помнишь, как мы кувыркались в снежной круговерти, когда переворачивались санки? – сияя глазами, спрашивала она.
– Еще бы! Даже бугорок не забылся, который мы старались объехать стороной, а он все равно оказывался на нашем пути!
– И мы снова и снова вылетали из санок! – восторженно поддержала она его.
– Нам пора домой, Велижана, – вмешался в разговор Багута. – Одевайся, дорогая, на улице морозно.
– А я бы снова прокатилась с волховской кручи! – улыбнулась напоследок Велижана.
После их ухода Вадим долго смотрел в окно, вспоминая то замечательное, беззаботное время. Как бы хотел он оказаться снова семнадцатилетним юношей с санками в руках и в окружении молоденьких девушек!.. Да, как может взволновать нечаянная встреча, напомнить о былом, унести в далекую, далекую юность!.. Любил ли он кого-нибудь тогда? Да, любил – всех девушек разом!
Через неделю случайно встретил Велижану на торговой площади. Она задумчиво ходила по рядам и выбирала какую-то покупку. Вадим невольно залюбовался ею. Высокая, стройная, в шубе и шапке из соболя, с дорогими украшениями, подчеркивавшими красоту и знатность, она выделялась в толпе и привлекала всеобщее внимание. Мужчины останавливались, заглядываясь на нее. Вадим хотел подойти, но так и не решился. Слишком уж недоступной она показалась ему…
Подготовка к походу затянулась из-за недостатка средств, а также необходимости обучения молодых воинов, которые стали составлять треть состава его дружины – таковы были потери новгородцев на землях чуди и куров. А учить новобранцев надо было самым тщательным образом: ни для кого не было секретом, что опытный боец мог победить с десяток мужиков, пришедших на поле боя от ремесленного станка или плуга. Ежедневные учения, проводившиеся среди дружинников, делали из парней умелых и дисциплинированных воинов.
Как-то выходя из дворца, Вадим почти столкнулся с Велижаной. Встреча была столь неожиданной, что оба смутились и некоторое время стояли молча, глядя в глаза друг другу. Наконец Вадим сказал, улыбнувшись:
– Здравствуй, боярыня.
– И тебе здравствовать, посадник, – церемонно ответила она.
– Далеко ли торопишься?
– Навестить подругу. Давно не виделись, соскучилась. А у тебя, наверно, государственные дела?
– Им никогда конца края не будет.
– Зато мы спим спокойно. О нас заботится наш посадник! – шутливо сказала она, и он не замедлил откликнуться на шутку:
– А также народное вече и все служилые люди! Можно тебя проводить?
Некоторое время шли молча. Она смотрела себе под ноги, на пухлых малиновых губках ее блуждала улыбка. Он хмурил лоб, стараясь казаться спокойным и хладнокровным, но и его распирало радостное чувство, будто с ним произошло что-то знаменательное и важное.
Она сказала:
– Я помню до мельчайших подробностей, как мы катались с тобой с горки. Даже твои уши запомнила, покрасневшие от мороза, снежную пыль, бившую в лицо… Мне хотелось продолжить забаву, но тебя перехватили другие девушки. Ты был таким известным, что удивляюсь, как не растащили по частям!
Он вспомнил то время, и ему стало стыдно за свое поведение. Восхищение и восхваления так вскружили голову, что он позволил помыкать собой всем, кому хотелось, ходил из дома в дом, принимал угощения и заодно и льстивые слова… Нет, сегодня подобного этому он ни за что бы не допустил!
И он ответил:
– Наверно, всем бывает неловко и немного стыдно за ошибки в юности. Ум еще такой неокрепший!
Она хитровато взглянула ему в глаза, сказала:
– Мы и взрослыми совершаем ошибки. Но коренятся они, я думаю, в нашей юности.
Он отвернулся, понимая, к чему она клонит. Да, много девушек и женщин было у него в последнее время. Он чувствовал себя свободным, вольным человеком, Чеслава его не стесняла, не останавливала, да и не могла остановить. Этим он и пользовался в полную меру. Наверно, нехорошо, но это было, и строить обиды на замечание не стоило.
Вадим не ответил, и ей стало неловко оттого, что пыталась влезть в жизнь другого человека, и она произнесла тихо:
– Извини. Я немного увлеклась.
Вадим кивнул головой, и она не поняла, то ли он не обратил внимания на ее слова, то ли обиделся, потому что тут же попрощался и свернул на другую улицу. У нее словно что-то оторвалось внутри. Ей так хотелось видеть его, она несколько раз как бы нечаянно проходила мимо дворца, наконец они встретились, и такой нескладный получился разговор!.. Велижане хотелось плакать от обиды.
