Грачи
Банкомат у промтоварного магазина присмотрели заранее – он со стороны двора, а не с улицы, да еще в таком темном закутке, типа крыльца под навесом. «Промтовары» закрываются в восемь, и химчистка, и строймаркет… Здесь все вымирает после восьми. А продуктовый за углом работает до одиннадцати вечера. Там еще два банкомата есть, но когда собирается очередь, кто-нибудь (самый умный) перебегает сюда. Казалось бы, все просто. Но и здесь, как выразился Лопух, «должны звезды сойтись». Они не сходились очень долго – то на лавочке кто-то сидит, то мужики квадратные косяком идут, то парочки, то… Да просто забодало уже торчать там.
И вдруг все получилось. Случайно. Просто шли на магаз – Берц собирался показать, как пиво от охранников в трусы ныкать, – без четверти одиннадцать, темно, тихо, и Лопух говорит:
– Лох у «шкафа».
Точно. Одинокая фигура сгорбилась перед банкоматом, тычет пальцами в экран и, кажется, собирается мордой туда влезть, прямо носом по стеклу расписывается. Берц сразу сообразил:
– Старый козлик, не видит ни хера. Или бухой. Так еще лучше… Ну что, «серые»? Поможем козлику капусту откачать?
И думать нечего. Лопуха послали вперед, он зарисовался на углу, осмотрелся, кивнул: можно. Берц и Ниндзя за ним быстрым шагом, раз-два – как будто в магаз торопятся, вот-вот закроется! – а когда поравнялись с банкоматом, вдруг нырнули под навес.
Ниндзя успел заметить только жирный затылок… и складка поперек, как улыбка на странном безглазом лице.
Удар. Голова глухо тюкнулась о металл, Берц ловко поймал ее локтевым захватом, точно регбийный мяч, перекрыл козлику глаза и рот, развернул его к Ниндзе: на, гаси! Два удара в солнечное. Хватило бы и одного, но остановиться трудно. Тело судорожно напряглось, ногами засучило, а потом обмякло в руках у Берца, поползло вниз.
– Хватай!
Ниндзя не успел. Козлик сложился вниз, словно мастер спорта по скоростному складыванию, рухнул, опять тюкнулся башкой обо что-то. И хрен с ним.
Берц полез по карманам – только шорох стоял; Ниндзя двумя руками выгреб деньги из лотка банкомата, не глядя сунул за пазуху.
– Двинули, Берц.
– Сейчас…
Треснула ткань, Берц яростно вырвал из кармана огромный «лопатник», на асфальт со звоном полетела мелочь. Оглушенное тело внизу заворочалось, застонало. Лопух уже мчался к ним.
– Валим! Валим! Идут!.. – взвизгнул он не своим голосом и, не притормаживая, улетел во двор.
Побежали. Рассыпались. Ниндзя подумал, что надо завязывать с курением, честно… Дыхалка стала ни к фигу собачьему…
Через пять минут сидели в сквере за домом Лопуха, подсчитывали улов. Три с половиной тысячи банкоматовских, хрустящих, и шестьсот с мелочью рублей из бумажника. Живем! До Лопуха вдруг что-то дошло, он вскинул руку (едва в лоб себе не попал), посмотрел на часы.
– Твою ма-а-а!.. Магазин-то – тю-тю-у-у!.. Закры-ы-ы! А могли бы отметить… как полага-а-а!..
Лопух перевозбужден. Зубы клацают, он не до конца выговаривает слова, рожа белая, какая-то бесформенная, как у подтаявшего снеговика. Он чуть не плачет (магаз! водка!). И в то же время Лопух счастлив, как малое дитя. И остальные счастливы. Громкое, ревущее счастье: ого! у них получилось!!!
– В магаз все равно лучше не соваться пока, – успокоил пацанов Берц. – Есть другое место. Двинули. Только быстро.
Через дворы вышли во Второй Платовский переулок, там недавно открывшийся бар, пока еще без названия, на квадратной вывеске написано просто: «Бар 16–03». Видимо, означает, что заведение работает с четырех дня до трех ночи, хотя местные уже прозвали его «Скорая помощь» (срочно звоните 03!). Народу человек двадцать, но продохнуть негде – барчик крохотный совсем. Они стояли у стойки, ожидая, когда бармен обслужит другую компанию. Лопух суетился, шипел через зубы: «Суки… да я их ногами покачу… сколько можно… щас раскидаю, блин…» Как будто в сортир ему приспичило. Берц то хмурил брови и цыкал на него, чтоб не лез, а то вдруг начинал душиться каким-то беспричинным смехом.
Наконец бармен освободился.
– Очередь у вас, как в СССР за колбасой! – Берц ослепительно улыбнулся ему, посмотрел на часы: – Уже пятнадцать минут тут стоим!
Оглянулся на Ниндзя, подмигнул.
– Какие пятнадцать! Все двадцать! – гаркнул Ниндзя.
Ёханый бабай, а ведь точно – это их алиби на случай какого-нибудь прокола. В смысле, они не у магазина терлись, где козлика загасили, они в баре зажигали… Ха-ха! Не гасили, а – зажигали! Неплохо придумал Берц!
– Чего шумим, молодые люди? – Бармен поднял глаза. Прищурился, навел резкость. – Так… Во времена СССР ваши родители еще в пионерах ходили… Восемнадцать есть? Паспорта с собой?
– О! Конечно! – Берц с неподдельным воодушевлением похлопал себя по карману джинсов.
Бармен хмыкнул. Ну, так… дружелюбно вполне.
– Тогда лучше стойте молча и не грузите. Что пьем?
…Накатили весело. Сидячих мест нет, стоишь, дрыгаешь ногой за длинной стойкой, как в пивняке. После третьей бармен стал называть их – «грачи».
– Эй, грачи, потише там, а?
Ни фига, мы не грачи никакие. Мы волки. Новые волки. Я правильно говорю, пацаны? Давайте за то, чтобы… Не, просто за нас, пацаны. Короче, за нашу дружбу, настоящую пацанскую дружбу!.. Когда мы вместе, мы… Пацаны, мы кого хочешь завалим, реально!!! Да-а-ааа!!! Мы чего хочешь заделаем, любые дела!!! И все будет ништяк!!! И нам все пох!..
Грачи, грачи… Сам ты грач!
Дятел!
Тихо, тихо… Все нормально.
Тш-ш, пацаны-ы…
…А отделение «Вестерн Юнион» на Малосадовой? Охраны, считай, нет, а бабла – море! И никто, ха-ха, не чешется, никто не докумекал еще! (А Лопух – докумекал! Лопух, ты реально молоток!)
А Шкет? А Франц? А старые времена?
Пох Шкет. Пох старые времена. (А новые будут еще круче!)
А Цифра?
Цифра сучка. (Красивая сучка!) Нет, я ее обломаю по самый корень, вот увидите. При вас обломаю, вы будете свидетели. Она у меня с руки кормиться будет… По команде… У левой ноги будет лежать и в глаза заглядывать…
Ёханый бабай. Ниндзя не сразу уловил суть. А когда уловил, она ему показалась гнилой, липкой и странной. Он видел Берца у стойки, как он равнодушно тянет «белую», а рядом (у левой ноги) суетится голая Цифра и пытается заглянуть ему в глаза… Это было глупо. Это было противно… Противо… естес-сственно…
– Она тебе телефон свой дала?
Берц смотрел на него:
– Нет.
– А где она живет, знаешь?
– Слушай, Берц…
– Я все равно узнаю. Думаешь, не узнаю?
Вот только что все было хорошо. Зачем он? Ниндзя ясно видел траекторию возможного удара, она пульсировала зеленой линией в прокуренном воздухе: с левой, по дуге, в открытый висок, он не успеет прикрыться или уйти, у него в руках стакан. Красная неоновая линия показывала, как Берц будет лететь, сшибая посуду… нет, сперва ударится мордой в стойку. Красная линия упиралась в пол и заканчивалась надписью «Конец фильма». Берц уже не встанет. По крайней мере без посторонней помощи.
– Да я по телефонному справочнику… Три минуты! Не веришь?
Лицо Берца расплывалось, ускользало из фокуса.
– На то она и Цифра, чтобы ее вычислить!
Смех. Ха-ха. Точно. На то и Цифра…
Ниндзя встряхнул головой. Он вдруг решил, что бить Берца – это абсолютно лишнее. Ему даже стало жалко его, такого… Ёханый бабай. Берц, дай я тебя обниму, придурок ты сраный… И пошли уже домой. Да, пацаны. Пока мы еще на ногах… Хватит, хватит, сваливаем… Поднимай Лопуха…
Грачи улетели, эй!
Фью-у!
* * *
— Смотри, вон та.
– Серая?
– Ну, типа…
Типа – это значит, серебристая, но очень, очень чумазая. Самая чумазая во дворе. Старенькая «Лада» родителей Цифры забрызгана грязью по самые окна. И окна забрызганы тоже. В городе неделю ни капли дождя, где они только такую грязь нашли?
– Так он же охотник, ёксель, по болотам, наверное, шастает, – пояснил Берц.
– Кто?
– Кто, кто. Не Цифра же! Отец ее, кто еще!
– Он не отец, он отчим, – сказал Ниндзя. – Она его зовет Ящик.
– Какая, в ж…у, разница? – сказал Берц.
Они с Лопухом провели настоящее расследование, угробили на это целых два дня. Телефонный справочник «Мой Тиходонск», электронная база данных «Мобилкома», даже службу горсправки подключили! Вычислили Цифру, ёханый бабай!
– Он вчера вечером с колесом что-то делал… Я видел, как он из багажника ружейный чехол доставал, чтобы к домкрату добраться… – Берц наклоняется, сплевывает шелуху от семечек вниз, на асфальт. Шелуха летит, кружась, черно-белыми вертолетиками.
Они на крыше трансформаторной будки. Мягкий, нагретый за день гудрон липнет к подошвам, крыша мелко вибрирует от бурлящего под ней электричества, как крышка кастрюли с борщом. Высота где-то с двухэтажный дом, весь двор как на ладони. Зато самих их не видно из-за растущих рядом тополей. Судя по кучам мусора, местные здесь, на крыше, киряют, жарят шашлыки, чуть ли не именины справляют…
– Никто не станет хранить ружье в багажнике, – сказал Ниндзя. – У охотников, я слышал, сейфы специальные, железные…
– Насрать на твои сейфы, – фыркает рядом Лопух. Он совсем не умеет жрать семки, мокрая шелуха прилипла к подбородку, он ее даже не убирает. – Мой дед тоже охотник был, на Зеленый ходил, на уток. У него по всей хате ружья валялись – двустволка и берданка, какой, к фигу, сейф? И у всех так, не только у него одного!
Лопух энергично почесал глаз, над веком осталась шелуха. Когда глаз открыт, она не заметна, а когда моргнет – мелькает черная точка. Хочется протянуть руку и снять ее, чтобы не действовала на нервы, и вообще послать Лопуха подальше. Но Ниндзя сдерживается.
– Так то в хате! А это – багажник, машина, это – улица, ёханый бабай! Вон, я тебе этот багажник маникюрными ножницами открою, хочешь?
Берц и Лопух обмениваются взглядами. Пауза. До них доходит. Им нравится ход его мыслей. Ружье – это даже лучше, чем отнять четыре тысячи у какого-то козла возле банкомата…
– Хочу! – хором говорят они.
Но радоваться рано.
– «Сигналку» сперва отключите, – говорит Ниндзя. – Тогда я вам не то что ножницами, пальцем открою!
– А двадцать первым пальцем откроешь? – интересуется Лопух.
И ржет. Удивительно здоровое чувство юмора.
– Только тебе по лбу, придурок.
Тема резко затухает. С «сигналкой» никто из них дела не имел. Впрочем, как и с ружьями.
– А вон ее окна, зацени, – Берц показывает пальцем. – Шестой этаж. Синие занавески и голубые – зал и кухня. Видишь? А правее – ее спальня. Вообще никаких занавесок. Мы с Лопухом вчера… Бл-и-иин…
От избытка чувств он осекается, мучительно вздыхает и скалит зубы.
– Чего вы вчера? – напрягается Ниндзя.
– Представляешь, она из душа только вышла… Халат вот посюда, – Берц уверенно отсекает ладонью где-то в районе паха. – Наверное, эпиляцию делала, или что там еще… И вот картина: встала перед зеркалом, халат скинула, рассматривает себя так и сяк… Чуть не раком становится… Мы тут с Лопухом стоим такие, глаза по пять копеек… Я уже думаю: бля-бля-бля, иди ты, дура, иди, одевайся, пока я тут не кончил…
– А у меня в штанах все набухло, – пожаловался Лопух.
Ниндзя посмотрел на него и облегченно вздохнул.
– П…те и не краснеете, дрочилы.
– Чего это п…м? – удивился Лопух.
– Не верит, ёксель! – удивился Берц.
– Слишком много слов, пацаны, – сказал Ниндзя. – А если бы что-то было, вы бы мобильники свои обтруханные сразу подоставали и все засняли. В режиме «дрочащей камеры». Дошло?
Лопух озадаченно моргнул, мелькнув черной точкой на веке. Как будто у него там еще один глаз, неживой.
– Так это… У меня зарядка закончилась просто…
– Я Цифру на пляж позвал, – оборвал его Берц и зло сплюнул. – На Кумженку. Завтра. Сказала, что придет.
Он вызывающе посмотрел Ниндзе в глаза, шумно потянул носом и сплюнул еще раз.
– Просила, чтобы я был один. Вот так. И чтобы пойла принес холодного. Скажешь, опять п…жу?
– Конечно.
Ниндзя растянул губы в улыбке, но внутри почувствовал холодную острую сталь. Кривой клинок вошел глубоко, до самой рукоятки, проткнул сердце, раздробил позвоночник и вышел со стороны спины, выломав лопаточную кость. Берц еще пошуровал туда-сюда, словно прочищая рану, потом медленно извлек катану, дружески подмигнул Ниндзе и облизал окровавленный клинок… Самурай хренов!
Ниндзя хотел сказать еще что-то, но не смог. Боялся, что голос выдаст его. Хотел ударить – и тоже не мог. Он улыбался, как дурак, стоял и улыбался. И умирал. Ёханый бабай, такого никогда прежде не было!
* * *