Глава седьмая.
ПОКУШЕНИЯ

Василий Петрович собирался в командировку. Его работа была связана с частыми выездами, причем если бы кто-то сопоставил их с поездками Президента, то с удивлением обнаружил бы, что графики совпадают.

Для того чтобы исключить подобные открытия, жизнь Василия Петровича была засекречена, что приносило ему определенные неудобства, но компенсировалось пятнадцатипроцентной надбавкой к и без того солидному окладу.

Василий Петрович работал дублером Президента. У всех политиков высокого ранга имеются двойники, используемые службой охраны для введения в заблуждение террористов, всевозможных мстителей, маньяков, душевнобольных.

Дублер Президента походил на него как однояйцевый близнец. Вне работы сходство тщательно маскировалось – тримом, париком, накладными усами. Этим Василий Петрович отличался от других людей, похожих на главу государства – те участвовали в конкурсах двойников, фотографировались для газет и журналов, снимались в кинофильмах.

Василий Петрович не завидовал их шумной славе. Что ни говори – это чистая бутафория. Президент не разгуливает по улицам без охраны, не живет в коммуналке, не пользуется метро.

Он же, исполняя ответственную роль, находился в резиденции Самого, его личном самолете, лимузине, на особой даче и в других, строго охраняемых местах, куда никак не смогли бы попасть любители популярности, несмотря на полное внешнее сходство.

Потому и отношение к неофициальным двойникам было снисходительным: как у заслуженного артиста к подражающим ему скоморохам.

Работа Василию Петровичу нравилась – почетная, ответственная и необременительная. О сути ее и своей роли в обеспечении безопасности первого лица страны он не задумывался. Тем более что работавшие с ним сотрудники Главного управления охраны были компанейскими улыбчивыми ребятами.

– Собирайтесь, Василий Петрович, интересная поездка намечается...

Ну, раз так, поехали... Люди государственные, плохого не предложат. Единственное, что немного смущало Василия Петровича, – он всегда ез-

дил с Президентом, а в Тиходонск предстояло отправиться одному. Но, в конце концов – его дело маленькое...

Бесследная пропажа Толстяка и двух бойцов не на шутку встревожила Шамана. Если убрали начальника службы охраны, значит, подбираются к нему. Но кто?

Воронцов сидел в кабинете, не отвечая на телефонные звонки и никого не принимая. В приемной торчали четверо вооруженных охранников, но он понимал, что при серьезном раскладе это мало что значит.

Кто?

Черномор? Итальянец? Баркас? Никому не известный молодняк, все более дерзко заявляющий о себе? Чеченцы или дагестанцы?

Ссора с Баркасом была ошибкой. У него самая крупная бригада – около пятидесяти человек. И люди подобраны как надо. И сам Баркас – кремень... Внезапно Шамана осенило. Ссора только повод! Он давно решил отколоться и использовать подходящий момент, вот и все!

Нет, братец, не выйдет! Бригаду надо вернуть. А для этого есть только один способ... Воронцов позвонил Карпету.

– Зайди ко мне, – коротко распорядился он.

Отсидев трое суток в изоляторе временного содержания, Амбал вышел на свободу. В перестрелке он был пострадавшей стороной: убит его друг Ржавый, тяжело ранен Валек, он сам получил ранение. «Стволы» до приезда милиции удалось спрятать, от ответной стрельбы отперлись внаглую. Потом его стали «примерять» к убийству девчонки на левом берегу Дона. Оказывается, ее прикончили его ножом... Нож Амбал не признал, во время убийства его видели в «Погребке».

Опер Макаров только головой покрутил:

– Смотри, какой ты чистый со всех сторон! Даже не верится... Но я тебя все равно прищучу!

Пусть пугает...

Сейчас Амбала заботило только одно: живым оказался хмырь, у которого они отобрали волыны. Через него можно «засветиться». Менты ладно – им еще доказывать нужно. А вот дружкам скажет, те и выйдут по цепочке. Шершень – Веретено – Амбал... И, пришьют – без всяких доказательств.

Действительно, в Тиходонск прибыла бригада подельников Калинки по торговле оружием. В таком бизнесе не любят, когда сотоварищ пропадает бесследно. Особенно вместе с товаром и деньгами за него.

Вначале они обратились к Гангрене. Тот задумался. За продажу негодных стволов приезжим действительно собирались сделать «правило». Но не сделали. Выходит, общину кто-то опередил...

– Это не мы, – наконец покачал головой Гангрена.

– А кто?

Главный тройки подельников – Скелет – высокий сухой осетин с бешеными черными глазами, зловеще разглядывал собеседника.

– Это ваш город, вам и ответ держать!

Гангрена мертвящим взглядом встретил скрытую угрозу.

– Ваши дружки фуфло здесь двигали. Их кто угодно пришить мог. За дело.

– Кто? – настойчиво спрашивал Скелет. – Кто мог это сделать? Без разбора, без предупреждения... Если в товаре неполадки – отдай назад, получи деньги! Кто их убил?

Действительно, процедура была нарушена. И выяснить, кто ее нарушил, важно не только трем торговцам оружием.

– Узнаем, – сказал Гангрена.

Он дал команду и весь следующий день принимал информацию. Последнее сообщение ошеломило: Калинка жив и лежит в реанимации Центральной городской больницы.

– Поехали, – нервозно сказал он осетину. – Сейчас выясним, кто по беспределу братву мочит.

Черт на полной скорости вел «девятку» с тонированными стеклами.

– Потише, пока голову не свернули, – недовольно сказал сидящий рядом консервативный Гангрена.

– Ничего, они на хвосте, – откинулся Фома с заднего сиденья. Действительно, побитый и исцарапанный БМВ гостей шел впритирку, как на буксире.

– Я сказал – голову побереги! – повторил Гангрена, и Черт чуть отпустил педаль газа.

На территорий больницы въезд запрещался, если кто-то хотел нарушить запрет, надо было дать вахтеру пятьсот рублей или показать какое-нибудь удостоверение. Черт, приспустив стекло, показал свою физиономию и этого оказалось достаточно: шлагбаум немедленно взлетел вверх.

У хирургического корпуса толпился народ.

– Когда туда шел, лица не рассматривали, а обратно – марлевой повязкой закрылся...

– Спокойно зашел в палату, приставил пистолет ко лбу и разнес весь череп...

– Этого беднягу уже убивали, из земли выкопали...

– Значит, неспроста...

Сквозь обрывки разговоров Гангрена с осетином протолкались ко входу и, лишь увидев милиционера, загораживающего проход в вестибюль, поняли, о ком идет речь.

– Это не наши, – убежденно повторил Гангрена, но осетина объяснение не устроило.

– А кто еще знал, что он здесь? Будем сходняк собирать!

Через минуту БМВ, круто развернувшись, рванул с места. «Девятка» двинулась своим путем: вначале к Центральному рынку, затем на окраинную улочку.

– Шаман поклялся, что не его работа, – доложил Гангрена Черномору. – Но, по-моему, больше некому. Они тоже пушки негодные покупали. Одну Баркас взял.

– Баркас откололся, он теперь сам по себе, – в очередной раз проявил осведомленность Черномор.

– Какая разница! Надо разбор учинять. Иначе на сходняке нас на «правило» поставят!

Черномор долго не отвечал. В напряженной обстановке Тиходонска следовало избегать крутых решений. Но слишком многие авторитеты недовольны общиной. Донецкие воры Петрусь и Трезубец, несмотря на найденный компромисс, так и остались обиженными. Москвичи Гарик и Метла выразили возмущение Крестом, не признавшим и офоршмачившим их крестника Калгана. Теперь ущемленными считают себя представители Кавказа...

Если устроят сходняк, спрос будет с него, Черномора. Отговорится – хорошо. А если нет? Скажут: порядок не поддерживаешь, «закон» не соблюдаешь, в общак тебе недоплачивают, делают что хотят... Вполне могут «дать по ушам»...

– Позови Севера, Хромого, будем думать, – наконец сказал пахан.

Гангрена понимающе кивнул.

Баркас полностью контролировал «супермаркет». Присланные Севером наглые парни, облапошивающие многочисленных простаков в «наперстки», «беспроигрышную лотерею» и карты, исправно платили тридцать процентов прибыли.

Теперь он сам стал боссом, и ему нравилась полная независимость.

Несколько раз подсылал своих людей Итальянец, предлагал «держать» вещевой рынок на паях. Но кто станет делиться тем, что имеет?

Вполне понятно, что приходилось ожидать неприятностей и быть настороже. Баркас менял маршруты и места ночлега, автомобили, перестал ходить в «Сапфир», не появлялся в казино.

Предосторожности не были излишними. Однажды он поручил кому-то из пацанов отогнать новенький «мере» на профилактику. Когда тот включил зажигание, страшный взрыв разнес машину, от пацана ничего не осталось.

Сразу возник вопрос: кто? Хороший взрывник имелся у Карапетяна, а тот послушно исполняет все приказы Шамана. И Итальянец когда-то подорвал бензовоз конкурентов.

Баркас знал жизнь. Если не дать «оборотку», снести покушение, то он долго не протянет.

Поскольку на стендах «Их разыскивает милиция» красовалась фотография Рынды как подозреваемого в убийстве, бывший контролер вел себя очень послушно.

– Смотри: сжимаешь проволочки, вытягиваешь кольцо, а рычаг держишь до последнего, иначе сам взлетишь на воздух, – учил отставной морпех скрывающегося убийцу, – Вот эта почти не дает осколков, ее можно кидать и на улице. А лучше покатить по земле, так надежней...

Когда Итальянец вышел из казино и направился к своей машине, Рында из-за угла аккуратно катнул ему под ноги гранату РГД-5. Грохнул взрыв. Один телохранитель убит на месте, второй тяжело ранен. Самому Итальянцу оторвало ногу.

Через день Рында бросил гранату Ф-1 в окно кабинета Шамана. Хозяина на месте не было, но взрыв и последовавший за ним пожар причинили материальный ущерб и посеяли страх: в следующий раз Воронцову могло меньше повезти.

Но люди Карпета попытались довести дело до конца и прямо на улице расстреляли из «помповиков» «девятку» Баркаса. Картечь превратила машину в решето, водитель и пассажирка были убиты на месте. Но вместо Баркаса в «девятке» находились Череп со своей подружкой. Тонированные стекла оказали ему дурную услугу.

Баркаса покушения обеспокоили всерьез. Если человека задумали убить, то в конце концов его убивают. Выход у обреченного только один – опередить противника. Не рядового исполнителя, конечно, а «заказчика» – того, кто отдал приказ. Так бывший бригадир и Шаман оказались лицом к лицу.

«Звонок» всегда событие, даже для матерого зэка. И Крест в день освобождения испытывал волнение. В общей сложности из пятидесяти пяти лет он провел за проволокой двадцать – половину сознательной жизни. Первый срок «взял» в пятнадцать – шестерик за групповой разбой с «мокряком». До совершеннолетия топтался в зоне для малолеток, где волчьи законы соблюдаются со слепым фанатизмом. Если красный цвет западло – все! Принесли предки в «дачке» помидоры ранней весной – бросай в сортир! Мать пришла на свиданку в красном платье – повернулся, сплюнул и обратно в отряд!

Правда, отца у Креста не было, а мать алкашничала и сдохла под забором, потому ему соблазнов преодолевать не приходилось, йот и порвал пасть ублюдку, жравшему тайком яблоки. На «взросляк» пришел уже с авторитетом и продолжал держаться за «закон», как за спасательный круг.

Освобождаться досрочно – западло, это дело «козлов». Срок надо перетирать полностью, от звонка до звонка. Так и отбыл шесть лет. Только вышел – сразу «закрутился» с друзьями, по пьянке залез в чужой карман и схлопотал два года. После этого держался на свободе долго: на «дела» ходили другие, он разрабатывал планы и руководил операциями, оставаясь в стороне в случае провала.

Но в восемьдесят втором, когда сходняк решил пришить ссучившегося урку, Кресту пришлось самому засадить «перо» в сердце приговоренного. Заканчивался декабрь, заступивший на пост Генсек Андропов начинал железной рукой наводить порядок, милиция без конца проводила рейды по «малинам», одна из опергрупп ворвалась на «хазу», когда Крест стоял над трупом с окровавленным ножом в руке.

Конечно, свидетелей не нашлось: давать показания западло – таков один из основных «законов» уголовного мира, и присутствовавшие на сходке авторитеты его свято соблюдали. Но три офицера милиции фактически стали очевидцами убийства, да и вытереть рукоятку ножа Крест не успел. В материалах дела не было ни слова про приговор сходки – обычная бытовая ссора с трагическим исходом, так называемое «простое» убийство без отягчающих обстоятельств. Статья предусматривала до десяти лет, Крест получил восемь.

Срок заканчивался в девяностом, когда активно устанавливались связи между зонами и волей, прибирался к рукам надзорно-начальствующий состав мест лишения свободы, прокладывались пути для «малевок» из одной колонии в другую. Крест посчитал, что оставлять место Смотрящего в такой ответственный момент западло, и демонстративно обворовал продовольственный ларек, добавив к сроку четыре года.

Но любой срок рано или поздно заканчивается. Передав Клешне общак и дав необходимые указания, он почувствовал, что рвется пуповина, связывающая его с привычной средой обитания. Такое чувство всегда испытывают зэки, отмотавшие больше десяти лет. Здесь, в зоне, все привычно: распорядок дня, окружение, друзья и недруги, обычаи и привычки начальства. Есть определенное место в иерархии авторитетов, койка, кормежка три раза в день, заменяемая по срокам носки одежда. А что там, на воле? Ни кола, ни двора, ни работы, ни прописки, ни ночлега, ни жратвы... Лишь сплошные проблемы, способность к решению которых начисто утрачена... Вот некоторые и не хотят выходить, прячутся под койками, садятся на землю, прапорщики на руках выносят за КПП... Но насильно заставить жить на воле никого нельзя. Выпьет «счастливчик» бутылку водки да разобьет стекло в ближайшем ларьке – вот и вернулся в обжитой мир...

Креста бытовые трудности не пугали. Тревожили происшедшие на воле перемены, отголоски которых доносились через колючую проволоку. Он не верил газетным статьям об автоматных перестрелках средь бела дня, но приходящие в зону подтверждали эти невероятные истории. Рассказы подобного рода Крест тоже воспринимал скептически, тем более что сами участники таких громких дел в колонию строгого режима почему-то не попадали. Каждый этап приносил всякую шушеру: воров средней руки, мелких грабителей, неудачливых разбойников, наркоманов...

И все же накануне освобождения Крест плохо спал, а когда под утро забылся в тяжелой дремоте, привиделся какой-то кошмар, который он счел дурным предзнаменованием.

Около полудня замнач колонии пожал освобождающимся руки, вручил документы и произнес положенные слова напутствия. Четверо бывших осужденных переступили порог КПП и оказались в другом мире, где нет обязательных «шмонов», побудок и построений, штрафного изолятора, пудовых кулаков и резиновых палок прапорщиков, постоянной скученности и круглосуточного контроля чужих глаз, вони, бормотании и стонов ночного барака, однообразной опостылевшей пищи... Их больше не стерегли шипы стандартной «колючки» и острые, режущие как пила, до кости, зубья спиральной, холодные зрачки телекамер, электрошоковая система «Кактус», свирепые, выдрессированные специально для охоты на зэков псы и автоматы солдат, которым удачный выстрел немедленно приносил десятисуточный отпуск.

Первым впечатлением от воли стала разухабистая гармошка и веселая компания вокруг разостланной прямо на газоне скатерти, заставленной водкой и закуской. Когда-то так встречала братва авторитетных и уважаемых воров. Крест сделал несколько шагов, но лица были незнакомыми, а взгляды шалых глаз сильно размалеванных женщин и цепкие Прищуры приблатненных парней фокусировались на ком-то за его спиной.

– Корифаны! – оттолкнув Креста, вперед вырвался Мокрый, пару минут назад почтительно пропустивший всех в двери КПП.

Гармошка заиграла туш, раздались приветственные выкрики.

Мокрый отмотал шестерик за изнасилование десятилетней девочки в лифте многоэтажного дома. Лишь благодаря заступничеству Креста его не отлетушили, и весь срок он болтался в самом низу зоновской иерархии. Сейчас его встречали как героя.

«При таких раскладах еще и авторитетом станет, – мрачно подумал Крест. – Раз их не интересует, за что сидел и кем был в зоне... Большой срок оттянул – значит, солидный вор...» Рассказы о нарушении «законов» наглядно подтверждались. Крест сплюнул.

Мокрый пил водку из стакана, на щеках краснела помада, надрывалась гармошка. Жизнь на воле для насильника и чушкаря начиналась с праздника.

Не без зависти оглядываясь на веселую компанию, два освобожденных мужика понуро брели к автобусной остановке. Ветер гнал по немощеной улице клубы пыли, окурки, обрывки бумаг, сморщенные полиэтиленовые пакеты. Мусор забивался под огороживающйй газон облезлый штакетник, ложился под днища четырех огромных иностранных автомобилей, каких в своей прежней дозоновской жизни гражданин Калашников ни разу не видел.

До Тиходонска было восемьдесят километров. Бывший осужденный Калашников нащупал в кармане пачку денег, триста с лишним тысяч, свой заработок за двенадцать лет. Вконец запутавшись в масштабах цен, он знал, что на автобусный билет должно хватить. И тоже двинулся к остановке.

Крест не видел ни одного западного боевика, которым любил подражать Север, а потому удивился, когда лимузины одновременно взревели сигналами и из них вышли Север, Хромой, Король и Лакировщик. Все были в костюмах, при галстуках, Хромой и Лакировщик свели с рук татуировки, держались они уверенно и совершенно не опасались, что вдруг подкатит синяя с красной полосой машина и менты начнут задавать свои каверзные вопросы и проверять документы на явно краденые «тачки».

Освобожденный вчистую по отбытии срока наказания, полноправный российский гражданин Олег Васильевич Калашников, он же авторитет преступного мира, коронованный вор в законе по прозвищу Крест, здорово отстал от жизни. Он не знал, что криминалы самого разного уровня вполне легально ездят на иномарках, что менты в значительной степени утратили любопытство и задают гораздо меньше вопросов, а их машины раскрашены совсем по-другому, чем двенадцать лет назад. Он не знал, что заработанных им за весь срок трехсот тысяч, огромных денег, по зоновским меркам, Северу не хватит на один вечер в ресторане.

Но Крест хорошо разбирался в хитросплетениях человеческих отношений и прекрасно понял, что означает отсутствие среди встречавших Черномора. Красноречивым знаком являлась и почти стопроцентная явка наиболее крупных авторитетов Тиходонска, свидетельствующих ему свое почтение, несмотря на явную нерасположенноеть пахана.

Через несколько минут четыре лимузина сорвались с места и, набирая скорость, понеслись к Тиходонску.

В то время как Олег Васильевич Калашников, утопая в Мягких кожаных подушках сидений, на скорости сто километров в час (состояние трассы не позволяло водителю до отказа нажать педаль газа) слушал последние новости воли, Иван Сергеевич Козлову себя дома вел серьезный разговор с двумя московскими гостями.

Подвижная шустрая Даша – маруха, ведущая хозяйство Отца последние двадцать лет, сноровисто накрыла стол и, хорошо зная порядки, немедленно удалилась.

– Закусим, выпьем, с дорожки полезно, – добродушно покряхтывая, проговорил Черномор, которого неожиданный визит несколько насторожил.

Но мосластый, начинающий грузнеть мужик с жестким, давшим ему кличку ежиком, отрицательно покачал головой.

– Нет, не за тем прибыли.

– Как хочешь, Метла, – с преувеличенной обидой сказал Черномор, прохромал на плохо сгибающихся ногах к своему месту, неловко плюхнулся в кресло, налил рюмку.

– А я выпью за твое здоровье и закушу за свое...

Вор должен быть артистом. В молодости, схваченный с чужим кошельком, Черномор так разыгрывал эпилептические припадки, что и толпа зевак, и обворованный «лох» проникались сочувствием, звонили в «скорую» и начинали орать на выкручивающих руки ментов: «Что вы с больным человеком делаете?! Его в больницу надо!»

Конечно, опера ему не верили, норовили вылечить кулаком под дых, но общественность давила на психику и отказывалась идти в свидетели. А без свидетелей какое «дело»? Заведут во двор, дадут трендюлей и отпустят. Иногда и без трендюлей обходилось...

Когда очевидцы оказывались несентиментальными, приходилось отправляться в зону, но и там артистизм необходим, особенно пока не набрал веса. В любом споре кому поверит братва – тот и прав! А кому верят? Тому, кто убедительно свою правоту изображает: божится, клянется, в драку бросается, рубаху на груди рвет. И на разборах, правилках очень важно блефовать, силу и уверенность показывать.

Сейчас Черному ни пить, ни есть не хотелось. Чего вдруг заявился Метла с гориллообразным «гладиатором»? А водилу в машине оставили, и мотор работает – уйдет, если что, не станешь же на улице у своего дома стрельбу поднимать! Вот и приходится играть, изображать мирного, немощного, готового отойти от дел старикашку. А маленький потертый, резкого боя браунинг лежит в кармане. И Гангрена сунул пушку за – пояс да послал Черта за подмогой, а Фома на грузовичке готов перегородить выезд Из переулка.

Но это на крайний случай. А пока играется спектакль. Метла трапезничать отказался – дал понять: мол, с претензией пришел. А он пьет и закусывает через силу: мол, никакой вины за мной нет, никого не боюсь, аппетит хороший, нервы крепкие.

– С чем прибыл? – холодно спросил Черномор, жуя квашеную капусту. Обращался он только к Метле, авторитету российского уровня. «Гладиатора» он не знал и знать не хотел. Хотя стол распорядился накрыть на троих: есть любому человеку надо... А право на слово в серьезном разговоре не каждый имеет.

– По дороге в Донецк заехали, – не отвечая на вопрос, сообщил Метла.

– Петрусь и Трезубец недовольны: беспредел у тебя! Ни за что людям руки рубят...

– С этим мы разобрались, – поморщился Черномор.

– И руку пришили на место? – ухмыльнулся «гладиатор». Он развалился на диване и развязно жевал резинку, бесцеремонно разглядывая глубоко посаженными глазами хозяина дома. Бритый блестящий череп, могучая расширяющаяся от ушей шея, руки как балки крана. Обычное бессловесное животное, машина для расправ. Почему же он раскрывает рот?

Черномор перевел взгляд на Метлу.

– Кого ты привел?

Тот должен был смутиться, но не смутился.

– Вельвет – мой компаньон. Командует крупной группировкой. Считается по нашему уровню.

«Вот оно что... значит, из „новых“... Выходит, Метла с ними снюхался», – с неприязнью подумал Черномор, а вслух сказал:

– Кем «считается»?

Метла отвел взгляд.

– Кто его знает? Где он зону топтал? Кто за него «подписку» бросит?

Метла молчал.

– Я сам себе «подписка», – прогудел Вельвет. – У меня двести человек, каждый со «стволом». За час всех соберу! И знают меня все, кто надо! И прокуроры, и начальники ментовские, и власть... Так что парашу нюхать я не собираюсь!

– Это верно, – сказал Метла, глядя в сторону. – Сейчас многое меняется. Вы на кражах, угонах, наркоте да казино держитесь. А у нас бабки совсем по-другому куются. И совсем другие бабки...

Черномор мог многое сказать в ответ. Про «закон», про воровское братство, про наглых спортсменов-рэкетиров, которых надо ставить на место... Но ничего не сказал. Еще недавно он сам осуждал Креста, не желающего ни на шаг отступать от «закона». Теперь Метла смотрит на него как на упертого «парашника». А этот Вельвет ему первый друг, если схлестнутся, то ясно, на чьей стороне окажется московский «законник».

От бритоголового исходила явно ощущаемая угроза. «Ничего, сейчас Черт приведет Севера или Хромого с людьми, эти псы забыли, что они не на своей земле! Закопаем всех троих, а тачку отгоним под Воронеж и свалим на обочине, пусть ищут! Да, приезжали, потом уехали... Ни один сходняк не признает вину!»

И вдруг Черномор вспомнил, что и Север, и Хромой, и все остальные поехали встречать Креста. На мгновенье он почувствовал себя беззащитным, но лишь на мгновенье.

«Я их и сам расшлепаю! – мелькнула злая мысль. – Верный Гангрена дежурит за дверью, и вообще: в Тиходонске найдется достаточно лихих людей, способных дать по рогам любым заезжим. Если только...»

Достав платок, Черномор промокнул губы и сунул его обратно, коснувшись теплого металла.

Если нет решения убрать его, освобождая место Кресту! В таких случаях обычно присылают людей со стороны, и их ликвидация не решает ровным счетом ничего. Приговоры сходки исполняются всегда – не одним, так другими. Но никакие крупные сходки в последнее время не собирались, да и его обязательно должны были вызвать! Может быть, Крест устроил сходняк зоновских авторитетов? Но до него непременно дошла бы информация об этом...

Сцепившиеся в полете мухи с жужжанием упали в рюмку с водкой. Черномор с омерзением выплеснул на пол сорокаградусную жидкость.

– Даша! – раздраженно крикнул он. – Даша, поменяй рюмку!

Вместо Даши в комнату вошел Гангрена. Исходящее от него излучение опасности уравновесило биоволны угрозы, идущие от Вельвета. Накинутый впопыхах чужой пиджак топорщился на животе – незаметно носить парабеллум очень трудно, для этого требуется специальное снаряжение и сноровка. Но Гангрена и не собирался ничего скрывать: ни оружия, ни своей готовности в клочья разнести чужаков по команде хозяина.

– Она во дворе, – обычным гнусавым голосом сказал вошедший, щупая гостей давящим взглядом. Те поежились, Черномор почувствовал, что владеющее им напряжение отступило.

– Отнеси рюмку, пусть заменит. И заварит чай покрепче.

Выйдя в коридор, Гангрена столкнулся с Клопом.

– Отец у себя? – озабоченно спросил тот.

– Занят, – буркнул Гангрена. – Подожди здесь. И присматривай... Сделав неопределенный жест, он направился к лестнице и стал спус-

каться на первый этаж. Выждав пару минут, Клоп метнулся к двери и прижался ухом к узенькой щели. Он и сам не смог бы объяснить, что руководило им в данный момент: природная любознательность или привычки Лешего.

– Вот тебе рюмку опомоили, и ты ее заменил, – сказал Метла. – А если хорошего человека, нашего друга зачушкарили, что надо делать?

Черномор проявил заинтересованность: отложил вилку, оперся локтями на стол и выжидающе посмотрел на москвича.

– Ты Гарика знаешь? Бесо знаешь?

Черномор кивнул.

– Очень авторитетные воры.

– А я, Метла, авторитет?

Черномор кивнул еще раз.

– Без вопросов.

– Мы втроем короновали его друга, – Метла кивнул на Вельвета. – Калган его кличут. А вскоре он ушел в зону. Попал к Кресту. Крест его офаршмачил, заставил пол вымыть, дал кликуху Плевок. А Калган – парень очень серьезный. И многие за него мазу потянут.

Вельвет что-то прорычал.

– На него многие дела замкнуты. От них большие деньги зависят. И другое, не только деньги...

– Мы его в другую зону перетащим! – рявкнул Вельвет. – Все равно он паханом там будет!

Метла и Черномор переглянулись. Вельвет явно не знал зоновских порядков и возможностей зэковской связи. Даже если Калгана перевести за тысячу километров, он так и останется «фарщмаком».

Вельвет перехватил и правильно истолковал их взгляд.

– Плевать на зоны! Мы его вытащим! По болезни, пересмотру дела, но вытащим!

– Я-то при чем? – с искренним недоумением спросил Черномор.

– Ребята сильно обиделись, – сказал Метла, снова глядя в сторону, на поблескивающие за стеклом серванта чашки кофейного сервиза. – Крест сегодня откидывается. Надо с ним р е ш и т ь в о п р о с.

– Решайте! Скоро сходка...

– Зачем нам сходка? – зло перебил Вельвет. – Там объяснят, что он по вашим правилам все сделал! У нас своя сходка!

– И что?

Взгляд маленького сухонького старичка заставил Вельвета замолчать. Черномор резко сунул руку в карман. Громила напрягся. Но Отец извлек всего-навсего маникюрную пилочку и, откинувшись на спинку кресла, принялся обрабатывать ногти.

– Слушай сюда, – Метла наклонился вперед.

– Скоро большой сходняк. Тебе Трезубец сделает предъяву, Скелет потребует правилки, если еще и мы трое подпишемся... Ты понял?

Пахан молча работал пилочкой.

– А если мы потянем за тебя мазу, то Трезубец точно заткнется. Скелет

– не знаю, но один он ничего не сделает. Тем более в Москве и Питере «законников» сейчас много, а к нам они прислушиваются...

Черномор молчал. Все, что говорил Метла, являлось чистой правдой. На предстоящей сходке ему нужна поддержка.

– И что от меня надо? – повторил он.

– Не слишком опекай Креста, – буднично произнес Метла. – Наш человек приедет, позвонит – помоги ему добрым советом. И потом скажи свое слово. Врагов ведь у вас немало...

Требования ставились вполне выполнимые. И интересы гостей полностью совпадали с интересами хозяина. Больше того, они брались за него разрешить сложную проблему. И в придачу обещали так необходимую поддержку.

– Договорились, – сказал Черномор. – Может, выпьем по рюмочке?

– Теперь можно, – кивнул Метла.

– Целый день не жрали, – поддержал его Вельвет, придвигаясь к столу. По лестнице поднимался Гангрена с чистой рюмкой, и Леший отпрянул от двери.

Повторная экспертиза показала, что видеозапись выводки является результатом монтажа. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами президиум Тиходонского областного суда отменил приговор в отношении осужденного Коренева.

«... направить дело для производства дополнительного расследования в прокуратуру Тиходонской области», – прочел Лис копию определения. И, усмехнувшись, прочел вслух второй пункт:

– Возбудить уголовное дело по факту фальсификации материалов следствия..."

– Будешь давать оборотку? – спросил майор Сазонов. – Запихнешь к нам своих «крестников»?

Полноватый лысый мужичок под пятьдесят производил обманчивое впечатление добродушного человека и совсем не был похож на начальника оперчасти. Еще недавно он организовывал разработку осужденного Коренева на причастность к убийству, но колесо фортуны провернулось, и Коренев ухе не осужденный, а матерый хитрый опер, который через несколько месяцев восстановится на службе...

– Постараюсь, – недобро процедил Лис. – Следователя вряд ли: прокурорские друг друга прессовать не любят... А бывшего коллегу опущу на нары...

В обычных условиях Лис бы этого не сказал, он никогда не раскрывал своих планов. Но сейчас он испытывал особые чувства, вызванные долгожданным превращением из бесправного и безгласного зэка в нормального полноценного человека.

– Еще по стопарику?

– Давай!

Определение об отмене приговора поступило в НТК-13 в конце дня, девочки из спецчасти уже закончили работу. Значит, документы на освобождение будут оформлены только завтра. Чтобы свободный гражданин России Коренев не проводил ночь в бараке с лишенными свободы преступниками, майор Сазонов пригласил его к себе в кабинет, выставил бутылку водки с немудрящей закуской, бросил комплект чистого белья на неширокий диванчик и вот уже три часа ведет задушевный разговор о жизни и дальнейших планах.

– Про дополнительное расследование они написали для балды, – утвердительным тоном сказал Сазонов, и Коренев кивнул.

Они были профессионалами и прекрасно знали: время не способствует появлению новых доказательств, наоборот – приводит к утрате старых. Дополнительное расследование закончится ничем.

– Будешь восстанавливаться?

– Скорей всего.

Отмена приговора и последующее прекращение дела автоматически ликвидируют основания для увольнения из МВД, Потому все начинают новую жизнь с рапорта о восстановлении на службе. Даже если и не собираются служить. Но тогда основанием ухода явится собственное желание, а это совсем другое дело.

– Станешь генералом – не забудь Сазонова... Майор вроде бы пошутил. Лис усмехнулся:

– Не забуду.

В конце концов, именно Сазонов разрешил личную свиданку с Натахой, хотя они и не расписаны. А то, что он «подвел» к нему Игонина и пытался «раскрутить» на убийство – так в этом и состоит его служба, никаких обид тут быть не должно.

– У тебя семья есть? – неожиданно спросил Лис, тут же понявший, что вопрос есть следствие развития ассоциативной цепочки: свиданка-Натаха-регистрация...

– Конечно. Жена, две дочки. Одна замужем, другая развелась... Мужики-то в основном бухают, – пожаловался Сазонов, разливая по стаканам остатки водки. – А какой из бухарикасемьянин?

– Это точно... Они выпили по последней.

Лис понимал, что не каждого освобождающегося так потчует начальник оперчасти ИТК-13. Знает Сазонов, что у Лиса сеть информаторов, а значит, высока осведомленность о жизни колонии – не только в зоне, за проволокой, но и в административном корпусе. Потому лучше по-хорошему рас – статься. А может, захмелев, вчерашний зэк сболтнет что-нибудь полезное. Или ответит на заданный в лоб вопрос.

– Ладно... Тебе уже спать пора...

Майор Сазонов смотрел на коллегу и размышлял. Еще сегодня утром тот варился в зэковском котле, а сейчас вновь чувствует себя майором милиции. Почему бы одному майору не рассказать другому о зэковской жизни?

Но многолетняя интуиция оперативника подсказывала, что задавать ментовские вопросы не стоит. Коренев на них не ответит и оскорбится, порвется тонкая нить взаимной расположенности, которая еще может когда-нибудь пригодиться.

Майор Сазонов действительно провожал так же каждого освобождающегося. Только перспективных.

– Спокойной ночи.

Коренев пожал протянутую руку.

Избирательная кампания была в разгаре. На освободившееся место в Законодательном собрании претендовали два кандидата. Имя Ивана Павловича Воронцова стало известно каждому жителю Тиходонска: местные газеты, независимо от направленности и политической ориентации, посвятили ему статью, очерк или интервью. Привлекала программа Воронцова: накормить всех вкусно и дешево. Скептики усмехались столь популистскому лозунгу, но на Центральном рынке цены действительно снизились, и этот непреложный факт обезоруживал любого оппонента. Сам Воронцов объяснял достигнутый успех прямыми связями с производителями, устранением посредников и четкой организацией торговли.

– Это все ерунда, – говорил подполковнику Крылову высокий худой человек в очках с толстыми линзами. – Наша инициативная группа прошла по рынку, поговорила с продавцами... Они торгуют себе в убыток, потому что запуганы его головорезами...

Перед Крыловым сидел второй кандидат в Законодательное собрание – инженер Демченко, один из активистов местного демократического движения.

– Совершенно очевидно, что я проиграю выборы. Но пугает смелость этой банды! Они чувствуют себя хозяевами положения, ничего и никого не боятся и не считают нужным это скрывать!

У Демченко было лицо обреченного на неуспех правдоискателя. Вчера в его окна выстрелили из обреза, а в почтовом ящике оказалось угрожающее письмо, которое сейчас-лежало на столе Крылова.

«... если не успокоишься, окажешься в могиле», – предупреждал неизвестный «доброжелатель».

Текст отпечатан на машинке. На той же самой, которая отстукала угрозу банкиру Хондачеву. Костя Королев пытается отыскать старенькую «Москву» в окружении Шамана. Ну а пока...

– Вы хотите получить охрану?

– Что толку... Если захотят убить, то убьют... Вчера меня только предупредили. И знаете что, – увеличенные мощными стеклами зрачки заглянули в самую душу начальника оперативного отдела, – ведь я всегда был кому-то неугоден. Начальству, райкому, облсовпрофу – всем! Меня увольняли, вызывали на беседу в КГБ, пугали, предупреждали. Но я никогда не чувствовал себя настолько беззащитным! Никогда!

В неестественно больших зрачках плескалось отчаяние.

– Я носил плакаты «Долой КПСС», я устраивал митинги в поддержку Ельцина, я своими руками строил новую – свободную и демократическую – жизнь... И что же мы построили?

Крылов опустил глаза.

– Вы хотите получить охрану?

Демченко встал.

– Мне она не нужна. Я снимаю свою кандидатуру. Охрана необходима стране, в которой политиками легко становятся бандиты. И если бы только на областном уровне... Сколько можно говорить о коррупции? Наш постоянный временный генеральный прокурор заявил, что, пока нет закона, для него нет и явления. Законопроект внесен полтора года назад. И что же? Государственная дума принимает его, а Совет Федерации отклоняет! Почему им не нужна борьба с коррупцией, как вы думаете?

Когда дверь за посетителем закрылась, Крылов громко выругался, непонятно в чей адрес.

Акцию по поиску пишущей машинки «Москва» Королев залегендировал под проверку санитарного состояния рынка. Каждый торговый участок получил задание срочно подготовить справку о противоэпидемических мероприятиях, проведенных в последнее время. Обязательным условием являлось аккуратное оформление документа.

Чертыхаясь, заведующие секциями корябали нужную бумажку, а потом искали машинку, чтобы ее перепечатать. Секретарю директора, секретарям заведующих павильонами и другим обладателям печатной техники выставлялся щедрый магарыч.

К концу дня Королев получил двадцать семь разномастных справок, исполненных в основном на четырех машинках. Только отчет о безупречном санитарном состоянии участка разделки туш мясного павильона был исполнен на старой, раздолбанной «Москве». Именно той, которую разыскивал РУОП.

– Я понимаю, что в прошлый раз вы погорячились, – адвокат Хасьянов держался как всегда вежливо и корректно, – поэтому я на вас не в обиде. И вы не должны на меня обижаться.

Он обаятельно улыбнулся.

– Мне лично от вас ничего не нужно. Я просто выполняю свою работу. Не будь меня, на этом месте сидел бы другой юрист. Но говорил бы он то же самое.

– Вы выполняете свою работу, а те, кто хотел меня убить, – свою. Так? Хондачев пытался говорить свободно, с легкой иронией, но, у него это не получалось. Голос был напряженным и нервным.

– Увы!

Адвокат развел руками.

– Мой доверитель пытался приобрести акции у ваших московских учредителей. Но ему не удалось их убедить.

– Он не смогло них добраться, – перебил банкир.

– Не знаю, – Хасьянов выставил ладонь, как бы отгораживаясь от слухов, сплетен и домыслов. – Во всяком случае, мой доверитель видит только один вариант – убедить вас.

Хондачев тяжело вздохнул. Он надеялся, что его оставят в покое, хотя и понимал: когда речь идет о больших деньгах, решения так легко не изменяют.

– Мне поручено передать условия: вы продаете акции и остаетесь председателем правления. Вам будет назначен заместитель. Моральные издержки компенсируются суммой в десять тысяч долларов.

Адвокат сделал паузу...

– Что вы на это скажете?

Хондачев привстал, дотянулся до массивного серебряного портсигара, закурил.

– А когда я погибну в автомобильной катастрофе или отравлюсь газом, мой заместитель автоматически возглавит банк? Это все уже было, причем много раз. Меняется персонал, охрана, номинальный председатель становится марионеткой, а если проявляет строптивость, то умирает.

– Люди умирают по разным причинам, а часто и вообще без причин. Зачем обсуждать столь мрачную тему? Вернемся к покупке акций. Каков ваш ответ?

Хондачев затянулся, задумчиво выпустил дым через ноздри, стряхнул пепел.

Разорение, унижение и смерть – вот что ему предлагалось. Или просто смерть. Небогатый выбор.

– Я должен подумать.

– Прекрасно. Неделя вас устроит?

Банкир молчал.

– В случае положительного решения вы мне позвоните, – адвокат положил на черную кожаную поверхность стола визитную карточку.

– Если в течение недели звонка не последует, значит, ответ отрицательный.

Хасьянов встал.

– Впрочем, я накину еще день на возможную занятость или забывчивость. В знак искренней расположенности и симпатии.

Он улыбнулся.

– До свидания. Жду вашего звонка.

Дверь мягко захлопнулась.

Через несколько минут появился начальник службы безопасности «Золотого круга» Байков – плотный, состоящий из одних мышц отставник МВД.

– Сейчас проверим запись... Он отмотал пленку замаскированного магнитофона, включил звук.

– Во всяком случае, мой доверитель видит только один вариант – убедить вас... Голос Хасьянова звучал громко и спокойно.

Хондачев подумал, что адвокат предусматривал возможность тайной записи.

– Отличное качество! – порадовался Байков.

– И что она нам дает?

– Придумаем, как использовать...

Глядя на суетящегося крепыша, Хондачев пришел к выводу, что имитацией активности тот прикрывает растерянность и беспомощность.

– Я приготовил для вас отличный бронежилет! Под пиджаком совсем незаметно.

– А если в голову? Или в шею?

Банкир потрогал небольшую марлевую нашлепку на почти зажившей ране.

– Ну... Да мы их просто не подпустим!

– Понятно... Вам что-нибудь говорит фамилия Коренев?

– А как же! Вот это волкодав! Только его упаковали на шесть лет.

– Недавно я разговаривал с председателем облсуда – приговор отменили. Со дня на день Коренев вернется в Тиходонск. Сразу же пригласите его ко мне. В любое время. Вы меня поняли?

– Понял, – обескураженно ответил Байков.