Книга: Счастливых бандитов не бывает
Назад: Глава 7 Скелет в трюме
Дальше: Глава 9 Агентурная информация

Глава 8
Плотва и щуки

Чем шире открываешь объятия,
тем легче тебя распять.
Восточная поговорка
— Зрасть… Подполковника Коренева, пжалс-с.
— Кто это? — спросил Лис.
Ему показалось, что звонит какой-то пьяный.
— Так мне Коренева! — с непонятной интонацией повторили в трубке. — Подполковник Коренев… Есть такой?
— Я Коренев. Кто говорит?
— А-а! Так это, слухай, Филя! Не узнал, что ли? Из Воронежа это, замнач УР города майор Косых!
— О, какие люди! — радостно откликнулся Лис, хотя особой радости не испытывал. Да и не особой тоже. — Здорово, дружище!
Он не сразу вспомнил здоровенного косноязычного битюга, с которым полгода повышал квалификацию в институте усовершенствования под Москвой, да потом несколько раз пересекался по розыскным делам. Пару раз он приезжал в Воронеж, и Косых помогал ему изловить тиходонских злодеев, и тот как-то наведывался за «своим» жуликом, а потом, как водится: пиво-раки, шашлык и все остальное, — согласно законам донского гостеприимства. Только давно это было, как хоть зовут старого другана?
Компьютер был включен, и он быстро открыл файл Воронежского УВД. Все верно. На страничке «Управление уголовного розыска» значилось — майор Косых Александр Константинович, заместитель начальника. И рядом — фото полного краснощекого богатыря, внешность которого как-то не вязалась со звучащим в трубке голосом… Эк он разъелся, как стал начальником!
— Какими судьбами, Александр Константинович? Мы ведь уже годков десять не встречались!
— Гля, ты какой вострый, по отчеству помнишь! Это молодец, хвалю. Так чё там у вас? Соседи ваши, это, уже вовсю роют, а вы даже ухом не ведете, а? Да пусть идут к козе!
— Подожди, какие соседи, какая коза? Кто и где роет? Говори толком, в чем дело… Я-то при чем?
— Так я о чем толкую! — в трубке раздался дробный смешок. — Очень даже при чем! Ствол не мой, а твой! По твоему делу обнаружился, это… А вы даже не шевелитесь! А потом обижаться будете, что наши общие друзья все сливки слизали и все палки себе поставили!
— По какому делу, какой ствол? — спросил Лис. Он ничего не понимал. И вспомнил, что, общаясь с Косых, мало понимал с первого раза. Тот и говорил как-то косо…
— Да по Кресту вашему, по Калашникову! Массовое убийство, короче…
Теперь Лис все понял. И насторожился.
— Ну, так и что? Давай, рассказывай, не тяни!
— Да чё тут расскажешь, это… Всплыл тут у нас «АКМС» один… Гаишников из него, типа, постреляли… Прокачали по пулегильзотеке, а он в розыске по Тиходонску!
У Лиса болезненно сжалось сердце.
— Когда он у вас всплыл? Почему нам не сообщили? Мы же инициаторы розыска!
— Когда, когда… Спохватился… Недели три уже как!
Майор Косых вдруг запнулся на секунду. После паузы голос его будто протрезвел:
— Постой, постой! Инициаторы розыска не вы, а «соседи»! Они тоже ориентировку запустили, по линии «Т». А у них право «первой ночи»! Они и копают вовсю… Даже из Тиходонска приезжал один. Сочный, что ли…
Сердце сжалось еще сильнее.
— Вот так, да? Значит, мы ничего не знаем, а они тем временем работают? — голос был хриплый, чужой.
— Выходит, так. Вроде вы вперегонки гоните, кто кого… Мы бы тоже ничего не узнали. Только мой парень взял… Хотя это не для телефона!
Лис провел ладонью по ежику отрастающих волос. Надо подстричься.
— Вот что, Александр, я к вам подъеду, — сказал он своим обычным голосом. — Поможешь разобраться на месте?
В трубке что-то булькнуло. Косых запыхтел в микрофон.
— Ну, тут расклад простой получается, это… — рассудительно проговорил он. — Если выбирать, кому помогать, то надо своим… Я так думаю…
И вдруг, будто спохватившись, дурашливым тоном добавил:
— Ты, эта, хоть раков привези, какими меня тогда угощал…
* * *
Рапорт на командировку Волин не подписал: денег нет, работы много, нечего начальнику УР самому мотаться по городам и весям, на крайний случай пусть пошлет опера… В конце концов нехотя наложил резолюцию: «Сутки за счет отпуска».
Лис выехал на машине в пять утра. «БМВ» обтекаемой каплей несся по шоссе, прорубая ксеноновыми фарами яркий тоннель в нежелающей уходить ночи. В конце концов, все-таки рассвело, и он топил под сто шестьдесят по пустынному шоссе между нескончаемыми рядами деревьев, частично облетевших, а кое-где шевелящих остатками листвы. Временами налетал резкий порывистый ветер, срывал желтые и багряные листья, бросал в лобовое стекло, и автоматические щетки тут же сбрасывали их в сторону, так что яркие цветные пятна кружились сзади, медленно опускаясь на асфальт.
На рубежных постах ГАИ стремительную машину не останавливали, и вряд ли потому, что знали о милицейской принадлежности владельца. Просто такие дорогие тонированные хищные авто, открыто нарушающие скоростной режим, не способны принести добавку к жалованью, — только неприятности!
В салоне было тепло, Лис сидел в пиджаке. В прохладе багажника, в картонной коробке спали раки, которых быстро, умело и совершенно бесплатно добыл ПепсиКолик. «Решать вопросы» практической жизни оперативники «поколения пепси» умели гораздо лучше, чем раскрывать преступления. Но это совершенно не мешало им в службе. Скорей помогало…
В десять тридцать он уже сидел в неожиданно уютном и теплом кабинете замначальника Воронежского УУР майора Косых. Закипевший электрочайник отключается с мелодичным звоном, в чашки с крылатым гербом МВД льется ароматная зеленоватая влага. У Лиса есть несколько таких чашек, да и у всех его коллег — тоже: их дарят на День милиции, на 23 февраля, на Новый год…
— Короче, эта, мой парень вербанул одного злодея ну, у которого автомат был… Вареник кликуха! — сходу продолжил телефонный разговор хозяин кабинета.
Он по-прежнему косноязычен и имеет манеры пьяного человека, но он не пьян. Кстати, он вообще не пьет, может, поэтому и компенсирует такой явный в милицейской среде недостаток (белая ворона, да и только!) столь специфической речью и манерами. Хотя, конечно, нет — просто так сошлось. Да и с жуликами легче в контакт входить — они все так коряво «ботают»…
— Он, эта, наркоша… Получил дозу и сдул про вашего Сочного. Чего-то темнил тот, про какого-то мента «набой» давал. Короче, мента посадить хочет, врубаешься? Мрак, короче! Вы там дорогу им перешли или как?
— Хороший чай, — сказал Лис.
— «Золотой дракон». Дорогой, зараза! У меня дедушка в НКВД служил. Тогда госбезопасность и милиция были единым ведомством, никакой тебе вражды, никаких подстав. А в едином кулаке и силы больше, не так, скажешь?
Лис гнал от себя мысли о политике, а тут еще кругом такие разговоры. Но он не повелся.
— Ты, кстати, не забудь у меня раков забрать. Коробка в багажнике.
Косых оживился.
— Да я прям сейчас пошлю бойца! Вареные?
— Сварить не успел. Живые.
Майор озабоченно почесал в затылке.
— Дело непростое… Привычки-то нет…
— А где он?
— Кто? Боец? Щас кликну…
— Да нет, фигурант ваш…
— А-а-а. На больничке.
— Мне с ним потолковать надо… Только чтобы толк был…
— Да сделаем! — беззаботно отозвался Косых. — Василь Борисыч, там начальник — отличный мужик! Мы с ним охотимся иногда. Кабан, олень. Наш человек, короче! Я ему звякну…
Косых все делал быстро и продуманно. За несколько минут он договорился с неведомым Василием Борисовичем, послал лейтенанта Леонтьева — коренастого малого с добродушным, в веснушках лицом, похожего на крепкий подосиновик с ярко-рыжей шляпкой, — перегрузить раков в свою машину, и выделил Лису для сопровождения капитана Овсеенко — шустрого, быстрого в движениях мужчину с аккуратно зачесанными на пробор жгуче-черными волосами. Чем-то он был похож на цыгана.
— Капитан там трохи знает ходы-выходы, — многозначительно заметил замнач УР. — Зять самого завхоза! И как Вареника разговорить, он знает…
И, повернувшись к оперу, спросил:
— Ты взял, что надо?
Тот кивнул.
— Только осторожно! Знаешь ведь, если залетишь — в Контору, или УСБ, сам за сбыт пойдешь!
— Да знаю…
«Больничка» — это не больница. Это тюрьма. Высокий глухой забор, колючая проволока поверху, вышки с охраной… Основной контингент — туберкулезники, есть сифилитики, СПИДоносцы, есть раненые и покалеченные. Есть и те, кто специально учинил членовредительство: всадил заточку в правый бок, в особую точку, за которой нет никаких важных органов, или наглотался костяшек домино, или заделал еще какую-нибудь «мастырку», чтобы попасть сюда, хоть на время. Потому что здесь у каждого имеется своя кровать — с пружинной сеткой, с нормальным, не сбившимся и продавленным матрацем, с чистым белым бельем, с более-менее человеческим питанием, а самое главное — без опостылевшей тесноты и удушливой духоты общей камеры, без злых сокамерников, превращающих и без того несладкую жизнь в ад, без изнуряющего режима — лежи себе целыми днями, отдыхай, жди: может, там все к лучшему повернется… Это тюрьма. Ад. Но не последний круг, а первый или второй. Потому и называют ее ласково: больничкой.
Мордатый сержант в небрежно наброшенном на форму белом халате, звеня ключами, повел их по перегороженным решетками коридорам. Он привычно щелкал замками, равнодушно здоровался с медперсоналом, который разительно отличался от контролерско-надзорного состава. Капитан Овсеенко тоже знал здесь всех и каждого, причем здоровался особо сердечно: жал руки, с некоторыми обнимался, а кое с кем даже расцеловывался.
— На четвертом этаже только особо опасных держат, оттуда сбежать труднее, — блеснул своими познаниями Овсеенко, пока они поднимались по лестнице. — Там и сигнализация, и телекамеры в коридорах, и свой пост охраны… Ваш вообще в одиночке…
Небольшая комната была довольно чистой. Решетка на окне, конечно, имелась, но глухой проволочной сетки и железного «намордника» не было, поэтому в палате было много света.
Уваров-Вареник полулежал в кровати — загипсованная нога на растяжке, левая рука прикована к спинке кровати. Вид он имел желто-серый и откровенно несчастный.
— Курево есть? — спросил он первым делом, не выясняя, кто и зачем.
Овсеенко вопросительно посмотрел на Лиса, протянул Варенику сигарету. Тот сразу сунул ее за ухо и попросил еще.
— Можешь курить, я тебе еще дам, — сказал Лис, приглядываясь к пациенту.
Вареник в свою очередь скользнул по его лицу ничего не выражающим взглядом. Не узнал. И голос незнакомый. Если и «колдун», то мелкая сошка, рядовой «пятерки»…
— Знаешь, кто я? — спросил Лис.
— А чего тут знать! — пропыхтел Вареник, жадно раскуривая сигарету. — Тоже небось гусь «конторский»! И чего вы за меня взялись? Я честный налетчик, не предатель и не шпион! Чего вы ко мне лезете? Чего из блатного террориста делаете?
— А кто из тебя террориста делает? — притворно удивился Лис.
— Майор этот ваш, Сочный! Наобещал с хренову гору! Уколы, лекарства, симпатичные сестрички в накрахмаленных халатах! А на деле — лежу тут и подыхаю, как рыба на песке! Никому не нужен! Даже курево не несут! Ни слова больше от меня не вытянете, так ему и передай!
Он закашлялся, застучал себя рукой по груди, извлекая глухой звук, как из барабана. В перерывах между приступами кашля арестованный продолжал возмущаться:
— Обещал «марфу» мне колоть, сука! Я бы ему так вколол сейчас!
Кашляя, Вареник судорожно перегибался надвое, в самом деле напоминая выброшенную на берег рыбу. У него мелко подрагивали руки и голова.
— Он что, наркотой торгует, этот Сочный? — удивился Лис.
— Ага, прямо! — Вареник шмыгнул носом, с сожалением посмотрел на догорающий окурок. — Ему квасом на рынке торговать! Говорит, поможешь посадить одного мента, переведем тебя в шикарную больничку, признаем наркозависимым, каждое утро дозу будешь иметь по закону! Деловой такой! Ну, вкололи мне там пару раз промедолу, и все! А как сюда перевели — амба! Здесь его на колу видали! Врач охренел просто, говорит: какая «марфа»? какой Сочнев? Знать не знаю!
Он бережно затушил окурок о железную ножку кровати, сунул в спичечную коробку и спрятал куда-то под матрац.
— Так что можешь ему сказать, пусть идет нах… Он тут хотел еще приезжать, только пусть сразу на хер едет, — проворчал Уваров, устраиваясь на кровати. — Пока ко мне не будут по-человечески, я тоже прогибаться не собираюсь!
— Твое дело, — сказал Лис. — Только я не из Конторы. Я из Тиходонского угрозыска, подполковник Коренев. Лис. Слышал, небось?
— Да мне пох! Что лис, что гусь, что свинья, — уверенно отозвался Вареник.
— Ты базар фильтруй, а то я могу тебе и в торец зарядить! — сказал Лис.
Вареник только презрительно скривился. Но тут вмешался капитан Овсеенко.
— Слушай, Быстрый, ты не забыл, что подписку дал? Ты теперь наш помощник, поэтому хамить отучайся!
Услышав свой агентурный псевдоним, Уваров напрягся и построжал лицом. Возможно, он уже жалел, что подписал бумагу, за которую свои же в любой момент порвут на куски.
— Помогать друг другу надо, — хмуро сказал он. — Пока вы только меня разводите… А мне кто поможет? Где «грев», где адвокаты?
— Сейчас все будет, — сказал Лис. — Все сразу, в одном флаконе. И этот флакон — я! Говори, что этот «гусь конторский» хотел?
— Да чего вы все хотите! У него свой интерес. Сказал, что я ему не нужен. Ему мента одного посадить надо. Типа оборотня в погонах, который руководил бандой. Ну, «колдунами», в смысле…
Лиса даже в пот бросило.
— Ты ему сознался, что тоже входил туда?
— И входил, и выходил… А чего мне делать было? Он нарисовал, что по одному воронежскому делу меня обстругают как чурку, там постовой чуть ли не при смерти, лет двадцать обеспечено, а то и пожизненка… Так что за «колдунов» мне ничего не добавят…
— Разводка это конторская, — усмехнулся Лис. — Гаишник уже выздоровел, из больницы выписался, скоро на службу выйдет — это раз!
Вареник весь превратился в слух.
— Кто в него стрелял: ты или твой убитый подельник, неизвестно, — это два!
На лице бандита отразился всплеск мыслительной деятельности.
— Ясное дело, что Валька стрелял!
— Молчи и слушай! — Лис поднял руку. — Участие твое в банде тоже вилами на воде писано: у тебя членского билета «колдунов» не изымали?
— Какого еще билета?!
— Вот видишь. Значит, доказать бандитизм будет трудно. Может, ты этот автомат купил где-то?
— Ясное дело, купил! — радостно подтвердил Вареник.
— Значит, что остается? Незаконное ношение оружия, вооруженное сопротивление сотрудникам, что там еще? Лет на пять-шесть, самое большее…
— Вот это да! — Уваров сиял. — Первый раз мент лучше адвоката поет!
— Это потому, что ты теперь наш друг! — веско сказал Лис и посмотрел на Овсеенко. Тот важно кивнул.
— А у конторского своя тема, по ней он тебя хотел за яйца подвесить, а ты согласился… — сказал Лис.
Вареник поскучнел.
— Ничего я не соглашался…
— Как не соглашался? Этот твой «Сочный», он ведь не уголовный бандитизм раскручивает! Обычный бандитизм — наше дело, милицейское!
Вареник посмотрел на него, как баран перед закланием. До него начало доходить кое-что.
— Он политическое дело раскручивает! Не про банду, а про террористическую группу! Да еще во главе с ментом-оборотнем! На государственное преступление он тебя подписал. А ты подписался!
Лис выдержал паузу.
— А это как раз на двадцать пять лет и потянет!
— Точно, — подтвердил капитан Овсеенко. — Влип ты, братуха, по самые помидоры!
Бандит выругался.
— Да и перед братвой ты себя кем выставишь? — продолжил Лис. — Мент вертел «колдунами» как хотел, и ты под ним ходил, команды выполнял, как собачка прикормленная! Ни в одной «хате» не оправдаешься, сразу под шконку загонят! Ты это понимаешь, Вареник?
Тот убито молчал. Потом ощерился и зло вскинулся.
— Хер ему! Я от тех показаний откажусь! Он меня на пушку взял, запугал! Да я только после операции был, от наркоза не отошел! Вот тебе сейчас все, как есть, расскажу!
— Вот и отлично! — сказал Лис, доставая из папки бланки и ручку. — Раз все вспомнил, запишем твои показания, и будешь дальше отдыхать. Причем с комфортом, я слов на ветер не бросаю!
Когда Вареник подписал протокол, Лис улыбнулся.
— Сегодня, считай, ты с пожизненного срока соскользнул! А теперь еще бонус получишь!
Он посмотрел на Овсеенко. Тот достал из внутреннего кармана пиджака одноразовый шприц и кивнул на дверь. Лис вышел в коридор и подежурил минут пять. Потом зашел обратно.
Вареник в ожидании «прихода» лежал на подушке, отрешенно уставившись в потолок. Лицо его чуть порозовело, и вообще сейчас он выглядел вполне довольным жизнью.
— Хорошо. Вот так хорошо. Ладно, начальники… Вижу, вы порожняки не гоняете… Сигаретку еще дайте, а?
Овсеенко положил на тумбочку початую пачку «Явы». Вареник взял сигарету, прикурил, глубоко втянув небритые щеки. Сделав несколько затяжек, он блаженно прикрыл глаза.
— Почувствовал нашу помощь? — спросил Лис. — Вот то-то! А тому хмырю, Сочневу, скажешь все то, что мне сказал! Бывай здоров!
Обойдясь без трогательного прощания — объятий и рукопожатий, Лис вышел из палаты. По дороге завернул в кабинет к Василию Борисовичу. Представился, поблагодарил за содействие, пожал холодную, как у прозектора, руку. Начальник был полным, с двойным подбородком, в круглых очках, похожих на пенсне. Он имел совершенно гражданский вид и чем-то напоминал Берию. Впрочем, последняя ассоциация, возможно, была вызвана недавним упоминанием НКВД.
— Хочу оказать вам ответную услугу, Василий Борисович, — сказал Лис. — ФСБ сейчас проводит крупномасштабную операцию по выявлению всяких нарушений в нашей системе. К вам может заявиться майор Сочнев из Тиходонска, он работал с Уваровым и наобещал ему незаконные уколы наркотиками…
— Да, Уваров требовал морфина, — настороженно вытаращил Василий Борисович водянистые глаза за сильными стеклами. — Ссылался на какого-то Сочного.
— Вот-вот! Вы с ним поосторожней, Василий Борисович! У него непонятно — то ли просьба, то ли провокация… Будьте начеку!
— Что ж, и вам спасибо, — ответил начальник, сверкнув на Лиса стеклами очков. Трудно было сказать, насколько серьезно он отнесся к этой информации, но семена сомнений почти всегда дают хорошие всходы, и Лис знал это лучше других.
На улице Овсеенко выбросил использованный шприц в первую же урну, инстинктивно осмотрелся и перевел дух.
— Когда-то наркоту официально выдавали для оперативных целей, — сказал он и снова осмотрелся. — Потом опера сами добывали, а начальство и прокуратура закрывали глаза. А теперь если попадешься — самого закроют! А как работать? Как наркош колоть? Как вербовать?
— Не знаю, — сказал Лис. Он не хотел втягиваться в бесполезные разговоры, от которых только портилось настроение. — Только ты его еще раза два-три поддержи.
Капитан вздохнул.
— Постараюсь поддержать… Достать ведь надо ширево… Ну, да это наше дело!
— И завтра адвоката подгони, пусть научит, как с этим хмырем держаться да что говорить. А в дальнейшем пусть ему хорошее обезболивающее колют… Может, за время срока он отвыкнет и с иглы соскочит… Спасибо еще нам скажет!
— Да уж! — мрачно усмехнулся Овсеенко. — Жди…
Лис тоже улыбнулся. Благодарности от Вареника они вряд ли когда-нибудь дождутся.
Ответное гостеприимство майор Косых продемонстрировал в кафешке рядом с Управлением. В отдельном кабинете накрыли стол: суп, отбивные с пюре, овощи, соленья, водка… Рабочий день подходил к концу, поэтому Косых разрешил подчиненным выпить. Лебедев, Овсеенко и бойкий паренек по имени Витя накатили и за себя, и за непьющего начальника, и за гостя, которому еще предстояла обратная дорога.
В конце внесли раки и пиво. Местные одобрительно загудели. Но раки не пахли укропом, к тому же были недосолены.
— Кто варил? — поинтересовался Лис.
— Повар! Под моим руководством, — гордо сообщил Витя.
— А сколько соли клали?
— Столовую ложку на десяток раков, — еще более гордо сказал опер.
— Да, у тебя вкусней были, — кивнул Косых.
— Сухой укроп класть надо, побольше, — сказал Лис. — А соли — столовая ложка «с горкой» только на литр воды!
— Ты, прямо, академик, — уважительно сказал Косых. — Может, останешься? Переночуешь, а по светлому поедешь…
Лис покачал головой.
— Не выйдет. Ты лучше вот что сделай. Когда этот Сочнев приедет…
* * *
Протолклись у магазина до семи вечера, но все без толку. Народ на мели, все как один. Даже Полухин, у которого сегодня зарплата, ходил сухой и чуть не плакал: тесть с каким-то барыгой заявились в гараж, все до копейки у него вытрясли и в морду еще дали. Ладно. Делать нечего, пошли в вино-водочный, к Аньке. Сперва пробовали разжалобить. Анька заорала, что дважды уже давала им портвейну в долг. Агафон такого не припоминал. И Гиря не припоминал тоже, хотя он всегда все помнит. У него отсутствует рефлекс «отключки», и рвотный рефлекс тоже. Такая особенность организма. И когда разжалобить не получилось, Гиря стал ей грозить, это у него тоже такая особенность.
Пришлось бежать, поскольку Анька вызвала наряд. Гиря об этом не подумал, он никогда не думает вперед — и это его особенность тоже.
Добежали до остановки, там стоял какой-то подросток с плеером, у него с собой было всего десять рублей. Пришлось отобрать и плеер. Пошли во дворы, еще раз сосчитали деньги — хватало только на пиво. Можно было продать плеер, но они не знали кому, потому что все на мели, а подкатывать на улице к незнакомым — стремно. Двинулись потихоньку на район. Там дешевые ларьки, в них можно купить какое-нибудь палево. По дороге ошманали каких-то пацанов и бухого мужика — все пустые.
— Совсем бедно люди жить стали, — сказал Агафон. — Раньше уже бы накосили на бутылку…
— Ага, на ресторан! — возразил Гиря. — Забыл, как чуть на зону не загремели?
Чтобы сократить дорогу, они пошли через Лысую гору. Там раньше был барачный поселок, нищета и цыгане, теперь голь перекатную отселили на северную окраину, а здесь построили коттеджи по миллиону долларов. И зовется теперь это место «Шамбала».
— Вот здесь косить надо! — сказал Агафон, но Гиря только носом шмыгнул.
— Тут тебя самого закосят, — прозорливо сказал он. — Интересно, что такое «Шамбала»?
— Рыба такая плоская. Вкусная, зараза!
— А ты ел? — подколол Гиря.
— Контрабас ел и мне рассказывал, — вышел из положения младший брат.
— Контрабас, Контрабас! Никакая это не рыба, а китайская драка с приемами хитрыми. Кто научится, того звали «амбал»!
— Гля!
Они остановились у ограды шикарного особняка. Прутья желтые, словно золотые, с завитушками, за ними на круглой, мощенной плиткой площадке — украшенная разноцветными лампочками и золотыми шарами елка. Дом тоже весь в огнях праздничной иллюминации, а вдоль дорожек горят маленькие фонарики.
— Вот сука! — сказал Гиря. — До Нового года еще жить и жить!
— Ага! — сказал Агафон.
В данном вопросе у них расхождений не было.
— У людей ни копья нету, а он, гад, елку включил! — поражался Гиря душевной черствости хозяина особняка. — Тут дома слабые лампочки жжешь, счетчик заземляешь, каждую копейку бережешь, и ни хрена!.. На самое необходимое — на бутылку, б…дь, не хватает! А он выкобенивается — улицу освещает!
У Гири даже горло перехватило от возмущения.
— Нет, ну ты понял, Агафон?!
Агафон понимал. Он отлично все понимал.
— Так это одного богача хата. Как его… Еврейская фамилия, типа Мудозвона. Я в «Элите Тиходонска» фотки видел: картины на стенах, скульптуры и всякая х…ня. И горшок под кроватью за пятьдесят тыщ долларов. Коллекционер фуев!
Агафон разразился длинной тирадой, которая была, по сути, выдержана в марксистской идеологии, но по форме подкачала: если бы эту речь показывали по телевизору в предвыборной программе коммунистов, то вместо слов зрители бы услышали только сплошные бип-бип-бип…
— У него денег, Гирь, как у тебя перхоти. Мы вот с тобой ломаем голову, как с полбутылки крепляги кайф словить, а он перед сном виски глушит. И не какое-нибудь там первое попавшееся, у него целая кладовка бутылками забита. Как на оптовом складе. Ходит, выбирает, рожу кривит…
— Сука, я ж говорю.
Гиря отошел на пару шагов, окинул оценивающим взглядом витую, в загогулинах, будто и впрямь позолоченную ограду. Потом показал пальцем куда-то вбок.
— Вон, видеокамера за деревом. Видишь?
Агафон посмотрел.
— Ну.
— Гну. Если перелезть вон там, — он показал в противоположную сторону, — никто ничего не увидит. Здесь больше камер нет. Одна камера на всю эту стену, понял? А по этим завитушкам и лезть не надо, здесь все как будто специально заточено, чтобы было куда ногу ставить…
Агафон почесал в затылке.
— А на хера это нам, Гирыч? На хера нам эта елка?
— Какая елка? — огрызнулся Гиря. — Сам сказал, у него денег, как перхоти… И виски целый шкаф. При чем тут елка? Вон, смотри, у него даже решеток на окнах нет!
В глубине двора, там, куда вела освещенная фонариками дорожка, стоял белый дом с колоннами, чем-то похожий на исполинскую сахарную голову. Он до того не походил, до того контрастировал с серыми пятиэтажками, в которых жили Гиря и Агафон, что казался сказочным видением. Даже свет в окнах имел нежный розовый оттенок, которого были лишены по-будничному желтые окна «хрущевок». И, как совершенно правильно заметил Гиря, ни одной решетки там не было.
— Так у него ж охрана, наверное! — догадался Агафон. — На фига ему решетки?
— Нет там никакой охраны, — зло процедил Гиря. — Ну, или какой-нибудь дед с двустволкой сидит. Была бы нормальная охрана, они бы первым делом камеры как надо повесили и колючей проволокой тут все забрали! И сейчас нас бы погнали нах…
— А может, у него собака там? Дог какой-нибудь? — предположил Агафон. — Может, целая свора бегает?
— Тогда мы бы хоть одного увидели, наверное… И вообще, чего ты мне вопросы задаешь? — накинулся Гиря на брательника. — Ты читал журнал про этого хрена, а не я! Ты и должен знать, чего у него есть, а чего нет!
— Так я и говорю! — оправдывался Агафон. — Собаки, доги там! И охранник… Наверное.
Он зло рванул кореша за рукав.
— Я ж не затем читал, чтобы лезть к нему, придурок! Я про горшок читал за пятьдесят тыщ и все такое!
— Горшок, бл-лин! Ну, ты и… — Гиря покачал головой, однако не стал дальше уточнять. — Ладно. Давай проверим, раз такое дело. Ты здесь постоишь на стреме, а я по-быстрому кинусь за ограду…
— Совсем еб…ся, Гирыч! — ужаснулся Агафон.
— Хорошо. Тогда ты лезь, — быстро согласился Гиря.
— А чего я полезу? А если там и в самом деле… Пристрелят ведь. Или разорвут. Не-е. По мне, так лучше без денег, чем с простреленной башкой.
— Чего ж ты тогда базаришь: «здесь косить, здесь косить»! — скривившись, передразнил Гиря.
— Я вообще говорю! Чтобы такой домину брать, надо подготовиться! Пушку достать, машину подогнать, кого-нибудь на стреме поставить!
— А где ж ты все это возьмешь? — буркнул Гиря. — И пушку, и машину, и «кого-нибудь»? Ты хоть стрелять умеешь? Или машину водить?
Вместо ответа Агафон с маху заехал ему в ухо. Гиря ответил. Несколько минут они с остервенением молотили друг друга, потом внезапно успокоились.
— Ты чего это?
— А ты чего?
— Так ты ж первый начал!
— А х… его знает…
Оба рассмеялись.
— Ладно, покосили, накосили, айда домой. Может, там чего-нибудь перепадет…
* * *
Агафон и Гиря выросли в неблагополучном дворе — между двумя обшарпанными пятиэтажками из красного кирпича — бывшими общежитиями речного порта, которым было не меньше полувека, причем последние лет двадцать они обходились без ремонта. Недавно с запада и востока поставили высотные «свечки», которые превратили двор в темный колодец, навсегда лишенный солнечного света, без которого немыслимо нормальное развитие человеческого организма и гармоничный психологический статус личности. Ученые считают, что недостаток инсоляции вызывает депрессию, но обитатели пятиэтажек вряд ли могли подтвердить или опровергнуть эту теорию, ибо постоянно, по различным причинам, находились в депрессии и считали ее нормальным состоянием. Может быть, поэтому они едва сводили концы с концами, постоянно пьянствовали, скандалили, дрались, резались, отправлялись в тюрьму и кончали самоубийством. Жители высоток наоборот: любовались живописными видами на Дон и левобережье, загорали на балконах, а потому катались на иномарках, ездили в Турцию и Эмираты — одним словом, преуспевали, что упомянутую теорию подтверждало.
После «Шамбалы» родные дома с выкрошившимися фасадами и выбитыми окнами подъездов показались им страшными и унылыми, но они знали, что через некоторое время все станет на свои места: дома как дома — они все же не буржуи, а самые настоящие пролетарии. Только они вошли во двор, как услышали голос, голос сильно выпивший и охрипший:
— Гирь! Агафон! Где вы ходите, обалдуи?! Контрабас ваш приехал, вы чё! Да при деньгах, да с пойлом!
У противоположного подъезда покачивался Полухин, которого они буквально час назад видели трезвым и печальным. Сейчас он радостно гоготал и не вязал лыка, а в руке держал авоську, из которой торчал французский багет с отгрызенной горбушкой.
— Это я закусь волоку! — проорал он и махнул им рукой. — Старуха ваша сказала, что без закуси на порог не пустит! А чача у Контрабаса — градусов семьдесят, считай, чистый спирт! Дуйте домой, живо, а то все выпьют!
Гиря и Агафон переглянулись. Вовка Контрабас, их старший брательник, был одним из немногих на районе, кого паленая водка и анаша не скрутили в бараний рог и не отправили в тюрягу. Собственно, от района он давно откололся. Отслужив срочную в ВДВ, Вовка устроился на контрактную службу, за что и получил прозвище Контрабас, и вот уже пять лет мотается по горячим точкам, зашибает бабки, изредка наведываясь в отпуск к родне, чтобы покрасоваться новенькими нашивками и выправкой, поучить Агафона с Гирькой премудростям жизни, — короче, показать, какой он орел и молодец. При этом деньгами сорить Вовка не любил, был скуповат. Подарки не дарил, в бары-рестораны не звал, но гулянку устраивал всегда: привозил баклажку-другую чачи или спирта, а иногда и канистру кислого вина. Ну, а Гирька с Агафоном руководствовались в жизни простым правилом: халява кислой не бывает, тем более в эпоху финансового кризиса. Где попойка, как говорится, там и праздник… Так что дважды звать их не пришлось. Забыв про особняк Мудозвона и бессовестно сияющую разноцветными огнями елку, братья рысью поднялись на третий этаж и радостно вломились в латаную-перелатаную дверь с выцветшим номером «23». Дверь, как всегда в торжественных случаях, была открыта.
…А в тесной «двушке» уже вовсю пахло достатком и праздником — подгоревшим салом и яичницей-болтухой, из старенькой магнитолы баритонил Шуфутинский, шлепали суетливо по полу тапки старенькой Нины Семеновны, доносился из кухни солидный Вовкин говор, звенело стекло, плыл дым, и стоял тот бестолковый и радостный шум, который невозможно разъять на составляющие его звуки и который всегда сопровождал начало серьезной пьянки.
— Ну что, доходяги, еще живы? Еще не загнулись от паленой водки? — снисходительно поприветствовал их Контрабас. Вовка был прапорщиком, но называл себя офицером и говорил всем, что вот-вот поступит в военное училище и обязательно станет майором.
Он сидел на табурете в полосатой десантной майке, открывавшей могучие плечи и руки. Из-под его подмышки выглядывало раскрасневшееся от чачи, улыбающееся девичье лицо с родинкой у краешка губ — то ли Вовка привез ее с собой, то ли зацепил какую-то из местных.
— А нас паленая водка не берет! Потому что мы ее тоже не берем! — солидно произнес Гиря, пожимая руку старшого и торопливо усаживаясь за стол.
— С коньяка на водку перебиваемся, здоровье бережем! — поддакнул Агафон.
— Мать, ну где ты там? — нетерпеливо крикнул он в коридор, где шептались о чем-то Нина Семеновна с Полухиным.
— Мы с Гирькой голодные, как не знаю кто! В грудях все пригорело!
— Подождете, дармоеды! — каркнула старуха. — Работать надо, самим зарабатывать!
Тренькнул дверной звонок, послышались голоса. Известие о приезде Контрабаса разнеслось по району, подтягивались его бывшие дружки и с ними всякий случайный сброд. Нина Семеновна криками и матом спроваживала самых назойливых. Полухин опять побежал за закусью, сегодня он за гонца. Не дожидаясь очередного наплыва халявщиков, Агафон с Гирей быстро маханули по стакану — за встречу. Потом Гиря объявил, что «между первой и второй перерывчик небольшой». Выпили по второй. Пришла Нина Семеновна, принесла винегретику. Тут настал черед и третьей. Старуха, не моргнув глазом, тоже выпила с сыновьями стакан крепчайшей чачи, томно отставив в сторону корявый коричневый мизинец.
— Жениться вам надо, доходяги, вот в чем проблема! — важно вещал Контрабас, тиская повизгивающую девку. — Вот женитесь, детей народите, сразу в порядок образумитесь! Некогда будет водку жрать! Мать, скажь?
— Где ж тая водка-то… — вздохнула Нина Семеновна. — Работать не хотят, все из дома тянут…
— А сам чего не женился-то? — возразил Агафон.
— Вот выучусь, получу майора — тогда и женюсь! Правда, Светка? — Контрабас склонил лицо к девке, как будто она его о чем-то просила. — А покамест нельзя, слишком опасная у меня работа! Даром боевые не плотют!
И начал он рассказывать про свои подвиги, пургу мести. Про свирепых горцев, про засады на вершинах, про скоротечные бои в «зеленке», да про то, как вдвоем с корешем заперли в ущелье целую банду ваххабитов, и как пьяный в одиночку построил целый аул, и как выходил один на один с иракским наемником и кулаком пробил ему темя…
— Вот так где-то! — продемонстрировал Контрабас, прикладывая свой огромный кулак к девичьей макушке. — И — хрясь! И две такие тонкие струйки, со спичку — вз-з-з! — прямо в рожу!
Нина Семеновна спокойно резала чеснок в салат и попивала из стакана. К опасностям, которым подвергался ее сын на службе, она относилась то ли безразлично, то ли фаталистически. А вот Гиря, уже хорошо поддатый, не поверил, рассмеялся:
— Да ладно тебе! Пацана чеченского какого-нибудь завалил по пьяни и хвалится!
— Не веришь, сука?! — взъерепенился Вовка Контрабас, даже привстал с места. — А вот это видел?!
Он отщелкнул клипсу на боковом кармане камуфляжных брюк и достал оттуда тяжелый пистолет вороненой стали.
— Видел?!
Гирька отпрянул в сторону от глядящего на него дула, чуть не свалился с табуретки. Но, похоже, Контрабас пока что стрелять не собирался.
— Ты гля, сюда смотри! — тыкал он младшему брату пистолет в рожу. — Маркировку видишь? Это не Китай. Это иракская модификация нашего «ТТ», их там до сих пор штампуют для армии!
Гиря глянул на Контрабаса, глянул на пистолет. Взял осторожно в руки, посмотрел, будто хорошо знал китайский и иракский языки или по крайней мере оружейные клейма. Даже протрезвел немного. Стальная машинка для убийства приятно оттягивала руку, от нее исходил запах машинного масла и пороха, а через прицел, похожий на ласточкин хвост, даже здоровенный Контрабас выглядел не грознее Агафона или того же Полухина…
— Зачем целишься, салабон?! Отдай! — Вовка отобрал пистолет, спрятал обратно в карман. — Так что понял, доходяга? Пистолет иракский, значит, и наемник тоже был иракский! А еще раз будешь зубы скалить, я тебе тоже два фонтана пущу, только из носа!
— Не, не, никаких вопросов! — поспешно объявил Гиря и даже руки на груди сложил в знак полного уважения. А сам при этом многозначительно посмотрел на Агафона.
И тот сразу все понял. Он всегда отлично понимал такие взгляды.
— Давай за настоящих мужиков, за русских офицеров! — объявил Агафон тост и наполнил Вовкин стакан до краев. — Ты, Вовка, все-таки молоток! Это ж надо, с одного удара положил его, гада!
— Ну, не так чтобы прямо с одного… — заскромничал было Контрабас. Однако тут же взял себя в руки. — Хотя где-то примерно так оно и было!
И, довольно крякнув, опрокинул в себя стакан.
…Через час с небольшим, когда Нина Семеновна, ворча и вздыхая, отправилась спать, Гиря ткнул в бок осоловевшего Агафона.
— Ну? — тот дернул тяжелой головой.
Гиря показал на Контрабаса. Старший брательник громко храпел, уткнувшись лбом в стол. Деваха его куда-то исчезла вместе с Полухиным, прихватив с собой баклажку с остатками чачи. Агафон почесал лоб, встал и прикрыл дверь в коридор.
— Смотри за ним, — шепотом сказал Гиря. — Если проснется, хряснешь вот этим по башке.
Он показал на здоровенную салатницу с остатками лука, масла и плавающими в нем островками сигаретного пепла.
— Иначе он нам обоим бошки отшибет!
Но к крайним мерам прибегать не пришлось. Гиря наклонился, расстегнул боковой карман на Вовкиной брючине и быстро достал пистолет. Контрабас продолжал храпеть в стол.
— Пошли, быстро!
Только выбежав из подъезда и выскочив на улицу, они перешли сперва на быстрый шаг, потом на обычный. Оба все время оглядывались.
— Да нет, он только утром прочухается, — тяжело дыша, сказал Агафон. — Нам надо пару дней перекантоваться, а потом он уедет… Ты молодец, быстро сообразил!
— А то! — довольно ухмыльнулся Гиря. — Пойдем в тепляк, где мы ночевали, когда мамка из дома выгнала… Только надо еще бухла взять. И закусь.
— На какие шиши?
— А вот на какие! — Гиря распахнул куртку и показал черную рифленую рукоятку. — Заодно потренируемся. А завтра пойдем этого Мудозвона нахлобучим!
— Надо только хари спрятать…
У Гири была лыжная шапочка с прорезями для глаз — в ней он пару раз срывал шапки и дергал сумочки. Сейчас надел, раскатал и гордо выпятил грудь — вылитый гангстер! Агафон обвязал грязным платком нижнюю часть лица, как в кинухах про Дикий Запад. Так они и закатились в ночной ларек, Гиря стал размахивать пистолетом и истерически заорал:
— Деньги давай! Водку давай и жратву!
В это время пистолет выстрелил, Агафон чуть не обмочился. Зато молодая продавщица, побледнев, мигом выгребла мятую пачку десяток и полтинников, сунула в пакет три бутылки водки, батон вареной колбасы и кусок сыра. Гиря забрал добычу, они вышли на темную улицу, сняли платки и через «проходняки» вышли к трамвайной линии. Дождавшись вагона, молча проехали четыре остановки, зашли в парк Революции, в глубине нашли колодец теплоцентрали, сдвинули крышку и спустились в раскаленное бетонное нутро.
— Ну, понял, как надо работать? — спросил Гиря, считая деньги. — Ого, почти шестьсот рябчиков! На три дня хватит…
Он уже вошел в роль главаря, и спорить с ним было трудно: у кого оружие — тот и главный!
— Только смелей надо, а то стоял, как баран!
— Ты не обзывайся! — огрызнулся Агафон.
— Я не обзываюсь, я разбор делаю! Нам еще на Мудозвона идти!
— А зачем ты стрелял? Она бы и так все отдала!
Гиря замялся.
— Так… Случайно получилось…
— Смотри, чтобы у Мудозвона так не получилось. Нам трупак не нужен!
— Если такой умный, то я тебе пушку отдам…
— Да ладно. Там мы не такие бабки срубим. И классного бухла попробуем. А если что-то не так, вначале в воздух…
Братья принялись живо обсуждать предстоящее дело, рисуя самые радужные картины для себя и самые мрачные — для имущества и здоровья известного в городе коллекционера господина Нобельзона, которого они для простоты называли Мудозвоном.
* * *
В три ночи в «Мелехове» самое движение. Народ уже расслабился, выпил, занюхал «кокса», наглотался амфетамина или экстази, поплясал, выплескивая накопившуюся от наркоты дурную энергию, посмотрел стриптиз, разбился на пары и пошел на стоянку, чтобы перепихнуться по-быстрому в машине да вернуться за продолжением удовольствий.
Леший смотрел на все это неодобрительно. Раньше морфий кололи с большого горя — кто-то после тяжелой операции пристрастился, у кого-то несчастье в семье, кого-то спецом на иглу посадили… Наркотов всегда презирали, не доверяли им, а если кто-то из своих в петлю попадал, то гнали его взашей от себя, а если нельзя прогнать, если слишком крепко он с ребятами повязан, то принимали и крайние меры: веревку на шею да в Дон… А теперь вполне благополучные, радостные, хорошо одетые парни и девушки садят «дурь» просто для развлечения, вроде как стакан коньяка или шампанского шарахнуть… До того, как в клуб попасть, он и не знал, что образовалась такая мода. Странно как-то, непривычно… Хотя не его это собачье дело… Не он же, старый вор, должен за порядком в ночных заведениях следить! Вон сколько всякого начальства за это зарплату и другие бонусы получает…
Леший как раз обходил территорию — в камуфляжной куртке с надписью «Охрана» на спине, с ментовской резиновой палкой, болтающейся на запястье. Раньше за такое западло его бы быстро на «правилку» поставили и спросили, как с гада, но это давно было, теперь «закон» ослаб, да и следить за ним особо некому, свобода — кто как хочет, так и дрочит… Тем более, он не настоящий охранник — лицензии у него нет и дубинка ему не положена: Петр Клищук сторож — закрыл шлагбаум, открыл, и все дела…
Сейчас на территории спокойно, не то что летом — Филимон рассказывал, тогда на лежаках у бассейна такое творится, просто ужас… И разбираться сюда выходят, и блевать, а кто на игле, тот и ширяется. И все надо под контролем держать, чтобы вовремя вмешаться, если что… Филимон — начальник службы безопасности, это он сторожа Клищука использует как охранника, хотя у того зарплата вдвое выше… Но Леший не возражает: такая работа ему нравится, особо тем, что отвлекает от тягостных мыслей и утомляет: когда утром ложится спать, то спит как убитый, и не снятся ему те, кого он сдал за свою длинную двойную жизнь…
На автостоянке людно: одна пара забирается на заднее сиденье огромного «гелендвагена», другая уже вылазит наружу из элегантной «камри», какая-то девушка, приоткрыв дверцу «мицубиси», смачно сплевывает. Несколько теней на повышенных тонах «трут терки» между машинами.
— Эй, Клоп! Ты, что ли? — услышал он голос из серебристого «мерина» и нагнулся к съехавшему стеклу.
— Кто тут базарит?
— Я это, — в салоне вспыхнула спичка, и дрожащее пламя выхватило лицо, напоминающее плавающий в темноте воздушный шарик. Пухлые красные щеки, блестящие белки выпуклых глаз, обнаженные улыбкой крупные белые зубы.
— Помидор?
— Ну.
Помидор был блатным и жил по понятиям, правда, он на добрый десяток лет моложе, но как-то они просидели полгода в сорок второй камере Тиходонского СИЗО, среди голимого бакланья, и волей-неволей как бы скентовались. Раньше Помидор входил в бригаду Карпета, и у Лешего словно молния в мозгу проскочила.
— Здорово, брателла! Шоферишь, по ходу? — усмехнулся Леший. — Лучше в таксисты запишись, там чаевые дают!
— Шефа привез. Сейчас он телку снимет, отвезу на хату. Жрать-то надо. А ты, я вижу, охраняешь? Ты б еще на вышку в зоне стал!
— Ладно, проехали, — примирительным тоном сказал Леший. — Кого привез? Карпета?
— Да нет, какого Карпета… Я уже с ним не работаю. Да и многие ребята от него ушли. Симкова вожу. Вроде телохранителя. Я всю братву знаю, ему это в кайф.
Леший наморщил лоб.
— Симков… Тот самый барыга?
— Сам ты барыга. У него три рынка и торговый центр. Зашибает небось побольше Карпета!
— Слушай, а куда Омар пропал? — спросил Леший. — Он мне десять штук должен. Нигде найти не могу…
Улыбка исчезла.
— А я тебе что, справочная? Отвали, Клоп!
Помидор отодвинулся в глубину салона и явно собирался закончить разговор. Но не тут-то было!
— Ты чего? Заодно с ним, что ли? — попер вперед Леший. — Говорю же: он мне бабло должен! Если за него подписываешься, то ты и отдавай!
Тонированное стекло медленно ползло вверх.
— В «Загон» сходи. Там у него родственник живет — Ворона. С ним и разбирайся…
Стекло закрылось.
Тем временем «терка» посередине площадки обострялась: там уже толкали друг друга и громко ругались матом. Вот-вот вспыхнет драка. Самое время охраннику броситься вперед, размахивая своей дубинкой… Но у сторожа задача другая.
— Ну вас на хрен, пусть Филимон разбирается! — пробормотал себе под нос сторож Клищук и направился к своему месту — в будку у шлагбаума.
* * *
Хотя спать Леший лег в шесть утра, но к полудню уже проснулся. В обшарпанной квартире было жарко: зима еще не началась, а топили, как всегда — на полную катушку. Почему такая дурость? А хрен его знает! Потрогал огненную батарею, отдернул руку — ну, дураки, и все тут! Подошел к окну, выглянул: может, там мороз и сугробы по колено? Нет, наоборот, капает дождик, как осенью. Ну и хрен с ним, ему без разницы: зима, осень, лето…
Провел ладонью по физиономии, заскрипела отросшая щетина, но бриться сегодня и незачем: праздник, что ли? В холодильнике нашлись яйца, масло, кусок «Докторской», и он зашкварил глазунью с колбасой. Хорошо в своей хате! Жаль только, что хата не его, а Сени Клеща, тот мотает трехлетний срок, скоро вернется, и снова надо искать, где жить… Все-таки в мосте (или в мосту?) было лучше всего: сам себе хозяин, соседей нет, никому кланяться не надо, ни от кого не зависишь…
Чай ставить не стал, выпил воды из-под крана. Вечером можно чифирка сварить, хотя после него сердечко как заячий хвост колотится. Открыл ящик стола, порылся: финарь, отвертка, стамеска… Подумал, подумал, — и закрыл ящик. Обойдется. Не на войну ведь собирается.
Сноровисто оделся: почти новые брюки и рубашка, давняя, но удобная кепка, потертое пальто, ношеные, но крепкие еще туфли. На улице было противно: холодно, сыро, мерзко… Он поднял воротник, втянул голову в плечи, как черепаха, и вприпрыжку поскакал на Крепостной, к трамвайной остановке. В гулком дребезжащем вагоне было почти пусто: человек двенадцать, не больше, в основном старичье. Машинально он проверил несколько карманов: у согнутой старушки в выношенном до предела плаще и потерявшем цвет платке в кошельке неожиданно оказалось три сотни и пятихатка. Леший деньги вынул, а кошелек вернул в карман. Хорошо стали жить пенсионеры! Не зря везде базарят, что пенсии повышают. Может, и ему похлопотать? Он спрашивал у Лиса — мол, не поможешь? А тот чего-то невнятное пробурчал: вроде и не пообещал, и не отказал. Если бы пообещал, то и сделал бы. Бы. Если бы да кабы, во рту выросли грибы… Зачем ему связываться с чужой пенсией? Сейчас такое время наступило — каждый сам за себя… А он вот едет, старается для мента… Правда, работенка не трудная, а пару-тройку тыщонок Лис подкинет…
— Первый Парниковый, — объявила вагоновожатая.
Леший с облегчением выскочил и быстро пошел прочь, не оглядываясь. Бабка спецом куда-то денежки везла, то-то кричать будет, убиваться… Ну, что тут поделаешь, на то и щука, чтобы карась не дремал…
«Загон» не отгорожен от нормального мира ни рядами колючей проволоки, ни минными полями, ни даже вскопанной и разрыхленной землей контрольно-следовой полосы. Здесь не лают злые сторожевые собаки, не взлетают ночью ослепительно яркие осветительные ракеты, не раздаются грозные окрики часовых и предупредительные выстрелы. Нет, доступ в мир дурмана совершенно свободный. Обычная окраинная улица: вросшие в землю домишки, поваленные штакетники… Только хаотично бродят по улице бесплотные тени, на людей не похожие, нелюди с погасшими глазами, они прилипают к хлипким заборам, за которыми возятся по хозяйству тетки в допотопных платках и больших галошах, небритые мужики в фуфайках, зимних шапках с торчащими в стороны ушами и резиновых сапогах. Это еще периферия наркотического царства, здесь живет обычный бедный люд, живым щитом окружающий замки баронов. Вассалы большого наркобизнеса приспосабливаются к местным условиям существования: вместо помидоров и огурцов они выращивают на задних дворах или в примитивных полиэтиленовых оранжереях густую коноплю, которую здесь продавать проще, чем везти на рынок овощи или фрукты. Вон сколько покупателей, сами приходят, причем в любое время суток. Да и конопля, в отличие от огородных культур, не требует особого ухода и заботы… Леший прикупил бы себе анаши, тем более что здесь все дешевле, но не захотел отвлекаться от основной цели и пошел к центру «Загона».
Под ногами сплошная грязь, не только потому, что дожди, а потому, что тут принято выплескивать за ворота помои, и зловонный ручей нечистот всегда течет по улице, даже в засушливый палящий август.
— Надо было резиновые сапоги надеть, — бурчит Леший себе под нос, обходя очередную лужу.
Посередине трущоб показались замки: вот огромный и безыскусный дом Цыги-старшего — огромный трехэтажный куб из красного кирпича под белой оцинкованной крышей с резными отливами и такой же трубой, рядом особнячок поменьше — обиталище Цыги-младшего, чуть в стороне — домище Самвела, за ним палаты Васьки Крашеной…
Он давно здесь не был и чувствовал, что в «Загоне» многое изменилось, но не мог понять — что именно. «Торчков» и перекупщиков меньше не стало, все так же трутся у известных всем домишек «пудели», — вроде все как раньше. Ан нет, не так… Не видно Светки-Квашни, нет Ваньки Ситцевого, а ведь они всегда торчали на улице, в любую погоду — это глаза и уши Цыги-старшего, а иногда и его руки… Да и сам Цыга-старший не курит на высоком крыльце своего дворца, не стоит на балконе третьего этажа, как капитан, осматривающий фарватер. Младший Цыга выглядывает время от времени из-за своего забора, озирается испуганно и снова пропадает.
И Самвел не обходит свои владения, переходя от дома к дому, будто справный хозяин, прикидывающий: где надо фасад подкрасить, где забор укрепить. Такое впечатление, что контроль за сбытом «дури» ослаблен, а дело пущено на самотек… Но так не бывает! И сейчас не так: вон, трутся по углам какие-то незнакомые угрюмые молодцы, сидят на скамейках у ворот, иногда отлучаясь греться в хорошие машины, стоящие в начале и конце «Золотой мили»… Новая система контроля, новая…
Да и торговля идет по-другому. Раньше «торчки», зажав в кулаке бабло, заруливали во двор к Василисе или Самвелу и тут же вываливались обратно с блеском радостного возбуждения в глазах и дозой в кармане. «Пудели» даже в дом заходили, как почетные гости, некоторым даже по рюмочке наливали… А теперь все стоят по двое-трое тут и там, ждут, пока подбежит пацаненок лет шести-семи, суют ему деньгу, и тот убегает. А потом возвращается и показывает, где дозу взять: они идут вдоль забора, наклоняются, поднимают пакетик, и ходу… Хитро придумали, чтобы с поличным не взяли…
Почуяв спиной пристальный взгляд, Леший нагнулся, будто шнурок завязать, а сам зыркнул назад: кто это на него пялится? А-а-а, знакомая рожа — «кармаш» Горгуля, он на речпортовской территории ошивается, но в группировку не входит. Чего это он здесь делает? Вроде никогда «дурью» не интересовался… Хотя и самому ему здесь делать нечего… Правда, «отмазка» есть — он должника ищет, ему Ворона нужен…
— Слышь, братское сердце, где мне Ворону найти?
— Не знаю…
Но кого ни спросил, никто про Ворону вроде не знает. Или, скорей всего, говорить не хотят! А тому, кого он ищет, сказали: вон кто-то к нему идет — худой, согнутый, заросший черной щетиной, с большим, загнутым книзу носом — вылитая Ворона.
— Ты мэня искаешь? — гортанно спросил незнакомец, будто ворона прокаркала. Он был напряжен и смотрел подозрительно, но вдруг лицо разгладилось, и на сухих губах промелькнула тень улыбки.
— Я тэбя знаю! В турмэ видэл. Ты был аврытэтны… Клоп поганяла твой, да?
Леший кивнул, но вид держал строгий.
— Я Омара ищу. Он мне денег должен. Говорил: если что, ты за него отдашь.
— Кыто?! Я?! Откуда дэньги, да?
— Я не с тебя получать пришел. Мне Омар нужен.
Ворона быстро огляделся по сторонам.
— Какой Омар?! Убиль Омар! Все знают, вес Загон.
Леший удивленно вытаращил глаза.
— Кто убил? Когда? Где?
Ворона развел руками.
— На Карпэт дом налэтэли. Омар заступался, его и убиль… Карпэт, шакал, дажэ не благадарыл, рубл не дал!
Сзади резко вякнул клаксон. Из милицейской машины вышел толстый капитан-участковый, взял Лешего за рукав.
— Кто такой? Что здесь делаешь? Документы есть?
— Конечно есть, начальник, об чем базар? — гражданин Клищук вынул из внутреннего кармана самый настоящий российский паспорт. Капитан бегло просмотрел его и сунул в карман.
— Ты его знаешь? — недобро спросил у Вороны.
Тот кивнул.
— В турмэ вмэстэ сыдэль. Но мэня выпустиль. А так нэт. Нэ знай.
И покачал головой.
— Давай в машину! — приказал капитан.
Глаза у него были оловянные, и Леший вспомнил его фамилию — Теслюк. Раньше он крышевал «Загон». Значит, кое-что осталось здесь без изменений.
Не обыскав, его посадили на заднее сиденье патрульной «шестерки» и повезли. Леший рассматривал толстую шею Теслюка и худую — безымянного сержанта за рулем — и думал, что вполне мог бы заколоть обоих заточкой, если бы она у него была и он собирался это сделать. И еще он думал: как повести себя в такой ситуации? Много лет схема была одна: попроситься к оперу угрозыска, а того попросить позвонить Кореневу. И все самым чудесным образом быстро улаживалось.
Но теперь времена изменились, сам Лис эту схему и отменил.
— Сейчас, Петруччо, столько оборотней в погонах развелось, что непонятно — кого больше, — озабоченно сказал он, глядя в сторону. — Так что будь осторожней. Если с тобой честный мент работает, по чистому делу, то можешь ему меня объявить. А если видишь, что гнида продажная какое-то гнилье на тебя вешает, то лучше молчи. На самый крайняк — замначу по криминальной можешь на ухо шепнуть. Да и то… Сам понимаешь…
А чего тут понимать? Ясен перец: задавят в камере или вены располосуют — вроде сам руки на себя наложил… Сейчас менты есть пострашней бандюганов…
Про капитана Теслюка можно было сказать многое, даже с первого взгляда: только по оловянным глазам и толстой красной физиономии. Сразу было видно, что это плут, взяточник, бухнуть любит и ни одну юбку не пропускает, особливо если она в его власти. Но заподозрить капитана в честности было совершенно невозможно! На нем было написано, что он оборотень. Причем, крупными буквами.
Лешего, кстати, это первое время здорово удивляло. В его мире кармаш, катала, а особенно фармазон должны иметь безупречную внешность порядочного человека. Располагающая улыбка, честный взгляд, внушающие доверие манеры для них то же самое, что для шнифера его инструменты — «гусиная лапа», «балерина» или набор сверл. Например, явный проходимец Теслюк никогда бы не смог расположить к себе солидных попутчиков в вагоне «СВ» настолько, чтобы обыграть их до нитки. Тем более, что играть в сложные игры — преферанс, покер или штосс, он наверняка не умеет и никогда не научится. В очко и в буру, может, и выучится, но его самого разденет последний фраер… В мире блатных, где роль играют личные качества каждого, этот никчемный человечек умер бы от голода!
И предмет удивления Лешего состоял в том, что начальство почему-то не видело в Теслюке того, что обязательно видит любой простой непредвзятый гражданин. Оно, начальство, наделило его властью, выдало форму, удостоверение и пистолет, оно регулярно пишет на него хвалебные характеристики, присваивает новые звания и продвигает по службе… И таких теслюков с каждым годом все больше, причем не только в ментовке — и в следствии, и в прокуратуре, и во властных структурах… Иногда какого-нибудь оборотня ловят за руку, отдают под суд, а начальники и сослуживцы его хвалят и искренне удивляются, как будто и не подозревали, что негодяй у них на глазах творил свои черные дела! Леший не понимал: как такое может быть? Если кто-то крысячит «бабки» из общака, неужели братва его не раскусит и будет ждать, пока со стороны ревизор приедет? И неужели пацаны начнут удивляться и выгораживать, а сами не спросят с крысы, как с гада? И разве не ответит тот, кто крысу привел, и кто за него поручился? А бухгалтер, денежки общаковые считающий? А Хранитель общака? Все ответят, хотя и разной мерой! Вот и выходит, что у воров все честней и правильней, чем у государственных чиновников!
От возвышенных философских размышлений Лешего оторвал грубый факт прибытия в Нахичеванский райотдел. Теслюк не стал регистрировать его в дежурке, а сразу повел в какой-то кабинет. Опера так часто делают: им есть о чем поговорить с задержанным: скачать информацию, попробовать завербовать или прокачать на причастность к нераскрытым преступлениям. Но участковые не ведут оперативной работы, поэтому Теслюк должен был сразу записать его в журнал задержанных, составить протокол о правонарушении или написать рапорт о преступлении и передать в дознание. Почему капитан ничего этого не сделал? Оттого, что Клищук ничего не совершил? Но тогда зачем его вообще задерживать?
— Что ты делал в «Загоне»? Кто тебя туда послал? Что ты там вынюхивал? — начал наезжать Теслюк, буравя его своими, похожими на оловянные пуговицы, глазами. — Покажи руки! Ширяешься?
— Да ты что, начальник! Смотри, у меня «дорожки» чистые! — Леший засучил рукава.
— Я кента искал, долг получить. А Ворона сказал — нету его. Вот и все, — не вдаваясь в излишние подробности, объяснил невинный, как слеза девственницы, гражданин Клищук, уверенный, что теперь-то его точно отпустят.
Но Теслюк смотрел с подозрением, продолжал расспрашивать, хитро переставляя вопросы, потом позвонил кому-то по короткому номеру:
— Товарищ подполковник, я тут подозрительного типа доставил. В «Загоне» что-то вынюхивал… Да нет, не УСБ, какой-то Клищук, ранее судимый… Нет при нем ничего. И следов уколов нет. Пургу гонит, что искал кого-то. Не нравится он мне… Да можно и оформить, дело не хитрое… Есть!
Леший понял, что столкнулся с могущественной «крышей» «Золотой мили», а значит, говорить про Лиса этим гнилым оборотням ни в коем случае нельзя. Значит, надо обходиться своими силами. Иначе они «найдут» у него дозу «дури», подставят лжесвидетелей и отправят на зону!
Теслюк достал несколько бланков и привычно стал что-то писать.
— Давай адвоката, начальник! — развалившись на неудобном стуле, потребовал Клищук. — Я на зоне столько раз чалился, что ты меня на фу-фу не возьмешь! У меня ходок больше, чем у тебя звездочек на погонах!
И для большей солидности уточнил:
— На двух погонах!
— Будет тебе адвокат, потерпи, — кряхтя от умственного напряжения, процедил Теслюк. — И судья будет, и срок будет!
— За что срок?! — во весь голос заорал Леший, разорвал на груди рубаху и ударил кулаком по столу. — Убивают!! Спасите!! На помощь!!
В коридоре было много людей — свидетелей, потерпевших, других посетителей. Поэтому крики обязательно привлекут внимание. А он не зарегистрирован, никаких материалов на него еще нет! На это и был расчет.
— Убивают!! Помогите!!
Раскрыв рот, он засунул туда не слишком чистые пальцы и ногтями разодрал десны, которые сильно кровоточат и быстро заживают. Рот наполнился кровью, и он выплюнул ее на стол и бланк, который должен был стать первым фиктивным документом его сфальсифицированного уголовного дела.
— Ты что делаешь? — испугался участковый, разглядывая расплывающееся на бумаге красное пятно. — Кто тебя убивает?!
— Убивают! — Леший выплюнул кровавую слюну в руку и швырнув прямо в рожу капитану. Кровь запачкала толстые щеки, забрызгала мундир. — Теперь будем вместе СПИД лечить!
— Ты что делаешь? Ты что делаешь? — как автомат повторял деморализованный Теслюк.
Леший плюнул кровью на пол, на стол, на стены, на свою разорванную рубаху. При этом он продолжал кричать, что его убивают, и звать на помощь.
Дверь распахнулась, в кабинет ворвался майор с красной повязкой «Ответственный дежурный» и какой-то лейтенант. За их спинами на пороге столпились взбудораженные граждане.
— Ты что творишь, Теслюк?! — грозно спросил майор, рассматривая растерзанного, окровавленного задержанного, потеки крови на стенах, на полу, на протоколе, на мундире участкового.
— Это не я… Это он… Он меня СПИДом заразил, — упавшим голосом произнес капитан, очевидно понимая, насколько неубедительны его объяснения и в какую скверную историю он попал.
— Гля, менты совсем озверели! — закричал какой-то плюгавый и явно нетрезвый мужичонка. Другие зрители неодобрительно зашумели.
— Держись, братуха, я сейчас своего адвоката позову, он в соседнем кабинете! — выкрикнул мужичонка и скрылся.
— Успокойтесь, мы во всем разберемся! — сказал майор и закрыл дверь. — За что задержан этот человек? Отвечай, Теслюк!
— За… За… Подполковник Точин в курсе…
— Ты на подполковника не вали! Где основания для задержания? Где проверочный материал?! Хочешь меня подставить?!
Теслюк покрылся красными пятнами.
— Гм… Я еще… В общем, еще нет…
— А в книгу задержанных он внесен?!
— Тоже… Не успел…
— Идиот! Ты соображаешь, что творишь? Сейчас кто-то позвонит в УСБ или в прокуратуру, тут адвокат рядом и куча свидетелей!
Майор повернулся к гражданину Клищуку. Лицо у него было встревоженным.
— Гражданин, приношу вам извинения за действия нашего сотрудника! — официально сказал он. — Если у вас нет претензий, вы можете быть свободным…
— Претензии… Ни за что всю рожу разбил. Пусть скажет: за что меня схватил?! За что?! Пусть скажет! — наседал теперь безвинно обиженный гражданин Клищук.
Капитан Теслюк опустил голову и тяжело молчал.
— У вас нет претензий? — спросил майор. — Виновного мы накажем!
— Да ладно, хер с ним! — царственно махнул рукой Леший. — Пусть только паспорт отдаст!
Участковый достал из кармана паспорт, положил на стол и бросил на Лешего такой взгляд, который должен был превратить его в пепел. Но тот в пепел не превратился, спокойно забрал документ и, перекособочившись, вышел из кабинета.
— Весь ливер отбили, — скорбно сообщил он жаждущим благополучной концовки гражданам. — Теперь этого гада посадят!
— И правильно! Так им и надо! — удовлетворенно загалдели посетители Нахичеванского РОВД, на глазах которых случилось чудо и восторжествовала справедливость. Пусть пока только в одном отдельно взятом райотделе.
* * *
Борис встретил его у выхода из душа, в раздевалке сидел рядом и, пока Каскет приводил себя в порядок, докладывал подробности очередной «пробивки».
— …Я им: ну так что с того, что у вас самая старая кофейня в городе? У вас трубы когда меняли? А проводку? При Сталине еще? А они мне, представляешь, серьезно так: наше заведение — часть культурного фонда Тиходонска, его история, уё-маё и все такое, так что мы не продаемся! Я аж за печень схватился: ну, раз ничего не понимаете, тогда придут пожарники, санитарные врачи, закроют вас на реконструкцию, тогда и поговорим о цене… Представляешь? Культурный фонд, говорят!..
— Да, совсем обнаглели! — сказал Каскет, надевая туфли.
Со стороны могло показаться, что они общаются на равных, как товарищи или, на худой конец, компаньоны. Но когда пошли по гулким коридорам спортивного комплекса к выходу на парковку, все стало на свои места: Борис держался на два шага впереди, как опытный пес, вынюхивающий опасность. Он первым проходил в двери, выглядывал в коридоры, и на улицу первым вышел, махнул рукой. Тут же солидная черная «ауди А8» подкатила к ступенькам — в отличие от многих коллег, Каскет не любил огромные неповоротливые джипы, считал их дешевыми понтами.
Они спустились к тачке, Борис внимательно осматривался по сторонам, посадил шефа назад, аккуратно прикрыл бесшумно прилипшую дверь и занял свое место рядом с водителем.
— Куда теперь? — спросил Влад. Он сидел за рулем и контролировал обстановку вокруг машины. Мало ли что, может, к днищу мину присобачат… Хотя обстановка и не требовала таких предосторожностей, но порядок есть порядок.
— Давай в «Русский стол», расстегаев похаваем, — скомандовал шеф.
— И присмотримся заодно, как эту точку под нас подобрать! — рассмеялся Борис.
— Не суетись, всех подберем! — уверенно сказал Каскет.
После посещения тренажерного зала он всегда чувствовал прилив сил, разгоряченным мышцам было тесно в прежней оболочке, как в коротковатом, не по росту, костюме. Железо, которое он качал последние полтора часа, отдало ему свою крепость и прочность, наполнило упругой мощью каждую клетку. Так и должно быть. Каскет умел забирать соки из всего, к чему прикасался. Все, до последнего остатка. Водка, еда, деньги, шлюхи, пристяжь, расширяющийся с каждым днем штат наемных работников, весь этот чужой непуганый город… Досуха. Даже испарины не оставалось. И все работало, все крутилось с бешеной силой, чтобы восполниться, нагулять новые соки и снова быть опустошенным…
Черная мощная «ауди», про которую многие говорили, что она бронированная, мчалась по заполненным машинами улицам, уверенно перестраиваясь из полосы в полосу. Влад рулил двумя пальцами, Борис теперь ему рассказывал про старую кофейню. Каскет развалился на заднем сиденье, поглядывая в затонированное окно. В наступающих сумерках Тиходонск сверкал огнями реклам, как богатая шлюха. Он вспомнил расфуфыренную Оксану, как ее бишь… фамилию забыл. Которая записалась, вроде, просить деньги на благотворительность. Какая благотворительность, какое лечение наркоманов! Заявилась цветущая, накрашенная, разнаряженная, глазками так и стреляет, подхихикивает: дескать, я готова! Он ее сразу и разложил в комнате отдыха, на полу, так что всю узкую белую спину ободрал о ковер, до крови — страх смотреть. Молодое поколение, наглое, распущенное, ну вот и получила свое, будет знать и подружкам рассказывать. Каскет если за что-то берется, то отрабатывает на совесть. К этому всем пора привыкнуть.
И многие уже привыкли. В Тиходонске он стал солидной фигурой. И власть, и силовики, и блатные местные — все признали, все уважают. Ну, или боятся — не важно. А важно то, что он сохранил со всеми хорошие отношения. Потому что к каждому находил индивидуальный подход. Даже к Карпету нашел. Тот обижается, конечно, но зато живой-здоровый и вся семья невредима. А вот Джаванян никаких подходов не признавал, никаких доводов не слушал, есть такие упертые: все мне, и точка! Ну, и где он теперь? Конечно, и с Карпетом у него вряд ли хорошие отношения… Но тут ничего не поделаешь… Большие деньги по-хорошему никто не отдает, а он малой кровью обошелся. И все это поняли, все головы склонили, вон Гарик и вообще под крыло попросился! Потому и ездит он по городу спокойно, без оружия, без джипа с охраной — только с Владом и Борькой.
— Эй, эй, ты так не гони! Или на кладбище торопишься? Так я тогда выйду!
Борис пролетал перекрестки на мигающий желтый, подрезал машины, резко тормозил и вообще творил, что хотел.
Получив замечание, он чуть сбавил скорость и уперся в красный сигнал светофора, густой поток транспорта уже пошел перед ними, не вклинишься.
— Вот б…! — вполголоса процедил Борис и нажал тормоз так, что Каскета бросило вперед. Он выругался. И тут слева раздался визг тормозов и удар металла о металл. Рыжий «жигуленок» пытался встать первым в соседний ряд, но его неожиданно подрезал маленький «ситроен», вынырнув из крайней левой полосы. «Жигуль» въехал ему в зад, машины столкнулись и встали.
— Цапнулись, придурки! — рассмеялся Борис.
Он приоткрыл свое окно и выглянул наружу. Каскет тоже оглянулся.
Кроха-«ситроен» мигал аварийными фонарями. Ударом ему разнесло задний бампер и крышку багажника. У «жигуля» треснула радиаторная решетка. Открылась дверь французской машинки, оттуда показалась девушка в белой шубке до талии. Лицо у нее было такое же белое, губы дрожали от возмущения. Она что-то прокричала в сторону «жигулей» — видимо, озвучила извечный вопрос горе-водителей: «Ну, куда ты ж смотрел, такой-сякой?!». Из «жигуля» чертиком выпрыгнула какая-то фигура в черной одежде и черной шапочке, раскатанной до подбородка, с большим черным пистолетом в руке.
— Ни фига себе! — крикнул Борис. — Совсем охренели!
Девушка в белой шубке, истошно заорала.
Но фигура стремительно рванула мимо нее, выставив вперед руку с пистолетом. Борис завороженно смотрел, как она бежит, и не понимал — куда? Но тут громом грянул выстрел, и все стало ясно. Стекло «ауди» брызнуло мелкими осколками, Бориса отбросило на Влада, по лобовому стеклу цвиркнула кровь. Бах! Бах! Бах! Выстрелы гремели один за другим, пули пробивали стекла, корпус, со свистом пронизывая салон в разных направлениях.
— Б…дь!! — заорал Влад чужим, медвежьим каким-то голосом и схватился за плечо.
Каскет пригнулся, упал на пол между сиденьями, сжался клубочком, как эмбрион в утробе матери или как фокусник, прячущийся в протыкаемом шпагами ящике. По спине чиркнуло что-то горячее, сверху сыпалась стеклянная крошка…
Потом вдруг стало тихо — на какое-то мгновение. Словно весь город замер в минуте молчания. Потом — крик. Рев двигателя на высоких оборотах, железный грохот. Киллер бегом вернулся в «жигуль», тот последний раз боднул «ситроен», освобождая полосу, и выскочил на освободившийся перекресток как раз в тот момент, когда красный сигнал сменился желтым. В следующее мгновение огни его фонарей смешались с другими огнями.
— Вы его видели?! — заорал Каскет. — Что запомнили?!
Телохранители не отвечали.
У Борика была прострелена шея, дыхание со свистом и брызгами крови вылетало из раны под челюстью. Он задыхался и молча раздирал пальцами залитую кровью рубашку, пытаясь достать до горла. Влад получил пули в плечо и грудь, он привалился к правой дверце, зажимая рану в груди ладонью. Между пальцев текла кровь.
Каскет позвонил в «скорую»:
— Скорей, перестрелка, два пацана ранены! Быстро, все оплачу! Пиши адрес!
— У него «ТТ» был, бля буду, — сквозь хрипы просипел Борис и отключился.
— Точняк. Рожу закрыл, но «ТТ» я точно видел, — слабым голосом сказал Влад. — Суки, суки… Как же я…
Он шумно потянул в себя воздух и застонал.
Каскет выскочил, осмотрел машину — она была вся продырявлена. Четыре отверстия в передней части салона, четыре — в задней. Попадая в кузов, пули прошибали его навылет: в левом борту вокруг небольших дырочек имелись вмятины, будто молотом били, а в правом — пробоины размером с кулак щетинились острыми краями вывернутого наружу железа. Значит, использовали мощную пушку, скорей всего, действительно «ТТ»… Это оружие профессионалов — пробивает машины, стальные двери, бронежилеты… Но если бы действительно была бронировка, то все были бы целы… И чего было не заплатить на несколько миллионов больше? Денег мало, что ли?
У Каскета жгло спину, но он не обращал на это внимания. Что-то казалось ему странным… Какая-то нестыковка… Неизвестный киллер распределил огонь равномерно. Если бы Каскет не упал на пол, ему бы пришел конец. Но не пришел ведь! А в правильном нападении так просто не спасешься!
Жора Каскет в своей жизни видел много покушений, да и организовал немало, так что он был в теме. Нападающий никогда не стреляет вслепую. Разве что первые выстрелы, чтобы подавить сопротивление. Потом надо открыть дверь и довести работу до конца. Адресно и прицельно. Это азбука любого покушения. Значит, работал не профессионал! Но с оружием профессионала!
Ладно, эта странность и послужит для их обнаружения! И тогда… Каскет заскрежетал зубами.
«Скорая» приехала раньше, чем милиция. Борис уже не подавал признаков жизни, и тело отправили в морг. А Влада увезли в больницу, его состояние определили как тяжелое. У самого Каскета пиджак на спине оказался распорот, а на спине, вдоль позвоночника, цвела красным цветом то ли длинная царапина, то ли ожог.
— Вы в рубашке родились, уважаемый, — удивленно покачал головой доктор. — На сантиметр ниже — и разговор был бы совсем другим…
Фельдшер мазал ему спину йодом, когда позвонила Вероника. Она была в панике:
— Георгий Вадимович, нам в окно швырнули бутылку с горючей смесью! Чуть не сгорели все! Ребята черные, в саже…
— В офис бросили?
— Нет, в кафе, на первый этаж!
— Ты говори толком, сгорело что-нибудь или нет?
— Шторы сгорели… Столик обгорел, который у окна… — Вероника едва не плакала.
— Кто-нибудь пострадал?
— Нет, кажется…
— Кого-нибудь поймали?
— Ой, лучше я Диме дам трубку…
Тут же раздался возбужденный голос Димона:
— Ни х…, Георгий Вадимович… Пардон. Никого не поймали. Они, скорее всего, на машине были или на мотоцикле. Я еще вроде шум какой-то слышал, перед тем как… Ну, короче, смылись они.
— На кого думаешь?
Димон помолчал, дыша в трубку.
— Да не знаю… Сделали как-то через жопу, по-дурацки… Может, труболеты какие-то?
— А в нас не по-дурацки стреляли! — сорвался Каскет. — Бориса завалили, Влад в больнице, меня царапнуло! Какие труболеты?!
— Ни… себе! — выругался Димон. — Так это крутой наезд!
— Поднимай всех наших! — скомандовал Каскет. — Я уже еду…
* * *
Второе от входа окно было разбито, вокруг него темнели пятна гари. Только что уехала пожарная машина, две милицейских стояли напротив «Старого Арбата», почти перекрыв дорогу. Правда, движение вечером не такое, как в разгар дня. Милиционеры в форме и штатском что-то меряли рулеткой, фотографировали и записывали. При этом они улыбались, оживленно обсуждали что-то, шутили. Сразу видно: для них происшедшее никакое не ЧП и не несчастье, а самая обыденная работа.
— Ну, что? — раздраженно спросил Каскет у немолодого мужчины в серой куртке и черной кепке, щелкавшего «Никоном» разбитое окно.
Тот пожал плечами.
— Похоже, поджог, — ответил, не отрываясь от фотоаппарата. — Работаем…
В кафе было холодно и пусто, отвратительно воняло гарью. У стойки отирался Черпак. Он вскочил, вытянулся по стойке смирно, загораживая собой бокал с недопитым пивом.
— Тоже «работаешь»? — в ярости рявкнул Каскет. — Тоже думаешь, что поджог?! Или еще не уверен?!
Черпак побледнел.
— Да ясно все! Вот суки! Я всех вокруг обошел… Сторож из офиса напротив говорит, вроде бы машина проезжала. Фары в окно светили… И сразу полыхнуло!
— Что за машина была — видел?
— Нет…
Из разбитого окна сквозило. На столике под ним среди тарелок с остатками еды и двух бутылок — вино и коньяк — валялись обрывки обгоревших штор. И осколки стекла.
Каскет не понимал, что происходит. Ясно, что он не заговоренный, в конце концов, даже Кеннеди в свое время убили, президента Америки, могущественной державы… Но против Кеннеди вроде был Хрущев и техасские нефтяные миллионеры, а здесь, в Тиходонске, нет силы, которая могла бы попереть на Каскета… То есть, это он думал, что нет, а оказывается — есть… Раз организовали заговор: в одно время его грохнуть и опорную точку спалить… Классика!
Но кто? Кто?!
Воры? Не похоже, с Босым они вроде по всем статьям договорились, старика все устраивает, зачем ему лишние проблемы… Теперь они вроде как кенты…
Братва? Так Гарик за братву поручился, гарантии дал, значит, на себя всю ответственность взял… Тоже друг!
Хотя лучшие друзья — это злейшие враги! А может, кто-то по личной инициативе? Например, тот же Карпет… Но ему ясно, что сразу на него подумают… Или месть за Джаваняна? Так его связи тоже попадут под подозрение… Но факты-то — вот они! Борис в морге, Влад в больнице, у него самого жжет от йода спина…
Сильно хлопнула дверь. Это зашел Димон — симпатичный круглоголовый парень с короткой стрижкой и приметной крупной родинкой на правой щеке, в распахнутой кожаной куртке на меху. Каскет привез его с собой из Москвы. Следом потянулись бригадиры: Скелет, Боярин, Лесник, Ну-погоди и другие.
— Менты сказали, бутылка попала в раму, — с ходу сообщил Димон. — Иначе бы все сгорело нах… Повезло…
— Мне тоже повезло! — сказал Каскет, обводя всех взглядом. — Киллеры не с той стороны подъехали, с другой тачкой столкнулись, поэтому из машины стрелять не получилось, пришлось выходить… Этот козел шмалял почти в упор, но наугад. Ребят положил, а заднюю дверцу открыть не догадался, иначе я бы уже с Борькой рядом лежал…
Бригадиры удивленно зашумели:
— Так кто это был? Такие косяки один за другим упороть! Что за лохи?
Карпет зло махнул рукой.
— Хватит порожняки гнать! Давайте пробейте по городу — кто что знает! Особо Карпета проверьте! Да, у тех козлов «ТТ»! Ищите по стволу тоже, тэтэшек не так много…
Бригадиры развернулись к выходу. Каскет остановил Боярина и Димона.
— Боярин, найдешь Гарика Речпортовского. С ним я сам говорить буду, ты только найдешь и отзвонишься.
— Понял, — отозвался Боярин, здоровенный краснолицый малый, бывший борец-тяжеловес с аккуратно подстриженной бородкой.
— А ты, Димон, будешь вместо Бориса, старшим по моей охране. Восемь пацанов со стволами на двух машинах со мной, и к дому четверых. Эти суки в любой момент повторить могут!
— Ясно, шеф.
Через несколько минут Каскет сел в «мерседес» Димона, как всегда, на заднее сиденье. Димон плюхнулся рядом с сидящим за рулем Горбунком. Тот выглядел испуганным. Видно было, что чувствует он себя неуютно.
— Что, зассал? — недобро спросил Каскет. — Думаешь, оно всю жизнь гладко да складно? Так не бывает, иногда приходится и свою жопу подставлять!
— Да нет, я ничего, в порядке…
— Тогда давай на Солянку, — сказал Каскет. — К Босому.
Горбунок тронулся с места. Впереди шла загруженная черная «бэха», потом черный «мерс» с Каскетом, а замыкал колонну черный «ленд крузер», тоже набитый бойцами. Каскету понравилось, что Димон быстро организовал охрану. Но потом пришла мысль, что черный кортеж напоминает похоронную процессию, и настроение испортилось окончательно.
* * *
На Солянке Каскет ни разу еще не был. Обычно он звонил и Босой сам приезжал в офис, причем без промедлений, несмотря на хромоту. Конечно, Каскет оказывал ему уважение: дорогой коньяк, закуски, почтительная беседа, чтобы старику не было обидно. Тот и не обижался. Или делал вид, что не обижается. Но сейчас Каскет хотел появиться неожиданно: если совесть нечиста, может, старый вор себя и выдаст.
Внизу дежурил Боцман, новый охранник Босого. Встал, молча смерил прибывшего твердым, спокойным взглядом. Они еще не встречались, но то, что позднего гостя пропустила внешняя охрана, рекомендовало его как свойского пацана.
— Знаешь меня? — поинтересовался Каскет.
Боцман молча кивнул. Каскет вспомнил его историю. Несмотря на молодость, этот парень крепкий орешек.
— Скажи хозяину — по срочному делу!
А Босой уже нацелился спать. Без двадцати полночь — старикам и инвалидам положено на боковую. Его Проводник, Паяло, метался между спальней и гостиной, где развалился на широком диване Каскет, приговаривая, что вот сейчас Хозяин выйдет, вот-вот, он уже почти оделся.
И действительно, минут через десять тот появился, жмурясь от света и на ходу застегивая штаны. Уселся в кресло, поставил босые ноги с искореженными скальпелем пальцами на маленький пуфик, Паяло тут же проворно облачил их в теплые носки домашней вязки.
— Слыхал новости, слыхал, — проскрипел Босой, жестом показывая Паяле на стол под допотопной белой скатертью с кистями.
— Отморозков развелось в наше время немеряно… Бориску жалко, хороший был паренек…
Он говорил то, что и должен сказать осведомленный в городе человек с чистой совестью.
— А кто — не слыхал? — безразлично бросил Каскет.
— Не воры, это точно, — отрезал Босой и холодно зыркнул колючими глазами.
— Отвечаешь?
— Отвечаю! — значительно проговорил пахан, напрягая скулы. — Клык давать мне не по рангу как бы…
— Клыком, если что, не обойдешься.
— Ты особливо не богуй! — ощерился Босой. — Знаешь, что за пустую предъяву бывает?
Паяло приволок поднос с водкой и закуской, поставил на стол и моментально исчез, почувствовав недоброе электричество, повисшее в воздухе. Но авторитеты не обратили на поднос никакого внимания.
— К тому же воры не стреляют на перекрестках, — продолжил Босой скользкую тему. — Это ведь только в боевиках американских так наскакивают. У нас по-другому, по старинке…
Он обхватил сухими желтыми пальцами подлокотники, воткнул подбородок в грудь, смотрел исподлобья. Было все-таки в нем что-то величественное, патриархальное, и в то же время — трухлявое, утлое, как старый колченогий стул, который приспособили как подставку для горшков с цветами. Первое было напускным, актерским, привык Босой изображать перед челядью батюшку-царя. Вот только не всегда успевал вовремя переключаться.
Каскет встал.
— Я тебя спросил, ты мне ответил. Никаких обид, — сказал он. — Если что услышишь, дай мне знать. Если я что-то прознаю про твоих, не обижайся.
Босой выдавил улыбочку.
— Конечно. Может, по чарочке все-таки?
— В другой раз.
На лестнице у Каскета в кармане зазвонил телефон. Это был Боярин. Каскет вышел на улицу, включил связь.
— Гарик в «Трех сестрах» бухает, — доложил Боярин. — Что с ним делать?
— Ничего. Жди там, чтобы не ушел. Я скоро буду.
В общем-то, раз Гарик отдыхает в «Сестрах», это уже ответ на вопрос. Если бы он был замешан в неудачном покушении или даже что-то знал — обязательно бы свалил куда подальше. Но для полной уверенности Каскету было необходимо видеть его рожу.
Пока ехали, отзвонился Нупогоди. Он имел своих информаторов среди окружения Карпета, Итальянца, Гуссейна, Кима и того же, кстати, Гарика.
— Братки не в курсах, там все тихо, никакого движения. Похоже, они не при делах, — сказал Нупогоди. — Скелет тоже ничего не накопал.
— Оповестите мусоров, ЧОПы, братву, гостиницы — всех, кого можно, — велел Каскет. — Мы ищем наглых отморозков, непрофессионалов с тэтэшником! Кто поможет, получит пол-лимона деревянными!
В «Трех сестрах» было шумно, накурено, гремела музыка, вокруг шеста крутились голые девчонки в красных ниточках. Гарик сидел в углу, от остального зала его отделяли три могучие фигуры телохранителей.
«Не иначе у Буржуя научился!» — с усмешкой подумал Каскет.
Рожа у Гарика была пьяная, красная и похотливая. С ним за столиком сидели Дубровский и две юных мочалки в тинейджерских свитерах с японскими картинками.
— Каскет, как тебе эти «татушки»?! Тебе, как лучшему другу, могу уступить обеих! Зачётные телки, канать мой череп! У каждой по знаку качества на заднице! Точно говорю, сам видел!
— Я по другому вопросу, — сказал Каскет. — Ты слышал, что сегодня на меня…
— Да, блить, уже сто раз! — отмахнулся Гарик. — Я ох. еваю просто, зуб даю! Меня ж тоже так подрезали было, на 31-й, задроты какие-то, сопляки! Блить, я бы всех этих пионеров отмороженных в Дону бы утопил! Ох. ели совсем, по городу не проехать стало!
Каскет испытующе сверлил его взглядом.
— Ты знаешь, кто это был?
— Да откуда, Жора?! — Гарик широко растопырил красные, как у кролика, глаза. — Знал бы, они бы у меня уже на кукане дергались где-нибудь под причалом, за жабры бы подвесил!
Мочалки захихикали. Им эти проблемы по барабану. Если кому-то надо кого-то подвесить за жабры — пусть подвешивают! Дубровский цыкнул на них, они сразу притихли.
— А кто мне давал гарантии? Кто говорил, что вся братва на жопу сядет и будет дышать в две дырочки? — наседал Каскет.
Гарик закрутил головой.
— Это не братва. Наши на жопе сидят и ровно дышат. Никто без моего слова не дернется.
— Тогда, выходит, ты слово сказал?
— Какое слово? Ничего я не говорил… Или ты мне предъяву кинуть хочешь? — дошло вдруг до Гарика, и он выпятил челюсть, от чего стал вновь похожим на бульдога. Разъяренного бульдога. Он даже привстал из-за столика.
— Да ты что?! Мне-то какая выгода? Чего я в свою тарелку-то срать стану?!
Он оглянулся, словно ища взглядом многочисленных свидетелей своей невиновности.
— Я же коронации жду, а ты мне помогаешь, какой смысл все ломать? Если бы уже прошла сходка, дело другое…
Он осекся, понимая, что сболтнул лишнего.
— Ладно, проехали, — сказал Каскет. — Просто помни, ты гарантии давал. Это серьезно.
— Да что я, не секу?
— Скажи всем своим: мы ищем отморозков, непрофессионалов, у них шапочка с дырками для глаз и «ТТ». Больше ничего не знаем.
Гарик поманил пальцем, один из телохранителей шагнул вперед и нагнулся с почтительным вниманием.
— Оповести всех, Женя: непрофессиональные отморозки, маска из лыжной шапочки и «ТТ».
Телохранитель кивнул.
— Сделаю, босс!
— Да, награда пол-лимона деревянными, — добавил Каскет.
— Сделаем, что можем! — Евгений кивнул еще раз, более заинтересованно.
Домой Каскет приехал далеко за полночь. У особняка в подножии Лысой горы дежурили две машины с братвой. Прикрываемый со всех сторон охранниками, он вошел в дом, взяв с собой еще четырех человек.
Спина зудела, в ванной он глянул в зеркало и рассмотрел длинный рубец от чуть промахнувшейся пули. Будто раскаленный прут приложили. Однажды он так делал и видел, какой остается след. Хотя Каскет устал как собака, однако спал беспокойно и много раз просыпался. И сны снились кошмарные, хотя ни один не запомнился.
В начале шестого позвонил Гарик. Он был сильно пьян, но очень доволен.
— Жора, я тебе их нашел! — сразу сообщил он. — Мой парень, Евгений, постарался. Двое мудаков особняк Нобельзона вскрыли, который картины толкает… Самого его грохнуть хотели… У них «ТТ» и шапочка с дырками. Но дебилы полные, нажрались вусмерть, хозяин нажал тревожную кнопку, охрана их и повязала. А там Женькин кент, он ему отзвонился, тот мне, а я тебе! Видишь, какой я кореш? А ты на меня гнал…
— Где они сейчас? — перебил Каскет.
— Там же, на месте, в «Шамбале». Я сказал, чтоб не оформляли ничего, пока не скомандуем.
— Правильно, Гарик, молодец! Я тебя не забуду!
Каскет отключился и тут же набрал Скелета.
— Срочно гони в «Шамбалу», там охрана двух козлов схавала, похоже, наши. Езжай туда, забери их, вези на четвертый склад, а я подтянусь!
* * *
Так плохо еще не было. Однажды, года два назад, они, пьяные, поехали на новую дискотеку, куда-то в район Ростсельмаша. Долго бродили там по закоулкам, часа два ночи было, никакой дискотеки не нашли, конечно, но было весело, ржали, как кони. А потом на стройку попали, хрен знает, откуда там стройка взялась. И Гиря провалился в какой-то колодец, сломал лодыжку, и вообще думали, сдохнет там. Агафон не мог понять, куда он пропал, звал его, а Гиря из-под земли откуда-то матерился, выл от боли и… ржал. Да, они напугались тогда здорово, но все равно было весело. Потому что пьяные. Потому что дома еще литр бражки. И море по колено.
Но сейчас им было не до смеха. Гире что-то отбили, наверное. Он почти не мог разговаривать, только хрипел и выкатывал глаза. Не надо было ему стрелять… Агафону заехали дубинкой по голове (сразу вспомнил Контрабаса, как он темя иракцу проломил), было много кровищи, сейчас она смерзлась в ледяную корку, типа шлема. Или типа маски на морде. И, главное, оба лежали на холодной земле в позе «ласточки», это было хуже всего. Лежали и всё. Только не трезвели. Это, наверное, потому что мозги расшибли там, в доме, когда брали их. В голове муть, в груди — словно рыбу мороженую проглотил целиком. Охранники в черной форме чего-то медлили, ходили кругами, порой садились греться в свою машину.
— Эй, чего ждем? — крикнул Агафон. — Ментов вызывайте!
Впервые в жизни он мечтал оказаться в теплой ментовке, к тому же те обязаны врача вызвать. Ну, а то, что потом на зону идти придется, так рано или поздно…
Потом приехали какие-то крутые на «бэхах» и огромном «мерсе» типа фургона. Они о чем-то коротко переговорили с охранниками, взяли Агафона с Гирей, как мешки с картошкой, и закинули в фургон. Охранники опомнились, всполошились — наручники-то, наручники! И то правильно. Наручники сняли, вернули, Агафон чуть не обоссался от радости: значит, их выкупили! Братва выкупила: смелые парни им нужны! Хотя обращались с ними недружески, но все равно на душе стало легче.
Привезли на какой-то закрытый пустой рынок: завели то ли в подвал, то ли в склеп, там все ящиками и коробками заставлено, дальше туши говяжьи висят, и духан, как на бойне. Агафон, хоть и пьяный, но сразу понял, что тут им ничего хорошего не светит, не выйти им больше отсюда. Показалось даже, что когда-то в жутком сне он это место видел — туши ободранные, красно-желтые.
Как в воду смотрел. Руки-ноги связали им с Гирей и на свободные крюки подвесили вниз головой, так что, когда раскачивались, волосы мели по бетонному полу. Четыре бойца встали перед ними, лиц не видно, одни ноги. У троих зимние ботинки на толстой подошве, тупорылые такие, а у четвертого — туфли с загнутыми кверху носами. Носы острые, а сами туфли, наверное, осенние, холодные. И этот, в туфлях, он больше всех лютовал и бесился. Зябко ему на месте-то стоять.
— Ну, давай, рассказывай, откуда ствол этот у тебя и чего наделать с ним успел…
И по почкам. Да так, что сразу ясно: жалеть их никто не собирается, забьют насмерть за этого… Как там его… Мудозвона…
— Да у брательника взяли… у старшого! — Агафон еле ворочал языком. Кровь прилила к голове — вот-вот лопнет…
— Мы и стрелять-то не собирались, только пугнуть если… Гиря случайно шмальнул два раза, но не целился, хоть у этих, черных, спроси…
— Откуда у твоего старшого ствол? Когда ты его взял?
— Контрабас на Кавказе воюет, оттуда и привез…
Влом было объяснять подробности, в голове стучало, как молотом. Мысли путались.
— А взял я вчера, нет, позавчера. Точно, в субботу!
— Значит, вчера в Каскета ты стрелял! А кто заказ дал?
Перед глазами красно, пузыри какие-то лопаются, рядом Гиря хрипит на соседнем крюке.
— Какой еще кастет?..
Острые туфли били по лицу, по груди. В какой-то момент Агафон снова оказался в особняке Нобельзона, перед заветным шкафом, заставленным в шесть рядов бутылками с яркими этикетками, почувствовал сладко-пригорелый вкус какого-то то ли виски, то ли коньяка. И увидел самого старого Нобельзона, трясущегося, в мокрых пижамных штанах, протягивающего им с Гирей пачки российских и иностранных денег: берите, берите, только не убивайте… И еще красный режущий свет сигнальной лампочки на входе, которую они с Гирей поздно заметили. Сигнализация! Правда, они так успели набраться, что им уже все равно было… А потом ворвались эти, в черной форме с орлом на рукаве и дубинками. Не надо было Гире стрелять!
— Заказчика сдавай, говнюк, а то шкуру сдеру! Кто заказал? Говори, сука!!
Удар, удар. Больно бьются острые туфли. Потом появились еще одни ноги, в очень богатой обувке, очень уверенные в себе ноги, широкий шаг — остальные сразу подались в сторонку.
— Они в несознанке, Георгий Вадимович… Ничего толком не сказали, бухие. Но пушка ихняя. И маска.
— Под кем они ходят? — пробасил новый голос.
— Да сами по себе, похоже. Придурки полные. У Нобельзона кассу взяли и тут же нажрались как свиньи. Когда «Грифы» приехали, они лыка не вязали, но отстреливались, суки!
— Покажи мне их рожи.
Агафона дернули за волосы, потянули вверх, чуть не вывернув шею.
Воцарилось долгое молчание.
— Не знаю. Тот в маске был, — прогудел бас. — Но тоже придурки, очевидно… Ладно. Пусть скажет, кто заказчик, и в расход.
Ноги развернулись и пошагали прочь.
— Слыхал, мудило? Назовешь заказчика, и все быстро кончится. Иначе сам себя жрать будешь!
Сколько раз он слышал подобные слова в крутых боевиках, но никогда не думал, что когда-то они обратятся к нему самому…
— Да не знаю я никакого кастета! И не стрелял ни в кого! Хоть у Гири спросите!
— У него уже черти на том свете имя спрашивают! — сильная рука опять вцепилась в волосы, грубо подняла голову.
Агафон увидел висящего рядом куском мяса Гирю — тот даже не хрипел уже, отмучился.
— Не знаю я ничего, сукой буду, не знаю!
Агафон продолжал свою последнюю пляску, раскачивая крюк и воя, на что окружавшие его экзекуторы отреагировали градом таких ударов, что хрустнули, ломаясь, ребра. Били битой — наотмашь, совершенно не опасаясь последствий.
— Говори, говнюк, а то паяльную лампу принесу!
— Братан мой заказал, Вовка Контрабас, — с трудом вымолвил Агафон и провалился в вечную тьму.
Назад: Глава 7 Скелет в трюме
Дальше: Глава 9 Агентурная информация