Глава 7
Скелет в трюме
Все тайное рано или поздно
становится явным.
Общеизвестная истина
Не все, конечно, но многое.
Уточнение автора
Про то, что набережную будут продлевать от Богатяновского спуска до Театрального, а потом и дальше, много говорили еще в советские времена. Но дальше обещаний с отчетных трибун и публикаций радужных планов развития города на ближайшую пятилетку в местных газетах дело не шло. Потому что на пути реконструкции стоял судоремонтный завод «Красный моряк», разгрузочный терминал грузового порта и корабельное кладбище. Поэтому сроки постоянно переносились: с 1970 на 1980, потом на 1990, потом, когда началось «мутилово» — на неопределенное «по мере достаточного финансирования»… Время текло неумолимо и без остановки, так же, как воды широкого в этом месте Тихого Дона.
За последнее десятилетие многое разрешилось само собой: «Красный моряк» остался без обязательных госзаказов и тихо умер, грузовой порт расширился, и разгрузочный терминал перенесли на основную территорию. Появились инвесторы, готовые потратиться на превращение дикой заброшенной территории в престижнейшее место города, где каждый квадратный метр будет приносить больше прибыли, чем метр золотоносного прииска на знаменитой, прославленной Высоцким, речке Вача. И давний проект стал приобретать реальные очертания.
В первую очередь взялись за отстойник списанных на металлолом судов, который в народе называли корабельным кладбищем. Вначале несколько буксиров, грузовая баржа и плавучий кран растащили и убрали всякую мелочь — проржавевшие насквозь малотоннажные катерки, речные трамвайчики, разбитые лодки, отрезанные в незапамятные времена носы и кормовые части нефтеналивных танкеров, освободив от завалов металлолома теплоход «Максим Горький», некогда красу и гордость речного флота, простоявшую здесь последние 28 лет со срезанной верхней палубой. Все понимали, что убрать такую махину будет самой трудной задачей, но, как говорится: глаза боятся, а руки делают.
В понедельник утром юркий буксир сделал очередной рейс, доставив на борт «Горького» передовую бригаду Виктора Скоробогатько, вооруженную электрическими талями, мощными дизельными насосами с фильтрами ила и песка, а также обычными такелажными инструментами: баграми, лопатами, носилками. Им предстояло расчистить трюмы, откачать воду и проверить состояние бортов ниже ватерлинии. При положительной оценке планировалось отбуксировать бывший лайнер в левобережный залив Ковш, где и порезать на куски. Если состояние обшивки окажется неудовлетворительным, резать придется прямо на месте.
— Ни шиша тут с буксировкой не выгорит, точно говорю…
Низкорослый и юркий, как креветка, рабочий в брезентовой робе подошел к дыре в палубе, зияющей на месте трубы. Посмотрел и сплюнул вниз.
— Там и днища нет, акватория видна. Весь Дон выкачивать придется! На фига козе баян? Надо сразу резать. Зачем зря корячиться?
— А ты представь, что это свежая поллитра, — посоветовал ему немолодой бригадир — суровый портовый бобер с грубым, изборожденным морщинами лицом. Он был человеком старой закалки, до сих пор хранил членский билет КПСС и участвовал во всех коммунистических демонстрациях.
— Выкачаешь и еще попросишь.
— Это если с закуской, то да! — усмехнулся низкорослый.
— Будет там тебе закуска, не боись… Вона…
Словно в подтверждение этих слов по носовой надстройке пробежала огромная черная крыса. Низкорослый подобрал болт, швырнул в нее — не попал. Даже не ускорив ход, крыса спокойно перебежала на нижнюю палубу.
— Еть мать. Их тут тыщи тыщные! — вздохнул кто-то. — Доплачивать надо…
— Хватит канючину разводить! — прикрикнул бригадир. — Разболтались… Все по местам, работать надо!
Трое рабочих, включая низкорослого, спустились вниз, в машинное отделение. Бригадир с помощником установили над черной дырой таль, спустили помпу и поддон с инструментами. Снизу раздавался плеск и разносимая эхом ругань. Потом затарахтел дизель, из толстого, переброшенного через борт брезентового рукава полилась мутная, застоявшаяся вода.
— Я слыхал, что все из-за этой лайбы затеяли, — сказал помощник во время перекура. — Подлатают, покрасят и пустят плавать, типа плавучего ресторана…
Бригадир молча жевал крестообразно сплюснутый мундштук папиросы.
— Вот мы сейчас тут жилы рвем, а через год на этом самом месте какой-нибудь богатый хмырь с классными телками будет коньяк жрать, — с недобрым прищуром продолжал помощник. — Представляешь?
— Нет, — мотнул головой бригадир. — Не представляю. Не будет никакого ресторана.
— Почему?
— По кочану. Здесь люди погибли. Триста человек в одну минуту. Вот на этом самом месте. Корабль этот проклятый, никто копейки в него не вложит… Один путь — на металлолом.
Бригадир посмотрел на помощника.
— Ну, чего пасть открыл? — проворчал он. — В 83-м эта посудина на полном ходу в Ульяновский мост въехала, в шестую арку, где только буксиру пройти и можно. Весь верх снесло. Вместе с открытой палубой и рубкой, со всем… А народ, что там веселился, так и размазало. И трубу эту…
Бригадир показал на зияющую в палубе дыру.
— …срезало как ножом. А сверху еще вагоны посыпались… Там, по мосту, товарняк в это время проходил. Не слыхал ничего, что ли?
— Я в восемьдесят четвертом только в школу пошел, — пожал плечами помощник. И протянул: — Выходит, и тогда порядка не было. А ты говоришь…
— Вирай! Эй, там! — крикнули из трюма.
Лебедка задрожала, заработала. Наверх выполз поддон, наполненный ржавым хламом и спрессованными кусками речного ила. Бригадир с помощником раскачали его, поставили на платформу с колесиками и с натугой откатили в сторону, к проему в борту.
— Вот еще на перегрузке пупы порвем! — недовольно сказал помощник, отправляя вниз новый поддон. — А зачем? Славка правильно сказал: на утиль порезать и здесь можно было…
— Умный больно, — нахмурился бригадир. — Сваркой не очень-то разгонишься, если трюм затоплен да илу на два метра. Чистить все равно надо… А потом приподнять, чтобы река не зашла, когда борт раскроешь…
— Все равно, думаю, из него кабак сделают, — не успокаивался помощник. — И будут бабло качать на нашем горбу…
— Хватит херню пороть! — со злостью прикрикнул Скоробогатько. — Не понимаешь, что ли? Тут людей давило, как в мясорубке, а они будут коньяки распивать! Как тогда эти мудаки с кроссовками!..
— Какие еще кроссовки? Какие мудаки? — вытаращился на него помощник. — Ты чего гонишь, старшой?
— Чего, чего!.. — Бригадир отвернулся и сплюнул на ржавую палубу. — Кроссовки в дефиците тогда были, по сто двадцать рублей из-под полы пару торговали, вот чего! А это месячная зарплата! Трупы на берег выносило за Ульяновском, несколько дней еще собирали… Так находились скоты, они раздевали их, а шмотки — на привоз, продавали! Кроссовки, джинсы, футболки, пиджаки замшевые!
Скоробогатько махнул рукой.
— Хотя сейчас все друг друга норовят раздеть. И живых, и мертвых. Притом считаются не скотами, а бизнесменами…
Помощник отодвинулся от бригадира, сплюнул на изгвазданную палубу.
— Кончай свою пропаганду, старшой! У вас, при коммунистах, еще хуже было! Вы там совсем ох…вшие ходили, раз шмотки с трупов снимали!
Неизвестно, чем бы закончился этот спор поколений, если бы из трюма, из самой его глубины, не донесся короткий, будто предсмертный, душераздирающий вопль, от которого, казалось, весь корабль и вода вокруг пошли мелкой рябью.
— Что там, а-а?! — заорал бригадир в темный провал палубы. Уж на что толстокожий человечище, но даже у него встали дыбом волосы.
Снизу что-то крикнули, он не разобрал. Загрохотало железо, заскрипели под тяжелыми башмаками перекладины лестницы-времянки. Один за другим вылазили наружу перепачканные в ржавчине рабочие, с сапог кусками отваливалась серая маслянистая грязь, под подшлемниками светились белые испуганные лица. Последним вылез низкорослый Славик. Вышел, оскалился на бригадира и неуверенно, по-стариковски, присел на бак.
— Т-там человек, — проговорил он еле слышно. — В смысле, труп. Костяной весь… И весь в этих… Как этот… Крысиный король…
Бригадир в упор смотрел на Славку, но тот втянул голову в плечи, нервно сплевывал, тер руки о штаны и ничего больше не говорил. Тогда он повернулся к остальным.
— Какой, нах, крысиный король?! Вы что, клея там нанюхались?! Что там такое? Говори ты, Витек!
Круглолицый плотный мужчина переступил с ноги на ногу.
— Славка правильно рассказал. Скелет там человеческий. А на нем и вокруг — крысиные скелеты, гора целая…
— Может, кто-то из этих, из твоих, а, шеф? — спросил помощник. — Которые тогда катались? Там, под Ульяновском?
Бригадир крякнул, потрогал свой мощный загривок, словно желая пригладить наэлектризованные волосы.
— Ты чего, с дуба рухнул? Тут сотни ментов, прокуроров, солдат… Все вычистили… Это свежий. Давай, Славка, звони в ментовку!
Он постоял, обвел подчиненных озабоченным взглядом. Махнул рукой.
— Трогать там ничего нельзя, поэтому работы сворачиваем. И ждем ментов. Все равно допрашивать будут.
* * *
Яркие прожектора рассеяли липкую тьму трюма. Теперь машинное отделение напоминало съемочную площадку российского варианта «Титаника». На площадке разыгрывалась сцена «осмотр места происшествия».
Ил был ноздреватый, как губка, плотный, серый и скользкий. Скелет врос в него, сохраняя обманчиво-расслабленную позу ожидания — туловище с обломками ребер и продавленной грудиной откинуто назад, к перегородке, левая бедренная и берцовая кости находились под небольшим углом, создавая иллюзию присогнутой в колене ноги. Будто человек присел отдохнуть, да так и остался сидеть. Из одежды на скелете имелись обрывки черной кожаной куртки и черных штанов. Только высокие ботинки грубой кожи на толстой подошве остались невредимыми — их даже портовые крысы, видно, не смогли угрызть.
Лис повидал много трупов — и свежих, и гнилых, и скелетированных, в самых необычных местах и в самых удивительных позах. Вряд ли что-то могло его удивить. Но обилие крысиных скелетов вокруг — удивило. Мелкие косточки валялись между человеческих костей и усыпали все вокруг. Были их тут сотни, а может — тысячи.
— Это, наверное, один из пассажиров того рейса, — высказал гипотезу Комаров — дежурный опер из СОГ. — Провалился сюда, его и забыли…
— Скорей всего! — кивнул Лис. — Молодец! Так и рабочие думают.
Молодой криминалист, отгребающий кисточкой крысиные кости от человеческих, удивленно поднял голову, но ничего не сказал. А вот судмедэксперт Рачков, который хорошо знал Филиппа, не удержался, подмигнул Лису и ядовито улыбнулся.
— Не знаю, как рабочим, а оперативному сотруднику надо быть наблюдательней. Посмотри на его ботинки. Разве такую обувь носили в те времена?
— Не носили, конечно, — сказал следователь Дойников. Ему было за пятьдесят, и он еще помнил советскую эпоху.
— Ну, значит, современный бомж, — не сдавался дежурный опер. — Какая разница?
Но его никто не слушал.
— А вот почему здесь столько крысиных трупов? — ни к кому не обращаясь, спросил следователь. — Как… Как…
Он пожевал губами, вспоминая.
— Как кости рабов, наложниц и любимого коня в кургане скифского вождя… Не зря рабочие назвали его крысиным королем…
— Похоже, — сказал Лис. — Только тех мечами убивала охрана. А кто и чем истребил столько крыс?
— Действительно, — Дойников задумался. — Непонятно…
— Надо назначить химическую экспертизу костей, — сказал Лис.
— Думаешь, яд?
— Похоже…
— Похоже, что начальник уголовного розыска хочет повесить на город нераскрытое преступление! — раздался сзади знакомый голос.
Лис обернулся. Точно, по лестнице незаметно спустился Волин. Он был заметно раздражен.
— Только для того, чтобы его раскрыть, — сказал Лис, стараясь, чтобы ответ не прозвучал вызывающе. Но, наверное, старался он недостаточно: начальник УВД раздражился еще больше.
— Зачем из простого дела городить сложности? Бомж упал в трюм и сломал себе шею. Или замерз. Или умер от болезни. Какой яд? Какая экспертиза костей? Вы что, Коренев?!
— Я тоже сказал, что это бомж, — приободрился Комаров.
— Правильно сказал, боец! — по-прежнему раздраженно сказал Волин. — Грязный, никому не интересный бомж! Никому не нужно его убивать! Тем более травить ядом!
Начальник УВД повернулся к Лису, впился взглядом.
— Сейчас другие времена, подполковник Коренев, ваши методы устарели, вам нужно перестраиваться. Иначе вы вряд ли пройдете аттестацию!
Лис молчал.
— Вы меня поняли?
— Я понял, что не пройду аттестацию.
— В первую очередь, вы должны понять, что это обычный бомж, вокруг которого не стоит городить огород! — властно сказал Волин. Лис не знал, что он научился так говорить.
— У него пуля в лопатке! — вдруг сказал Рачков. — Старая пуля, она давно сидит в кости, даже успела капсулироваться…
— А ну-ка, дай взглянуть, — подсвечивая себе фонарем, Дойников наклонился.
— Да, точно, пуля… Сейчас Коля сфотографирует, и выковырни ее аккуратненько…
Вспыхнул блиц — один, второй, третий. В полиэтиленовый пакет шлепнулась извлеченная из кости пуля.
— Похоже, пять сорок пять, «ПСМ», — проговорил Дойников, рассматривая вещдок через лупу. — Такие редко встречаются.
— Я понял, товарищ полковник, это обычный, никому не интересный бомж, — покорно сказал Лис.
Рачков оскорбительно засмеялся.
Волин развернулся и молча полез из темного затхлого трюма на белый свет.
* * *
Слухи о находке поползли по городу, правда, они трансформировались только в воспоминания о давней катастрофе — на местном ТВ даже анонсировали воскресный сюжет «Гибель „Максима Горького“: свидетель из трюма»… Подробности расследования ничьего внимания не привлекали, и многие интересные детали остались неизвестными журналистам и любителям сенсаций.
Судебно-медицинская экспертиза показала, что скелет принадлежал ширококостному мужчине 30–35 лет, ростом 179 сантиметров, весом от 80 до 90 килограммов. Судя по остаткам хрящевой ткани, пролежал он в трюме не больше двух-трех лет. Следов насильственной смерти не найдено. Слепое пулевое ранение правой лопатки носит прижизненный характер и причинено 6–8 лет назад, причем хирургической обработке рана не подвергалась. Остатки турецкой кожаной куртки черного цвета, черных брюк неизвестного происхождения, черной рубашки «Хьюго Босс». Модель ботинок-берцев «Рейнджер Ультра», обнаруженных на трупе, выпускалась на двух заводах в китайской провинции Гуандонг с весны 2007-го года. Тяжелые, с жестким кантом и мощной подошвой, они очень эффективны в драках. Такие ботинки использовали частные охранные предприятия, пэйнтболисты, неформальные военизированные организации; их любили скинхеды, насмерть затаптывающие инородцев рифлеными подошвами.
Было в этом деле еще одно обстоятельство, которое широкой огласки не получило: в костях скелета обнаружили следы цианистого калия. Следовательно, неизвестный крепыш был отравлен, причем отравлен не крысомором или древесным спиртом, а высокотоксичным ядом, который встречается в криминальной практике чрезвычайно редко. Вкупе с огнестрельным ранением из малораспространенного оружия и специфическими ботинками это свидетельствовало о том, что он вел бурную и опасную жизнь, причем в его мире отправляли на тот свет профессиональными способами и инструментами.
Образ обычного, никому не интересного бомжа, скоропостижно скончавшегося в трюме заброшенного судна, развеялся без следа, уступив место фигуранту сложной и запутанной криминальной истории, которая осталась неизвестной милиции.
Впрочем, про бомжа уже никто не вспоминал: на очередной оперативке Волин отметил, что благодаря оперативному чутью капитана Комарова удалось выйти на замаскированное убийство, раскрытие которого поможет пролить свет на глубоко скрытые тайны уголовного мира. Вот так, ни больше, ни меньше!
Лис только усмехнулся. Если бы на место происшествия выехали не люди старой закалки: Рачков, Дойников и он — Коренев, а молодцы новой формации из «поколения пепси», такие же, как Комаров, то версия с бомжем блестяще бы подтвердилась!
Аксиома сыска требовала теперь установить личность «крысиного короля». Полковник Волин приказал начальнику УР тесно привлечь к этой работе капитана Комарова. Что Лис и сделал.
Вернувшись к себе, он вызвал Комарова, вручил ему предварительные результаты исследования скелета и дал ценные указания:
— Садись за компьютер, открывай федеральную базу данных по без вести пропавшим — и сверяй с нашими параметрами! Рост, вес, одежда и, главное, башмаки! Башмаки у нас очень приметные! Все совпадения в отдельную папку, папку — мне на стол! Действуй!
Через несколько минут Комаров постучался в его кабинет.
— Что, уже? — удивился Лис.
— Да нет, — замялся капитан. — Я открыл базу… Там около двухсот тысяч фамилий, товарищ подполковник. Это если я только по одной минуте буду тратить на каждого, мне понадобится сорок рабочих дней…
— Да ты что? — удивился Лис. — Сам подсчитал?
— Так точно. На калькуляторе. Но минута на карточку — это нереально, товарищ подполковник, — добавил он тут же. — Две как минимум. И это уже больше двух месяцев…
— А если четыре минуты — то больше четырех! — догадался Лис.
Комаров развел руками: сами видите…
— Вот что, капитан! — объявил Лис. — Раз ты такой умный да грамотный, значит, не все еще потеряно! Во-первых, нас интересует не весь массив пропавших, а только те, что пропали за последние три года. Подключи компьютерщиков из отдела высоких технологий, может, у них программка какая имеется, чтобы отобрать, скажем, всех, кто подходит по росту и весу… Даю тебе неделю. Неделя, Комаров! Без учета выходных и праздничных дней! Ясно? Включай свой калькулятор.
— Ясно, — без энтузиазма ответил капитан и вышел.
А Лис позвонил в Центральный райотдел.
— Завтра с утра организуйте рейд на корабельное кладбище! — приказал он начальнику районного уголовного розыска. — Опера, участковые, внештатники… Прочесать территорию, бомжей и прочую публику доставить на «Максима Горького», там у нас будет штаб!
* * *
Наверное, это бессмысленное занятие. Слишком много воды утекло, слишком много ржавчины облетело с бортов «Максима Горького». Слишком много всякого люда прошло через его разбомбленные каюты…
Здесь жили, да. В первую очередь, конечно, крысы. Их тут за последние годы успело смениться не одно поколение. Они должны помнить дни «Большого Мяса» и последовавший за этим «Великий Мор». Но крысы ничего не расскажут. Другое дело — люди. Только где их найдешь сейчас? Но деваться некуда: искать надо. Несколько лет назад «Крысиный король» тоже обитал где-то здесь. Или, как вариант — пришел на встречу, которая оказалась для него роковой. Так или иначе, отравили его именно на лайнере. Специально тащить сюда труп никто не стал бы — глупо, хлопотно и опасно. Проще сбросить в реку или закопать.
Лис осмотрелся. Открытая солнцу и всем ветрам верхняя палуба покрыта скользким перегнившим мусором. В шахматном порядке торчат скрученные винтом и перерезанные сваркой ржавые стойки. Здесь не спрячешься. Сейчас от острого металла пышет жаром, зимой тут ледяной ветер и собачий холод.
Он увидел на берегу опера и участкового, которые тащили к сходням некую личность в длинной, не по росту, грязнорыжей куртке ремонтника. Личность упиралась, милиционеры молча помогали ей поджопниками и подзатыльниками. Завидев Лиса, опер крикнул:
— Вот, нашли какого-то! На буксире электромотор курочил. Остальные разбежались…
Лис кивнул.
— Ладно, ведите его в ресторан!
Милиционеры рассмеялись.
В бывшем помещении ресторана стоят два старых кресла с лопнувшей обивкой, лежит прогоревший матрац. На полу — пустые бутылки, пакетики из-под чипсов. Бомжи. Или речпортовская пацанва…
Громыхнула дверь, в помещение с ускорением, размахивая руками, влетел бомж в рыжей куртке. Следом вошли опер с участковым.
— Здесь их много обитает, Филипп Михайлович, целая колония, — сдвигая фуражку на затылок, сказал участковый. — Разбежались, попрятались, как только машины увидели. Надо было по-тихому, пешочком…
— Вот и нагрянешь сюда как-нибудь пешочком, — сказал Лис.
Посмотрел на задержанного. У него были впалые небритые щеки, острые, испачканные копотью скулы и большие, бессмысленные глаза. В перекрученные брюки вместо ремня вдет тонкий стальной тросик, завязанный на животе.
— Давно здесь прописался?
— Чего прописался? Мимо проходил воще… — недружелюбно пробубнил бомж. В верхней челюсти справа у него не было двух зубов.
— А вид у тебя бывалый. И пахнет, как от бывалого.
— Чего пахнет? Я в баню шел…
— Правильно. В баню мы первым делом тебя и отправим. Там минеральные ванны, лечебные нары и другие процедуры.
Лис повернулся к оперу.
— Документы при нем были, Дроздов?
— Какие документы! — тот махнул рукой.
— Значит, будем мылить и драить тебя до выяснения личности, — объяснил Лис бомжу. — Пока не дойдем до самой сути…
— Чего мылить-то?
Задержанный ожесточенно почесал голову.
— Я и так скажу. Халилов Федор, 58-го года рождения. Живу на Тимирязевской, 2, корпус 3, квартира 44. А что документы с собой не ношу, так я ж не хачик иногородний. В своем городе, в своем доме живу, документы в шкатулке лежат, в серванте, чего мне документы носить-то?
— Ну, раз ты в сорок четвертой живешь, тогда нам с тобой говорить не о чем, Халилов! «Корпус»! Там в бараке квартир десять, от силы…
Лис разочарованно прищелкнул языком.
— Раз ты такой брехун и помощи от тебя никакой, то пути наши расходятся! Тебе — в «обезьянник» и на раскрутку, а мне — искать других свидетелей, откровенней тебя!.. Дроздов, уведите задержанного!
— Чего уведите? Чего расходятся-то? — обиделся Халилов. — Ты меня расспроси толком сперва, а потом определяй. Может, я самый здесь откровенный и есть!
— Это ты у себя на Тимирязевской откровенный! А мне местные нужны, кто на кладбище этом толчется!
Бомж забился в руках у Дроздова, пытаясь вырваться.
— Там я раньше жил, когда с жинкой. Давно уже тут, у любого спроси — хоть на барже нашей, хоть на сухогрузе! Халила все знают! И я здесь всех знаю! Чего надо-то, говори!
Лис смягчился.
— Ладно, Дроздов, погоди. — Он посмотрел в глаза Халилову. — Я ищу тех, кто жил здесь осенью 2008-го, в октябре…
— Так во! Так это я и есть! — обрадовался бомж. — Я тут аж с 99-го, с самого этого, считай, дефолту!
— На «Максиме Горьком»?
— Нет, я тогда «академиком» был! На сухогрузе «Академик Голиков» жил. Это потом на баржу перешел, когда «Академика» на утилизацию отправили… — Он снова с ожесточением почесал макушку.
— Так, дай вспомнить. Две тыщи восьмой, так. Это… «Писателей» тогда четверо было, кажись…
Бомж озадаченно моргнул, быстро взглянул на Дроздова, на Лиса.
— Не-е, трое… Трое, да. Куркуль, Агуша… А кто третий тогда? Не, тогда двое, получается… Слушай, так они же как раз в октябре и сгинули-то! И Агуша, и Куркуль! Точно! — Халилов даже обрадовался. — Они там жили втихаря, никого не трогали… Я у Куркуля надувной жилет как-то сторговал, мне кто-то посоветовал, типа тепло сохраняет… Ни фига не сохраняет! Надувалово и есть, чистой воды надувалово!..
— Ближе к делу! — перебил его Лис.
— Так я ж и говорю! А утром я пошел до Куркуля, хотел ему жилет вернуть и в рожу дать, а там никого нет! Ни Куркуля, ни Агуши! И вещички их тю-тю! У Агуши матрас был расписной, почти новый, Агуша им очень гордилась… Так он в воде плавал, выпотрошенный, во как!
— Кто плавал, Агуша?
— Чего — Агуша? Матрас плавал! Агуши там не было, я ж говорю! Никого не было! То есть…
Халилов осекся, нахмурил выцветшие брови.
— Только страх там был, вот. Смертью пахло… Мне не по себе стало, мурашки по спине побежали, я развернулся и рванул оттуда! Этот пароход, он же тыщу трупов накосил в 83-м…
— Ты кого-то видел? — спросил Лис.
— Не. Не видел. Я ушел сразу. И не приходил потом, пока тут пацаны с «Углича» не обжились. Но это уже летом было, а так здесь никто больше не жил. И Агушку с Куркулем я не видел потом ни разу…
После Халилова привели еще троих. Они говорили столь же невразумительно и малоинформативно, как их предшественник, но вспомнили, что после пропажи Куркуля с приятелем теплоход пользовался дурной славой и полгода на него никто не заходил. И что какой-то Ивашка нашел в этом самом ресторане телевизор и DVD-плеер, а Великан вынес и продал отопительный котел, а потом приторговывал невесть откуда взявшимся мазутом.
Больше никакой информации начальник УР не получил. Хотя под занавес ему привели еще одного свидетеля. Это оказался Горгуля, снимавший с полузатопленной баржи алюминиевые провода. Лис для отвода глаз порасспрашивал и его, хотя все, что тот узнавал, становилось ему известно на следующий же день.
* * *
Комаров безнадежно закопался в сотнях тысяч «потеряшек», как на профессиональном сленге называли без вести пропавших.
— Руками столько не переберешь, Филипп Михайлович! — жаловался он на четвертый день. — А программы есть всякие хитрые, только они реально не работают. Вроде «сырые» еще, не доведенные… Их для «палки» поставили: отчитались, а толку нет…
— Ты же тоже так привык, — ответил Лис вместо выражения сочувствия. — Тогда включай свой калькулятор. Может, он поможет…
А к вечеру позвонил Дойников.
— Проверили пулю по центральной пулегильзотеке, — без предисловий начал следователь. — Этот «ПСМ» засветился в две тысячи втором, в Москве. Из него убили ювелира на Таганке. А в две тысячи шестом в Серебряном Бору застрелили некоего Катафотова и Круглова…
— Снова из того же «ПСМ»? — не утерпел Лис.
— Да нет, из пээма с глушителем. А у Круглова как раз тот самый «ПСМ» и оказался! Короче, надо посылать кого-то в командировку…
— Если деньги найдутся, — скептически проговорил Лис.
Деньги, хоть и через неделю, но нашлись. Лис отправил в Москву Волошина: ребятам из «поколения пепси» он не доверял. А Волошин за два дня собрал нужные факты, и картина давнего убийства в Серебряном Бору прояснилась.
Оказывается, Катафотов и Круглов были не просто гражданами, а довольно известными в специфических кругах столицы личностями, имеющими прозвища «Бык» и «Крутой». 45-летний Катафотов считался авторитетом, имел свою бригаду, руководил подпольным игорным бизнесом и крышевал торговлю бензином на Юго-Западе, а Круглый состоял при нем личным телохранителем. Теплой летней ночью 2006 года они вернулись в Серебряный Бор, где Бык снимал дачу по 25 тысяч евро в месяц. Шикарный «майбах» подкатил к высокому зеленому забору, за рулем сидел Крутой, Бык обжимался на заднем сиденье с Ирулей.
У ворот снаружи круглосуточно дежурила машина с вооруженной охраной, которая контролировала внешний периметр. Еще двое охранников регулярно обходили территорию изнутри, и один постоянно находился в доме. Когда «майбах» въехал во двор и ворота за ним закрылись, изрядно принявший шампанского и водки Бык, слегка покачиваясь, вышел из автомобиля и остановился, ожидая свою спутницу — двадцатилетнюю гражданку Кузину, которая в эту ночь не выполнила ожидаемых от нее функций, зато стала единственной свидетельницей.
Она услышала приглушенный звук, как будто кавалер отрыгнул переполнявшие организм газы, увидела, что он упал на газон, и решила, что сегодня алкоголь взял верх над его могучим организмом. Но тут из полумрака беседки, как часть душной ночи, материализовалась плотная фигура во всем черном, она мгновенно оказалась рядом с Быком, вытянула руку, удлиненную какой-то трубкой, звук повторился, и гражданка Кузина поняла, что выпускаемые при этом газы не имеют никакого отношения к содержащейся в шампанском углекислоте. Она впала в ступор и не могла пошевелиться, глядя, как Крутой спокойно обходит «майбах» спереди, надвигаясь на тускло поблескивающую в тени трубку. Снова рыгающий звук, и он опрокинулся на матово блестящий капот. Но не сполз на замощенную декоративной плиткой площадку, а уперся локтями и вытащил пистолет. Ночное спокойствие резко разорвал выстрел. Ирина Кузина сползла на пол между сиденьями и съежилась на коврике, закрыв голову руками. Больше она ничего не видела. Только слышала: крики, ругань, рыгающие звуки и обычные выстрелы и, наконец, оглушительный взрыв.
Следственная группа обнаружила на даче только трупы. Бык, Крутой, три человека из внутренней охраны, разбросанные взрывом тела охраны внешней. Сбоку на заборе висела «кошка» с завязанным узлами тросом, в узкой аллее валялась черная куртка, простреленная в области правой лопатки. Киллер бесследно исчез.
Когда стали реконструировать происшедшее, вырисовалась следующая картина: киллер проник на дачу через забор около полуночи, уничтожил внутреннюю охрану, дождался и ликвидировал Быка, а Крутого только ранил, но после его выстрела вернулся и исправил свою оплошность. Потом метнул гранату «Ф-1» во внешнюю охрану и скрылся. Поиск по горячим следам результатов не дал, проверка медицинских учреждений и частных клиник — тоже.
Врагов у Быка было множество, и «заказать» его мог кто угодно. Но кто?
По агентурной информации МУРа «почерк» киллера выдавал его высокую квалификацию, исключительное хладнокровие, жестокость и специальные навыки: двум внутренним охранникам он просто-напросто голыми руками сломал шеи! По мнению агента, это мог быть известный «чистодел» Еж. Об этой фигуре уголовного мира предпочитали не распространяться, но еще один глубоко внедренный агент высказал предположение, что Еж — это некто Тихомиров, бывший офицер разведки ВДВ, имеющий значительный опыт боевых операций. Впоследствии эта информация не получила подтверждения, но и не была опровергнута. Скорей всего, киллер давно жил под чужими документами, а скорее всего, постоянно менял их.
Свидетельница Кузина описать нападающего не смогла, следствие зашло в тупик, и дело о массовом убийстве в Серебряном Бору было приостановлено.
Лис долго мусолил полученную информацию, а потом вызвал Комарова.
— Ну, как успехи?
— Пока никак, товарищ подполковник, — без особого смущения ответил тот. — Слишком много «потеряшек»…
— На, поищи эту фамилию, — Лис протянул ему листок, на котором было написано одно слово «Тихомиров».
Комаров недоуменно пожал плечами и ушел. Но объявился через час, сияющий и довольный.
— Я нашел его! Мамаша подала в розыск! — он протянул рапорт и копию розыскной карточки.
Действительно, жительница Юго-Восточного округа Москвы Тихомирова И.В. обратилась в окружное УВД с заявлением: «2 октября 2008 года пропал мой сын Тихомиров А.Л. 1971 г. р. Перед этим он зашел ко мне, принес деньги и продукты, сказал, что уезжает в командировку и вернется через несколько дней. Но больше он не появился. Рост около 175 см, телосложение крепкое, волосы короткие. На левом плече наколка — череп на фоне звезды. Был одет в широкие джинсы черного цвета, черную куртку из кожи. На ногах высокие ботинки на шнуровке, тоже черные… Сын живет отдельно, где точно, я не знаю, что связано со спецификой его работы. Где и кем он работает, я не знаю по тем же причинам…»
Лис позвонил в штаб воздушно-десантных войск, сведения о службе Тихомирова подтвердились: рота разведки Тульского полка ВДВ. Характеризовался он положительно, уволился восемь лет назад по собственному желанию. Пришлось Волошину прокатиться в Тулу. Из военной поликлиники он привез медицинскую карту старшего лейтенанта Тихомирова. И тут же позвонил Рачкову.
— Что там у нашего «крысиного короля» с зубами, Виктор Самуилович? Осталось что-нибудь? Не растерялись по дороге?
— Наверное, все в порядке, — ответил тот. — Не жаловался пока. А в чем дело?
— Я тут раздобыл зубную карту одного человечка, надо бы сверить ее с челюстями скелета. Сделаете?
— А почему нет? Присылайте. Я дам предварительный ответ, при необходимости надо будет провести стоматологическую экспертизу.
— Ну и отлично!
Через два дня Лис получил предварительное заключение: «Исследуемый образец челюстей в скелетированном черепе: 7 и 8 моляры в верхнем правом ряду отсутствуют, обширные кариозные полости на 7 моляре в. л. ряда и 4 клыке п. н. ряда, остатки пломбы и вторичный кариес на 3 клыке п. н. ряда. Меловые пятна на всех восьми резцах. Соответствие с зубной картой Тихомирова А.Л. — 100 %».
Таким образом, Еж был установлен и идентифицирован. Осталось лишь узнать, каким образом он угодил в трюм «Максима Горького».
Лис сразу взялся за сводки происшествий октября 2008 года. Киллер высокого уровня должен был оставить в них специфический след. И он сразу нашел такой след: 2 октября Еж-Тихомиров куда-то уехал из Москвы и не вернулся, а 5-го октября в Тиходонске был убит Валет!
Пазл складывался, и весьма удачно!
* * *
Гарик вошел в кабинет, как к себе домой. Он был в сером, с отливом летнем костюме, голубоватой рубахе с распахнутым воротом и перламутрово блестящих штиблетах. Спокойно притворил за собой дверь, прошелся блатной, враскачку, походочкой, сел на стул, положил повестку, по-хозяйски осмотрелся. Хмыкнул.
— Бедно живешь, начальник. Хата так себе. У меня стол и то больше…
Поздороваться он забыл. Или не посчитал нужным.
— Так и нары у тебя, наверное, пошире, — холодно ответил Лис, поигрывая ручкой. — И параша, небось, золотая. Одно плохо — в камере привыкать трудно будет. Там на обычной параше сидеть придется, Гаркушин!
Гарик криво усмехнулся.
— При чем здесь параша и нары? Какая камера? У меня честный бизнес… И три адвоката!
Гарик изобразил на лице холодное высокомерие. Вообще, надо сказать, за последнее время он сильно изменился. С тех пор как Гарик возглавил речпортовскую группировку, он стал по-другому одеваться — вон какой дорогущий костюм напялил, даром, что сидит, как на корове седло! И говорить стал уверенно и важно, и манеры стали вальяжными, какие бывают у больших руководителей… Причем у тех, которые никогда и не ожидали своего возвышения.
— Зачем звал, начальник? — строго спросил бригадир, будто это он вызвал Лиса повесткой. И выдвинул массивную нижнюю челюсть, словно готовый к атаке бульдог.
Коренев открыл розыскное дело, достал фотокарточку и положил на стол.
— Узнаешь?
Это было фото Тихомирова, выданное его матерью. Киллер сидел за барной стойкой где-то в Турции, держась за пивной бокал, и хмуро пялился в камеру. Зрачки отсвечивали красным.
Гарик слегка наклонил голову, посмотрел на снимок без всякого любопытства. Пожал плечами.
— А кто это такой?
— Еж.
Гарик поднял глаза от снимка, посмотрел Лису в глаза и нагло ухмыльнулся.
— Похож на артиста одного, — сказал он. — Подонков всяких играл. Не помню только фамилию.
— Тихомиров его фамилия. Он действительно из подонков. Только он такой же артист, как ты режиссер.
Гарик помрачнел. Фамилии Ежа даже он не знал, и такая осведомленность начальника УР его сильно насторожила. Что он такого раскопал?
— Хватит загадки загадывать, — процедил Гарик.
— А никаких загадок и нет. Ты режиссер, придумал сцену, выписал артиста, он эту сцену сыграл, а потом… Куда он потом подевался?
— Не вешай лапшу, начальник! Не знаю я этого типа.
Лис усмехнулся.
— Странно! А я вот буквально вчера беседовал с человеком, который видел вас вместе осенью 2008-го на судовом кладбище! Тебя и артиста твоего! Как же так, Гаркушин?
— Начхать, кто и с кем меня видел! Я тебе уже ответил. К тому же в отстойнике я вообще не бываю! Чего мне там делать? Бомжей гонять? Так это твоя работа, а не моя!
Он держался уверенно, лицом не суетился, даже не пытался изобразить из себя невинную овечку. Скорее изображал травленого волка, которого просто так не возьмешь.
— А если я очняк проведу? Ты как, Гаркушин, не возражаешь?
Лис внимательно наблюдал за ним, но Гарик не дрогнул ни единым лицевым мускулом.
— Проводи что хочешь! — буркнул он. — Мне фиолетово!
Но глаза метнулись: туда-сюда! Взглядом управлять труднее, чем мускулами.
Лис поднял трубку внутренней связи.
— Заводи свидетеля!
Точнее было сказать — лжесвидетеля. Накануне Лис договорился с охотником за цветным металлом Халиловым, чтобы он подтвердил одну-единственную вещь. Не для следствия и суда — исключительно для Гарика. Чтобы запудрить ему мозги и взять на понт.
Дверь кабинета распахнулась, и Волошин ввел «свидетеля». Его не приводили в порядок — та же длинная желтая куртка, тот же тросик в штанах, та же щетина, те же грязные потеки на острых скулах. Словом, он был «в образе».
— Заходи, Леша, — приветливо, даже слишком, сказал Лис. — Посмотри, ты знаешь этого человека?
Халилов должен был обойти стул с Гариком, внимательно осмотреть бригадира с головы до ног, задуматься, почесать в затылке или поковыряться в носу и раздумчиво сказать: «Дык, это он на том пароходе был, на „Горьком“. А с ним еще один, в черной одеже…» И посмотрев на предъявленный Лисом снимок, добавить: «Точно, вот с этим самым!» На репетиции все прошло гладко, а сейчас, перед тем как получить обещанные пять тысяч рублей, Халилов должен был сыграть не хуже любого профессионального артиста.
Но вся жизнь состоит из непредвиденных случайностей, причем проявляются они в самое неподходящее время. Начальник уголовного розыска Коренев знал это лучше многих. Сейчас ему пришлось еще раз убедиться в справедливости этой закономерности.
Халилов обошел стул, посмотрел на Гарика, и тут же лицо его исказилось, в бессмысленных глазах метнулся ужас.
— Не знаю я его! — истерично заорал бомж. — Никогда не видел! И вообще никого не видел! Лучше сажайте, я отсижу! Не знаю никого-о!
С Халиловым началась истерика, и Волошин с трудом вывел его из кабинета.
Бригадир речпортовских сидел неподвижно, как каменное изваяние бульдога.
— Что, начальник, не вышло? — с усмешкой спросил он. — Теперь твои мусорские прокладки не работают. Время другое, люди другие. И мусарня изменилась, и «деловые» уже не те, что раньше. На пенсию тебе пора, мусор! Давай, отмечай повестку, и я пошел!
Лис вздохнул, стараясь, чтобы это выглядело естественно. Про то, что времена изменились и он устарел, ему говорили начальники, так считали и молодые подчиненные, а теперь он услышал это от криминального авторитета. Наверное, они правы. Есть поговорка: «Если третий человек говорит, что ты пьян, заканчивай спорить и ложись отсыпаться…»
— На пенсию так на пенсию, — сдерживаясь, сказал он. — Только к этому разговору мы с тобой еще вернемся!
— Да хоть каждый день, — кивнул Гарик. — Только попусту меня больше не гоняй. Веди свидетелей, проводи опознание, ордер на стол! Иначе скажу своему адвокату — пусть на тебя жалобу пишет. Вы же все аттестацию ждете? Как раз и получишь сюрприз…
Лис откинулся на спинку кресла и внимательно разглядывал бригадира речпортовских. Его подозрения переросли в уверенность: это Гарик заказал Валета Ежу, а после прикончил исполнителя и спрятал концы в воду. Он хорошо обставился, потому и держится так уверенно. Но больше в Тиходонске нет человека, которому была бы выгодна эта комбинация. Хотя доказательств, очевидно, собрать не удастся. Что ж, есть и другие методы…
— Чего ты тут раскомандовался, Гаркушин? — сказал он спокойно. — Ордер тебе на стол, свидетелей подавай… Ты что, прокурором заделался? Или начальником ГУВД? Ты бандит, а я офицер, вот и веди себя соответственно. Никаких новых времен для меня нет — заруби это себе на носу! Еж — высокопрофессиональный киллер, и в Тиходонск приехал не просто так! И не по простому совпадению как раз в это время Валета убили!
Он навалился грудью на стол, поймал затравленный взгляд бригадира.
— Как считаешь, Гаркушин? Не случайно? Интересно, что братва на этот расклад скажет?
Да, глаза выдают глубоко скрытые чувства. И Лис понял, что он не ошибся. Только догадки к делу не пришьешь, а выражение взгляда доказательством не является. Но Гарик понял, что он понял. И зло окрысился:
— Хватит, мусор, порожняки гнать! Давай пропуск на выход!
— Порвут тебя, Гаркушин, на куски порвут!
Лис взял повестку, подписал, швырнул… Листок бумаги не долетел и спланировал Гарику под ноги.
— Все, Гаркушин, топай отсюда. Подумай над тем, что я сказал.
Гарик побелел — то ли от страха, то ли от бешенства. Выдержка, похоже, изменила ему. Сжатые в кулаки руки дернулись, по лицу пробежала судорога.
— Ну, что уставился, как хер на бритву? — Лис с усмешкой наблюдал за ним. — Или думаешь, что можно меня грохнуть и все будет хорошо? Не выйдет, я же всегда страхуюсь. Иди, думай!
Гарик нагнулся, поднял повестку и волчьей походкой вышел из кабинета.
* * *
Степашка и Мокей ждали на улице, в стороне от здания УВД. Самоха на «линкольне» укатил в гараж менять какое-то реле, сказал, что вернется раньше, чем шеф выйдет. Так что охладиться было негде, стояли на жаре. Не в ментовку же идти! Тем более, что могучий сержант в бронежилете и с автоматом у входа их бы туда не пустил.
У Степашки нос сразу покраснел, и щеки, и лоб — короче, вся рожа покраснела и потом покрылась. А у Мокея ничего не покраснело. Мокей объяснил, что у него нордический тип организма, капилляры спрятаны глубоко. А у Степашки, значит, тип другой, не нордический. Какой-нибудь восточный. Может, даже африканский. Степашка с таким объяснением не согласился. Он сказал, что весь пот у него от шрамов, которые остались после того выстрела из «травматики», ну тогда, на 31-й линии. Это заслуженные шрамы, нехер гнать. А Мокей просто разжирел, у него всюду сало, даже на морде. Поэтому он не потеет. Обезьяны тоже не потеют — у них что, тоже организм нордический? Мокей на это сказал, что у него тоже шрамы есть, ему тогда на 31-й линии ножиком бок покромсали, это тебе не «травматика» какая-нибудь, он чуть не сдох… В поисках истины они едва не подрались, но потом Степашка достал из кармана фляжку с виски, и через какое-то время оба пришли в хорошее расположение духа. А тут и Самоха отзвонился: сообщил, что мчит обратно. Пацаны обрадовались: одной проблемой меньше.
Но Самоха не успел. Гарик вылетел из тяжелых дверей так, будто ему дали пинка под зад. Бульдожья челюсть выставлена вперед, глаза зло прищурены, желваки вздулись…
— Где машина?! — рявкнул он и протянул руку. — Давай ствол!
— Здесь?! — удивился Мокей. — Стремно…
— Давай! — бригадир распахнул пиджак, и Мокей, озираясь, сунул пистолет ему во внутренний карман.
— Машина где?! — повторил Гарик.
— Щ-щас будет! — кивнул Степашка. И пояснил: — Самоха в гараж ездил, чиниться. Мухой летит обратно!
Гарик наклонился, раздул ноздри.
— Вы тут бухали, что ли?!
— Так по грамульке… — начал объяснять Степашка, но не успел закончить.
Клац! Кулак бригадира врезался ему в скулу и опрокинул на грязный асфальт.
Бум! Второй удар пришелся Мокею в грудь, и тот, отлетев, тоже упал на землю.
— Совсем охренели, блить! Я в уголовке парюсь, от постановок ментовских отбиваюсь, а они бухают! Охранники, блить! Машины нет! Стоят бухие, лыка не вяжут! На хера вы мне такие сдались! Все, хватит, уволены! И Самохе передайте, что он тоже может идти в жопу! Все уволены нах!
Пока Степашка с Мокеем поднимались, отряхивались, охали, Гарик вышел на проезжую часть, требовательно вскинул руку и прыгнул в потрепанное такси.
— Гони прямо!
Брошенные охранники постепенно приходили в себя.
— Ох, чуть не убил, — пожаловался Мокей, обхватив себя руками и пытаясь выпрямиться. — Аж ребра захрустели…
— Тебя хоть не в рожу, — жалобно закряхтел Степашка. — Хорошо в нос не попал, сломал бы… Чего это он так озверел?
— Точно озверел! Мы же все при стволах, а он на глазах ментов рожи бьет…
Сержант у входа смотрел на них и презрительно усмехался.
— Да-а-а… Рожи ладно… Он же нас уволил… — простонал Степашка.
— Ерунда, — сказал Мокей, растирая грудь. — Отойдет, остынет, и все будет ништяк. Ему иногда надо кому-то рожу набить, чтобы давление сбросить…
— А что, у него давление повышенное? — спросил Степашка, осторожно ощупывая ушибленную скулу.
— Чё, я ему мерил? Наверное…
— Гля, и у меня тоже… Когда валерьянкин корень завариваю, то помогает. Так оно же некогда… На работе где я его пить буду?
— Да носи во фляжке вместо виски и пей! — неблагодарно сказал Мокей вместо сочувствия.
Степашка хотел что-то возразить, но тут рядом резко затормозил черный «линкольн».
— Шеф еще не пришел? — крикнул Самоха.
— Пришел, — мрачно сказал Степашка. — И ушел. А ты уволен нах. И мы тоже. Только нам еще и трендюлей навешали…
— Чего?!
— Чего слышал. Он в последнее время совсем оборзел. Двинули обратно в офис, будем стараться, пусть видит, что мы все осознали… Может, передумает…
Степашка и Мокей забрались в прохладный уютный салон. «Линкольн» мягко тронулся, вскоре за окном замелькали разноцветные огни Магистрального проспекта.
— Так, где Гарик-то? — все никак не догонял Самоха. — На чем он поехал?
— Где, где… Сел к какому-то бомбиле в «жигуль» и укатил, — объяснил Мокей и тяжело вздохнул. — Только мне знаете, за что обидно?
— Ясно, за что… Что по роже схлопотал!
— Да нет… При нашей работе это дело обычное…
— А чего тогда?
— Того, что мы — заслуженные пацаны! А нас собственный бригадир бьет по мордам! За что? Мы ветераны бригады…
— Ага, ветераны, — кивнул Степашка. — Пенсия, паек и в поликлинику без очереди… А вместо того — под зад коленом!
— Не ссыте, обойдется! — оптимистично сказал Самоха, которому меньше досталось и который потому был настроен более оптимистично.
* * *
Давление у Гарика не зашкаливало и со здоровьем все было в порядке. С настроением дела обстояли хуже. Не потому, что Лис по нервам поездил, — это дело обычное. Потому, что раскопал он глубоко закопанное… Ежа раскопал!
Гарик сидел на продавленном заднем сиденье «жигуленка», смотрел в окно и про себя ругался последними словами. Как смог мент это сделать? Недаром говорят, что он лучший сыскарь в Тиходонске!
Гарик выругался вслух.
Пожилой худощавый водитель с кавказским типом лица и неухоженными усами то и дело поглядывал на него в зеркало заднего обзора и сочувственно качал головой. Теперь он не выдержал:
— Тебе плохо, дорогой, эй? Хочешь, музыку веселую включу?
— Я тебе, блить, такую музыку покажу! — Гарик взорвался, двинул кулаком в спинку водительского сиденья.
«Жигуль» дернулся, притормозил, сзади раздраженно фа-факнули.
— Рули давай, не отвлекайся! Еще один выискался, блить, умный!!
Теперь испуганный водитель газанул что было мочи, машина понеслась вперед, стремительно лавируя в потоке.
— Куда ехать, дорогой? Твое «прямо» уже заканчивается…
— Крути по центру! — процедил Гарик. — И на дорогу пялься, а не на меня! Вмажешься куда-нибудь — я первый тебе глаз на жопу натяну!
…В общем, Гарик не зря психовал. Основания были. Это не раздражение уже, не обычная вспышка ярости. Священный гнев, вот что это такое. Или… Обычный страх. Паника. Но в этом Гарик себе никогда бы не признался. Подумаешь, Лис его расколоть хотел, на пушку хотел взять, даже какого-то дятла приготовил! Только ничего не вышло. Руки коротки! И нет у него на руках ничего. Видеть их с Ежом никто не мог, ни одна живая душа… Кроме крыс. Еж мертв, крысы не расскажут…
Вроде все правильно, все в порядке… А на самом деле нет, до порядка далеко! И не потому, что тюрьмой пахнет, нет, «доказов» у них никаких нет, не будет, и быть не может! А потому плохо, что если до пацанов дойдет, то ему обязательно предъяву кинут. Бригада не суд, тут крючкотворства всякого нет, и доказательства с подписями и печатями пацанам не нужны: тут другие доказательства… Чего ради чистодел Еж оказался в Тиходонске как раз тогда, когда грохнули Валета? Значит, Питон не при делах был? И волына, которую Гарик самолично ему в вазу засунул, — это подстава? Действительно, зачем хранить дома такую улику? Сбросил бы в Дон — и концы в воду! А если не Питон, то кто? Кому выгодно было Валета убрать? Тут все в Гарика и упирается, а значит, и базару конец…
Плохо еще и то, что речпортовские Валета до сих пор помнят, сравнивают их — бывшего бригадира и нынешнего. И сравнение не в пользу Гарика: Валет со своими помягче обходился — не орал постоянно, в рожу никого не бил, подарки на дни рождения всегда дарил, про жен и детей интересовался. Потому-то Мокей со Степашкой спокойно бухают, пока он в ментовке на допросе, потому-то Самоха катается по городу в свое удовольствие. Уважения нет. А Кащей? А Корниловы, браты-акробаты? Кто-нибудь из них проявил себя по-настоящему, кто-нибудь доказал свою преданность ему, Гарику? Хрен-с-два! Ведь тех отморозков малолетних так и не нашли, не вычислили! Только изображали рвение, зыркалы пялили… Валета они любили, старались для него. А с Гариком, значит, просто вид делают, отрабатывают номера, да и все… Значит…
Такси нарезало круг за кругом по центру города. Водила испуганно поглядывал в зеркальце, но молчал. Он уже не рад был, что взял такого пассажира.
— Бар «Три сестры знаешь»? — спросил Гарик. — Давай туда!
— Сделаем, командир!
…Значит, надо разгонять всю старую гвардию! Степашка с Мокеем второй раз подставились, с них и начать. Да Самоху заодно выгнать. А потом остальных, кто Валета хорошо знал.
А новых набрать, по шерсти погладить — оклады, тачки приличные, премии, чтобы ему лично были обязаны, чтобы лично его ценили. А Валет для них — никто, они его не видели, не помнили и, как звать, не знают. Тогда, если пойдет накат из прошлого, польются помои всякие — никто ворошить эту грязь не станет… Правда, один человек станет — Ванька Боцман! Хотя тоже не факт. Он за отца Питона грохнул, срок отволок, а теперь должен признаться сам себе, что все это зря?! Не поверит Ванька в новый поворот. А если и поверит… С одним человеком проще разбираться, чем с целой бригадой!
— Приехали, командир, — почтительно доложил водитель, останавливаясь напротив краснокирпичного дома в стиле «русский модерн», фасад которого украшала неоновая вывеска «Три сестры. Стриптиз-бар». Перед входом стояли три подтянутых, хищных, похожих на ухоженных доберманов, крепкоплечих парня в черных костюмах.
— Видишь, какие должны быть охранники! — наставительно сказал Гарик. — Не то что мои охламоны!
Водила втянул голову в плечи и ничего не ответил. Гарик въехал, что за рулем не Самоха и не Степашка, однако не смутился. Сидящий за рулем — существо неодушевленное, пусть слушает да сопит в две дырочки…
— Ладно, держи. Сдачи не надо! — жестом Рокфеллера он протянул мятую сотню. Это было раз в пять меньше, чем он накрутил по центру. Но усатый возражать не стал, напротив, сказал «спасибо».
Гарик вылез из машины и перешел улицу.
Его здесь хорошо знали.
— Добрый вечер, Николай Николаевич!
Парни в черных костюмах почтительно раскланивались и улыбались.
Гарик задержался возле одного, с бейджиком «Евгений», взял его за пуговицу, дружески улыбнулся, чтобы прогнать обычное пугающее выражение. Для этого ему пришлось сделать над собой усилие, и то получилось не очень хорошо.
— Хорошая работа нужна? Тебе сколько здесь платят?
— Двадцать тысяч в месяц. Иногда премии бывают, — растерянно проговорил тот.
— Будешь меня возить и охранять. Хорошая машина, почет и уважение, оклад три тысячи долларов плюс бонусы. Что скажешь, Женя?
Коллеги Евгения внимательно прислушивались к разговору.
— Ну, я не знаю… Как-то не думал… Хотя у нас и платят нерегулярно, и сокращения намечаются…
— Вот и подумай, — веско сказал Гарик. — Надумаешь — сегодня и приступишь.
Он осмотрел остальных двух охранников, они казались весьма заинтересованными.
— И вы подумайте. Условия те же! И товарищей поспрашивайте. У меня сейчас набор новых сотрудников. Но надо будет конкурс выдержать…
Гарик вошел в распахнутую дверь, за спиной охранники оживленно обсуждали неожиданное и щедрое предложение.
В просторном вестибюле царил красноватый сумрак, пряно пахло духами и сигарами. Молодой, нарядный, как артист, гардеробщик выскочил из-за своего барьера, согнулся в поклоне, благоговейно принял барски протянутый пиджак. Это был «прикол» Гарика: он нарочно раздевался до рубахи, показывая, что пришел к себе домой.
— Тяжелый! — приятно улыбаясь, отметил гардеробщик. — Ключи, наверное?
— Ах да, забыл…
Гарик извлек из внутреннего кармана «ПМ», привычно сунул за пояс, прикрыл выпрастанной из-под ремня рубахой. Гардеробщик-«артист» напрягся и отвел глаза.
— Точно, ключи! — Гарик усмехнулся своей обычной пугающей улыбкой и прошел в полутемный зал, где заняты были только четыре столика — еще рано.
Чувственная музыка, пропитанный табаком и эротикой воздух. В ярко освещенном круге у шеста, одетые в красные ниточки и огромные прозрачные «платформы» с высоченными каблуками, работали девочки. Надя-Ромашка и незнакомая китаянка изображали страстную межрасовую приязнь. Ромашка узнала его, оскалила мелкие зубки. Появился администратор, проводил Гарика за его любимый стол в темном углу, из которого хорошо виден весь зал. Рысью подбежал официант с бутылкой «Тиходонца» и тонко напластанным на тарелке золотистым балыком: извольте-с, Николай Николаевич…
Привычное уважительное отношение и расслабляющая обстановка подействовали: он почти успокоился. В конце концов, нерешаемых проблем нет. Если, конечно, есть бабло, «пушки» и связи. И путь он наметил правильный: радикально обновить кадры. Пустить свежую кровь. И работать по-новому… Вот как Каскет… И вообще, почему бы не сойтись с Каскетом поближе? Что он лично ему плохого сделал? Да ничего! Каскету поддержка местных нужна, а ему связи с московскими ворами тоже не помешают. И потом, им на двоих денег в Тиходонске хватит. А остальные пусть сами о себе заботятся!
Неожиданная мысль понравилась. Гарик со вкусом опрокинул в себя рюмку водки, с удовольствием закусил. Обвел глазами зал. Бар «Три сестры» открыли совсем недавно два молодых москвича. Под крышей Каскета, разумеется. Зал уютный, современный, хорошие телки, качественная жратва, дорогое пойло, модный музон, все такое. Европа, одним словом. У стойки и возле сцены дежурили четверо парней в форменных черных костюмах с яркими бейджиками на груди (мода последнего времени), фильтровали взглядами зал, время от времени перебрасывались парой фраз с администратором по скрытой рации. Гарик хотел себе таких же — спортивных, трезвых, молодых. Для которых что Валет, что Питон, что Еж, что Лис, что тибетский лама — все едино. Только хозяин, и больше никто.
К парням с бейджиками подошел Евгений, они, склонив головы, зашептались, несколько раз вроде незаметно посмотрев на бригадира речпортовских. Потом Евгений направился к его столику, почтительно замер в метре, склонил голову.
— Мы согласны, Николай Николаевич! — доложил он. — И другие ребята, думаю, согласятся. Только про характер работы беспокоятся…
— Не парьтесь, разберемся. У меня разная работа есть, для разных людей, — Гарик достал телефон, набрал номер Самохи. — И оплачивается она по-разному. За самую серьезную пацаны дерутся, да не каждого я допускаю. Но у вас самая простая работа будет. Для начала. Пока сами не захотите.
— Самоха? — сказал он в трубку. — Подгони машину в «Три сестры». Прямо сейчас. Там на входе парень, Евгений, отдашь ему ключи, оставишь машину. А ты иди куда хочешь. Нет, не понадобишься. Все!
Он отключился, полез в задний карман, вынул денежную «котлету», отсчитал десять стодолларовых бумажек, протянул.
— Это аванс. Сегодня повезешь меня домой. Все ясно?
— Ясно, — Евгений вытер вспотевший лоб. Никогда еще его жизнь не изменялась так стремительно.
— Ну и хорошо. Иди, встречай «точилу». «Линкольн-навигатор», ноль-ноль восемь…
— Есть!
Новый шофер-телохранитель молодцевато развернулся и направился к выходу. Он по всем статьям превосходил Самоху, Мокея и Степашку вместе взятых.
Гарик с удовольствием выпил две рюмки подряд. Его план начал так быстро реализовываться, что он испытывал полное удовлетворение. Подозвав официанта, заказал хорошо прожаренный стейк и соленья под водочку.
Какой-то парень уверенной босяцкой походкой проплыл в полумраке мимо. В его облике было что-то знакомое. Гарик напрягся. Похоже, это Ванька Боцман! Легок на помине…
Говорят, Босой взял его под свое дряхлое крыло, в охрану, рядовым бойцом. Оба дураки. Ванька дурак, что на низкую должность согласился, хотя авторитет себе заработал, мог бы собственную «бригаду» собрать. А Босой дурак… потому что просто дурак.
Но настроение испортилось. Гарик любил расслабиться в «Трех сестрах», поглазеть на Ромашкину задницу, на Алевтинину грудь, а по настроению и подержаться за то и другое… Ну, и просто — нравилось ему здесь. Вот только встречаться с сыном Валета Гарик не хотел. Не потому что боялся… Еще чего! Гарик никого не боится — ни Боцмана, ни Босого, ни Лиса, ни Каскета. В гробу он их всех видал! Просто не хочет. Скажем так: Ванькина рожа портит ему приятный вечер. Хотя вины никакой он перед ним не чувствует, «духовитость» его ни в грош не ставит и вообще с удовольствием отправил бы его вслед за папашей. Интересно, с кем он здесь?
Гарик повернул голову, всмотрелся. Боцман сидел прямо у подиума в компании двух гориллоподобных существ. Горилл этих он знал, это Болик и Лёлик, стероидные дебилы-близнецы, их ни с кем в Тиходонске не спутаешь. Странно, что Боцман крутится в их компании. Да и выглядит он как-то непривычно… Погрузнел, что ли, раздался вширь. Но главное не это, главное, что Боцман пялился на Гарика (по крайней мере так тому показалось), и пялился довольно нахально. С вызовом.
А что, если… В голову пришла столь неожиданная мысль, что он даже на миг протрезвел. В Тиходонское болото сейчас кинули большой камень, взбаламутили спокойную поверхность, лягушки брызнули по камышам, притаились, даже квакать стали потише… Ждут: что дальше будет? Антон их в кучу собирает, они не собираются… Только передел в городе все равно будет, и никакая война местным не поможет: Каскет все равно верх возьмет… Вот и надо сейчас к нему перекинуться! Первым, пока другие не опомнились…
В это время заиграла восточная тема, на подиум вышла Алевтина с красными кисточками на сосках — ее коронный номер… Гарик поднял руку и сказал подбежавшему официанту:
— Пусть Алевтина подойдет. Я ей приватный танец закажу.
— Сделаем, Николай Николаевич!
Гарик опять налил себе одну за другой две рюмки, выпил. Выпил и третью. В голове приятно шумело, по жилам разлилось приятное тепло, в голове проносились приятные видения: обнаженное тело Алевтины, ее гладкие ноги, полная упругая грудь… Но приятные мысли сбивались на суровую прозу жизни.
Каскет должен обрадоваться такому раскладу, и этим можно воспользоваться… Только как? Да очень просто: пусть поможет ему, Гарику речпортовскому, авторитетному пацану, надеть воровскую корону! По трезвянке он бы до такого не додумался, но сейчас идея показалась вполне реальной… А что? Мало ли в последнее время развелось «апельсинов»… А он, Гарик, не какой-нибудь фофан, он авторитет! И корона этот авторитет укрепит, возможности расширит… Вот тогда он и возьмет весь город под себя…
Алевтина закончила номер, спустилась с подиума и направилась к Гарику. Но у столика дебилов ее схватили за руку. И схватил именно Боцман! Кровь ударила в голову. Ах ты, сука! Совсем рамсы попутал!
Гарик вскочил, опрокинув стул, и, схватив недопитую бутылку, быстро направился к наглецам. Девушка тщетно пыталась вырваться, Болик и Лёлик хохотали и щупали ее за разные места.
— Вы что, шелупень парашная, беспредел творите?! — страшным, перекрывающим музыку голосом заорал он, нацеливаясь бутылкой в голову Боцмана. — А ну, уберите грабли, козлы!
Но произошло то, чего Гарик никак не ожидал. Он подошел вплотную, он ясно видел перед собой Болика и Лёлика, у которых рты перепачканы кетчупом и жиром, а в глазах плещется тупая животная радость. Но вместо Боцмана там сидел другой парень, тоже из команды Босого, Гарик не помнил, как его звать. Мелкая сошка, как и эти два клоуна. Но это был не Боцман. Точно не Боцман, хоть ты тресни.
Гарик остановился перед ними, стоял и смотрел, пытаясь догнать: то ли он обознался, то ли произошло чудо и Боцман испарился, как гласит тот самый закон.
— Эй, кончай зырками сверкать, братан. Она ж тебе не жена! — сказал этот парень, и Гарик сразу вспомнил, что звать его Колотуха.
— А может, они поженились! — сказал Болик, и оба дебила заржали, а через секунду заржал и Колотуха, старательно засовывая палец под нижнюю ниточку Алевтины.
Этого оказалось вполне достаточно. Гарик сделал еще полшага и со всей силы ударил Колотуху бутылкой по голове. Зазвенело стекло, голова Колотухи облилась кровью, хотя остатки «Тиходонца» тут же продезинфицировали рану. Он отпустил Алевтину и медленно сполз на пол.
— На кого прете? На речпортовского короля?! — Гарик двинул ногой по столу. Зазвенела посуда, полетели на пол приборы.
— Да я всего Тиходонска король!
Острым осколком горлышка он ткнул в руку одного из стероидных братцев (кажется, Лёлика), опять брызнула кровь, тот заревел, вскочил, в невредимой руке щелкнул выкидной нож. Алевтина с визгом убежала, Болик тоже заревел и, как танк, бросился на обидчика. Гарик отступил, быстро достал свой «макар», без предупреждения выстрелил в пол. Брызнули в стороны осколки плитки «версаче». Визг и рев сразу прекратились — тишина. Только Болик вдруг вскрикнул жалобно, как раненый заяц, запрыгал на одной ноге, завалился на стул. Лёлику явно не хотелось, но он все-таки шагнул вперед со своим ножом. Он держал его по-детски, будто собрался резать шницель на тарелке. Из левой руки обильно течет кровь, рожа трясется, будто он уже обосрался раз десять. Гарик даже оскалился от удовольствия, навел «макар» в широкую накачанную грудь.
— А ну, брось пику!
Он бы с удовольствием снова нажал спуск, был бы повод. Но дзынькнула сталь, выкидуха запрыгала по полу. Лёлик присел, закрыв голову руками. Все!
Победитель Гарик торжественно возвышался над побежденными. Из-под сведенных бровей хищно блестели маленькие глазки, огромная нижняя челюсть выдвинута вперед. Казалось, еще секунда — и, разрывая одежду, вылезут наружу обросшие шерстью мослы, почернеют губы, вылезут когти и клыки: Гарик Речпортовский обернется страшным волчиной-упырем…
В баре вспыхнула паника. Посетители вскочили с мест, шарахнулись к выходу. Девчонки рабочие места не покидали: напротив, они высыпали на подиум — и Алевтина, и Надя, и Верунчик, и неизвестная китаянка, и какая-то рыжая, сгрудились возле шеста, обнявшись, как будто иллюстрировали песню «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“…» Но патриотический смысл сцены портили стриптизерский шест вместо мачты, шнурки вместо одежды, а особенно легкомысленные кисточки, подрагивающие на грудях Алевтины.
«Доберманы» вели себя грамотно: потихоньку оттирали оставшихся людей в сторону черного хода.
— Спрячьте ствол, Николай Николаевич! — крикнул один из охранников. — Все в порядке!
Гарик осматривался, оценивая обстановку.
— Теперь в порядке! Теперь все видят, кто здесь главный!
Постояли, поглазели друг на друга. Гарик неожиданно улыбнулся. Медленно, чтобы охранники видели его руки, сунул «макара» за пояс. Взял со стола Колотухи уцелевшую бутылку, посмотрел на этикетку, отпил из горлышка. Остальное вылил на поверженных противников.
— Живите пока, уроды! — проговорил он, поставил бутылку на место, утер рот рукавом дорогой рубашки и неспешно пошел к выходу. Он никого не боялся, а потому не оборачивался. И все видели, что Гарик никого не боится. И все же вряд ли кто-то им восхищался…
— Не, ребята, я к нему не пойду, — сказал один из «доберманов». — Ни за какие «бабки»…
Гарик вышел на крыльцо, жадно вдыхая чистый после прокуренного зала воздух. Бледный гардеробщик нес за ним пиджак. На дороге ждал «линкольн-навигатор», Евгений выскочил навстречу и распахнул дверцу.
— Садитесь, пацаны! — предложил Гарик двоим оставшимся. Но те только отрицательно покрутили головами.
— А чего твои кореша передумали? — спросил он, когда джип тронулся.
Евгений пожал плечами.
— Стрельбы испугались. И вообще… Они на другую работу нацелены…
— Чтобы чистенькими оставаться? — издевательски усмехнулся Гарик. — Чтобы все по закону?
— Ну, типа да…
— А ты чего же?
Евгений снова пожал плечами.
— У меня свадьба скоро… Хороший ресторан снять хочу, невесте — классное платье, достойное кольцо, свадебное путешествие… И квартиру надо нормальную, и чтобы жить прилично…
— Да, тогда ты правильно выбрал, — благодушно сказал Гарик. И распорядился: — Давай домой!
— Это куда?
Он хотел выматерить бестолкового новичка, но вспомнил свой план и сдержался.
— Я покажу, Женя. Рули на набережную. А ребят, таких как ты, подтяни. Ведь многие хотят жить по-человечески.
— Сделаю, Николай Николаевич, — отозвался новый телохранитель. — Я на курсах со многими учился. И многие без работы…
Гарик довольно кивнул. Евгений все хватал на лету, он был сообразительней, опрятней и почтительней, чем Самоха. Да и машину вел гораздо уверенней.
* * *
Они договорились встретиться в «Фобосе». Оксана опоздала на десять минут, что для нее не рекорд. Зато притащила с собой какую-то рыжую девицу в короткой юбке и гетрах в черно-белую полоску. Да, еще на высоченных тонюсеньких «шпильках» стоимостью с «оку».
— Катька, это Илона, — восторженно сообщила она. — О ней «Элитный Тиходонск» целый разворот напечатал, с фотографиями!
Ребенок кивнула, не доставая изо рта соломинку. Ну, напечатал, и что? Пятьдесят тысяч портрет на обложке, тридцатник — хвалебный очерк с четырьмя снимками, пятерка — краткая информация. Так что, бросаться ей на шею и целоваться взасос?
— Ты чего, Катюха? Небось со своим поссорилась?
Оксана кивнула официанту, показала на пальцах: «Два больших!»
Удивленная холодной встречей Илона швырнула на стол свою даже на вид безумно дорогую сумку, сползла на стуле почти до лопаток и вытянула ноги. Ноги были длиннющие, носки туфелек выглядывали с обратной стороны стола. Потом оценивающе осмотрела Ребенка — с ног до головы и обратно — с головы до ног.
— Да, вот, попала в элиту, — изрекла она хрипловатым голосом. — Колян проплатил — и все дела!
У нее были румяные, гладкие щеки с ямочками и холодные змеиные глаза. Стрижка, кажется, называлась «аэродром».
— Это здорово, — сказала Ребенок.
Посмотрела на ее гетры и добавила:
— Аэробикой занимаешься, да?
— Лечебной физкультурой для беременных! — пошутила Илона. И, довольная, рассмеялась.
— Какая аэробика? Какая аэробика? — заверещала Оксана, покрываясь густым румянцем. — Ты чё, Кать, из тундры свалилась? Какая аэробика? Это ж последняя мода, на фиг, ты чё, не видишь?
— А-а, — сказала Ребенок. — Тогда другое дело…
Принесли два огромных «манхэттена». Илона объявила, что это бавленое пойло пить не станет, и вообще, здесь полный отстой, надо знать, куда можно ходить приличным девушкам, а куда — нет. Оксана вместо того, чтобы возмутиться такой наглостью, как обычно, вдруг стала тоже поносить «Фобос»: приборы грязные, официанты сонные, и чего это Катьке взбрело в голову назначать здесь встречу, когда есть более солидные места… Она рисовалась перед Илоной, суетилась и верещала, смотреть было тошно. К тому же она сама здесь назначила. Но спорить Ребенку не хотелось. Она отставила пустой стакан, придвинула к себе «манхэттен», от которого отказалась Илона, и сказала:
— А мне здесь нравится. Классный кабак. И пойло отличное.
Обычно она так не выражается: пойло, кабак. Оксана посмотрела на нее, часто моргая наклеенными ресницами. Она крепко сжимала стакан, не зная — пить или выдержать марку. Ногти у нее тоже были наклеены и украшены выпуклыми розочками.
— Решила напиться, да? Ух ты! Достал совсем, да? — Она повернулась к Илоне и прокомментировала: — У нее муж в два раза старше…
— Ну и что? — пожала плечами та. — Лишь бы не жмот. Карточку без лимита дает — и пусть ему хоть сто лет в обед.
Ребенок знала наперед, что скажет рыжая змея в супермодных гетрах.
— Дает карточку-то?
— Дает.
— Тогда и ты ему давай! И не только ему!
Она широко улыбнулась. Можно было сосчитать все ее зубы и не найти там ни одного пятнышка, ни трещинки, ни намека на желтизну, и даже прийти к выводу, что зубы, скорее всего, вставные.
— Я тоже была замужем, честно! Пельмени даже сварила раз!
Что-то у нее с этими пельменями было связано, что-то особенное, потому что Илона долго ржала, постепенно сползая под стол. Потом она резко выпрямилась и подобрала ноги, словно собралась рассказать подробную историю своего замужества. Но этого, к счастью, не произошло.
— Вот что, девки, — сказала она уже другим тоном. — Поехали со мной по рыбным местам. Может, где-то и клюнет. А нет — разведаем: как там и что…
— По каким местам? — удивилась Ребенок. — На Дон, что ли? Или на пруды?
Оксана и Илона переглянулись и заржали. Оксана все же начала пить и быстро опустошила стакан наполовину.
— Где ты ее взяла? — сквозь смех проговорила рыжая. — Она чё, не рыбалит? Или просто не въезжает? Ты чё, подруга?
Ребенок разозлилась.
— Чего ржешь? Ты знаешь, что такое фобос?
— Да вот же он! — Илона обвела рукой вокруг. У нее тоже были длинные накладные ногти. С такими пельмени не слепишь. Да и вообще, как с ними жить — все забивается… А в туалете как обходиться?
— Это отстойный кабак. Чего тут знать?
— Фобос — это страх. По-гречески.
— Какие мы умные! А зачем мне это знать? Твои древние греки давно вымерли, так что не бери в голову, а бери… Ну, сама знаешь куда.
Оксана захихикала.
Илона продолжала рассматривать Ребенка, будто собиралась ее купить. Или продать.
— Ты телочка ухоженная, фигурка — как у Барби, фейс — как у Белоснежки, и глаза честные, правильные. Олигархия будет стонать и делать все, что скажешь. Только меня слушайся, тогда будешь в шоколаде!
— Ну, если так, то я согласна, — с явной издевкой сказала Ребенок. Но издевку никто не уловил.
— Сейчас Кирюша подъедет, он сегодня снимает элитные интерьеры и нас возьмет, вроде как помощниц.
— Какой Кирюша? — спросила Оксана.
— Фотограф «Элитного Тиходонска». Клевый парень. Он меня фоткал, мы и подружились. Знаешь, какая у него колотушка? Советую попробовать.
Илона усмехнулась, посмотрела на часы и встала:
— Пора. Пошли. Он уже должен быть на месте.
Оксана поспешно допила свой коктейль.
Ребенок продолжала неспешно смаковать напиток.
— А что мне там делать?
— Бросай свое пойло, красотка! — перебила Илона. — Некогда. Там, вполне возможно, угостят.
Они с Оксаной пошли на выход, почему-то не сделав попытки расплатиться. Ребенок смотрела им вслед, радуясь, что рыжая наконец уносит свою змеиную мордочку.
И вдруг услышала свой собственный голос:
— Девчонки, погодите!
Будто под гипнозом она бросила на стол несколько купюр, встала и пошла за ними.
* * *
Кирюша оказался двухметровым худощавым парнем с интеллигентным лицом. Он сидел за рулем не нового «форда», завалив соседнее сиденье аппаратурой.
— Знаете, сколько долларовых миллионеров в Тиходонске? — рассказывал он, осторожно ведя машину в плотном автомобильном потоке на выезд из города.
— Сотни две, если не больше. Но в основном это ребята простые, как валенки: хапнули, отстроили домину, как студенческое общежитие в советские времена, и пьют пиво в беседке. А есть такие, которые любят красоту и изыск, они выбирают архитектора, подбирают проект и строят дворцы в стиле эпохи Возрождения…
— Это чё такое? — спросила Илона.
— Увидишь. Там корчи серьезные, у них запросы не простые. Карракский мрамор, муранское стекло, испанский гранит на внешнюю отделку. Ну и начинка соответствующая — Эрмитаж! Они себе желтой фольгой кухню отделывать не будут… А сусальное золото не жалеют…
— Вот с таким меня познакомь! — Илона хлопнула Кирюшу по плечу.
Тот усмехнулся.
— Мечтать не вредно… Знаешь, сколько таких охотниц?
Оксанка заржала, явно подражая Илоне.
Машина въехала в коттеджный поселок, порыскала по улицам и притормозила перед коваными воротами, за которыми расстилалась неестественно зеленая лужайка. Дорожка из красной брусчатки вела к дому с широким мраморным крыльцом. Ребенок только диву давалась. Ей казалось, что такие дома можно увидеть только в голливудских фильмах.
Трехэтажная махина напоминала замок: два загнутых крыла, центральная часть на пару этажей выше, увенчанная башенкой с остроконечной крышей и флюгером. И ворота — хоть в музей художественной ковки и литья. Но открывать их никто не спешил. Минута, две, три…
— Б…дь! Что, мы так и будем стоять, как лохи?! — вдруг громко возмутилась Илона. — Фафакни им, что ли!
— Все в порядке. Здесь так положено, — спокойно ответил Кирюша. — Ждем.
И тут же кто-то согнутым пальцем постучал в стекло. За окном нарисовалась толстая рожа с беспроводной гарнитурой в ухе. Кирюша опустил стекло и показал какую-то бумагу. Рожа долгим взглядом окинула салон и пассажиров, попросила открыть багажник. Кирюша нажал какую-то кнопку и напряженно уставился в зеркало заднего вида. Через несколько секунд ворота медленно поползли в стороны.
Машина покатилась по брусчатке, заехала под навес и остановилась. На крыльце обнаружились два мужика в темных костюмах. Они стояли в одинаковых позах, широко расставив ноги и сложив руки за спиной.
Кирилл махнул им рукой.
— Я Баскаков из «Элитного Тиходонска»! Я говорил с Георгием Вадимовичем!
Один из охранников едва заметно кивнул, повернулся и стал подниматься по ступенькам. Видимо, это было приглашение.
— Кто такой этот Георгий Вадимович? — тихо спросила Ребенок.
Илона дернула щекой.
— Изосимов. Он общепитовской сетью командует: «Ассортимент», «Сытнолюбов», «Перекус на ходу»… Травит нас всякой фигней… Крутой мужик. Мне кажется, он из хачиков свои котлеты делает…
— Из каких хачиков? — не поняла Ребенок.
Они оказались в просторном мраморном холле, поднимавшемся на трехэтажную высоту. За косым стеклянным потолком плыли темные облака по серому тиходонскому небу. Тихо журчал огромный мраморный фонтан с голой мраморной женщиной посередине. Охранники куда-то исчезли. Рядом с фонтаном в смиренной позе стоял симпатичный парень в костюме и галстуке — как застенчивый жених. Не хватало только букетика фиалок в руках.
«Неужели это и есть Изосимов? — удивилась Ребенок. — Такой молодой?»
— Я Дима, управляющий, — представился парень. — Георгий Вадимович попросил показать вам дом. Вы можете задавать вопросы и фотографировать. В вашем распоряжении сорок минут. На выходе охрана проверит флеш-карту и удалит лишние снимки.
Кирюша без долгих уговоров достал из сумки зеркальный «Никон» и в упор щелкнул управляющего. В журнале он считался лучшим фотографом. Потом стукнул костяшками пальцев по мраморной колонне и деловито произнес:
— Каррара бьянка?
— Нет, это бежевый карибаб из Намибии. Очень редкий мрамор, единственный карьер в мире, — невозмутимо ответил Дима. — Идите за мной.
Экскурсия по «Эрмитажу» началась. Комната за комнатой, зал за залом. Ребенок вскоре перестала их считать. Тем более, при каждой имелась гардеробная и ванная с джакузи. Картины, скульптуры, антиквариат. Пахло невероятной роскошью, какой-то фараонской уверенностью, будто хозяин жилища отмерил себе по меньшей мере тысячу лет жизни… Канадский кедр, махогон, оникс, мрамор, итальянский шелк. Деньги в этом доме, похоже, не считали. Но на фаст-фуде таких не поднимешь! Даже если делать из неведомых хачиков не только котлеты, но и все меню закусочных, все равно столько не наколотишь…
То и дело встречались какие-то тетушки в накрахмаленных чепцах с пылесосами и швабрами в руках. Где-то наверху работал перфоратор — видимо, ремонт еще не был окончен. Кирюша и Дима жонглировали непонятными словами типа «делафон» и «ланвен». Оксана восторженно попискивала, будто испытывая непрерывный оргазм. Илона хладнокровно «расстреливала» интерьеры, более прицельно и расчетливо, чем «Никон» Кирюши.
— Главная фишка, — мимоходом сообщил им Дима, — что здесь четыре скрытых выхода. На всякий случай. Но их фотографировать не будем.
Наконец, они приземлились в просторной столовой, здесь стоял сервировочный столик с напитками и фруктами. Оказалось, прошли только первый этаж. Оксана и Илона шарахнули один за другим два бокала «Мартини». Ребенок пила только сок, в голове и так шумело. Она выглянула во двор. По лужайке, прямо по зеленой траве, шли к дому четверо в темных комбинезонах, с лицами головорезов и при автоматах.
— Там какие-то вооруженные люди! — сказала она Диме.
Он подошел к окну, посмотрел и задернул штору.
— Это наши работники, не беспокойтесь. Они обеспечивают безопасность.
Ребенок поймала на себе его внимательный взгляд.
— Кстати, хозяйки в доме до сих пор нет, только прислуга, — сказал он. — И обстановка, по сути, холостяцкая. Вы обратили внимание?
— Да, очень скромно! — хищно оскалилась Илона. — Здесь целый полк холостяков мог бы жить и не тужить!
— Иногда Георгию Вадимовичу бывает одиноко, что неудивительно, — продолжал Дима. — Человек он занятой, но гостям всегда рад. Особенно если это молодые симпатичные девушки… Кстати, у него правило: никого из гостей он не отпускает без ценного подарка.
Управляющий опять просверлил взглядом Ребенка.
— Так что вы всегда можете позвонить мне и согласовать время и день…
Предложение было недвусмысленным. И слишком уж деловым, пожалуй. Ребенку стало смешно, но потом она вспомнила про головорезов во дворе. Да, подумала она, тут без подарка не отпустят, это точно. Даже если очень попросишь.
Но ее спутницы хотя пришли к тому же выводу, но с противоположным решением.
— Запишите меня прямо сейчас! — радостно объявила Оксана. — Сегодня я совершенно свободна! И завтра тоже! Я поговорю с ним насчет благотворительности!
— Можешь и меня записать, — важно кивнула Илона. — Для Георгия Вадимовича я найду время…
Дима кивнул, что-то пометил на своем смартфоне, затем вручил всем визитки. Но время вышло, и вскоре они покинули гостеприимный замок. Перед этим охранники внимательно изучили Кирюшину флеш-карту и без лишних объяснений удалили несколько снимков.
Следующий адрес находился в районе Зоологического сада — квартира популярного певца и шоумена, которого Ребенок почему-то всегда считала московским. В смысле, москвичом. Оказалось, что он — коренной тиходонец и, хотя большую часть времени проводит в столице, любит иногда наведаться на родину. Илона запросто звала его Степиком, как хорошего знакомого.
Здесь их никто не обыскивал. Да и это было бы бессмысленно: у Степика день рождения, народу тьма, все пьяные, музыка гремит. Квартира занимала два последних этажа в элитном доме, имела выход на крышу. Там под навесом был оборудован бассейн с подогревом, стояло что-то вроде африканского бунгало и росли деревья. В бунгало за стойкой обитал веселый бармен, который раздавал всем напитки, в бассейне плавали голышом парни с девушками, а также совершенно пьяная дама в деловом костюме.
— Вот как живут люди! Учись! — орала Илона, перекрикивая звуки музыки. — Хоть сдохни, но будь счастлив! Поняла?
Она затащила Ребенка в бунгало и потребовала у бармена бутылку «Боланже». Тот начал было отнекиваться, но пришел Степик, и проблема сразу решилась. Ребенок никогда не пила такого дорогого шампанского, она даже не знала, что это такое. Ей понравилось. Оксанка перешла к более серьезным напиткам, а потом разделась до трусов и полезла в бассейн обниматься с каким-то продюсером.
Тут позвонил Филипп.
— Ты где?
Ребенок успела забежать в ванную, закрыла дверь, чтобы не проникала музыка.
— Да где я могу быть, Фил? В библиотеке…
Ей казалось, что обман немедленно раскроется, но нет, обошлось. Они поговорили как обычно, и она с облегчением отключилась. Она вернулась в шум веселья.
Неожиданно возник совершенно трезвый Кирюша и сказал, что почти все отснял. Ребенок с Илоной пошли снова искать Степика, а потом осматривали квартиру. Из этой экскурсии, правда, запомнилась только огромная, овальная то ли спальня, то ли гостиная с розовыми диванами. На диванах кто-то занимался любовью, а стеклянный столик был засыпан дорожками из белого порошка. Правда, к тому моменту, когда они добрались до этой гостиной, на такие мелочи уже как-то перестали обращать внимание…
Распрощавшись со Степиком, помчались в район Свердловского сквера, в «Шамбалу». Это квартал дорогих особняков, царство преуспевающей городской богемы, галерейщиков и коллекционеров. В беломраморной вилле их принимал сам Михаил Яковлевич Нобельзон, владелец крупнейшего в России частного собрания немецких экспрессионистов.
— Кто такие эти экспрессионисты? — шепотом поинтересовалась Ребенок.
— Ну, такие, прикинутые… — туманно поведала Илона. — Короче, дозу на грудь и пошли махать кистью.
Два верхних этажа у Михаила Яковлевича отведены под картины, там постоянный уровень влажности, там нельзя находиться в верхней одежде и собираться группами более шести человек, потому что испарения. Сам хозяин вместе с прислугой ютился на первом этаже, среди бесчисленных анфилад, умноженных венецианскими зеркалами, ломберных столиков и мебельных гарнитуров эпохи Марии Антуанетты. Спал Михаил Яковлевич в алькове три на три метра, куда надо подниматься по ступенькам. Рядом с кроватью, на резной лакированной тумбочке стоял даже на вид дорогой сосуд мейсенского фарфора с монограммой князя Николая Юсупова.
— Это ночной горшок, — сдержанно пояснил хозяин. — Произведение искусства. Очень дорогой. В мировых каталогах — до ста тысяч…
— Да ну? — удивилась Илона. — Интересно было бы туда написать…
Михаил Яковлевич изумленно вскинул брови.
— Золотой дождь в элитный фарфор! — пояснила она. — По-моему, то, что надо! А Кирюша сфотографирует и поместит в свой журнал…
— Это не наша тематика, — сквозь зубы сказал фотограф. — И даже не «Плейбоя»…
Ребенка больше всего здесь поражали даже не горшки и не картины, а вид из окон гостиной, украшенных очаровательными бронзовыми шпингалетами и ручками с завитушками в каком-то необыкновенном стиле. Эти окна выходили не в Тиходонск. Ухоженный европейский дворик, сквозь кованую ограду просматривается европейская улица. Наверное, такие виды открываются из богатых домов Вены или Парижа.
— А почему нет решеток? — спросила она.
— У меня сигнализация и договор с очень надежным агентством, — ответил хозяин и мягко улыбнулся. — И потом, кругом живут очень приличные люди…
Потом был еще адрес. И еще, и, наверное, не один. Ребенок опьянела и уже с трудом отличала один дворец от другого. Сверкала вспышка «Никона», выхватывая какие-то невероятные интерьеры, шкафы, будуары, ванные комнаты и унитазы с сенсорным управлением, а еще лица — чаще всего почему-то пьяные или безразличные, или хищные, как у тех головорезов в доме Георгия Вадимовича.
Вот серебряная комната. Вот золотая комната. Антрацитовая ванная… Малахитовый кабинет…
Дом без углов. Вообще ни одного угла, мать, представляешь? И окна круглые!..
Детская комната, в углу сидит медведь в натуральную величину. Ребенок подумала, что у нее галлюцинации. Подошла, потрогала — медведь плюшевый…
Гостиная в виде пещеры. Спальня в виде пещеры. Сюда медведь вписался бы куда лучше, но вместо медведя бродит мужчина с красным лицом и чего-то хочет от Ребенка. Кирюша осторожно говорит: «Пойдем отсюда» и уводит ее…
Потом — целая стена дизайнерской обуви. Стеллажи с обувью от пола до потолка.
Потом они ехали обратно, в обычную жизнь…
— Хорошая разведка, — затягиваясь тонкой сигаретой, говорит Илона. — На днях по сегодняшним домишкам специально пройдемся с бреднем. Степик обещал познакомить со всеми…
— Это уже без меня, — говорит Ребенок. — Меня Фил заждался.
— Ты дура, Катька! — вопит на заднем сиденье машины Оксана с мокрыми спутанными волосами. По лицу размазалась тушь, губы синие, язык заплетается.
— Зачем он тебе нужен? Разведись и живи нормально…
Уже давно стемнело, они въезжают в Тиходонск, впереди тысячами огней сверкает готовый к вечерним развлечениям город. Ребенок смотрит в окно, думает. Она думает, что Фил никогда не будет жить в доме в арабском стиле, где половина терракотовая, половина лазурная, и резные карнизы, и надписи на фарси. Он не будет заказывать себе светильники «Фоскарини», сантехнику «Жакоб Делафон» и плитку «Миссони». И никогда не купит диван из кожи морского угря. Или даже обычную двуспальную кровать от Версаче. Он отличается от всех этих людей. У него другая психология, другая мотивация поведения, и заточен он на другое… Он — мент, и этим все сказано. Причем настоящий мент, в отличие от многих нынешних торгашей с милицейскими погонами…
— Заедем в «Золотой сад», там место рыбное, — говорит Илона. — Посидим, потанцуем…
Ребенок покачала головой:
— Я домой.
— Ну и дура! — говорит Оксана. — Зачем тебе нужен старый и скучный муж? У тебя и так все будет! Мужчины и накормят, и напоят, и денег дадут…
Илона ничего не говорит, но, судя по взгляду, думает так же.
Впрочем, Ребенку плевать на них обеих.
* * *
«Бизнес» Каскета, как и любого современного бандита, состоял из двух частей: «белой» — легальной, и «черной» — криминальной. В идеале он хотел свести «черную» часть к минимуму, а потом избавиться от нее совсем… Ну, почти совсем… И стать вполне респектабельным бизнесменом, про которого детям не будет стыдно писать сочинение «Расскажу о своем отце». И все его коллеги стремились к тому же, тем более, что в газетах и по телику уже давно долдонили, что, дескать, разбойничье накопление первоначального капитала — нормальный путь развития общества. А раз так, то и стыдиться своего прошлого не придется!
Сейчас, в новом офисе, расположенном над «Старым Арбатом», он обсуждал «черную» часть своей деловой сферы.
Владислав доложил о поступлениях с водочных потоков, приложил бухгалтерию, открыл кейс, набитый деньгами. Потом Борис отчитался по наркоте и тоже открыл кейс, побольше первого.
— Как там Карпет? — поинтересовался Каскет.
Борис сделал неопределенный жест рукой.
— Тише воды, ниже травы. Его даже свои не видят — из дома не выходит. В Организации не появляется, у себя никого не принимает. Болтают, что у него крыша поехала…
— Жалко мужика! — сочувственно прицокнул языком Жора. — Может, с мальчишкой я немного перестарался. Но иначе он бы не понял…
Борис и Владислав удивленно переглянулись, но ничего не сказали.
— Значит, так, — уже обычным деловым голосом продолжил Каскет. — Бабло давайте сюда, отчеты нашему бухгалтеру. И гуляйте до завтра.
Широкоплечие парни ушли, содержимое кейсов он, заперевшись, переложил в сейф, потом отперся и вызвал личную секретаршу. Вероника вошла мгновенно — стройная, подтянутая, ни одной жиринки, длинные волосы тщательно вымыты и расчесаны. Планшетник она держит наизготовку.
— Что у нас на сегодня?
Вероника ведала «белой» сферой его жизни. Она щелкнула алым ногтем по экрану iPad.
— В 12–00 представители «Пятерочки», — зачитала она глубоким приятным голосом. — Хотят представить доработанный проект по сети дешевых ресторанов в Тиходонске и Степнянске… В 14–00 совещание у вице-мэра по поводу нашей заявки…
— Которой? — уточнил Каскет.
Он расстегнул пиджак, ослабил галстук, расстегнул ворот сорочки, откинулся на мягкую высокую спинку. С некоторых пор он, представитель окраинной московской братвы, привыкший мотаться по «стрелкам», «разводам», «сходкам», вполне комфортно чувствовал себя в этом роскошном кресле, а также в дорогих костюмах и галстуках, которые отродясь не носил. Ему нравилось руководить и давать указания, культурно вести деловые переговоры, принимать готовые бабки, полученные без риска и стрельбы. Он быстро привык к новой жизни. Правду говорят: к хорошему быстро привыкаешь…
— Заявка на бессрочную аренду двадцати гектар земли в районе Гребного канала, — напомнила Вероника. — Под клуб и бизнес-центр… Проект девять «а».
— Ясно. Дальше.
— В 15–20 — съемочная группа Общероссийского канала. Интервью для субботней «Суммы слагаемых» и «Портрета в интерьере»…
— А может, ты вместо меня, Вероничка? А? — перебил ее Каскет. — У тебя и интерьер поинтереснее, и фактура…
Он изобразил руками изгибы фигуры своей секретарши.
К телевизионным интервью он привыкнуть так и не сумел. Журналисты, в отличие от кресла и костюма, его раздражали. Во-первых, светить свою рожу по телику — западло, да и вредно: мало ли кто может узнать… А во-вторых, боялся сбиться, запутаться, выставиться дураком. Комплекс малограмотного окраинного парня никуда не исчез, только спрятался где-то глубоко-глубоко…
— К сожалению, Георгий Вадимович, моя фактура их не интересует! Так что придется вам самому отдуваться… — Вероника кокетливо надула губы и продолжила:
— В 18–00 ужин в «Эсквайре» с Патишвили.
— Почему в «Эсквайре»?
— Там какой-то крутой рок-оркестр играть будет. А Патишвили — фанат рок-музыки…
— Ты молодец!
Вероника чувственно улыбнулась Каскету с той точно выверенной долей официоза, которая не позволяет истолковать эту улыбку слишком буквально.
— Да, совсем забыла, — вспомнила она. — Вас внизу посетитель дожидается, из начальства.
— Кто такой? — благодушно спросил Каскет.
— Какой-то районный руководитель. Сейчас посмотрю…
Она заглянула в планшет, удивленно приподняла брови и прочла почти по слогам:
— Главный по Речпортовскому району… Так представился. Разве у нас есть Речпортовский район?
— Это не важно, — Каскет нахмурился. — Как фамилия?
— Га-а-рик… — прочла Вероника. — И фамилия тоже странная, правда?
— Это погоняло, а не фамилия, — сказал Каскет, открыл зачем-то ящик стола, заглянул, снова закрыл.
— А что такое погоняло, Георгий Вадимович? — поинтересовалась Вероника, постукивая пальчиком по экрану.
— Какая тебе разница, — рассеянно ответил он. — Скажи Борику и Степану, чтобы присмотрели за ним. Они знают, как…
— Фуршет приготовить? Коньяк с черной икрой, кофе…
— Не надо, — Каскет скривил губы. — Уровень Гарика Речпортовского — водка и селедка с луком. И потом, почему я его должен поить? Мы же не друзья-приятели. Он просится, пусть он меня и угощает.
— Он бандит? — Вероника не удивилась, не испугалась, просто уточнила. Как профессиональный секретарь.
— Почему сразу бандит? — повторил Каскет. — Мало ли у кого есть погоняло. И меня вот обзывают…
— Извините, — Вероника упрямо тряхнула роскошными, блестящими, как вороново крыло, волосами. — Так я его зову?
— Зови.
Когда девушка вышла, он вынул из ящика пистолет, проверил патрон в стволе и сунул за пояс, чтобы был под рукой. Про Гарика он много слышал.
Через несколько минут бригадир речпортовских сидел на стуле по другую сторону стола. Он выставил вперед мощную нижнюю челюсть и был как никогда похож на бульдога. Но на бульдога, который хочет есть, чесаться или гулять. В общем, которому что-то надо.
— Я ходить туда-сюда не буду, — сразу начал он, заглядывая в глаза Каскету. — Ты про меня знаешь, зуб даю. У меня самая мощная Организация, триста стволов, а надо будет — еще сотню приведу!
Он преувеличивал, и Каскет это знал. Но виду не подал. Сидел и молча слушал.
— И сразу скажу, что Босой здесь абсолютно ничего не решает. Ну, то есть вообще ничего, — Гарик взмахнул кулаком. — Это если ты не в курсах. Но ты, я думаю, в курсах. Смотрящего в городе нет. Босой видимость создает, понятно говорю?..
— Зачем ты мне это фуфло толкаешь? — прервал молчание Каскет. — Мне от Босого ничего не надо, мы каждый по себе. Я бизнесом занимаюсь, а он, как ты говоришь, видимость создает. Пусть создает. Мне-то что?
— А то, что на тебя многие наши зуб точат. И заводилы есть. Короче, войны хотят. А я с ними не согласен. Вот и пришел с предложением. Давай объединимся. Расклад сразу изменится, все мигом про войну забудут. И вообще будут ходить на цырлах… Это я, Гарик, гарантирую!
На лице Каскета появилась заинтересованность. Он-то думал, что это «наезд». Недаром Борик обыскал визитера в приемной. А оно вон как поворачивается…
Гарик закурил, выпустил дым через угол рта, оскалил желтые зубы.
«Ну и урод», — подумал Каскет.
Что-то подсказывало, что Гарик будет опасен в любом качестве, враг он тебе или друг — не имеет значения… Уж больно настырный, прет буром. Но как временный союзник вполне сгодится…
— Ну ладно, не будет войны, положим, — сказал он. — Будет мир и все под нас лягут. Только это не интерес. Этим только перед бабами по пьяни хвастаться… Какой твой настоящий интерес?
— Тоже говорю напрямую! Я пацан правильный, по понятиям живу. И хочу авторитета не только у наших, но и у воров. В общем… Короче, я короноваться хочу! В «закон», короче…
Каскет удивился.
— А сколько у тебя ходок? Где чалился? Кого из «законников» знаешь? Кто тебя знает?
Гарик нервно поскреб свою лысину.
— Значит, так. Два раза в СИЗО парился, под следствием. Оба раза удалось отвертеться. В зоне не был. Как есть, так и говорю. Но я деньги дам. Хорошие деньги. Я знаю, так делают!
— Мало ли что делают. Ты знаешь правила?
— Ну, если по всем правилам, так без тюремного туберкулеза и зубных протезов вообще никому не канает! — хмыкнул Гарик. — Но времена меняются. И у ментов, и у бандитов, и у воров теперь понятия другие. Я знаю, многие корону покупали! У нас ты в законе, Босой, какой он ни есть… Если ты еще солидного вора подтянешь, может, и прокатит. Я двести тысяч даю!
— Долларов, надеюсь? — усмехнулся Каскет, думая о том, знает ли этот фофан, что он сам получил корону без многолетнего топтания зоны.
— Евро! Думаешь, только у вас в Москве бабосы водятся? Зачем ты поручил своему халдею меня щупать?
Каскет смотрел на гостя с каменным выражением лица. Положим, он тоже не в профессорской семье на Арбате вырос. Но этот провинциальный напор его раздражал. Хотя сумма была достойной. Да он небось и больше выкатит…
— На двести тысяч в Москве и хороший стол не накроешь! — сухо сказал он. — Пятьсот для начала разговора.
— Хорошо! — быстро ответил Гарик — и Каскет понял, что напористому бульдогу очень нужна корона.
Он сделал вид, что задумался. Гость ждал, затаив дыхание.
— Ладно, попробуем, — наконец сказал хозяин офиса. — Только надо все хорошо подготовить. Поедешь в Москву, я тебя людям порекомендую, потрешь с ними, чтобы они тебя поняли. Обзнакомишься со всеми, покажешь себя хорошо, а там видно будет…
— Я согласен, — так же быстро сказал Гарик. — Все довольны будут!
— Ну, что ж, — Каскет впервые улыбнулся. — Тогда давай выпьем за удачу!
Он встал, обошел стол и покровительственно похлопал бульдога по плечу. Тот слегка оскалил клыки, но стерпел.
Потом Каскет выглянул в приемную. Стоящий возле двери Борис насторожился, но он успокаивающе махнул рукой.
— Вероника, подай нам выпить и закусить. Мы с Гариком, по ходу, подружились.
Он подмигнул девушке.
— Водка и селедка есть?
— Водка, виски, коньяк… А селедки нет. Только икра: красная, черная, щучья…
Бригадир речпортовских внимательно вслушивался в разговор.
— Ладно, тогда икра сойдет! — сказал Каскет и опять подмигнул. Вероника поняла, что он не принимает гостя всерьез.
— Сейчас подам, — сказала она.
Гарик довольно усмехнулся. Пока все шло хорошо.
* * *
Через несколько дней Гарик собрал в своем офисе «политбюро» — авторитетов речпортовской ОПГ. Офис располагался в красивом двухэтажном флигеле, рядом с портом. Лучина, Кащей, братья Корниловы, Биток, Степашка с Мокеем, а также бригадиры из молодых: Водолаз, Дубровский и Сержант пришли за десять минут до начала совещания и курили во дворе, ежась под осенним ветерком, тянущим с Дона. Все были «прикинуты», как и положено нормальным пацанам: короткие куртки, джинсы или широкие штаны, блестящие ботинки. Даже Степашка с Мокеем следовали бандитской моде, хотя она была им явно не по возрасту: в молодежных нарядах седоголовые ветераны выглядели довольно комично. Впрочем, сегодня предметом шуток был огромный фингал под глазом у Степашки, выпирающий из бледной щеки, как какая-нибудь гора Фудзияма.
— Из-за телки рубился, что ли? — усмехался Биток. — Ну, ты, дед, даешь!
Все остальные ржали. Ветераны отмалчивались. Им было не до смеха. Степашка почти не видел левым глазом, а туго перемотанный бинтом вокруг туловища Мокей морщился при каждом резком движении.
Ровно в десять они зашли в здание, поднялись в просторную светлую комнату на втором этаже, привычно расселись за овальным дубовым столом. Все, вроде, было как всегда, только одно новшество обратило на себя внимание: и на входе, и в приемной, и в кабинете дежурили незнакомые охранники — подтянутые крепкие парни в строгих черных костюмах, с микрофонами в ушах.
— Жилы тянуть не буду, говорю сразу по делу, — Гарик уселся на свое место — в глубокое кожаное кресло во главе стола. — Времена для Организации наступили темные. Речпорт еще как-то держится, благодаря моим усилиям, а в остальном городе — беспредел и война. На понятия начхать, территорию блюсти никто не хочет, каждая мелкая сявка изобретает свои законы. У нас, повторяю, еще куда ни шло… Но и здесь раскачка идет, я так считаю.
Гарик сделал значительную паузу и посмотрел на Мокея.
— Меня Организация поставила рулить на общее благо. Было дело. Никто не возражал. Хорошо, раз я старший, раз у меня власть, то можно и потребовать с меня, если что. Я не против, я только за. Теперь скажите, пацаны: я какой-нибудь косяк упорол? Кинул кого-нибудь? Крысячил? Вам жить не давал? За дело общее не болел? Я заслужил, чтобы об меня вытирали ноги?
В комнате сгустилась тишина. Все оторопели. Участники сходки переглядывались и пожимали плечами. Даже молодые «бригадиры», которых впервые позвали на совещание такого уровня и которым в принципе все было по барабану, даже они изобразили на лицах священный ужас. В общем, никто ничего не понимал, но всем было ясно, что тут притаилась какая-то крупная лажа.
— Да ты чё, Гарик? — подал голос Кащей. — Ты нормальный пахан, мы все за тебя горой, ты ж в курсах…
— Нет, я как раз не в курсах! — строго, почти враждебно объявил Гарик.
— Ты, Кащей, можешь хоть песнями меня хвалить, хоть стихами шпарить! А когда доходит до дела, мне самому приходится разгребаться, как будто речпортовский в городе только я один, а вы все побоку!
Гарик достал из кармана сигарету. Биток тут же резво подскочил к нему с зажигалкой, но шеф отвернулся и прикурил сам.
— Было дело с наездом в Нахичевани, — напомнил он. — Мокея со Степашкой отмудохали какие-то пионеры, я еле отмахался в одиночку, хотя и мне в грудь засадили из травматика. Вскоре та же история, только хуже. Теперь в «Трех сестрах» непонятки, опять отморозки с ножиками, и опять мне приходится рубиться одному, будто я вообще откуда-то из Тулы приехал…
Пацаны зашевелились. История эта получила в городе широкую известность, причем все рассказывали одинаково:
братва Босого спокойно отдыхала в стриптиз баре, как положено, знакомилась с телками, вдруг на них налетел пьяный Гарик, орал, что он король Тиходонска, отоварил Колотуху бутылкой по калгану, распорол руку Лёлику, достал волыну, начал палить куда ни попадя и рикошетом прострелил ногу Болику… Пацаны Босого недовольны, требуют «стрелку» для серьезного разбора. Знали и то, что Гарик ходил к Каскету, но содержания их беседы никто не знал.
Однако обозначить эти знания при пахане никто не рисковал. Напротив, братва изобразила возмущение.
— Какие отморозки? Кто? Обзови, кто это был!
— Не важно! — отрезал Гарик. — Кто был, с теми я сам разобрался. Теперь хочу разобраться с пристяжью своей. Мокей, Степашка — о вас речь! В прошлый раз вы хоть сопли об асфальт размазали, в этот раз нажрались на посту, самовольно Самоху отпустили, меня бросили! На фига мне такая охрана?
Мокей и Степашка переглянулись.
— Гарик, об чем речь! Ты же сам от нас свалил! Ни за что морды начистил, запрыгнул в какой-то «жигуль» и укатил неизвестно куда!
— А что мне, стоять с вами, двумя бухарями, у ментовки, всем на посмещище? — прорычал Гарик.
Он встал, наклонился, уперевшись кулаками в стол, навис над подчиненными, как гранитный утес, обвел каждого свинцовым взглядом.
— Время наступило другое, новое, а вы все по-старому работаете! — после многозначительной паузы продолжил он. — Дисциплины в общине ни х… я нет. Зато много дури. Я видел это и раньше, но молчал. Теперь молчалово закончилось. Посмотрите, как Каскет работает! Без году неделя в Тиходонске, а уже полгорода подмял! Потому что современными методами! И этому учиться не стыдно. Видели, каких я молодцов набрал? Это и есть современность! А рас…дяи нам не нужны. Самоху я уже выгнал, у меня теперь другой водила — видели в приемной… Степашку и Мокея тоже предлагаю гнать из Организации. Пусть гуляют, стоят, лежат, бухают! Это их дело!
Он еще раз окинул взглядом сходку и сел на место.
— Возражения есть?
Речпортовские молчали, словно оглушенные. Насчет возражений Гарик спросил чисто формально. Возражать в Организации не принято. Как он решил, так и будет. Один миг — и вот Мокей со Степашкой оказались отгорожены от остальных невидимой чертой, их теперь здесь как бы и нет. Хотя все это было не по правилам. Без серьезной причины на улицу никогда никого не выкидывали. И старикам находили работу: на телефоне дежурить, или сидеть на лавочке у подъезда и дожидаться «объекта», или диспетчером…
— Нет возражений, — подвел итог Гарик. — Ну, и хорошо!
— Не, пацаны, как же так? — неуверенно проговорил Мокей. — Что мы такого сделали? Ну, выпили по сто грамм… Так разве за это выгоняют? За что на нас так обозлились?
— Да я на тебя не злюсь, — объявил Гарик спокойно. — Просто перестраиваться надо на новый лад. Без обид, Мокей.
Молчание. Кащей и Лучина сосредоточенно рассматривали паркет. Остальные тоже смотрели в сторону. Но всем явно не нравилось происходящее.
— Ни хрена себе — без обид! — Степашка, скрипнув зубами, пошел к выходу. Следом за ним с потерянным видом вышел Мокей.
Гарик выдержал паузу и сказал:
— Вот и ладно. Если «по чесноку», так им самим надо было свалить, без моих напоминаний.
Подумав, он добавил:
— Старый и больной волк подыхает вдали от стаи. Я так думаю, пацаны.
Корнилов-младший, приподняв бровь, спросил:
— Это ты у Каскета научился?
Гарик бросил быстрый взгляд, натянуто засмеялся и сказал:
— Я сам кого хочешь научу!
* * *
Через неделю после изгнания ветеранов Гарик обвинил обоих братьев Корниловых в присвоении части общаковых денег. Суд был скорым — Корниловым тоже было предложено покинуть ряды речпортовских. Братья уйти по-мирному не захотели, и в дело вступила молодая поросль — Дубровский, Водолаз и Сержант со своими бойцами. Когда на стрелке у Цыганского озера младшему Корнилову пробили битой череп, старший сам отказался от всяких претензий, и оба уехали из города. Вскоре куда-то исчез Лучина. В порту говорили, будто он отправился в Казань к родственникам, хотя ни о каких своих родственниках Лучина никогда не распространялся, ему даже по телефону никто не звонил, кроме своих же речпортовских пацанов.
Тем временем Гарик активно набирал в команду молодых бойцов, а Дубровского и Водолаза поставил своими заместителями, и теперь они командовали остальными бригадирами. На легальную часть работы пришли подтянутые секьюрити с лицензиями на оружие. Из старой гвардии остался один Кащей, который быстро утратил всякое влияние и даже на попойку по случаю дня рождения Гарика зван не был, чтобы не болтал спьяну лишнего.
* * *
Несколько недель прошли в томительном ожидании. Поздняя осень полностью вступила в свои права — почти вся листва пожелтела и облетела, часто шли дожди, по унылому серому небу плыли безрадостные темные облака. Гарик томился, ломал себе голову: получится? Не получится?
Наконец, Каскет дал отмашку.
— Езжай, там тебя ждут. Только смотри: все от тебя зависит!
Всю дорогу до Москвы Гарик не выходил из купе. Валялся, ел и пил то, что приносили из вагона-ресторана, дремал и смотрел на iPаd ужастики. iPаd он купил после визита к Каскету — точно такой же, как у его секретарши. Только не белый, а черный. Хотя работать на нем еще не научился — только кинуху включать.
Самолетом всего полтора часа: взлетели, пообедали, приземлились. Трястись в поезде Гарику было не в кайф, даже в вагоне «СВ». Но с «пушкой» в самолет не пустят, а без «пушки» стремно. Кто знает, как там все обернется… Может, вообще Каскет его на убой отправил…
Когда глаза уставали от экрана, он смотрел в окно, на пробегающие мимо деревья и столбы, потом — на огоньки фонарей в темноте. Впервые за долгое время Гарик речпортовский остался наедине с собой. Обычно всегда кто-то рядом трется — охрана, пристяжь или Алевтина какая-нибудь. А сейчас — никого. Он взял одного Евгения. Не нужны ему в Москве ни Степашка, ни остальные. Никаких свидетелей… А у нового парня рот на замке. Всю дорогу он стоит в коридоре, у двери, или сидит в соседнем купе, готовый выскочить в любую минуту. Хорошо, что вагон полупустой.
Гарику было неуютно. За окном совсем стемнело, фонари рисовали в купе бегущие линии, похожие на стрелки часов. При этом время как бы остановилось. Монотонно стучали колеса: тук-тук, тук-тук, тук-тук… Блить. Гарик подумал, что это вполне может быть ловушка, хитрый и тонкий расчет. Каскет уберет его чужими руками и тем ослабит речпортовскую организацию… Карпета он уже как-то приструнил… А без речпортовских и нахичеванских подмять под себя Тиходонск гораздо проще…
Тук-тук, тук-тук… Он провалился в тяжелый сон. И сразу же увидел, как люди в масках с двух сторон распахивают двери его «линкольна» и стреляют из автоматов… И все последующие видения были на ту же тему, Гарик вскрикивал и просыпался. Однажды Евгений даже постучал в дверь и спросил: все ли в порядке?
…Утром Гарик — невыспавшийся, нервный, вышел на перрон Казанского вокзала. Обочины железнодорожного пути были завалены снегом, морозило конкретно, аж треск стоял. Это лишний раз подчеркивало, какая пропасть разделяла столицу и дождливый туманный Тиходонск во всех смыслах, даже в климатическом.
Вышли на площадь, Евгений подогнал мотор, загрузил в багажник сумку с донскими дарами: банками с черной икрой, истекающими жиром рыбцами и огромными цимлянскими лещами, исчезающей и занесенной в Красную книгу шемайкой.
— Давай в «Космос»! — с видом бывалого москвича приказал Гарик шоферу.
Там он останавливался лет двадцать пять назад, тогда это было круто. И на него — молодого парня, телохранителя Валета, огромное, вогнутое дугой здание произвело неизгладимое впечатление. Сейчас оказалось, что некогда блестящий «Космос» изрядно потускнел, поистерся и давно требует ремонта. Номер убитый и маленький, как склеп. Правда, вид из окна на бывшую ВДНХ открывался красивый.
Устроившись и приведя себя в порядок, Гарик позвонил по номеру, который дал Каскет, и получил указание ровно в полдень сидеть в ресторане. Он пришел чуть пораньше, пил кофе с коньяком чашку за чашкой. Евгений устроился у входа, контролируя обстановку.
Гарик не успел прикончить третью чашку, когда к нему подсел желтоглазый фраер, назвавшийся Шмайсером. Он набрал по телефону Каскета, коротко перетер с ним что-то, потом дал трубу Гарику — вроде как поздороваться. Ну, тот и поздоровался. Хотя понял, что желтоглазый просто-напросто выяснял, тот ли перед ним сидит Гарик или не тот.
Потом, оставив Евгения и взяв пакеты с донскими сувенирами, он сел в тачку к Шмайсеру, в какой-то спортивный болид, у которого вся задница утыкана выхлопными трубами, как у ракеты. Мотор взревел, и они помчались хрен знает куда. Именно помчались. В Тиходонске тоже любят быструю езду, но по-своему, по-казацки, без всяких суицидальных закидонов. А Шмайсер мчал так, словно опоры мостов должны перед ним раздвигаться, как девичьи ноги. Что самое странное, они раздвигались. Наверное, раздвигались, да. Гарик, честно говоря, не смотрел, он закрывал глаза. Но выводы делал: «Надо и себе такую тачилу купить. Круто, авторитетно и ново — в Тиходонске такие как-то не приняты…»
Приехали в какой-то ресторан с большим бильярдным залом и баром. У столов — шобла, человек десять. Шмайсер пригласил Гарика разбить партию в снукер. Гарик играть не умел, но отказываться не стал. Решил, что это какая-то проверка, экзамен. Пока играли, вокруг собралось еще человек десять. Партию он проиграл. Но ничего, все как-то сочувственно отнеслись, по плечу даже хлопали. Он выставил икру, рыбу, заказал виски, дорогой коньяк, объявил, что за все платит, пусть заказывают, кто что хочет.
Потом сыграл еще партию с каким-то кентом в спортивном костюме. Здоровый, с бритой башкой и наглой мордой. Переводчиком звать. Опять проиграл, опять проставился. В том же ресторане был подвал, там типа стриптиз-бара что-то. Только все по высшему разряду, как в кокаиновом сне, и телки улетные, даже Алевтина с Ромашкой ни в какое сравнение не идут. Гарик пихал им деньги, куда только мог, велел бармену вытащить на подиум ящик шампанского, сам тоже поднялся, лапал визжащих телок, обливал их пеной, пока Шмайсер не стащил его обратно в зал.
Выйдя из стриптиза, они поехали в следующее место, в сауну на южной окраине, в Чертаново, а по дороге Шмайсер рассказывал анекдоты и подрезал один грузовик так, что тот улетел на заснеженную обочину. Сам Шмайсер при этом даже бровью не повел.
В сауне пили «Гиннесс» под рыбцов, с хозяином — каким-то Санычем. На первый взгляд обычный немолодой мужик: обрюзглый, щеки и шея обвисли, глаза тусклые. Но Гарик знал — со случайными и ненужными людьми его никто сводить не будет. А тут еще Шмайсер сказал, что это знаменитый Фома Московский.
Гарик сунул Санычу пачку денег:
— Это для знакомства, на будущую дружбу! — сказал. — Обустрой здесь тоже стриптиз-бар, не помешает…
Идея была очень неплохая, но Саныч отнесся к ней достаточно прохладно, а деньги велел положить в специальный ящичек на выходе. Ему, наверное, каждый день приносят пачки евро и складывают туда.
Потом были еще несколько баров и шалманов, какой-то Пластилин был, какой-то Снегирь, была даже одна актриса из бандитского сериала (ну или очень похожая телка), Гарик исхитрился сунуть ей в трусики несколько сотен. Лобок у нее был гладко выбрит.
Когда они в очередной раз мчались по кольцевой, Гарик спросил: это смотрины такие, да? Шмайсер сказал, что, типа, да, и рассказал еще пару анекдотов. Короче, уже поздно вечером они поехали к Буржую.
— Как он решит, так и будет, — пояснил Шмайсер. — Это крутейший пацан. У него даже собственный самолет есть! И остров в Тихом океане!
«Гонит! — подумал бригадир. — Еще бы про собственную атомную бомбу приплел…»
— Он нас в самой крутой точке Москвы ждет! — уловив волну недоверия, похвастал Шмайсер.
Действительно, «Лоте»-отель произвел на провинциального бригадира шокирующее впечатление. Задрав голову, он осматривал высоченный холл с огромными, искрящимися хрусталем люстрами, трогал ногтем колонны: настоящий ли мрамор…
— И позолота реальная? — спросил он у Шмайсера. — Вы им уже крышу поставили?
— Гы-гы-гы, — развеселился Шмайсер. — Нет, они свободны, можешь предложить свою, гы-гы-гы…
А потом перестал смеяться и пояснил:
— За этими местами такие бабосы стоят, что они сами кому хочешь поставят. Хоть крышу, хоть раскаленную кочергу в задницу!
— Ничё себе! — ошарашенно сказал Гарик.
— А как ты думал? Это Москва!
Сопровождаемые приветливой девушкой в строгом наряде, они прошли в лобби-бар — просторный зал с овальной стойкой посередине. Внутри стойки бармен смешивал коктейли, на одной стене зеленый цветовой узор сменялся красным. Деликатно играл небольшой оркестр. На кожаных диванах, в глубоких креслах и на стульях сидели посетители: пили, ели, вели деловые переговоры, кадрили холеных девушек, затевали новые бизнес-проекты.
— Вон Буржуй! — рукой показал Шмайсер.
В углу, отгороженный от остальной части зала двумя громоздкими, как слоны, телохранителями, сидел человек средних лет, среднего телосложения, с крупным овальным лицом и уверенным взглядом. Он курил длинную толстую сигару и выглядел совершено по-буржуински.
Шмайсер остался с телохранителями, а Гарик подошел, поздоровался, присел за столик. На Буржуе был даже на вид дорогущий костюм в полоску, в мелкую-мелкую, у Гарика даже зубы разболелись. В Тиходонске таких костюмов не бывает. «Надо будет купить» — в очередной раз подумал он.
— Как тебе Москва, Гарик? — спросил Буржуй.
— Классно! Я там у Шмайсера для тебя осетровой икры оставил да рыбца с шемайкой…
— Как устроился, где? — явно для приличия поинтересовался Буржуй, пропустив мимо ушей упоминание подарков. Было видно, что ни икра, ни рыба его не заинтересовали.
— Нормально. В «Космосе», — ответил Гарик. Он чувствовал себя неловко. Это в Тиходонске бригадир речпортовских — король. А здесь он никто… Единица, может, двойка, не больше…
— Да, там неплохо, — кивнул Буржуй. Ясно было, что он проявляет снисхождение к гостю.
— Просто я туда давно заезжал, в восьмидесятых, — начал оправдываться бригадир речпортовских. — Тогда таких центровых гостиниц не было…
Он обвел рукой вокруг, понимая, что Буржую начхать и на то, как он устроился, и на его впечатления об отелях столицы.
— Ну что, ребятам ты в целом понравился. Не все, конечно, в восторге, но то, что ты на общее благо жертвуешь, оценили. Мне Каскет правильно сказал?
Буржуй достал из внутреннего кармана толстую, под красный мрамор ручку с золотыми ободками («Надо будет купить»), написал на салфетке цифру пятьсот и показал Гарику.
— Ошибки нет?
— Нет!
Бригадир замотал головой и уточнил на всякий случай:
— Тысяч евриков…
— Ясно, что тысяч. На пятьсот «лямов» ты не выглядишь, Гарик.
Буржуй посмотрел на него каким-то остекленевшим взглядом, и Гарику вдруг подумалось, что отравленный Еж, застреленный Валет и пара-тройка других убитых, которые иногда являются к нему по ночам, — все это ёлочные игрушки по сравнению с тем, что приходит во снах к Буржую. И вообще между Москвой и Тиходонском — огромная пропасть. Но он не знал — хорошо это или плохо…
— А что, я бедным выгляжу? — натянуто усмехнулся он. — Это правда, что у тебя самолет есть?
Буржуй как будто и не услышал, все смотрел, даже не на него, а сквозь него. Гарик даже подумал, что всё, сейчас не выдержит, пошлет нах этого Буржуя, встанет и уйдет. Но не послал и не ушел, и правильно сделал. Тем более, что вряд ли ему бы позволили уйти без разрешения.
— Есть, — кивнул Буржуй.
И обыденным тоном добавил:
— Небольшой. «Фалькон».
«Надо купить, — подумал было Гарик, но тут же понял, что ни самолет, ни остров в Тихом океане, ни футбольную команду в Англии он никогда не купит. Потому что у него другой масштаб. И как ни крути, как ни лезь из кожи, но масштаб этот не переделаешь…»
— А насчет бедности, так все относительно…
Это Гарик уже понял. Причем прожил он долгую жизнь, а понял именно сегодня.
— По твоему вопросу я перетру с «законниками», — сказал Буржуй. — Есть несколько человек, с ними можно говорить. Думаю, все решится положительно.
— Хорошо бы, — вздохнул Гарик. За сегодняшний день он устал так, как никогда не уставал.
— Но есть одно условие!
— Какое условие?
— Каскет будет смотрящим по Тиходонску. Ты ему в этом поможешь. И будешь работать под ним, как он сам определит. Твой номер второй. Понял?
Гарик если и замешкался, то ненадолго.
— Понял. Чего ж тут непонятного…
Когда он ехал обратно, в вагоне показывали классический детектив «Семнадцать мгновений весны». Гарик посмотрел от нечего делать, особенно ему понравилось, как этот лысый Плейшнер отравился и выбросился в окно. Интересно, какой был яд? Цианистый калий? Синильная кислота? Палитоксин? Хотя палитоксин — вряд ли, тогда его, наверное, еще не знали. И после палитоксина Плейшнер в окошко нырнуть бы не успел…
Гарик встал, чуть приспустил окно купе, чтобы вышел дым. Глотнул холодного воздуха, посмотрел на изогнутое в повороте синее стальное тело поезда. Да-а… В хорошее время мы живем, подумал Гарик. Современная наука и все такое. И современные продвинутые яды, которые вырубают человека за долю секунды. Хотя цианид тоже хорош. Еж наверняка даже вкуса не почувствовал, а уже был трупом… Так и с Каскетом выйдет. Пусть себе лезет в смотрящие, Гарик не против. И страшных снов с трупаками он не боится. Как-нибудь перетерпит.