Глава 12
Цена воровской короны
Что за голимая пора,
Что за весёлые приметы:
Шестёрки лезут в фраера,
А фраера — в авторитеты!
…Шампань и водку не ерши,
Не парафинь святое дело:
В воры полезли торгаши,
В закон попёрли беспределы!
А.Сидоров. «Ростовская босяцкая»
«Коронация» — дело непростое. В любую партию вступить проще, чем в сословие воров в законе. Недаром партийцев всех мастей сотни тысяч, а «законников» — всего четыреста! И хотя ржавчина коррупции, которая разъедает все общество, проникла и в криминальную среду, дела это не изменило. Нет, изменило, конечно, но не существенно. Ну, появились «апельсины», которые зоны не нюхали, а в «закон» за бабло пролезли, только все равно они стоят на отдельной полке, серьезного авторитета не имеют и стратегических вопросов не решают. И отношение к ним соответственное: с разной приблатненной шелупенью держать пальцы веером у них получится, а с уважаемыми арестантами — извините… А уж если в зону попадут, то и вовсе кирдык придет: в лучшем случае за мужика посчитают и определят на дальнюю шконку, без всякого уважения и привилегий. А в худшем… В арестантских кругах помнят историю, как один «пиковый апельсин» не по рангу выступил в Ростовском СИЗО и ему сломали спину. Даже поговорка есть: «До Ростова — вор в законе, ну а дальше — бык в загоне…» Потому что чем дальше от родных теплых краев, тем строже спрашивают за неположенное звание. А в северных колониях, где еще сохранился старый лагерный люд, «апельсину» вообще ничего не светит. Впрочем, сейчас правит бал «гуманность» и они туда, как правило, вообще не попадают.
Важную сходку готовил Каскет. Хотя ему это и было не совсем с руки: в его собственной биографии факт «топтания зоны» вызывал большие вопросы. То ли дождик, то ли снег, то ли было, то ли нет… Но его если и приняли с нарушениями, то не за «бабки», а за духовитость, да потому, что такой человек был нужен для укрепления порядка в криминальном мире… И все-таки по всем вопросам он «перетирал» с московскими корешами.
— Фома думал-думал и отказался, — сообщил ему неприятную весть Буржуй, который убежал от московских морозов в Дубай и жил в том самом знаменитом «Парусе», в котором двухсотметровые колонны холла покрыты сусальным золотом, да и краны в номерах тоже золотые.
— А почему, сказал?
— Западло потому что… В Эмиратах тоже есть серьезные пацаны, например, Кальян, но он ехать не хочет.
— Так чего делать? — спросил Каскет.
— Ничего, найдем людей… Кто он такой, этот штымп, чтобы его сам Фома Московский «крестил»? А Мальборо я подтяну без вопросов. И еще пару человек найду. Я, честно говоря, не о Гарике думаю, а о тебе. Для тебя нужна солидная сходка в Тиходонске. Чтобы все запомнили, кто там хозяин!
Каскет это прекрасно понимал. Гарик — Гариком, а нынешний сходняк на его авторитет сыграть должен. Если, конечно, обставить все красиво.
— Спасибо за заботу. Я не забуду…
— Ты позвони от моего имени в Питер, поговори с Пришельцем. А он может Финна подтащить…
— Ладно, сделаю.
Важный день приближался, и в Южную столицу начали прибывать почетные гости. Между севером и югом целая пропасть, в том числе и климатическая. В первых числах февраля на всем Придонье резко потеплело, снег стаял буквально за несколько суток, народ вышел на улицы в легких куртках, многие девчонки надели мини. А в Москве — морозы под тридцать. Московских воров легко было узнать по одежде.
Например, Мальборо сошел с трапа «Боинга-737» в элегантнейшем кожаном пальто на меховой подкладке, укутанный в три слоя мохера; Каха Тбилисский приехал в бобровой шубе и шапке «пирожком». Скрипач, в жизни больше похожий на колхозного агронома, выгрузился на Центральном вокзале в овчинной дубленке и настоящих собачьих унтах… В скором времени, буквально со дня на день, ожидалось также прибытие Бори Пришельца и Финна, которых задержали в Северной столице неотложные дела. Буржуй твердо обещал явиться в срок. Пока что вместо себя он прислал бригаду из четырех человек — проверить все, обустроиться и, так сказать, «нагреть место». Не то чтобы Буржуй не доверял Каскету, подозревал его в чем-то — нет. Просто он считал себя слишком крупной фигурой, чтобы приехать без понтов и специальной подготовки, как обычный человек. Ведь ни Папа римский, ни Президенты крупных государств так не ездят. Все ждали, что он прилетит на собственном самолете — вот это действительно крутизна!
Приезжающих надо было встретить, оказать уважение, хорошо разместить, обеспечить безопасность, развлечения, поить-кормить и ублажать, причем отдувался за все-про все один Каскет. Иногда на застолья он приглашал Босого, других подпускать к важным гостям было нельзя — не по рангу.
Гарик, правда, рвался участвовать, но ему пока тоже было не по чину, да и накосячить мог так, что не отмоешься… Вел себя кандидат в воры очень странно: пил, устраивал истерики и боялся, что его обманут — ну, чисто невеста перед свадьбой!
Однажды в разгар рабочего дня он явился в офис Каскета с длиннющей девицей на сумасшедших каблуках, скорее даже — ходулях, от вида которых Вероника, человек профессионально закаленный и невозмутимый, потеряла дар речи.
— Шеф у себя? — небрежно поинтересовался Гарик. Лицо у него было пунцового цвета, язык слегка заплетался. — Хочу вот познакомить его с Алевтиной, своим новым секретарем…
Он сделал ударение на слове «новым». Алевтина со своего почти двухметрового роста сперва молча уставилась на Веронику, потом на сидящего у двери богатыря Алекса, а затем стала расхаживать по приемной с видом покупательницы, которой хотят за двести долларов впарить голимое шило.
Вероника чуть со стула не упала. С секретаршами Каскета еще никто не знакомил.
— Георгий Вадимович ведет переговоры, — проговорила она, сохранив равновесие и вновь обретя способность говорить. — Подождите немного, я сейчас кофе…
— Чего? — переспросила девица. Она закончила осмотр приемной и разочарованно надула огромные силиконовые губы.
— Да какие переговоры! — Гарик уже открыл дверь, заглянул внутрь. — Жора, привет, это я!
Со своим бульдожьим оскалом он оглянулся на Веронику.
— Что ты лепишь, коза! Тут и нет никого! Давай, Алевтина, заходи!
Каскет утомленно вздохнул. Он около часа провисел на телефоне, решая проблему вечернего досуга гостей, который, как оказалось, невозможен без наличия четырех первосортных телок с тонкими лодыжками и арбузной грудью. Хорошо еще, что не потребовались девственницы!
— Здорово, Гарик. Что там у тебя?
— А ты чего, не видишь? — обиделся Гарик. Он с преувеличенной галантностью пропустил вперед свою ходульную Алевтину, но не удержался и шлепнул ее по заду. Потом зашел сам и плотно прикрыл за собой дверь.
— Я уже и телкой обзавелся, секретаршей, как обещал! Помнишь? Вот, рисануться захотелось! Как она тебе, Жор? Не, ну честно, а? Не хуже, чем твоя, скажь? А ходит как, ходит! Пишет, блить!
— Чего? — сказала девица без всякого выражения. На своих каблучищах она была выше Каскета на целую голову.
— Так она на компьютере еще умеет! — гордо заявил Гарик и подкатил глаза. — А все остальное как делает!
— Это просто офигеть. Тебе крупно повезло, — сказал Каскет, мельком взглянув на его приобретение.
— Хочешь, она тебе прямо сейчас отстрочит? Зацени!
Каскет посмотрел на часы.
— У тебя еще что-нибудь есть ко мне? Времени мало…
— У меня? К тебе? — Гарик недобро удивился. — Я думал, это ты мне что-нибудь новенькое скажешь!
Он нервно прошелся по кабинету, встал перед Каскетом и сказал, понизив голос:
— Слушай, Жорик, я не хотел говорить, но если по чесноку, меня все это начинает напрягать…
— Что? — уточнил Каскет.
— Да это вот все! — Гарик сделал неопределенный жест рукой. — Фома Московский то едет, то не едет! Пришелец опаздывает! Финна нет, Буржуя нет, а он главный, без него ничего не склеится!
Он опять прошелся, наткнулся на Алевтину, посмотрел на нее, будто впервые увидел, и заорал:
— А ты чего встала здесь, дура?! Не видишь — начальство беседует! Вали на фиг, чупа-чупс соси!
Он вытолкал ее из кабинета и снова запер дверь.
— Понимаешь, Жор, неудобняк получается. Я братву предупредил, там еще пару человек… Ну, и вообще. Шмон пошел по городу, понимаешь. Если твои воры не появятся в срок, если все сорвется, меня просто с говном смешают… А я так не привык, Жор. Я, блить, если что сказал, я хоть в лепешку… На том и стою, как говорится!
Он изобразил фигурой и лицом, какое нелегкое бремя ответственности приходится нести честному и достойному человеку, единственному на весь город джентльмену.
— Все будет, как договорено! — нахмурился Каскет. — Что значит — не появятся в срок? Кто тебе это сказал?
— Что? — Гарик захлопал глазами. — Кто? Откуда я знаю? Я, блить, деньги плачу! Немалые деньги! Я что, спросить права не имею?..
Он посмотрел на мрачное лицо Каскета, тоже насупил брови и добавил:
— Ну разве я не прав, скажи?
Прав или не прав, но Каскета в этот день, похоже, уже достали.
— Ты правь, когда за руль сядешь! — прикрикнул он. — Воры помелом не машут, запомни! Сам скоро вором станешь, а ведешь себя как босяк! Время еще не подошло — чего рубаху рвешь?
Гарик замолчал, как будто раздумывая, то ли согласиться с приведенными доводами, то ли, напротив, — обидеться и разнести тут все к такой-то матери.
— Рубаха моя, — наконец высказался он загадочно. — Хочу рву, хочу нет… И деньги мои…
— Забодал ты своими деньгами! — перебил его Каскет. — Запомни на будущее: для вора что говно, что деньги — всегда при нем, а пачкаться впадлу! Захотел быть вором — так плати, не зуди! И не говори мне больше про это!
Лицо Гарика налилось краской: обиделся. Но что-то до него все-таки дошло. Потому что понты колотить не стал, только глазки злые сощурил и челюстью взад-вперед поездил.
— Терпеть невмочь! — выдохнул он. — Резать хочу! Крови!
Каскет удивленно поднял брови.
— Какой тебе еще крови надо?
— Гуссейн, Итальянец!.. Да все они! — Гарик громко скрипнул зубами. — Это мой город! Мой! Я здесь хозяин! И я наведу здесь порядок… Вот только корону получу! А потом полетят головы! Да! Всем им кранты!
Он с шумом набрал воздух в грудь.
— Не могу я больше ждать, понимаешь?! Я крови хочу!!!
Каскет спокойно выслушал его вопли, почесывая пальцем мочку уха. Однако он ясно видел: с Гариком будут серьезные проблемы. Похоже, недаром говорят: у него крыша едет! Возможно, он просто сумасшедший…
Каскет, конечно, никогда не читал Гёте, даже не знал, кто это такой, но сейчас он мог бы дополнить его самое известное произведение образом обескураженного и даже слегка струхнувшего Мефистофеля, перед которым беснуется пьяный в стельку Фауст, требует еще и еще крови и негодует, что, мол, дьявол-то нынче не тот, мелковат пошел…
— И давно ты, Гарик, хозяином здесь заделался? — холодно поинтересовался Мефистофель-Каскет.
— Чего? — Гарик свирепо сверкнул глазами, но тут же взял себя в руки, опять прикинулся дурачком:
— Да не-е! Да ты чё! Я ж имел в виду нас с тобой, ты не понял! Что я хозяин, в смысле, и ты тоже хозяин! Мы оба! А ты как подумал?.. Не-е, ты не ведись на это, Жор! Мы, главное, вместе должны держаться! Вот где наша сила! Я просто в расстройстве, блить, понимаешь! Волнуюсь, как, блить, не знаю кто! Это ж такое дело — коронация! Это ж тебе не жениться, это ж один-единственный раз, и все!
— Тебе еще дожить до этого единственного раза надо, — процедил Каскет, вскакивая.
Гарик захлопнул огромную челюсть, словно закрыл ковш экскаватора.
— Это как понимать? — осторожно осведомился он.
— Так и понимай. Болтаешь много. Залупнешься вот так при ворах, они на бабло твое не посмотрят, отчушкарят и в угол веником сметут… Я за тебя ручался, Гарик. Теперь сам смотри: если подставишь меня…
— А чего не так, Жор?! Я ж всю правду!
Сейчас уже Каскет нервно прохаживался по кабинету, а Гарик семенил за ним, оправдываясь и размахивая руками.
— Ты хочешь сказать, что не мы здесь хозяева, в Тиходонске? А кто ж тогда? Ты сам согласился, чтоб мы тут вдвоем порядок навели! Было? Было! Я ж про то и говорю!
Если бы можно было отмотать время назад, Каскет, конечно, никогда бы не стал связываться с этим придурком. Даже близко к себе не подпустил бы. Но обратного хода уже нет. Хоть вся эта коронация — фуфло и настоящую корону за деньги, пусть даже очень большие деньги, никому еще купить не удавалось, — пусть так… Но приглашения разосланы, воры дали согласие, они уже съезжаются в Тиходонск. Сказать им: извините, брателлы, у нас тут непонятки возникли — нельзя. Лучше уж сразу под асфальтовый каток лечь…
В конце концов он кое-как выпроводил Гарика из кабинета, сославшись на срочные дела. И сразу же позвонил Босому.
— Зайди ко мне, дорогой, базар небольшой имеется…
Смотрящий явился уже затемно, тяжело опираясь на трость со стальным набалдашником в виде черепа. С ним были Боцман и Додик.
— Годы, Жора, годы! — пожаловался Босой, опускаясь в кресло перед Каскетом и повелительным жестом отпуская пристяжь.
— Кости старые разнылись… И корень окопника пробовал на спирту, и конскую мазь, и девками горячими обкладывался…
Он оперся подбородком на трость и обнажил в улыбке редкие желтоватые зубы.
— Ничего не помогает! В скорем, видать, на костылях буду к тебе заявляться… А то и на колясочке, хе-хе…
Каскет понял, к чему ведет старый вор: дескать, надо бы тебе ко мне в Шанхай заглянуть, а не меня к себе тащить! Но сделал вид, что намек остался нерасшифрованным.
— А я лебедку специальную для тебя поставлю, будешь по воздуху подниматься, прямо через окно, как в молодости! — бодро сказал он. — Я вот что хотел. По Гарику надо посоветоваться. У него коронация скоро, а я в сомнениях…
Босой скривил губы.
— Это же ты придумал. Ты и рекомендателей нашел, и авторитетных воров вызвал. Только ни один ко мне не заглянул, уважения не выказал. Так что я тут в стороне.
— Сегодня в стороне, а завтра в бороне! — резко бросил Каскет. — Что община перетирает насчет коронации?
— Да ничего хорошего, — проворчал Босой. — «Апельсин» он и есть «апельсин»… А гонору на себя нагнал, как будто все ему теперь по штуке баксов должны!
— Кто так говорит? Гуссейн?
— Почему только Гуссейн? Все говорят! И я скажу! Хоть бы рожу не раздувал, мудила, сидел бы тихо до сходки… Так нет! К нему Итальянец приходил, надо груз один принять в порту. Так он такую цену загнул, что нах послать и то не так обидно!.. Мне, говорит, бабло нужно отбивать!.. Как будто Итальянец должен из своего кармана оплачивать его корону из апельсиновой кожуры!
— Так и говорит?! — ужаснулся Каскет. Это было против всех правил. Заплатившие за коронацию обычно держали язык за зубами.
— Ну! — Босой вздохнул, пожевал губами. — Он совсем краев не видит. И не понимает ничего! В «Трех сестрах» стрельбу устроил, кричал, что он король Тиходонска!
Каскет скривился. Он слышал эту историю. Весь город говорит.
— Не знаю, что сделает, когда ты ему корону наденешь… Может, сразу же тебя и грохнет! — продолжил Босой и для пущей убедительности потряс в воздухе своим посохом, чем-то напоминая сейчас древнего библейского старца.
Каскет смотрел исподлобья и молчал.
— Пацаны говорят, чтобы я на сходке за него мазу не тянул. Наоборот — все предъявы собрал и кинул ему в морду! — Босой пристукнул тростью о пол.
Но Каскет сурово покачал головой.
— Нельзя допустить, чтобы сейчас в городе возникал кипеж, — сказал он, помолчав. — Здесь авторитетные люди, которых я пригласил, за которых я отвечаю. И ты, кстати, перед «законниками» в ответе! А что же это получается: мы всех собрали, кандидата подобрали, сходку подготовили — и вдруг все это накрылось медным тазом? Я не хочу так позориться и на всю жизнь становиться посмешищем! И ты не хочешь!
— А кто меня спрашивает? — Босой только развел руками. И, помолчав, деликатно поинтересовался: — Так что делать-то будем?
— Если я с ним ошибся, то я ошибку и исправлю, — глянул Каскет прямым, пронизывающим взглядом. — Но потом. А пока надо все провести как положено. Завтра позовем его в «Адмиральский причал» да перетрем втроем эту тему. Чтоб он понял, как себя надо вести. Да и научи его, как на сходке держаться, да что говорить…
— Слава богу, вспомнил, кто в городе Смотрящий! — усмехнулся Босой и, опираясь на трость, тяжело поднялся.
— Сегодня в баню с москвичами поедешь? — спросил Каскет, озабоченно глядя на часы.
— Да нет. Другим разом…
Каскет проводил старика в приемную, Боцман с Додиком бережно подхватили его под локти. Каскет невольно обратил внимание на сына покойного Валета: высокий накачанный парень с красивым, жестким лицом, движениями похожий на тигра или леопарда.
«Надо его к себе приблизить, — подумал он. — Похоже, пацан волевой, сильный, такой всегда пригодится…»
— Ну, давай, до завтра!
— Давай. Только Гарику ума вставить — это тебе не штепсель в розетку воткнуть! — многозначительно произнес Босой. — Как бы он не накосячил чего…
При упоминании Гарика лицо Боцмана дрогнуло. Он глянул на босса, будто хотел о чем-то спросить… Но не спросил. Судя по всему, разговорчивостью он не отличался. Еще один плюс…
* * *
«Адмиральский причал» — переоборудованный под ресторан теплоход прогулочного класса, был пришвартован к набережной в районе Богатяновки года три назад. Здесь, в основном, подавали не очень сложные рыбные блюда: уху, жаренного по-казачьи леща или сазана, тушеного сома… Кормили вкусно, по донскому обычаю сытно и не очень дорого. Хотя очередь сюда почему-то не стояла. Может, потому, что в городе много кафе и ресторанов, может, оттого, что ехать на набережную за ухой не очень и с руки, а может, по каким-то другим причинам. Но речпортовские эту точку любили, да и другие группировки не гнушались сюда заглядывать. Не исключено, кстати, что наличие столь специфической публики и отпугивало остальных посетителей.
Яркое неоновое название на капитанской рубке заметно издалека, от яхтклуба. Слово «причалъ» написано с «ять» — намек на приверженность к традиционной кухне и императорский уровень обслуживания. Наполовину это соответствует действительности. С берега на палубу ведут подсвеченные лиловыми огнями мостки с перилами — очень прочные и удобные, чтобы подвыпившие клиенты не сверзились в воду. И хотя ни одного адмирала здесь замечено не было, зато местные криминальные генералы собирались довольно часто. Сегодня был как раз такой день.
В шесть часов вечера, точно в назначенный срок, Босой ступил на эти мостки, стуча тяжелой тростью. Левой рукой он опирался на локоть высоченного Боцмана, которому пришлось присогнуться, чтобы старику было удобнее. Додик, как всегда, шел сзади и ждал момента, когда можно будет забиться в привычный салон своего «мерина». Наблюдавшие за этой процессией с палубы Дубровский и Водолаз — охранники Гарика Речпортовского, прибывшего чуть раньше, — находили ее весьма комичной.
— Взял бы его на руки, мудака старого, удобней бы было! — вполголоса прокомментировал Дубровский, элегантным движением мизинца стряхивая пепел сигареты в реку.
— Или на закорки посадил! — добавил свою долю юмора Водолаз.
Они стояли, опершись локтями в бортик палубы, — два здоровых мордатых парня. Еще осенью они были никем — рядовыми «быками». Оба совершили головокружительную карьеру, за какие-то несколько месяцев прыгнув в круг особо приближенных к речпортовскому королю людей, почти небожителей. И они были готовы за него перегрызть горло любому.
Представив себе Смотрящего, сидящего на хребте Боцмана, хлопцы не удержались от смеха. Это был здоровый жизнерадостный регот, признак душевного здоровья.
— Не! Лучше бы Боцман на четыре кости встал! — продолжал дописывать картину Дубровский. — И возил его на себе, как на лошадке!
Боцман не мог слышать их базар, хотя и догадывался, что смеются над ним. Он бросил в сторону весельчаков косой взгляд, но этим и ограничился. Хотя по законам зоны следовало подойти к ним поближе и отучить от дурной привычки скалиться в сторону правильного пацана. Просто сейчас ему было не до этого.
Трость застучала по доскам палубы, Додик выскочил из-за спины босса и, отрабатывая свою долю участия, подхватил его под другую руку. Они молча прошествовали мимо ухмыляющихся охранников, провели шефа в пустой обеденный зал и усадили за стол напротив Гарика, который с аппетитом ел нежные котлеты из судака и, судя по цвету лица, уже успел выпить. Дубровский зашел следом, демонстрируя, что контролирует ситуацию.
— Ворам привет, бродягам — здрасьте! — осклабился Гарик, поднимая руку и щелкая пальцами. — Эй, халдей, налей уважаемому человеку!
— А кто тут бродяга? — подрагивающим от напряжения голосом спросил Боцман, бросая на Гарика короткий взгляд бдительного охранника. Возможно, что-то было и не так в этом взгляде — недобрая искра или тлеющий огонек ненависти… Но Гарик не смотрел в его сторону.
— Не бери в голову, матрос! — буркнул он, отправляя в рот очередной кусок. — Тут есть кому разбираться — кто есть кто…
Официант — молодой, напуганный парень, подскочил и наполнил Босому рюмку.
В эту минуту в зал вошел Каскет, сопровождаемый своими лицензированными мальчиками — Женей и Геной. Широко улыбаясь, он прошел на свое место, а Боцман с Додиком направились к двери: на дружеском ужине охранникам у стола делать нечего. Женя, Гена и Дубровский тоже вышли на палубу.
— Давайте за нас, за воров! — провозгласил Гарик, поднимая рюмку. И, поймав недоумевающий взгляд, которым обменялись его сотрапезники, добавил: — А что, вы уже в «законе», а я без пяти минут… Ну, или без десяти… Считай, все трое — воры!
Каскет удрученно вздохнул.
— Ты проживи эти десять минут…
И выпил не чокаясь.
* * *
— Вора сразу видно. Вот вошел он… еще даже не сказал ничего, только вошел, а ты сразу понимаешь — это вор! Не работяга какой-нибудь, не инженер, не кандидат наук липовый… Вор! Одежка всегда чистая, отглаженная, даже в зоне… Бывает, что и худой, и невысокий, и рожа неказистая, но сразу видно — это рулевой! Хотя ни перстней, ни цепур напоказ не выставляет… И воровскую марку всегда держит, за справедливость выступает, потому к нему люди за помощью идут…
— Так это не вор получается, а депутат какой-то! — глумливо сказал Гарик.
— Даже не сравнивай! Вор не характеристиками и не документами живет, не словами и не бумажками отчитывается. Он здоровьем расплачивается, кровь свою за справедливость льет…
— Святой, что ли?
Босой запнулся, его лицо пошло красными пятнами.
— Не мети метлой! Короче, пришел ты в изолятор, а там ментовской беспредел, и тебя лично он вроде не касается, но если ты вор, ты обязан впрягаться! И голодовку объявить, и бунт поднять, и вены вскрыть! А если отсиделся в стороне, то корона твоя свалится, хорошо, если башка уцелеет! А стрелять в «Трех сестрах» вор не может! И щенков каких-то валить за давнюю аварию!
— Да не валил я их! Я знаю, ты на меня много бочек катил! И про водочные магазины, и про другое всякое говно…
— Я тебя учу уму-разуму!
— Ладно, хватит меня учить-лечить, лучше я все в энциклопедии погляжу, — осклабился Гарик.
Босой только крякнул с досады, опрокинул рюмку, поковырял в тушеном соме. Каскет неторопливо ел наваристую уху, исподлобья поглядывая на собеседников. Гарик же развалился по-хозяйски — красный, наглый и самодовольный.
— На сходняке веди себя скромно, уважительно, — Босой продолжил наставлять кандидата на путь истинный. — Там самый цвет общества соберется, каждое слово фильтровать надо…
— Да ладно вам париться, брателлы! — перебил его Гарик, оставив на время свой дурашливый тон. — Я что, не понимаю ничего, по-вашему? Да все я понимаю! Я ж не враг себе, в конце-то концов! Все будет нормально! Подурковал немного, ну и что? А-а! Все устаканится!
Он подмигнул красным осоловевшим глазом.
— Поехали лучше в баню, там Алевтина ждет с подружками, там весело будет!..
Никто не успел ни ответить, ни даже осмыслить это в высшей степени заманчивое предложение. Откуда-то снаружи послышались слабые хлопки. Одновременно разлетелось окно-иллюминатор в дальней части зала, рядом со входом. Через секунду в зал ворвался Боцман. Высокий и нескладный, длиннорукий-длинноногий, он в несколько прыжков одолел расстояние от двери до столика, за которым сидели авторитеты, — как будто сдавал норматив по тройному прыжку. Вместо лица застывшая маска, глаза — черные точки.
Первой мыслью Босого было: кто-то напал на «Причал», снаружи засада… кто? кто?! Но потом и он, и Каскет заметили в прижатой к бедру руке Боцмана пистолет с глушаком. Из прогоревшей трубки глушителя сочился едкий дым. Засада была не снаружи, засада внутри! Гарик сидел спиной ко входу и ничего не видел, он только начал поворачиваться, когда Боцман оказался совсем рядом.
— Это тебе от отца привет, сука! — хриплой скороговоркой произнес он, поднимая руку.
Грохнул выстрел. Смотрящий пригнул голову, зажмурился и вздрогнул — правую щеку обдало чем-то горячим. Десятки мыслей успели промелькнуть в его седой голове за какую-то долю секунды. Неужели его завалил собственный телохранитель?! Потом он приоткрыл глаза и увидел Гарика, который лежал на полу со снесенным черепом. Его кровью было забрызгано все вокруг — и скатерть, и рыбные котлеты, и сом, и тарелка с ухой, и сам Босой.
Боцмана уже не было рядом, он огромными прыжками пронесся по залу и скрылся в кухне, откуда имелся выход на носовую часть судна. Хряснула о стену входная дверь, в зал влетел Женя.
— Все целы? — проорал он возбужденно, вперившись взглядом в босса.
Каскет, к его огромному облегчению, сидел живой и невредимый. Потом Женя увидел Гарика и громко выругался.
— На пол, шеф, на пол! — крикнул Женя, наклонившись над Каскетом. С другой стороны того прикрывал Гена. Шеф ложиться на забрызганный кровью пол не собирался, и они растерянно водили пистолетами из стороны в сторону.
— Надо ментам звонить! Он и Дубровского завалил!!!
Босой и Каскет переглянулись. У Босого отвисла челюсть, вся правая сторона забрызгана Гариковыми кровью и мозгами, лежащие на столе руки колотила крупная дрожь; Каскет казался внешне спокойным, только побледнел, как мертвец. На лацкане пиджака алела единственная капля крови. Каскет взял со стола салфетку, промокнул. Но пятно все равно осталось.
— Не прожил он их…
— А? — сказал Босой.
— Не прожил он своих десяти минут, — повторил Каскет. — Может, оно и к лучшему. Такой расклад братва поймет…
Снаружи слышались возбужденные голоса. Из машин прибежали перепуганные вусмерть Скелет и Боярин, следом — заикающийся Додик.
— Шеф, мы все видели! Он вдруг взбесился словно! Жахнул Дубровского ни с того ни с сего, Водолазу ногу прострелил, его никто не трогал! А потом в зал полетел!
— Т-т-точн-но, — подтвердил Додик. — А п-пот-том по к-кан-нату с носа съехал и р-рванул к с-с-к-кладам… У н-него т-там т-тачка б-была п-п-прип-парк-кована!
— Странно… Такой спокойный парень… И дурью не балуется, — растерянно говорил Босой, тяжело поднимаясь с места. До него наконец дошло: это его, не чей-то, охранник завалил «Речпортовского короля»… И к нему обязательно возникнут вопросы.
— Так что, шеф, звонить ментам? — спросил Женя.
Каскет тоже встал.
— Не наше это дело. Обслуга позвонит. Давайте сваливать, пока менты не наехали. Да подними ребят, пусть ищут этого… ковбоя!
…До глубокой ночи набережная в районе Богатяновки озарялась суматошным светом ручных фонарей, автомобильных фар и переносными прожекторами криминалистов. Такого количества машин у «Адмиральского причала» не видели с тех пор, когда «сахарный король» Гиго Мерцхулава отдавал замуж свою дочь. Однако никакой гульбой в этот раз и не пахло. В ресторане работала следственно-оперативная группа. Повара, официанты и пожилой администратор, все время жаловавшийся на свою астму, неохотно давали однотипные показания: услышали выстрелы, кто-то пробежал через кухню, лица и примет не запомнили…
Лис приехал очень быстро, зашел в зал, внимательно осмотрел труп несостоявшегося «законника»… Теперь сходка вряд ли состоится. И криминальная обстановка в Тиходонске значительно оздоровится. И все же ему было неприятно. Поэтому он вел себя не так, как обычно. Дубровский и Водолаз в горячке назвали Боцмана, больше никто их показаний не подтвердил. Раненые пойдут на поправку и тоже откажутся от своих слов. Лис знал, где может отлеживаться сын Валета: у недавней знакомой в Придонске или у кореша по зоне в Степнянске. Но вместо того, чтобы взять след, он дал дежурные указания и уехал домой.
Бандиты обыскивали набережную и шерстили город. Как ни странно, речпортовские особого рвения в этом деле не проявляли. Под утро поиски были прекращены. Боцман, сын Валета и убийца Гарика Речпортовского, пропал, как в воду канул…
* * *
При жизни Гарик Речпортовский любил быструю езду и большие роскошные авто — «линкольн-навигатор» с пятилитровым двигателем, к примеру. Все собирался купить «хаммер» или что-то в этом роде. После смерти все изменилось, и явно не в лучшую сторону. Из «Адмиральского причала» Гарик отправился в областную больницу на обшарпанной бело-красной «газельке», применительно к которой словосочетание «скорая помощь» казалось неумной насмешкой. «Газелька» тянулась еле-еле, поскольку в срочной операции пациент не нуждался, но все равно ее так трясло и колотило, что упакованный в черный пластиковый мешок Гарик едва не вывалился из своих носилок. Позор, одним словом.
В больнице он «пересел» на простую каталку из нержавейки и отправился по длинному подземному коридору в морг — в руки патологоанатома, а затем визажиста из похоронного бюро. Последний так ничего и не смог поделать с его раскуроченной выстрелом в упор головой. В конце концов Гарика оставили как есть, облачили в коричневый костюм, повязали галстук с огромным, по моде, узлом и погрузили в дубовый гроб (можно сказать — обычный дубовый гроб, поскольку в ассортименте были гробы и покруче. Валета, например, хоронили в ореховом с полировкой и микролифтом). После чего наглухо закрыли крышку, а сверху поставили фото в рамочке, сделанное прошлым летом на Адриатике, где Гарик жизнерадостно улыбался на фоне парусов и бескрайнего синего моря и казался вполне адекватным и даже симпатичным человеком, поднять руку на которого осмелится разве что отъявленный злодей… Правда, над фотографией предварительно поработал специалист по «Фотошопу», который убрал из кадра похмельные мешки под глазами и двух голых хорватских проституток.
Гроб с телом поставили в маленькой церквушке на кладбище, прямо в центре зала, огородили четырьмя свечами. Расставили стулья, на столик в углу выставили несколько бутылок с минералкой — на случай, если кому-то станет плохо.
Плохо никому не стало. Вообще всем было как-то по барабану. Из родственников явился лишь какой-то двоюродный брат в старой кроличьей шапке, который поинтересовался, где и во сколько поминки, а потом исчез. Может, это был и не брат…
Московские гости приняли сообщение о происшедшем с пониманием: дело житейское, бывает — завалят пацана в самый неподходящий момент. Быстро собрались и вернулись к родным пенатам.
У речпортовских своих забот хватало, потому что вернулись изгнанные в свое время Мокей, Степашка, Самоха, братья Корниловы, даже Лучина объявился, который, оказывается, ни в какую Казань не уезжал, а отлеживался в Придонске, у любовницы. Кащей пободрел, поднял голову, стал качать права, и Корней приехал, и Сармат. Естественно, «старая гвардия» начала бодаться за место под солнцем с «новой». Главный представитель «новых» — Дубровский лежал в реанимации с простреленным животом, Водолаз охромел на одну ногу, лицензированные охранники в костюмах оказались не при делах и вернулись в свои агентства, спешно набранная молодежь ни на что особо не претендовала и готова была ходить под кем угодно. В общем, исход борьбы был как бы для всех ясен. Но движуха тем не менее продолжалась, она требовала времени, напряга и личного присутствия каждого, так что Гариком заниматься было некому и некогда.
Похоронами распоряжался Каскет — пожалуй, единственный, кто проявил к покойному хоть каплю сочувствия. Да и то лишь потому, что в тот роковой день в «Адмиральском причале» он был на правах хозяина, а Гарик — приглашенным, вроде как гостем, со всеми вытекающими последствиями…
Босой тоже чувствовал за собой косяк, ведь Боцман был его личным телохранителем. Но поскольку предъяву ему никто не сделал, то и он особо не заморачивался: отстегнул умеренную сумму на не очень дорогой гроб и оплатил поминки в ресторане. Ресторан, кстати, тоже так себе, второй наценочной категории.
Кто там еще? Итальянец, Антон, Гуссейн, Костя Ким, Карпет…
Все они присутствовали на похоронах Гарика, как и положено руководителям такого ранга, окруженные многочисленной челядью. Приехали в полдень, к отпеванию. Никто не опоздал, никто не проигнорировал. Однако никто особенно не горевал, венков мало, цветов тоже. Блатных российского масштаба не было, вообще из других городов, не говоря о дальних регионах, никто не приехал.
Вокруг гроба оставалось свободное пространство, словно под закрытой крышкой притаилась бомба. Или бациллы чумы. И вид у тиходонских авторитетов был какой-то смятенный… За исключением одного Карпета, который держался в стороне от всех, смотрел орлом и был похож на человека, решившего наконец какую-то трудную жизненную задачу, не дававшую ему покоя.
Слух пронесся по общине, слух нехороший… Якобы Боцман был в полном своем праве, когда Гарика валил, на том якобы и вправду кровь Валета, а заодно и Питона, которого он, гнус такой, подставил и ствол ему подкинул…
— Как зовут-то новопреставленного? — неожиданно осведомился батюшка, готовый начать чин отпевания.
— Как, как… Гариком звать! — сказал Костя Ким.
Батюшка покачал головой.
— Гарик — это не православное имя. Это прозвище, кличка. Как его при крещении нарекли?
Авторитеты озадаченно переглянулись между собой. Гарик для них всегда был Гариком, кто ж он еще?
— Да какая тебе разница, дорогой! — сказал Гуссейн, воздевая ладони к небу. — Прочитай, что тебе положено, и иди с миром! Тебе хорошо, и нам всем хорошо, что еще надо?
Каскет, к счастью, вспомнил, что у него есть копия паспорта Гарика — с этой копией он оформлял договор с похоронным бюро. Он заглянул туда и сказал:
— Евгением его зовут…
Итальянец не выдержал, фыркнул:
— Евгений Речпортовский!
Антон вполголоса велел ему заткнуться.
Отпевание началось. Батюшка вручил каждому по зажженной свечке и начал читать заупокойную молитву.
Костя Ким не слушал, глядел на пламя свечи и думал о своем. Спустя какое-то время расплавленный воск капнул ему на ладонь, Костя вздрогнул.
— …Устне мои молчат и язык не глаголет, но сердце вещает: огнь бо сокрушения сие снедая внутрь возгорается…
Вчера его вызвал к себе Коренев — по поводу Гарика якобы, но с этим хитрым ментом никогда точно не знаешь, что ему от тебя надо.
— Вам что-нибудь известно об обстоятельствах и причинах убийства гражданина Гаркушина? — спросил он.
— Откуда? Меня там и близко не было, — ответил на это Костя Ким.
— А говорят, что стрелял Боцман, сын Валета…
— Мало ли кто что говорит? Я порожняки на уши не мотаю, — ответил Костя.
— Это правильно. Так и держи! — одобрил Лис.
На этом разговор и закончился. Странный разговор, мутный.
— …Нощь смертная мя настигла неготова, мрачна же и безлунна, отпуская неприготовлена к долгому оному пути страшному…
Антон Миротворец механически перекрестился. Он смотрел на крышку гроба и думал о «пути страшном», по которому где-то на том свете этапируют сейчас Гарика Речпортовского. Что там с ним делают? Швыряют под ноги раскаленные угли, поливают из огнеметов, чтобы поторапливался?.. Антон с трудом представлял себе, как встречают на том свете людей, подобных Гарику. Плохо встречают, наверное. Просто обычно об этом не задумываются!
Он тоже был вчера на допросе у Коренева и тоже отвечал на вопросы об убийстве. Точнее, отвечал, что понятия ни о чем не имеет. Но, в отличие от всех остальных, держался он вежливо и предупредительно, изображая полную готовность помочь следствию.
— Знаете этого человека? — Лис показал карточку, где сидел какой-то хмырь с пивным бокалом.
— Не знаю. Кто это?
— Один московский киллер, — Лис убрал карточку, небрежно бросил: — Мы его скелет на корабельном кладбище нашли. Крысы кости начисто обглодали…
— А при чем тут киллер?
Но Лис ничего объяснять не стал и молча подписал Антону пропуск на выход.
— …Великой последней гласящей трубе в страшное и грозное Воскрешение суда, воскресающим всем, помяни мя тогда, Святая Богородице…
Босой устал стоять. В ноге запульсировала боль, поднялась от ступни до колена. Но сегодня ему это было приятно. Болит — значит, жив! А у Гарика, хоть он и моложе был, и здоровее, у него уже ничего не болит…
Он оглянулся на Паяло. Тот все понял, подскочил, подставил какой-то табурет, помог присесть. Босой с наслаждением вытянул ногу. «Все там будем», — подумал он благостно. И он, и Гарик, и тот же Паяло, и подполковник Коренев, и Валет, и Питон, и все остальные… Все встретятся за последним пределом, на ничейной земле, голые и безоружные. Тогда и выяснится, кто чего намутил в этой жизни. Пока что можно только гадать…
— Квасков был вашим телохранителем, вы должны знать, почему он убил Гаркушина, — пытал его вчера Лис.
— Да я вообще ничего не видел! Нагнулся шнурок завязать, а тут грохнуло, кровь брызнула, я и упал на пол… А кто-то мимо пробежал, как конь с подковами. Может, это и не Боцман был…
— А кто? И куда он делся?
— Да я-то почем знаю?
— Вы с ним говорили об убийстве Валета? Он не высказывал подозрений, что это убийство организовал Гаркушин?
— Нет. Это не моя тема.
— А почему Гаркушин не взял его к себе в бригаду?
— Так у Гарика и спрашивайте! Хотя уже не спросишь…
Босой развел руками.
— Значит, ничего не знаете, — сказал Лис. — Ну-ну… А что в Тиходонск приезжал Еж?
— Какой еще Еж? — встрепенулся Босой.
— Мокродел московский! Про скелет в корабельном отстойнике слыхали? Неужели ничего не слышали? — Лис с сомнением покачал головой. — Вы же с Каскетом перетираете постоянно, а он всю Москву знает, должен и Ежа знать!
— Так у Каскета и спросили бы! — огрызнулся Босой, в то же время усиленно переваривая информацию. Неужели Гарик и вправду заказуху устроил через москвичей?.. То-то «законники» столичные короновать его ломанулись!
— А я спрашивал уже, — сказал Лис. — И Каскета, и Гуссейна, и всю вашу братию. Все они у меня уже перебывали, вот на этом самом стуле сидели…
— Да? — вроде удивился Босой, хотя в городе такие новости расходятся за четверть часа и он все прекрасно знал. — И что?
— Ничего, — Лис пожал плечами.
И как-то сразу утратил интерес к беседе. Босой вышел от Коренева в тяжелых раздумьях. Чего хотел Лис? Напугать? Намекнуть, что Гарика завалили неспроста? Или, как это у него всегда бывает, отвлечь внимание от чего-то важного? Но от чего именно?
Босой мог ломать голову сколько угодно. Остальные, кто был сейчас в этой часовенке, тоже могли теряться в догадках. Но никто и предположить не мог, что всю эту карусель с допросами Лис затеял не ради Гарика, не ради Боцмана или Валета… А только ради того, чтобы, не вызывая ничьих подозрений, встретиться с одним-единственным человеком и сыграть на глубоко затаенных в его душе струнах мести, ревности и обиды — самых сильных побудительных мотивах почти всех преступлений. И этот человек сейчас стоял рядом с ними.
— …Видя близкий конец жития моего и помышляя недостойных мыслей, деяний же, Всечистая, душу мою делательницу, жестоко бываю поражаем стрелами совести: но преклоншися, милостивно буди мне, Предстательница…
Карпет в нетерпении переступал с ноги на ногу. Ему казалось, что отпевание никогда не закончится. В левой руке свеча, правой Карпет крестился вслед за батюшкой, а когда не крестился, то сжимал в кармане куртки тяжелый металлический предмет, похожий на лимон. Скорее, скорее бы. Иногда он не выдерживал, бросал короткий взгляд на Каскета, который стоял по другую сторону от гроба и ни о чем не подозревал. Свеча в его руке начинала дрожать, руки потели, и Карпет отводил глаза. Он боялся, что не дождется конца церемонии. Может, прямо сейчас? И дело с концом! Заноза в душе превратилась в раскаленный осколок, он ворочался, раздирая сердце и обрывая нервы. Хорошо, что он принял две таблеточки и запил коньяком. Это бодрит, поднимает над окружающими, прямо к расписанному ликами святых куполу.
— Я слышал, ты уезжать собираешься, Рубен. Вроде в Штаты… Это правда?
Говоря это, Лис достал из ящика стола коробку с сигаретами и пепельницу, поставил перед Карпетом. Разговор происходил вчера вечером, около пяти часов. Солнце садилось в окне за спиной Лиса, слепя глаза Карпету.
— Уезжаю или нет, это мое дело, — поморщился Карпет. — И к убийству Гарика никакого отношения оно не имеет.
Он достал свои сигареты и закурил.
— Гарик тут ни при чем, — сказал Лис. — Я про тебя спрашиваю.
В дверь кабинета постучали, Лис неожиданно гаркнул во весь голос: «Я занят!!!». Так гаркнул, что Карпет даже вздрогнул.
— Я понимаю, говорить об этом неприятно, — продолжил Лис. — Но в Тиходонске тебе уже делать нечего. Бизнес твой усох, авторитет тоже… Не надо морщиться, Рубен. Все усохло, и не только у тебя. Я знаю. И все знают.
— Я не морщусь, — сказал Карпет, прикрываясь ладонью. — Это солнце.
— Только там, в Штатах, у тебя тоже ничего нет. Хотя главное, что там нет Каскета…
— Он мне сто лет пофиг! — взорвался Карпет. — Я его не боюсь и уезжаю не из-за него…
— Ага. Значит, уезжаешь все-таки! — усмехнулся Лис.
Карпет вздохнул и ничего не сказал.
— Вот объясни мне, Рубен, как могло такое случиться. Вы здесь жили-поживали, добра наживали… Если это можно, конечно, назвать добром. Мерялись друг перед другом, у кого машина круче, у кого бойцов больше, кто кому глотку перегрызть может ловчее… А потом откуда ни возьмись появляется Каскет и всех вас загоняет под стол, как пионеров!
Лис произнес последнее слово с прононсом: «пионэров».
— Помнишь, был такой Амбал? Никому не известный сявка Амбал, из-под баржи откуда-то вылез. И он самого пахана вашего Черномора точно таким же макаром на понт взял когда-то, явился к нему с гранатой — ты или я, или оба разом! Психологический момент!
Лис многозначительно поднял палец.
— И Черномор слабину дал. И вы тоже дали, лоханулись перед Каскетом!
— Меня там не было… И у него не граната! А у него взрывчатки под центнер было! — огрызнулся Карпет.
— Да какая разница, Рубен! От него по-любому кило фарша осталось бы — будь там граната или бомба целая! Он на риск пошел, сыграл красиво! Показал себя как настоящий блатарь! А вы…
— А что мы? Какое твое вообще дело? Чего ты лезешь, куда не надо?
Лис почесал пальцем за ухом.
— Работа у меня такая, Рубен, — сказал он. — Лезть в ваши дела, понимаешь. А когда он вас всех в своей ханайке запугал, он к тебе домой пришел! Домой! Где ты отдыхаешь, где Ева живет, Артурчик… Так только полные отморозки поступают! И тебя запугал! Да так, что ты «ответку» не включил и вообще язык в жопу засунул, даже братве ничего не сказал, сходняк не собрал! Проглотил обиду, короче! А теперь вообще убегаешь с родной земли!
— Разнюхал, значит! — Карпет вскочил, вытаращил глаза, заскрежетал зубами, потом упал обратно на стул, махнул рукой. — Да что ты понимаешь?
Лис пожал плечами.
— Все всё понимают. Каскет — король Тиходонска. А ты убегаешь в Америку, будешь неграм и латиносам прислуживать…
— Никому я прислуживать не буду! — выкрикнул Карпет. — Никаким неграм! Там… там наша диаспора сильная! Там трафик в разы больше! И вообще! Я там еще круче поднимусь, чем здесь!
Лис усмехнулся, покрутил головой, будто несмышленый мальчик рассказал ему о мечте найти волшебную палочку.
— Выбрось из головы, Рубен! Ты же не первый из братвы туда едешь! Ни один не поднялся. Там только голову поднимешь — а тебя уже за ушко да на солнышко! Про ФБР слышал? А про сроки американские? Вспомни Японца. А он-то вон какая фигура, не в пример тебе! В лучшем случае откроешь букмекерскую контору в Брайтоне… И то вряд ли — возраст не тот!
— Брайтон в Нью-Йорке, а я поеду в Лос-Анджелес, на океан, — сказал Карпет, неожиданно успокоившись. — Про Голливуд слышал? Вот туда…
— Это прямо там, где кино снимают? — удивился Лис.
— Ну, почти… Рядом! Это район такой, очень крутой район! — Карпет явно воспрял духом. — Гуссейн тоже собирает манатки. И Костя в Испанию намылился. Скоро никого из наших в Тиходонске не останется, все уедут. А один в поле все равно не воин.
— А кто тебе сказал, что все уедут? — удивился Лис. — Уедут терпилы и лохи! Антон, например, никуда не собирается! Вот он — крутой пацан! Потому все женщины на него вешаются!
Карпет открыл рот, но ничего не сказал. Сквозь щетину на щеках проступили красные пятна.
Антона Карпет ненавидел. И завидовал его молодости, его подтянутой фигуре, аккуратно подобранным костюмам, гладкой речи… Антон был полной противоположностью Карпету. Но дело, конечно, не в этом. Он змеей забрался в его семью, в семейную постель, к Лере — его второй жене, самой любимой, эта дура Ева ее так и не смогла заменить!
— Ты не обижайся, Рубен, мне все равно — что ты, что Каскет, что Антон… Мне даже лучше, если ты свалишь в свой Лос-Анджелес, — продолжал разглагольствовать Лис, не обращая внимания на налившееся кровью лицо гостя. — И все-таки этих двоих я уважаю, у них нервы стальные… А ты, Рубен… Прости, конечно, но ты — обычный терпила. К Антону бы домой Каскет не сунулся! Скорей Антон придет к Каскету с гранатой и постелит его на пол! Или отправится на тот свет вместе с ним! Потому что в нем есть внутренняя сила, это сразу чувствуется в голосе, в походке, во всем. Мужской флюид называется, слыхал? Поэтому и бабы его любят…
— Подорваться на гранате — много ума не надо! — проговорил Карпет сквозь зубы.
Лис посмотрел на него.
— Да здесь не об уме речь, Рубен. Ты видал по телевизору, как олени во время гона дерутся? Один после этого остается на территории, покрывает самок, потомство растит. А другой убегает искать новую территорию…
— В гробу я видал этого Каскета с его территорией! — заорал Карпет, приподнимаясь с места. — Здесь нет ничего, кроме грязи и снега! А там — пальмы! Океан! Там роскошная жизнь! И там меня ждут! А Каскет твой и Антон — они никому на хрен не упали, потому и подохнут здесь оба!
Лис улыбнулся и развел руками, как бы пасуя перед этими убедительными доводами.
— Может, ты и прав, Рубен. Я ведь ничего против не имею. Пусть подохнут. И пусть у тебя там, в Лос-Анджелесе, все сложится хорошо. Может, тебя в кино снимут. Тогда Каскет обзавидуется, это точно! Будет локти грызть и за хвост себя кусать…
— Если будет что кусать. И чем кусать, — процедил Карпет.
— В смысле?
— Это я так. Не важно… Больше вопросов нет?
Лис покачал головой. Вопросов не было. Карпет задвинул стул и направился к двери.
— Да, чуть не забыл, — догнал его голос подполковника.
Карпет остановился, обернулся.
Лис приветливо помахал ему рукой.
— Передай привет Брюсу Уиллису, если увидишь его в своем Голливуде! Скажи ему, что он прикольный чувак!
Карпет пожал плечами и вышел из кабинета. Он так и не понял, зачем его вызвал хитрожопый мент. Неужели для того, чтобы передать привет этому, как там его… «Крепкому орешку»?
* * *
Напоследок все же выпала Гарику счастливая карта. В свой последний путь он отправился в роскошном катафалке «линкольн таун кар» на удлиненной платформе. Как бы прощальный подарок от братвы. Однако нести гроб никто из бывших сподвижников не вызвался, эту почетную обязанность доверили рабочим из похоронного агентства. И оркестрик был небольшой. Короче, все шло, вроде бы, как всегда в таких случаях, но формально, без души.
Процессия из двенадцати машин остановилась у Аллеи Славы. Здесь хоронили героев и бандитов. За гробом шли в порядке старшинства и личной значимости — Босой с Каскетом впереди, отдельной группой за ними следовали Гуссейн, Итальянец, Антон и Костя Ким… Последним — руки в карманы, спина колесом, — тащился Карпет, что-то старательно высматривающий у себя под ногами. В некотором отдалении шла охрана, тоже разделившаяся на отдельные группы, в соответствии с симпатиями хозяев. Никто не разговаривал, не курил и даже не кашлял. Только среди пристяжи Каскета наблюдалось некоторое оживление — там какой-то молодой возбужденным шепотом расхваливал новый лазерный прицел для «ПМ», который приобрел накануне. В конце концов Кащей сказал ему, чтобы закрыл пасть и не брызгал слюной. Молодому пришлось заткнуться.
— Гляди, братва!
Рабочие, провожающие и охрана остановились у свежевырытой могилы, гроб поставили на разложенные рядом рулоны искусственного дерна. Итальянец показал на соседний ряд могил за молодыми пихтами. Там, в каком-то десятке метров, высилось надгробие в виде то ли орла, то ли поверженного демона с распластанными крыльями… Могила Валета. Птичья голова с загнутым клювом была повернута точно на место, где должен упокоиться Гарик. Слепые бронзовые глаза сердито смотрели из-под насупленных бровей.
— Недолго он Гарика ждал… Дождался! — Итальянец стянул с головы широкополую фетровую шляпу. — Вот и свиделись, наконец!
Все переглянулись, додумывая, что он имеет в виду.
— А интересно, сердце его атомное все стучит? — поинтересовался любознательный Гуссейн. — Оно ж на триста лет рассчитано…
— Пойди, приложи ухо к плите, послушай, — совершенно серьезно предложил Антон, хотя всем было ясно, что это издевка. — И правда интересно. А вдруг наврали и оно остановилось?
— Грязно сейчас ухо прикладывать и холодно, — тоже совершенно серьезно ответил Гуссейн. — А если и остановилось, то что? Валету какая разница?
— Тогда можно фирму на бабки поставить, — улыбнулся Антон. — Дело принципа! Раз за триста лет заплачено, пусть триста лет и стучит!
Поднялся ветер. Висевшая над кладбищем туча просыпала мелкую крупу на людей и машины, забарабанила по дубовой крышке гроба. Босой посмотрел на небо, поежился, оглянулся на Каскета.
— Чую, неспроста это, Жор, — сказал он негромко. — Видно, Гарик и в самом деле того…
Что он имел в виду под этим «того», старик не уточнил. Да и Каскет его не слушал. Он уверенным шагом обошел могилу, встал на предусмотрительно расстеленный рабочими дерн. Посмотрел на сгрудившихся по другую сторону от ямы тиходонских авторитетов.
— Слушайте сюда! — громко сказал Каскет. — Помелом мести не стану, скажу коротко! Можно было бы вообще обойтись без трепа в такую погоду, но так уж положено…
Он поднял воротник пальто, глянул вниз и отошел подальше от осыпающегося края могилы.
— Короче. Сегодня мы прощаемся с Гариком Речпортовским… Хороший он был человек или не очень, не в том суть. Суть в том, что сегодня мы могли бы пить и гулять на его именинах… — Каскет поднял голову. — Да, сегодня у Гарика день рождения! И сегодня его должны были короновать как вора! Но вышел косяк — и вот мы его хороним! Обидно! И я постоянно спрашиваю себя: почему так вышло?
Он замолчал на несколько секунд. Все стояли не шевелясь, и только Карпет зябко переступал с ноги на ногу, пряча руки в карманах.
— А ответ такой: потому что нет у нас общей идеи! Единства настоящего нет! — провозгласил Каскет. — Каждый сам за себя и только поглядывает, как ухватить за глотку ближнего! Так быть не должно! И это главный наш общий косяк! Надо завязывать с этой самодеятельностью, я считаю!..
— Кончай лапшу вешать!
Среди авторитетов произошло какое-то движение. Головы стали оборачиваться в сторону Карпета. Оратор прервал свою речь и выкрикнул:
— Что ты сказал?
— Я говорю, что тебе вообще положено молчать в тряпку! — хрипло каркнул в ответ Карпет. — Ты здесь никто! Есть друзья Гарика, есть смотрящий — Босой, вот он пусть и речь задвигает! Он старше тебя, и корона у него не «апельсиновая»!.. Расслышал теперь?
Каскет нисколько не изменился в лице. Зато охранники, стоявшие полукольцом за авторитетами, заметно напряглись, закрутили головами по сторонам: что за непонятки вырисовываются? Особенно озаботились телохранители Каскета — Алекс и Гера.
— А я никому здесь рот не затыкаю! — сказал Каскет. — Кто хочет, тот пусть и говорит! Хочет Босой — пусть говорит! Хочешь?
Босой втянул голову в плечи и отвернулся.
— А хочешь ты говорить, Карпет, так говори!.. Выходи! Чего мнешься? Выскажи, что душа просит!
Неожиданно для всех обычно не отличающийся красноречием Карпет минжеваться не стал. Продолжая держать руки в карманах, он довольно живо подбежал к Каскету (стоявший по другую сторону от могилы Алекс толкнул локтем Геру и шепнул: «Чего-то он мутит. Смотри в оба»), встал рядом, повернулся лицом к братве.
— И скажу! Да! — крикнул он. На красной шее вздулись жилы, словно он силился поднять непомерную для себя тяжесть.
— Все молчат, сопли жуют — а я скажу!!!.. Он нам тут красивые слова вкручивает! — Карпет громко шмыгнул носом. — Херня все это!!! У нас все было зашибись, пока этот… в город не пришел!!!
Он повернулся к Каскету, зло, по-кошачьи, оскалил зубы.
— Тогда, в «Арбатском дворике», Босой с пацанами очканулись, и ты оттрахал нас по первому разу! И тебе понравилось!!! Ты ко мне пришел, моих людей убил, мою жену пугал, моему сыну таблетки в рот засунул, мне ребро сломал! Дома!!!
Общество слышало это впервые. Наступила мертвая тишина.
— Король Тиходонска, говоришь?! Чтобы все тебе подчинились, чтоб весь город был твой!!! Типа заединщик такой! Общую идею он придумал!!! Хера тебе!!!
Во время свой речи Карпет дергался и притоптывал ногами, как припадочный, осыпая в яму комья мерзлой земли. Глядя на него, Каскет, хотя и старался сохранять спокойствие, тоже начал наливаться бешеной краской.
— Что ты такое мелешь?!! — прогремел он.
Он собирался сказать что-то еще, даже набрал в грудь воздух… Но тут Карпет завопил что-то нечленораздельное, рванул правую руку из кармана, на короткое мгновение поднес ее ко рту — и поднял вверх, чем-то сразу напомнив всем присутствующим Статую Свободы. Правда, вместо факела в его руке была зажата граната с выдернутой чекой.
— А вот так нравится?! — крикнул Карпет, выплевывая кольцо с торчащими усиками под ноги. — Когда тебя трахают?!
Граната!
Все (не только Каскет) застыли. Алекс и Гера успели достать стволы, но теперь не знали, что с ними делать — если они подстрелят Карпета, то их хозяину гарантирован, так сказать, совместный кирдык. «Быки» из охраны Карпета, видя такое дело, тоже схватились за оружие.
— Убери, эй! Ты! Пушки нельзя!! — вопили они на несколько голосов, от волнения с трудом подбирая русские слова.
И тоже не знали, что им дальше делать.
— И что теперь, придурок? — зло прошипел Каскет, но все услышали. — Дальше что?
Он присел на чуть согнутых ногах, будто собирался броситься на противника и вцепиться ему в глотку.
— А теперь посмотрим, кто духовитый пацан, а кто жидкое козье говно!! — проорал Карпет, размахивая рукой с зажатой гранатой. Похоже, говорить нормально, без крика, в этом состоянии он не мог. На губах пузырилась пена.
— На колени, сука!!! И проси у всех нас прощения!!! Иначе закопаем вместе с Гариком!!!
— За что прощения? — Каскет сбавил тон и выставил вперед пустые ладони. — Я без ствола. Давай перетрем нормально…
— Да за все!!! За мой дом, за Артурчика…
Но тут нога Карпета оскользнулась на краю могилы, он качнулся вперед, еще ожесточенней замахал руками, словно собираясь взлететь. И мерзлая земля, такая твердая, такая железобетонная на вид, вдруг осыпалась под ним, просела с хрустом и почти металлическим скрежетом. Карпет не взлетел, он уронил гранату, потерял равновесие и упал в яму. В последний момент вцепился в Каскета, то ли пытаясь удержаться, то ли увлекая врага за собой. Они падали вниз, прямо на гранату с горящим три секунды взрывателем, но в этот краткий, растянувшийся в обостренном сознании последний миг Карпет вдруг ясно понял, зачем Лис вел с ним мутные и непонятные разговоры…
Они одновременно упали на неровное земляное дно и тут же полыхнуло красно-желтое пламя, обожгло все вокруг, разметало по замысловатым траекториям тяжелые комья земли, щепу, камни, какую-то рвань… Со зловещим визгом взлетел вверх веер осколков. Аккуратная яма два с половиной на полтора метра превратилась в дымящуюся, остро пахнущую тротилом воронку.
Раздался отчаянный вопль. Кричал Костя Ким, который стоял ближе всех — в него угодил осколок. Итальянца, державшегося с ним рядом, отшвырнуло на острую ограду одной из соседних могил. Он то ли стоял, то ли висел, не двигаясь и не подавая признаков жизни. Остальных разбросало, просто присыпало землей или оглушило. Степашка молча ходил, покачиваясь, и тряс головой, как будто хотел вытрясти из ушей воду. Босой стоял на карачках, прикрыв руками голову…
Алекса контузило, как только встал и почувствовал в себе силы передвигаться, он подошел к краю воронки. Клубился, постепенно рассеиваясь, сизый вонючий дым. Внизу земля была перемешана с кровавыми ошметками. Валялся чей-то ботинок, удивительно чистый, как новенький; шнурки были завязаны в аккуратный бантик. Алекс соскользнул вниз: ему зачем-то понадобился этот ботинок. Он сам не знал зачем. И вдруг наступил на что-то… Неприятно мягкое. Отдернул ногу — увидел полузасыпанное лицо Каскета, своего шефа. Оно лежало отдельно от туловища. Алекс судорожно и молча стал карабкаться наверх, цепляясь пальцами за еще горячую землю. Земля осыпалась, и он сползал вниз. Кто-то стоял наверху, смотрел, но руки не подавал.
— Кончилось ваше время! — услышал он низкий охрипший голос. Голос, кажется, принадлежал Антону. — Вся ваша шобла пусть выметается из города. В двадцать четыре часа!
Больше никто ничего не говорил и ничего не делал. Нет, люди приходили в себя, шевелились, ощупывались — все ли на месте? Но целенаправленные действия предприняли только телохранители Кима и Итальянца, которые подхватили своих хозяев и потащили к машинам. Остальные просто не знали что говорить и что делать.
И тут кто-то спохватился: а где гроб? Где Гарик? И сразу появилось общее дело — искать Гарика, хотя в принципе он и живой-то никому не был нужен. Но сейчас все оглядывались, наклонялись, заглядывали то в яму, откуда, немо разевая рот, глядел Алекс, то за соседние могилы.
Ни гроба, ни Гарика не было. Рулоны с искусственным дерном разметало вокруг, дымящиеся обрывки висели даже на ветвях пихт… Да и весь прилегающий участок сейчас стал похож на свалку.
— Но там же дуб! — все повторял озабоченный Гуссейн. — Дуб очень прочный!
Антон нашел обломки дубовых досок рядом с могилой Валета, у самой ограды. На острых стальных пиках висели обрывки коричневой материи, а изуродованный труп Гарика валялся у надгробия, как будто кто-то его специально сюда притащил и бросил… Только никто не стал бы это делать, подумал Антон. Никому они не нужны — ни Валет, ни Гарик. Ни остальные.
Он оглянулся. Темные фигуры молча сгрудились у воронки. Вдали надсадно кричал Костя Ким. Босой по-прежнему стоял в согбенной позе, боясь поднять голову.
Антон достал телефон и стал набирать номер, но потом понял, что дисплей не светится и аппарат не работает. И еще понял, что он не знает, кому звонить.