X

О пустынножительстве в рославльских лесах

В рославльских и смежных с ними брянских и жиздринских лесах с половины прошедшего столетия до двадцатых годов настоящего подвизалось весьма много замечательных отшельников; так что в продолжение семидесяти и более лет пустынножительство здесь не прерывалось. Между православными иноками всегда были и всегда будут любители безмолвного уединенного жития. Но в указанное нами время во второй половине прошедшего века и в начале нынешнего и в указанных лесах пустынножительство возникло, усилилось и процветало вследствие особенных исторических причин, о которых находим нужным сказать несколько слов.

Восемнадцатое столетие в России ознаменовалось целым рядом распоряжений правительства, весьма стеснительных для монашества. Говорим это не об указах Петра I и Екатерины II, которыми ограничивался свободный переход из монастыря в монастырь и запрещалось постригать несовершеннолетних, мужей от живых жен, беглых солдат, крестьян без увольнения помещиков и т. д.; эти справедливые распоряжения были вызваны господствовавшими в то время в монастырях беспорядками, которые и следовало прекратить. Но вместе с мерами, которые должны были пресечь злоупотребления в монастырях, издавалось немало таких правительственных распоряжений, которые делали невозможным свободное процветание монастырей и подавляли дух монашества. Указом 1703 г. Петр I запретил строить новые монастыри; а Духовным регламентом и указом 1724 г. обращал монастыри в приюты для больных солдат или уволенных от службы и неспособных к работе. При Бироне в 1734 г. предписано было не постригать никого, кроме вдовых священнослужителей и отставных солдат, вследствие чего в иных монастырях некому стало совершать богослужения, в других оставались только дряхлые и неспособные ни к работе, ни к богослужению. Наконец, в 1764 г. последовал указ об отобрании церковных и монастырских имуществ в ведение государства и о штатах денежного жалованья духовенству.

Известно, что еще в 16 веке некоторые преподобные иноки-нестяжатели находили, что монастыри не должны владеть населенными имениями. Но в 1764 г. отобрание монастырских имуществ в казну сопровождалось такими распоряжениями, что этим был нанесен монашеству в России тяжкий удар, от которого оно и доселе отчасти не оправилось. Из 953 существовавших тогда мужеских и девичьих монастырей вовсе упразднено 568. Из оставшихся затем 385 монастырей только 225 штатным монастырям, взамен отнятых имений, назначалось пособие от казны. Остальным 160 заштатным монастырям, по отобрании от них всего недвижимого их имущества, предоставлялось содержаться на собственные их средства, т. е. как знают. Нужно ли говорить, что эти заштатные монастыри внезапно очутились в самом крайнем нищенском состоянии. И из третьеклассных и второклассных монастырей многие, бывшие до того времени в цветущем состоянии, начали приходить в упадок. Никогда в русских монастырях не было такой частой смены настоятелей, как именно в конце 18 столетия.

Настоятели один за другим отказывались от своей должности, не имея сил изобретать достаточные средства к поддержанию вверенных им обителей. Особенно для монастырей чувствительно было умаление числа братий. Даже в Духовном регламенте узаконивалось, чтобы по самой нужде не менее тридцати братий было в монастыре, «понеже малым братством повседневную божественную службу и общежительство якоже подобает отправляти невозможно». А по штатам 1764 г. только в 15-ти первоклассных монастырях положено по 33 человека, в 4-х пустынях по 30 чел., в 41 второклассном монастыре по 17 чел., в 100 третьеклассных по 12 чел., в 154-х же заштатных по 7 чел. (со включением настоятеля). При таком ограниченном числе братий и при крайней скудости средств в большей части монастырей оказалось невозможным поддерживать надлежащие порядки. Наконец, после 1764 г. монастыри на долгое время не могли удовлетворять благочестивую потребность многих желавших принять монашеское пострижение. В 1762 г. монашествующих мужеского и женского пола числилось 12444. А по штатами 1764 г. число это сокращено более чем на половину: в штатных монастырях мужеских и женских полагалось 3858 чел. и в заштатных 1247; и пока оставшиеся за штатом не войдут в оный, запрещено было вновь представлять к пострижению.

Последствия показали, как мало соответствовали эти распоряжения настроению народного духа. При общем вызванном ими упадке монастырей в русском народе в то время крепко держалось усердие к монашеской жизни, которое, надеемся, и не иссякнет, пока будет существовать православная Русь. Любителей монашеской жизни было много во всех сословиях, но так как в тогдашних монастырях они не находили себе места или не могли удовлетвориться тогдашнею жизнью монастырскою, то многие из них удалялись из России в афонские и молдавские монастыри, а другие укрывались в лесах.

В 1743 г., когда рясофорный послушник Платон Величковский (впоследствии знаменитый архимандрит Паисий) пришел в Валахию, и потом через три года, когда он прибыл на Афон, он во валахийских и афонских монастырях застал уже многих выходцев из России. Некоторые из них (как например, Василий Поляномерульский, Мисаил, Онуфрий, Феодосий и др.) уже немалое время там подвизались и славились как опытные духовные старцы. В конце 50-х годов у Паисия на Афоне собралось братство из 64-х человек, большею частью русских. По введении же штатов 1764 г. число выходцев из России стало сильно увеличиваться, так что в то время от Св. Синода были бесчисленные публикации об отыскании скрывавшихся.

Впоследствии в монастырях архимандрита Паисия Величковского, по свидетельству Феофана, арх. Новоезерского, бывшего в Валахии в 1778 г., собралось братий из всех наций до 1000 чел., в числе которых особенно много было русских. Притом должно заметить, что Паисиевское братство отличалось не одною численностью, но и нравственными достоинствами; видно, что в то время из России удалялись не кое-какие, а многие из лучших иноков и мирских людей, замечательных по высоте и чистоте своих духовных стремлений. Многие из этих выходцев окончили свою жизнь вдали от своего отечества; а некоторые Промыслом Божиим возвращены были в Россию, одни в 1779 г. (после Кучук-Кайнарджийского мира), другие в 1787, а больше всего ― в 1801 г., вследствие всемилостивейшего манифеста, изданного императором Александром I по вступлении своем на престол. И эти-то иноки, возвратившиеся в Россию из афонских и молдавских монастырей и усовершенствовавшиеся там в монашеской жизни под руководством опытных наставников, возобновили и восстановили многие русские обители, вдохнули в русское монашество новую жизнь и тем оказали Русской Церкви великую, незабвенную заслугу.

Кроме этого движения в заграничные православные монастыри, в 18 веке среди русского монашества неблагоприятными для него обстоятельствами было вызвано другое движение. Из тех, чьи духовные потребности не могли найти себе удовлетворения вследствие тогдашних монастырских порядков, не все имели возможность удалиться из России. Такие люди скрывались в пустынных лесах и в лесной глуши проходили иноческую жизнь.

Сохранились отрывочные сведения, что в то время появились пустынножители в разных местностях России. Так, например, известно, что настоятель Миголовской или Миголощской пустыни (Новгородской губ.) Марк, по упразднении этой обители и обращении ее в приходскую церковь, удалился на пустынный остров и там подвизался до конца своей жизни в безмолвном уединении. Пришлось нам слышать, что в конце прошедшего и в начале нынешнего столетия были пустынники в Тверской губ. (в Зубцовском уезде), в Вологодской и в других губерниях; но особенно пустынножительство в те времена усилилось в лесах брянских, жиздринских и рославльских, покрывающих северо-западный угол Орловской губернии, западную часть Калужской и юго-восточную часть Смоленской губернии.

Здесь еще в начале 16 столетия подвизался преп. Герасим Болдинский: он сначала поселился в Дорогобужском округе, в диком лесном месте, где кроме змей и диких зверей никого не было, и по временам только скрывались разбойники; а потом на реке Жиздре в пустынном лесу основал Введенскую обитель.

В начале 18-го века, с 1717 по 1721 г., в дремучих брянских лесах проходил уединенное жительство инок Серапион, в 1721 г. назначенный строителем новооснованной Белобережской пустыни, в которой и скончался 15 ноября 1741 г., приняв перед кончиной великую схиму с именем Симеон.

Между тем пустынножительство не прерывалось и около обителей, расположенных в Орловских лесах. В жизнеописании Феодора Санаксарского повестствуется, что когда он пришел в Площанскую пустынь (это было в 1747 г.), настоятель назначил ему иметь пребывание близ обители в лесу, где были келлии, построенные прежде жившими там Бога ради пустынниками. Об этих площанских пустынниках не сохранилось сведений. В «Описании Богородицкой Площанской пустыни» (СПб., 1855, стр. 4) упоминается только пустынножитель монах Ефрем, скончавшийся около 1757 г.

В тридцатых годах 18-го века Площанский иеромонах Иоасаф удалился в брянские леса и жил там несколько лет в безмолвном уединении. Возвратившись в свою обитель по просьбе Площанского настоятеля о. Тихона, о. Иоасаф в 1741 г. сделался его преемником; но только 6 лет управлял обителью, а в 1746 г. опять удалился в любимые им брянские леса, где и прожил около двадцати лет. И с этого-то времени пустынножительство в брянских и смежных с ними рославльских и жиздринских лесах не прерывалось уже, как мы сказали, до 20-х годов нынешнего столетия.

В брянских уединенных лесах о. Иоасаф не мог вовсе укрыться от людей. К нему стали приходить многие желавшие пользоваться его мудрыми духовными советами. Из числа приходивших к нему многие желали сделаться учениками благочестивого подвижника и остаться с ним жить, приняв монашеское пострижение, которое в то время было очень трудно получить в монастырях. Мог ли сердобольный отец отказывать в пострижении тем, которые желали принять монашеский образ не ради внешнего официального его значения, а ради душевного спасения по внутреннему влечению к монашеской жизни? Изощрив богомыслием душевные очи, о. Иоасаф проницательно усматривал способных к пустынножительству и, постригая их, отсылал в монастырь или оставлял при себе. Но это возбудило негодование духовенства ближних сел; подали на о. Иоасафа жалобу в консисторию, обвиняя его в противозаконных делах и между прочим в том, что постригает всех без дозволения, не имея на то права. По сему прошению ему запрещено было постригать, но и после этого предписания консисторского он постриг еще несколько человек и тем подал повод к новым жалобам на себя. Из консистории вышел указ, чтобы взять его и привезти в Севск, как нарушителя законов.

Его взяли из брянских лесов и повезли в Севск мимо Площанской пустыни. В то время случилось быть в ней тогдашнему епископу Севскому и Брянскому, который, узнавши, что везут о. Иоасафа, пожелал его видеть и приказал привести к себе. Приведен был старец, изнуренный строгою иноческою жизнью, со впалыми глазами, в оковах, от тяжести которых он едва передвигал ноги. Преосвященный, тронутый видом старца, не мог удержаться от слез; он велел его освободить и оставить в пустыни. С того времени о. Иоасаф остался в монастыре, но не долго жил по возвращении из брянских лесов. Здоровье его было расстроено скорбями, трудами, постом и преклонными летами, и быстро приближался конец его жизни. Он скончался в 1766 году на 74-м году своей жизни, подвизавшись в монашестве 50 лет.

После о. Иоасафа в брянских лесах поселился, неизвестно в каком году, монах Варнава (из военных) с учеником своим м. Иларионом. Он жил в лесу близ с. Боцкина (имения М. И. Похвиснева) Брянского уезда.

В 1775 г. поселился в брянских лесах площанский иеромонах Адриан с монахом Ионою и двумя послушниками. Поступив первоначально в Площанскую пустынь около 1768 г., о. Адриан с великою ревностию в продолжение четырех лет проходил там монастырские послушания; но так как очень желал принять монашеское пострижение, а в то время во всей Орловской епархии не было монашеских вакансий, то он решился в 1772 г. перейти в Московский Симонов монастырь, где был пострижен, потом посвящен в иеромонахи. В 1775 г., возвратившись в Площанскую пустынь, он пожелал избрать безмолвное пустынное житие и с соизволения настоятеля с монахом Ионою и двумя послушниками поселился в дремучих и непроходимых в то время брянских лесах, где и подвизался с лишком восемь лет. Но вскоре соседние жители стали рубить лес и тем принудили о. Адриана переселиться на другое место, более удобное для пустынножительства. Он поселился верстах в десяти от келлии вышеупомянутого старца Варнавы, подвизавшегося с одним только учеником в совершенном безмолвии. Соседство новопоселившегося отшельника о. Адриана было в тягость о. Варнаве, потому что к о. Адриану приходили многие миряне и монахи, ради пользы душевной, и он принимал всех с христианским радушием и дозволял жить у себя иногда по неделе. Эти странники нередко нарушали безмолвие Варнавы, так что он решился переселиться верст за сто от пустыньки Адриановой.

Но наступившая голодная осень принудила Варнаву снова поселиться в соседстве Адриана, и жизнь отшельников опять потекла мирно и богоугодно. Недолго, впрочем, они наслаждались спокойствием. В одну ночь напали на них разбойники, немилостиво били и мучили старцев и ограбили их келлии. Господь сохранил жизнь Адриана, но Варнава должен был принять венец мученический: он не перенес нанесенных ему побоев и через десять дней скончался и погребен близ келлии, в которой подвизался в пустынном лесу. В настоящее время лес этот уже расчищен, могила старца запахана, но не забыта; по временам священник с. Боцкина служит на ней панихиду. «Господь судил мне, ― пишет иеромонах С-й Ф-в, ― побывать на месте подвигов этого страдальца отшельника; предание о нем еще свежо между тамошними жителями. Место, где стояла его келлия, как-то особенно показалось мне привлекательным, и я готов был воскликнуть: воистину благодать Божия живет и доныне на месте сем!» Иконы и другие священные изображения, пред которыми имел обыкновение совершать молитвенное правило свое о. Варнава, украшают теперь собою притвор Боцкинской церкви.

Ученик о. Варнавы монах Иларион по кончине своего старца переселился в с. Богданово Рославльского уезда и жил там сначала в лесу, потом под кровом благочестивого крестьянина Купреенкова, а впоследствии, по случаю некоторых недоразумений со стороны богдановского помещика, переправился на противоположный берег реки Десны в с. Заболотье Ельнинского уезда и некоторое время подвизался в 4-х верстах от этого села, в Крутицком бору близ деревни Крутицы. Наконец, по убеждению своего духовника, священника с. Заболотья о. Луки, приютился в его доме, где и скончался около 1821 г. Похоронен при Пятницкой приходской церкви. На могиле его, как говорят, и теперь стоит голубец. Предание об особенном трудолюбии о. Илариона до сих пор еще живо в с. Боцкине, первом месте его монашеских подвигов.

Отец Адриан и ученики его после страдальческой смерти о. Варнавы оставили орловские леса и переселились в смоленские пределы, где по усмотрению Божию нашли благодетелей, которые приняли их с усердием и поставили для них пустынные келлии. Но пребывание их было здесь недолговременно. Многие благоговейные и благочестивые помещики избрали о. Адриана своим духовником, священники же местные за это возымели на него великое негодование, полагая, что он получает много денег за исповедь, и обратились с доносом на о. Адриана сперва к светскому начальству, а потом к Смоленскому епископу Парфению. Преосвященный вызвал к себе старца и, допросив его, дозволил ему жить в Смоленской епархии только с таким условием, чтобы он формально поступил в Смоленское епархиальное ведомство. Но так как смоленские монастыри в то время нуждались в монахах, то старец опасался, что духовное начальство, приняв его и учеников его в свое ведомство, не дозволит им пустынножительствовать, а против их воли определит их в какую-нибудь обитель. Поэтому о. Адриан решился перейти в С.-Петербургскую епархию под покровительство монахолюбивого митрополита Гавриила и по его благословению поместился со своими учениками в Коневской пустыни и вскоре назначен был настоятелем этой обители, которая обязана ему вполне своим внешним, а наипаче внутренним благоустройством. После десятилетнего управления обителью о. Адриан сложил с себя начальство и в 1800 г. перешел в Московский Симонов монастырь, где принял схиму с именем Алексий и скончался в 1812 году.

Из учеников Адриановых особенно известны монахи: о. Иона, Василиск и Зосима Верховский.

Иона в одно время с о. Адрианом полагал начало монашеской своей жизни в Площанской пустыни и, сблизившись с ним там, навсегда остался его другом, сподвижником и верным учеником и всюду следовал за о. Адрианом, куда он ни переходил, так что совокупная жизнь их, начавшаяся в Площанской пустыни, продолжалась в брянских и рославльских лесах и в Коневской обители и окончилась в Московском Симоновом монастыре. Здесь о. Иона, в сане иеромонаха и приняв схиму, скончался в 1821 г. и погребен рядом со своим старцем.

Василиск, уроженец Тверской губернии, из крестьян, сперва подвизался с другими отшельниками в пустынных лесах близ Темниковской обители Тамбовской епархии, потом поселился в брянских лесах, где и подвизался лет десять, сперва при о. Адриане, а по переходе его в Коневскую обитель года три в совершенном одиночестве; после того, по благословению своего старца, перешел в 1790 г. в Коневский скит, где жил около десяти лет с другим учеником Адриановым, о. Зосимою Верховским. Отец Зосима еще в 1786–1787 гг. посещал брянские леса и проживал несколько времени сперва у о. Адриана, потом, по переселении его в Коневец, у о. Василиска, а после находился в Коневской обители года три под руководством о. Адриана; и наконец, когда о. Василиск поселился в Коневском скиту, о. Зосима опять соединился с ним и с тех пор остался навсегда его учеником и другом. Когда же о. Адриан сложил с себя настоятельство и пожелал поселиться на покой в Московском Симоновом монастыре, тогда, отъезжая из Коневца, дал благословение отцам Василиску и Зосиме пойти в сибирские пределы, что они и исполнили. В Сибири они подвизались 24 года; о. Василиск там и скончался 29 декабря 1824 года и погребен в Туринском Николаевском девичьем монастыре. Зосима же, потерпев в Сибири многие скорби и гонения, по кончине своего старца переселился в Москву и в маститой старости отошел в вечный покой 24 октября 1833 года в основанной им пустынной Одигитриевской девичьей общине, в 60 верстах от Москвы в Верейском уезде.

В жизнеописании старца Василиска повествуется, что, когда по переселении о. Адриана в Коневец он проходил уединенное и безмолвное житие в рославльских лесах, другие пустынники, там жившие, весьма почитали, любили и уважали его; и он по временам посещал их; к дальним ходил и по месяцу у них гостил. Ближние же поочередно друг к другу по праздникам сходились и вместе совершали всенощное моление ко Господу Богу; и все собравшиеся вместе ничем иным не занимались во весь тот день, как только чтением и дружелюбною беседою. А хозяин один уже пекся о приличном угощении. Далее повествуется, что, когда Василиск в 1790 г. вынужден был оставить свое пустынное пребывание в рославльских лесах, оставшиеся там пустынножители провожали его с великою скорбию и слезами.

Из этого рассказа видно, что в то время брянские и рославльские леса были населены многими пустынниками. К сожалению, только о немногих из этих современных Василиску пустынниках сохранились некоторые сведения.

На плане специального размежевания 1796 г. в лесных дачах помещиков Броневских Рославльского уезда близ сельца Якимовичи значится урочище «Ров монахов». Около этого оврага, проходившего дремучим лесом, по всей вероятности, были пустынные келлии о. Адриана и о. Василиска. Здесь же, на южной окраине этого оврага, около 1783 г. поселился монах Никита, уроженец г. Орла.

Отец Никита подвизался сперва в двух верстах от Белобережской пустыни в лесу, где и доныне указывают место его подвигов; потом, когда его пустынная келлия была сожжена каким-то недоброжелательным человеком, поступил в братство Белобережской пустыни; последние же годы своей жизни, более десяти лет, провел опять в вожделенном для него пустынном уединении в рославльских лесах, где и скончался 29 марта 1793 года. Ученик о. Никиты, о. Досифей, за неимением гроба положил почившего старца в пчелиный улей, в котором о. Никита и был погребен, близ своей келлии во рву. Но так как в этом рву почти всегда стояла вода, то, лет через семь после кончины о. Никиты, о. Досифей, по какому-то откровению, откопал гроб старца, чтобы перенести его на другое, более возвышенное место. При этом оказалось, что гроб старца (т. е. улей) был цел, одежда на нем цела и сам он нетленен; на одной ноге ходачок (лапоть), сплетенный из липовых лык учеником о. Никиты, превратился в прах; а на другой ноге такой же ходачок, сплетенный самим старцем, уцелел. При открытии гроба было много монахов и священник с. Лугов о. Иоанн. Отца Никиту из пчелиного улья переложили в новый гроб и, отслужив по нем панихиду, похоронили на полугоре на северной окраине рва. При погребении был больной монах, страдавший желудком; выпил из гроба воды и исцелел. Лет через 15 (после кончины) о. Никиту по какому-то случаю вторично открывали: опять оказался нетленен. На могиле его лежат два камня; один очень велик. Память об о. Никите доселе чтится во всей окрестности, и на его могиле по просьбе богомольцев нередко служатся панихиды местным священником.

Ученик о. Никиты монах о. Досифей, родом из г. Карачева, постриженец Площанской пустыни, поселился в рославльских лесах еще при о. Адриане и прожил здесь более 40 лет. В 1827 г. он перешел в новоустроенный скит при Оптиной пустыни и скончался здесь 22 декабря 1828 г. 75 лет от роду.

Товарищ и ученик о. Досифея монах Дорофей из Карачева лет 60, если не более, подвизался в рославльских лесах и в маститой старости скончался 13 сентября 1866 г.

В числе знаменитых отшельников ― любителей безмолвия, подвизавшихся в рославльских лесах, вместе с о. Никитою поминается Иаков. В какие именно годы он там подвизался и когда он скончался, в точности неизвестно. Также и других подробностей о его жизни не знаем. От рославльских старожилов сохранилась только память о том, что он был болящий и что ему однажды явилась Царица Небесная.

В рославльских же лесах некоторое время жил замечательный подвижник иеродиакон и схимонах Мелхиседек, постриженник Белобережской пустыни, который после истинно скитальческой жизни из пустыни в пустыню почил о Господе в 1840 г. в жиздринских лесах, в 12 верстах от с. Мокрого в имении С. И. Мальцева.

Еще известно, что в лесах, принадлежавших помещикам Броневским, жили пустынники: монах Селевкий, бывший гвардейский офицер, выключенный императором Павлом из службы за то, что отрезал одной девице косу за ее неверность; похоронен в 7 верстах от усадьбы Броневских в лесу гр. Безбородко; монах Феофилакт, подвизавшийся на крутом, обрывистом берегу р. Десны; монахи Илия, Сергий и Матвей, о которых ничего неизвестно, кроме имен их, сохранившихся в памяти рославльских старожилов. Наконец, близ усадьбы Броневских жил юродивый (имени его не помнят), бывший почтовый чиновник, выключенный из службы за украденную у него казенную сумму. Жил на горе; с горы катался по снегу; ночи проводил на кладбище; собирал кошек, которые его царапали и пр. Жизнь его подобна была жизни юродивых Христа ради, прославляемых Св. Церковью. Где скончался, неизвестно.

В Соловецком Патерике (изданном в С.-Петербурге в 1873 г.) упоминается о старце высокой жизни Арсении, пришедшем с Афона и подвизавшемся в брянских лесах, у которого был ученик Георгий. По времени оба пустынника перешли в Псковский уезд к Никандровой обители. Здесь Георгий принял от своего старца монашество с именем Герасим. Похоронив своего наставника, Герасим один подвизался в посте и молитве. Впоследствии в 1823 г. перешел в Соловецкий монастырь, где и почил о Господе 28 октября 1848 г., имея от рождения 108 лет.

Память о пустынножителях брянских и рославльских сохранилась и в названии некоторых урочищ в этих местностях. Так, близ с. Рекович, имения князей Мещерских, Брянского уезда, есть урочище «Монахи», несомненно так названное в память отшельников, здесь подвизавшихся. (В двух верстах от с. Рекович скончался в 1822 г. пустынник Арсений старший.) Далее с. Рекович, в лесах, окружающих с. Лютну Брянского же уезда, жили пустынножители под руководством старца, о котором сами сказывали, но которого никто не видал. Эти рабы Божии приходили в сельскую церковь на Пасху и после службы удалялись в свою пустынь. Сохранилось имя только одного из них: Софроний. В 30-х годах нынешнего столетия пустынники эти вместе со своим старцем переселились неизвестно куда. Сохранившиеся о них сведения сообщены священником Брянской Троицкой церкви о. Стефаном со слов покойного его родителя.

В 1805 г. в рославльских лесах поселился иеромонах Афанасий (в миру Александр Степанов), московский уроженец, из канцелярских чиновников (сын дьячка г. Калуги), постриженец Оптиной пустыни. Первоначально поступил в Песношский монастырь (Московской епархии) и принадлежал к числу 12 че­ловек, которые были отпущены Песношским насто­ятелем старцем Макарием, вместе с учеником его о. Авраамием, для восстановления пустынной обители Оптиной, и в 1796 г. принял в ней пострижение; в 1797 г. рукоположен во иеродиакона, а в 1802 г. во иеромонаха и назначен духовником. Горя желани­ем безмолвной жизни, он собрался было сперва на Афон и уже получил увольнение, но, услышав о рос­лавльских пустынножителях, отправился к ним и поселился с ними. Об этом о. Афанасии мы уже говорили в жизнеописании о. архимандрита Моисея.