Глава I

Детство и ранняя молодость

(1782-1811 гг.)

В г. Мологе Ярославской губернии на городском кладбище близ алтаря церкви во имя Всех Святых стоит скромный, осененный крестом мраморный памятник, на котором с одной стороны такая надпись: «Под сим камнем погребено тело Московского купца Ивана Григорьевича Путилова. Жития его было 57 лет; скончался 1809 года января 26-го дня», а с другой стороны начертаны имена лиц, воздвигнувших этот памятник: «Путилова дети: Моисей, игумен Оптиной пустыни, Исаия, игумен Саровской пустыни, Антоний, игумен Малоярославецкого Николаевского монастыря».

Прочтешь эту надпись и невольно остановишься на ней мыслью. Какое редкое, замечательное семейство! Три сына, каждый в ранней молодости оставил мир для того, чтобы служить Богу и жизнью строго подвижническою приготовить себя к вечности. Все трое неуклонно прошли этим путем; все трое преуспели в добродетелях настолько, что каждый из них, в свою очередь, за благочестивую жизнь был избран в наставники и руководители других многих и, пася овец Христовых, после долголетней плодотворной деятельности святою кончиною запечатлел святую жизнь свою. Память каждого из этих трех братьев как память праведного ― с похвалами (Ср.: Притч. 10, 7). Много ли ныне таких семейств?

Отец этих трех игуменов, Иван Григорьевич Путилов, был родом из граждан г. Серпухова. Оставшись после своего отца десяти лет от роду, он детство свое и молодость провел в большой бедности, содержа своими трудами и себя, и бывших на его попечении мать-вдову, сестру и младшего брата. Сперва работал он на полотняной фабрике, а потом перешел на службу по питейным сборам, при которых и служил в разных местах и в разных должностях до самой своей кончины. Он был православным христианином в истинном смысле этого слова: строго соблюдал все правила и постановления Церкви Христовой, усердно посещал храм Божий, любил читать Св. Писание и другие духовные книги и проводил жизнь благочестивую в страхе Божием. При том Иван Григорьевич был человеком умным, в обхождении со всеми почтительным и приветливым, умел со всеми приятно и кстати говорить и всеми был любим и уважаем.

На двадцать третьем году своего возраста он женился на Анне Ивановне Головиной, девушке по происхождению из Высотской подмонастырской слободы. Отец ее матери, Иоиль, жил в Серпуховском Высотском монастыре, был там иеродиаконом и уважаемым святым старцем, а племянница ее, Максимилла Головина, была замечательною по духовной жизни монахинею в Московском Вознесенском монастыре, где и скончалась в глубокой старости. Сама Анна Ивановна была женщиной простой, но умной от природы; по тогдашнему обычаю грамоте не была учена, но была усердна к молитве, смиренна и очень любила нищую братию Христову и бедных людей и всегда им по возможности своей помогала. Во всю тридцатипятилетнюю брачную жизнь свою Анна Ивановна была покорной помощницей и беспрекословной послушницей своему мужу.

Вскоре после брака они переехали на жительство в г. Воронеж, где и прожили года три. В течение этого времени Иван Григорьевич удостоился раз быть в келлиях у великого святителя Тихона и принять его благословение.

В 1777 году Путиловы возвратились в Серпухов, а потом переселились в Ярославскую губернию, где и прожили до кончины Ивана Григорьевича. Здесь в Борисоглебске 15-го января 1782 года родился у них сын, названный Тимофеем, впоследствии благочестивый и мудрый настоятель Оптиной пустыни архимандрит Моисей. Имя Тимофей дано ему было в честь св. апостола Тимофея, память которого празднуется 22-го января. Иван Григорьевич строго придерживался правила давать каждому ребенку имя того святого, память которого придется в 8-й день по рождении. В Борисоглебске у Путиловых родились еще четыре сына: Кирилл, Иона, Василий и Александр. Была у них еще старшая дочь Анисия, родившаяся в Серпухове, и еще четверо детей их скончались в младенчестве.

Старшего сына Тимофея, равно как и прочих детей своих, Путиловы воспитывали в страхе Божием и по преданиям Святой Православной Церкви. Грамоте, чтению, письму учил их сам отец по достижении каждым семилетнего возраста, а когда подрастали старшие сыновья, тогда они учили младших братьев. В училище Иван Григорьевич детей не отдавал из опасения, чтобы нравственность их там как-либо не испортилась. В отсутствие отца за детьми присматривала Анна Ивановна. Она была нежной, но и благоразумной матерью и умела материнские ласки соединять с потребною строгостью. По праздникам и воскресеньям Иван Григорьевич ходил в церковь к службе и сыновей своих водил с собою. Они шли обыкновенно все вместе впереди него, не смея ни разговаривать, ни оглядываться, и в церкви также стояли впереди него и молились. Не довольствуясь одним хождением в церковь, Иван Григорьевич внушал детям, чтобы они внимательно слушали церковную службу и особенно чтение Евангелия и Апостола, и, пришедши домой, заставлял их пересказывать, что они слышали и поняли. Иван Григорьевич хорошо знал церковные напевы, имел приятный голос ― теноро-бас, и в церкви становился на клирос и пел, а с ним стройно пели и дети. И у себя дома они нередко, особенно в праздничные дни, певали разные духовные псалмы, а именно: «Хвалу Всевышнему владыке потщися дух мой воссылать»; «Иисусе прелюбезный, сердцу сладосте» и некоторые другие духовные и церковные песнопения. Пели весьма стройно, так что идущие по улице иногда останавливались послушать приятное пение. Светских же песен отец не позволял детям петь в своем присутствии.

Иван Григорьевич был очень гостеприимным и радушным хлебосолом. Кто бы перед обедом ни посетил его, всякого приглашал к обеду и с гостями, при детях, вел назидательные и поучительные разговоры. Особенно любил он и уважал духовных особ, которые чаще других и посещали его дом. Таким образом дети Путилова с самой ранней молодости много видели в родительском доме монашествующих лиц и много слышали назидательных бесед.

Младший сын Путиловых Александр, впоследствии игумен Антоний, оставил после себя келейные записки, в которых содержатся его воспоминания о родителях и его младенческом и отроческом житье-бытье. Из этих любопытных записок видно, под какими благими впечатлениями возрастали дети Путиловых, какое духовное настроение господствовало в их семье.

Когда Александру было четыре года, он, имея необыкновенно тонкий слух, каждую ночь просыпался при первом ударе в колокол к утрени и будил родителей и братьев своих, говоря: «Дон! Дон! Ангелы поют. Вставайте молиться».

Единственная дочь Путиловых Анисия еще в ранней молодости пожелала поступить в монастырь к двоюродной сестре своей монахине Максимилле, но отец не согласился. Иван Григорьевич был человеком благочестивым, но, конечно, имел и свои недостатки. Как глава семейства он был настойчив и привык к тому, чтобы дети во всем беспрекословно исполняли его волю. Несогласие отца на исполнение благочестивого желания дочери имело влияние и на образ действий старших сыновей его Тимофея и Ионы, как мы увидим ниже.

В начале 1800 года Анисия Ивановна против своего желания была выдана замуж за пошехонского купца Козьму Дементьевича Крундышева, но не долго прожила она в супружестве. В 1803 году от простуды занемогла и скончалась мирной христианской кончиной, а муж ее на другой же год после ее кончины, как бы исполняя ее обет и желание, удалился в Саровскую пустынь и посвятил себя монашеской жизни. Этим он проложил путь в Саровскую пустынь и родственникам своим, Тимофею и Ионе Ивановичам, а сам после долговременной чахотки скончался там в 1823 году.

Вскоре после брака дочери, совершившегося против ее воли, дела Ивана Григорьевича на время расстроились. В августе месяце 1800 года хозяин почему-то отказал ему, а также и двум старшим сыновьям его Тимофею и Кириллу от должности, и Ивану Григорьевичу пришлось ехать с тремя старшими сыновьями в Москву для приискания новых должностей. После трехмесячных хлопот ему удалось наконец с сыном Кириллом найти место по питейным сборами в г. Угличе Ярославской губернии, куда он и перебрался со всем семейством из Романова, а сыновей Тимофея и Иону определил в Москве к откупщику Карпышеву.

Тимофею тогда шел 19-й год от роду. До сего времени он жил в своей семье, на глазах у родителей, а теперь для него началась новая, более самостоятельная и независимая жизнь. Но и на свободе, с 14-летним братом своим Ионою, он продолжал держать себя так же благочестиво и богобоязненно, как в родительском доме, и своим пребыванием в Москве пользовался лишь для того, чтобы свободнее удовлетворять своим духовным стремлениям. С ревностью предался он здесь чтению духовных и других полезных книг. В Москве было ему удобнее доставать их, нежели в уездном городке, где он жил прежде. Тимофей и во время трудов по должности урывками, в свободное время, любил сидеть за книгою. Когда приходил покупатель, он оставлял свое чтение и исполнял, что от него требовалось, а когда покупатель уходил, он снова принимался за книгу, так что никогда не был в праздности. Такая привычка много помогала ему впоследствии продолжать таким же образом чтение при недосугах настоятельской должности. Тимофей, живя в Москве, читал много, и читал внимательно: с молодых лет он привык из прочитанных им книг выписывать все особенно замечательное для памяти и назидания своего.

Кроме чтения книг душеполезного содержания, духовное настроение Тимофея и Ионы поддерживалось знакомством и беседами с замечательными духовными лицами.

По какому-то особенному случаю им пришлось познакомиться с благочестивою старицей Московского Ивановского девичьего монастыря монахиней Досифеей.

Этой таинственной инокиней, по общему мнению, была известная княжна Августа Тараканова, дочь императрицы Елисаветы Петровны, по повелению Екатерины II заточенная в 1785 году в Ивановский монастырь и постриженная в монашество. Невольная затворница несла возложенный на нее Господом нелегкий крест в духе христианской веры, в терпении, со смиренною покорностью воле Божией и с упованием на небесные воздаяния, обещанные в будущем веке невинным страдальцам. Жизнь свою монахиня Досифея проводила в духовных подвигах, и слава о ее добродетелях разносилась по Москве. По смерти императрицы Екатерины II, когда Досифея стала пользоваться большею свободою, многие стали приходить к ее окнам и просили ее молитв и наставлений; некоторых она допускала и в свою келлию. Тимофей не раз бывал у нее и впоследствии, между прочим, рассказывал, что видел у нее на стене келлии акварельный портрет императрицы Елисаветы. От этой духовно-мудрой старицы Тимофей и Иона получили наставления, соответствовавшие тогдашним их потребностям. Насколько они пользовались ее расположением, можно заключить из того, что и по отъезде из Москвы они писали ей и получили в ответ письмо, которое помещаем ниже в Приложениях. Письмо м. Досифеи, таинственное, как и она сама, замечательно как единственное, сколько нам известно, сохранившееся письмо этой необыкновенной монахини. Мать Досифея, видя в Тимофее и Ионе стремление к духовной жизни, направила их в Новоспасский монастырь к тамошнему наместнику иеромонаху Александру и его духовному другу иеромонаху Филарету.

Кроме устного рассказа о сем покойного о. архимандрита Моисея, есть и письменное об этом свидетельство его же. 21-го марта 1859 года писал он к строительнице Московского Ивановского монастыря М. А. Мазуриной между прочим следующее: «известясь, что по промыслу Божию предназначено вашему особенному попечению возобновление бывшего Ивановского монастыря, радуюсь и Бога благодарю. В этом благотворном деле для меня ближе всех душевная радость, потому что жившая в прежнем Ивановском монастыре духовно-мудрая старица блаженной памяти Досифея послужила мне указанием на избрание пути жизни монашеского звания. Она ознакомила меня со старцами Александром и Филаретом в Ново­спасском монастыре, где она и похоронена».

Старцы эти были весьма замечательные подвижники благочестия. Они находились в духовном общении со знаменитым Молдавским архимандритом Паисием Величковским; пользовались учением о внутренней христианской жизни, содержащимся в переведенных им писаниях св. отцов подвижников, и сами были исполнены духовных дарований. Под руководством сих опытных духовных мужей более и более утверждалось благое направление Тимофея и Ионы. Они давно имели желание оставить всю суету мира сего, посвятить себя Господу Богу и проводить уединенную монашескую жизнь, но медлили, не видя возможности исполнить это желание. Наконец, когда зять их Козьма Дементьевич Крундышев в ноябре 1804 года поступил в Саровскую пустынь и известил их о своем пребывании там, Тимофей и Иона, по совету о. Александра, решились также отправиться в эту пустынную обитель. Но, помня пример несчастной сестры своей Анисии и не надеясь получить от отца своего согласие на вступление в монастырь, они не сочли нужным открыть ему о своем намерении, а написали просто, что они от хозяев своих отошли за невозможностью у них жить по чрезмерной строгости и несправедливости их, и что есть у них на примете другой хозяин, человек хороший и благочестивый, которому они и дали слово поступить к нему в услужение; но что прежде сего вознамерились проехаться в Киев для поклонения святым угодникам, а оттуда и к родным побывать.

В 1804 году, в бытность свою в Москве, Тимофей хлопотал об увольнении отца своего со всем семейством из Серпуховского купеческого общества и о приписке его в Москву, также в купцы по 3-й гильдии. После того как это состоялось, в декабре 1804 года Тимофей и Иона, без ведома отца, взяли паспорта на три года и вместо Киева отправились в Саровскую пустынь. Прибыли они туда 13-го мая 1805 года и были приняты тамошним настоятелем иеромонахом Исаиею. Родные полгода не имели от них никакого известия и сомневались уже, живы ли они. Наконец в ноябре 1805 года Иван Григорьевич получил от них письмо, в котором они просили прощенья в причиненном ему от них оскорблении, а вместе просили и благословения на вступление в монашество. Иван Григорьевич, прочитав это письмо, весьма разгневался на сыновей своих и не только не дал им благословения на монашескую жизнь, но и строго приказал, чтобы они, нисколько не медля в Сарове, скорее возвратились домой. Но Господь устроил все иначе. Несмотря на запрещение отца, оба брата остались в Саровской пустыни и два с половиной года не показывались домой. Между тем Бог смирил Ивана Григорьевича, посетив его болезнью. От ушиба, а потом от неудачного лечения очень разболелась у него правая нога и причиняла ему тяжкие страдания. В это самое время, в конце 1807 года, приехал из Сарова Тимофей мириться с отцом, а вместе и просить увольнения в монашество, ибо срок их паспортов, самовольно взятых, уже истекал. Иван Григорьевич сначала не соглашался, но в болезни сделался несколько сговорчивее. После долгих прений, в которых и отец, и сын приводили в защиту свою различные тексты Св. Писания, Иван Григорьевич наконец убедился, что не может поколебать Тимофея, и решился отпустить его в монастырь. Младшего же сына Иону не согласился уволить, говоря: «Он молод, его подговорили. Я сам хочу видеть его, и поговорить с ним, и родительскою строгостью остановить его от этого намерения». Через полгода, в мае 1808 года, Тимофей вторично приехал из Сарова, на этот раз уже с Ионою. Между тем болезнь Ивана Григорьевича усилилась. Он так страдал от боли в ногах, что уже отчаялся в своей жизни. Особоровался, стал со всеми прощаться и, собрав детей своих, преподал им последнее родительское благословение и наставление. Готовясь к смерти, не хотел более удерживать Иону от вступления в монашество, но и тут выдержал свой характер. Сам не решился отпустить его, а назначив сына Кирилла попечителем над младшими братьями, поручил ему и Иону, говоря: «Ты как хочешь, ― можешь его уволить на поступление в монашество и можешь его удержать; мне же теперь не до того». Кирилл на это прямо сказал: «Если он в сердце своем положил твердое намерение посвятить себя уединенной иноческой жизни, то я, со своей стороны, его от сего намерения не отвлекаю». Тогда уже наконец и Иван Григорьевич благословил Иону, которому в то время был 22-й год, вступить в монашество. После этого Иван Григорьевич неожиданно стал поправляться от своей болезни и через некоторое время почти совершенно выздоровел; но вскоре после этого скончался от другой болезни.

13-го мая 1805 года, как мы сказали выше, Тимофей и Иона прибыли в Саровскую пустынь и были приняты строителем иеромонахом Исаиею. Новоначальные послушники сперва потрудились в хлебне, а потом проходили и другие послушания. Тимофей Иванович был в кухне, где, как он сам рассказывал впоследствии, печь была огромная, и повара лазили в нее для того чтобы укладывать дрова. Тимофею не раз приходилось исполнять это послушание. Проводя по нескольку времени в печи, среди сильного тепла, и вылезая из нее в большом поту, он в кухне остывал, от чего и простудился. Был он и трапезным, и как-то проговорился впоследствии, что в один праздник хотел быть неупустительно у службы церковной, но и послушания своего не мог оставить, вследствие чего и пробыл тогда четырнадцать часов на ногах. Это также неблагоприятно подействовало на его крепкое здоровье и, может быть, было одною из причин, почему он не возвратился в Саров. Потом Тимофей был приставлен ходить за больным старцем строителем Исаиею. Старец этот, разбитый параличом, доживал тогда последние дни своей жизни, окруженный общим уважением. Как братия, так и все знавшие его, глубоко почитали его за добродетельную, подвижническую жизнь. Митрополит Платон, архиепископ Астраханский Никифор Феотоки, фельдмаршал граф Каменский и многие другие знатные особы духовные и светские были с ним в переписке. Тимофей во время болезни о. Исаии по его поручению и указанию писал ответы на их письма.

Саровская пустынь в то время процветала духовно. В ней собралось много замечательных духовных лиц, которые и словом, и примером назидали всех. Старец Серафим, уже 37 лет находившийся в Сарове, подвизался тогда в дальней пустыни. В некотором расстоянии от него, поближе к монастырю, жили в особых келлиях схимонах о. Марк и знаменитый Валаамский игумен Назарий, саровский постриженник, восстановивший Валаамский монастырь и потом возвратившийся в Саров, где и жил на покое в пустынном безмолвии. Молодые послушники Тимофей и Иона пользовались назиданиями саровских старцев-подвижников. Тимофей однажды слышал от отца Серафима замечательное наставление: «Стоя в церкви, надобно творить молитву Иисусову, тогда будет внятно слышно и церковное богослужение».

В первое время своего пребывания в Сарове Тимофей и Иона получали назидательные письма и от первых своих московских наставников ― о. Александра Новоспасского и старицы Досифеи. Иона навсегда остался в Саровской пустыни, принял там монашеский образ с именем Исаии; впоследствии был там монастырским казначеем в течение двадцати лет, а потом с 1842 года и настоятелем. Скончался в 1860 году в сане игумена. Тимофей же в 1808 году отправился в Москву для перемены увольнительного свидетельства, оказавшегося недостаточным для форменного поступления в монастырь, и потом уже не возвратился в Саров. Почему Тимофей не остался в Саровской пустыни? Не знаем этого наверно, но думаем ― потому, что познакомившись в ранней молодости с духовными лицами, проводившими уединенную жизнь, он стремился к такой жизни, предполагая, что в ней будет дальше от греха, как сам он выразился в письме своем к старцу Саровской пустыни Илариону. В этом же письме он говорит, что удалился из Сарова по недоведомым ему судьбам. Так или иначе, но нам известно, что, познакомившись в Москве в 1808 году с учеником афонского старца Василия Кишкина, казначеем Брянского Свенского монастыря о. Серафимом, Тимофей, по его приглашению и по совету о. Александра Новоспасского, решился отправиться в Свенский монастырь.

Брянский Свенский Успенский монастырь Орловской епархии, приведенный в благоустроенное состояние трудами игумена Амвросия II, скончавшегося в 1833 году, и архимандрита Смарагда (1842–1859), до 1810 года управлялся большею частью префектами Орловской духовной семинарии, находившейся в г. Свенске, и особенным благоустройством не славился. Но казначей о. Серафим, управлявший монастырем за отсутствием настоятеля, был муж духовный, внимательный ученик опытного во внутренней жизни старца Василия Кишкина. Около о. Серафима собралось в Свенской обители еще несколько замечательных подвижников: афонский постриженник схимник Афанасий, из сенатских секретарей, долго подвизавшийся на Св. Афонской Горе и в Молдавии в обители архимандрита Паисия Величковского; иеромонах Афанасий, бывший духовник Оптиной пустыни; иеродиакон Анастасий, ученик старца Василия Кишкина; монах Варфоломей из Молдавского Нямецкого монастыря; о. Арсений-пустынник, временно живший в Свенском монастыре, и другой схимник Афанасий Захаров, ученик и постриженник архимандрита Паисия Величковского.

Общество этих старцев, вероятно, и привлекло Тимофея в Свенский монастырь. Кроме того, вблизи от этой обители в брянских и рославльских лесах подвизались в то время многие пустыннолюбивые иноки, и некоторые из них принадлежали к свенскому братству. Так, упомянутый инок Арсений то трудился в послушаниях в Свенской обители, то удалялся на безмолвие в рославльские пустынные леса. Также и иеромонах Афанасий, переведенный в Свенский монастырь из Белобережской пустыни в 1806 году, весною 1807 года ушел в рославльский лес на всегдашнее пустынножительство, а для свободного проживания там получал впоследствии каждогодно билет от Свенского настоятеля. С большою вероятностью можно предположить, что Тимофей поступил в Свенский монастырь в надежде получить там монашеское пострижение и перейти потом на давно желанное безмолвие в соседних рославльских лесах.

3-го августа 1809 года Тимофей Иванович Путилов по указу Орловской Духовной Консистории определен в Свенский монастырь в число послушников. Проходил он послушание пономарское, занимался также монастырским письмоводством и читал в церкви каноны и прочее во время богослужения. Из жизни его в Свенском монастыре сохранился в памяти оптинской братии только один рассказ о. архимандрита Моисея о самом себе.

«Раз, ― говорил он, ― живши в Свенском монастыре, пошел я за водою и возвращался с полным кувшином. В воротах монастыря встретился со мною игумен и, увидав воду, говорит: «Что, брат Тимофей, верно, для чаю?» ― Я с удивлением ему ответил: «Нет, батюшка, я еще им не заводился». ― «А не заводился, так заведись. Да знаешь ли ты, о чем я говорю? „Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века“ ― вот чем заведись».

Эти последние слова Свенского игумена о. архимандрит Моисей часто знаменательно повторял своей братии в Оптиной пустыни.

Также рассказывал о. архимандрит, что один старец раз спросил его, когда он был еще Тимофеем: «Знаешь ли ты грамоте?» ― А я говорю: «Знаю». Да и думаю про себя: не читать только умею, а и писать хорошо пишу. ― «Ну скажи же мне, что значит аз?» ― Я и замялся, и не знал, что ему ответить. ― «Ну так я тебе скажу, ― продолжал Старец. ― Аз, Адамля естества сый, тебе, Адамля естества обоего пола, советую: смирен буди. Вот что значит аз».

В 1810 году игумен Амвросий II представил послушника Тимофея к пострижению в монашество, но тут встретились некоторые формальные препятствия. Св. Синод обратил внимание на то, что Тимофей не прошел трехлетнего монастырского искуса, без которого не дозволяется постригать в монашество. Хотя Тимофей и жил в Саровской пустыни около трех лет, но в Свенском монастыре находился только с 1809 года, а по закону при переходе из одной обители в другую трехлетнее испытание начинается снова.

Кроме того, и увольнительное свидетельство Тимофеево оказалось недостаточным. За Тимофея, при увольнении его из Московского купеческого общества, обещался вносить повинности родственник его, московский купец Н. А. Самгин, а по законам ответственность за исправный платеж государственных повинностей вместо увольняемого должно принять на себя все общество. По этим причинам Св. Синод указом от 8-го марта 1810 года определил: в пострижении послушника Тимофея Путилова в монашество отказать.

Так не сбылись надежды Тимофея. Ему пришлось опять ехать в Москву, брать новое увольнительное свидетельство. Но, получив его 16-го марта 1811 года, он не возвратился более в Свенский монастырь, а расположился (как сказано в собственноручной записке о. архимандрита Моисея, найденной в его бумагах после его кончины) испытать себя по первоначальному желанию своему в пустынном уединении. По совету иеросхимонаха Алексия (Адриана), жившего тогда в Московском Симоновом монастыре, Тимофей и отправился к рославльским пустынножителям, о безмолвном пребывании которых он много слышал в бытность свою в Свенской обители.