Книга: Одиссея Грина
Назад: 11
Дальше: 13

12

Профиль Нефи Сарванта полностью отражал его характер. Он напоминал щипцы для раскалывания орехов. И Нефи был верен своему лицу: вцепившись во что-то, уже не отпускал.
Выйдя от Витроу, Сарвант поклялся никогда больше не переступать порог дома, столь погрязшего в пороках. Еще он поклялся посвятить всю свою жизнь, а если будет надо, то и отдать ее, открывая глаза этим заблудшим язычникам.
Он прошел пять километров к Дому Заблудших Душ, провел там бессонную ночь и ушел, едва рассвело. Несмотря на раннее время, на улицах было полно фургонов с грузами, моряков, купцов, детей, торговок. Сарвант заглянул в несколько харчевен, но счел их слишком грязными и решил позавтракать фруктами прямо на улице. Он разговорился с хозяином фруктовой лавки относительно того, где можно найти работу. Тот рассказал, что в храме богини Готью есть место уборщика. Хозяин знал это наверняка, потому что-только вчера с этой работы прогнали его зятя.
— Там платят немного, но зато дают стол и жилье. Есть и другие преимущества, особенно, если у вас много детей, — сказал хозяин и подмигнул Сарванту. — Моего зятя уволили как раз за то, что он пренебрегал уборкой ради этих преимуществ.
Сарвант не стал уточнять, что это за преимущества, узнал, как пройти к храму, и распрощался с хозяином.
Эта работа, думалось ему, если только удастся ее заполучить, здорово поможет изучить религию ди-си. А ещё — станет полем боя за обращение язычников в истинную веру. Конечно, это может оказаться опасным занятием, но какой миссионер, достойный своей веры, отступал перед опасностями?
Оказалось, что к храму пройти не так просто. Сарвант сбился с пути и забрел довольно далеко в район, где жили знать и богачи. Там не у кого было справиться о дороге, кроме пассажиров карет или всадников на оленях. Однако на это рассчитывать не приходилось: вряд ли кто остановится поговорить с пешеходом, ведь такой способ передвижения сам по себе указывал на низкое происхождение.
Он решил вернуться в район гавани и начать сначала. Но, пройдя с полквартала, увидел, как из большого дома выходит женщина. Она была как-то странно одета — в длинный, до самой земли, балахон с капюшоном, натянутым на голову. Сначала Нефи подумал, что это прислуга; аристократка никогда не опустится так низко, чтобы идти пешком, если можно ехать в экипаже. Приблизившись к ней, он увидел, что балахон сшит из ткани, слишком дорогой для низших классов.
Нефи прошел за ней несколько кварталов, не рискуя вступить в разговор из опасения оскорбить аристократку. Наконец он решился.
— Госпожа, можно вам задать невинный вопрос?
Женщина, обернувшись, высокомерно посмотрела на него. Она была высока, лет двадцати двух, лицо ее можно было бы, пожалуй, назвать красивым, не будь его черты слишком резкими. У нее были большие темно-синие глаза, из-под капюшона выбивались желто-золотистые локоны.
Сарвант повторил вопрос и незнакомка утвердительно кивнула. Тогда он спросил, как пройти к храму Готью.
Женщина вспыхнула и сердито бросила:
— Вы что, смеетесь надо мной?
— Нет-нет, — опешил Нефи. — Что вы! Я не знаю, почему вы так решили.
— Поверю вам, — сказала женщина. — Вы говорите как чужеземец. Скорее всего, у вас нет причин преднамеренно оскорблять меня. Будь по-другому, мои люди убили бы вас… даже если бы я и заслуживала упрека.
— Клянусь, у меня не было дурных намерений. Если же я обидел вас чем-то, то приношу глубочайшие извинения.
Она улыбнулась.
— Я вас прощаю. Только откройте, почему вы хотите посетить храм Готью? Ваша жена столь же несчастна и отвергнута Богиней, как и я?
— Она давно умерла, — признался Сарвант. — И я не понимаю, что вы имеете в виду, предполагая, что она несчастна и отвергнута? Нет, я хочу наняться в храм уборщиком. Видите ли, я один из тех, кто вернулся на Землю…
И он очень коротко поведал свою историю.
— Думаю, вы можете разговаривать со мною как равный, хотя и трудно представить себе, чтобы знатный человек подметал полы. Настоящий аристократ, «дирада», скорее бы умер с голода. О, я не вижу на вас символа вашего тотема. Если бы вы принадлежали к одному из высоких братств, то могли бы подыскать более достойную работу. Может быть, у вас нет покровителя?
— Тотемизм — проявление суеверия и идолопоклонства. Я никогда не нацеплю на себя такой знак.
Она подняла брови.
— Вы какой-то чудной. Не знаю даже, как оценить ваше положение. Как брат Героя-Солнце вы — «дирада». Но ваш внешний вид и поведение совершенно не соответствуют вашему высокому происхождению. Я бы посоветовала вам вести себя так, как и подобает «дирада». В этом случае мы могли бы что-нибудь придумать, чтобы помочь вам.
— Благодарю вас. Но я должен оставаться тем, кто я есть. И все же, будьте любезны, подскажите мне, как пройти к этому храму.
— Просто следуйте за мной.
Сбитый с толку, он поплелся в нескольких шагах позади нее. Ему очень хотелось, чтобы она пояснила свои слова, но что-то в ее поведении отбивало охоту задавать вопросы.
Храм Готью располагался на границе между районом гавани и районом, где жила знать. Это было внушительное здание из бетона в форме гигантской полуоткрытой устричной раковины, покрытое чередующимися красными и белыми полосами. Широкие гранитные ступени вели к нижней половине раковины. Внутри было полутемно и прохладно. Верхняя часть раковины поддерживалась несколькими стройными каменными кариатидами, представляющими собой подобия Богини Готью — хорошо сложенной женщины с печальным вытянутым лицом и глубокими нишами в том месте, где должен быть живот. В этих нишах помещались большие каменные скульптуры куриц, окруженных яйцами.
У основания каждой кариатиды сидели женщины. Все они были одеты примерно так же, как и дама, за которой он следовал, только у одних одежда была поношенная, у других — новая и дорогая. Богатые и бедные сидели рядом.
Женщина, не колеблясь, подошла к группе, сидящей на цементном полу в глубине храма. Вокруг кариатиды собрались двенадцать женщин и они, должно быть, поджидали эту высокую блондинку, поскольку заранее заняли ей место.
Сарвант нашел жреца с очень бледным лицом, стоящего за рядом каменных домиков, и справился у него насчет работы. К его удивлению, — он ожидал, что придется иметь дело со жрицами, — оказалось, что он говорит с управляющим храмом.
Настоятель Энди заинтересовался странным произношением Сарванта и задал ему привычный уже вопрос. Тот ответил подробно, ничего не скрывая, и в конце вздохнул с облегчением — у него так и не спросили, является ли он почитателем Колумбии. Настоятель отослал Сарванта к младшему жрецу, который объяснил ему, что входит в обязанности уборщика, сколько он будет получать, где будет питаться и когда спать. В заключение он спросил:
— У вас много детей?
— Семеро, — ответил Нефи, не упомянув, однако, что все они умерли восемьсот лет назад. Не исключено было, что и сам жрец — один из его потомков. Возможно даже, что все, находящиеся под этой крышей, могли считать его своим дедом в тридцатом с лишним колене.
— Семеро? Отлично, — сказал жрец. — В таком случае у вас будут привилегии, как и у любого другого мужчины, доказавшего свою плодовитость. Однако, придется пройти проверку, ведь в столь ответственном случае мы не можем верить на слово. Но хочу вас предупредить: не злоупотребляйте привилегиями. Ваш предшественник был уволен за то, что пренебрегал своей метлой.
Подметать Сарвант начал из глубины храма. Дойдя до колонны, под которой сидела блондинка, он обратил внимание на мужчину, разговаривающего с ее соседкой. Он не слышал, о чем они говорили, но вскоре женщина встала и распахнула свой балахон. Под ним у нее ничего не было.
Мужчине, по-видимому, пришлось по вкусу то, что он там увидел, поскольку он одобрительно кивнул. Женщина взяла его под руку и повела к одному из домиков. Они вошли в него, и женщина задернула занавеску над входом.
Сарвант потерял дар речи. Прошло несколько минут, прежде чем он снова смог взяться за метлу. За это время он успел убедиться, что такое творится повсюду вокруг храма.
Первым его побуждением было швырнуть метлу, бежать из храма и никогда больше сюда не возвращаться. Но он напомнил себе, что в Ди-Си, куда не пойдешь, всюду найдешь Зло. С таким же успехом можно остаться здесь и посмотреть, возможно ли что-нибудь сделать во имя Истинной Веры.
Затем ему довелось увидеть нечто такое, от чего его едва не вырвало. К блондинке подошел верзила-матрос и заговорил с нею. Она поднялась, распахнула балахон, и тут же оба ушли в киоск.
Сарвант затрясся от ярости. С него было более чем достаточно того, что другие занимались этим, но чтобы она, она!..
Усилием воли он заставил себя стоять спокойно и думать трезво.
Почему ее поступок потряс его? Ведь другие делали то же самое. Потому что — Нефи вынужден был признаться себе в этом — он ощущал к ней влечение. Очень сильное влечение. Такого он не испытывал с того дня, когда познакомился со своей женой.
Он поднял метлу, прошел в помещение, где сидел жрец, и потребовал, чтобы ему рассказали, что здесь происходит.
Жрец искренне удивился.
— Вы настолько плохо знакомы с нашей религией, что даже не знаете о том, что Готью — покровительница бесплодных женщин?

 

 

— Нет, не знаю, — с дрожью в голосе ответил Сарвант. — А какое касательство это имеет к… — тут он запнулся: насколько ему было известно, в языке ди-си отсутствовали слова, обозначающие проституцию или блуд; затем продолжил: — Почему эти женщины предлагают себя незнакомцам, какое отношение к этому имеет почитание Готью?
— Самое прямое, разумеется! Это несчастные женщины, заклейменные бесплодием. Они приходят к нам после года напрасных попыток зачать от своих мужей, и мы их тщательно обследуем. У некоторых женщин бывают дефекты, которые мы в состоянии определить и устранить, Но не все. Во многих случаях — как, например, именно с этими женщинами — мы бессильны что-либо сделать.
Когда не помогает знание, следует полагаться на веру. Эти несчастные приходят сюда каждый день — кроме святых дней, когда надо посещать церемонии в честь Богини, — и молятся… Молятся о том, чтобы Готью послала им мужчину, семя которого оплодотворило бы их бесплодное чрево. Если в течение года на них не снизойдет благословение в виде зачатия, они уходят в особый монашеский орден, где могут посвятить свою жизнь служению Богине и народу.
— А что же Арва Линкон? — Сарвант упомянул имя блондинки. — Немыслимо, чтобы женщина ее внешности и происхождения ложилась в постель с первым встречным, который ее поманит.
— Но-но, мой дорогой друг! Вовсе не с первым встречным. Вы, наверное, не обратили внимания на то, что те мужчины, которые прошли сюда, сначала посетили боковой притвор. Там мои братья проверяют их, удостоверяясь в том, что они переполнены здоровым семенем. Там же отвергается любой человек, который болен или по каким-то причинам не подходит к роли отца. Что же касается уродства или красоты, то на это мы не обращаем никакого внимания. Семя и чрево — вот что главное. Личность и положение в обществе здесь не принимаются во внимание. Кстати, почему бы вам самому не провериться? Зачем эгоистично ограничивать себя потомством только от одной женщины? Вы в таком же долгу перед Готью, как и перед любым другим воплощением Великой Седой Матери.
— Мне пора возвращаться к уборке, — пробормотал Сарвант и поспешно вышел.
Немалый усилий ему стоило закончить уборку первого этажа. Он не мог удержаться, чтобы время от времени не поглядывать в сторону Арвы Линкон. Она ушла в обеденное время и больше уже не появлялась.
Ночью Нефи почти не спал. Ему все виделась Арва и то, как она заходит со всеми этими мужчинами в киоск. Их оказалось десять — он сосчитал. И хотя умом Сарвант понимал, что должен возлюбить грешников и возненавидеть грех, он люто ненавидел всех десятерых.
Когда наступило утро, он поклялся, что не будет ненавидеть мужчин, с которыми будет сегодня Арва. Но даже произнося клятву, он понимал, что не в силах следовать ей.
В этот день он насчитал семерых. Когда уходил последний, ему пришлось убежать в свою каморку, чтобы не погнаться за ним и не вцепиться ему в горло.
В третью ночь он молил небо, чтобы хватило мужества принять хоть какое-нибудь решение.
Может, следует покинуть этот храм и подыскать другую работу? Оставшись, он косвенно одобрит и непосредственно поддержит это непотребство. Более того, он, возможно, отяготит свою совесть ужасным грехом убийства, обагрит руки человеческой кровью. Он не хотел этого, но страстно желал! Он не смел желать такого! Но он обязан…
А если он уйдет, то так ничего и не совершит для искоренения зла, сбежит, как трус. Более того, он уже никогда не сумеет заставить Арву осознать, что она фактически плюет в лицо божье, осуществляя омерзительную пародию на святой обряд. Ничего сейчас не желал он более, чем вытянуть ее из этого храма. Он не воспламенялся так даже тогда, когда нес слово божье невежественным язычникам, обитавшим на других планетах.
За все время полета Сарвант так никого и не обратил в свою веру, хотя и старался изо всех сил. Лез из кожи вон. И нет его вины в том, что уши их остались глухи к Слову, а глаза слепы к свету Истины.
На следующий день Нефи подождал, пока Арва не собралась уходить из храма, приткнул метлу к стенке храма и последовал за нею по залитой солнцем и бурлящей жизнью  улице столицы Ди-Си.
— Госпожа Арва, — позвал он. — Я должен переговорить с вами.
Она остановилась. Лица почти не было видно в глубине капюшона, но в ее глазах ему почудилось выражение глубокого стыда и страдания. Может быть, выражение лица было совсем иным, но Сарвант страстно желал, чтобы оно было именно таким, как ему показалось.
— Можно проводить вас домой? — спросил он.
— Зачем? — удивилась Арва.
— Потому что я сойду с ума, если не пойду рядом с вами.
— Не знаю. Правда, вы — брат Героя-Солнце, поэтому я не уроню своего достоинства, позволив вам идти рядом. С другой стороны, у вас нет тотема, и вы выполняете работу, приличествующую только самым низким…
— А кто вы сами, чтобы от имени всех говорить мне, что я низко пал! — резко оборвал ее Сарвант. — Вы, которая уводит с собой первых встречных!
Ее глаза расширились.
— Что я совершила дурного? Как вы смеете так говорить с одной из Линконов?
— Вы… вы… продажная девка! Блудница! — выкрикнул Нефи английское слово, значение которого, как он сам понимал, она не знает.
— О чем это вы?
— Проститутка! Женщина, которая продает себя за деньги!
— Я никогда не слышала ни о чем подобном, — сказала она. — Интересно, из какой это такой страны вы родом, где позволяют так бесчестить святой сосуд Великой Матери?
Сарвант попробовал взять себя в руки. Он заговорил тихим, но проникновенным голосом.
— Арва Линкон, я просто хочу переговорить с вами. Я должен сказать вам нечто такое, важнее чего вы не слышали за всю вашу жизнь. Клянусь, это крайне важно для вас.
— Не знаю, что и сказать. Мне кажется, вы не в своем уме.
— Клянусь, что даже в помыслах у меня нет желания причинить вам зло!
— Поклянитесь святым именем Колумбии!
— Нет, этого я не могу сделать. Но клянусь именем своего Бога, что даже не притронусь к вам рукой.
— Бога? Какого это бога? Вы почитаете бога кэйсилендеров?
— Нет-нет! Своего Истинного бога!
— Теперь мне уже совершенно ясно, что вы безумны! Иначе не поминали бы этого бога в нашей стране и, тем более, в разговоре со мною. Я не намерена слушать мерзкие богохульства, извергаемые из порочных уст.
Она ушла. Сарвант шагнул было за нею, но затем, осознав, что сейчас не время продолжать разговор, и то, что он ведет себя совсем не так, как следовало бы, повернул назад, сжав кулаки и сцепив зубы. Он брел как слепой, натыкаясь на прохожих. Его осыпали бранью, но Нефи не обращал на это внимания. Вернувшись в храм, он подобрал свою метлу.
Наступила очередная бессонная ночь. Сотни раз он мысленно представлял себе, как спокойно и разумно поговорит с Арвой. Он раскроет ошибочность ее веры, причем сделает это настолько логично, что она не сможет его опровергнуть. И станет первой обращенной в Истинную Веру.
Бок о бок они дружно примутся за работу, которая сделает всю страну чистой от греха — так очистили Рим первые христиане.
Однако на следующий день Арва не появилась в храме. Сарвант был в отчаянии. А вдруг она больше никогда сюда не вернется?
И тут вдруг до него дошло, что именно этого он и добивался. Наверное, подумал Нефи, ему сопутствует больший успех, чем он предполагал.
Но как же снова встретиться с нею?
Утром следующего дня Арва, одетая, как обычно, в балахон бесплодной женщины, пришла в храм. Когда Нефи поздоровался с нею, она ничего не ответила и отвела глаза в сторону. Помолившись на обычном месте под колонной, она прошла вглубь храма и оживленно заговорила с настоятелем.
Страх обуял Сарванта — он опасался разоблачения. Да разве можно ожидать от такой женщины, что она будет хранить молчание? Ведь в ее глазах он совершает святотатство одним фактом присутствия в столь священном для нее месте.
Через некоторое время, когда Арва вернулась на свое привычное место, настоятель вызвал Сарванта к себе.
Нефи отложил метлу и пошел к нему. Робость сковала ему ноги. Неужели вся его миссия закончится здесь и сейчас, до того, как он успеет бросить в благодатную почву хоть одно семя веры, пусть даже прорастет оно тогда, когда его самого уже не станет. Если он потерпит неудачу сейчас, то Слово будет потеряно навеки — ведь он последний представитель своей церкви.
— Сын мой, — произнес настоятель храма, — до сих пор только высшее жречество знало, что ты не являешься последователем нашей веры. Ты должен был помнить о том, что великая привилегия работать в храме была тебе дарована лишь потому, что ты брат Героя-Солнце. Будь ты кем-нибудь другим, тебя бы давным-давно повесили. Но вам был дан месяц, чтобы отрешиться от пороков прежней жизни и засвидетельствовать постижение истины. Твой месяц еще не истек, но я должен предупредить тебя, чтобы ты держал язык за зубами, когда дело касается твоей прежней фальшивой веры. Иначе срок сократится. Я очень расстроен, поскольку искренне надеялся, что твоя просьба поработать здесь означает намерение в скором времени посвятить всецело себя служению Матери Всех Нас.
— Значит, Арва рассказала вам?
— Да снизойдет благословение на эту поистине благочестивую женщину! Обещаешь ли, что не повторишь того, что сделал позавчера?
— Обещаю, — произнес Сарвант.
Он легко дал это обещание, ведь настоятель не просил прекратить попытки обращения в новую веру. Он только просил не повторять того, что произошло позавчера. А позавчера он не делал попытки. С этого момента придется быть хитрым, как лис, и коварным, как змея.
Но уже через пять минут он начисто позабыл о своем решении.
Он увидел, как высокий красавец, аристократ, судя по манерам и дорогой одежде, приблизился к Арве. Она улыбнулась ему, встала и повела к домику.
Все решила ее улыбка.
Никогда раньше она не улыбалась мужчинам, делавшим ей гнусное предложение. Обычно лицо ее было бесстрастным, будто высеченным из мрамора. Сейчас же, увидев ее улыбку, Сарвант почувствовал, как что-то в нем пробудилось. Это возникло в чреслах, поднялось к груди, прокатилось по горлу, прервав дыхание. Это наполнило его мозг и там взорвалось. Вокруг сгустилась тьма, и он перестал что-либо слышать.
Он не знал, долго ли был в трансе, но когда чувства вернулись к нему, обнаружил, что стоит перед жрецом-медиком.
— Нагнитесь, чтобы я мог сделать массаж предстательной железы и взять пробу, — попросил жрец.
Нефи автоматически повиновался. Пока жрец рассматривал пробу в микроскоп, он стоял, окаменев, словно глыба льда. Внутри у него пылал настоящий пожар. Он был переполнен такой неистовой радостью, какой не знал никогда прежде, знал, что собирается сделать, и не противился этому. В это мгновенье он готов был бросить вызов любому существу или божеству, которое пыталось бы его остановить.
Выбежав через несколько минут от медика, он решительно подошел к Арве, которая только что вышла из киоска и собиралась сесть у колонны.
— Я хочу, чтобы ты пошла со мною! — произнес он громко и отчетливо.
— Куда? — спросила она, но все поняла, увидев выражение его лица.
— А что ты говорил обо мне позавчера? — спросила она с презрением.
— То было позавчера.
Он взял ее за руку и потянул к киоску. Она не сопротивлялась, но когда они очутились внутри киоска и он задернул занавеску, заявила:
— Теперь я знаю! Ты решил принести себя в жертву Богине! — Она отшвырнула балахон и восторженно улыбнулась, глядя при этом не на него, а куда-то выше. — Великая Богиня, благодарю тебя за то, что ты именно меня выбрала орудием, которое обратит этого человека в истинную веру!
— Нет! — прохрипел Сарвант. — Не говори так! Я не верю в твоих идолов. Я только… Помоги мне, Боже… Я только хочу тебя! Я не в состоянии спокойно стоять, когда ты уходишь с любым мужчиной, стоит ему только попросить. Арва, я люблю тебя!
Какое-то мгновенье она с ужасом смотрела на него, затем нагнулась, подняла свой балахон и выставила его перед собой, словно щит.
— Ты думаешь, что я позволю осквернить себя твоим прикосновением? Язычник! И это под святой-то крышей!
Она поднялась, чтобы выйти. Сарвант набросился на нее и развернул лицом к себе. Арва хотела было закричать, но он заткнул ей рот краем балахона. Оставшуюся часть балахона он обмотал вокруг ее головы, толкнул женщину на кровать и навалился на нее.
Она корчилась и извивалась, пытаясь высвободиться из мертвой хватки, но Сарвант держал ее так крепко, что пальцы глубоко впились в ее тело. Она пыталась сжать колени вместе, но он обрушился на нее, дико работая бедрами. Это взломало замок ее ног.
Тогда Арва стала отползать на спине назад, извиваясь по змеиному, но голова ее уперлась в стенку, и она прекратила сопротивление.
Сарвант застонал и обхватил руками ее спину, прижимаясь лицом к балахону, покрывающему ее лицо. Он искал ее губы, но там, где был заткнут рот, материя одежды была двойной толщины, и он ничего не ощущал.
Мелькнула в его мозгу искра благоразумия, мысль о том, что он всегда ненавидел жестокость и насилие, а вот теперь сам сотворил такое над женщиной, которую любил. И что было гораздо хуже — за последние десять дней она добровольно отдалась доброй сотне мужчин, которым была абсолютно безразлична, которые просто желали выплеснуть на нее свою похоть, а вот ему сопротивляется, словно древнеримская дева-мученица, отданная во власть императора-язычника! Это было бессмысленно, непостижимо!
Он вскрикнул от неожиданного высвобождения того, что копилось в нем восемьсот лет.
Он не сознавал того, что кричит. Он совершенно не воспринимал окружающего. Он был не в состоянии постигнуть происходящее и тогда, когда в домик ворвались настоятель и жрец, и Арва, всхлипывая, рассказала о насилии. Нефи только тогда понял, что происходит, когда храм запрудила толпа разъяренных мужчин и кто-то притащил веревку.
Но уже было слишком поздно.
Слишком поздно пробовать объяснить им свои побуждения. Слишком поздно, даже если бы они были в состоянии понять, о чем он говорит. Слишком поздно, даже если бы его не повалили и не били ногами до тех пор, пока не выбили все зубы, а губы не распухли так, что он вообще уже не мог ничего сказать.
Настоятель попытался было вмешаться, но толпа отпихнула его в сторону и вытащила Сарванта на улицу. Здесь его волокли за ноги, голова больно билась о цемент, и так было до самой площади, где стояла виселица в форме отвратительной богини-старухи Альбы, погубительницы Духа Человеческого. Ее стальные руки, окрашенные мертвенно-белой краской, простирались так, будто она хотела схватить и задушить каждого, кто проходит мимо.
Веревку перебросили через одну из рук, а конец завязали вокруг запястья. Из какого-то дома поблизости притащили стол и поставили под веревкой. Миссионера-насильника подняли на стол и связали руки за спиной. Двое мужчин крепко держали его, пока третий набрасывал на шею петлю.
Когда крики разъяренных людей прекратились и они перестали дубасить его и рвать богохульную плоть, на какое-то время наступила тишина.
Сарвант попытался осмотреться. Увидеть что-либо отчетливо он уже не мог — глаза заливала кровь из глубоких ран на голове. Он что-то прошамкал.
— Что он сказал? — спросил кто-то.
Повторить Нефи уже не мог. Он думал о том, что ему всегда хотелось стать мучеником. Ужасным грехом было его желание — смертным грехом гордыни, но он продолжал жаждать мученичества. И всегда рисовал в воображении свой конец в ореоле достоинства и мужества, которые придаст ему знание, что ученики будут продолжать его дело, пока оно окончательно не восторжествует.
Сейчас же все было совсем не так. Его вешали как преступника самого низкого пошиба. И не за проповедь Слова, а за вульгарное изнасилование.
Он так никого и не обратил в свою веру и умрет неоплаканным, безвестным, безымянным. Тело его швырнут свиньям. Но не судьба тела его волновала. Мучила мысль о том, что имя его и деяния умрут вместе с ним — это и заставляло его взывать в отчаяньи к небесам. Кто-нибудь пусть несет Слово дальше, хоть одна живая душа.
Никакая новая религия, мелькнуло у него в голове, не добьется успеха, пока сперва не ослабеет старая. А эти люди верят без тени сомнения, которое могло бы ослабить их заблуждение. Они верят так истово, как уже давно не верили его современники.
Он что-то прошамкал снова. Теперь он уже стоял на столе один, покачиваясь из стороны в сторону, но преисполненный решимости не выказывать страха.
— Слишком рано, — произнес Сарвант на языке, который был непонятен его слушателям, даже если бы он говорил разборчиво, — слишком рано вернулся я на Землю. Следовало бы подождать еще восемьсот лет, тогда люди, возможно, начали бы терять веру и тайно глумиться над нею. Слишком рано!
И тут стол вышибли у него из-под ног.
Назад: 11
Дальше: 13