22
Тройной дурак
Время превратилось в обрывки эпизодов посреди кромешной тьмы. Иногда во мраке вспыхивал свет. Раздавались голоса. Меня везли куда-то на машине.
Отчетливо помню, как разрезали рубашку. Я силилась оттолкнуть нахальные руки, но тело не слушалось. Сказывалось знакомое действие лекарств. Очнулась я уже в постели стража, где скрючилась в позе зародыша на левом боку. Волосы были мокрые, все болело.
– Пейдж?
Слова доносились как сквозь вату. С моих губ сорвался то ли стон, то ли рыдание. Грудь горела огнем, правая рука тоже. Ник! Забыв, где нахожусь, я принялась искать его на ощупь.
– Майкл, скорей! – Сильная рука сжала мою кисть. – Держись, Пейдж!
Наверное, я снова вырубилась, а когда проснулась, ощутила себя бесформенной массой. Правая рука практически полностью онемела. Каждый вздох давался с огромным трудом, зато рот наконец открывался. Грудь высоко вздымалась и опускалась.
Приподнявшись на левом локте, я провела языком по зубам. Вроде все на месте.
Страж, по обыкновению, сидел в кресле, глядя на проигрыватель. Захотелось вскочить и разбить чертову шарманку вдребезги. Как они смеют радостно петь, когда случилось такое!
Заметив мои телодвижения, страж поднялся:
– Пейдж?
При виде его у меня защемило сердце. Облокотившись на спинку кровати, я вспоминала страшные, горящие демоническим огнем глаза в темноте.
– Ты убил его? – Я смахнула капли пота, выступившие на верхней губе. – Ты убил… оракула?
– Нет. Он жив.
Рефаит помог мне медленно сесть, следя, чтобы не вылетела капельница.
– Ничего… не вижу, – прохрипела я.
Слова давались тяжело, зато вернулась речь.
– Все правильно. У тебя периорбитальная гематома.
– Чего?
– Синяк под глазом.
Я осторожно коснулась лица. Да, Джекс поработал на славу. Опухла вся правая половина.
– Значит, мы вернулись.
– Ты пыталась сбежать.
– Конечно пыталась. – В моем голосе была горечь. – По-твоему, мне охота сдохнуть здесь и до скончания времен кружить вокруг Наширы?
Страж не ответил, он молча смотрел. К горлу подкатил комок.
– Почему ты не отпустил меня?
Его глаза едва заметно отливали зеленью. Похоже, подпитался от Элизы.
– На то есть причины.
– Отмазки, а не причины.
Повисла долгая пауза. Потом страж заговорил о другом:
– У тебя множественные травмы. – Он подложил мне под спину подушку. – Джексон Холл куда более жесток, чем считалось.
– Давай полный диагноз.
– Подбитый глаз, два сломанных ребра, расквашена губа, порез на ухе, многочисленные ушибы и ссадины, разрыв мягких тканей предплечья, пулевое ранение в грудь, – добросовестно перечислял рефаит. – Ума не приложу, как тебе вообще удалось перебраться через мост.
– Адреналин, – коротко ответила я и вдруг спросила: – Тебя самого ранили?
– Так, легкая царапина.
– Выходит, меня одну отмолотили как грушу.
– Ты столкнулась с очень серьезной группой ясновидцев и выжила. Нет ничего зазорного в том, чтобы быть сильной.
Есть, еще как есть! Меня одолела Элиза, подстрелил Ник, а Джекс и вовсе отлупил до полусмерти. Гордиться тут нечем. Страж поднес стакан с водой к моим губам. Пришлось выпить.
– Нашира знает про побег?
– Разумеется.
– Что теперь будет?
– Тебя лишили алой туники. – Рефаит поставил стакан на тумбочку. – Отныне ты «желтая».
Цвет малодушия. Я хотела ехидно засмеяться, но ребра сразу заломило от боли.
– Плевать на тунику. Будь она хоть в крапинку, Нашира все равно от меня не отстанет. – Мои плечи тряслись от беззвучных рыданий. – Просто отведи меня к ней. Покончим с этим раз и навсегда.
– Ты устала и измучилась, Пейдж. Возможно, когда поправишься, все покажется не таким мрачным.
– И долго мне ждать?
– Если захочешь, уже завтра будешь как новенькая.
Я было нахмурилась, но лицевые мышцы отдались дикой болью.
– Завтра?
– Да. Я попросил водителя захватить из СТОРНа сиоморфин и противовоспалительные средства. Через два дня все должно пройти.
Сиоморфин. Ну надо же! Он ведь стоит космических денег.
– Не видел моего отца в СТОРНе?
– Я туда не заходил. Лишь немногим в архонте известно о нашем существовании.
Рукой в перчатке страж проверил, хорошо ли держится игла в моей вене.
– Почему ты вечно в перчатках? – Во мне медленно закипал гнев. – Мы такие грязные, что дотронуться противно?
– Таков ее приказ.
У меня щеки вспыхнули под синяками. При всей моей ненависти надо отдать ему должное: вон сколько возится со мной.
– Что с остальными? – спросила я.
– Первый и Двенадцатый не пострадали. Ситуле хорошо досталось, но она поправится. – Рефаит помедлил. – Тридцатая погибла.
– Погибла?! Как?!
– Утонула. Мы нашли ее в фонтане.
Меня бросило в дрожь. Амели мне никогда не нравилась, но смерти она не заслуживала. Интересно, кто из банды ее прикончил?
– А Картер?
– Сбежала. Машина подобрала ее на мосту прежде, чем мы успели вмешаться.
У меня отлегло от сердца. Главное, что дар Антуанет – какой бы он ни был – не достанется Нашире.
Оставался самый важный вопрос.
– Что с «Печатями»?
– Ушли. Никогда не видел Наширу в таком гневе.
Слава богу! Они в безопасности. Впрочем, неудивительно. Шайка отлично знает каждый уголок, каждую щелочку в родном секторе; даже раны не помешали Надин и Зику скрыться. Вдобавок все местные ясновидцы подчинялись Джексу. Наверняка помогли перенести раненых.
Я взглянула на стража:
– Ты спас меня.
– Да.
– Если хоть пальцем тронул оракула…
– Говорю тебе – нет.
– Но почему?
– Потому что он твой друг. – Рефаит осторожно присел на край кровати. – Мне все известно, Пейдж. Известно, что ты седьмая «Печать». Только дурак не понял бы.
Я выдержала его взгляд:
– Собираешься рассказать Нашире?
Казалось, молчание длилось вечность. Самые долгие секунды в моей жизни.
– Нет, – покачал он головой, – но она не дура и давно тебя подозревает. Рано или поздно догадается.
У меня скрутило желудок. Страж встал и направился к камину.
– Есть одна проблема, – произнес он, устраиваясь поближе к огню. – Мы спасли друг друга от неминуемой смерти и теперь связаны пожизненными узами, а это грозит определенными последствиями.
– Узы? – Под действием морфина мозг «плыл», доходило до меня туго. – Спасла тебе жизнь? И когда такое было?
– Трижды. Сначала перевязала раны, дав мне время оправиться и пойти за помощью. Потом поделилась своей кровью, предотвратив полусдвиг. Ну и наконец, не сдала меня Нашире. Скажи ты тогда правду, я был бы немедленно казнен. На моей совести много преступлений против плоти; наказание за них – смерть.
Никогда не слыхала о преступлениях против плоти, но спрашивать не рискнула.
– Получается, счет три – один, – хмыкнула я.
– Нет. Мне приходилось неоднократно спасать тебя и раньше.
– В смысле?
– Предпочитаю не вдаваться в подробности. Но поверь, это было много больше трех раз. Теперь мы не просто куратор и ученица и точно не хозяин и рабыня.
Я через силу затрясла головой:
– Что за чушь!
Облокотившись на камин, рефаит задумчиво посмотрел на огонь.
– Эфир отметил нас обоих особой печатью. Отныне мы обязаны всегда защищать друг друга. Золотая пуповина связала нас до скончания времен.
От такого пафоса тянуло захохотать. Происходящее напоминало шутку, если бы не одно «но» – рефаиты никогда не шутили.
– Значит, золотая пуповина?
– Да.
– А к серебряной она имеет отношение?
– Думаю, что да. Только серебряная пуповина – индивидуальна и может принадлежать лишь одному человеку. Золотая же образуется между двумя духами.
– Это еще как понимать?
– Сам толком не знаю. – Страж плеснул темной жидкости в кубок. – Но, судя по всему, золотая пуповина служит аналогом седьмого чувства и появляется, если два фантома неоднократно спасали друг друга от неминуемой смерти. – Он поднял кубок к губам и выпил. – Мы с тобой навеки повязаны, Пейдж. Где бы ты ни была, где бы ни пряталась, я всегда сумею тебя отыскать. Через эфир. – Помедлив, он глухо повторил: – Всегда.
Каждое его слово как ножом резало по сердцу.
– Нет, нет! Это невозможно! – Видя, что страж бесстрастно прихлебывает амарант, я повысила голос: – Докажи! Докажи, что твоя золотая пуповина существует.
– Как пожелаешь. – Он поставил кубок обратно на полку. – Представь, будто мы снова очутились в Лондоне. Ночью, на мосту. Только на сей раз подстрелили меня. И я зову на помощь.
– Ну и… – начала я, но резко осеклась. Со мной творилось что-то странное. Внутри нарастал непонятный гул, по спине побежали мурашки. В голове всплыли два слова: «Мост, помоги». – Мост, помоги, – повторила я онемевшими губами. – Нет!
Не в силах вынести такое, я отвернулась к огню. Теперь у него появилась еще и призрачная ниточка, чтобы дергать меня. Шок вдруг сменился яростью. Хотелось перебить все чертовы склянки, дать ему в морду – да что угодно, лишь бы разорвать оковы. Даже в эфире от него не будет спасения.
Сама виновата. Нечего было его спасать.
– Не знаю, каковы будут последствия для нас обоих, – признался страж. – Вероятно, ты сможешь подпитываться от меня.
– Не надо мне подпитываться! Сделай милость, разорви пуповину, уничтожь ее!
– Нельзя просто так разорвать эфирные узы, – возразил он.
– Сумел связать, сумеешь и разорвать! – Мой голос сорвался.
– Пуповина – большая загадка природы. Разгадать ее мне не под силу.
– Ты это нарочно, нарочно! – Я забилась на постели, пытаясь отстраниться. – Специально бросился меня спасать, чтобы так вышло?
– Нет. Откуда мне было знать, что ты придешь мне на выручку? Ты ведь ненавидишь, презираешь рефаитов. Какой резон помогать одному из них?
Хороший вопрос.
– Не смей называть меня параноиком! – Я рухнула на подушки и обхватила голову руками.
Страж сел рядом. Благо ему хватило ума не прикасаться ко мне.
– Пейдж, ты ведь меня не боишься. Ненавидишь – да, но не боишься. Тогда почему тебя так пугает пуповина?
– Ты же рефаит.
– И ты осуждаешь меня за это. А еще за Наширу.
– Твоя невеста – кровожадная убийца. Но тебя не заставляли ее выбирать.
– Уверена?
– Ну, или ты особо не сопротивлялся.
– Саргасы сами выбирают себе пару, у прочих нет такой привилегии. – С губ стража сорвался приглушенный рык. – Если тебе так интересно, знай: я презираю Наширу. Мне противен каждый ее жест, каждый вздох.
Я вглядывалась в его лицо, от моего внимания не ускользнула скорбная складка на лбу. Заметив это, рефаит снова принял невозмутимый вид.
– Понимаю, – выдавила я.
– Нет, не понимаешь. И никогда не поймешь. – Он резко отвернулся.
Воцарилась гнетущая тишина. Не выдержав, я прервала ее:
– Мне бы очень хотелось понять.
Страж смерил меня потухшим взором.
– Не знаю, можно ли тебе доверять. По-моему, можно, твоя преданность близким людям достойна уважения. Печально, если золотая пуповина связала меня с человеком, на которого нельзя положиться и который не доверяет мне.
Ага, он добивается взаимного доверия. И наверняка готов на все ради этого. Проси о чем угодно – не откажет.
– Пусти меня в свой лабиринт! – выпалила я.
К его чести, надо признать, что он ни капли не удивился.
– Хочешь взглянуть на мой лабиринт?
– Не просто взглянуть, а побывать в нем. Как доверять человеку, не зная, что у него на уме?
Меня давно терзало любопытство: что скрывается за этой непробиваемой броней? И вот появился шанс выяснить.
– Это требует определенного доверия и с моей стороны. Где гарантия, что ты не воспользуешься возможностью и не покалечишь мою психику?
– И верно, где? – подначивала я.
Страж задумался и наконец кивнул:
– По рукам.
– Серьезно?
– Если сил тебе хватит, вперед. – Он повернулся ко мне. – Морфин не ослабил твой дар?
– Нет. – Я уселась на кровати и предупредила: – Будет больно.
– Переживу.
– Но я уже так убивала людей.
– Знаю.
– Тогда где гарантия, что тебя не постигнет та же участь?
– Гарантии нет, но рискнуть стоит.
Я постаралась никак не выдать своих чувств. Представилась отличная возможность сокрушить его, прихлопнуть как муху на стекле. Но любопытство пересилило. Более того, мне прежде не доводилось странствовать по чужим лабиринтам. Видеть сполохи в эфире – одно, а находиться внутри – совсем другое. Мне не давал покоя райский сад в сознании бабочки, хотелось вновь испытать те восхитительные ощущения, раствориться в другом существе. И вот страж сам приглашает войти.
Каково это – бродить по многовековому лабиринту? После того как я услышала признание насчет Наширы, меня потянуло узнать о прошлом моего куратора. Посмотреть, что творится в душе у Арктура Мезартима.
– Приступим, – кивнула я.
Страж сел рядом, наши ауры соприкасались, будоража мое шестое чувство. Желтые зрачки смотрели на меня в упор. При этом на радужной оболочке не было червоточины. Неужели он незрячий? Бред.
– Сколько ты продержишься?
Вопрос застал меня врасплох.
– Немного. При условии, что у тебя под рукой нет автоматического АДР.
Страж непонимающе нахмурился.
– Это такой специальный аппарат для искусственной вентиляции легких, – пояснила я. – Наподобие кислородной маски.
– Ясно. А будь у меня такой аппарат, ты бы продержалась дольше?
– Теоретически – да. Точно не скажу – в лабиринте никогда не пробовала. Только в эфире.
– Зачем тебя заставляли этим заниматься?
Первым моим желанием было промолчать. Но в конечном счете рефаиту уже доподлинно известно про меня и Джекса.
– В Синдикате свои правила. За покровительство главарей мимов нужно платить.
Его аура стремительно менялась.
– Понятно. – Страж убрал защитные механизмы и распахнул ворота. – Готово.
Облокотившись на подушки, я зажмурилась, сделала глубокий вдох и шагнула к себе в лабиринт.
Маковое поле напоминало тусклую картинку. Под действием морфина краски поблекли, очертания расплылись. Я брела по цветам навстречу эфиру. Отодвинула последнюю преграду, чувствуя, как тело растворяется в воздухе, полностью преображаясь. В эфире очень сложно оставаться самим собой, это требует дополнительного напряжения. Вскоре место Пейдж Махоуни заняла крохотная сияющая точка, легкая и безликая.
Мне уже доводилось видеть лабиринт рефаита, но только снаружи. И даже отсюда он внушал страх. Словно мраморный монолит – огромный, непробиваемый, – вырастал он в эфире. Стоило мне приблизиться, как по черной поверхности пробежала легкая рябь. Механизмы защиты, накапливавшиеся долгие века, постепенно отключились. Сразу за стенами раскинулась абиссальная зона, знакомая мне по тренировкам. Правда, тогда достичь ее получалось лишь урывками. Сейчас вход был свободен. Я устремилась через мрак в самый центр сознания.
В лицо летел пепел, моя призрачная кожа покрылась мурашками. Я ступила на неизведанную территорию. В рассудке стража царила гробовая тишина. Обычно внешние кольца наполнены мечтами, воплощениями наших сожалений и страхов, однако здесь ничего. Пустота.
Страж ждал меня в солнечной зоне, хотя эпитет «солнечная» ей подходил мало. Скорее лунная. Выглядел он совсем иначе – бледный, весь в шрамах. Значит, именно таким себя и представляет. Интересно, какой он видит меня? В чужом лабиринте ты меняешься по образу и подобию хозяина.
Удалось разглядеть свои руки: все то же самое, не считая странного сияния. Моя новая призрачная форма. Неужели страж видит мой истинный лик? И какой он? Смиренный, безумный, наивный или жестокий?.. Не знаю, как рефаит представлял меня, и нипочем не узнаю. В лабиринте нет зеркал. Никогда мне не узреть Пейдж глазами этого существа.
Я ступила на песчаный пустырь. Ожидала всего, но только не такого.
– Добро пожаловать в мой лабиринт, – кивнул страж. – Извини, здесь пустовато. У меня нечасто бывают гости, – усмехнулся он, бесцельно шагая взад-вперед.
– Ничего! – При выдохах изо рта у меня вырывался пар. – Здесь совсем ничего нет.
Я ничуть не преувеличивала.
– Лабиринт – такое место, где мы чувствуем себя в наибольшей безопасности. Мне безопасней всего ни о чем не думать, – пояснил рефаит.
– Но у тебя пустота даже в темных закоулках памяти.
Он промолчал. Я немного побродила в тумане.
– Здесь абсолютно не на что смотреть. Получается, у тебя внутри пустота. Ни мыслей, ни совести, ни страха. У вас у всех так?
– Я не призрачный странник, Пейдж. Что творится в других лабиринтах, скрыто от моих глаз.
– Тогда кто ты?
– Тот, кто заставляет людей грезить воспоминаниями. Сплетаясь в единое целое, они рождают иллюзию. Эфир открывается мне через призму лабиринта и сонную траву.
– Онейромант! – Я не верила своим ушам. – Ты ловец снов.
Джекс считал, что такой тип существует. Онейроманты. Догадался несколько лет назад, уже после появления памфлета, но так и не нашел живого примера, подтверждающего его теорию. Ясновидец-онейромант перемещается по лабиринту, собирая воспоминания, чтобы затем воплотить их в то, что невидцы называют снами или грезами.
У меня перехватило дыхание.
– Ты внушал мне сны! Так вот откуда эти бесконечные воспоминания! Про странницу, встречу с Джексом и прочее. Из снов ты все и узнал. Да?
Рефаит и не думал смущаться.
– Все дело в третьей таблетке. Она содержит шалфей, вызывающий такие грезы. Шалфей и есть мой доступ в эфир, моя нума, проникшая тебе в кровь. Достаточно пары таблеток, и твои воспоминания как на ладони.
– Ты накачивал меня наркотой, – выдавила я, – чтобы проникнуть в мое сознание.
– Да. В точности как ты просматривала чужие лабиринты по приказу Джексона Холла.
– Не сравнивай! Я не сидела у огня и не смотрела воспоминания, точно… какой-нибудь фильм! – Я с отвращением отпрянула. – Эти воспоминания мои, и только мои. Кто дал тебе право?.. Неужели ты видел даже… даже мои чувства к… к…
– К Нику? Ты любила его.
– Заткнись! Ради всего святого, замолчи!
Страж повиновался.
Мой новый призрачный облик стремительно таял. Вдруг меня вынесло из лабиринта, словно былинку сквозняком. Очнувшись в собственном теле, я первым делом оттолкнула рефаита:
– Пошел вон!
Сердце бешено колотилось. Не могу видеть эту сволочь, а уж тем более находиться с нею рядом. Я попыталась встать, но система угрожающе натянулась.
– Прости, – раздался голос.
Мои щеки вспыхнули от гнева. Стоило на миллиметр, даже меньше, приоткрыть душу, как туда наплевали. Осквернили разом семь лет воспоминаний. Финна. Ника.
Страж не уходил. Наверное, ждал чего-то. Хотелось наорать на него, послать к черту, но язык не слушался.
Просто пусть рефаит оставит меня в покое!
Сообразив, что ничего не дождется, страж зашторил балдахин, заточив меня в темную клетку спальни.