Глава 19
Атмосфера выходных чувствуется и в баре у берега: посетители громко и оживленно болтают, все энергичные и загорелые.
Впитать бы в себя эти яркие ощущения… Настроение у Евы мрачное, тягостное. Ее будто тяжелым камнем бросили в стремительную реку – поток голосов и музыки несется вперед, но не проникает внутрь.
– Ева, милая, все нормально? – спрашивает Кейли. Они стоят у столика рядом с другими девушками. – Если хочешь, найдем местечко потише. Или можем пойти домой.
В квартире давят стены, зато здесь, в толкотне бара, Ева чувствует себя чужой. Это Кейли предложила развеяться, и Ева старалась поддержать ее затею изо всех сил. В ресторане она без аппетита ела суши, запивая вином, – лишь бы не волновалась Кейли.
– Все хорошо? – повторяет вопрос подруга. – Только честно.
– Я… просто… – Просто что? Замучена? Сломлена? Ничего не чувствует? – Просто принесу нам еще коктейлей.
Перекрикивая музыку, Ева заказывает два «Лонг-Айленда» и, пока ждет, выпивает стопку обжигающей горло самбуки. Затем вытирает губы тыльной стороной ладони, надеясь, что крепкий напиток избавит ее от ощущения утомленности.
Бессонница не отступает. Каждую ночь один и тот же кошмар, в котором Ева идет по коридору к кухне, где видит счастливых Жанетт и Джексона – так явственно, что просыпается в холодном поту и скомканных простынях, выкрикивая его имя.
Вдруг она осознает, что хочет вернуться в Англию, увидеться с матерью. Хочет отмотать время на два года назад и не сесть в том самолете рядом с голубоглазым загорелым незнакомцем, а пройти дальше. Тогда он не стал бы частью ее жизни.
Но еще хочется, чтобы Джексон был здесь, прямо сейчас. Чтобы можно было почувствовать его крепкие объятия. Чтобы внутри по-прежнему рос их ребенок, и Джексон клал руки на ее округлившийся живот. Чтобы он шептал на ухо: «Я тебя люблю», чтобы говорил: «Ты все не так поняла».
Ей бы следовало его ненавидеть – а не получается, ведь она помнит Джексона, который, подсадив ее на кухонный стол и вручив бокал вина, нашептывал: «Я так ждал тебя». Который в день переезда на новую квартиру попросил Еву вскрыть одну коробку, где она обнаружила бутылку шампанского с надписью «Вот мы и дома».
По тому Джексону она и скучает.
Кто-то трогает ее за плечо, и Ева оборачивается.
– Давай сюда. – Кейли забирает бокалы, хотя Ева даже не помнит, как их взяла.
Она идет за подругой назад к столику.
– Зачем он женился на мне?
– Он любил тебя. – Кейли ставит коктейли, берет ее за руки. – Знаю, сейчас все запуталось, но прошу тебя, милая, не забывай – он действительно любил тебя. Джексон был от тебя без ума.
– Очередная ложь?
– Он любил по-настоящему.
– Я ведь даже не знаю, кто он такой, Кейл, – говорит Ева, убирая руки. – Все оказалось выдумкой. Джексон был женат, он украл прошлое у брата. Я во всем сомневаюсь.
– В смысле?
– Не знаю. – Ева качает головой. – Не могу отпустить его. Ни прощания, ни тела – ничего. Когда он умер, я думала… что это и есть самое ужасное – потерять человека, с которым хочешь провести всю жизнь. Что хуже и быть не может… Но нет, самое ужасное, – говорит она, сжимая кулаки, – что теперь я потеряла не только будущее, но и прошлое.
Ева не помнит, сколько она выпила коктейлей; раз она выходит на танцпол, видимо, немало.
Вместе с Кейли она танцует в центре толпы; стробоскопические огни выхватывают то серебристые туфли, то развязанный галстук, то взгляд из-под накладных ресниц. В душном зале стоит запах пота и пива. Ева крутится на месте: платье развевается, бедра обдает потоком воздуха.
Когда она в первый раз увидела, как танцует Джексон, то от изумления рассмеялась – так он был хорош. Джексон двигался уверенно, словно его тело наполнялось музыкой. Мать всегда говорила: «Если мужчина хорошо танцует, это подозрительно».
А Джексон казался ей подозрительным? Мама вроде бы искренне радовалась, узнав об их помолвке, хотя, возможно, расположенность к Джексону была лишь следствием ее чрезмерной любви к дочери. Неужели кто-то заметил то, чего не уловила Ева?
Басы вибрацией отдают в груди, и Ева поддается ритму. Кейли что-то говорит ей, но Ева отворачивается, растворяясь в толпе.
Алкоголь помогает забыть о плохом, и Ева, окутанная музыкой, танцует легко и свободно.
Кейли наблюдает за подругой: Ева явно перебрала. Каждый раз, отправляясь к стойке за коктейлями, она выпивала стопку чего покрепче.
Двое мужчин оценивающими взглядами следят за Евой, покачивающей бедрами. Господи, она так прекрасна и в то же время так печальна! Будто кто-то погасил свет, горевший у нее внутри.
Когда начинается следующая песня, Кейли протискивается к Еве и кричит на ухо:
– Пора домой!
– Домой? Нет! – Она проскальзывает мимо Кейли к бару.
Надо увести ее отсюда. Взяв Еву под руку, Кейли предлагает:
– Тут рядом есть еще один клуб, может, заглянем туда?
– Ладно, – соглашается Ева, и подруга уводит ее к выходу.
По сравнению с душным и липким воздухом бара на улице очень свежо. Они не спеша идут по тротуару. Доносится чей-то смех: вокруг скамейки собралась компания подростков, у каждого в руке банка пива.
Кейли замечает такси и выходит на дорогу, подняв руку. Когда машина останавливается, она говорит Еве:
– Залезай.
– А как же клуб? – запинаясь, спрашивает Ева.
– Да мы прошли его, там было закрыто.
– Ты врешь! – Ева вырывает руку.
Мимо проезжает машина, и в свете фар Кейли замечает, какой злобой горят глаза подруги.
– Ева, послушай…
– Ненавижу, когда мне врут! Чертово вранье!
– Ладно, ладно! Не было никакого клуба, я просто хотела увезти тебя домой. – Кейли кивает на такси. – Прошу тебя, Ева. Машина ждет.
Ева отшатывается от подруги и, громко стуча каблуками, неуверенно идет в обратном направлении – к бару. Затем останавливается, опускается на колени и начинает копаться в сумочке. Рассыпая мелочь, достает мобильный.
Кейли отпускает такси и бросается к ней.
– Что ты делаешь?
– Звоню Солу.
– Что?
– Все мне врут. Ложь, сплошная ложь!
– Боже, милая, – говорит Кейли, замечая слезы в глазах подруги. – Не надо.
– Я должна поговорить с ним. – Дрожащими пальцами Ева пролистывает номера в списке контактов.
Кейли потирает лоб.
– Слушай, может, лучше позвонишь Солу утром? Сейчас уже поздно.
– Я поеду назад.
– Куда назад?
– В Тасманию. – Ева нажимает «набрать».
Кейли отнимает у нее телефон.
– Ты что, отнимаешь мой мобильный? – гневно спрашивает Ева.
– Подожди до утра. Не надо звонить в таком состоянии.
– В каком «в таком»?
– В пьяном. Тебе нужно домой.
– Ты просто не хочешь, чтобы я с ним общалась, – говорит Ева, поднимаясь, – потому что мы целовались, а это, по-твоему, неправильно.
Нет смысла говорить с Евой, когда она пьяна, но Кейли срывается:
– Конечно, неправильно, он ведь брат Джексона!
– А то я не знаю! – отвечает Ева, стиснув зубы. – Не смей меня судить. Я никогда не высказывалась о твоих мужчинах.
– Я и не сужу…
– Вот Дэвид, например, вечный холостяк. Ты встречалась с ним только потому, что он не собирался жениться, не хотел детей. – Кейли в изумлении замирает: ничего себе поворот. – Тебе так легче, – продолжает Ева, – ведь ты боишься сблизиться с человеком, который захочет большего. Захочет завести семью. – У Кейли будто выбили почву из-под ног. Пусть Ева и пьяна, но ее слова больно ранят. Кейли отворачивается, лишь бы не вспылить. – Ты просто возьмешь и уйдешь? – Кейли едва не плачет, на нее вдруг навалилась вся скопившаяся усталость. Больше нет сил. – Я же веду себя как стерва! И ты промолчишь? Скажи мне, какая я стерва! Ну, скажи!
Кейли делает глубокий вдох, поворачивается к подруге.
Ева стоит посреди тротуара, опустив руки и чуть наклонившись вперед. Лицо в слезах, слева растеклась тушь. Вид у нее измученный.
Кейли подходит и проводит руками по ее заплаканному лицу.
– Ты моя лучшая подруга, и тебе сейчас ужасно тяжело. Что бы ты мне ни наговорила, я тебя не брошу.
Ева тяжело дышит, но поддержка подруги придает ей силы. Она кивает и практически шепотом говорит:
– Спасибо.
Ева просыпается измученная, как будто ночью ее тело скрутили, выжали из него всю жидкость, и теперь суставы со скрипом трутся друг о друга. Она подходит к окну, поднимает жалюзи, и утреннее солнце обжигает глаза. Слышно, как открывается дверь, поскрипывают кроссовки. Наверное, вернулась с пробежки Кейли. Хлопает дверь ванной, течет вода. Сделав глубокий вдох, Ева решает переодеться в футболку и шорты. Платье, которое она взяла у Кейли, валяется на полу. Ева поднимает его, встряхивает и вешает на спинку стула.
Она идет на кухню, открывает холодильник.
Когда заходит Кейли – с мокрыми волосами, приятно пахнущими шампунем, и безупречно одетая, – Ева уже приготовила фруктовый салат, сварила крепкий кофе и достала круассаны с джемом.
– Выглядит аппетитно, – говорит Кейли.
– Заглаживаю вину. – Ева ставит два стакана яблочного сока.
– Тебе нечего заглаживать.
Они садятся друг напротив друга. Ева наливает кофе, добавляет молока и подает Кейли кружку.
– Прости за вчерашнее. Я ужасно себя вела.
– Ничего страшного, не волнуйся, – говорит Кейли, не глядя на подругу.
– Чувствую себя отвратительно.
– Да, лучше и не вспоминать. – Кейли улыбается, но улыбка кажется слегка натянутой, и Ева оставляет эту тему.
– Ну, как побегала?
– Хорошо. На улице уже жарко, отличная погода для выходных.
– Здорово.
Ева накладывает себе немного фруктового салата, но его сладкий запах вызывает тошноту, и она прикрывает рот рукой.
– Все так плохо?
Ева кивает, шумно выдыхает через нос и отставляет тарелку.
– Если хочешь, полежи еще. Мне все равно надо на студию. – Кейли отпивает кофе. – Может, запланируем что-нибудь на завтра? Съездим на побережье?
– Послушай, Кейл, меня здесь, наверное, уже не будет. – Ева встает из-за стола. – Я решила вернуться в Тасманию.
Кейли открывает рот от изумления.
– Что? Я-то думала, ты сказала это, потому что была…
– Пьяная? Да, но говорила я серьезно.
Кейли откладывает ложку.
– Зачем тебе это?
– Не получилось сбежать.
– И чем тебе поможет возвращение в Тасманию?
– У меня остались вопросы, ответы на которые я найду только там.
– Вопросы? Какие?
– Разные. Кто такая Жанетт, сколько они были женаты, почему расстались… Мне нужно понять.
Мысли разбегаются, цепляясь за давние воспоминания, вытаскивая наружу обрывки прошлого и возвращаясь к одному только слову: «Почему?»
– А вдруг ты не найдешь ответов? Может, Жанетт не захочет с тобой общаться. А если она переехала куда-нибудь?
– Сол точно знает.
Кейли внимательно смотрит на подругу.
– Скажи, почему ты на самом деле возвращаешься?
– Я уже сказала, – напрягается Ева.
Не отрывая от нее взгляда, Кейли качает головой.
– Тебе вообще не следовало ехать в Тасманию. Зря я поддержала твою идею. Возвращение ничем тебе не поможет.
– А что поможет?
– Время. Ожидание. Проблему не решить взмахом волшебной палочки. Просто я считаю, что тебе не надо находиться в Тасмании в одиночестве. – Кейли замолкает, водит пальцем по коврику под тарелкой. – Может, стоит поговорить с кем-то… рассказать о том, что с тобой произошло.
– В смысле, с психологом? – изумленно спрашивает Ева.
– Иногда это помогает, – осторожно отвечает Кейли.
Но зачем рассказывать о том, что произошло? Надо узнать, почему это произошло. Еве нужны ответы, и психолог их не даст.
Придется ехать к тому, у кого они есть.
Меня ужасала мысль о том, что ты можешь узнать правду. Иногда казалось, что я больше не смогу притворяться.
До приезда в Англию моя жизнь была россыпью ошибок на белом листе. После встречи с тобой я решил, что могу просто перевернуть страницу и начать заново. К сожалению, я ошибался.
Я не жду от кого-либо сочувствия – я ведь сам загнал себя в угол, – ты только, Ева, пойми, что и мне приходилось трудно. Наша с тобой жизнь была невероятной, я о таком и мечтать не мог, но даже в счастливейшие моменты я всегда боялся, что наступит, когда всему придет конец. Иногда, если честно, я даже ждал этого, хотел, чтобы меня вывели на чистую воду, обвинили в обмане – лишь бы не жить под давлением вечной лжи.
Как-то вечером я бегал после работы: это помогало успокоиться. Однако в тот раз тревога не сдавалась, бежала наравне со мной, напоминая обо всем, что я сделал, обо всем, что я мог потерять.
Вернувшись домой, я пошел в душ и там заплакал. Не слышал, как ты вошла, только дверь скрипнула. Ты наверняка увидела мои слезы, но не спросила, в чем дело. Может, подумала, что я сам расскажу, когда буду готов. А может, просто боялась узнать.
