Глава 14
Ева опускает руку, ладонь жжет. Сол в изумлении замирает.
– Я… я…
Она переходит дорогу и убегает. Сначала двигаться тяжело, сандалии стучат по щебенке; затем получается войти в ритм и бежать быстрее.
Ева пробегает мимо обшитых сайдингом домов, чувствуя запах барбекю. По лбу стекает пот, кровь приливает к лицу.
Солнце клонится к закату. Мимо проезжает машина, и краем глаза Ева замечает, что пассажир – или пассажирка – внимательно разглядывает ее, но сейчас главное не останавливаться. Вот уже старая конюшня с парой лошадей, дальше по дороге стоит трактор без колес, потом – земляничное поле.
Ева сворачивает на дорожку из гравия, которая ведет к бухте, и наконец переходит на шаг. Пульс бешеный, никак не отдышаться.
Вдоль тропинки растут эвкалипты, наполняющие воздух густым ароматом. Ева идет в тени деревьев, колени дрожат от напряжения.
Почему Сол наговорил такого? Почему никак не замолкал? Он был явно поражен тем, что Ева усомнилась в его правдивости. И о ссоре с братом рассказывал искренне. А если он прав? Нет, невозможно такое представить. С каким юмором Джексон описывал поломку мотоцикла в Бразилии – пришлось чинить его перочинным ножом, – с какой ностальгией вспоминал восход солнца, проглядывающего сквозь пелену тумана на вершине Мачу-Пикчу!..
Вдруг одна деталь осколком врезается в память: у Сола в гостиной висит фотография Джексона, где тот с рюкзаком стоит на фоне горных вершин. То есть так она сначала подумала. Только зачем Солу снимок брата, если они давно в ссоре?
Задумавшись, Ева проводит пальцами по губам и пытается вспомнить фото: ярко-зеленые холмы в окружении тумана, но кто там сфотографирован?
Ева подходит к развилке, направо – хижина, но она идет прямо. К дому Сола.
Она не видела, чтобы Сол проезжал мимо, значит, дома его нет. На Уотлбуне никто замками не пользуется – неудивительно, что дверь со стороны кухни открыта.
Ева заходит, сердце стучит все сильнее. В комнате пахнет деревом, но чувствуется еще какой-то едкий запах. Глаза постепенно привыкают к полумраку: видны очертания мебели, подставка для кружек на подоконнике, тостер в углу стола.
А в раковине лежит круглый чайный пакетик.
По шее пробегают мурашки, будто от чьего-то ледяного дыхания. Ева неотрывно смотрит на пакетик. Ощущение реальности теряется: сейчас она у себя в лондонской квартире, а в раковине коричневатое пятно – Джексон опять бросил туда пакетик от чая. Даже чувствуется мускусный запах его кожи, с улицы доносится шум машин и вой сирен. Мысли путаются; Джексон и Сол, Лондон и Уотлбун…
Вдруг Ева оборачивается на крик птицы. За окном никаких фонарей, никаких дорог, лишь деревья и отблески моря. Она в Уотлбуне, на кухне у Сола. Это он, а не Джексон, выбросил чайный пакетик в раковину.
Схожие привычки, они же братья.
Надо глубоко вдохнуть, избавиться от беспричинной паники.
Ева целенаправленно идет в гостиную, проходит мимо дивана, глядя только вперед – на стену, где висят три фотографии в рамках. Ее интересует та, что посередине.
Горные вершины и силуэт мужчины с рюкзаком на их фоне. Надо рассмотреть его лицо.
Пусть это будет Джексон. Черты братьев сливаются в ее воображении, не различишь. В мыслях сплошная путаница. Ева отходит к стене слева и включает свет.
Комната оживает. Теперь хорошо видно, что это Сол на вершине Мачу-Пикчу.
Как он и говорил.
Впрочем, может, они оба там были. Или Сол подделал снимок.
Слышится шум – позади кто-то есть. Ева медленно оборачивается: в дверях стоит Сол.
– Что ты делаешь?
Она кивает в сторону фотографии:
– Это ведь ты. На Мачу-Пикчу.
– Да, я.
– Разве Джексон не мог туда поехать?
– Мог, но не ездил, – спокойно отвечает Сол. – Джексон никогда не был в Южной Америке. Мне жаль, Ева.
В голове все путается. Зачем он так?
– А учеба? – спрашивает Ева, вспоминая их разговор за ловлей устриц. – Ты сказал, Джексон не был морским биологом…
– Он немного пожил в Мельбурне, работал барменом.
К горлу подкатывает комок. Вот Джексон на свадьбе – стоит за барной стойкой и подбрасывает бутылки, ловко разливает содержимое по стаканам, чем невероятно веселит Еву. Где же он этому научился? Джексон сказал: «У студентов много свободного времени».
Ева будто стоит на краю обрыва: одно неверное движение, и она сорвется. Ураган новых фактов сбивает с ног.
Это не Джексон выучился на морского биолога, а Сол. Не Джексон путешествовал по Южной Америке, а Сол. Не у Джексона брат увел девушку, а у Сола.
Ева сглатывает, пытаясь справиться с тошнотой.
– Значит, его воспоминания… на самом деле твои. – Какой-то бред. – Что еще? – Ева слышит себя словно со стороны. – О чем еще он мне врал?
– Я не знаю…
– Куда ты поехал после университета?
– Ева, не надо…
– Скажи мне! – умоляет она.
– Работал на Большом Барьерном рифе, там был проект по восстановлению коралловых рифов, я нырял с группами туристов. Потом ненадолго вернулся в Тасманию, устроился в компанию по организации подростковых лагерей – учил ребят дайвингу…
– В лагере на восточном побережье. Жил там три месяца в деревянном домике.
У Сола пульсирует вена на виске.
– Все верно.
– Джексон сказал, что трудился в том лагере в течение лета. Это правда? – В ее тоне слышится отчаяние. – Он хоть когда-нибудь работал в таких местах?
– Нет, – качает головой Сол.
Ева одергивает топик, ткань будто жжет покрасневшую кожу. Тревога наполняет каждую клеточку тела. Как все это могло оказаться обманом?
– И чем же Джексон занимался в то время?
Сол разводит руками.
– Несколько лет работал в лодочной мастерской, а до этого – в пабе в Сэнди-Бей. Организовывал местные музыкальные фестивали, танцы и все такое.
В Лондоне Джексон устроился в компанию по производству напитков, он отлично разбирался в торговле и ладил с клиентами. По профессии не работал, ну а что в этом странного? Они ведь жили в городе, а не на побережье.
Невозможно представить, что Джексон ей врал. Голова кружится; Ева подходит к окну, хватается за подоконник, чтобы не упасть. Луч заходящего солнца выхватывает байдарку у верстака, на котором Сол разделывал рыбу.
– Это твоя лодка в саду? – спрашивает Ева, стоя к нему спиной.
– Да.
– А у Джексона была?
– Байдарка? Нет, насколько я знаю.
Значит, она должна поверить, что рассказы Джексона о том, как он наблюдал за серебристыми косяками анчоусов, – это все выдумки?
– Фотографии, – вдруг обращается Ева к Солу. – У тебя ведь есть студенческие фото, снимки из путешествий?
– Конечно, есть.
– Покажи мне.
Сол идет к себе в комнату и открывает комод: в ящике лежит стопка писем, пачка фотографий и коробка, закрытая на ржавый крючок. К ней он и тянется.
Открывает коробку, вдыхает соленый запах моря и гальки. Здесь его сокровища из семейной хижины: стеклянная бутылка, которую вынесло на берег приливом – они с Джексоном засыпали ее мелкими ракушками; маслянистое зеленое перо ласточкового попугая; раковина морского ушка, ломкая и затертая снаружи и сияющая прежней красотой внутри; колода кое-где подклеенных старых карт.
Сол достает потрепанный комикс про Росомаху, весь в пятнах плесени – нашел его за двухъярусной кроватью, когда выкидывал матрасы. Джексон обожал читать комиксы, с удовольствием уходил в мир безумных приключений и невероятных способностей супергероев.
В детстве настоящим супергероем для Сола был его брат. Джексон нырял и возвращался с морскими ушками в обеих руках, делал трюки на скейтборде, когда никто еще не увлекался катанием на доске. Смелый и энергичный, он веселил друзей, и все его любили. Невероятно, что Джексон стер историю своей жизни и заменил ее жизнью брата.
Сол откладывает комикс, достает фотографии, о которых спросила Ева. Высыпает их из пакета на кровать, ищет свои снимки из университета или путешествий. Вот фотография Джексона из Мельбурна: в темной рубашке-поло с золотистым логотипом бара, он улыбается в камеру и смешивает коктейли в шейкере – руки вышли смазано.
Конечно, Сол всегда подозревал, что Джексон умеет врать. В детстве он выдумывал безумные истории, чем смешил отца и слегка беспокоил мать, но такое?.. Уму непостижимо. Только сейчас Сол начинает осознавать, как велико предательство Джексона.
Сол внимательно рассматривает фотографию Джексона примерно трехлетней давности. Снимок ему дал Дирк. Стоит ли все рассказывать Еве? Дело не в том, что он не хочет предавать брата: Джексон умер, какая ему теперь разница? И не в том, что Дирк просил сына молчать.
Сол засовывает фотографию в дальний угол ящика, собирает в стопку остальные. Тяжело будет видеть реакцию Евы на правду.
Ева сидит на диване, подтянув колени к груди. В голове путаница, мысли разбегаются в разные стороны. Разве можно поверить, что Джексон врал ей все это время? Они любили друг друга, дали брачные клятвы, часами говорили о своем прошлом и обсуждали будущее.
Но вот в чем проблема: Ева знала Джексона всего два года. Влюбилась в него быстро и страстно, ни о чем не задумываясь. Уже через пару месяцев Джексон познакомился с ее друзьями, а мать Евы приняла его как родного. Их отношения, как казалось Еве, стали от этого еще более близкими и надежными.
Она же не знала никого из прежней жизни Джексона, даже его родных. Конечно, он знакомил ее с коллегами и друзьями, которыми успел обзавестись в Лондоне, однако все они были знакомы с Джексоном не дольше, чем она сама. С ужасом Ева осознает, что Джексон мог придумать себе любое прошлое, и никто бы об этом не узнал.
– Вот, нашел. – Сол возвращается в гостиную с небольшой стопкой фотографий и устраивается рядом на диване.
Дрожащими руками Ева просматривает снимки Сола: вот он на мотоцикле, за плечами сумка с доской для серфинга; с другом в походе через джунгли; на водолазном боте в тропиках; в черной мантии и академической шапочке гордо держит раскрытый диплом.
Снимок за снимком доказывает, что Джексон рассказывал о жизни Сола, выдавая ее за свою.
Попадается первая фотография Джексона – в лодочной мастерской. На нем выцветший синий комбинезон, спущенный до пояса, и он демонстрирует камере грязный средний палец. На следующем фото у Джексона короткая стрижка, он стоит на фоне огромного плаката с надписью «Пивной фестиваль “Тасманский дьявол”». Дальше снимки, где Джексон с друзьями в барах, катается на скейтборде, играет в пляжный футбол.
Ева просматривает фотографии еще два раза, потом осторожно складывает их на журнальный столик.
– Не понимаю, как все это может быть правдой, – качает она головой.
Сол молча смотрит вдаль, в темноту залива. В ожидании ответа Ева следит за выражением его лица.
– Что такое?
– Ничего. – У Сола дергается глаз.
Ева упирается головой в спинку дивана. Наверное, жизнь подавала ей знаки, только она не обращала внимания. Как-то на вечеринке несколько месяцев назад они с Джексоном болтали с его коллегой. Тот пригласил их приехать на следующие выходные в Котсуолд–Хиллс отпраздновать его сорокалетие, а Джексон тут же выпалил: «Прости, дружище, у матери Евы день рождения – устраиваем ей ужин и все такое». Джексон так естественно выдал эту наглую ложь, что Ева на мгновение задумалась – может, мама и правда приезжает?
Но стоило ли подозревать настоящее предательство из-за какого-то невинного обмана?
Помнится, в их первую встречу в самолете Джексон так уверенно и смешно рассказывал о путешествии по Южной Америке и о работе в Австралии на Барьерном рифе… И все это была ложь, с самой первой минуты.
Допустим, сначала Джексон вел какую-то игру или просто забавлялся, однако должен же он был в какой-то момент остановиться и все рассказать?
Джексон создал образ, который привлек Еву. Свидания, как он сказал, обычно длятся часа два; их свидание растянулось на десять – и без единой неловкой паузы.
В самолете он рассказал Еве кое-что еще. Надо проверить.
– Почему ты решил стать морским биологом? – спрашивает она Сола.
– Ну, из-за одной книжки, – удивленно отвечает он. – Ева молчит, ожидая разъяснения. – Я нашел ее в рюкзаке, который купил в комиссионном. Прочитал от корки до корки и понял, как много тайн хранит океан. Наверное, поэтому я и решил стать морским биологом.
Ева вдруг вскакивает, подходит к книжному шкафу. Она уже видела эту книгу. Точно видела.
Нагнувшись, Ева ведет пальцем по корешкам книг: «Австралийский рыбак», «Биография трески», «Морской промысел», «Размышления о фридайвинге». Вот она – Рейчел Карсон, «Море вокруг нас».
Ева достает книгу – тяжелая – и осторожно открывает. Внутри синими и теперь выцветшими чернилами владелец написал свое имя: «Сол Боу, 13 лет».
Она роняет книгу, и та падает на пол.
– Ева, в чем дело? – Сол встает с дивана.
В его голосе тревога, однако Ева молчит. В горле встал комок, дышать невозможно, нужно на воздух. Пошатываясь, она выходит на террасу, крепко хватается за деревянные перила и глубоко вдыхает.
Отчаянно хочется верить, что эта книга, эта жизнь принадлежит ее мужу, а не Солу, но прежнего доверия к Джексону уже нет. Будто мостик, соединяющий Еву с ним, пошатнулся и рушится.
Выходит, она полюбила совсем другого человека?
Однажды ты поймала меня на лжи, причем на очень глупой. Бесполезной. Мы были в баре, и коллега пригласил нас на выходные в Котсуолд-Хиллс. Он жутко надоел мне своими разговорами о машинах и гольфе, а я хотел провести субботу и воскресенье, валяясь с тобой в постели. Мы бы ели круассаны, читали газеты, занимались любовью, а потом пошли бы прогуляться к реке. Я знал, что и тебе не захочется туда ехать, так что соврал, будто к нам приезжает твоя мать.
Подумаешь, невинная ложь, с кем не бывает. Только вышло слишком натурально.
Ты нахмурилась и будто на мгновение задумалась: «Что, моя мать правда приезжает?»
И когда ты поняла, что я врал, то взглянула на меня так, словно я тебя ударил.
Я запомнил этот взгляд – он предупреждал, как больно я могу ранить, если буду неосторожен. И дело было не столько в самой лжи: видимо, в какой-то момент ты просто не смогла отличить правду от вымысла.
Иногда я и сам не мог это сделать.
