Дворянские и либерально-буржуазные историки, занимавшиеся изучением реформы 1861 г., создали легенду об «умиротворенном» русском крестьянине. Они доказывали, что в период подготовки этой реформы крестьяне будто бы прекратили всякую борьбу против помещиков и с великим упованием возложили все свои надежды на царя. Так, профессор Санкт-Петербургского политехнического института И.И. Иванюков в книге «Падение крепостного права в России» писал: «Водворившееся с этого момента (после опубликования первых царских рескриптов. – М. Ш.) вдруг и повсеместно и не нарушавшееся вплоть до объявления манифеста 19 февраля 1861 г. спокойствие народа, поистине цивическое, поразило всех и причинило немалую досаду врагам реформы. В этом спокойствии выразилась вера народа в царское слово»[412].

Иванюкову вторил другой либерально-буржуазный историк Г.А. Джаншиев. В работе «Эпоха великих реформ» он заявлял, что крепостные крестьяне и дворовые люди, почуяв близость и неотвратимость реформы, якобы «подтянулись напоследях» и «терпеливо выносили последние обиды и жестокости», наносимые им помещиками. «Редко когда в истории можно встретить картину, – восторгался Джаншиев, – равную по силе и назидательности этой грандиозной картине 23-миллионного народа, в сосредоточенном безмолвии словно по предварительному уговору ждущего свободы и, несмотря на трехвековое бесправное положение свое, не утратившего еще веры в силу права и торжество правды»[413].

Всячески обходи и замалчивая многочисленные случаи крестьянских волнений, дворянско-буржуазные историки в то же время непомерно раздували и преувеличивали борьбу между крепостниками и либералами.

Однако факты говорят о другом, ведь как крепостники, так и либералы являлись помещиками и, естественно, помещичьи интересы были им одинаково дороги. Никто из них без крайней необходимости не хотел жертвовать собственными выгодами. Они расходились друг с прутом только по вопросам второстепенного порядка, а именно: в какой форме и в каком размере необходимо пойти на уступки назревшим потребностям времени. Во всем остальном разница между либералами и крепостниками почти стирается. Как первые, так и вторые объективно защищали прусский путь развития капитализма в сельском хозяйстве, путь, при котором помещичьи имения медленно перерастают в буржуазные, юнкерские экономии за счет разорения и кабалы основных масс крестьянства, путь, при котором сохраняются многочисленные остатки крепостничества.

Во время подготовки реформы 1861 г. основная линия борьбы проходила не между либералами и крепостниками, как утверждала дворянско-буржуазная историография, а между классом помещиков в целом, с одной стороны, и крестьянскими массами, с другой.

Крестьяне не принимали непосредственного участия в подготовке реформы. Они были совершенно отстранены от решения животрепещущих для них вопросов. Все дело, связанное с их освобождением, правительство передало исключительно в руки дворян и чиновников. Крестьяне не имели возможности даже со стороны следить за ходом подготовки реформы. Ввиду своей почти поголовной неграмотности и той ничтожной гласности, которая была допущена царизмом, они не знали достоверно, что делалось в губернских Комитетах п в Редакционных Комиссиях. Но крестьяне на собственной спине ощущали, какой чудовищный грабеж против них замышляли помещики и с новой силой поднимались на борьбу.

Опубликование рескриптов еще больше усилило нетерпение крестьян, обострило до предела их жажду освобождения от крепостного рабства. С конца 1857 г. в Петербург стали поступать многочисленные донесения с мест, что крепостные крестьяне изо дня на день ждут объявления воли. 1 января 1858 г. церкви повсеместно были заполнены крестьянами, надеявшимися услышать чтение манифеста об отмене крепостного права. Кое-где народ начал поговаривать, что «вольность уже объявлена, но только паны спрятали указ»[414].

С первых же дней подготовки реформы крестьяне поднялись на борьбу за «чистую волю», под которой они понимали безусловное освобождение их от барщины и постылой власти помещиков. При этом многие из них были уверены, что вся поместная земля останется за миром. «Мы господские, а земля наша», – так издавна говорили крестьяне. В архивном фонде III отделения сохранилось секретное донесение штаб-офицера корпуса жандармов из Воронежа, датированное 122 декабря 1857 г. «Между простым народом…, – сообщал жандарм князю Долгорукову, – почти повсеместно распространено убеждение, что с нового 1858 г. помещичьи крестьяне будут вольными, и что им будет отдана в собственность земля. Относительно последней крестьяне заходят так далеко в своем заблуждении, что уверены в поступлении в их владение даже собственно господской земли, со всеми угодьями. Убеждение это не имеет никакого определенного источника и образовалось из слепой, бессмысленной молвы; но оно так сильно между крестьянами, что входит в их соображения в домашних расчетах и сделках. Многие дела их откладываются до нового года и предполагаемого изменения порядка вещей[415].

Среди многочисленных форм антикрепостнического протеста во время подготовки реформы самое широкое распространение получили: самовольная смена крестьянами вотчинной администрации, отказ платить оброк и выполнить барщину. «Беспорядки, наиболее теперь случающиеся», констатировало III отделение в политическом обозрении за 1858 г., состоят в том, что крепостные люди уклоняются от взноса оброка и отправления других повинностей или вообще выходят из всякого подчинения старостам и своим владельцам[416].

Одним из проявлений классовой борьбы в период подготовки реформы было так называемое трезвенное движение, т. е. выступление крестьян против винных откупов. Как известно, откупщики, получая монопольное право на продажу вина в той или иной губернии, становились ее полными хозяевами. Кроме производительного увеличения цен на вино при плохом его качестве, они подкупали взятками местную администрацию, систематически спаивали население сел и городов, наживая на этом огромные барыши. Движение против винных откупов впервые обнаружилось в 1858 г. в литовско-белорусских губерниях (Ковенской, Виленской и Городненской). Особенно большие размеры оно приняло в 1859 г., охватив 23 губернии, в том числе Рязанскую, Тульскую, Калужскую, многие губернии Поволжья, промышленного центра и Украины. На мирских сходках крестьяне составляли приговоры об отказе от вина, назначали денежные штрафы и даже телесные наказания нарушителям принятого решения. «В течение 1859 года, – доносил царю шеф корпуса жандармов, – случилось у нас событие, совершенно неожиданное. Жители низших сословий, которые, как прежде казалось не могут существовать без вина, начали добровольно воздерживаться от употребления крепких напитков»[417]. В ряде мест трезвенное движение вылилось в бурные формы: толпы крестьян громили кабаки, избивали откупщиков и поддерживавших их чиновников. В отдельных случаях происходил и столкновения крестьян с вызванными для их усмирения воинскими командами.

Трезвенное движение 1858–1859 гг. было массовым протестом крестьян не только против винных откупов, но и против феодально-крепостнического строя в целом, одним из институтов которого являлась откупная система. Н.А. Добролюбов в статье «Народное дело» писал, что трезвенное движение «доказывает способность народа к противодействию незаконным притеснениям и к единодушию в действиях»[418]. Движение против винных откупов было свидетельством огромной потенциальной энергии, таившейся в крестьянских массах, показателем сложившейся в стране революционной ситуации.

Подлинными защитниками интересов многомиллионных крестьянских масс, истинными выразителями их надежд и чаяний были в тот период революционные демократы во главе с Н.Г. Чернышевским. В работах: «О новых условиях сельского быта», «Суеверие и правила логики», «Критика философских предубеждений против общинного владения», «·Материалы для решения крестьянского вопроса», «Труден ли выкуп земли?» и в других сочинениях, опубликованных в «Современнике» Чернышевский показал, что подготавливаемая правительством и помещиками реформа явится на деле обманом и ограблением крестьян. Еще до опубликования рескриптов в статье «О поземельной собственности» Чернышевский изложил свою программу по крестьянскому вопросу. Ее основные положения сводились к следующему: ликвидация помещичьей собственности на землю без всякого выкупа, национализация земли и передача ее крестьянам на правах общинного владения[419]. В период подготовки реформы идею ликвидации помещичьего землевладения и национализации земли Чернышевский неустанно старался довести до сознания передовой общественности, полагая, что только такая мера приведет к окончательной ликвидации крепостничества. Чернышевский беспощадно бичевал либералов за трусость и предательство, за узость и ограниченность их реформаторских планов. В противоположность либералам, шедшим на сделку с царизмом, Чернышевский боролся за революционный выход из кризиса. Он страстно ожидал народного восстания и всемерно готовился к нему. «Чернышевский понимал, – писал В.И. Ленин, – что русское крепостническо-бюрократическое государство не в силах освободить крестьян, т. е. ниспровергнуть крепостников, что оно только и в состоянии произвести «мерзость», жалкий компромисс интересов либералов (выкуп – та же покупка) и помещиков, компромисс, надувающий крестьян призраком обеспечения и свободы, а на деле разоряющий их и выдающий с головой помещикам. И он протестовал, проклинал реформу, желая ей неуспеха, желая, чтобы правительство запуталось в своей эквилибристике между либералами и помещиками и получился крах, который бы вывел Россию на дорогу открытой борьбы классов»[420].

Наряду с революционным лагерем внутри России на защиту интересов крестьян выступил А.И. Герцен, находившийся в то время за рубежом. Будучи не стесненным условиями царской цензуры, Герцен развернул страстную революционную агитацию. Для этого он основал в Лондоне в 1853 г. «Вольную русскую типографию». С 1855 г. Герцен стал выпускать сборник «Полярная Звезда», а с 1 июля 1857 г. вместе с Н.П. Огаревым приступил к изданию знаменитого журнала «Колокол». «Герцен, – писал В.И. Ленин, – создал вольную русскую прессу за границей – в этом его великая заслуга. «Полярная Звезда» подняла традицию декабристов. «Колокол» (1857 – 1867) встал горой за освобождение крестьян. Рабье молчание было нарушено[421].

А.И. Герцен очень внимательно следил за ходом обсуждения крестьянского вопроса. На страницах «Колокола» он неустанно разоблачал всевозможные махинации крепостников против освобождения крестьян, предавал гласности многочисленные случаи казнокрадства, мошенничества, лихоимства чиновников и безудержного произвола помещиков. Несмотря на таможенные преграды и полицейские рогатки, «Колокол» Герцена неудержимым потоком проникал в самые отдаленные уголки необъятной Российской империи. Как утверждал Катков, «Колокол» постоянно лежал на столе у председателя Редакционных комиссий Ростовцева «для справок по крестьянскому вопросу». Его, несомненно, читал и Александр II. По свидетельству современников, дворяне и чиновники боялись разоблачений «Колокола» гораздо больше, чем коронного суда. «Вы – сила, вы – власть в русском государстве»[422], – заявил в 1858 г. А.И. Герцену либерал Б.Н. Чичерин.

Правда, Герцен не всегда шел прямым путем. Он допускал колебания в сторону либерализма. В первый период подготовки реформы Герцен считал, что отмена крепостного права может произойти мирным путем, и в силу этого его требования первоначально были ограничены тем минимумом уступок, на которые, как он полагал, могут добровольно согласиться помещики. Эти требования сводились к следующему: 1. Отмена телесных наказаний; 2. Свобода слова и 3. Полное освобождение крестьян от помещичьей власти с наделением их за выкуп теми участками земли, какими они фактически пользовались. Так смотрел в то время на крестьянский вопрос и друг А.И. Герцева Н.П. Огарев. «Внутренне, – писал Огарев, – я очень согласен на безвозмездное наделение крестьян землею… Но опыт доказывает, что применение его невозможно. Большинство помещиков не согласится не только на безвозмездное наделение землею, но едва согласится на выкуп»[423].

Признавая возможность отмены крепостного права путем реформ, Герцен апеллировал к либерально-настроенным помещикам. Он надеялся на способность передовой части русского дворянства подняться выше своих классовых интересов. Большие надежды возлагал Герцен и на царя Александра II. В первой книжке «Полярной Звезды» Герцен обратился к Александру II с открытым письмом, заключавшем в себе целую программу реформ. «Государь, – писал он, – дайте свободу русскому слову. Уму нашему тесно, мысль наша отравляет нашу грудь от недостатка простора, она стонет в цензурных колодках. Дайте нам вольную речь… Нам есть что сказать миру и своим.

Дайте землю крестьянам. Она и так им принадлежит; смойте с России позорное пятно крепостного состояния, залечите синие рубцы на спине наших братий – эти страшные следы презрения к человеку. <… >

Торопитесь! Спасите крестьянина от будущих злодейств, спасите его от крови, которую от должен будет пролить…»[424].

На рескрипт Назимову Герцен откликнулся статьей «Через три года», в которой назвал Александра II «царем-освободителем». «Имя Александра II, – писал он, – отныне принадлежит истории; если б его царствование завтра окончилось, если б он пал под ударами каких-нибудь крамольных олигархов, бунтующих защитников барщины и розог, – все равно. Начало освобождения крестьян сделано им, грядущие поколения этого не забудут»[425]. Эта апелляция к «верхам» объясняется тем, что Герцен не видел тогда в России реальной силы, способной обеспечить подлинное освобождение крестьян. Кроме того, он не понимал классовой сущности царского самодержавия. Герцен ошибочно рассматривал его как силу, стоящую над классами и способную в одинаковой мере защищать интересы всех слоев общества.

Либеральные колебания Герцена вызвали резкую критику со стороны революционно-демократического лагеря в России. 1 марта 1860 г. в № 64 «Колокола» было опубликовано «Письмо из провинции» за подписью «Русский человек». Личное авторство этого «Письма», насколько нам известно, пока не установлено, но определенно можно утверждать, что оно написано единомышленником Чернышевского и Добролюбова и отражало их точку зрения. «Вы, смущенные голосами либералов-бар, – говорилось в «Письме», – после первых номеров «Колокола» переменили тон. Вы заговорил благосклонно об августейшей фамилии… Зато с особенной яростью напали на Орловых, Паниных, Закревских. В них беда, они мешают Александру II!… Мне жаль его… Он желает России добра, но злодеи окружающие мешают ему! И вот вы, автор «С того берега» и «Писем из Италии» поете ту же песню, которая сотни лет губит Россию. Вы не должны ни минуты забывать что он самодержавный царь, что от его воли зависит прогнать всех этих господ, как он прогнал Клейнмихеля… Нет, не обманывайтесь надеждами и не вводите в заблуждение других, не отнимайте энергии, когда она многим пригодилась бы. Надежда в деле политики – золотая цепь, которую легко обратит в кандалы подающий ее… Нет, наше положение ужасно, невыносимо, и только топор может нас избавить, и ничто, кроме топора, не поможет… Вы все сделали, что МОГЛИ, чтобы содействовать мирному решению дела, перемените же тон, и пусть ваш «Колокол» благовестит не к молебну, а звонит в набат! К топору зовите Русь.

Прощайте и помните, что сотни лет уже губит Русь вера в добрые намерения царей! Не Вам ее поддерживать»[426]. В ответ на это «Письмо» Герцен в том же номере «Колокола» писал: «Но к топору, к этому ultima ratio притесненных, мы звать не будем до тех пор, пока останется хоть одна разумная надежда на развязку без топора»[427].

Герцен всегда, даже в период наибольших колебаний в сторону либерализма, оставался искренним защитником крестьянских интересов. Он боролся за победу народа над царизмом, а не за сделку либеральной буржуазии с помещичьим царем. Несмотря на некоторую боязнь «кровавых переворотов», Герцен согласен был отстаивать любые революционные средства борьбы, когда надежды на мирное удовлетворение требований народа не оправдались. Еще в статье «Через три года», написанной по поводу опубликования рескриптов, Герцен заявлял: «Что касается до нас – наш путь вперед назначен, мы идем с тем, кто освобождает и пока освобождает; в этом мы последовательны всей нашей жизни»[428].

Под влиянием происходивших в России событий надежда Герцена на Александра II все больше угасала и вместе с тем изживались либеральные иллюзии. 15 апреля 1860 г. в статье «Письма из России» Герцен писал: «Нас упрекнуть нельзя. Мы держались до последней крайности, до открытой измены, до преступного назначения Панина, до самоуправства в деле Унковского и Европеуса, до полицейского заговора, вследствие которого нахватали студентов, профессора Качановского, и мы не знаем кого еще…

Прощайте, Александр Николаевич, счастливого пути! Bon voyage!… Нам сюда»[429].

После обнародования «Положений 19 февраля» и последовавших за этим событий Герцен окончательно покончил с либеральными колебаниями и целиком перешел на позиции революционного демократизма.

Итак, подготовка реформы 1861 г. сопровождалась повсеместно самой напряженной борьбой крестьян против помещиков и царских чиновников. Эта борьба не давала ни минуты покоя всему господствующему классу дворян. Она была грозным предзнаменованием возможного краха царизма, ярким проявлением сложившейся в стране революционной ситуации. Под ее непосредственным давлением правительство Александра II вынуждено было изменить первоначальный план реформы и ускорить ее проведение.

Однако образовавшаяся на том этапе исторического развития России революционная ситуация не переросла в революцию. В стране тогда не было такого общественного класса, который мог бы сплотить все демократические слои населения и повести их за собой на штурм самодержавия и крепостного права. Именно поэтому конфликт между развивавшимися производительными силами и феодальными производственными отношениями привел в России не к революции, как это было в некоторых западноевропейских государствах, а к реформе, имел своим следствием не решительное и быстрое уничтожение крепостнических порядков, а постепенную их ликвидацию с сохранением многочисленных средневековых пережитков.

Как же встретили крестьяне реформу, подготовленную помещиками и царским правительством?

Официальные идеологи самодержавия уверяли, что крепостные люди с радостью одобрят «Положения 19 февраля». Например, историк М.П. Погодин посвятил этому вопросу специальную статью под названием «Красное яичко», опубликованную в «Северной пчеле». «Отдаю голову на отсечение, – писал он, – что вся Европа умилится перед удивительным торжественным зрелищем, которое представит ей Россия». Погодин рисовал чарующую картину того, как в прекрасный «Александров день» крестьяне оденут свои лучшие одежды и, пригладив волосы квасом, пойдут молиться богу. И это будет, восторгался Погодин, «святая минута, которой ангелы на небеси возрадуются»[430].

Однако лирико-слащавые прогнозы Погодина и других идеологов самодержавия оказались насквозь фальшивыми. «Положения 19 февраля» в корне противоречили вековым чаяниям крестьян и их представлениям о воле. Поэтому вместо праздничных торжеств они вызвали мощный взрыв крестьянского движения, разлившегося широкой рекою по необъятным просторам Российской империи. Согласно подсчетам исследователей, только за первые пять месяцев 1861 г. в стране произошло 1 370 волнений крестьян, из которых 718 были подавлены с помощью войск[431]. В. И. Ленин подчеркивал, что «падение крепостного права встряхнуло весь народ, разбудило его от векового сна, научило его самого искать выхода, самого вести борьбу за полную свободу»[432].

М.Е. Найденов подразделил крестьянское движение, связанное с реализацией «Положений 19 февраля» на три этапа. Первый этап – с марта по май 1861 г., второй – с июня по сентябрь 1861 г. и третий – с октября 1861 г. по февраль 1863 г.[433]

Как нам представляется, в этойй периодизации второй этап выделен искусственно. Его исходными факторами М.Е. Найденов считает разлагающую деятельность мировых посредников и должностных лиц крестьянского «самоуправления», усиление репрессий к участникам движения со стороны царизма и распространение идеи «слушного часа», что привело к спаду крестьянских волнений. Все это так. Но ведь отмеченные факторы оставались в силе, к примеру, и в 1862 г., когда кривая крестьянского движения опять взметнулась вверх. К тому же вряд ли можно рассматривать тот или иной этап в выступлениях крестьян только как взлет или спад. Очевидно, всякому этапу присуши элементы того и другого.

В периодизации М Е. Найденова не бесспорной является и конечная грань крестьянского движения периода реализации реформы 1861 г. Оно обрывается на феврале 1863 г. Однако известно, что введение уставных грамот не было закончено к 19 февраля 1863 г., как рассчитывало царское правительство; оно продолжалось до конца того же года и сопровождалось борьбой крестьян. Явный спад в крестьянском движении обозначился лишь к концу 1863 – началу 1864 г.

С нашей точки зрения, крестьянское движение рассматриваемого периода следует подразделять не на три, а на два этапа. Первый этап включает в себя весну и начало лета 1861 г., второй – продолжался с лета 1861 г. до конца 1863 – начала 1864 г.

На первом этапе крестьяне, объявив манифест 19 февраля подложным, пытались самочинным путем провести в жизнь свои представления о воле. В большинстве своем они всерьез верили, что тот манифест, которым царь будто бы даровал им настоящую волю, помещики умышленно спрятали и читают подложный, барский. Поверив в это, крестьяне отказывались от работы на барщине и от уплаты оброка, производили потравы господских полей и вообще выходили из всякого повиновения помещичьей администрации.

Путем расстрела, массового применения розог и других карательных мер царская администрация постаралась убедить крестьян в истинности манифеста и «Положений 19 февраля». В связи с этим необходимо подчеркнуть, что никогда в дворянских имениях розги не применялись столь часто, как во время объявления крепостным крестьянам «воли». Порядочная доза ударов розгами, горько иронизировали современники, являлась для темного люда наглядным доказательством подлинности «высочайшего» манифеста.

Исходным и определяющим моментом второго этапа была настойчивая борьба крестьян против уставных грамот.

Что такое уставные грамоты?

Это документы, регламентировавшие те «новые» отношения, которые склады вались между помещиками и их бывшими крепостными при проведении в жизнь «Положений 19 февраля». В них фиксировались размер отводимой крестьянам земли, величина и состав отрезков, характер и объем повинностей, сумма выкупных платежей и т. д. Таким образом, уставные грамоты непосредственно затрагивали жизненные интересы крестьян, юридически закрепляя тот неслыханный грабеж, который учинили помещики во время проведения реформы 1861 г.

Уставные грамоты, как правило, составлялись самими помещиками или управляющими их имениями. Каждая такая грамота распространялась или на целое селение, или только на часть его, если селение принадлежало нескольким владельцам, или же на ряд смежных селений, входивших в состав одного имения. Введение уставных грамот в действие намечено было завершить к 19 февраля 1863 г., однако расчеты царских реформаторов разбились об упорное сопротивление крестьянских масс. Среди последних в то время распространились слухи, что обнародованные «Положения» являются всего-навсего предварительным распоряжением правительства, а закон о настоящей воле появится через два года. Причем, согласно этим слухам, настоящая воля ожидает только наиболее выдержанных и стойких. Те же крестьяне, которые поддадутся давлению помещиков и примут уставные грамоты, непременно лишатся предстоящих царских милостей и их закрепостят снова.

Такого рода слухи, показывающие силу наивно-монархических иллюзий крестьянства, были явлением повсеместным, всероссийским, в связи с чем Александр II вынужден был откликнуться на них. 15 августа 1861 г., выступая перед депутацией волостных старшин, он заявил: «До меня доходят слухи, что вы ожидаете другой воли. Никакой другой воли не будет, кроме той, которую я вам дал. Исполняйте требование законов. Трудитесь и работайте. Будьте послушны властям и помещикам»[434].

Многочисленные документальные материалы свидетельствуют, что эта речь Александра II, которая была напечатана во всех газетах, не рассеяла народных толков. Крестьяне по-прежнему с большим нетерпением ожидали издания закона о настоящей воле и упорно отказывались принимать уставные грамоты. Бойкотируя их, они тем самым выступали против сохранения помещичьих латифундий и вотчинной власти, против оброка, барщины и выкупных платежей, за свободное и независимое от дворян развитие своего хозяйства. Особенно большое упорство крестьяне проявляли в тех случаях, когда введение уставных грамот сопровождалось переселением их с одних мест на другие.

Итак, грабительская реформа 1861 г. повсеместно вызвала глубокое разочарование, острое недовольство и массовые волнения среди крестьян, стремившихся к решительной и полной ликвидации феодального строя. Эти волнения принимало самые разнообразные формы. Нередко они были чрезвычайно упорными и продолжительными, а по своему масштабу в несколько раз превосходили освободительное движение дореформенных лет.

Борьба крестьян против грабительских условий реформы 1861 г. нашла горячий отклик и поддержку в лагере дореволюционных демократов. Вожди революционно-демократического лагеря ясно видели ограниченность «Положений 19 февраля» и использовали все возможности для разоблаения их речувством глубокого возмущения и негодования писал в «Колоколе» А.И. Герцен. Такую же оценку дал реформе 1861 г. и Н.П. Огорев. В работе «Разбор нового крепостного права, обнародованного 19 февраля 1861 г. в Положениях о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости», Огрев писал: «С горечью в сердце и глубокой печалью мы должны сознаться, что кроме дозволения крестьянам вступать в брак без согласия помещика, что и без того делалось в имениях, где помещики не жили, личных прав для крестьян, вышедших из крепостной зависимости, не существует, потому что из крепостной зависимости не вышли.

Взрыв крестьянских волнений после обнародования «Положений 19 февраля» и кровавое подавление их царскими войсками сыграли важную роль в выпрямлении политической линии А.И. Герцена, в переходе его последовательные революционно-демократические позиции. Весной 1861 г. он решительно отмежевывается от либералов – Кавелина, Корша, Кетчера и «всей сволочи», которая приветствовала реформу и прославляла царя. После бездненской трагедии, обращаясь к крестьянину – «труженику и страдальцу земли русской», А.И. Герцен писал: «Ты ненавидишь помещика, ненавидишь подьячего, боишься их – и совершенно прав; но веришь еще в царя и архирея… не верь им. Царь с ними и они его»[435]. Герцен напряженно следил за ростом политического возбуждения в России и звал молодежь идти «в народ», чтобы связать свое дело с делом народа.

Н.Г. Чернышевский, скованный цепями царской цензуры, вынужден был облечь свой протест против «Положений 19 февраля» в форму молчания. В мартовской книжке «Современника» за 1861 г. он писал: «Вы, читатель, вероятно, ожидаете, что я поведу с вами речь о том, о чем трезвонят, поют, говорят теперь все журналы, журнальцы и газеты, т. е. о дарованной крестьянам свободе. Напрасно. Вы ошибаетесь в ваших ожиданиях. Мне даже обидно, что вы так обо мне думаете»[436]. Эта лаконичная заметка лучше пространных статей свидетельствует, как отнесся вождь и идейный вдохновитель революционно-демократического лагеря к реформе 1861 г. Красноречиво замалчивая «Положения 19 февраля», Чернышевский в то же время публиковал данные, посвященные черным невольникам в Соединенных Штатах Америки. Этим самым он давал понять демократическому читателю, что жизнь русских крестьян фактически мало чем отличается от жизни негров-рабов.

Н.Г. Чернышевский оценил реформу 1861 г. как мерзость и величайший обман крестьян. В замечательной статье «Письма без адреса», написанной в начале 1862 г., но не пропущенной царской цензурой, он с фактами в руках показал, что «Положения 19 февраля» изменили только форму отношений между помещиками и крестьянами, а существо их осталось почти прежним[437].

Н. Г. Чернышевский беспощадно разоблачал предательство, трусость и политическое убожество либералов, вскрывал узость их реформаторских планов и вред монархических иллюзий. Он доказывал, что только низвержение царского правительства и уничтожение помещичьего землевладения посредством народной революции могут явиться условием и необходимыми предпосылками социально-экономического и политического прогресса России.

В.И. Ленин очень высоко оценил позицию, занятую русскими революционными демократами при проведении крестьянской реформы. Он подчеркивал, что в условиях жесточайших преследований и травли «… Добролюбов и Чернышевский умели говорить правду то молчанием о манифесте 19 февраля 1861 г., то высмеиванием и шельмованием тогдашних либералов…»[438].

Есть основания предполагать, что великие русские революционные демократы не только горячо сочувствовали многомиллионным массам крестьян, но и стремились возглавить их стихийную борьбу. Об этом свидетельствует появление целой серии прокламаций к различным слоям русского общества. Среди них следует прежде всего назвать прокламацию Н.Г. Чернышевского «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Как известно, эта прокламация не вышла тогда в свет. Она попала в руки В. Костомарова, который должен был напечатать ее в Москве. Но Костомаров оказался злостным предателем и вместо публикации передал рукопись Чернышевского в III отделение. Впервые она появилась в печати в 1906 г. в № 4 журнала «Былое».

Прокламация Н.Г. Чернышевского, написанная накануне обнародования «Положений 19 февраля», является замечательным памятником революционно-демократической мысли в России. Она характеризуется отчетливо выраженной антицаристской направленностью. Ясным, доходчивым языком Чернышевский объяснял крестьянам, что царское правительство – их злейший враг и верный защитник помещиков. «Ждали вы, что даст вам царь волю, – говорилось в прокламации, – вот вам и вышла от царя воля». Чернышевский призывал крестьян запасаться оружием, сближаться с солдатами, передовой частью офицерства и упорно готовиться к всероссийскому восстанию против дворян и правительства самодержавного царя. Прокламация отмечала общность интересов всех разрядов крестьян (помещичьих, государственных, удельных) и указывала на необходимость согласованных действий. «Что толку-то, – писал Чернышевский, – ежели в одном месте булгу поднять, когда в других селах готовности еще нет? Это значит только дело портить да себя губить». Чернышевский советовал крестьянам начинать выступление всем одновременно, по сигналу, который будет дан центральной революционной организацией[439].

Под влиянием крестьянского движения и агитации революционеров-демократов в стране широко развернулось студенческое движение. Так, 16 апреля 1861 г. в ответ на кровавый расстрел крестьян в Бездне студенты Казанского университета и духовной академии устроили демонстративную панихиду по «в смятении за свободу убиенным». На этой панихиде, получившей название Куртинской (так называлась кладбищенская церковь, где служилась панихида), присутствовало несколько сот человек, в подавляющем большинстве студенты и частично «городские обыватели разных сословий».

В сентябре и октябре произошли уличные студенческие демонстрации в Москве и Петербурге, закончившиеся столкновением с полицией. Волнения студентов имели место также в Харькове, Киеве и в других городах. Решающую роль в этих волнениях играл новый тип студента – студент-разночинец.

Во время проведения крестьянской реформы в состоянии брожения находился и либеральный лагерь. Во главе либеральной оппозиции стояли дворяне Тверской губернии. Однако в целом либеральные оппозиционеры вели себя крайне трусливо. Проповедуя терпение, они выступали заклятыми врагами насилия, революции, предавали и оплевывали ее организаторов и вдохновителей.

Необыкновенная накаленность обстановки, сложившаяся во время проведения реформы, выдвинула перед революционными демократами вопрос об оформлении организации, которая возглавила бы стремительно нараставшее движение народных масс. Создание ее подготавливалось уже с конца 1850-х гг. Н.Г. Чернышевским, Н.А. Добролюбовым, А.И. Герценом, Н.П. Огаревым и их сторонниками. Такай революционной организацией явилась «Земля и воля».

«Земля и воля» была самой крупной нелегальной революционной организацией в России после восстания декабристов. Она родилась на базе слияния ряда мелких кружков и комитетов, возникших в России в период первой революционной ситуации. «Земля и воля» сложилась во второй половине 1861 г., что наиболее вероятно, на название свое она получила только в августе 1862 г. Наиболее активными организаторами ее явились братья Александр и Николай Серно-Соловьевичи. Крупная роль в «Земле и воле» принадлежала А. Слепцову, Л. Пантелееву, С. Рымаренко, П. Пушторскому.

Общество «Земля и воля» имело свои отделения в Москве, Казани, Нижнем Новгороде, Саратове, Твери и других городах. Во главе общества стаял Центральный комитет, опиравшийся на областные организации и руководивший ими. Военные кружки и комитеты не входили в областные организации и сносились непосредственно с ЦК. К самым деятельным местным организациям следует отнести казанскую и московскую, а из военных выделялся кружок А. Потебни.

«Земля и воля» организовала издание журнала под тем же названием (вышел один номер), выпустила два номера листка «Свобода», наладила перевозку литературы из-за границы, оказывала помощь политическим ссыльным. Кроме того, в качестве легальных пунктов своей работы она создала в Петербурге библиотеку, читальню, шахматный клуб, книжный магазин. Большую деятельность «Земля и воля» развернула в связи с польским восстанием 1863 г.

«Земля и воля» имела своей целью: путем народного восстания свергнуть царское самодержавие, уничтожить помещичье землевладение и установить в стране демократические порядки. «Мы требуем, – говорилось в первом номере «Свободы», – разрушения самодержавия, передачи земли крестьянам, созыва народного собрания».

Из сказанного следует, что «Земля и воля» поставила перед собой громадные задачи, которые не находились в соответствии с наличными силами, способными их решить. Вместе с тем условия работы землевладельцев осложнялись спадам крестьянского движения. Общего восстания крестьян, на которое ориентировалась «Земля и воля», не произошло. К этому необходимо добавить еще и то обстоятельство, что революционное подполье вскоре лишилось своих лучших сил. Так, в конце 1861 г. умер Н.А. Добролюбов, осенью того же года были арестованы М.Л. Михайлов, Н.В. Шелгунов, В.А. Обручев и др. В середине 1862 г. были арестованы Н.Г. Чернышевский, С.С. Рымаренко и Н.А. Серно-Соловьевич, а А.А. Серно-Соловьевич, спасаясь от ареста, вынужден был эмигрировать за границу. На смену выбывшим пришли молодые кадры, не умудренные практическим опытам. Борьба осложнялась фактом подавления польского восстания 1863 г. В такой обстановке усилились разногласия внутри «Земли и воли». Все это привела к тому, что в 1864 г. Центральный комитет принял решение о самоликвидации общества.

Таким образом, революционная ситуация, сложившаяся в России в период отмены крепостного права, как уже говорилось, не переросла в революцию. Первый натиск демократических сил был отбит самодержавием. В стране все сильнее и сильнее стала укрепляться реакция. Эта объясняется тем, что кроме крестьянства, в России тогда не было других революционных классов. Но крестьянские выступления по-прежнему оставались стихийными, неорганизованными, не освещенными никаким политическим сознанием. В. И. Ленин писал: «В России в 1861 году народ, сотни лет бывший в рабстве у помещиков, не в состоянии был подняться на широкую, открытую, сознательную борьбу за свободу. Крестьянские восстания того времени остались одинокими, раздробленными, стихийными «бунтами», и их легко подавляли»[440].

Однако, несмотря на поражение, крестьянское движение тех лет, поддержанное революционными демократами, не прошло бесследно. Оно помешало помещикам в ходе реализации «Положений 19 февраля» еще больше усилить их крепостнические черты и вместе с тем заставило царское правительство ускорить проведение ряда других реформ, способствовавших утверждению в России капиталистического способа производства.