А.В. Чаянов. К вопросу теории некапиталистических систем хозяйства

В современной политической экономии стало обычным мыслить все экономические явления исключительно в категориях капиталистического хозяйственного уклада.

Основы нашей теории – учение об абсолютной земельной ренте, капитале, цене, а также прочие народно-хозяйственные категории – сформулированы лишь в приложении к экономическому укладу, который зиждется на наемном труде и ставит своей задачей получение максимального чистого дохода (т. е. максимального уровня остающейся части валового дохода за вычетом вещественных издержек производства и заработной платы).

Все прочие (некапиталистические) типы экономических укладов считаются несущественными или находящимися в стадии отмирания; по крайней мере, им отказывают в праве влиять на основополагающие явления современной экономики, и в результате они утрачивают какой-либо теоретический интерес.

Если мы и вынуждены признать это последнее утверждение, поскольку речь идет о неоспоримом господстве финансового и торгового капитала в мировых экономических отношениях и его в настоящий момент бесспорно ведущей роли в организации мировой экономики, то нам ни в коем случае не должно распространять его (это утверждение) на вообще все явления нашей народно-хозяйственной жизни. Одними только категориями капиталистического экономического строя нам в нашем экономическом мышлении не обойтись хотя бы уже по той причине, что обширная область хозяйственной жизни, а именно аграрная сфера производства, в ее большей части строится не на капиталистических, а на совершенно иных, безнаемных, основах семейного хозяйства, для которого характерны совершенно особые мотивы хозяйственной деятельности, а также специфическое понятие рентабельности. Известно, что для большей части крестьянских хозяйств России, Китая, Индии и большинства неевропейских и даже многих европейских государств чужды категории наемного труда и заработной платы.

Уже поверхностный теоретический анализ хозяйственной структуры убеждает нас в том, что свойственные крестьянскому хозяйству экономические феномены не всегда вмещаются в рамки классической политэкономической или смыкающейся с ней теории.

Но нам придется выйти еще дальше за рамки привычных понятий политической экономии, когда мы обратимся к теоретической трактовке нашего экономического прошлого.

Даже исчезнувшие в не столь далеком прошлом системы крепостного права в России и рабовладения в Америке уже ставят под сомнение применимость экономического мышления, принятого в нашей сегодняшней системе понятий (капитал, процент, абсолютная рента, заработная плата).

Заработная плата как народно-хозяйственная категория в современном смысле слова, вероятнее всего, отсутствует в этих экономических укладах, а с ней неизбежно исчезает и привычное теоретическое содержание прочих категорий наших политэкономических систем, ибо рента и процент как теоретические конструкции неразрывно связаны с категорией заработной платы. С другой стороны, из наших теоретических рассуждений возникает новая, совершенно не известная нашим теоретическим системам категория – цена на раба.

В еще более трудном положении мы оказываемся перед лицом экономических укладов первобытных народов, в которых зачастую отсутствует категория рыночной цены, столь принципиально важная для нашего теоретического мышления. В этом смысле экономическая структура Римского колоната как натурального хозяйства первобытных народов полностью выходит за рамки современной экономической теории. Но в отношении эпохи Средневековья нам будет трудно при помощи имеющихся у нас в арсенале средств ответить на вопрос о процессе ценообразования, ну, например, о характере ценообразования на продукты, которые феодал взыскивает в форме натуральной подати и шлет продавать на отдаленных рынках.

Немецкой исторической школе, без сомнения, принадлежит исключительно высокая заслуга в описании экономических систем прошлого (в частности, германо-романских и античных народов) и их детального морфологического анализа. Однако даже самое глубокое и точное описание как таковое не в состоянии дать теорию описанного (в данном конкретном случае конкретного экономического содержания).

Но экономическая наука остро нуждается в теоретическом осмыслении нашего прошлого в экономическом плане: Для каждого типа экономического уклада, частично уже нами обрисованного, должна быть создана отвечающая его своеобразию экономическая система.

Как нам кажется, соответствующее этой цели исследование, пусть даже напоминающее любительское собирательство древностей, могло бы стать весьма существенным: будучи своеобразной экономической палеонтологией, оно не только способствовало бы сравнительному анализу существующих экономических структур, но и сослужило бы хорошую службу достижению практических целей экономической политики. Ибо не только тип семейного хозяйства, точное определение понятия которого мы постараемся дать ниже, но и прочие типы укладов прошлых времен поныне представлены достаточно широко в неевропейских странах, и их теоретическое осмысление путем оформления в характерные для них категории дало бы значительно больше для изучения колониальной политики, чем, к примеру, впихивание экономики страны Замбии в прокрустово ложе экономических категорий современного манчестеризма.

К сожалению, ни Аристотель, ни другие античные писатели не оставили нам экономической теории (в современном смысле слова) окружавшей их действительности. Отцы церкви, современники феодализма, часто затрагивая в своих трактатах проблемы экономики, концентрировали, как известно, все внимание на этической стороне хозяйственной деятельности. Экономическая литература России на рубеже XVII–XVIII веков, представленная именами Сильвестра, И. Т. Посошкова и А. П. Волынского, обращалась к рассмотрению частноэкономических отношений или проблем государственного управления. Рабовладельческое хозяйство Соединенных Штатов, как и экономика эпохи крепостничества в России, также не оставили нам никакой единой, соответствующей их характерным структурам экономической теории. Наше, к сожалению весьма ограниченное, знакомство с литературой Японии и Китая не позволяет сказать ничего о том, как там обстояло дело с попытками теоретически отобразить формы экономических систем прошлых времен.

Такое полное отсутствие выросших на естественной почве давних эпох теорий исчезнувших экономических укладов заставляет нас пытаться, теперь уже оглядываясь назад, реконструировать соответствующие теории.

Мы знаем, что ключом к пониманию экономической деятельности капиталистического общества является характерная для него форма расчета экономической рентабельности, согласно которому предприятие считается доходным, рентабельным и выгодным, если его валовой доход (ВД) за вычетом авансированного оборотного капитала, т. е. годовых вещественных затрат (ВЗ) и заработной платы (ЗП), дает сумму стоимости (СС), равную или превышающую процент на общий (основной и оборотный) капитал (К) предприятия, рассчитанный по действующей на данный момент процентной ставке (а):

ВД – (ВЗ + ЗП) > К х а/100

Все существующие положения нашей теоретической экономики гласно или молчаливо, но исходили из приведенной формулы.

Элементы этой формулы – меновая стоимость (рыночная цена) валового дохода и вещественных затрат, заработная плата и процент на капитал – все это не какие-то случайные величины частновладельческой экономики, а явления социально-экономического строя, основные национально-экономические реальности, научный анализ которых и составляет содержание и основную задачу политической экономии.

Экономическая теория современного капиталистического общества представляет собой сложную систему неразрывно связанных между собой категорий (цена, капитал, заработная плата, процент на капитал, земельная рента), которые взаимно детерминируются и находятся в Функциональной зависимости друг от друга. И если какое-либо звено из этой системы выпадает, то рушится все здание, ибо в отсутствие хотя бы одной из таких экономических категорий все прочие теряют присущие им смысл и содержание и не поддаются более даже количественному определению.

Так, например, к экономической формации без категории цены, т. е. системе экономических единиц, по своей организации абсолютно натуральных и служащих исключительно удовлетворению собственных потребностей либо семьи, ведущей хозяйство, либо хозяйствующего коллектива, неприложима ни одна из перечисленных национально-экономических категорий в обычном смысле слова.

Так как в условиях натурально-хозяйственной структуры требования системы спроса каждой отдельной производственной единицы, являющейся одновременно и единицей потребляющей, целиком и полностью определяют хозяйственную деятельность людей, то в этом случае эта последняя носит в значительной степени качественный характер: любая потребность семьи должна быть удовлетворена из собственного хозяйства и продукт нужного качества должен быть произведен в натуральной форме.

В этом случае количество может быть учтено (измерено) только с учетом каждой отдельной потребности, и расчет этот звучит следующим образом: «хватает», «не хватает», «на столько-то и столько-то не хватает», а благодаря гибкости самих потребностей такой расчет не требует большой точности.

Таким образом, в системе натурального хозяйства не может возникнуть вопрос о сравнительной рентабельности различных затрат, к примеру вопрос о том, что рентабельнее, выгоднее возделывать коноплю или оставить луг под сенокос, ибо конечные продукты взаимно не заменяемы и не могут поэтому иметь единого масштаба для сравнения.

В соответствии со сказанным вся экономика натурального хозяйства, ее представление об экономичности, ее понятие рентабельности, а также специфические «законы», определяющие ее социальную жизнь, как мы постараемся доказать в дальнейшем, принципиально отличаются от основополагающих понятий и принципов общепринятой экономической науки, которые обычно излагаются в курсах основ политической экономии.

Только с развитием менового и денежного хозяйства хозяйственная деятельность утрачивает свой качественный характер. Теперь на первый план выступает количественный интерес, заинтересованность в том, чтобы получить максимальное количество, которое в результате обмена может принимать любые качественные формы. При этом в процессе денежно-меновых отношений (товарность хозяйства) само количество все более теряет связь с качеством и постепенно приобретает все более абстрактный характер стоимости, оторванной от ее конкретного содержания и смысла для данных потребностей. Вступает в силу категория цены и в сочетании с другими категориями (если таковые имеются) дает ту экономическую систему, которая, как правило, только и рассматривается в политической экономии.

Такая же катастрофа ожидает обычную теоретическую систему, если из нее выпадает какая-либо иная категория, к примеру категория заработной платы. И даже если из всех возможных народно-хозяйственных систем, которым эта категория чужда, мы сделаем объектом анализа ту, в которой во всей полноте представлены меновые отношения и кредит, а следовательно, категории цены и капитала, например систему крестьянских и ремесленных семейных хозяйств, связанных меновыми и денежными отношениями, то даже и в этом случае мы легко сможем убедиться в том, что структура такого хозяйства лежит вне рамок привычной системы, политэкономических понятий, характерных для капиталистического общества.

Достаточно беглого взгляда на внутреннюю структуру семейного трудового крестьянского хозяйства, где семья, вооруженная средствами производства, прикладывает свою рабочую силу к земле и в результате года труда получает определенную массу продукции, чтобы убедиться в полной невозможности, не прибегая к категории заработной платы, привнести в ее структуру чистый доход, вытекающую из него ренту и процент на капитал как реальные экономические категории в капиталистическом смысле слова.

На самом деле крестьянин или ремесленник, который трудится в собственном хозяйстве без привлечения наемного труда, получает в результате года труда определенное количество продукции (изделий), которое, будучи обменено на рынке, создает валовой доход его хозяйства. Из валового дохода можно вычесть стоимость вещественных затрат, которая обеспечила функционирование хозяйства в течение года; в результате получим прирост стоимости натуральной продукции, произведенный семьей в течение года путем затраты собственного труда, или, иначе, трудовой доход.

Этот трудовой доход семьи является единственно возможной в крестьянском или ремесленном хозяйстве категорией дохода, ибо он не допускает никакого объективного расчленения. Поскольку социальный феномен «заработная плата» отсутствует, то должен отсутствовать также и социальный феномен «чистая прибыль», и, таким образом, капиталистический метод расчета рентабельности также неприложим.

К этому необходимо, конечно, добавить, что этот нерасчленимый трудовой доход не будет всегда одним и тем же для всех семейных предприятий. Он будет варьироваться в зависимости от рыночной конъюнктуры, отдаленности от рынка, степени оснащенности средствами производства, численности и состава семьи, качества земли и прочих условий производства.

Тем не менее, как мы увидим позже, дополнительный доход, полученный за счет более выгодного положения или лучшей оснащенности хозяйства средствами производства, ни по своей природе, ни по величине не идентичен абсолютной ренте и проценту на капитал, характерным для капиталистического хозяйства.

Величина трудового дохода определяется прежде всего численностью и составом трудящейся семьи, в частности числом ее трудоспособных членов, затем производительностью трудодня и, что особенно важно, степенью напряженности рабочей силы, степенью самоэксплуатации, которая заставляет работающих вырабатывать в течение года более или менее значительное число трудодней.

Глубокое изучение обширного эмпирического материала по крестьянскому хозяйству в России и других странах дает право предполагать, что упомянутая нами степень самоэксплуатации в процессе труда определяется совершенно специфическим равновесием между уровнем удовлетворения потребностей семьи и тяжестью (обременительностью) самого труда.

На самом деле каждый следующий выработанный рубль трудового дохода семьи можно рассматривать с двух точек зрения. Во-первых, с точки зрения значения, которое он имеет для потребления, для удовлетворения потребностей семьи; во-вторых, с точки зрения напряженности, тяжести прилагаемого труда, необходимого для того, чтобы выработать этот рубль. Понятно, что по мере увеличения прибавки произведенной массы продукта субъективная оценка потребительского значения каждого следующего Рубля будет снижаться, а вот тяжесть его добывания, требующего все большего напряжения сил и все более тяжелой самоэксплуатации, станет возрастать. До тех пор пока между обоими элементами оценки не наступит равновесия и напряженность труда не будет ниже в своей оценке, чем значение потребностей, ради удовлетворения которых приходится испытывать это напряжение, до тех пор семья, работающая без привлечения наемного труда, имеет полное основание продолжать свою хозяйственную деятельность. Но как только это равновесие достигнуто, продолжение трудовой деятельности становится бессмысленным, ибо каждое следующее трудовое усилие будет с точки зрения хозяина тяжелее, чем отказ от вытекающего из этого усилия экономического эффекта.

Как показывают наши собственные исследования, а также работы профессоров А. И. Челинцева, Н. П. Макарова и Б. Д. Бруцкуса, момент наступления равновесия сильно колеблется и определяется, во-первых, конкретными для каждого хозяйства условиями производства, рыночной конъюнктурой, удаленностью от рынка, которые влияют на степень тяжести труда, и, во-вторых, размером и составом семьи и неотложностью ее потребностей, которые обусловливают уровень оценки потребления. Так, например, следствием любого роста производительности труда является возможность производить то же самое количество продукции меньшими усилиями, что позволяет хозяйству повысить доход и удовлетворить потребности семьи в полном объеме. С другой стороны, наличие в хозяйстве нетрудоспособных членов семьи повышает потребительское значение каждого выработанного рубля валового дохода и побуждает к увеличению степени самоэксплуатации семейной рабочей силы, для того чтобы хоть в какой-то мере поддержать жизненный уровень семьи, которому грозит снижение в результате возросших потребностей.

Исходя из описанной выше природы основополагающих экономических постулатов крестьянское семейное хозяйство вынуждено так использовать рыночную конъюнктуру и естественные условия производства, чтобы иметь возможность обеспечить внутреннее равновесие при максимально возможном уровне благосостояния семьи. Это достигается внедрением таких технологий в организацию производства в хозяйстве, которые обеспечивают максимальный заработок на трудодень.

Таким образом, не объективный арифметический расчет максимально возможной чистой прибыли в соответствии с особенностями народно-хозяйственной конъюнктуры определяет приемлемость или неприемлемость тех или иных хозяйственных мер или процессов, а также все содержание семейного хозяйства, но внутрихозяйственное противостояние субъективных оценок, хотя и с учетом объективно данных условий конкретного хозяйства.

От предприятия, построенного по описанным выше принципам, не следует ожидать никаких экстравагантностей в отношении ведения хозяйства, ибо обычно объекты, обеспечивающие максимальный заработок на затраченный трудодень и обеспечивающие капиталистическому хозяйству максимальную прибыль, располагаются в одной плоскости. Однако эмпирические исследования свидетельствуют, что в ряде случаев структурные особенности крестьянского семейного хозяйства вынуждают крестьянина отказываться от образа действий, диктуемого обычной формулой расчета капиталистической прибыли.

Подобные различия выражены особенно четко в густонаселенных районах, где недостаток земли лишает крестьянскую семью возможности полностью реализовать свою рабочую силу в условиях оптимальных форм организации труда, т. е. таких, которые обеспечивают максимальный заработок. Для капиталистического хозяйства такие оптимальные формы организации, при которых достигается оптимальный уровень производственной интенсификации, являются обязательной нормой. Ибо в условиях дальнейшей интенсификации, согласно закону убывающего плодородия, постоянно снижается эффект от увеличения затраты труда и, следовательно, неотвратимо уменьшается чистая прибыль. Наоборот, в крестьянском хозяйстве, страдающем от малоземелья, стремление к покрытию потребностей в течение года заставляет семью прибегать даже к малорентабельной интенсификации и ценой снижения заработка на трудодень добиваться роста валового трудового дохода за год.

Так, в обследованных проф. Э. Лауром малоземельных хозяйствах Швейцарии крестьяне утраивали интенсивность. При этом они существенно теряли в заработке на единицу выработки, но зато выигрывали возможность на очень ограниченном участке земли полностью использовать свою рабочую силу и прокормить семью. Таким же образом малоземельные крестьяне северной и западной России расширяют посевы льна и картофеля, часто менее рентабельные по сравнению с овсом, но за этот счет обеспечивают более высокую производительность труда и повышают валовой заработок семьи.

Другими словами, капиталистическое хозяйство может повышать интенсивность выше оптимальной лишь в том случае, если изменившаяся конъюнктура рынка сама сдвигает этот оптимум в направлении более высокой интенсивности. В семейном же трудовом хозяйстве интенсификация возможна без каких-либо рыночно-конъюнктурных изменений и только под нажимом внутрихозяйственных сил: в первую очередь вследствие неблагоприятного соотношения между размерами семьи и земельного надела. Описанные здесь особенности крестьянского семейного хозяйства, безусловно, накладывают отпечаток на всю национально-экономическую систему, если эта последняя складывается исключительно на базе семейного хозяйства и в силу этого лишена категории заработной платы.

Эта специфика выступает особенно четко при анализе ренты в условиях семейного хозяйства.

Абсолютная рента как объективная народно-хозяйственная категория дохода, которая складывается из валового дохода за вычетом вещественных издержек производства, заработной платы и обычного процента на капитал, естественно, невозможна в семейном хозяйстве просто потому, что вычитаемые величины в этом случае отсутствуют. Тем не менее для товарных семейных хозяйств обычные рентообразующие факторы, конечно, сохраняются, в том числе более высокое плодородие земли, меньшая удаленность от рынка, и продолжают все сильнее влиять на доходы и размер выработки на единицу труда.

Более глубокий анализ показывает, однако, следующее: один только неделимый трудовой доход семейного хозяйства и соответственно благополучие хозяйствующей семьи не увеличиваются в такой степени, в какой растет рента капиталистического предприятия под действием тех же факторов, ибо трудящийся крестьянин, констатируя рост производительности труда, безусловно, постарается добиться равновесия внутрихозяйственных факторов еще раньше, т. е. при меньшей степени самоэксплуатации своей рабочей силы. Он удовлетворяет потребности семьи несколько полнее в условиях меньшего напряжения ее усилий и как следствие – снижает техническую интенсивность хозяйства в целом.

Однако, по мнению А. Н. Челинцева и Н. П. Макарова, эта напоминающая ренту ситуация, выражающаяся в несколько более высоком жизненном уровне, не является продолжительной, ибо территории, где такое возможно, без сомнения, привлекут поток населения из менее благополучных зон, в результате чего произойдет дальнейшее мельчание земельных наделов, что, в свою очередь, повлечет за собой интенсификацию крестьянского труда и соответствующее снижение благосостояния до обычного уровня.

Если в таких условиях начнут действовать аренда и свободная продажа земли, то, естественно, цена на нее будет определяться капитализацией ренты, так как категория ренты даже в нашем нынешнем понимании этого слова, как мы только что видели, вообще отсутствует в исследуемом нами хозяйственном укладе.

Тем не менее совершенно бесспорно, что при землепользовании в условиях товарно-денежных отношений переход наделов из одних рук в другие не может происходить безвозмездно. Таким образом, перед нами встает основной вопрос экономики семейного хозяйства: чем определяется цена земли? Что может заплатить крестьянское хозяйство за землю и за сколько оно ее отдаст?

Мы сможем ответить на поставленный вопрос, если подойдем к нему, отталкиваясь от понятия специфической рентабельности, которую мы выявили для трудового семейного хозяйства. При таком подходе следует, что аренда или приобретение земли будут выгодными для крестьянской семьи, только если с ее помощью можно будет добиться равновесия в хозяйстве либо за счет более высокого, чем до сих пор, уровня жизни, либо за счет меньшего напряжения рабочей силы.

Крестьянские хозяйства, владеющие значительными наделами и, следовательно, имеющие возможность использовать всю рабочую силу семьи при оптимальном уровне интенсивности сельскохозяйственных работ, не нуждаются в аренде или покупке земли с целью ее производственного использования, и любая затрата в этом направлении представляется крестьянину нерациональной, ибо она не способствует улучшению материального благополучия семьи и ведет лишь к расходованию средств.

Для семьи же, владеющей малым наделом, на котором может быть использована лишь часть ее рабочей силы, приобретение нового объекта с целью реализации неиспользованных трудовых ресурсов представляется очень важным, так как позволяет приблизить степень интенсификации хозяйства к оптимальному уровню, а зачастую и использовать рабочее время, ранее обреченное на вынужденную потерю.

В обоих случаях увеличение заработка на выработанную единицу и, следовательно, подъем благосостояния могут быть столь значительными, что семейное хозяйство получит возможность значительную часть валового дохода, полученного с вновь приобретенного участка, использовать на уплату аренды или покупки.

Несмотря на кажущуюся парадоксальность, мы смеем даже утверждать, что крестьянское хозяйство будет готово платить за землю тем больше, чем ее у него меньше и чем оно беднее. В результате нам придется признать, что цена на землю как объективная народно-хозяйственная категория зависит от сложившейся конъюнктуры земельного рынка, т. е. от степени и остроты нужды в земле среди малоземельных, а также от предложения оставшейся по каким-то причинам свободной земли.

Таким образом, в системе семейного хозяйства уровень Цен на землю зависит не только от рыночной конъюнктуры сельскохозяйственных продуктов и вытекающей из нее рентабельности аграрного производства, а в еще большей степени от увеличения плотности сельского населения региона.

Исследования проф. В. А. Косинским динамики земельных и арендных цен в России, а также соответствующие Работы Э. Лаура по крестьянскому хозяйству в Швейцарии свидетельствуют, что цены, которые малоземельные крестьянские хозяйства платят за землю, значительно превышают капиталистическую абсолютную ренту и могут служить эмпирическим подтверждением наших теоретических постулатов.

Чрезвычайно интересно, что обстоятельства, связанные с другой народно-хозяйственной категорией – с обычным для товарного рынка процентом на капитал, в рамках семейного предприятия проявляют себя аналогично.

Ясно, что использование капитала будет выгодным семейному хозяйству, только если в результате оно получит возможность при более высоком благосостоянии, чем прежде, обеспечить равновесие между тяжестью труда и степенью удовлетворения потребностей.

Во всех случаях, когда новые затраты капитала – будь то за счет повышения производительности труда или расширения зоны его приложения – обещают подъем благосостояния, семья готова платить на него очень высокий процент. Но, естественно, он не должен быть столь высоким, чтобы свести на нет выгоду, ожидаемую от нового приложения капитала.

Возникающие по описанной выше схеме спрос, с одной стороны, и предложение – с другой, определяют ценообразование на рынке в условиях нормального рыночного процента на ссуду.

Другими словами, согласно вышесказанному нам следует предположить, что хотя «оборот капитала» в семейном хозяйстве не дает дохода с капитала в форме некоторого особого объективно существующего вида, но зато оказывает существенное влияние на производительность труда, а тем самым и на уровень неделимого трудового дохода, а также на момент наступления внутрихозяйственного равновесия. Нормальный уровень рыночного процента по ссуде определяется, однако, не целиком всем продуктивным кругооборотом капитала в стране (который, очевидно, осуществляется не по классической формуле (Д – Т – Д + П), а только конъюнктурой спроса и предложения в той части национального капитала, которая находится в кредитном обращении.

Совершенно особенно происходит в семейном хозяйстве и внутрихозяйственный оборот капитала. Если семейное хозяйство не пользуется ссудным кредитом посторонних источников, то оно вынуждено удовлетворять требованию, согласно которому любая капитальная затрата на хозяйство, как при первоначальном его накоплении, так и при его воспроизводстве, не только должна сулить выгоду, но, кроме того, семья должна быть в состоянии выделить на эту затрату требуемую сумму из своего трудового дохода, что, разумеется, возможно только за счет собственного потребления.

Это, разумеется, возможно, только если потребительское значение суммы, предназначенной для производства, в глазах трудящейся семьи представляется меньшим, чем ее значение для производства.

Ясно, что средства для создания капитала семья сможет выделить из своего годового дохода тем легче, чем он выше. В тяжелые периоды недородов или неблагоприятной рыночной конъюнктуры бывает очень трудно при низких заработках семьи изымать какую-то часть дохода из потребления, чтобы использовать ее для создания новых капитальных стоимостей или даже просто направить на замену оборотного капитала. Согласно сказанному в национально-экономической системе трудового семейного предприятия, или, иначе, в экономической структуре общества, в котором производство реализуется в форме крестьянского или ремесленного предприятия и где полностью отсутствует институт наемного труда, существуют следующие экономические категории:

1. Единый неделимый трудовой доход семьи, реагирующий на рентообразующие факторы.

2. Товарные цены.

3. Процесс воспроизводства средств производства (образование капитала в широком смысле слова).

4. Цены на капиталы, находящиеся в кредитном обращении.

5. Цена на землю.

Еще более необычную картину мы увидим, если усложним рассматриваемую здесь форму семейного хозяйства тем, что уберем из нее категорию рыночной цены, т. е. факт товарообмена. На первый взгляд могло бы показаться, что почти натуральное в этом случае семейное хозяйство не носит никаких признаков народно-хозяйственного уклада. На самом же деле более пристальное наблюдение свидетельствует, что это вовсе не так. В социально-экономическом массиве, состоящем сплошь из интегрированных трудовых хозяйств, покрывающих свои потребности в натуральной форме, оказывается все-таки возможным проследить целый ряд социально-экономических отношений, которые упорядочивают организацию каждой отдельной натурально-хозяйственной единицы и унифицируют ее производственную структуру.

На самом деле внутренняя частнохозяйственная структура отдельных натуральных семейных предприятий здесь та же, что и там, где она включена в меновые отношения, за исключением некоторых особенностей в расчете рентабельности, о которых уже сказано в начале данной статьи. Определяющим остается здесь то же понятие рентабельности, только еще более четко выступает невозможность применения формулы рентабельности капиталистического предприятия. Здесь также определяется равновесие между степенью удовлетворения потребностей и степенью тяжести труда. Так же точно происходят здесь процессы образования и замены средств производства. И если здесь отсутствует рентообразующий фактор отдаленности рынка, то все же различия в почвенно-климатических условиях, без сомнения, вносят в натуральное хозяйство определенный связанный с рентой момент.

Наибольшее значение для структуры натурального хозяйства имеет, однако, то обстоятельство, что интенсивность сельскохозяйственного производства и его организационные формы в наибольшей степени зависят от размеров земельного надела, которым располагает трудящаяся семья, и от уровня ее потребностей, т. е. от ее внутренних факторов (численность и состав семьи, соотношение между размерами семьи и надела, используемого в сельскохозяйственном производстве).

В этой связи плотность населения и формы землепользования приобретают значение исключительно важного социального фактора, который принципиально определяет народно-хозяйственный уклад. Другим, менее важным, но также существенным социальным фактором является традиционный образ жизни, связанный с привычками и обычаями и определяющий уровень потребностей, а следовательно, и напряженность рабочей силы.

Формулируя мысль иначе, можно сказать, что если представить себе некоторую территорию с натуральным крестьянским хозяйством и проанализировать этот социально-экономический массив, то можно увидеть, что, несмотря на отсутствие транспортных связей, на некоторую народно-хозяйственную диссоциацию отдельных хозяйственных единиц, внутри этой территории имеет место Целый ряд сложных экономических процессов, а их определяющим фактором являются демографические особенности, влияющие на плотность населения и его миграцию. Эти моменты определяют выбор системы земледелия, уровень благосостояния, а следовательно, и форму накопления капитала в каждом конкретном случае, а также возможности налогообложения населения, которое создает базу для государственной и культурной организации нации.

Независимо от демографических факторов в нашем примере выделятся области более высокого благосостояния там, где рентообразующие факторы (качество земли и т. д.) особенно сильны. Как показывают эмпирические исследования в аграрных странах с полунатуральным укладом, исключительное значение приобретает здесь почти всегда (вследствие отсутствия регулирующего действия конъюнктуры рынка и ее экономического давления) внеэкономический пресс в форме административного регулирования землепользования, а иногда и «воинствующего регулирования» миграционных волн населения.

В странах с абсолютно натуральной хозяйственной структурой мы можем выделить следующие категории социально-экономического характера, определяющие устройство конкретных хозяйств:

1. Неделимый трудовой доход семьи, который определяется: а) плотностью населения, б) традиционным уровнем потребностей, в) рентообразующим воздействием более благоприятных почвенно-климатических условий.

2. Возможность капиталообразования и налогообложения населения, зависящие от уровня благосостояния.

3. Экономические меры, предпринимаемые государственной администрацией, которая регулирует землепользование и миграционные процессы путем внеэкономического воздействия.

Абсолютным антиподом системе семейного хозяйства является другой тип хозяйствования, также не содержащий категории заработной платы, – рабовладельческое хозяйство.

Различие бросается в глаза уже при первом сравнении частнохозяйственной морфологии структурных типов предприятий в том и другом случаях. Крестьянин и ремесленник являются самостоятельными хозяевами. Они самостоятельно распоряжаются и организуют производственную и прочую хозяйственную деятельность, получают в свое полное распоряжение и в полном объеме продукт своего труда соответствующей производительности, к которой их вынуждают и которую определяют потребности их семей, степень удовлетворения которых ограничивается только лишь тяжестью самого труда. Все эти моменты полностью отпадают в рабовладельческом хозяйстве.

Раб трудится в производстве, зависящем от чужой воли; он является лишь слепым орудием этой чужой воли, не имеет права на продукт своего труда, побуждается к труду только угрозой применения наказания и удовлетворяет свои потребности в зависимости от произвола рабовладельца и только в той мере, какая необходима для поддержания его (раба) работоспособности.

Для рабовладельца использование раба имеет смысл лишь постольку, поскольку после покрытия издержек производства и затрат на содержание раба у него остается прибавочный продукт, который, будучи реализован на рынке, дает объективный доход от рабовладения. Как уже было показано Г. И. Нибуром, институт рабовладения появляется в тот момент, когда развитие производительных сил человечества достигло такой стадии, когда упомянутый прибавочный продукт уже может быть произведен.

Так как стоимость содержания рабов определяется физиологическими нормами и характером выполняемой работы и не является народно-хозяйственной категорией, за которой скрываются сложные социально-экономические зависимости (как это видно на примере категории заработной платы), то раб, если абстрагироваться от этических норм патриархального жизненного уклада, которые приобретают большое значение, например, в рабовладельческом обществе мусульманского мира, с точки зрения организации труда мало чем отличается от рабочего скота.

Изложенные здесь особенности частнохозяйственной организации рабовладельческого предприятия имеют многочисленные и для национальной экономики существенные последствия.

Из валового дохода своего предприятия после покрытия вещественных издержек производства и расходов на содержание раба рабовладельцу остается некоторая сумма дохода. Если из этой суммы вычесть обычный процент, рассчитанный на вложенный основной и оборотный капитал, а не на стоимость раба, то, очевидно, остаток следует отнести к доходу раба.

В капиталистическом обществе этот причитающийся трудящемуся остаток составил бы часть его заработной платы, которая (часть) превышает стоимость пищи, одежды и жилья, предоставляемых предпринимателем. В системе же рабовладельческого хозяйства эта часть дохода, чисто экономически выработанная в процессе рабского труда, в силу положения рабовладельца присваивается им, а не рабом, и превращается в совершенно новый вид нетрудового дохода, который для рабовладельца есть цель и смысл.

Этот доход, уже более не представляющий собой чисто техническую норму (как, например, затраты на содержание раба), определяется сложной системой целого ряда социально-экономических взаимозависимостей, представляет собой народно-хозяйственную категорию и образует рабовладельческую ренту, поступающую владельцу в силу права собственности. Если рабовладельческое предприятие является аграрным хозяйством, то нетрудовой доход из рабовладения будет расти одновременно с превращением менее благоприятных условий производства и транспортных возможностей в более благоприятные. Но так как раб и его производительность остаются при этом неизменными и доход рабовладельца при замене одного раба другими не снижается, то образовавшийся здесь прибавочный доход не следует связывать с рабовладением как таковым, а нужно отнести за счет земли (ибо он образовался благодаря более высокому плодородию почвы или близости земельного надела к рынку) и рассматривать как обычную дифференциальную ренту. До тех пор пока сохраняется возможность на основе рабского труда получать такой же технический результат, как и на основе труда наемного, эта земельная рента будет количественно соответствовать земельной ренте капиталистического сельского хозяйства.

Таким образом, в теории рабовладельческого хозяйства могут сохраняться все социально-экономические категории капиталистического хозяйства с той только разницей, что категория наемного труда заменяется рабовладельческой рентой. Эта последняя присваивается рабовладельцем, и ее капитализированная стоимость дает цену на раба, которая является объективным рыночным феноменом.

Размер рабовладельческой ренты определяется продуктивностью ее использования (определение заработной платы через производительность предельного рабочего аналогично схеме, принятой в системах англо-американских теоретиков). Сложнее представляется определение рыночной цены на раба. Как уже указывалось, она имеет тенденцию, с одной стороны, достигать размера капитализированной ренты предельного раба, которая является, так сказать, потребительской ценой, в то время как, с другой стороны, себестоимость «производства рабов» образует цену предложения. Здесь нам следует различать две системы рабовладельческого хозяйства:

1. Система, в которой пополнение армии рабов происходит путем доставки взрослых людей, плененных в чужих странах в ходе войн, а эксплуатация ориентирована на полный и быстрый износ рабочей силы при отсутствии расходов на воспитание детей (воспроизводство) и длительное поддержание жизни взрослых.

2. Система, в которой пополнение армии рабов происходит путем воспроизводства человеческого материала внутри семьи раба, т. е. естественным путем, что, конечно, требует затрат на воспитание потомства, а также предполагает меньшую степень эксплуатации рабочей силы рабов, в частности женщин.

В первом случае себестоимостью приобретения раба являются затраты на его пленение. Во втором – затраты на взращивание и воспитание, которые, как правило, значительно выше. В исторические периоды, благоприятствовавшие приобретению человеческого материала путем пленения противников в ходе войны, например в Древнем Риме, в античных государствах Передней Азии и даже в первые десятилетия в испанской Америке, цена по себестоимости, т. е. издержки производства человеческого материала, была очень низка и обычная капитализированная рабовладельческая рента превосходила ее во много раз. Доказательством тому является высокая рыночная цена патентов на приобретение рабов испанской короны, на основании которых в первоначальный период импорта негров в Америку выдавалось право на поимку и ввоз рабов.

Дешевизна человеческого материала позволяла расширять рабовладение и использовать рабов при постоянном снижении производительности труда, но, естественно, лишь до того момента, когда неуклонно падающая рабовладельческая рента уравнивалась с себестоимостью приобретения. Этот момент определял рыночную цену раба и размер рабовладельческого хозяйства. В той мере, в какой скудеют источники захвата рабов в результате частых войн и разорения, все выше растет себестоимость их приобретения, все быстрее растет рыночная цена, а применение рабов, дающее низкую рабовладельческую ренту, становится нерентабельным и постепенно отмирает. В результате объем рабовладения сокращается.

Согласно всему сказанному важным обстоятельством гибели античной рабовладельческой системы можно считать то, что при переходе от приобретения рабов путем пленения в процессе войн к мирному, т. е. путем естественного воспроизводства, античное хозяйство столкнулось со столь высокой себестоимостью приобретения рабов, что она уже начала превышать капитализированную ренту.

Во всяком случае цена на раба как феномен, подчиняющийся закономерности рынка, представляет собой объективную категорию, которая определяет производство раба в частнохозяйственной системе учета. Очевидно, что с позиции частнохозяйственной рабовладельческое хозяйство выгодно лишь постольку, поскольку приобретение раба обеспечивает рабовладельцу чистый доход, не меньший, чем рабовладельческая рента, которая в данный момент существует как объективная народно-хозяйственная данность и материализуется через рыночные отношения как цена за раба.

Следует еще напомнить, что рабовладение (или в более общем определении – подневольность человека в ее экономическом выражении) существует в целом ряде весьма отличных друг от друга вариантов.

Так, например, русское крепостное право в форме оброка является полной противоположностью описанной выше системе рабовладения. Эта форма есть совершенно особое сочетание семейного трудового хозяйства с рабовладельческим и представляет чрезвычайный теоретический интерес.

Сельскохозяйственное предприятие оброчного крестьянина было организовано в обычной для семейного трудового хозяйства форме. Трудящаяся семья всю свою рабочую силу использовала только в собственном сельскохозяйственном или каком-либо другом промысле. Однако в силу внеэкономического давления такое предприятие было вынуждено отдавать владельцу крепостной семьи определенную сумму произведенной стоимости, которая называлась «оброк» и представляла собой крепостную ренту.

Несмотря на сходство правового положения раба и крепостного, экономические структуры рабовладельческого и крепостного хозяйств совершенно различной природы, а оброк ни качественно, ни количественно не совпадает с рабовладельческой рентой.

Хозяйство крепостного оброчного крестьянина ни в чем не отличается по своей внутренней частнохозяйственной структуре, как это уже подчеркивалось, от обычной и уже известной формы семейного трудового хозяйства.

При этом режиме семья на свой страх и риск ведет собственное хозяйство, получает в собственное распоряжение произведенный продукт, стимулируется собственными потребностями к затрате своей рабочей силы, а количество продукта, которое должно быть произведено, определяется специфическим для данного семейного трудового хозяйства равновесием между степенью тяжести труда и удовлетворением потребностей семьи.

В данном случае вследствие внеэкономического пресса семья вынуждена так регулировать это равновесие, чтобы за счет произведенного продукта помимо удовлетворения собственных потребностей можно было выделить средства на уплату помещику оброка.

Из-за такой более напряженной потребности в материальной стоимости в данном типе по сравнению со свободным крестьянским хозяйством равновесие между тяжестью труда и степенью удовлетворения потребностей достигается за счет более высокой степени самоэксплуатации труда, чем в свободном крестьянском хозяйстве. При этом, однако, большее напряжение рабочей силы не позволяет создавать столько добавочного продукта, сколько необходимо на покрытие оброка, а, следовательно, часть требуемой стоимости неизбежно изымается из потребностей семьи, что влечет за собой снижение уровня благосостояния оброчной семьи по сравнению с семьей свободного крестьянина.

Выплачивая помещику оброк частично ценой ужесточения напряженности рабочей силы, частично за счет ограничения удовлетворения собственных потребностей, крепостное хозяйство создает одну национально-экономическую категорию – нетрудовой доход помещика, т. е. крепостную ренту.

Без учета выплаты этой ренты оброчное хозяйство в любом другом отношении остается обычным семейным трудовым хозяйством со всеми присущими ему и показанными выше организационными особенностями.

Если обратиться теперь к факторам, определяющим высоту оброка, то сначала необходимо рассмотреть его особую природу. Оброк, выплачиваемый под давлением внеэкономических рычагов, в его количественном отношении определяется волей помещика. Интересы его требуют доведения оброка до возможного максимума. Единственным естественным ограничением является угроза разорения крепостного хозяйства и утраты им способности к налогообложению.

Таким образом, высоту оброка можно будет считать нормальной до тех пор, пока он выплачивается за счет увеличения напряжения трудовых усилий крепостных и снижения их собственного потребления, но не за счет замены или вынужденного создания нового капитала.

Если налоговый пресс приостанавливает замену и создание нового капитала в крестьянском хозяйстве, то оброчная система начинает подрывать собственные корни.

Разумеется, что оброчные хозяйства, находящиеся в более благоприятных рентообразующих условиях, могут выплачивать помещику и относительно более высокий оброк. Однако такое увеличение оброка следует отнести не за счет производительности труда человека, а за счет земли, и оно являет собой обычную дифференциальную земельную ренту.

В условиях свободной купли-продажи земли и крепостных работников часть оброка, образующаяся за счет земли и, в свою очередь, образующая земельную ренту, капитализируется и определяет цену на землю, тогда как прочая часть, создающаяся трудом крепостного и представляющая собой крепостную ренту, капитализируясь, определяет товарную цену на крепостного работника.

Не требует доказательства, что крепостная рента определяется способностью предельного крестьянина платить оброк, производя продукцию в наиболее неблагоприятных условиях, тогда как дифференциальная земельная рента определяется соответствующей разницей между способностью к налогообложению предельного крестьянина и любого другого крестьянского хозяйства.

Учитывая существенные качественные различия между образованием и формой уплаты оброка, с одной стороны, и рабовладельческой ренты – с другой, а также различия в организации производства рабовладельческого и мелкого крепостного хозяйства, нельзя ожидать, что крепостная и рабовладельческая ренты будут количественно равны.

Еще значительнее различия в ценообразовании на крепостного работника и раба. Как мы могли уже заметить, в образовании цены на раба очень существенную роль играет себестоимость его приобретения. В крестьянском крепостном хозяйстве на оброке помещик не несет никаких расходов на воспроизводство человеческого материала – причина, почему число крепостных не определяется (как это характерно для рабовладельческого хозяйства) равновесием между предельными доходами и предельной себестоимостью раба. Воспроизводство потомства, а следовательно, и численность крепостных определяют сами крепостные. Поэтому способность к налогообложению, а тем самым и рента предельного крепостного определяются некоторым данным количеством крепостных в данной стране и в данное время.

Сказанного достаточно для морфологической характеристики оброчного крестьянского хозяйства. Противопоставляя эту систему экономическому типу рабовладельческого хозяйства, наглядно убеждаешься в том, что, несмотря на некоторое внешнее сходство правового положения, эти системы принципиально различны и определяются совершенно различными экономическими зависимостями.

В своем понимании рентабельности владелец рабовладельческого хозяйства приближается к несколько видоизмененной формуле капиталистического расчета этого показателя. В графу затрат на место заработной платы он ставит технико-физиологически обусловленные затраты на содержание раба. Чистый доход он расчленяет на три составные: процент на капитал, абсолютная рента и рабовладельческая рента.

Иначе обстоит дело с крепостным оброчным хозяйством, специфической особенностью которого является некоторая расчлененность хозяйственного субъекта и в котором понятие рентабельности в понимании крестьянской семьи сближается с типом рентабельности трудового семейного хозяйства, в то время как система расчета рентабельности, как ее понимает крепостник – помещик и землевладелец, является типичной для ренты и выражает стремление к поиску наиболее рентабельного вложения капитала.

Исследованное здесь различие в природе оброчного и рабовладельческого хозяйства ведет к двум весьма своеобразным выводам национально-экономического порядка. То обстоятельство, что владелец оброчного крестьянина, являясь субъектом собственности и права на присвоение ренты, не является одновременно субъектом собственно производства (каким является владелец рабовладельческого хозяйства), весьма необычно проявляется в том, что оброк в сильной степени подвержен воздействию демографических факторов, от которых рабовладельческая рента совершенно не зависит.

На самом деле, в организации рабовладельческого хозяйства численность рабов всегда может быть приведена в соответствие с потребностью в труде, которая возникает в хозяйстве при оптимальной, т. е. обеспечивающей максимальную рабовладельческую ренту, степени интенсивности. Напротив, в крестьянском хозяйстве соотношение между наличной рабочей силой и размером используемой земельной площади в значительно меньшей степени поддается регулированию со стороны землевладельца и крестьян в направлении оптимума, ибо за редким исключением движение населения при крепостном режиме носит чисто натурально-элементарный характер. Поэтому здесь существует опасность относительного перенаселения, которое, как мы видели при анализе семейного трудового хозяйства, вызывает рост интенсификации выше оптимальной, снижает благосостояние населения и его способность нести налоговое бремя.

Возникает своеобразный феномен отрицательной ренты перенаселения, которая поглощает значительную часть оброка. Единственным выходом из этого положения является переселение части крепостного населения с перенаселенной земли и его использование в целях колонизации малонаселенных районов. Совершенно очевидно, что в этом случае существенно возрастает крепостная рента, которую производит переселенное население, количество которого приведено в оптимальное соотношение с площадью земли. С ростом ренты возрастает и образующаяся в результате капитализации цена на крепостного работника.

Этот рост делает переселение и колонизацию чрезвычайно выгодными как для землевладельца оброчной зоны, так и для самих затронутых этим процессом крестьян.

Завершая сравнительный анализ рабовладельческого и оброчного крепостного хозяйств, подчеркнем, что при прочих равных условиях рыночной конъюнктуры в равных исторических и природных условиях величина образовавшейся в том и другом случае ренты (рабовладельческой и крепостной) не всегда совпадает и, более того, значительно расходится. Не вдаваясь в подробный анализ этой исключительно интересной проблемы, который потребовал бы эмпирического исследования обширного материна, ограничимся лишь упоминанием, что с учетом этого различия в старой России времен крепостного права просматривались зоны преимущественно оброчного хозяйства и зоны с преимуществом хозяйств, для которых был характерен некоторый переход к барщине – форме организации хозяйства, приближающейся к рабовладельческой. Со временем эти зоны меняли свои географические границы под воздействием различных факторов, так как рабовладельческая рента то здесь, то там уступала место оброчной, зачастую превосходя первую, и, приспосабливаясь к этим изменениям, помещики переводили своих крестьян в зависимости от «конъюнктуры» с барщины на оброк и обратно.

Большой теоретический интерес представляет анализ часто встречающегося в истории ленного владения аграрным районом с натуральным хозяйством особого вида феодального уклада, при котором несущий производительный слой – облагаемые налогом крестьяне – остается абсолютно натурально-хозяйственным и выплачивает феодальному сюзерену налоги в натуральной форме, а получатели налога – князья, графы, монастыри и т. д. – «реализуют» собранную в натуральной форме земельную и крепостную ренты на отдаленных рынках.

В этой системе, общая экономическая структура которой соответствует изученному нами типу оброчного крепостного хозяйства, особый интерес представляет ценообразование на те из продуктов, которые феодал собирает в форме натурального налога и реализует на отдаленных рынках. Факт себестоимости продукта не может играть здесь никакой роли, если не считать себестоимостью содержание внеэкономического аппарата налоговых сборщиков и контингентов для подавления волнений.

Как известно, владелец оброчных крепостных, феодального поместья весьма слабо участвует в организации производства. Продукция, составляющая его феодальную ренту, является для него величиной, представленной в натуральной форме в результате уплаты налогов верноподданным ему населением поместья, и эту величину нельзя форсировать; не рискуя, конечно же, феодал может до определенной степени изменять состав продуктов, сдаваемых подневольными в качестве натурального налога, и пытаться привести его в соответствие с рыночной конъюнктурой. Но, учитывая слабую организационную гибкость крестьянского хозяйства, эта форма хозяйственной активности землевладельца также сталкивается с существенными препятствиями. Поэтому почти всегда хозяйственная деятельность феодала и его появление на рынке обречены на пассивность. Цены на его товар не связаны с его производством и диктуются только емкостью рынка сбыта. Это цены реализации некоторого количества определенных товаров.

В соответствии с этим в системе денежно-меновых отношений рента, поступающая феодалу только в силу его феодального права владения, зависит не только от количества натурального налога, но и от конъюнктуры этой продукции на рынке. Колебания рыночной конъюнктуры, несмотря на постоянство количества продукции, могут влиять на ренту, а тем самым и на цену даже самого феодального владения в ту и другую сторону.

Единственно возможная хозяйственная деятельность феодала ограничивается поэтому лишь некоторыми политико-экономическими мероприятиями, которые представляются ему необходимыми, чтобы поднять благосостояние его подданных и, следовательно, их способность к налогообложению.

Кроме перечисленных пяти основных типов некапиталистической организации хозяйства в прошлом и даже в настоящем нашей экономики имеется целый ряд других переходных и даже самостоятельных форм.

Так, в основном массиве крестьянского аграрного хозяйства мы находим вкрапления полутрудовых хозяйств – фермерского хозяйства как варианта семейного трудового хозяйства. В этом варианте наряду с рабочей силой семьи используется наемный труд, хотя и не в такой степени, чтобы придать ему капиталистический характер. В теоретическом плане наличие в этом варианте категории заработной платы должно, по-видимому, несколько изменить содержание прочих категорий трудового хозяйства, но не может полностью заменить их категориями капиталистического уклада.

Далее приходится, без сомнения, признать, что барщина периода крепостного права в России не является рабовладением в смысле негритянского рабовладения в Америке или рабовладельческих систем античного мира, хотя и сближается с ними, и что регулирующие барщину экономические закономерности не совпадают более с теми, которые выявлены нами в крепостном оброчном хозяйстве.

Невозможно также втиснуть античный ойкос (имущество, род, дом, жилище. – Ред.) целиком ни в один из типов изученных нами чисто экономических систем.

[…] Изложенные выше обстоятельства, очевидно, уже не однажды обращали на себя внимание научных кругов, и в последнее время нередко выражалась мысль о том, что было бы весьма полезно создание универсальной экономической теории, понятия и законы которой охватывали бы все возможные структуры экономической жизни человеческого общества.

Попытаемся выяснить, возможно ли построение подобной универсальной теории и может ли она служить средством научного познания.

С этой целью проведем сравнение уже изученных нами вариантов народно-хозяйственных формаций и выделим общие для всех их принципы и явления, которых оказалось пять:

1. Необходимость с целью организации производства вооружить человека как рабочую силу различными средствами производства и направить на их создание и замену часть годового производственного дохода.

2. Возможность благодаря применению принципа разделения труда значительно повышать как производственно-техническую, так и понимаемую в социальном смысле производительность труда.

3. Возможность осуществлять сельскохозяйственное производство с различной степенью напряженности труда и при различном уровне удельной концентрации средств производства на единицу площади, а также путем интенсификации предприятия увеличивать массу продукции на единицу площади и рабочей силы. Следует при этом учесть, что доход увеличивается менее быстро, чем затраты труда и средств производства.

4. Рост производительности труда и массы продукции на единицу площади как следствие более плодородной земли, более благоприятного рельефа и прочих природно-климатических условий.

5. Как следствие относительно более высокой производительности труда человека возможность производить одним работником большую массу продукции, чем необходимо для поддержания его жизни, трудоспособности, воспроизводства потомства и содержания семьи. Это обстоятельство является условием всякого социального и государственного строительства.

Анализируя приведенные выше пять универсальных принципов экономической деятельности людей, легко заметить, что во всех случаях речь идет о явлениях натурально-технического порядка. Это экономика вещей в натуре.

Эти явления зачастую игнорируются экономистами-теоретиками и считаются интересными только с точки зрения производственной техники, а ведь они чрезвычайно важны. Среди хаоса послевоенных событий их значение представляется нам особенно четко после того, как сложная конструкция народно-хозяйственного аппарата капиталистического общества надломилась и деньги утратили присущее им свойство быть абстрактным выражением стоимости.

В пяти приведенных нами принципах не содержится никакого элемента оценки вещей и явлений. Если такая оценка появляется и на ее основе формируется социально-экономический феномен объективной стоимости, то все вещи как бы обретают вторую сущность. Они превращаются в стоимости, а процесс производства наряду со своим натуральным приобретает также и стоимостное выражение.

И только тогда появляются все те выявленные нами народно-хозяйственные категории, которые в соответствии с социально-правовой структурой общества образуют одну из изученных нами специфических стоимостно-экономических систем народного хозяйства.

«Стоимостная» система охватывает своими категориями первоначально натуральные производственные процессы и подчиняет все специфическому для себя экономическому стоимостному учету.

Каждая из этих систем по своей природе глубоко индивидуальна, и попытка обобщить все системы в рамках какой-либо одной общеупотребительной теории может породить лишь общие, лишенные смысла фразы вроде известных и идеально типичных «преувеличивающих» констатации фактов, что, мол, во всех системах предприятие стремится добиться максимального эффекта при минимальных затратах, и тому подобные сентенции.

Поэтому в теоретической экономике представляется более рациональным для каждого народно-хозяйственного режима разрабатывать частную политическую экономию.

Единственной трудностью на этом пути является то, что в реальной экономической жизни мы очень редко встречаем какой-либо народно-хозяйственный уклад в виде (пользуясь термином биологии) «чистой культуры». Экономические системы сосуществуют обычно рядом и порождают весьма сложные конгломераты.

Даже в наше время в мировое капиталистическое хозяйство вкраплены значительные массы крестьянских трудовых семейных хозяйств, а в колониях и азиатских государствах все еще распространены экономические структуры, близкие к рабовладельческим или феодальным.

Анализируя прошлое экономики, мы еще долго и часто, если не постоянно, будем свидетелями такого сосуществования форм – либо первоначального капитализма с феодальным и крепостническим, либо рабовладельческого хозяйства с крепостным и свободным трудовым семейным производством и т. д.

В этих случаях каждая система, оставаясь замкнутой в себе, будет соприкасаться с другими объективно общими народно-хозяйственными элементами, которые в нашей таблице при сравнении систем совпадают. Этот контакт будет обычно иметь место на уровне рыночных товарных цен и цен на землю.

Так, например, в России в период начиная с освобождения крестьян (1861) и до революции 1917 года в аграрном секторе существовало рядом с крупным капиталистическим крестьянское семейное хозяйство, что и привело к разрушению первого, ибо сравнительно малоземельные крестьяне платили за землю больше, чем давала капитализированная рента капиталистического сельского хозяйства, что неизбежно вело к распродаже крупной земельной собственности крестьянам.

Иное дело, когда высокая земельная рента, которую давало в Англии XVIII веке крупное капиталистическое овцеводство, обусловливала ограбление крестьянского арендаторства, которое не было в состоянии обеспечить латифундистам столь же высокую ренту.

Не менее характерна замена барщины оброком и наоборот в различные периоды истории русского крепостного права, что каждый раз было вызвано превышением рабовладельческой ренты оброком и соответственно наоборот. И не исключено, что экономическую причину уничтожения рабовладения следует искать в том, что рента капиталистического предприятия, основанного на наемном труде, превышала сумму земельной и рабовладельческой ренты. Это, а также ряд аналогичных примеров исключают сомнения в огромном значении проблемы сосуществования различных хозяйственных систем. Ныне, когда наш мир постепенно перестает быть миром лишь европейским и когда Азия и Африка с их своеобычным и экономическими формациями вступают в круг нашей жизни и культуры, мы вынуждены ориентировать наши теоретические интересы на проблемы некапиталистических экономических систем.