Книга: Письма из прошлого
Назад: Глава 5 Полина
Дальше: Глава 7 Полина

Глава 6
Дмитрий

 

 

С той ночи его дела понемногу пошли на лад. Черепно-мозговая травма, которую пережил Дмитрий, по счастью, оказалась не столь уж серьезной, а остальные повреждения — не слишком тяжелыми. К тому же операция, судя по всему, прошла успешно. Первое время Дима пока еще был очень слаб, но, по крайней мере, память окончательно вернулась к нему, и сознание было абсолютно ясным, что не могло не радовать. Он помнил всю свою жизнь до мельчайших деталей, во всяком случае, ему так казалось, и соображал не хуже, чем до аварии. А значит, как они заключили с Полиной, тревожиться было пока не о чем. Спасибо Полине, она не давала ему расслабиться и почти сразу с того момента, как Дима пришел в себя, начала приставать к нему с расспросами, заставляла тренировать внимание, мышление и память, считать в уме, читать наизусть стихи, вспоминать подробности детства и юности и все такое прочее. Все время, практически каждую минуту, Полина была рядом, если и отлучалась, то ненадолго, и ухаживала за ним с ловкостью опытной сиделки и заботой безгранично любящей женщины. И это, признаться, сильно удивляло Дмитрия. Открытием для него стал, конечно, не профессионализм Полины — Дима всегда знал ее как прекрасного специалиста, хотя и не представлял себе, что психиатр высокого класса может так хорошо совмещать работу лечащего врача и нянечки. Его изумило то внимание, та ласка и нежность, с которой вдруг стала относиться к нему его любовница. Раньше Дима всегда считал Полину человеком довольно жестким, холодным, сдержанным и не склонным к сантиментам. По большому счету, именно это и привлекало его в решительной и волевой Полине, в глубине души Дмитрий понимал, что сам куда более слабая и менее стойкая личность, чем его подруга. И вдруг, спустя несколько лет уже ставшего привычным и даже успевшего слегка поднадоесть романа, Полина неожиданно раскрылась перед ним с новой стороны. Впервые Дмитрий задумался о том, что его любовница, похоже, очень и очень сильно привязана к нему, что она способна не только на самопожертвование, но и на удивительную деликатность. Полина разговаривала с ним на всевозможные темы, упорно избегая только одной — подробностей аварии. Но Дмитрий и сам не рвался об этом вспоминать, не такое это событие, о котором ему хотелось думать целыми днями. Так что он вполне удовлетворился объяснениями, которые Полина дала однажды, когда им все-таки пришлось затронуть в разговоре неприятную тему: дождь, отвратительная видимость, скользкая дорога. Его вины в аварии нет никакой.
— Откуда ты все это знаешь? — удивился Дима, выслушав ее рассказ. — И как ты сама оказалась здесь?
— Видишь ли, у меня в Саратове живет близкая подруга, — объяснила Полина. — Тоже психиатр, знает твое имя, читала твои статьи. Ну, и насчет наших отношений она тоже в курсе. Когда в местных новостях сообщили об аварии, она сразу позвонила мне. Я разузнала все по своим каналам, ты же знаешь, у меня хорошие связи в профессиональном мире, установила, в какую больницу тебя отвезли, — и примчалась сюда.
Это сообщение очень тронуло Дмитрия. Воистину права старая поговорка, утверждающая, что друзья познаются в беде. Сам бы он ни за что в такой ситуации не приехал бы к Полине. А она, узнав, что ему нужна помощь, бросила все дела, взяла на работе отпуск и примчалась, чтобы ухаживать за ним.
Кроме Полины, никто Дмитрия не навещал, но это его не огорчало, да и нисколько не удивляло — трудно было представить, что кто-то из друзей или коллег вдруг поперся бы ради него к черту на рога, куда-то в Саратовскую область. Беспокоило совсем другое — жена и дочь. Диме необходимо было знать, как чувствует себя Надя, пошла ли она на поправку, каковы прогнозы врачей. И даже еще больше, чем состояние жены, его тревожила Кристинка. Действительно ли с дочкой все в порядке? Опомнилась ли она от шока? Как перенесла аварию и ранение родителей? Это ведь и для взрослого человека сильнейший стресс, а она пока еще совсем ребенок, всего-то тринадцать лет…
Сам позвонить дочери Дмитрий никак не мог. Его мобильник, конечно же, пострадал в аварии и остался валяться где-то на дороге около разбитой машины. Дима готов был, несмотря на запреты врачей, встать и дойти до автомата в больничном коридоре, но для звонка в Надину родную деревню требовалась междугородняя карта, да и связаться с тещей было непросто: на всей их улице телефон был только у фельдшерицы, а номера Дмитрий, разумеется, наизусть не помнил. Так что вся надежда оставалась на жену. Дима настойчиво попросил Полину узнать о состоянии Нади, та согласилась, удалилась на некоторое время, оставив его под присмотром молоденькой медсестры, а вернувшись, сообщила, что все в порядке. Ей удалось, задействовав профессиональные связи, найти, в какой больнице находится Надя, и не просто разыскать ее, но и переговорить с ее лечащим врачом. И та сообщила, что состояние Надежды не внушает опасений. Надя пока еще не может ходить из-за перелома, но в остальном чувствует себя хорошо и уверенно идет на поправку. Более того, врач даже рассказала, что для Нади нашли возможность позвонить родственникам, так что о дочери Дима тоже может не беспокоиться, Надежда уверена, что Кристинка в полном порядке. Все это звучало как нельзя более утешительно, так что Дмитрий вздохнул с облегчением.
— Спасибо тебе, Полина, — проговорил он, пытаясь выразить всю свою признательность прикосновением к ее руке. — Ты столько делаешь для меня… Ты даже не представляешь, насколько для меня важно узнать, что с моими девочками все благополучно.
— Не так уж трудно это себе представить, — ответила с невеселой усмешкой Полина и бросила взгляд на часы. — Прими-ка ты таблетки, уже пора.
Время шло и явно работало на него — боли отступали, двигаться с каждым днем становилось все легче. Вскоре Дмитрия перевели из реанимации в обычную палату, но обычной она только называлась, поскольку считалась чуть ли не лучшей в этой больнице — одноместная, недавно отремонтированная, с приличной мебелью и даже телевизором, на котором, правда, транслировали передачи лишь трех каналов, и те шли с помехами. Но все равно для заштатной провинциальной клиники это было неплохо.
— Ты похлопотала о номере люкс? — догадался Дмитрий, первый раз увидев свою новую палату.
— Ну а как ты думаешь? — без особой охоты откликнулась Полина.
Она с утра выглядела озабоченной, хотя и старалась всеми силами это скрыть, и чем дальше, тем больше ее настроение тревожило Диму. Что-то явно не то, что-то произошло… Но что же именно? Может, его состояние не так уж хорошо, как ему хотелось думать? Или Наде неожиданно стало хуже? Или, не дай бог, что-то стряслось с Кристинкой?
— Полина! — не выдержал, наконец, Дмитрий. — Скажи мне, что случилось. Я же вижу, что тебя что-то гнетет. Пожалуйста, расскажи мне все, как есть.
Некоторое время Полина не отвечала. Медленно разложила и расставила его вещи на тумбочке, проверила лекарства, повесила, аккуратно расправив складки, полотенце. А когда стало уже совсем нечего делать, подошла к окну и уставилась долгим взглядом за стекло, на по-летнему пышную зелень деревьев. Дмитрий молча и терпеливо ждал, не торопил ее, хотя это давалось ему нелегко. С каждой минутой он чувствовал, как в душе нарастает и давит скользкой холодной тяжестью мерзкое ощущение тревоги. Было уже однозначно ясно, что молчит Полина не просто так. Явно что-то случилось. Что-то плохое. И, вероятно, очень плохое.
— Да говори же ты, не томи! — Он не выдержал и сорвался на крик.
Полина обернулась к нему. Лицо ее выражало решимость.
— Ну, хорошо… — проговорила она. Ссутулилась, обняла себя за плечи и зашагала туда-сюда, благо размеры палаты это позволяли. — Вернее, хорошего-то как раз ничего нет… Видишь ли, Дима… Я не хотела говорить тебе об этом сейчас, собиралась подождать, пока ты не поправишься… Но завтра побеседовать с тобой придет следователь, и от него ты все равно все узнаешь…
— Ничего не понимаю! Что я должен узнать? Какой следователь? — Дмитрий разволновался не на шутку. Он уже был почти уверен, что услышит сейчас что-то совершенно ужасное.
— Следователь, который ведет дело о нашей… о твоей аварии. Пока ты был в реанимации, его к тебе не пускали, но теперь… — Полина говорила, буквально выдавливая из себя слова. Разговор явно давался ей с трудом, но Диме сейчас не было дела до ее переживаний.
— Да ты скажешь, в чем дело, в конце концов! — крикнул он, привстав на кровати.
— Тише, успокойся! — тоже повысила голос Полина. — И немедленно возьми себя в руки, иначе придется отложить этот разговор.
Ее суровый тон подействовал отрезвляюще. Дмитрий глубоко вздохнул и откинулся на подушку.
— Извини, — пробормотал он. — Я тебя слушаю…
Полина снова подошла к окну, остановилась, отвернулась и заговорила, не глядя на собеседника.
— Я сказала тебе неправду, Дима. Последствия аварии… Они намного серьезнее.
— Надя?.. — уточнил он, отчего-то шепотом.
Полина кивнула, все еще не оборачиваясь.
— С Надей, увы, далеко не так благополучно… Ее действительно вытащили из машины живой и отвезли в больницу со множественными травмами и переломами. Но она… Она не выжила, Дима. Скончалась за день или два до того, как ты пришел в себя.
— А Кристинка?.. — Дмитрий сам не узнал своего голоса. Задал этот вопрос и понял, что спрашивать, в общем-то, уже нет необходимости — он заранее знал ответ. Сам не понимал, откуда, но знал. И не сомневался, что ответ будет ужасный. Что сейчас ему сообщат самую страшную новость из тех, что он когда-либо получал в своей жизни.
У Полины задрожали плечи, но интонация была спокойной, даже слишком спокойной… Какой-то механической, как у автомата.
— Кристина погибла сразу же, на месте аварии. Мгновенно. Она не мучилась.
Она говорила еще что-то, но Дима этого уже не слышал. Внезапно в светлой, ярко освещенной заходящим майским солнцем палате наступил кромешный мрак. Дмитрий снова потерял сознание.
* * *
Очнувшись, Дима почувствовал себя странно, он снова, как и недавно, не мог вспомнить, что действительно происходило с ним в последнее время, а что только привиделось. Было такое ощущение, что Полина сделала ему какой-то укол, но с какой стати она стала бы его колоть? Наверное, ему все-таки это приснилось… Что ж ему опять так плохо? Снова вернулась головная боль… Дима приоткрыл глаза, увидел, что вокруг темно, и вновь опустил веки. Да, ему действительно плохо, очень плохо. Но это не просто физическое недомогание, его угнетает что-то еще, что-то ужасное, что произошло совсем недавно… И произошло здесь, в больнице. Больница… Полина… Авария… Ну, конечно же, авария! Авария, в которой погибли Надя и Кристинка. Именно это и сказала ему вчера Полина.
Страшное воспоминание навалилось тяжелым душным одеялом, парализовав, казалось, и сознание, и тело. Разум отказывался верить в слова Полины, и чувств тоже не было никаких, одна тупая опустошенность. Дима не знал, сколько времени пролежал вот так, в темноте, не шевелясь, с зажмуренными глазами, пытаясь свыкнуться с мыслью, что его близких больше нет. Но это оказалось совершенно невозможно.
В памяти отрывочно, словно в калейдоскопе, всплывали и тонули яркие картинки его семейной жизни. Смешное, красненькое и сморщенное личико спящей дочки, утопающее в кружевах конверта для новорожденных — именно такой он впервые увидел Кристинку, когда ему, новоиспеченному молодому папаше, торжественно вручили в вестибюле роддома атласный розовый сверток. Шепот Нади в полумраке в ту новогоднюю ночь, когда они впервые оказались в постели. В комнате холодно, на окнах морозные узоры, а им жарко не столько от старого одеяла, сколько от объятий… Вкус копченой рыбы на кусочке серого хлеба, которым Надя как-то угостила его в перерыве между институтскими занятиями… Прохладный и дождливый день первого сентября, в который они с Надей впервые вели в школу светящуюся от гордости и радости дочку в новеньком красном платье и с огромными белыми бантами на тоненьких русых хвостиках. Волосы у Кристинки всегда были жидковаты, как у матери, и она упорно не хотела стричься, потому что длинные волосы — это модно. Надя ее несколько раз уговаривала сделать стрижку, но Кристина ни в какую не соглашалась. Она иногда бывает очень упрямой, его дочь. Вернее, бывала упрямой. А теперь ее больше нет. И Нади нет. Они больше никогда не вернутся к нему, никогда не заговорят с ним. Он больше никогда не увидит их, во всяком случае, живыми. Хотя, наверное, и мертвыми тоже. Полина говорила, что он долго был в коме, так что Надю и Кристинку, наверное, уже успели похоронить. Их, таких живых, родных и милых — похоронить. Положить в деревянные ящики и закопать в холодную землю. Не выдержав этой мысли, Дмитрий застонал, сжав зубы, и разом нарушил этим звуком ночную тишину палаты. Вспыхнул свет, Полина подбежала к нему. Дмитрий плохо помнил, что было дальше. Кажется, он плакал, может быть, кричал… И точно — теперь Дмитрий уже не сомневался в этом — Полина сделала ему какой-то укол. После чего он вновь провалился в забытье.
* * *
Следователь оказался невысоким, голубоглазым и очень молодым — ему было года двадцать два, двадцать три максимум, а выглядел он еще моложе. Его было проще принять за студента, новобранца или даже за старшеклассника, чем за дипломированного юриста. В любой другой ситуации обращаться к нему по имени-отчеству, да еще такому длинному и трудно произносимому — Александр Александрович, — без улыбки было бы нелегко… Вот только сейчас и Полине, и Дмитрию было совсем не до улыбок. Полина очень решительно настояла на том, чтобы ей разрешили присутствовать при беседе, а у следователя даже не хватило духу возразить. Она отказалась присесть и расположилась на своем любимом месте у окна. Всем своим видом Полина давала понять, что готова вмешаться в разговор в любую секунду, если что-то пойдет не так или Дмитрию вдруг станет хуже.
Служитель закона неловко пристроился на стуле напротив кровати Дмитрия, наклонился вперед, положив руки на колени, и стал задавал типичные вопросы.
Когда с заполнением «шапки» протокола было покончено, юный Александр Александрович попросил Дмитрия припомнить все подробности дорожно-транспортного происшествия. И тот, хотя и не смотрел в сторону окна, но боковым зрением все же отметил, как напряглась Полина. Видимо, переживала за него. Что ж, неудивительно. Дмитрий, конечно, все еще никак не мог смириться с мыслью о гибели своих близких и притом не сомневался, что это еще только цветочки, последствия шока. Ягодки, то есть настоящие переживания, начнутся позже, когда шок пройдет, и будут они куда сильнее… И разумеется, ему сейчас совершенно не хотелось разговаривать со следователем, но Дмитрий понимал, что сделать это необходимо, чем быстрее будет покончено с формальностями, тем лучше. Так что он собрался максимально добросовестно выполнить то, что от него требовалось, закрыл глаза и сосредоточился на воспоминаниях.
До этого момента в его сознании еще не было четкой картины случившегося, воспоминания казались отрывочными и нечеткими — все было словно в тумане. Но теперь Дмитрий постарался максимально сконцентрироваться, чтобы припомнить все детали происшествия на дороге, и это ему удалось — события начали постепенно вырисовываться в памяти, точно фотография, опущенная в проявитель. Ночь, сильный дождь, мешающий хоть что-либо разглядеть в темноте, ухабистая дорога, идиот-водитель в машине, следующей за ними, — в таких условиях только идиот решится пойти на обгон! Дмитрий, с трудом разглядевший свет фар в зеркало заднего вида, вынужден был принять вправо, чтобы пропустить этот автомобиль на узкой дороге. Он съехал на обочину, и, очевидно, его «Форд» заскользил на раскисшей от дождя земле и врезался в столб.
Дима начал рассказывать все это следователю, но вдруг замолчал на полуслове, выудив из туманных недр памяти еще одну подробность. Крайне неприятную подробность: свое самочувствие. Он ведь тогда клевал носом за рулем, почти засыпал… И причиной тому был не дождь, не позднее время и не изменения в атмосферном давлении. А «мерзавчик» коньяка, который Дима выпил за час или два до аварии в придорожном магазине. Он отчетливо вспомнил, как покупал коньяк, еще продавщица была такая толстая-претолстая крашеная блондинка, как пил его, что думал при этом… А потом ехал и чувствовал, как кружится голова, слипаются глаза и рассеяно внимание…
Пораженный страшной догадкой, Дмитрий умолк и нервно сглотнул. Неужели авария — не случайность? И дело не в погоде и не в другом водителе, а в нем самом? В том, что он был нетрезв?
«Так это я во всем виноват! Своими руками собственную дочь и жену на тот свет отправил… — пронеслось у него в голове. — Убил… сам… Кристинку… Надюху… Нет, нет, этого не может быть!»
Но память с садистской настойчивостью теперь обнажила перед ним все мельчайшие подробности того вечера. Жара, страстное желание выпить пива, придорожный магазин с толстой продавщицей, жвачка в сочетании с «Антиполицаем», подозрительное выражение лица Нади, темная дорога с редкими фонарями, мерный убаюкивающий стук капель по капоту, состояние полусна-полубодрствования, сплошная стена дождя перед лобовым стеклом, свет фар сзади, рывок в сторону, удар… Калейдоскоп событий вихрем закрутился перед глазами, и трагическая мозаика складывалась в голове все быстрее.
— Господи, что же я… Как же… — забормотал Дима.
Он не мог подобрать слов, не знал, как быть, что говорить, что делать. Все происходящее казалось дурным сном, кошмаром, который скоро закончится, обязательно должен закончиться… Диме отчаянно не хотелось верить в то, что произошло, но он уже понимал, что именно так все и было. Виноват не водитель, ехавший сзади, а его, Дмитрия, состояние. Он сам! Только он и никто другой.
И снова перед глазами возник знакомый белесый туман, но теперь он вызывал не досаду, а ужас. Хотелось бежать, кричать, колотить руками и ногами по постели — все, что угодно, только чтобы больше не видеть этого кошмарного тумана… Тумана, который — Дима откуда-то это твердо знал — скрывал от него Надю и Кристинку. Мертвых Надю и Кристинку. Погибших из-за него.
— Это я, я во всем виноват! — во весь голос выкрикнул Дмитрий. — Я убил Кристину и Надю!
Молоденький следователь вздрогнул от неожиданности и даже привстал, а Полина тотчас отскочила от окна и метнулась к Диме. Но тот ничего этого не замечал.
— Это я убил их! Убил, убил! — Дмитрий перешел на визг, настолько велики были его отчаяние и ужас перед туманом.
— Успокойтесь! Вы ни в чем не виноваты… — забормотал следователь. — Против вас нет никаких обвинений, никаких улик… Анализы…
Полина уже была рядом, она хотела взять Дмитрия за руку, но он решительно вырвал руку, задел стакан на тумбочке, тот упал, разбился со звоном, вода разлилась по полу:
— Оставьте меня в покое! Нет! Лучше убейте меня! Я все равно не смогу с этим жить!
— Дима, перестань! Успокойся сию же минуту! — Полина боролась с ним, пытаясь уложить в кровать, но Дима не сдавался.
Туман немного отступил, но ужасное открытие давило тяжелым камнем. Впервые за все это время казалось, что физической боли уже нет, но на ее место пришла боль душевная, и это было намного страшнее. Дима толком не осознавал, кто находится рядом с ним, бился в истерике, как одержимый бесами бьется на церковном крыльце.
— Ну что вы застыли?! Позовите сестру, быстро! — приказала Полина совершенно оторопевшему следователю, и тот поспешно метнулся к двери.
— Пустите меня, это я! Я их убил! Я был пьян, я угробил свою семью! — продолжал кричать Дима.
— Хватит! Прекрати немедленно! — Полина говорила громко, но почти без эмоций, профессионализм взял верх над волнением.
В палату вбежала медсестра и два врача-мужчины, у одного из них был в руках шприц. Все еще растерянный молодой следователь остался у двери и молча наблюдал, как медики скрутили больного и, ловко задрав рукав его рубашки, поставили укол. Дмитрий тоже почувствовал, как в вену вонзилась игла, и сознание снова начало уплывать куда-то вдаль. И он уже не слышал усталого голоса Полины, которая говорила, обращаясь к следователю:
— Ну, убедились? Теперь довольны? Я ведь не зря предупреждала, что его еще рано допрашивать! Вам лишь бы поскорее дело в архив сдать и галочку поставить! А видите, какую реакцию это спровоцировало? Представляете, что будет, если об этой вашей непростительной ошибке узнает ваше начальство?
— Но вы же сами сказали… — начал следователь, но так и не закончил фразу, потому что Полина жестом остановила его.
— Хорошо, Александр Александрович, — миролюбиво проговорила она, сбавляя тон. — Я погорячилась. Давайте сделаем с вами так…
* * *
— Дима, ты можешь мне объяснить, что на тебя нашло? С чего ты вдруг начал оговаривать себя? — Полина склонилась над ним, держа его за руку.
Дима попытался отнять руку, но это ему не удалось. Тогда он закрыл глаза и тяжело вздохнул. Ему все еще было не по себе, голова раскалывалась, а очертания предметов в комнате расплывались. Больше всего на свете хотелось снова провалиться в спасительное забытье, но это было невозможно, он проспал столько времени, что сейчас вряд ли сумел бы снова уснуть. Разве что ему дадут лекарство или сделают укол. Обсуждать аварию тем более не было никакого желания, но Дмитрий понимал, что избежать разговора все равно не удастся. Не сейчас — так потом, но они обязательно к нему вернутся.
— Полина, я не оговариваю себя… — пробормотал он, чувствуя, что говорить почему-то очень трудно, язык еле-еле ворочается во рту. — Я действительно виноват.
— С чего ты взял? — голос Полины стал жестким. — Никакой твоей вины в происшедшем не было.
— Но ведь я… Я был пьян. Я выпил коньяк по дороге.
Полина шумно вздохнула.
— Боюсь, я поторопилась с выводами, — проговорила она, словно сама с собой, а не обращаясь к нему. — У тебя все-таки не полностью прояснилось сознание, ты путаешь бред и реальность.
— Бред? — не понял Дмитрий. Он против воли открыл глаза и посмотрел на нее.
— Конечно, бред, — на лице Полины не было и тени сомнения. — Видишь ли, Дима, никакого коньяка ты в дороге не пил. Твой анализ крови идеален, в ней нет ни намека на алкоголь.
Не пил? Дмитрий не мог произнести ни слова от изумления. Но он же прекрасно все помнил… Как захотел пива, когда увидел перебегающих шоссе мальчишек с жестяными банками в руках. Как обдумывал возможность зайти в магазин так, чтобы Надя ни о чем не догадалась. Как в магазине не оказалось пива, и он в последний момент надумал купить «мерзавчик». Помнил толстую молодую продавщицу, отросшие темные корни ее обесцвеченных волос и облупившийся лак на ногтях. Помнил даже вкус того коньяка и «Антиполицая», которым постарался отбить запах алкоголя. Неужели все это действительно привиделось ему в бреду?
Назад: Глава 5 Полина
Дальше: Глава 7 Полина