После укола Дмитрий затих и вскоре уснул, и Полина вздохнула с облегчением. Теперь она могла заняться неотложными делами, а их накопилось немало. Начала она с того, что позвонила знакомому юристу и договорилась, чтобы тот помог ей как можно скорее найти хорошего адвоката. Затем связалась со своим неврологическим центром и сообщила, что через какое-то время туда доставят нового больного, которого она будет вести сама, лично. Ей обещали, что все будет в порядке. Собственно, за это Полина и не беспокоилась. Даже вопрос с бухгалтерией получилось уладить довольно быстро, во всяком случае, предварительно. Договорились, что платить за пребывание Димы в «Лесной поляне» она будет из собственного кармана, но по самой минимальной стоимости.

А вот следующая задача выглядела уже не столь простой. Полине предстоял серьезный разговор с главврачом местной больницы, которого она до этого видела только мельком, но уже составила о нем предварительное мнение и чувствовала, что это достойный противник и стреляный воробей, которого на мякине не проведешь. Тут надо держать ухо востро. Если он хоть что-то заподозрит, могут случиться неприятности.

— Алексей Иванович еще не вернулся с обхода, — недовольным тоном заявила тетка в приемной, по виду — типичная старая грымза. И как он только с ней работает? Нет чтобы нанять на такую должность молоденькую и хорошенькую… Хотя, наверное, жена не разрешает.

— Вы сами сказали подойти к половине девятого, — возразила Полина, которой сейчас совсем не хотелось оставлять Диму слишком надолго. Вдруг он очнется, а ее нет? Неизвестно, что может тогда произойти, учитывая его нынешнее состояние.

— Мало ли что я сказала? Видите — нет Алексея Ивановича. Где я вам его возьму? — Тетка уже, похоже, готова была завестись на пустом месте.

— Хорошо, я подожду, — примирительно ответила Полина.

— В коридоре, — буркнула тетка и снова уткнулась в лежащий перед ней на столе раскрытый журнал. Обложки Полина не видела, но готова была спорить на что угодно, что это издание явно не медицинского содержания.

Она вышла за дверь и опустилась в одно из обшарпанных кресел напротив кабинета. В общем, это даже хорошо, что главврач не сразу оказался на месте. У нее будет время подготовиться к разговору с ним.

До этого момента у Полины в больнице все получалось как-то на удивление легко. Все началось еще в ту первую ночь, когда она сидела в приемном покое и нервно вслушивалась в каждый шорох и каждый стук за дверью, пока дежурный хирург осматривал Диму. Опираясь на собственные знания травматологии, Полина предполагала, что, несмотря на тяжесть, травма головы у Дмитрия не смертельная, и всей душой надеялась, что врач, который работает сейчас с ее любимым мужчиной, окажется хорошим профессионалом и добросовестным человеком. Но так как Полина сама была медиком, то знала не понаслышке, что такое врачебная халатность или некомпетентность и к чему они могут привести. Так что в тот момент ей оставалось только уповать на Бога.

Иногда мимо проходили медсестры, тихо переговариваясь и ворча, что их подняли на ноги и заставляют работать посреди ночи. У Полины, в неврологическом центре «Лесная поляна», такого никогда не могло быть, за подобные разговоры сотрудники тут же вылетели бы с работы, но здесь, в областной больнице, царили совершенно иные порядки.

Прошло больше полутора часов, прежде чем к Полине, наконец, вышел усталый хирург, явно уже пенсионного возраста, и сообщил, что угрозы для жизни Дмитрия нет. Он пока без сознания, у него несколько травм тела средней тяжести и сильное сотрясение мозга, но результаты томографического исследования удовлетворительные, и оперировать его нет никакой необходимости.

— Вы уверены? — переспросила Полина с замиранием сердца.

— Уверен, — кивнул врач. — Я, милая моя, начал работать с травмами еще до того, как вас акушерка в роддоме по попе шлепнула.

Вздохнув, Полина закрыла глаза и мысленно поблагодарила Всевышнего. Больше всего на свете ей хотелось сейчас остаться одной рядом с Димой и в тишине спокойно обдумать все, что будет происходить дальше. Теперь, когда опасность миновала, внешний мир будто снова начал обретать краски. Но расслабляться было рано, наоборот, именно сейчас ситуация требовала от нее активных действий.

Какое счастье, что она догадалась взять с собой деньги и документы! С помощью этих двух весомых аргументов ей без особого труда удалось получить разрешение остаться дежурить около Димы, даже несмотря на то, что он находился в реанимационной палате, куда вообще-то по правилам запрещено допускать посторонних. Ей даже не понадобилось звонить бывшему свекру — козырь, который Полина приберегла в рукаве на крайний случай. Здесь, как и во многих государственных больницах, ощущалась явная нехватка младшего медицинского персонала, и помощи Полины (высококвалифицированного врача, между прочим!) были только рады.

И потянулись долгие, томительные часы ожидания. Несмотря на оптимистичные отзывы врачей, состояние Димы не улучшалось, он все еще был в коме. Первые двое суток Полина провела рядом с ним вообще без сна, потом, чтобы не заработать нервное истощение, стала позволять себе короткий отдых — урывками, всего лишь несколько часов на кушетке в сестринском кабинете, а чаще просто дремала так и сидя на стуле около Диминой койки. Большую часть времени, от обхода до обхода, они с бесчувственным Димой были совершенно одни, и тишина в палате порой казалась просто невыносимой. Тут не было даже радио. Полина пыталась читать какие-то истрепанные женские романчики в дешевых обложках, которые дали ей медсестры, но это было еще скучнее, чем сидеть вовсе без дела. И чаще всего она коротала время за тем, что разговаривала с Димой. В смутной надежде, что он может услышать ее, она вспоминала прошлое и рассказывала ему о том замечательном будущем, которое ожидало их за стенами больницы после его выздоровления. Их обоих, потому что с этой минуты Полина уже не сомневалась — теперь они будут вдвоем. Страшная авария, которую они пережили, скрепила их навсегда.

Конечно, Полина хорошо помнила, что Дима женат. Что его жена пострадала в той же аварии и лежит теперь здесь же, в этой же больнице. И что Дима с Надеждой потеряли дочь, а, по слухам, совместное горе очень часто сближает людей… Но все равно откуда-то Полина уже знала, что Надежда больше не будет помехой ее счастью. Она постоянно справлялась о состоянии Нади, узнавала, что ей с каждым днем все лучше, и готовилась к встрече, к серьезному разговору и, скорее всего, к борьбе. К борьбе, из которой она, Полина, однозначно должна была выйти победительницей.

Однако батальным сценам, которые она чуть ли не поминутно разыгрывала в своем воображении, не суждено было состояться. Через несколько дней пришло сообщение о смерти Нади — неожиданная, шокирующая, абсурдная в своей нелепости страшная новость, но она обрадовала Полину. Та восприняла ее как знак свыше. Вся череда событий — пусть совершенно ужасных событий — могла означать только одно: Провидение было на ее стороне. С тех пор как завертелась вся эта карусель, Полина часто вспоминала любимую фразу подруги Наташи: «Все, что Бог ни делает, делает к лучшему, но худшим из возможных способов»…

— Вы ко мне? — прервал ее размышления мужской голос. У высокого и тощего главврача были слишком длинные для человека его профессии борода и волосы, что придавало ему сходство то ли с православным священником, то ли с престарелым хиппи. — Заходите.

Демонстративно игнорируя грымзу, Полина прошла за ним в кабинет и опустилась в предложенное кресло.

— Я хотела бы забрать у вас своего друга, — с места в карьер начала она. — В самое ближайшее время, чтобы продолжить его лечение в специализированном неврологическом центре.

— Могу я поинтересоваться, чем вызвана такая спешка? — Алексей Иванович поднял на нее взгляд ярко-голубых глаз, которые, несмотря на его зрелый возраст, были полны интереса к жизни.

— Физическое состояние Дмитрия стабилизировалось, угроз ухудшения нет, — отвечала Полина. — Что же касается состояния психического, то я, как специалист, с уверенностью могу утверждать, что оно внушает опасения. Ему срочно необходима квалифицированная помощь.

— Вы думаете? — нахмурился собеседник. — Насколько я знаю, наш невропатолог недавно осматривала его и нашла состояние удовлетворительным. Учитывая ситуацию, разумеется.

— Вот именно, что «учитывая ситуацию», — невесело усмехнулась Полина. Она не стала делиться с ним мнением, сложившимся у нее о местной невропатологше, мерзкой тетке со столь же мерзкой фамилией Скырган, которой с ее кондовым подходом впору было работать в тюрьме, а не в больнице. — Трудно поверить, что кто-то будет в удовлетворительном состоянии после того, как ему сообщили о смерти близких. На самом деле я планировала держать Дмитрия в неведении как можно дольше — для его же пользы. Но перед встречей со следователем пришлось все ему рассказать. И, думаю, мне не нужно объяснять вам, какой эффект это произвело. И если сейчас не ограничиваться поверхностным исследованием, а провести повторную диагностику, она наверняка покажет множество отклонений, включая существенные нарушения как сердечных, так и мозговых ритмов… Но я, с вашего позволения, занялась бы этим уже у себя в центре, где имеется современное оборудование.

— В принципе, я не против этого, — кивнул собеседник. — Более того, всячески приветствую возможность оказать пациенту помощь на более высоком уровне, чем делаем это мы. Так что оформляйте документы и, как только лечащий врач даст добро, можете выдвигаться.

— Спасибо, Алексей Иванович, — поблагодарила Полина. — Но, к сожалению, только вашего согласия для этого мало. Мне необходимо еще получить «добро» от следователя.

— Ну, тут уж я вам, к сожалению, не помощник, — развел руки главврач.

— Конечно, я и не прошу вашего содействия, — отвечала она. — Я решила побеспокоить вас совсем по другому поводу. Дело в том, что я вынуждена буду на некоторое время уехать в Челябинск. Я постараюсь обернуться как можно скорее и по возвращении сразу заберу Дмитрия в свой неврологический центр. Но мне тревожно оставлять его в таком состоянии. Эта беседа со следователем произошла так не вовремя… И совершенно выбила Дмитрия из колеи. Поэтому я и набралась смелости попросить вас лично проследить за тем, чтобы в мое отсутствие все было в порядке. Можно мне надеяться на вас, Алексей Иванович? А я в долгу не останусь, поверьте, я умею быть благодарной.

— Жарко как… — пожилой мужчина встал из-за стола, прошел мимо нее к небольшому старенькому холодильнику, открыл его, достал оттуда бутылку воды и сделал медленный глоток, краем глаза поглядывая на посетительницу.

«Господи, ну что ж он так тянет? — Полина уже начинала терять терпение. — Вот сейчас как скажет: «Вы думаете, что у меня нет других забот, кроме как возиться с вашим любовником?» И что тогда делать? Как оставить Диму на растерзание этой ужасной Скырган?»

Но, к ее великой радости, доктор сказал совсем другое:

— Хорошо. Я постараюсь помочь вам.

Это обещание вселило надежду в Полину. Момент для отъезда сейчас и впрямь был совсем не подходящий, состояние Дмитрия внушало серьезные опасения. После встречи со следователем он постоянно был на грани нервного срыва, и тот курс лечения, который ему прописала Скырган, Полина сочла не просто малоэффективным, но и в корне неправильным, и однозначно решила, что они ни за что не будут его придерживаться. Ей хотелось побыстрее вернуть любимого человека к жизни, а не вогнать его в состояние отупения, которое неизбежно последовало бы, если б он начал принимать препараты, рекомендованные Скырган, да еще в таких лошадиных дозах.

С того момента как Дима пришел в себя, Полина уже понемногу сама давала ему препараты, которые считала нужными, сама покупая их в аптеке. И сейчас ей удалось договориться с медсестрами, чтобы они продолжали тот же курс лечения и без нее. Девочки соблазнились предложенной оплатой, но при этом обе стороны понимали, что очень рискуют.

Однако не ехать она не могла. Несмотря на отсутствие отягчающих обстоятельств — анализы Дмитрия и Полины, не выявившие наличия алкоголя в крови, показания Полины и даже показания Надежды, которые следователь успел снять до ее смерти, шанс, что решение суда все же не будет благоприятным для Димы, все еще был слишком велик. Необходимо было активно похлопотать, задействовав все связи, и делать это надо было срочно, а такие вопросы по телефону, увы, не решаются.

Уже практически не верилось, что когда-нибудь она сможет вернуться домой, наконец-то нормально помыться, а не споласкиваться наспех в больничном душе, облачиться в собственные одежду и белье, а не в то второпях купленное на базарчике за углом тряпье, которое она таскала на себе все эти долгие дни, и уснуть, в конце концов, на любимой кровати, широкой и удобной — а не на узкой и жесткой больничной кушетке. Впрочем, совсем еще недавно Полина даже не замечала всех этих неудобств, настолько сильна была тревога за Диму. Позже, думая обо всем этом, Полина невольно сравнивала себя с женами декабристов, которые бросили все и отправились вслед за сосланными на каторгу мужьями.

Отдохнуть Полина не успела, расслабляться пока было некогда. Но зато она переделала кучу дел, самыми важными из которых было решение юридических вопросов. Ей удалось встретиться с адвокатом, который согласился заняться аварией и объяснил, что первым шагом на этом пути должно стать, как это называется у законников, ходатайство об изменении территориальной подсудности уголовного дела. Если вопрос будет рассматриваться здесь, в Челябинске, по месту жительства Димы и Полины, а не по месту аварии, им будет уже намного проще.

Отсутствовала Полина всего трое суток, но и этого оказалось достаточно. Приехав, она застала Диму в таком виде, что просто ахнула — его закололи транквилизаторами чуть ли не до состояния овоща. Одна из медсестер все-таки не решилась ослушаться Скырган — и результат получился плачевным. Конечно, Полина подняла шум, грозила, призывала на голову невропатологши всевозможные кары и клятвенно обещала ее засудить за полнейший непрофессионализм, — однако поделать было уже ничего нельзя. Дима, как это обычно бывает при подобном лечении, впал в апатию, сделался вялым, заторможенным, безразличным ко всему, и оставалось только ждать, пока его состояние нормализуется.

Как назло, время тянулось невыносимо медленно, как это обычно бывает всегда, когда чего-то ждешь. К счастью, по крайней мере, физически Дима продолжал поправляться и крепнуть прямо на глазах. Уже через несколько дней его перевели в обычную палату, он начал вставать и вскоре уже осторожно ходил, сначала с помощью Полины, а потом и один. Швы на голове зарастали хорошо, бинты сняли, так как необходимости в повязках уже не было. Словом, с точки зрения соматики никаких осложнений и негативных последствий аварии не наблюдалось. Хоть на этом спасибо. Но все равно, когда, наконец, настал долгожданный день отъезда, у Полины уже почти не осталось сил.

Возвращались они поездом — Полина сочла этот вариант наиболее приемлемым. Самолетом, возможно, было бы быстрее, хотя тоже не факт, пока доберешься до аэропорта, пока дождешься рейса, пока доедешь из Баландино до «Лесной поляны»… А проделать весь этот путь по шоссе для Дмитрия было бы утомительно. Полина и так опасалась, что ощущения, связанные с поездкой в автомобиле, могут спровоцировать у Димы нежелательные реакции, но вроде бы обошлось. Несмотря на все усилия Полины, он все еще был настолько заторможен, что почти не реагировал на происходящее, послушно выполнял то, что от него требовалось, если к нему обращались, отвечал односложно, но сам ни разу за всю дорогу не заговорил с ней.

— Ничего, это скоро пройдет! — повторяла Полина, сама не зная, кого больше утешает — себя или его. — Вот вернемся домой, и там я уже сама возьмусь за твое лечение…

Дима ничего не отвечал, только молча смотрел в окно машины, и она не была уверена, что он видит за стеклом сменяющийся пейзаж.

— Что-что ты сделала?! — опешила Наташа.

— А как, по-твоему, я должна была поступить? — пожала плечами Полина.

Она была на работе уже второй день, но поговорить с подругой и рассказать обо всем, что произошло с момента их последней встречи, удалось только сейчас. Весь вчерашний день Полина провела рядом с Дмитрием, занимаясь его адаптацией. — Допустить, чтобы к милиционерам попали настоящие анализы Димы? С превышающей все допустимые нормы долей алкоголя? Как в том анекдоте, «в вашем спирте крови не обнаружено»? Конечно, я сделала все, чтобы его спасти. И добилась своего. Тем более что это было не так уж сложно. У них в больнице такой бардак творится, там не то что пробирки или заключения можно подменить, там можно коноплю посреди коридора выращивать, и никто ничего не заметит…

Сама Полина давно не испытывала никакого беспокойства из-за своего поступка. Она уже почти не сомневалась, что все обошлось, ей удалось обмануть следствие, и дело разрешится в их пользу. Однако Наталья, потрясенная ее рассказом, никак не могла с ней согласиться.

— Полинка, ты вообще в своем уме? — ахала она, всплескивая полными руками. — Это же подлог, нарушение закона! Да ты хоть соображаешь, что будет, если кто-то узнает!

— А кто и откуда узнает? — Полина пристально поглядела на собеседницу, Наташа смутилась под ее взглядом и отвела глаза. — Ты же не пойдешь сейчас на Площадь Революции, не встанешь посередине и не начнешь кричать об этом на весь город. В больнице точно ничего не заметили, это я могу гарантировать. А следователь, судя по всему, скушал дезинформацию, как миленький.

— Все равно… — Наташа покачала головой. — Я, конечно, понимаю, твое отношение к Дмитрию… Когда любишь человека, ради него можно пойти на многое. Но с точки зрения Уголовного кодекса все равно получается, что ты покрываешь преступника. И ты не можешь этого не осознавать.

— Конечно, я это осознаю, — жестко отвечала Полина. — Но я осознаю также, что авария уже произошла, и вернуть назад ничего нельзя. И кому станет лучше оттого, что Дмитрия осудят и отправят на зону? Уж не ему точно. И не мне. Да и его покойные жена и дочь вряд ли хотели бы, чтоб он оказался в тюрьме, пусть даже он и был причиной их смерти.

— Все это, конечно, так… — пробормотала Наташа. И добавила, помолчав:

— Но я боюсь за тебя… Ты мне не чужая, мы столько лет дружим, что стали уже почти как сестры. А что, если твой поступок все-таки выйдет наружу? Что, если следователь до всего докопается?

— Ты, Наташка, слишком увлекаешься своими детективами, — усмехнулась Полина. — А в жизни все не так, как в книгах и кино. Большинство тайн так никогда и не бывают открыты.

— Дай-то Бог, — вздохнула в ответ Наталья.

Отвечать подруге Полина не стала. Вообще-то имелась еще одна тема, которую ей хотелось бы обсудить с кем-то, но для разговора об этом с Наташкой время явно еще не настало. А, может, оно и вовсе не настанет никогда…

Дело в том, что Полина разработала для Дмитрия специальный курс лечения. Очень специальный, если можно так выразиться, поскольку это была оригинальная и новаторская авторская методика, не имевшая мировых аналогов. То есть, разумеется, по отдельности все эти методы давно практиковались, но использовать их в сочетании пока еще никто не пробовал. Тем более с такой задачей, как у Полины, которая, если выражаться понятным обычному человеку, а не профессиональному психиатру, языком, собралась перепрограммировать сознание своего любимого человека.

Прежде всего, ей хотелось навсегда избавить Диму от чувства вины за смерть близких. Она понимала, насколько тяжело жить с подобным грузом на душе, и решила сделать все возможное, чтобы ее любимому не нужно было всю оставшуюся жизнь мучиться угрызениями совести. А путь к этой цели был только один — внушить ему, что его собственные воспоминания об аварии и особенно о том, что ей предшествовало, не имеют ничего общего с реальностью. Это лишь часть последующего бреда, вызванного черепно-мозговой травмой, не более. Плюс — плод его воображения, поскольку он, стремясь преодолеть последствия амнезии, но еще не полностью восстановившись после аварии, попытался восполнить пробелы в памяти. И вышло это не совсем удачно. Так часто бывает, когда человек, переживая трагедию, сам у себя вызывает незаслуженное чувство вины — и кому как не Дмитрию, опытному психиатру, об этом не знать.

Ну и, конечно, что греха таить, Полина преследовала и еще одну, в общем-то, корыстную цель. Ей хотелось, чтобы вместе с травмирующими мыслями об аварии из памяти Димы по возможности стерлись и другие воспоминания о семье. И вместо того чтобы горевать о прошлом, он стал бы жить настоящим и будущим. Начать новую жизнь. Жизнь с ней. Не то чтобы совсем с чистого листа, но, скажем так, без лишнего балласта. И уж тем более без груза ненужных переживаний, которые могли повиснуть на нем, точно камень на шее, и запросто утянуть на дно.

Как ученый, Полина занималась именно влиянием на память разного рода воздействий во время психиатрического лечения — как химических средств, так и нелекарственных методов. В разработанной ею специально для Дмитрия схеме она делала основной акцент на психотерапевтические методики, но и роль лекарственного воздействия в ней также была очень важна. Будучи опытным врачом, Полина осознавала всю опасность своей задумки и старалась быть начеку вдвойне и даже втройне, поскольку малейшая ее ошибка могла стать фатальной. На свой страх и риск, не посоветовавшись ни с кем, она прописала своему пациенту препараты, которые должны были со временем полностью убрать из памяти Димы львиную долю негативных воспоминаний. И постоянно держала руку на пульсе, отслеживая малейшие изменения в состоянии Дмитрия, панически боясь упустить какой-нибудь важный сигнал, который на первый взгляд мог показаться пустяком, а на самом деле оказался бы симптомом чего-то необратимого.

В ее отчетах и прочей рабочей документации, разумеется, не было и намека на истинную цель лечения. Официально Дмитрий Щеголев проходил курс реабилитации после черепно-мозговой травмы вследствие аварии и стресса, вызванного гибелью семьи, плюс лечился от алкогольной зависимости, которая, что греха таить, у него действительно присутствовала. Единственным человеком, кого Полина посвятила в свои истинные планы, и то не полностью, была Наташа. Но реакция подруги была весьма противоречивой. С одной стороны, Наталья была согласна с намерением Полины помочь любимому человеку. Но с другой стороны, она очень боялась возможных последствий. Помимо нравоучительных и банальных в своей очевидности тирад в стиле «Ах, человеческая психика — такая хрупкая вещь, а первая заповедь врача — не навреди!», Наташа постоянно уповала на то, что воспоминания, наравне с мыслями и эмоциями — это нечто вроде личной собственности человека, и покушаться на них неэтично.

Первое время Полина прислушивалась к ее словам, но все-таки не сочла их настолько убедительными, чтобы изменить свою позицию. Затем она стала пропускать Наташины речи мимо ушей, а потом и вовсе раз и навсегда пресекла эти разговоры. И под конец задумалась о том, что их дружба с Наташей, скорее всего, уже катится к закату. Что неудивительно — практически любые отношения со временем себя изживают. Люди меняются, и не всегда в лучшую сторону. Наташка, например, с годами стала еще прямолинейней, чем в юности.

А вот изменения, происходящие с Дмитрием, радовали Полину значительно больше. Заторможенность, ригидность нервных процессов и прочие неприятные последствия курса успокоительных препаратов, которые Дима вынужденно принимал в больнице, со временем стали проходить, хотя и не так быстро, как хотелось Полине. Но все-таки к ней постепенно возвращался ее прежний Дима. И, что делало ее особенно счастливой — Дима, почти не обремененный чувством вины и негативными переживаниями. Похоже, ее задумка все-таки удалась.