Книга: Эдельвейсы для Евы
Назад: Глава 9 Собаке собачья смерть
Дальше: Глава 11 Ежиха по имени Жанна, или Как утешить безутешную вдову

Глава 10
Виктория. Сильней любви в природе нет начала

После просмотра второй кассеты и спешного отъезда Германа Виктория опять прилегла и снова попыталась уснуть, но у нее ничего не вышло. В окно светило радостное майское солнце, и на душе у нее тоже было светло. Шесть дней, проведенных в разлуке с Игорем (пока она ездила на Украину, он навестил мать в деревне под Санкт-Петербургом), показались вечностью. Но сегодня он уже возвращался – а это значило, что вечером, ну, в крайнем случае завтра днем они обязательно увидятся. И Вика была счастлива. Она верила, что и у Германа тоже все будет хорошо – он съездит в Германию, получит наследство, отдаст деньги и снова обретет дочь. И тогда оба они – и брат и сестра обретут то, к чему сейчас стремятся. «Герман будет с дочкой, а я буду с Игорем! – сказала она себе. – Так должно быть по справедливости. Мы оба заслужили счастье».
Как же не везло ей до Игоря с мужчинами, боже, как не везло! А она, Вика, ведь была очень увлекающейся натурой. Сколько себя помнила, мечтала о любви, тайком от матери читала по ночам Бальзака, Золя и Мопассана, сочиняла в своем воображении упоительные романы, где главной героиней была она сама. Лет с двенадцати все ее существо жило каким-то неясным смутным томлением. Вика сама не знала, чего хотела и о чем грезила, чувствовала только, что это что-то необыкновенное, чудесное и манящее… Но не смела поделиться своими переживаниями ни с кем – кроме Берты. Лишь одна Берта понимала ее, без оскорбительной улыбки выслушивала ее туманные фантазии, отвечала на наивные вопросы, что-то уточняла, объясняла, рассказывала. После разговоров со старшей подругой Вика с удвоенным рвением выискивала в книгах места, где говорилось про «это», читать и перечитывать которые было очень любопытно и немного стыдно.
Мать, Мария Львовна, всегда была до ханжества строга во всем, что касалось вопросов пола. Любимым словом ее было «неприлично». Неприлично было сказать, что хочешь в туалет, неприлично было носить юбку выше колен, неприлично было даже смотреть в кино на целующуюся пару.
Однажды, когда Берта была уже месяце на шестом, Мария Львовна с дочкой разбирали одежду Вики, чтобы посмотреть, что еще годится, а от чего уже надо избавляться.
– Мама! – сказала тогда Вика. – Давай отдадим это платье Берте. Мне оно велико, а ей будет как раз, она же беременна.
Лицо Марии Львовны покрылось красными пятнами.
– Не смей произносить такие слова! – закричала она. – Это неприлично для девушки.
С мальчиками Вика почти не общалась, более того, боялась и сторонилась их. Долгие годы все люди мужского пола казались ей какими-то особенными, словно инопланетными, существами. Оттого, наверное, и влюблялась она не в одноклассников, а в киноактеров, певцов, даже в литературных героев и персонажей, изображенных на картинах. Самым земным из объектов ее привязанности был военрук в школе, потому что он был похож на отца. Чувство это длилось дольше других, почти год, и о нем никто не знал – ни одна живая душа.
После признания Берты Вика со страшными предосторожностями взяла из отцовского кабинета медицинскую энциклопедию и ночью, прячась под одеялом, прочла все более или менее подходящие статьи. Поняла далеко не все, но в сочетании с рассказами Берты почерпнутые из энциклопедии сведения дали ей хоть какие-то теоретические знания. Практических же у нее не было очень долго. Ни в старших классах, ни на первых курсах консерватории у нее еще не случилось ни одного романа. Да что там романа, легкого флирта, простого ухаживания, самого невинного дружеского общения с юношей – и того не бывало.
Долго искать причины этому не приходилось – их было более чем достаточно. Во-первых, Вика сильно отличалась от своих сверстниц, причем отличалась явно невыгодно. Без косметики, с волосами, убранными в нелепый пучок, который ее старил, в мешковатых невзрачных костюмах, она была «серой мышью» или «синим чулком», кому какое название больше нравится, – а такой тип женщин отнюдь не привлекает внимание противоположного пола. Во-вторых, знакомиться ей было, собственно, и негде – она не ходила никуда, кроме занятий, не бывала ни на вечеринках, ни в парках, ни на загородных прогулках. А в-третьих, Вика сама как огня боялась мужчин. Стоило кому-то из них заговорить с ней, она смущалась, краснела как свекла или, еще того хуже, принималась глупо хихикать. Вспоминать об этом ей до сих пор было стыдно.
Но вот Вике минул двадцать один год, а через некоторое время был сдан последний экзамен летней сессии на четвертом курсе. Дома по этому случаю устроили праздник. Бася подала закуски, родители чокнулись бокалами, Вике тоже разрешили выпить немного шампанского, что случалось только по большим праздникам.
– Ну вот, ты уже совсем большая, перешла на пятый курс, – заявила Мария Львовна, улыбаясь дочери. – Пора уже и о замужестве подумать, правда, Валера?
Генерал чуть не поперхнулся икрой.
– У тебя есть кто-то на примете, дочка? – удивился он.
Вика, сама удивленная не меньше отца, хотела сказать что-то вроде: «Нет, папа!» – но не успела. Мария Львовна ответила за нее:
– Конечно, нет. Ей некогда заниматься глупостями, она отличница, идет на красный диплом. Я говорю, что это нам с тобой надо подумать о замужестве дочери, как ты считаешь?
– Мне казалось, что такие вещи человек должен решать сам, – осторожно проговорил генерал, накладывая себе на тарелку заливное.
– Ну вот еще! – возразила Мария Львовна. – У нее нет никакого опыта, знания жизни… Ты же не хочешь, чтобы она связалась с каким-нибудь проходимцем? Мы сами должны устроить ее судьбу.
Вскоре выяснилось, что мать не на шутку увлеклась этой затеей.
– Девочка будет солисткой оркестра, – вслух размышляла Мария Львовна. – Значит, ей нужен человек не из мира искусства. Две творческие единицы в доме – это хаос. Нужно будет поискать в министерской среде.
Она так и говорила – единицы. Генерал только хмыкал, Вика краснела. Ее навеянные поэзией Серебряного века мечты о пылком объяснении в освещенной луной беседке, жарких поцелуях в плывущей по заросшему кувшинками пруду лодке и страстных объятиях на кружевных простынях плохо сочетались с понятиями «среда» и «единицы».
Мать перебирала кандидатуры, Вика чувствовала себя в ситуации, многократно описанной в классической литературе. С одной стороны, «душа ждала кого-нибудь», с другой – она слишком хорошо знала мать и совсем не была уверена в том, что ей выберут что-то подходящее. Так и случилось. В один прекрасный день, придя после занятий домой, она поняла – в доме что-то происходит. У Баси, встретившей ее в передней, чтобы стряхнуть снег с шубы и шапки, были поджаты губы – верный признак того, что она недовольна чем-то, но сдерживается. На вешалке Вика увидела незнакомое мужское пальто – драповое и явно дорогое.
– У нас гости? – почему-то шепотом спросила Вика.
– Жених, – так же шепотом отвечала Бася.
– Чей жених? – растерялась Вика.
– Твой.
Из столовой доносились два голоса: привычный – Марии Львовны и незнакомый, высокий и несколько манерный – мужской.
– А где папа?
– Сбежал, – фыркнула Бася и отправилась на кухню.
Еле живая от волнения, на негнущихся ногах, Вика вошла в столовую. Мария Львовна, нарядная, улыбающаяся поспешила ей навстречу.
– А вот и дочка! Виктория, знакомься, – представила она дочери молодого человека. – Это Аркадий, сын Егора Яковлевича.
Вика, наконец, решилась поднять взгляд. Лучше бы она этого не делала! Аркадий оказался сутулым, с уже наметившимся брюшком – а ведь ему наверняка еще тридцати не было! – и близко посаженными бегающими глазками. Боже ты мой!
– Очень приятно, – с трудом выдавила из себя Виктория. Кто такой Егор Яковлевич, она и понятия не имела.
– Аналогично, – певуче протянул «жених», оглядывая курнышовские хоромы, картины на стенах, богемское стекло в витринах, россыпь фарфоровых статуэток, а заодно и генеральскую дочку.
– Виктория, ты ведь не устала? Ты сыграешь нам мое любимое капричиозо Сен-Санса? Аркадий без ума от классической музыки, правда, Аркадий?
Аркадий торопливо закивал.
Вика со вздохом потянулась к скрипке. Она играла на ней сегодня много часов подряд и сейчас с куда большим удовольствием села бы за стол, выпила горячего чаю и поела бы душистых Басиных пирогов. Но объяснять все это матери было бесполезно.
– По-моему, очень милый молодой человек! – заявила Мария Львовна, когда Бася закрыла за Аркадием дверь квартиры. – А ты что скажешь?
– М-м-м… – промычала Вика.
– Что? Не слышу. Ты что, хочешь сказать, что он тебе не понравился?
– Нет, что ты, мама! Ты права – очень милый молодой человек.
Через три месяца в купольном зале ресторана «Прага» сыграли скромную свадьбу на пятьдесят человек. Вика была как во сне, ничего не видела и не слышала, с волнением и страхом ожидая того, что произойдет, когда они вернутся домой. До этого их отношения ограничивались совместными прогулками под руку да единственным поцелуем, состоявшимся в день «помолвки», как назвала Мария Львовна тот факт, что они подали заявление в загс. Тогда мокрые губы жениха мазнули Вику по губам, и это ей совсем не понравилось. Она украдкой вытерла рот тыльной стороной ладони и спросила себя – неужели это и есть то самое волшебство, которое воспевают поэты, сладкая печать любви, лепесток алой розы и так далее? Не может быть! Наверное, она просто не распробовала…
Когда черная «Чайка» привезла молодых на улицу Герцена, Аркадий был уже изрядно навеселе. Им открыла Бася, с сочувствием поглядела на Вику, тихонько перекрестила ее и закрыла за ними дверь комнаты Виктории, которая отныне становилась спальней молодоженов. Едва они остались вдвоем, Аркадий принялся ее обнимать:
– Ну, женушка, ну наконец-то мы одни…
Его неловкие пальцы мяли платье и фату, безуспешно пытались расстегнуть крючки. Вика отстранилась:
– Подождите… Подожди, я сама.
– Давай, – с облегчением согласился новоиспеченный супруг. Он быстро скинул пиджак, стянул галстук и начал стаскивать брюки. У него были очень белые ноги, все покрытые рыжеватым пухом. Вику передернуло от отвращения. Она схватила с подушки кружевную ночную рубашку и ретировалась к двери:
– Я пойду в ванную…
В коридоре встретилась Бася (родители оставались еще в ресторане с гостями). Вика упала ей на грудь и разрыдалась:
– Басенька, милая, ну зачем?.. Ну почему…
И домработница гладила ее по волосам и тихо утешала:
– Ничего, моя девочка, ничего… Все будет хорошо. Поверь мне, это далеко не самое страшное…
От матери Вика никогда в жизни не видела такой ласки, не слышала таких слов…
С Басиной помощью она сменила подвенечный наряд на целомудренный шелковый халатик. Вика старалась переодеваться как можно дольше, чтобы отдалить так пугающий ее миг. Но в конце концов больше тянуть уже было нельзя. Замирая от ужаса, Вика вошла в спальню. Аркадий, совершенно голый, лежал поверх одеяла.
– Ну, женушка, ну иди же ко мне, я заждался…
Молодая супруга торопливо погасила свет.
Ту первую ночь Вика до сих пор вспоминала с ужасом. Было стыдно, больно и отвратительно. И если физическая боль со временем стала утихать и где-то недели через две (первое время они занимались этим каждую ночь) совсем прошла, то стыд и отвращение только усиливались. Каждый раз, когда муж приставал к ней с ласками (их у него было только две – поцелуй в губы и собственно половой акт), Вика стискивала зубы и принималась считать про себя до пятисот – дольше ее мучения, к счастью, никогда не продолжались.
Впрочем, недолго продолжалось и ее замужество. Расписались они в самом конце апреля, а уже в середине августа молодой муж был с позором выгнан из генеральского дома.
Бася, целыми днями смахивающая пыль с трофейных богатств генерала, спросила как-то у хозяйки, Марии Львовны, куда это подевалась медная всадница с копьем да настольные часы с Орфеем. Произвели смотр и обнаружили пропажу еще одной статуэтки, полудюжины серебряных ложек, нескольких колец и браслета с рубинами. Мария Львовна была в шоке. На Басю она не подумала. У генерала в доме бывало немало всякого народу, но чтоб их такие солидные друзья воровали… А тут под вечер пришел генерал и, как в плохой комедии, сообщил, что только что заезжал с друзьями в комиссионку на Кузнецком купить для генерала Пташука к его юбилею саблю, а на витрине красуется знакомая всадница с копьем.
– А меня еврей во Львове в сорок пятом уверял, что она такая одна на весь мир, мол, сам мастер отливал.
Бася с хозяйкой переглянулись.
– Ты машину уже отпустил? – нервно спросила Мария Львовна.
– Отпустил, – генерал стал расстегивать китель.
– Вызови снова, – голос у супруги был командирский.
– Зачем? – удивился генерал.
– Затем, что в комиссионке стоит наша всадница! – Мария Львовна была в бешенстве.
– Успокойся, – генерал аккуратно повесил китель на плечики. – Комиссионка все равно уже закрыта, мы ее сами с боем взяли. А почему это ты решила, – при этом он бросил взгляд на застекленные витрины, – что это наша всадница?
– Да потому, что наша – ускакала. – Мария Львовна в изнеможении села на кресло.
– Как ускакала? – не понял генерал.
– Ну пропала, про-па-ла.
– Ты уверена? – До генерала стал доходить истинный смысл происшествия: в доме завелись воры.
На следующее утро, еще до открытия комиссионки, Мария Львовна стояла у ее дверей. В квитанции, выписанной на всадницу, была черным по белому написана фамилия сдавшего статуэтку. Это был Аркадий, сын Егора Яковлевича. Дальнейшее разбирательство, уже дома, прояснило ситуацию до конца: Аркадий играл в карты. Конечно, на деньги. Долги надо было отдавать, а долгов было много. Всадница была возвращена на место, Аркадию указали на дверь. А Вика только вздохнула с облегчением. И пока мать искала ей нового мужа, она в очередной раз влюбилась. Но теперь не в киноактера и не в портрет кисти Ван Дейка, а во вполне реального человека, тромбониста из их оркестра – Мария Львовна добилась для дочери после консерватории распределения в Большой театр.
Жизнь Вики засверкала новыми красками, знакомые изумлялись происшедшим с ней переменам. Она похорошела, разрумянилась, глаза ее светились.
Однажды утром Бася услышала, как девушка, одеваясь в своей комнате, напевает песню из культового фильма «Возраст любви»:
Если ты в глаза мне глянешь,
И тревожно мне, и сладко,
Если ты вздохнешь украдкой,
Мне печаль твоя видна,
Если, мне целуя руку,
Ты шепнешь одно лишь слово,
Жизнь отдам и не спрошу я,
Для чего тебе она…

– Да ты никак влюбилась, Вика! – с нежностью сказала Бася.
Вместо ответа генеральская дочка лишь потерлась щекой о ее ладонь.
Бася вздохнула.
– Дай тебе Господь счастья, девочка… Вот только знаешь что… От Марии Львовны глаза прячь. Мало ли…
Наученной горьким опытом Вике первое время удавалось скрывать свои чувства от матери. А скрывать было что – однажды после репетиции тромбонист, слегка смущаясь, сказал, что у него есть лишний билет на Таганку и если она, Виктория, завтра свободна, то он был бы счастлив пригласить ее на спектакль «Жизнь Галилея». Вика летала, как на крыльях. Тромбонист, его звали Володей, был сиротой и жил в крохотной, но отдельной квартирке в Черемушках. На ночь Вика, конечно, оставаться у него не могла – из-за матери, да и отец тогда еще был жив, – но днем они иногда встречались там, и Вика уговаривала себя, что с ним все не так, как с Аркадием, что близость с Володей дарит ей истинное наслаждение – но ей все еще было стыдно и неловко в постели, все время казалось, что за спиной стоит мать со своим вечным «неприлично».
Их роман длился полгода, и Вика все ждала, когда же он сделает ей предложение, тогда она познакомит его с родителями. А он все молчал и молчал. Потом встречи стали реже, Володя постоянно был занят – то какие-то родственники просили перевезти мебель, то из Костромы приезжала тетка, и надо было поводить ее по магазинам… Она сначала верила его объяснениям, потом начала подозревать, нервничала, плакала, стала устраивать ему сцены ревности. А однажды, проходя по улице Горького, Вика увидела его в кафе «Космос» вместе с весело хохочущей женщиной. По всему было видно, что им вдвоем хорошо. Виктория так и застыла у зеркального окна-витрины и глядела на парочку до тех пор, пока Володя случайно не поднял голову и не встретился с ней взглядом. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом тромбонист придвинулся к своей спутнице и больше уже не поворачивался.
Поздно вечером Виктория приехала в Черемушки и долго звонила в дверь, но ей никто не открыл. А на следующий день во время утреннего спектакля Володя избегал ее и старательно смотрел в другую сторону. В антракте она сама подошла к нему и тихо сказала:
– Нам надо поговорить. Давай сходим куда-нибудь, у нас же сегодня свободный вечер.
– Я не могу, – виновато улыбнулся он.
– Почему? – спросила она, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слезы.
Он молчал и все время вытирал носовым платком лоб.
– Я буду сегодня занят, – наконец выдавил он из себя.
– Чем? – Голос у нее задрожал.
– Виктория, – тромбонист набрал побольше воздуха в легкие, – нам не надо больше встречаться.
Она смотрела на него широко открытыми глазами. Слез не было – они застыли на подходе.
– Извини меня, я должен был тебе это раньше сказать. Но я не решался. Прости. Я полюбил другую.
Виктория на следующий же день ушла из оркестра Большого театра, потому что не могла видеть рядом того, кого любила и до кого не могла даже дотронуться. Дома ее поступок наделал большой переполох. Но еще большее потрясение ждало Марию Львовну, когда она узнала, что ее дочь беременна. Она бросилась выяснять: кто? И тромбонист был приглашен в генеральский дом для серьезного разговора. Виктория не знала об этом решении матери, и, когда вечером пришла домой и сквозь приоткрытую дверь в гостиной увидела знакомую туфлю на тонкой ноге тромбониста, стыд за мать заставил ее бежать во двор. Там она и дождалась того, чьего ребенка носила под сердцем.
– Виктория, – тихо сказал он, – что же ты мне ничего не сказала?
– О чем?
– Ты знаешь, о чем.
– И ты бы меня сразу обратно полюбил? Да?
Он молчал. Потом круто развернулся и зашагал к метро. Больше они никогда не виделись.
Через три дня Мария Львовна, предварительно переговорив с нужными людьми, отвела Викторию в больницу.
– Ни о чем не думай, – говорила она дочери. – Ты начнешь жизнь с чистого листа.
Чистые листы потом еще были, и не раз. Виктория влюблялась, каждый раз пылко, страстно, очертя голову, словно в омут бросалась. На каждого она обрушивала целый шквал чувств, весь запас нерастраченной нежности и заботы. Но она словно обречена была судьбой на несчастную любовь. Ее избранники или были женаты, или не обращали на нее внимания, или очень быстро расставались с ней, чаще всего безо всяких объяснений – просто исчезали из ее жизни, и все. Одному из них, все-таки решившемуся на финальный разговор, Вика устроила допрос с пристрастием: ну почему, ну что во мне не так?
– Видишь ли, мне нравятся более темпераментные женщины, – выдавил тот из себя. – Ты, не обижайся только, несколько холодна в постели…
Вот оно что! Вот, оказывается, в чем дело… Виктория на самом деле до тех пор так и не научилась получать удовольствия от близости, но ей и в голову не приходило, что это может столь пагубно влиять на отношения. Когда у нее, наконец, появился новый кавалер, она стала играть в постели, как на сцене, изображая наслаждение, но и это ни к чему не привело. Через пару месяцев они все равно расстались. И снова – глухая боль, вселенская тоска и полное нежелание жить…
«Ты слишком их любишь! – говорила задушевная подруга Лиза. – Ты готова отдать всю себя. Так нельзя. Помнишь, у Пушкина? Чем меньше женщину мы любим… С мужчинами так же, только еще хуже. Надо быть загадочной и недоступной, чтобы у него возникло желание тебя завоевать».
И Вика пыталась быть загадочной и недоступной, но у нее ничего не получалось, а годы меж тем шли и шли. Когда умерла мать и она обрела наконец-то долгожданную свободу, ей было уже под пятьдесят. Похоронив Марию Львовну, Виктория еще несколько месяцев, словно по инерции, продолжала жить по ее законам: носила то, во что одевалась и раньше, никуда не ходила, все свободное время проводила дома за книгой или у телевизора. А потом она вдруг словно проснулась. В одно прекрасное майское утро она подошла к шкафу, решительно сгребла все, что там висело, и попросила Басю отнести на помойку. Потом вызвала такси и целый день моталась по бутикам. Продавщицы, почуяв выгодную покупательницу, целыми кучами подтаскивали ей на выбор кофточки, брюки, юбки, платья, свитера, пуловеры, кардиганы… Вика примеряла одно, другое, третье и только ахала. Как же великолепно она выглядела во всем этом!
– Ой, а этот разрез не смотрится вызывающе? Как на ваш взгляд, это платье не слишком коротко? А разве в моем возрасте можно носить такое? – спрашивала она и слышала в ответ:
– Ну что вы! Вам ли говорить о возрасте? Вам это так идет! С такой фигурой, как у вас, именно такую одежду и надо носить! А такие ноги вообще грех прятать!
В тот день она накупила целый ворох красивых и модных вещей. А на другой отправилась в салон красоты, решительно отстригла волосы, покрасилась, выбрала подходящую прическу, сделала массаж лица, маски, маникюр и педикюр, наложила макияж… С тех пор все это вошло у нее в привычку. Она поражалась тому, сколько времени и сил требуется женщинам на то, чтобы следить за собой, но результат с лихвой оправдывал затраты. Финансовых проблем Виктория не знала – когда ей казалось, что пачка денег в потайном ящичке инкрустированного комода становится слишком тонкой, она просто снимала со стены очередную картину или вынимала из горки статуэтку. Вика с жадностью окунулась во все те развлечения, которых была лишена раньше, – полюбила питаться в ресторанах, съездила в Испанию, в Анталию и в Финляндию, стала ходить на концерты, в театры, на модные выставки, но самое главное – на всевозможные вечеринки и тусовки. У нее появились поклонники, она поняла, что еще может нравиться, и упивалась этим. В день, когда она сама – сама! – бросила любовника, просто потому что он ей надоел, Вика была счастлива как никогда в жизни.
А потом вдруг, точно принц на белом коне, возник Игорь. Она отлично помнила тот вечер, когда впервые увидела его. Это было у нее дома, праздновали Масленицу, и Бася напекла целую гору блинов. Игоря привел бывший муж Елизаветы Телепневой, Саша-оператор, как называла его Лиза, чтобы не путать с другим Сашей – из четырех ее бывших мужей двое были Александрами, но один работал на телевидении, а второй держал несколько магазинов.
– Игорь увидел тебя на премьере в «Табакерке» и просто голову потерял! – шепнул Вике на ухо Саша-оператор после того, как представил их друг другу. Виктория довольно зарделась.
Игорь сразу поразил ее молодостью, красотой, манерой держаться, но больше всего тем, что от него пахло табаком «Золотое руно» – точно так же, как от отца. Он также курил трубку, и это ему очень шло.
– Ничего не могу с собой поделать – люблю старый добрый советский табак! – сказал он ей в бывшем отцовском кабинете, становившемся на время приема гостей курительной комнатой. И в интонации, с которой были произнесены эти совершенно невинные слова, и в сопровождавшем их мягком обволакивающем взгляде карих глаз была какая-то особая интимность, будто Игорь доверял ей свою тайну или открывался в нежных чувствах. За столом он держался великолепно, ел немного, но очень красиво и блистал остроумием. А в перерывах между подачей блюд поклонился Басе, поцеловал «руку, приготовившую эти божественные блины» и вдруг куда-то исчез. Его не было довольно долго, и Вика, улучив момент, тихонько поднялась из-за стола и отправилась на поиски так понравившегося ей гостя. Неужели он ушел, не попрощавшись? Нет, это было бы слишком обидно…
Пропажа обнаружилась в маленькой гостиной. Уютно устроившись в кресле, Игорь смотрел по видео «Собаку на сене». При ее появлении он тотчас поднялся:
– Ради бога, извините, что я у вас тут хозяйничаю… Но увидел вот тут на полочке кассету с моим любимым фильмом и просто не мог удержаться. Вы простите мою дерзость?
Сердце Вики затрепетало. Это был и ее любимый фильм, Лопе де Вега она обожала с детства. Виктория была смущена. Уверенная в себе обеспеченная женщина, которой ей почти совсем уже удалось стать за последние годы, вмиг улетучилась, уступив место неловкой и застенчивой школьнице, не знающей, как вести себя с симпатичным мальчиком.
– Не буду вам мешать… – только и смогла пролепетать Вика. Она хотела уйти, но Игорь удержал ее за руку.
– Постойте! Сейчас будет замечательный момент. Вслушайтесь в слова, которые говорит Диана: «Сильней любви в природе нет начала». Как вам эта фраза? Чудесно сказано, не правда ли?
И Игорь выразительно посмотрел ей в глаза…
– Знаешь, ведь это все не просто так! – уверяла ее Лиза. – Сашка мне рассказал, что Игорь ему настоящий допрос про тебя учинил – что тебе нравится да что не нравится, чем ты увлекаешься…
– Неужели я произвела на него такое впечатление? – не слыша подтекста в словах подруги, Вика так и светилась от радости.
Первой близости она боялась как огня. Но ее возлюбленный был так внимателен, так нежно-настойчив, так заботлив, что она быстро забыла обо всех своих комплексах. А потом случилось чудо – она поняла, что испытывает истинное наслаждение. Оказывается, Вика совсем не была фригидной. Просто рядом не было нежного понимающего и любящего мужчины, который мог бы ей это дать понять.
С тех пор ее привязанность к Игорю не знала границ. Она боготворила его, сильнее, чем когда-то Берту, и даже сильнее, чем отца. Только с ним Виктория по-настоящему поняла, что значит быть женщиной – любимой, желанной, оберегаемой от забот. Игорь не уставал удивлять ее своим вниманием, своей чуткостью. Он улавливал малейшие нюансы ее настроения, постоянно расспрашивал ее о том, что она думает и чувствует, будил в ней воспоминания и с интересом выслушивал ее откровения. Подобной близости с другим человеком у Виктории не было никогда в жизни. Она открыла Игорю весь свой внутренний мир, рассказала обо всем, что долгие годы хранилось в ее душе. Игорь великолепно умел слушать. Он не только молчал, не перебивая и не переводя разговор, но и всегда развивал начатую ею тему, говорил именно то, что ей нужно было услышать.
Так, когда она поведала ему о своих проблемах, связанных с матерью и ее воспитанием, Игорь заметил:
– Знаешь, мне кажется, что она просто ревновала к тебе твоего отца. Ты ведь очень привлекательна как женщина. А она ненавидела всех женщин в мире, особенно молодых, как потенциальных соперниц. Ведь, согласись, твой отец сильно любил тебя, уверен, что намного сильнее, чем ее. И она не могла тебе этого простить.
Вика была в шоке от этих слов. Но после них, как ни странно, она совсем иначе стала смотреть на мать и даже начала лучше относиться к ней. Да, Мария Львовна допустила много ошибок, причинила ей, своей дочери Вике, много горя и боли. Но ведь она делала это потому, что любила. Любила так же, как теперь любила она, Виктория. Она ведь тоже отчаянно ревновала Игоря ко всем женщинам в мире и готова была на все, чтобы его не потерять.
«Жизнь отдам и не спрошу я, для чего тебе она…»
Назад: Глава 9 Собаке собачья смерть
Дальше: Глава 11 Ежиха по имени Жанна, или Как утешить безутешную вдову