Глава 11
Ежиха по имени Жанна,
или
Как утешить безутешную вдову
Когда я, в шестом часу утра, наконец, ввалился домой, на улице уже светало. Я кое-как добрел до кровати и собирался упасть и отрубиться, когда увидел, что на разобранной чьей-то заботливой рукой постели белеет поверх подушки сложенный листок бумаги. Я развернул записку и прочел:
«Братик, тебе звонили из Германии. Твой поверенный вылетел в Москву».
Новость порадовала. Хоть чем-то хорошим закончился этот сумасшедший день! Я повалился на кровать, уснул как убитый и проспал до полудня.
Разбудила меня Бася – громким стуком в дверь.
– Подъем, лежебока! – позвала она. – Двенадцать часов, все уже давно остыло.
Вместе с Викой, похоже, тоже недавно проснувшейся, мы позавтракали на большой генеральской кухне.
– Я смотрю, вы уже вовсю друг на друга влияете, – добродушно ворчала Бася, накладывая нам на тарелки пышный омлет с ветчиной. – Ты, Герман, тоже, как Вика, стал – ложишься на утренней заре, встаешь за полдень. И ты, Виктория, тоже хороша. Нет чтобы чему-нибудь хорошему брата научить…
Мы понимали, что она шутит, и только смеялись, уплетая за обе щеки Басину стряпню.
– Ба, а у нас для тебя новость, – сказал я, допивая кофе. – Скоро из Германии прибудет поверенный твоего Отто, моего дедушки. Он сказал, что у него какое-то дело к тебе.
Бася всплеснула руками:
– Господи, что же ты раньше не сказал? У меня же ваниль закончилась, как же я торт печь буду? Он когда к нам придет?
– Не знаю, – я даже растерялся немного. – Но, думаю, не сегодня.
– Ну, слава богу, до завтра-то я успею ваниль купить…
– А сегодня придет Игорь, ты помнишь, Бася? – Так вот от чего у моей сестры все утро так светятся глаза. – Он очень хочет познакомиться с Германом.
– Конечно, Вика, – закивала моя дорогая Ба. – Но это-то мы с тобой давно обговорили и меню ужина продумали…
– Знаешь, Басенька, мне кажется, ужин все-таки придется делать не на четверых, а на пятерых. – Вика налила себе еще немного кофе. – Я почти уверена, что Лиза тоже сегодня заглянет. Герман, – она игриво покосилась на меня, – произвел на нее неизгладимое впечатление. Лиза только о нем и говорит. Уж не знаю, чем ты ее так очаровал…
– Это у него наследственное, – вздохнула Бася.
– Ты ведь будешь сегодня дома, братик? – Вика отодвинула от себя чашку и аккуратно промокнула губы салфеткой. – Мне так хочется, чтобы ты встретился с Игорем…
Я кивнул, хотя, если честно, у меня сейчас не было особого желания общаться с ее поклонником. Я был в полном замешательстве. Тоненькая ниточка, дававшая мне возможность держать под наблюдением похитителей моей Светки, оборвалась. Еще только вчера мне улыбалась удача, ведь мне здорово повезло с этим Толстяком, он был моей надеждой – призрачной, но все-таки надеждой, – что я смогу что-нибудь узнать о моей девочке. Но вот его не стало. И у меня оставалась только Регина, ускользнувшая вчера, как змея в траву. Найти человека в таком огромном городе, как Москва, зная только имя и внешний облик, – задача нереальная.
После завтрака Бася отправилась за покупками, Вика тоже куда-то упорхнула, кажется, в парикмахерскую, а я остался в огромной квартире наедине со своими невеселыми мыслями и вскоре понял, что сидеть дома и бездействовать у меня просто нет сил. Да, Михаил Борисович Добряков вчера погиб – это действительно так. Но ведь человек никогда не уходит бесследно, остаются какие-то его связи, люди, фотографии, записи, да мало ли что… И может, если как следует покопаться, мне удастся нарыть хоть что-нибудь, хоть какую-то информацию…
Каким бы безвыходным ни казалось мое положение, у меня тем не менее оставалось еще как минимум два возможных пути – его дом и его работа, Останкино и Химки. И там и там могло обнаружиться что-то (или кто-то), имеющее отношение к похищению. Подумав, я выбрал дом, этот вариант показался мне более реальным. Там сейчас начнутся всякие похороны-поминки, соберется разная публика… Может, и получится что-нибудь выяснить.
Я быстро оделся, прихватил с собой двухлитровую бутылку минеральной воды и объемистый пакет с Басиными пирогами (научен был уже вчерашним горьким опытом), другую куртку, бейсболку и черные очки – кто знает, вдруг спешно понадобится изменить внешность? – и еще на всякий случай обе кассеты, полученные от похитителей во Львове и в Москве. Бросил все это добро на заднее сиденье Сашкиной «Тойоты», залил на ближайшей автостоянке полный бак (как теперь легко в Москве стало с бензином, красота просто!) и помчался в Химки.
Так получилось, что в сознательном возрасте я сталкивался со смертью довольно редко. Мама и генерал (мне до сих пор было очень трудно даже думать про него «отец») умерли, когда я был еще маленьким, и с тех пор мне, слава богу, не приходилось терять никого из близких. Опираясь на свой небогатый опыт присутствия на похоронах – Марии Львовны, Юлькиного дедушки да кое-кого из знакомых, – я почему-то решил, что вокруг коттеджа на Северной улице сейчас будут бродить толпы народу. Какие-нибудь женщины в черных платках, мужчины со скорбными лицами, вездесущие старушки… Но я ошибался. На участке не было ни души, из дома не доносилось ни плача, ни причитаний, ни просто голосов. Все как вчера – тишь да спокойствие, лишь шорох листьев да веселое чириканье птиц, точно со вчерашнего утра ничего и не изменилось.
Пока я думал, что делать, на крыльцо вышла Ежиха, одетая в яркий легкий халатик, без всякого намека на траур, закурила и стала пристально смотреть на мою машину. Отступать было поздно. Я вылез и подошел к ней.
– Вы ведь Жанна?
Она заинтересованно кивнула, разглядывая меня с откровенностью, которая для замужней женщины была, пожалуй, излишней, а для вдовы даже просто неприличной.
– Примите мои соболезнования, – сказал я и потупился.
– Вы, должно быть, Мишин знакомый? – оживилась она. – Как жаль, что я так мало знала его друзей… Мы почти нигде не бывали вместе, и у нас никто почти не бывал… Ну что же мы стоим, проходите в дом!
Она легонько подтолкнула меня к двери, и я уловил легкий запах спиртного. Похоже, вдова уже начала поминать мужа.
Зеркало в прихожей было завешено черным платком, но это оказалось единственным знаком семейной скорби. Где-то в глубине дома орал телевизор, похоже, шел какой-то мультфильм. А в соседней комнате было включено радио, и веселый диджей бойко выдавал что-то остроумное.
– Пойдемте на кухню, – Ежиха-Жанна призывно улыбнулась. – Помянем Мишу, закусим…
Просторная, напичканная встроенной техникой кухня выглядела совсем новой, точно ею еще почти и не пользовались. Жанна усадила меня на стильный, но не слишком удобный кухонный диванчик и стала быстро собирать на стол – нарезала хлеб, вывалила из банок маринованные огурцы, грибы и оливки, распечатала магазинные упаковки с кусочками ветчины, колбасы и соленой рыбы, вынула из холодильника початую бутылку хорошей водки. У меня сложилось впечатление, что она умирает от скуки и очень рада моему приходу, внесшему хоть какое-то разнообразие.
– А что же вы одна? Я думал, тут толпа будет, – осторожно заметил я.
Ежиха устроилась напротив меня на табурете. Полы коротенького халатика распахнулись, демонстрируя во всей красе привлекательные ноги.
– А кому тут быть? – вздохнула она скорее томно, чем печально. – Родители его умерли давно, друзья на работе… Так, звонят знакомые, но все больше вечером.
Похоже, я не ошибся в своих догадках, она действительно очень скучала – даже в день смерти собственного мужа.
– А кто же всем занимается? Похоронами и так далее?
– Мишин брат, Боря, агента нанял, – Ежиха придвинула мне рюмки. – Ну, что же вы сидите, разливайте…
Пить, будучи за рулем, совсем не хотелось – только сегодня ночью я имел несчастье наблюдать, к чему это приводит. Но и отказываться было опасно, это могло помешать установить контакт. Пришлось идти на хитрость.
– Кажется, еще кто-то подъехал, – сказал я. Окна кухни выходили во двор, и нам не было видно, что происходит на улице.
– Правда? – удивленно подняла брови Ежиха. – Я не слышала.
– Ну как же, только что…
Уловка удалась. Пока хозяйка дома бегала к другому окну, я быстро наполнил свою рюмку водой из фильтра.
– Вам показалось…
– Вот как? Тогда давайте выпьем за Михаила Борисовича, светлая ему память…
Я выпил свою воду и старательно захрустел огурцом. Жанна только крякнула. Похоже, эта рюмка и впрямь была у нее сегодня далеко не первой.
– А вы, вероятно, работали с ним? Вы тоже с телевидения, да? – поинтересовалась она и облокотилась на стол. От этого движения ее халатик эффектно распахнулся на груди, но она этого словно и не заметила.
– Не, мы больше по водительской части, – отвечал я неопределенно. – Но с Михалборисычем много общались, особенно в последнее время. Он меня сюда пару раз привозил, показывал, как этот дом строился. Я тоже у матери в деревне, под Калугой, строительство затеял… Вот и советовался с ним.
Ежиха вроде бы проглотила мое вранье, но я на всякий случай соскользнул с опасной темы и воспользовался неубиваемым козырем:
– Мне Михаил Борисович много раз говорил, что у него жена молодая и красивая. А сегодня утром я как узнал об этом несчастье – по телику показывали в хронике происшествий, – так и решил к вам заглянуть. Мне все равно в эти края надо было ехать, а вам, может, помощь какая нужна…
С моей точки зрения, я плел полную околесицу, но Жанну она, похоже, устраивала. Безутешная вдова кивала головой и строила мне глазки:
– Ах, неужели он такое говорил, даже не верится… Знаете, если честно, жили мы с ним плохо… Да что там плохо, отвратительно жили! Он никогда мне ничего не рассказывал, никуда меня с собой не брал… Его целыми сутками не бывало дома, а если и был, то утыкался в эту свою дурацкую аппаратуру. Ни капли внимания ни мне, ни дочке!
Похоже, эту песню я уже вчера слышал…
– Давайте еще дерябнем! – Она сама разлила водку и выпила, даже не дожидаясь, пока я возьму свою рюмку в руки. А потом вдруг слетела со своего табурета, упала мне на грудь и расплакалась. Я обнял ее и погладил по спине.
– Мне жаль, – бормотал я. – Вы его, наверное, очень любили… – Я не знал, что говорить, и уже жалел, что приехал сюда.
Плечи Жанны стали содрогаться. Она издавала какие-то странные звуки, и вдруг я с удивлением понял, что она не плачет, а смеется.
– Любила? Ха! Да я его ненавидела! Козел! Меня он и за человека не считал, месяцами не замечал как женщину, по девкам бегал при живой жене! Загубил мне всю жизнь! У меня ведь профессия была, я в хорошем салоне работала, а теперь за семь лет уже забыла, как ножницы в руках держать! Кто меня теперь на работу возьмет? На что мы с Ликой жить будем?
Она сама вывела разговор в нужное мне русло.
– Мне казалось, что Михаил Борисович был человеком состоятельным, – осторожно сказал я. – А когда мы последний раз виделись, он обронил случайно, что скоро прилично заработает.
Ежиха только плечами пожала:
– Наверное, за «Кладоискателей»… Он ведь в новом проекте участвовал. Слышал про такой?
Наконец-то я хоть раз мог быть честен! Мой кивок вдову почему-то очень огорчил.
– Ну вот, вся страна о передаче знает, хоть ее еще нет, – пригорюнилась Ежиха. – А мне он, думаешь, хоть слово сказал? Стороной узнала, от общих знакомых. А так уехал – и все. Куда уехал, где был две недели? Только Полинка сказала, что на Украину, по поводу этой передачи…
Жанна поднялась и тихо попросила:
– Обними меня…
Я не мог отказать женщине, тем более вдове.
Мы стояли так, обнявшись, наверное, с минуту. Потом я почувствовал соленый вкус на своих губах. Целовалась она здорово, ничего не скажешь.
– Не оставляй меня сейчас. Мне так тоскливо… – прошептали ее губы. Жанна взяла мою руку и положила себе на грудь.
Никогда еще в жизни я не утешал вдов таким способом.
Все так и случилось прямо здесь, на неудобном кухонном диванчике.
– Придешь на похороны? – спросила она потом.
– Конечно, – согласился я, натягивая брюки. – Только когда и куда?
– Еще не знаю. Боря, его брат, вечером позвонит, скажет.
– Я тоже позвонил бы, только я вашего телефона не знаю.
– А и не надо. Приезжай завтра с утра, я тебе все скажу.
Я поцеловал ее на прощание и пошел к двери. Ежиха молча вышла следом, прислонилась спиной к витой решетке крыльца и смотрела, как я иду к своей машине. Окликнула она меня, когда я уже открыл дверцу и усаживался за руль:
– Ой, слушай, а как же тебя звать, я и не спросила?
– Гера, – отвечал я. – Меня звать Гера.
– А я Жанна, – она улыбнулась. – Вот и познакомились.
* * *
– А тебе снова звонили из Германии, – встретила меня в дверях Виктория. – Только уже не из Германии, а из Москвы, он уже прилетел, этот твой поверенный, Плейшнер, кажется.
– Лейшнер, – машинально поправил ее я.
– Ну да. Я сказала, чтобы искали тебя по сотовому, но они ответили, что ты «недоступен».
– Разве? – удивился я, кинув взгляд на телефон. С ним вроде все было в порядке. Ах да, ведь в этом поселке под Химками очень плохая связь… Я вспомнил, с каким трудом Толстяку дался разговор с Региной.
– И к чему же вы пришли в результате?
– Я сказала, что ты обязательно будешь дома после семи, они обещали перезвонить.
– Молодец, – похвалил я сестру. – Ты все сделала правильно.
Весь день мне не давал покоя вопрос, может ли мне чем-то помочь связь с Жанной. В том, что она не только ничего не знает, но даже не подозревает о похищении Светки, я был уверен почти на сто процентов. И все-таки на сегодняшний день она оставалась для меня единственным источником информации. Я решил, что съездить к ней завтра все-таки придется, хотя бы затем, чтобы узнать, когда и где будут похороны. Было какое-то предчувствие, что мне обязательно нужно там появиться.
Я зашел к Басе и ахнул. По нашей старой квартирке словно ураган прошел. Из шкафов выдвинуты ящики, коробки со всякой мелочью валялись в углу неряшливой горой, на полу были разбросаны катушки с нитками, какие-то задвижки, пряжки, расчески, карандаши, бусы – словом, все то, что годами хранится в ящиках, ящичках и шкатулочках, таинственным образом размножаясь год от года. Среди всего этого беспорядка потерянно бродила Бася.
– Ба, тебя никак ограбили, – неловко пошутил я. – Ты что, ищешь что-то?
– Ищу, – кивнула бабушка. – Весь день копаюсь, с ног сбилась.
– А что потеряла-то?
– Да ключ…
– Какой ключ, от чего?
– Это я тебе потом расскажу. Когда найду.
Моя дорогая Ба действительно даже пошатывалась от усталости. Я обнял ее – маленькую, сухонькую, такую родную.
– Веришь ли – у меня самая лучшая бабушка на свете!
– Не верю! – с ехидцей отвечала она. – Была бы самая лучшая, научила бы не бегать по бабам при живой-то жене.
– Ба, ты что?.. – удивился я.
– Не делай такое монашеское лицо, – Бася нахмурилась. – От тебя духами несет за версту.
– А что за ключ-то ты ищешь? – я спешно перевел разговор на другую тему. – Может, я тебе так открою, без ключа?
– Нет, – улыбнулась Бася. – Без ключа это не откроешь.
Скрипнула входная дверь, заглянула Вика:
– Герман, там Лиза пришла, уже третий раз о тебе спрашивает…
Бася только хмыкнула.
Лиза сегодня была не в сером костюме, а в салатовом, – но сходство с сиамской кошкой от этого не пропало.
– Герман, как я рада вас видеть, – она изящно протянула мне тонкую руку для поцелуя. – Ну, и как ваши дела? Как вам Москва? Где вы уже побывали? На театральный фестиваль в «Эрмитаже» ходили? Если хотите, могу составить вам компанию, у меня там знакомые…
Это была уже вторая за сегодняшний день женщина, которая кокетничала со мной, но, мой бог, как же были непохожи их методы!..
– Не, я лучше телевизор посмотрю… – чтобы спастись от ее напора, я решил, что называется, «прикинуться валенком». – А на телевидении у вас случайно нет знакомых?
– Есть, конечно, я же человек искусства. А для чего это вам, если не секрет?
– Да вот сегодня узнал, что один мужик с телевидения, некто Добряков Михаил Борисович, попал в аварию.
На ее лице ничего не отразилось.
– Как вы сказали? Добряков? Нет, я такого не знаю. А кто он такой?
– Говорю же, телевизионщик. Представляете, сел пьяным за руль, врезался в столб – и насмерть.
– Ах, какой ужас, – равнодушно сказала Сиамская кошка, повернулась к Виктории и заговорила о гастролях итальянского балета.
В эту минуту в прихожей раздался звонок. Сестра так и подскочила:
– Это он! Наконец-то.
И пулей вылетела в прихожую.
Не скрою, что я глядел на дверь с любопытством. Мне интересно было узнать, каков же он, избранник моей Вики. Почему-то я уже заранее был настроен против него и, похоже, не ошибся в своих предположениях.
Вошедшему, должно быть, было лет тридцать пять. Холеное лицо, едва намечающаяся лысинка старательно замаскирована, тонкие нервные пальцы, брови, сросшиеся тонкой дорожкой на переносице, масленый взгляд, элегантный костюм и вызывающе дорогой галстук. Одно слово – красавчик! Терпеть не могу таких хлыщей.
Игорь держал в руках завернутый в золотую бумагу шикарный букет ярко-алых роз и бутылку французского шампанского.
– Барбара Иоганновна, приветствую вас. Выглядите просто великолепно! – он поцеловал Басе ручку и отдал ей вино. – Окажите любезность, пристройте это, пожалуйста, в морозилку, на улице такая жара, совсем лето… А это тебе, о, моя королева! – он изогнулся в поклоне, вручая Вике цветы.
– Боже, Игорь, какая красота! – От радости лицо Виктории сделалось такого же цвета, как розы в букете. – Но это… Это просто слишком! Сегодня ведь не праздник…
– Как знать, как знать, – загадочно улыбнулся ее кавалер. – Лизанька, здравствуй, голубушка, ты, как всегда, обворожительна. Вика, дорогая, я могу претендовать на честь быть представленным твоему брату?
– О, конечно, конечно, – сестра суетилась в поисках подходящей вазы. – Знакомьтесь. Герман, мой брат, – Игорь, мой… мой друг.
Игорь хотел что-то сказать, но тут зазвонил телефон. Я взглянул на часы – ровно семь. Хваленая немецкая пунктуальность.
Вильгельм Лейшнер сообщил, что прибыл в Москву и готов встретиться со мной в любое время. Я, как уже было условлено у нас с Ба, пригласил его к нам послезавтра, на шесть часов. Поверенный оставил мне на всякий случай номера своих телефонов, после чего мы очень любезно распрощались.
Я говорил с ним по аппарату, стоящему в холле, поэтому все присутствующие, отделенные от меня только приоткрытой дверью гостиной, слышали наш разговор. Бася была мною очень довольна:
– Какой же ты молодец! Не забыл ничего, помнишь язык… И произношение у тебя прекрасное.
И мне была очень приятна ее похвала.
– Герман, вы, оказывается, великолепно говорите по-немецки! – улыбнулась мне Сиамская кошка. – У вас так красиво получается. Я даже пожалела, что не знаю этого языка.
– Игорь тоже очень хорошо знает иностранные языки, – заявила Вика, не сводившая со своего кавалера влюбленных глаз. – Правда, друг мой?
Игорь взял ее ладонь в свою.
– Виктория, – сказал он с интонацией, которой позавидовал бы каждый провинциальный герой-любовник, – я хотел бы, чтобы твои близкие знали меня не только как твоего друга, но и как твоего жениха. А чтобы для этого у них были все основания, я хочу прямо сейчас, при всех, попросить твоей руки.
Он вынул из кармана пиджака бархатную коробочку точно такого же цвета, как розы, раскрыл ее и достал колечко с ярко блеснувшим камнем.
– Ты согласна, любимая? – вполголоса, но так, чтобы было слышно всем нам, спросил он.
Вика только поглядела на него. Такого выражения счастья, как было в тот миг у нее на лице, я не видел никогда в жизни – ни до, ни после. Она светилась во много раз ярче, чем камень в оказавшемся у нее на пальце колечке.
– Ну что же, надо открывать шампанское. – У Баси в руках уже был поднос с фужерами. – Герман, ну-ка займись!
Хлопнула пробка, искрящийся напиток заиграл в хрустале. Мы поздравили жениха и невесту, после чего Ба пригласила нас к ужину. И хотя она ничего не знала о предстоящей помолвке, стол был накрыт так торжественно, словно Бася загодя готовилась к празднику. Впрочем, у нее так было всегда.
– Вам не нравится Игорь? – спросила Сиамская кошка, когда мы с ней, в перерыве между горячим и десертом, вышли покурить на балкон.
– Не нравится, – подтвердил я.
– Ничего удивительного, это бывает, – рассудительно отвечала Лиза. – Мой третий муж, он был психолог, рассказал мне как-то, что братья и особенно отцы всегда ревнуют своих сестер и дочерей к их избранникам. Им кажется, что их любимицы достойны чего-то большего и лучшего…
На следующий день я снова поехал в Химки. Остановился в уже ставшей знакомой аллейке, поднялся на крыльцо, отделанное витой решеткой, и уже собирался позвонить, как дверь распахнулась и навстречу мне, волоча за собой какие-то большие пакеты, вышли толстенькая дочка Добрякова и невысокая шустрая старушка.
– Добрый день! – сказал я.
– Здрасте, – пропищала девочка тоненьким голоском.
– Здравствуй, здравствуй, – закивала старушка. – Это ты, что ли, будешь Гера?
– Я буду, – не стал отрицать я.
– Ну заходи тогда, Жанночка тебя с утра ждет.
– Может, помочь вам? – я с сомнением покосился на их пакеты.
– Сами справимся, чай, мусорка недалеко… Сама-то, видишь, – доверительно шепнула мне старушка, – уборку затеяла. Грех-то какой… Мишеньку еще земле не предали, а она уж давай его одежу выбрасывать!
– Семеновна, с кем ты там? – послышался голос Ежихи.
– Да Гера твой приехал.
– Ну что же ты его не пускаешь в дом?
– Иди, милок, иди к ней, – благословила меня Семеновна.
Я вошел в холл и изумился царящему в нем беспорядку. Повсюду были разбросаны вещи, в основном одежда и обувь. Посреди этого хаоса с воинственным видом стояла взъерошенная Жанна.
Только вчера я наблюдал похожую картину – только у себя дома. Что-то уж слишком много в этой истории становится повторов и совпадений…
– Что это у вас тут? – удивился я.
– Барахло его хочу выбросить, – отвечала Жанна. – Чтобы даже духу его поганого тут не было!
Да, сильно же она, должно быть, ненавидела мужа, если принялась выкидывать его вещи меньше чем через двое суток после его кончины.
– Ладно, это подождет! – Ежиха прижалась ко мне горячим худым телом. – Пойдем наверх! – шепнула она.
Я уже повернулся к лестнице, как вдруг мое внимание привлекло нечто в россыпи обуви. Не веря своим глазам, я подошел поближе, наклонился и поднял заинтересовавшую меня вещь. Это был маленький детский сандалик с рисунком в виде травинок и ярким красным маком вместо застежки. Точь-в-точь такие же босоножки были на моей Светке, поющей песенку про кузнечика на второй кассете.
– Это Ликины? – выдавил я из себя.
– Конечно, – Ежиха улыбнулась моей несообразительности. – Правда, красивые? Это мы ей на заказ шили. Давно уже, она из них года два как выросла.
– На заказ?
– Ну да. Мы ей всю обувь на заказ шьем. У нее ножка очень нежная.
– Ты хочешь сказать, что такой второй пары нет?
– Ну, я не знаю. Я ведь сама это все придумала – и эти маки, и эту травку… Не думаю, что мастер будет воровать чужую идею: все-таки мы у него постоянные клиенты… Гера! Да что с тобой? Гера! Ты что, меня не слышишь? Тебе плохо? Ты так побледнел…
Я колебался недолго.
– Послушай, Жанна, мне нужно показать тебе одну вещь… У тебя в доме найдется видеомагнитофон?
Она нервно засмеялась.
– Пойдем, покажу.
– Сейчас, только возьму кое-что в машине.
Ежиха привела меня в комнату на втором этаже. Видимо, это был кабинет Добрякова, не кабинет даже, а настоящая студия, битком набитая компьютерами и разной другой профессиональной техникой, в которой я мало что понимал.
– Это его, Михаила?
– Нет, блин, мое! Его, конечно.
– Поставь, пожалуйста, вот это, – я протянул ей кассету.
Жанна защелкала кнопками и рычажками, один из экранов засветился, и через какие-то мгновения в комнате раздалось «В тлаве сидел кузнечик…».
– Ой, – удивилась Ежиха, – откуда у тебя это?
– Расскажу обязательно! – пообещал я. – Но сначала ты мне скажи – ты узнаешь сандалики? Это те же или другие?
Вместо ответа Жанна встала, подошла к занимавшему почти целую стену стеллажу, покопалась на полках, вытащила еще какую-то кассету, поставила ее и включила телевизор. Я увидел незнакомую квартиру, наряженную елку, Жанну и Лику, только маленькую – примерно в возрасте моей Светки.
«Лика, к тебе сейчас придет Дедушка Мороз! – говорила Жанна дочке, сидя перед ней на корточках. – Ты споешь ему песенку, которую мы с тобой учили?»
– Что это? – я вопросительно посмотрел на Ежиху.
– Подожди. Сейчас, – она схватила пульт и принялась проматывать пленку. – Вот, гляди.
И я увидел. Лика в красном платьице и в тех же самых сандаликах стояла на стуле, в той же позе, что и Светка, и пела ту же песню про кузнечика, также не выговаривая букву «р», только ее голос звучал четче и звонче.
– Видишь? Это монтаж.
Я ничего не мог понять.
– Жанна, что это значит?
Ежиха только плечами пожала.
– Значит, что кто-то взял запись с поющей Ликой и зачем-то переделал ее так, что на пленке получилась другая девочка. Кто это мог быть, я догадываюсь, а зачем – ума не приложу.
– Ты хочешь сказать, что это сделал Толс… твой муж?
– Ну, а кто же еще? И наверняка прямо здесь, – Жанна показала на аппаратуру. – А что это за девочка у тебя на кассете?
– Моя дочь. Ее у меня украли.
– У тебя украли дочь? – ахнула Жанна. – Давно?
– Пятнадцатого мая. Мне присылали кассеты с ее изображением, но, похоже, меня дурили, выдавая за мою Светку твою Лику.
Ежиха снова прокрутила мою запись, внимательно вслушиваясь в звук.
– Ты видишь, – она была очень серьезна. – На пленке лицо твоей девочки как будто смазано, и голос звучит глухо… Такую подделку смонтировать, в принципе, несложно – достаточно добавить шумов, заменить лицо, волосы и платье…
– Господи!
– Гера! – Ежиха вдруг посмотрела на меня совершенно круглыми от ужаса глазами. – Это что же получается: Мишка украл твоего ребенка?
Жанна была первым человеком, кому я рассказал абсолютно все: о Регине; о том, как я нес ее по лестнице с перебитой, как мне тогда казалось, ногой; как потом бегал и искал Светку; как с меня потребовали миллион; как приехала сестра с завещанием; как я случайно оказался в бывшей профессорской квартире и нашел дочкино платье; как хозяин квартиры сообщил мне паспортные данные ее мужа и как я его выслеживал. Когда дело дошло до второго появления на сцене Регины, я было запнулся, но Ежиха положила мне на руку свою горячую ладонь и попросила:
– Говори все, как есть. Он с девкой был, да?
Вместо «девки» она употребила совсем другое слово, и это, как ни странно, мне помогло. И я рассказал все и дальше – вплоть до аварии.
– Вот оно что… – Лицо Жанны было совершенно серым, измученным и больным. – Но клянусь тебе, я ровным счетом ничего об этом не знала! Ты веришь мне?
Я ей верил.
Ежиха вдруг сорвалась с места и заметалась по студии, подбежала к стеллажу.
– Давай поищем здесь. Может, найдем что-нибудь…
Добряков был аккуратным человеком – каждая кассета оказалась подписана и датирована. Пару полок занимали в основном семейные архивы, запечатлевшие взросление Лики, остальные кассеты относились к работе. Ничего интересного.
– Должно быть, должно быть, – бормотала Жанна. – Не может не быть. Открывай стол.
– Заперто… Не знаешь, где может быть ключ?
– Ломай! – решительно скомандовала Ежиха.
– Ты уверена?
– Конечно, уверена! Теперь я хозяйка, что хочу – то и делаю!
Она оказалась права. В запертых ящиках обнаружилось немало интересного для нее, включая украшения в коробочках и документы на приличную сумму в банке. Но меня интересовали только кассеты. Их было с десяток, на корешках значились даты разной давности и загадочные надписи в духе «И1» или «Р3». Жанна наугад ткнула в видак одну из кассет, промотала до середины, включила изображение и смачно выругалась. То, что мы увидели на экране, предназначалось, конечно, не для наших глаз, и уж точно не для глаз Ежихи.
– Вот гад, вот сволочь, вот кобель! – возмущалась она, глядя на то, как ее покойный муж кувыркается в постели с какой-то крашеной блондинкой. – И ведь не говорит ей, что устал и что завтра у него тяжелый день! А меня на голодном пайке держал, подонок! Представляешь, подарил мне на Восьмое марта игрушку из секс-шопа: на тебе, дорогая, чтобы не скучать!..
– Давай лучше посмотрим вот это, – я протянул ей кассету, на которой стояло «Май, девочка. 2002». – Мне почему-то кажется, что это то самое…
Предчувствия меня не обманули. Это была предварительная съемка, превратившаяся потом в пленку, попавшую ко мне еще во Львове. На ней была видна профессорская квартира, мелькала Регинка, ставящая мою Светку в нужной позе у занавешенной темной тканью стены, и явственно слышался голос Добрякова, отдававшего им распоряжения. Я был вне себя. Единственное, что как-то мирило меня с происходящим, было их обращение со Светкой. На девочку не кричали, ее не обижали, а вели себя так, словно предлагают ей интересную игру, и дочка, судя по всему, чувствовала себя неплохо.
– Ну, хоть с дочкой твоей все в порядке, видишь? – попыталась утешить меня Жанна.
– Было в порядке. Во Львове… – проговорил я.
Страшная догадка посетила нас обоих одновременно.
– Ты хочешь сказать, что… – начала Ежиха.
Но я не хотел ничего говорить. Ответа на вопрос, для чего нужно было подменять Светку Ликой, у меня пока не было. Вернее, был, но я отдал бы все на свете, чтобы он оказался ошибочным.
