N-ск, май 1985-го
Голова у Ивана нестерпимо болела.
«Заболеваю, что ли? — подумал он и стер со лба пот. — Не хватало только температуры…» На комбинате повсюду дули лихие сквозняки.
Иван глянул на директора, тот о чем-то разговаривал с начальником цеха. Вроде настроение у Палыча хорошее, может, и отпустит без бюллетеня. Кому он нужен, бюллетень этот, особенно в конце недели?
— Слышь, Палыч, — Иван дождался конца разговора и обратился к начальнику, — будь другом, отпусти домой, а? Башка раскалывается, ничего делать не могу. Заболеваю я вроде. На часик сегодня пораньше уйду, зато в понедельник как огурец.
Палыч чуть недоверчиво глянул на Ивана из-под мохнатых бровей, потом кивнул:
— Иди, конечно. Я тебя заменю кем-нибудь.
Иван вышел в раздевалку, снял с вешалки куртку и поковылял домой. Он медленно шел по улице и радовался такому незначительному, казалось, подарку судьбы, как несколько часов свободного времени. Танька, наверное, уже пришла и хлопочет по хозяйству. Не знает, что муж скоро придет, вот и сюрприз будет. Хоть немного времени можно будет пообщаться наедине, а то все заботы, ребенок, хозяйство, некогда и поговорить по душам нормально. То ли дело, когда молодые были, на все времени хватало, а теперь уже все иначе.
На лестнице было, как всегда, темно, лампочки постоянно исчезали в неизвестном направлении. Жильцы давно уже перестали обращать на это внимание. Иван засунул палец в дырку почтового ящика и нащупал какую-то бумагу. Надо достать. Он полез за ключом от ящика в карман куртки и вдруг услышал странные голоса. Они доносились из его квартиры, до которой оставалось несколько шагов. Вот раздался мужской голос. Кто-то что-то быстро и сбивчиво говорил его жене.
Кровь вдруг ударила ему в голову, но внешне он оставался спокойным, наоборот, застыл как столб, с ключом в руке. Первой мыслью было бежать туда, броситься к Таньке, ревность ослепила разум. Но усилием воли он остановил себя. И сейчас напряженно прислушивался к разговору. В самом деле, тут темнота и прохлада, постой да посмотри, что будет дальше. Он привалился к стене и весь превратился в слух.
Кто же это так тихо бубнит? И голос Таньки какой-то смущенный и недовольный.
Да это же его друг, Женька Золотарев! А что это он тут делает?
И тут он отчетливо услышал, как его жена твердо сказала:
— Уходи, Женя.
— Слушай, Тань, я тебя ведь не тороплю и вообще ничего не требую. Почему ты меня даже выслушать не хочешь?
— А что мне тебя слушать? Пришел, как вор, когда мужа нет дома, и несет околесицу какую-то.
— Стыдно мне. Как я ему в глаза смотреть буду? А тебя мне наедине даже не увидеть никак: ты все или с сыном, или с мужем.
— Ага, значит, стыдно… А ко мне приставать не стыдно?
— Да не пристаю я, — ответил Женя с горечью. Похоже было, что он сильно волнуется, — я просто хотел, чтобы ты знала… Оказывается, не прошли у меня к тебе чувства с тех самых пор, как мы в юности встречались.
— Ну, знаю я… И что теперь? Думал, я мужа брошу? Да чтобы ты знал, он мне дорог теперь еще больше.
— Да ведь и я был тебе дорог! Что, скажешь, не был? Не ври, Танька! Помнишь, как мы с тобой сбегали на всю ночь? А потом я от твоей матери прятался. А помнишь, как я в школе тебя поцеловал впервые? И не говори, что тебе приятно не было.
— Да ты с ума сошел, точно рехнулся, Золотарев! Это когда было-то? Сколько лет назад? Двадцать? Ты еще бы вспомнил Первую мировую войну… Тьфу!
— Но ведь было!
— Было и прошло.
— Настоящая любовь не проходит, это я только сейчас понял. У меня вот не прошла. Я к тебе пришел, можно сказать, установить момент истины, наконец. Я тебя люблю, не Иринку. Хорошая она женщина, да нет вот здесь главного…
Иван догадался, что Женька, видимо, сейчас стучал себя куда-нибудь в район сердца.
— А человек она замечательный, — добавил Женя.
— Что же ты столько лет с ней жил? Зачем? Ребенка родил, — укоризненно спросила Таня.
— Ну, дурак, дурак я, кори меня.
— Да нужно мне корить тебя!
— И что мне теперь делать? Тянет к тебе, не могу. Что мне делать?
— Теперь уже жить надо так, как живете. Ничего не поделаешь. Ребенок у тебя, и вообще.
На какое-то время воцарилась тишина.
— А ты что, получается, мог бы и друга своего предать? — вдруг спросила Татьяна с какой-то новой интонацией в голосе.
— Да о чем ты, Танька, — неуверенно забормотал Женя, — просто я хочу, чтобы ты это знала. Но если бы ты вдруг сказала мне, что и ты тоже… То, может, я ради тебя горы бы свернул, всех бы предал — и друга, и дите…
— Замолчи! И слушать не хочу. Уходи немедленно. — Татьяна принялась ожесточенно греметь посудой.
Женька немного помолчал, потом заговорил опять:
— И еще знай, я от Иришки скрывать ничего не буду. Не заслуживает она вранья, хорошая ведь баба.
— Да зачем ей-то еще жизнь портить? Нужна ей твоя правда? — застонала Татьяна. — Да и мне за что это? Все! Иди, давай… Вали, а то скоро Иван придет, мне готовить надо.
Она, судя по звукам, почти силком выпихнула Золотарева из квартиры. Иван вовремя успел отойти в нишу под лестницей, и неудачливый Ромео его не заметил.
Он долго еще стоял там, пытаясь осмыслить услышанное. Потом вышел на улицу, перекурил и минут через двадцать пришел домой.
Игорь сидел за столом, застеленным газетой. Перед ним стояла сильно початая бутылка водки, соленые огурцы, квашеная капуста, черный хлеб, картошка и селедка. На всю громкость работало радио, передавали какой-то концерт.
— Ты? — Ирина опустила сумки и присела на табурет у двери, не в силах стоять. — Игорь, ты? Откуда?
— Оттуда… Ну, привет, сестренка, — Игорь поднялся со стула и заключил оторопевшую Ирину в крепкие объятья. На нее пахнуло перегаром и давно не мытым несвежим телом. Он ухмыльнулся и сказал: — Ну, чего нос-то кривишь? Я только что откинулся, два дня в поезде. Не успел в баню сходить. А ты вроде как-то постарела, что ли? Заездил тебя твой-то?
— Что? — Ирина наконец пришла в себя.
— Да шучу, шучу…
Он взял ее за руку, отвел к столу и почти насильно усадил.
— Посиди со мной, выпей. Как дела-то у тебя, сестренка, рассказывай. Как Женька, Мишка? Поди, шесть лет не виделись.
Он размашистым движением налил и подал ей стакан водки, который она сначала отталкивала, но потом взяла, выпила махом, закусила хрустящим ароматным огурцом.
— А как тебя отпустили-то? — спросила она. — Тебе чирик ведь дали?
— За примерное поведение отпустили. А ты что, не рада, что ли? — он сплюнул на пол, блеснув золотым зубом, и опять разлил водку по стаканам.
— Рада, рада. Ты, может, пить-то столько не будешь? А то ты во хмелю нехорошим становишься. Сам знаешь.
— Ты, метелка, не учи меня, — Игорь и правда пьянел на глазах. Он стукнул кулаком в стену в нескольких сантиметрах от головы Ирины и цепко схватил ее за руку. — Пока я там чалился, вы тут… Тьфу… Ты ж не понимаешь, что это значит. Я впервые свободно грудью задышал, а ты мне крылья режешь.
— Мне больно. Отпусти, — Ирина ожесточенно вырвала руку и начала растирать ее. — Ты что, назад хочешь вернуться? — закричала вдруг она немного пьяным голосом. — На свободе пару дней погулял — и будет? Я тебя живо назад отправлю!
— А, ладно, дура, не понимаешь ничего, — неожиданно миролюбиво махнул рукой Игорь и откинулся на стуле.
— С племяшом, Мишкой-то, как, говорю? Как пацан поживает? — как ни в чем не бывало спросил он через пару минут.
— Нормально. Все рисует. — На ее лице заиграла улыбка. — Учителя говорят, что паренек со способностями. А куда их, эти способности, деть? В город ему надо ехать по-хорошему, а потом не знаю…
— Малюет, значит? Хорошо. Устроим его куда-нибудь, не беспокойся. А как Женька? Не гуляет?
— Да нет. Хотя кто его знает…
— Ну, смотри, чего ты глаза отводишь? Говори как есть, все равно узнаю.
— Да в порядке все! — закричала Ирина и начала с раздражением собирать посуду со стола.
— Сестренка, ты чего? — Игорь вдруг заговорил заискивающе. — Ты только скажи, если что, я ему устрою.
— Не трогай его! — закричала она.
— Ну, как хочешь… А все-таки, что случилось-то? — он настойчиво заглядывал сестре в глаза.
— Да кому скажешь, на смех поднимут. Любовь у него проснулась к Таньке, мол, они когда-то давно встречались. А сейчас вот прямо совсем очумел. Что мне с ним делать, а? — По ее лицу полились слезы.
Игорь присвистнул.
— Так у них шуры-муры?
— Да нет вроде, так, болтает только.
— Точно?
— Да зачем он ей нужен-то, у нее свой есть, и получше.
— Может, послать его куда подальше, чего мучиться, — предложил Игорь.
— Извел он меня, света белого не вижу… Все надеюсь, детей отправим в пионерский лагерь, может, сами на юг выберемся. Вдвоем, как в молодости, — Ирина рыдала уже навзрыд.
— Ну-ну, хватит, прекрати, — он чуть приобнял сестру. — А на юг… Как же, отпустит тебя твой «колхоз родной». Размечталась, дура, тьфу! Доставай еще бутылку из загашника, у тебя есть, я знаю.
Иван весь вечер ходил сам не свой. Татьяне про подслушанный разговор он не сказал ничего. Но она и сама быстро смекнула, что с мужем что-то творится. Тихонько подойдя и обняв его со спины, негромко спросила:
— Слышал, что ли, все?
— Частично, — он кивнул, не глядя на нее.
— А чего же не сказал?
— А ты чего не сказала? — вдруг взъярился он на жену. — Кавалера придержать на черный день хотела?
— Тихо, не кричи, Володя услышит.
— Ну и что это было? Рассказывай.
— Еще один следователь. Все ему расскажи, — усмехнулась Татьяна. — Приперся нежданно-негаданно, говорил, что не забыл меня.
— А ты? — сурово спросил Иван, упорно продолжая смотреть в сторону.
— А что я? Как вы мне все надоели! И сделаешь вину — виновата, и не сделаешь — тоже виновата. Сам ведь говоришь, что слышал все, чего спрашивать.
— Может, и не все. А с чего это вдруг он про чувства свои вспомнил? Может, повод давала? Знаю я вас, баб.
— Да ни с того ни с сего заявился. А я послала его. А ты что думал? — И она, наконец, не выдержав, горько заплакала.
Сердце Ивана смягчилось, и он, обняв жену, погладил ее по голове.
— Ну, прости меня… Я ведь все слышал, но чего-то засомневался все равно… Веду себя, как дурак.
— Да не сердись ты на него, это его попутало.
— А я и не сержусь. В тебя кто угодно влюбиться может, а повезло только мне.
Таня невесело улыбнулась и потом сказала:
— Жалко мне Ирку…
Володя сидел на скамейке и напряженно вглядывался в даль, хотя до прибытия поезда оставалось еще более получаса. Где этот чудесный состав, который повезет их в пионерский лагерь на Черное море? Он до последнего момента боялся поверить в такую фантастическую удачу, но это оказалось правдой: мать Мишки, тетя Ира, достала путевки для них двоих, и теперь они отправляются на море. Он чуть толкнул в бок Мишку, сидевшего рядом и мастерившего что-то из веточек, но тот витал в своих мыслях.
— Мишка, твоя мама дала тебе денег в дорогу? — шепотом спросил он, хотя их никто не мог слышать, матери стояли далеко.
— Дала немного.
— На лимонад и мороженое хватит? На станции выйдем и купим.
— Должно хватить, — рассудительно ответил Мишка. Его уже начинало клонить в сон.
Рано утром их подняли родители, наскоро накормили завтраком и, подхватив тщательно собранные накануне чемоданы, повели детей на станцию. Поезд шел в Сочи, в город, про который они только читали в учебниках географии.
Когда поезд скрылся за горизонтом, увозя ошалевших от счастья и свободы ребят, впервые очутившихся без родителей, Татьяна подхватила Ирину под локоть и отвела в сторонку.
— Как дела-то у вас?
— Да нормально, как обычно, — пожала плечами Ирина, — Весь городок, поди, знает, что мой к тебе бегал?
— Мы день рождения Ивана в субботу справляем. Вы придете? — неуверенно спросила Татьяна, проигнорировав последнее замечание.
— Не знаю, нам обещали горящую путевку дать в санаторий, — задумчиво сообщила Ирина и после паузы добавила: — Игорь вернулся.
Но путевку им, конечно, не дали, и перед Ириной встал нелегкий выбор: либо идти в гости и делать вид, что ничего не знает, не замечает, либо отказаться и стать посмешищем для всех знакомых. Город маленький, и любое самое ничтожное событие становится темой обсуждения местных кумушек. А их многолетняя дружба семьями известна всем. Скажут, заревновала Ирка, испугалась.
За столом, заставленным праздничными блюдами, они сидели уже больше часа. Уже изрядно выпили, а разговор все не клеился, в нем то и дело возникали неловкие паузы.
— Сейчас горячее принесу, — Татьяна поднялась и вышла на кухню.
— Давай, Ванька, за тебя. Золотой ты человек, и руки у тебя золотые. Дай бог тебе долгих лет, — Женя небрежно смахнул с плеча руку жены, поднял рюмку и опрокинул ее до дна.
— Ну-ну, ты не части, — осадила мужа Ирина.
— Да ну тебя, — отмахнулся Женя, — не зуди. Часто, что ли, так сидим?
Иван угрюмо смотрел себе в тарелку. При виде Жени угаснувшая было обида поднялась вновь.
Обычно веселый загульный праздник грозил превратиться в банальную попойку. Казалось, над многолетней дружбой нависла нешуточная угроза. После разговора Жени с Татьяной мужчинам так до сих пор и не удалось пообщаться.
— Покурим? — предложил Иван Жене. Ирина испуганно взглянула на мужа, но тот мотнул головой:
— Давай попозже?
Вошла Татьяна, неся в лотке жаркое, и, всплеснув руками, сказала:
— Вот это да! Все уже выпили, ребята? Ну, пойду, еще сбегаю, пока магазин работает.
И она ушла. Через несколько минут раздался звонок в дверь.
— Танька, что ли, пригласила еще кого? — Иван удивленно поднял брови и, поднявшись, пошел открывать.
— Ты меня прости, что без приглашения пришел. Вот, хотел поздравить хорошего знакомого.
На пороге стоял Игорь, держа в руках какой-то сверток и явно надеясь на приглашение.
— Там тебе подарок, погляди.
Иван, хотя Игорь и был ему неприятен, чуть посторонился:
— Проходи, садись, коли пришел.
Ирину уже развезло, она всхлипывала, глаза ее сузились и загорелись нехорошим огнем.
— Это она… Она во всем виновата, — лепетала она, тыча пальцем куда-то в сторону окна, видимо, имея в виду ушедшую Татьяну. — Зачем все это устроила, нас позвала? Знала ведь, что с тобой творится-то! Позлорадствовать хотела надо мной.
— Да перестань ты! Сама себя позоришь.
— Это ты нас опозорил.
Они начинали ссориться, но тут в комнату вошел Игорь.
— Ты? — Ирина удивленно смотрела на брата.
— Ну, здравствуйте, родственнички.
Евгений хмуро поглядел на Игоря и отвернулся.
— Ну, садись, — Ирина поставила брату тарелку и рюмку.
В комнате повисла напряженная тишина. Всех неожиданно посетило отчетливое предчувствие какой-то беды.
— Да, спасибо, сестренка, я сыт. Хотел на вас посмотреть, таких дружных и счастливых. Ведь правда, Иван, вы так крепко дружите?
Иван угрюмо молчал.
— А ты, зятек? Как думаешь?
— Что-то мне кажется, не в свое ты дело полез, — протянул Женя, — ты вообще — кто такой? И кому твои рассуждения нужны? Выпустили — и радуйся, сиди не чирикай.
— А ты сам-то кто? Валил бы ты вообще куда подальше, нахлебник, если не ценишь, что есть. Всем бы было лучше, — зло прошипел Игорь, — толку в семье от тебя никакого, Ирка одна мается со всем хозяйством. А теперь еще и по бабам бегать начал.
— Ты про что это, братец?.. — начал было Иван.
— Игорь! Прекрати! — вскрикнула Ирина.
— Меня тоже не под забором нашли, — обиделся Женя, — а кто гарнитур доставал? Я получаю сто пять рублей и все в дом несу. И Ире меня упрекнуть не в чем.
— Нужен ты ей больно.
— А ты зэк, преступник. И твоя сестра тебя стыдится. И плакала, что ты к нам приехал, что, мол, теперь с нами жить будешь, а у нас и так тесно.
— Ах ты, сука, это же отцовский дом! — взревел Игорь.
— Да не слушай ты его, Игорюша. Врет он все.
— Врет? Ну, тогда его надо наказать, чтоб не врал.
Перед глазами у Ивана все завертелось, как в безумном калейдоскопе: искаженное ненавистью лицо Игоря, его рука, шарящая по столу, привалившаяся к стене бледная Ирина с растекшейся косметикой, со страхом глядящая на брата. Женя, растерянный, но полный решимости отомстить за обидные слова.
Что произошло дальше, Иван точно не понял. И потом, впоследствии, на допросах в милиции путался и ошибался в деталях. И вообще, все показания участников этой несуразной, запутанной истории были сбивчивыми и противоречивыми.
На голове Игоря была обнаружена рваная рана, на теле — многочисленные неглубокие порезы. Он умер в «Скорой» от потери крови по пути в больницу. У Жени и Ивана — только несколько синяков, кровоподтеков и царапин.
Когда Игорь бросился на Женю, Иван среагировал мгновенно: кинулся ему наперерез и, оттолкнув друга в сторону, ударил под дых.
Игорь отскочил к столу и нашарил там нож. Он уже заносил руку для удара, когда Ирина схватила вазу, стоявшую на телевизоре, — свой же подарок Степанковым еще на свадьбу. Тяжелую, большую, в нее никогда не ставили цветы, потому что горлышко было слишком узким. Эту-то вазу она и обрушила на голову брата. Ваза разлетелась на осколки. Игорь слегка пошатнулся, сделал несколько неуверенных шагов и упал. Из раны на его голове хлестала кровь и заливала лицо. Ирина отшвырнула обломок вазы, оставшийся в ее руках, и упала на колени.
В дверь колотили разозленные соседи, которые уже вызвали милицию и «Скорую». Таня истошно кричала на лестнице. Иван предусмотрительно запер дверь на задвижку. Женя взял руку Игоря и, подержав, прошептал:
— Пульс слабый, но есть. Вызовите врача.
— Уже вызвали, слышишь, кричат? Ладно… Времени у нас мало. Когда будут разбираться, я скажу, что это я ударил, — медленно и веско сказал Иван, — Таньке ничего не говорите.
Ирина подняла красные глаза и прошептала:
— Но это же я ударила…
— У тебя сын. Тебе в тюрьму никак нельзя.
— Нет, я тебе не позволю, — Женя вскочил и быстро заходил по комнате. — Это я виноват. Я заварил кашу. Я скажу, что это я.
— На вазе только мои и Иринины отпечатки. А твоих нет. Сейчас уже поздно что-то менять. Не поверят. А мне авось много не дадут. Все знают, кем он был… только что из зоны.
— Думаешь, они разбираться станут?
— Если бы не Ирина, я бы уже на том свете был, — Иван кивнул на нож, валявшийся у ног Игоря. — Я скажу, что сам бил. Я так хочу.
А потом был суд, по просьбе Ивана, явившегося с повинной, максимально закрытый. Его знали как хорошего рабочего и уважали как человека, поэтому просьбу, чтобы сын никогда не узнал про преступление, удовлетворили. Осунувшаяся, вся прозрачная, превратившаяся за это время в тростиночку, Таня каждый день ходила в следственный изолятор, плакала, умоляла мужа сказать, зачем он так сделал. Ирина и Женя молчали, опасаясь, что если она узнает правду, то не одобрит решения мужа и будет добиваться пересмотра дела. Детям решили не говорить про убийство. Когда они вернулись с юга, им было сказано, что дядя Игорь вернулся в тюрьму, а Иван, отец Володи, уехал в другой город.
Только через несколько недель после того, как Ивана отправили в колонию, Татьяне пришло письмо.
Она со страхом развернула его, прочитала и долго стояла, опершись на стол и глядя прямо перед собой. Потом тоненько завыла и упала на пол. Нашла ее соседка через несколько часов. Врачи поставили диагноз: инфаркт миокарда.
В городе так никто ничего толком и не узнал. Когда Иван вернулся через несколько лет домой, Татьяны уже не было в живых. С сыном, живущим теперь в Москве, особо душевного общения ему наладить не удалось: тот думал, что отец бросил мать и его, а теперь вдруг решил все исправить.
И опять Степанков удивился — никто никогда, тем более отец, даже не попытался намекнуть ему на то, что произошло на самом деле.
