– Алё, Маш, ты где? – приложив к уху трубку, всхлипнула Верка. – Еще там? Слушай, я чуть-чуть опоздаю.

– Вера, открой, – в дверь комнаты постучал отец.

– Чего? – не обращая внимания на папу, продолжала разговаривать Вера. – Нет, точно приду! Да папашка совсем взбесился. Орет как ненормальный весь день… – Верка покосилась на дверь и добавила шепотом: – Тут позавчера в клубе скандал произошел. Потом расскажу.

– Ты меня слышишь? Открой, говорю!

– Не, Машка, ты жди! Сейчас он проорется, и я приду! Давай, через полчаса буду.

Верка положила трубку и задумчиво посмотрела на дверь.

– Ну ладно, не хочешь открывать, я ее выломаю! – Отец, по всей видимости, был жутко разъярен.

– Да ломай что хочешь! – закричала Верка. – Можешь и меня сломать, все равно тебе нет до меня никакого дела!

Отец перестал стучать и, похоже, позабыл и о намерении выбить дверь, зато заорал так, что Верка отошла подальше от двери, чтобы не оглохнуть.

– Нет никакого дела? Теперь ты так говоришь? А то, что я в последнее время только о тебе и думаю, что только тобой и занимаюсь, ты не учитываешь? В ночной клуб ее отправил с сыном приятеля, и что? Теперь все только и говорят, что о твоих криках на весь зал, разборках и каких-то непонятных юношах. Устроила там цирк! Даже Карине и то сказали…

– Ах, Карине сказали… – Верка задыхалась от возмущения. – Прости, забыла, ведь Карина у нас клубная барышня! Светская львица! И не стыдно тебе? Мамочка с дочкой в один клуб ходят…

– Так, все, хватит! – отчеканил отец из-за двери знакомым Вере тоном: она знала, если папа так заговорил, значит, принял какое-то решение, изменять которое он не будет. И, судя по тому, как он это сказал, решение было не из приятных. – Значит, сажаю тебя под домашний арест. Закрылась, вот и сиди там!

Шаги отца стихли, Верка показала язык и скорчила гримасу.

– Думаешь, я буду тут торчать? Сейчас прям, – вполголоса проговорила она. – Я уже тобою, папочка, наученная, – она достала из-под подушки веревку, которой все же запаслась накануне. – Все равно выйдет по-моему!

Верка открыла окно и выглянула на улицу. За окном уже смеркалось, но фонари еще не включили. Прекрасно, главное, успеть до восьми вечера! Расположение Веркиной комнаты было подходящим – окна выходили прямо на лес, огороженный от дома высоким бетонным забором. Через заборы Верка никогда не лазила. Да что говорить, она и по веревке с окна не слезала, но все когда-нибудь приходится делать впервые. Еще проблемой была дорога, которая проходила за забором – хоть и редко, но машины там проезжали. Особенно свои. Девушка посмотрела вниз, глотнула холодного воздуха, прислушалась. Где-то за домом лаяли собаки: Манн и Ёжка. Хоть бы не кинулись на нее. Укусить не укусят – они свою хозяйку знают и любят, но внимание сторожа привлечь могут. Верка поколебалась и привязала один конец веревки за шторный карниз, больше было некуда – не за ручку же от окна? Теперь пора собираться. Куртки нет – вся верхняя одежда хранится на первом этаже, зато в шкафу есть старые кроссовки – самое то по заборам лазить! Она укуталась в несколько кофт, сверху натянула теплую толстовку. Застегнулась до самого подбородка, затянула шнурки – так хоть теплее будет.

Распихав по карманам ключи, деньги и мобильник, запрыгнула на подоконник. Схватилась за конец веревки, стараясь не смотреть вниз, чтобы не закружилась голова, и вдруг услышала шум шагов. Вера прижалась к окну – мимо забора, цокая высоченными каблуками, шла Карина. Ярко-красное пальто с песцовым воротником нараспашку, завитые кудри весело подпрыгивали от каждого шага. Кажется, Карина даже что-то напевала. Верка так и остолбенела на подоконнике. Чтобы Карина шла пешком? С чего это? Странно, очень странно. Впрочем, времени рассуждать над заскоками мачехи нет – скоро должны загореться фонари, и тогда охрана пойдет по территории осматривать светильники. Надо успеть до обхода. Верка подождала, когда Карина зайдет за угол, и снова ухватилась за конец веревки. Но и тут неудача – вдали показалась машина. Верка, едва успевшая спрыгнуть обратно в комнату, выглянула из окна. Это была машина Марата – натертый до блеска, нашпигованный всякими штучкам «мерс». Правильно говорят, о хозяине по машине можно судить. Авто Марата было таким же вычурным и навязчивым, как и он сам.

– Черт! Его тут еще не хватало! – выругалась Верка. Она терпеть не могла Марата и недоумевала, почему отец с ним водится. Девушка напряглась, ожидая, когда машина въедет на территорию, и она продолжит свою затею. Но «мерс» проехал мимо забора. Ничего не понимая, она снова залезла на подоконник. На этот раз ее уже ничто не отвлекало, но спускаться оказалось ой как тяжело. Веревка впивалась в ладони девушки, ноги скользили по кирпичной стене. Верка, не дыша, перебирала ногами, пытаясь принять горизонтальное положение так, как видела по телевизору. Но все равно получалось неуклюже. Вдобавок ко всему веревка стала подергиваться – то ли развязывается, то ли карниз не выдерживает.

«А еще говорят, что я похудела», – с досадой подумала девушка. Она потихоньку спускалась на руках. Вот уже пролезла первый этаж, хорошо, что под ее комнатой находилась кухня, где все были заняты, а не гостиная, где народ бездельничал и вполне мог пялиться в окно. Осталось преодолеть половину цоколя, и можно спрыгивать.

Рядом послышался шум. Девушка машинально повернула голову: прямо под ней сидел Манн, большой грозный бульдог. Склонив голову, он заскулил с таким видом, что еще немного – и залает.

– Тихо, уйди отсюда, – зашептала Вера и, забывшись, оторвала руку от веревки, приложила палец к губам. – Тсс!

И тут случилась неприятность – на одной руке она просто не удержалась. Бах – и она сорвалась вниз. Упала на холодную землю, скорчилась, замерла, еле сдерживая стоны от боли. Тут еще и Манн, как назло, пристал – без зазрения совести принялся облизывать ей лицо.

– Уйди, Манн! Фу! – прошептала она. – Иди к Ёжке!

Собака не слушалась. Зато Верка потихоньку встала, хромая, подошла к забору. Жутко болела нога, даже наступать больно, и еще рука и плечо. В общем, ушиб ровно половины тела. Она потерла коленку, посмотрела на окно, из которого только что вылезла, – да, высоко. Теперь забор. Вера внимательно осмотрела высокую каменную преграду. Интересно, как это люди по телику чуть ли не на лету перескакивают через такие? Ладно, попробуем обычным способом. Она подпрыгнула, пытаясь схватиться за верхний край забора. Ушибленная нога болела так, что девушке удалось проделать трюк лишь с раза пятого-шестого. Когда же ухватилась, то тут же отцепилась – ледяной камень обжег натертые веревкой ладони. Как назло, перчаток нет! В следующий раз, когда она додумается спрятать очередную веревку, надо подумать и о перчатках. И еще лестницу бы веревочную где-нибудь купить. Вера снова подпрыгнула, ухватилась за край ограды, стиснула зубы от боли. Перебирая ногами, попыталась нащупать хоть какой-то выступ. Как назло, ничего. Она спрыгнула обратно. Потом попробовала снова. На этот раз повезло больше – ноги как-то умудрились оттолкнуться от земли, и Верка грудью легла на забор, посмотрела вниз и обмерла. В кустах, прямо там, куда она хотела спрыгнуть, сидел человек и смотрел на нее. Если бы у нее было больше сил, то она автоматически, наверное, спрыгнула бы обратно, закричала бы и убежала. Но это произошло в тот момент, когда она, после всех приключений, была уже не способна ни на какие резкие движения. Она лежала на заборе, держась руками за ледяную плиту, не обращая внимания на то, что одной половиной тела она уже практически на свободе, а второй, то есть ногами, свисающими с другой стороны, все еще находится в отцовском плену. Девушка смотрела на человека в кустах с таким ужасом, словно увидела привидение.

– Помочь? – прошептал парень. А это был именно парень, причем не какой-нибудь, а тот самый, из клуба.

Верка кивнула, постепенно приходя в себя. Она уже сообразила, что этот человек в кустах – настоящий, живой, не мираж и не призрак и не кто-то непонятный, а сам Сашка Сазонов, предмет ее школьных грез.

Когда Вера пришла в две тысячи четырнадцатую школу, никто не обратил на нее внимания. Она хорошо помнит тот момент, когда Ирина Анатольевна впервые завела ее в класс и поставила у доски. Покраснев как рак, опустив глаза, Вера стояла и не знала, куда себя деть. А учительница тем временем говорила:

– Познакомьтесь, это Вера Баринова. Она прилетела к нам из Швейцарии. Прожила там… Сколько ты, Вер, прожила?

– Семь лет, – чуть слышно прошептала Вера. Ей хотелось провалиться от стыда сквозь землю.

– Семь лет, – повторила учительница. – Так что Вера может рассказать вам много интересного, поделиться своими впечатлениями. И вообще, сдается мне, она очень интересный человек. Ведь правда, Вера?

Вера промолчала. Как могла она сказать что-то о себе?

– Вера, если будут проблемы, не стесняйся, обращайся, – продолжала учительница. – Ребята, думаю, тоже тебе помогут. Да, ребята?

– Да, – послышался гул, смешанный с нотками издевки и сарказма. Вера подняла глаза и увидела человек двадцать юношей и девушек, на лицах их светились улыбки – едкие, прожигающие насквозь.

– А можно вопрос? – поднял руку один из парней, сидящий на самой последней парте.

– Конечно, Ренат, – улыбнулась Ирина Анатольевна.

– А там, в Швейцарии, хорошо кормят?

Класс дружно загоготал, а Вера покраснела и опустила глаза.

– Как тебе не стыдно, Ренат! – разозлилась учительница.

– Не, ну а что, я просто спросил.

Вот так сразу Веру ударили по самому больному – в тот момент она была толстой и некрасивой и очень себя не любила.

– Ну чего, Кадушка, присаживайся! Ты по-русски хоть балакаешь? – хохотнул кто-то.

– Кадушка! Ха-ха-ха! – заржал кто-то.

Так и прилипла к ней эта дурацкая кличка. Вера молчала, она не знала, как дать отпор. В Швейцарии все было совсем не так. Там знали ее, знали о ее трагедии, о том, из-за чего она так резко поправилась и вместо сорок второго стала носить сорок восьмой размер. Там ее жалели, сочувствовали, пытались залезть в душу, и это только раздражало. Здесь все было иначе. Здесь никто не замечал, что у Кадушки есть душа, что она может обижаться, плакать и что она вообще живет, а не сидит за партой для интерьера. Обидно и больно, но все равно это лучше.

А потом она увидела Сашку. Он казался особенным, не таким, как другие, но даже он мог быть жестоким. А еще у него уже имелась своя принцесса – Варламова. Так что, как говорится, без шансов.

Шло время, и она кое-как притерлась к школе.

Но, как оказалось, неприятности лишь только начались. В жизни Бариновых появилась Карина. Начались споры и ссоры с отцом, попытки выжить мачеху из семейного гнездышка. Не удалось, даже хуже того. Под воздействием Карины папа решил обзавестись новым гнездом – на Рублевке. К концу весны все закрутилось с бешеной скоростью: окончание школы, переезд, ненавистная мачеха и невыносимое упрямство отца. Школа и Сазонов остались в прошлом. И Вера смирилась, заперла навсегда свое сердце, свои чувства в шкатулке вместе со случайными снимками Сашки и зажила новой жизнью. На занятиях шейпинга она познакомилась с Машкой, простой девочкой из обычной семьи. У Машки папа – учитель, мама – бухгалтер, Машка стеснена в средствах, она учится в институте коммерции, живет в трехкомнатной квартире на Лосином острове вместе с родителями, сестрой и бабушкой, у Машки даже своей комнаты нет. Но она такой чуткий и добрый человечек, что ей одной Верка в один прекрасный день доверила свою тайну. Рассказала о Сашке и попросила никогда не напоминать о нем, потому что твердо решила вырвать Сазонова из сердца, забыть навсегда. Машка обещание сдержала и не напоминала подруге о предмете ее воздыханий. Да и сама Верка все реже вспоминала о нем. Пока не встретила в ночном клубе.

Вадим – узкоплечий, очкастый, в нелепом полосатом свитере – сидел напротив, преданно уставившись на нее. Перед ним стыл кофе, лежало на блюдечке красиво украшенное пирожное.

Ольга доедала свое – лишь бы не говорить, – уже сожалея о собственной мягкости, толкнувшей на это бессмысленное свидание. В Вадиме все было не так. Тонкие безвольные руки с выступающими косточками так не походили на крепкие Колины! Глаза казались водянистыми за толстыми линзами очков и напоминали плавающих в аквариуме рыбок. А уж этот свитер!..

– Вы ешьте, – сказала она, кивнув на пирожное.

– Что?.. Да, спасибо. – Программист небрежно, в два приема, засунул пирожное в рот, тут же запил кофе.

Оля отвернулась, провела ладонью по волосам. Боже мой, до чего нелепая сцена!

– Вкусно? – спросила она, совершенно не зная, о чем еще можно спросить.

– Да… Наверное… – Глаза-рыбы на миг скрылись под зажмуренными веками, затем показались снова. – Вы, наверное, Оленька, думаете, что я молчун. Нет, это я просто в вашем обществе растерялся. Со мною такое бывает. Вы красивая. В жизни гораздо лучше, чем на фотографии, – вдруг заговорил он быстро-быстро, проглатывая окончания слов. – А вы, однако, роковая женщина. И враг у вас сильный. Сколько раз страничку взламывал! Мне прямо-таки интересно стало. Ну и я не отстал. Послал ему вирус на пробу. Я, знаете ли, Оленька, вирусы собираю…

Он говорил и говорил, а Ольга, не слушая, кивала, смотрела на высокую официантку, с ленивой грацией сновавшую между столиками, на однотипную публику, на украшенные репродукциями стены кафе… Смотрела и понимала, что она здесь абсолютно лишняя – чужеродный элемент, занесенный в эту теплицу непонятно каким ветром. Длить бесполезную встречу не имело никакого смысла. Оля в один глоток допила оставшийся кофе, привстала со стула.

– Спасибо, Вадим, за то, что вы сделали для меня, – тихо, но четко произнесла она. – И за угощение спасибо, но я уже пойду – дела.

– Да, я понимаю… Разболтался о своем, а вам вовсе неинтересно… – Он тоже поднялся, растерянно глядя на нее сквозь толстые линзы очков.

– Напротив. Очень интересно и познавательно. До свидания. – Ольга протянула руку, которую Вадик вдруг, поймав, поцеловал с неожиданной жадностью.

Почти не скрываясь, Оля вытерла руку о платье, взяла с соседнего стула свое пальто и двинулась в сторону выхода.

– Оля! – программист догнал ее уже на выходе из кафе. – Ведь мы же с вами еще встретимся? Вы дадите мне еще один шанс?

Он заглядывал в глаза как-то особенно жалко, униженно.

– Извините, Вадим, но вряд ли.

Она ушла, еще чувствуя на спине тяжелый, прилипчивый, как муха, взгляд.