Глава 11
Рублевская мать-одиночка
1969–2007 годы
В семидесятые годы минувшего столетия в Смоленске проживала семья Тереховых. Дружная, любящая и, увы, состояла из одних женщин — бабушки, мамы и двух дочек: Светланы и Людмилы. Жили, как все, не лучше и не хуже других. Бабушка-пенсионерка вела хозяйство и растила внучек, мама работала мастером на швейной фабрике, девочки прилежно учились. Света, старшая, была очень смышленой, старательной и послушной. И, как ни странно это звучит, очень несчастной.
Есть такое выражение: «Смотреть на жизнь сквозь розовые очки». Света Терехова с детства глядела на мир, и прежде всего на саму себя, если не через черные очки, то уж через серые точно. Ее неверие в свои достоинства, способности и возможное счастье было безгранично.
Ей поручали вести утренник, зная, что Терехова не подведет. «На зубок» выучит текст, не растеряется, не забудет ни строчки, говорить будет громко и внятно, а улыбаться задорно и обаятельно. И Света полностью оправдывала ожидания, а потом, за кулисами, начиналось страстное самобичевание. Ей казалось, что она полностью завалила концерт, так как объявила один из номеров слишком тихо (вдруг на последнем ряду не услышали?) и сказала сначала имя, а затем фамилию участника, хотя нужно было наоборот.
Светлана всегда старалась выглядеть безупречно. Но любая мелочь для нее оборачивалась катастрофой, например, когда ломался ноготь или появлялась зацепка на колготках. Для других девушек такие происшествия были всего лишь досадной помехой, для нее — лишним доказательством собственной ущербности и неполноценности.
Если бы какой-нибудь психоаналитик-самоучка вздумал покопаться в Светиной душе и выяснить причины такого странного отношения к себе, он, скорее всего, ничего бы не нашел. Любящая семья, симпатичная внешность, успехи в школе и никакого травмирующего прошлого. Но более опытный душевед наверняка нашел бы основание для Светиных комплексов.
Например, положение старшей сестры. Милочка родилась на девятнадцать месяцев позже Светланы и потому считалась в семье «младшенькой». Ею занимались, о ней заботились — а как же иначе, она же маленькая! И Света с детства также была приучена заботиться о сестренке, оберегать, уступать ей во всем, нередко, разумеется, ущемляя собственные интересы.
Казалось бы, во многих семьях старшие дети воспитываются именно так, и ничего страшного из этого не получается. Но беда Светы Тереховой крылась в том, что Милочка росла очень хорошенькой. И в каждом восклицании знакомых и незнакомых людей: «Какой прелестный ребенок!» — в адрес ее сестренки маленькой Светлане слышалось: «Не то что старшая».
Нет, она не стала ненавидеть сестру и даже не завидовала ей. Наоборот, была привязана к Милочке больше, чем к кому-либо в мире. Да и мама с бабушкой не давали оснований для детской ревности, любили обеих девочек одинаково, никого не выделяли, поровну покупали им игрушки и сладости. Но старшая сестра отчего-то вбила себе в голову: «Милочка у нас красавица, умница и всеобщая любимица. А я дурнушка и посредственность. И мне надо очень-очень стараться, чтобы хоть чего-то добиться».
И она старалась. Училась только на одни пятерки и выполняла все общественные поручения, помогала сестренке с уроками, а бабушке и маме по дому. В школе ее постоянно ставили в пример другим. Учеба давалась Светлане легко, словно она просто вспоминала то, что уже знала когда-то. Особенно точные науки, которые ей очень нравились. Большинство школьников не способно понять, как можно получать удовольствие, решая скажем, уравнение с двумя неизвестными? А Света Терехова прямо упивалась этим процессом. Но каждый раз, получив очередную пятерку, все равно бывала недовольна собой. Ей всегда казалось, что решить задание можно было бы быстрее, а ответить у доски ярче и интереснее…
Имелась у Светланы и еще одна проблема. С самого детства девочка остро и очень болезненно переживала отсутствие в семье отца. Ее мучило даже не то, что его нет рядом, что с ним нельзя общаться, спросить у него совета или пожаловаться на обиду. Вот если бы мама развелась — это другое, это понятно. Даже если бы после этого папа сразу исчез с горизонта, но она бы знала — папа у нее был. Ненадолго, плохой, но был. Ей становилось неуютно и жутко от мысли, что его вроде как и не было никогда. Даже в свидетельстве о рождении у них с сестрой записана фамилия матери и таксе же, как у нее отчество, — Павловна. Не было и дедушки — бабушкиного мужа. Фактически, конечно, был. Но память о нем в этой странной семье (именно такими словами Света начала думать о своих близких) стиралась, словно в племени амазонок.
Конечно, девочка пыталась говорить об этом с родными. Но бабушка, и особенно мама, всячески пресекали подобные темы. Не только о таинственном отце Светы и Милочки, вообще о мужчинах. Все, связанное с взаимоотношением полов, начиная с поцелуев и невинных объятий, в их семье считалось неприличным. Сестрам с детства внушалось, что секс — это плохо, что хорошие девушки не должны не только разговаривать, но даже думать о таких вещах. Только став взрослыми, сестры наполовину узнали, наполовину додумали историю своего рождения. Обыденную в общем-то историю. Их мама дважды, с интервалом в полтора года, пыталась устроить свою жизнь, и оба раза неудачно. Оба раза родились дочери — а их папашки, совсем не жаждавшие взвалить на свои плечи груз отцовства, быстро исчезли с горизонта. И, совершив два раза подряд одну и ту же ошибку, мама возненавидела весь мужеский род и больше всего на свете боялась, что и дочери могут повторить ее судьбу.
Период, когда Светлана в первый раз влюбилась, оказался самым ужасным в ее жизни.
Мальчик, в которого она влюбилась, был так себе. Трудно даже сказать, почему именно он попал в ее поле зрения. Наверное, потому, что им никто больше не интересовался. Никакая другая девушка не составила бы Свете конкуренцию, которой она так боялась.
Это произошло в девятом классе, в апреле, на субботнике. Их разделили на пары «мальчик с девочкой» и поручили мыть окна. Свете выпало работать с Владиком Карнауховым. Она взглянула на него и вдруг лишилась дара речи. В джинсах и клетчатой рубашке, Владик вдруг показался ей необычайно красивым. Даже странно было, как она могла этого не замечать, пока видела его в форме все девять школьных лет. А когда он еще и взял из ее рук ведро с водой, сказав, что таскать тяжести — мужское дело, она и вовсе увидела в нем настоящего рыцаря на белом коне.
С этого мига для Светы началась новая эпоха. Май прошел в любовной лихорадке. Она с трудом закончила последнюю четверть. Кроме Владика, думать ни о чем не хотелось, и очень трудно было заставить себя сесть за учебу.
К лету она немного пришла в себя. И решила: на сентябрьской линейке будет самой красивой. Ее не узнают, ею будут восхищаться, а Владислав — тот вообще упадет замертво. С этого момента и начнется их любовь.
Все будут говорить:
— Вот Терехова дает! До десятого класса была дурнушкой, а сейчас расцвела — обалдеть можно!
Беда оказалась в том, что она никогда не была дурнушкой…
Но Света старалась. Она до изнеможения крутила хула-хуп, загорала на летнем солнце, чтобы придать коже соблазнительный бронзовый оттенок, делала маски из клубники, сливок и яичного белка. Она отказалась от макарон, картошки и любимых котлет, потому что это было «не полезно». Она делала гимнастику для глаз, для пальцев рук, упражнения для правильного дыхания и похлопывания от второго подбородка. По большому счету, все это было ей ни к чему, но она просто не знала, что можно сделать. И искренне верила, что если будет каждый день дотошно выполнять намеченную программу, то к концу лета преобразится в сногсшибательную красавицу.
О ее секрете знала только Милочка. Если бы мама или бабушка застали Свету за косметическими процедурами, они, скорее всего, были бы очень недовольны. Начались бы расспросы, нотации, а дальше, глядишь, и того хуже… Потому девушка строго хранила свою тайну. Пусть взрослые поверят в ее чудесное превращение.
Наступил конец августа, и все мечты рухнули. За лето Света неожиданно подросла и потому смотрелась длинной, худоватой и нескладной. Личико осунулось, под глазами появились небольшие синяки, которые почему-то не убирались даже с помощью умывания отваром из свежей петрушки. От частого пребывания на солнце брови выгорели, и их пришлось немного подкрасить — получилось чрезмерно и из-за этого не натурально. Ерунда, никто бы ничего и не заметил, но ведь никто не знал, сколько трудов было вложено и какие надежды пошли прахом…
Светлана решила, что «такой крокодилице» никакая любовь не светит, что все надежды были стыдными и глупыми, а мечты бредом. После этого девушка как-то сразу успокоилась. Но судьба часто благоволит к таким вот смирившимся и именно им дарует иногда исполнение самых заветных желаний.
Никто не знает, что произошло в голове и сердце Владислава, когда он увидел первого сентября на школьной линейке свою одноклассницу Свету Терехову. А может, это случилось намного раньше? Или немного позже… Но, так или иначе, Владик начал проявлять к ней определенный интерес. В десятом классе все стало не так, как в девятом, казалось, все они как-то сразу выросли. Мальчики возмужали, девочки расцвели. Постепенно стали разбиваться на пары, «играть в любовь», как снисходительно говорили взрослые.
Как-то странно и незаметно Карнаухов с Тереховой тоже оказались парой. Она называла его Владом и просто боготворила. Он казался ей самым умным, самым смелым и самым романтичным. И, разумеется, самым лучшим. Если бы кто-нибудь сказал Свете, что все ее чувство, такое большое и красивое, было просто-напросто придумано ею на пустом месте, она бы страшно удивилась.
Теперь она действительно преобразилась. Не внешне — внутренне. Мир оказался огромным, приветливым, цветным, даже горизонт раздвинулся, словно раньше она смотрела в замочную скважину, а теперь вышла на вершину горы. Ей хотелось делиться своей радостью со всеми. Кроме домашних.
Из их класса мало кто откровенничал с родителями на подобные темы. Ну в самом деле, разве возможен подобный диалог с этими странными взрослыми? Ты им про любовь, а они в ответ про аттестат и институт. Ты про то, что тебе несказанно повезло и ты нашел свою истинную половинку, а они про то, что жизнь сложная и от разочарований никто не застрахован.
Но, что бы ни говорили родители другим, каждый подросток понимает — они в глубине души точно такие же люди, любившие и ревновавшие. Может, они и забыли многое, что было раньше, но ведь что-то такое они пережили! А как же иначе? Увы, про свою маму Света такого предположить не могла. Сказать: «Мама, я влюбилась» — в их семье было невозможно…
А вот у Влада в семье все было совершенно по-другому. Его родители прожили вместе двадцать лет и души не чаяли друг в друге. И Свету в их доме принимали очень хорошо.
У Влада была своя комната, улыбчивая тактичная мама, которая знала ее с первого класса и ласково называла Светланкой. Галина Петровна всегда кормила вкусным обедом, никогда не лезла с разговорами, а о том, чтобы зайти без стука в комнату сына, и речи не было.
Но Света, находясь в гостях у возлюбленного, чувствовала прямо-таки чудовищную скованность. Она улыбалась натянуто, говорила запинаясь и стремилась уйти оттуда как можно быстрее. Особенно неуютно ей было, когда приходил с работы папа Влада — тучный, громкоголосый, всегда веселый Анатолий Александрович. Немного простоватый, но очень добрый. Войдя, он целовал жену (Свете казалось это вызывающе неприличным), жал руку Владу (это выглядело странным) и, увидев подругу сына, расплывался в широкой искренней улыбке и ласково трепал Свету по голове:
— А, Светлана Батьковна! Не бросила еще моего оболтуса?
Светлане все это не нравилось. И то, что он называет сына оболтусом, и то, как запросто треплет ее по голове — последнее было вроде как даже приятно, но слишком уж непривычно. Но больше всего ее раздражало это ужасное «Батьковна». Казалось, весельчак Анатолий Александрович намекает на то, что она безотцовщина, которая не знает даже имени собственного отца. Умом она понимала, что все это глупо, надуманно, что у отца Влада и в мыслях не было подобного, но каждый раз при его появлении в квартире ей хотелось накрыться шапкой-невидимкой, а лучше вообще пропасть.
И она старалась пореже бывать у Карнауховых. Даже в плохую погоду предпочитала мерзнуть на улице или греться в подъезде, ведь на кафе или кино денег у подростков часто не было. О том, чтобы пригласить Влада к себе, не могло быть и речи. Маму и бабушку наверняка инфаркт бы хватил, узнай они, что Света встречается с мальчиком. Объяснить что-либо Владу было трудно.
— Что ты так боишься моих предков? — недоумевал он. — Они к тебе вполне нормально относятся.
Но она ничего не могла с собой поделать.
А уж тот случай с подарком… Это произошло Восьмого марта. Влад торжественно вручил ей букет тюльпанов и четверостишье собственного сочинения, был необыкновенно долгий и красивый поцелуй, поход в кафе и море признаний. Не день, а сказка.
— А теперь идем ко мне, — предложил он гораздо увереннее, чем обычно. В последние несколько часов между ними наметилась такая неземная гармония, что Светлана должна была, видимо, сразу согласиться.
— А может, погуляем? — попросила она, сама понимая всю абсурдность сказанного. На улице было холодно и противно. Слякоть, ветер, пасмурное небо, мелкая влажная крупа вместо снега.
— Свет, ну что ты в самом деле! Никто тебя не съест. Мать пирог испекла. А к семи они с отцом в гости собирались.
Последний аргумент успокоил. Значит, нужно потерпеть всего-то пару часов. А там чудный вечер наедине с Владом. Вот уж действительно праздник. И она согласилась.
— Ладно, идем.
А дальше все произошло быстро и как-то совсем непонятно.
Дверь им открыла Галина Петровна. Прическа волосок к волоску, поверх нарядного платья повязан кухонный фартук.
Она была веселая, довольная и какая-то очень домашняя.
— Славик, ну что же вы так долго, пирог уже остыл! А мы решили не ходить сегодня никуда… Тоня позвонила, сказала, что Нина Ильинична приболела. Ничего страшного, простыла немного. Неудивительно при такой-то погоде…
— А мы думаем — оно и к лучшему, — послышался из комнаты зычный голос Анатолия Александровича. — Отпразднуем дома, в семейном, так сказать, кругу. Посидим вчетвером, поедим вкусненького…
— Я уж и салат «Оливье» сделала, и курицу в духовке пожарила, — вторила мужу Галина Петровна. — Светланка, ну что ж ты стала на пороге, раздевайся, проходи. Кстати, с праздником тебя, дай поцелую…
— А это тебе от нас, Светлана Батьковна! — в прихожей появился отец Влада. Тоже веселый, радостный и домашний.
Он протянул Свете маленькую коробочку. Подарок на праздник. Небольшой знак внимания.
Но что-то вдруг произошло. За одно мгновенье на девушку обрушились самые разные чувства. И стыд за то, что она не догадалась принести подарок Галине Петровне, за то, что даже не сообразила первая поздравить ее хотя бы на словах. И ощущение, что она совершенно чужая в этом доме, в этой семье, в судьбе Влада. И зависть, потому что у них дома все совсем не так. Ее мама бывает и веселой, и довольной, и домашней, но никогда не бывает счастливой. И ощущение собственной ущербности. А главное — странное, едва уловимое чувство, которое никак невозможно было перевести в слова.
Она повела себя дико — оттолкнула руку Анатолия Александровича и выбежала из квартиры. И уже когда Света бежала вниз по лестнице, неуловимое чувство все-таки сложилось в слова. «У нас никогда ничего не выйдет. Мы разные, слишком разные, — отстукивало в висках. — Влад и я — с разных планет. В то, что принц женится на Золушке, еще можно поверить, но в то, что мы будем счастливы — никогда». А потом все слилось в бесконечное: «Так не бывает, так не бывает, не бывает…»
Она долго бродила по улицам, взволнованная, разгоряченная, не замечая, что на ней не застегнуто пальто. Разумеется, на другой же день слегла с ангиной. Но это было даже к лучшему, поскольку отодвигало неизбежное объяснение с Владом. Ведь не то что заходить к ней, даже звонить Света ему категорически запрещала.
Она проболела две недели, а когда вернулась в школу, Влад к ней больше не подошел. И она не подошла — не то из гордости, не то из-за стыда за свое поведение. Но, так или иначе, их любовь закончилась. Не прошло и нескольких недель, как он начал встречаться с Леной Пономаренко. Свете Лена казалась некрасивой, глуповатой и довольно наглой. А там, кто знает?
Незадолго до выпускного делали большой плакат-газету с детскими фотографиями и писали к ним смешные подписи. Свету Терехову назначили главным редактором, Лену — одной из ее помощниц. И это никого не напрягало. Девушки не дружили, но и вражды между ними не было. Зачем? Что было, то прошло. Сама виновата.
— У Владьки какая-то неудачная фотография, — поморщилась Лена, рассматривая снимок. — Мог бы и лучше принести. У него ж целая гора нормальных. Никогда не видела младенца, которого бы так часто фотографировали. Есть такие смешные фотки! Когда мы с его мамой смотрели альбомы, я прям обхохоталась.
Это было правдой. Она действительно смотрела с Галиной Петровной семейные альбомы, ела праздничные пироги, восхищалась и спрашивала рецепт, она ездила к ним на дачу, помогая полоть грядки, короче говоря, за считаные недели Ленка, пришедшая к ним в школу в девятом классе, стала для родителей Влада «своим человеком». Именно она, а не Светланка, которую они знали с первого класса.
Объяснимо и закономерно, но очень-очень обидно.
Впрочем, нет худа без добра. С горя Света с головой ушла в учебу и окончила школу с золотой медалью. У нее были грандиозные планы: не просто вуз, а университет, да не какой-нибудь, а лучший — МГУ.
Была и еще одна, крайне неприятная вещь, которая заставила девушку забыть о любовных переживаниях. Весной бабе Кате, которая уже давно недомогала, сделалось совсем худо. Врачи поставили беспощадный диагноз: рак крови. В день последнего Светиного школьного экзамена бабушка скончалась. А накануне она впервые заговорила о своем муже, погибшем на войне, и от этого Светлана восприняла ее смерть еще ужаснее и трагичнее. По наивности ей казалось, что эта откровенность не просто естественное желание облегчить душу перед уходом в иной мир, а новая веха в истории их семьи. Ведь раньше никто из них не говорил на эту тему…
Без Влада было плохо, без бабушки стало пусто.
Но в университет Света поступила. Экономический факультет МГУ с первого раза покорился провинциальной девочке, что по тем временам казалось невероятным, почти чудом.
После смерти бабушки Светлана почувствовала еще большую ответственность за младшую сестру. Чем старше становилась Милочка, тем сильнее была не похожа на Светлану — и училась не столь прилежно, и легкомыслия в ней наблюдалось куда больше, в голове одни мальчики, тряпки, танцульки и все такое прочее. Но она была столь очаровательна, что все сходило ей с рук. Но только до десятого класса. В последний школьный год Милочке пришлось перемениться. Старшая сестра, несмотря на то что уехала из родного дома, активно взялась за нее. Тратила чуть не всю стипендию на междугородные переговоры, заставляла заниматься, сама составила для нее программу подготовки в университет и требовала еженедельно присылать контрольные работы. Милочка роптала, но слушалась. Мальчики и дискотеки отодвинулись на второй план, их место заняли алгебра и начала анализа, русский язык и литература.
Накануне вступительных экзаменов первокурсница Терехова буквально землю рыла, чтобы помочь сестре-абитуриентке. Устроилась работать в приемную комиссию, всеми правдами и неправдами пыталась узнать будущие задания и даже пряталась в туалете во время письменных экзаменов — математики и сочинения, — куда Милочка, как было заранее оговорено, приносила ей свои работы на проверку. И цель оказалась достигнута. К радости сестры, младшая Терехова тоже стала студенткой экономфака МГУ. Сестры поселились в одной комнате общаги и стали еще более дружны, чем были до этого.
Когда Милочка училась на втором курсе, а Света на третьем, умерла мама.
Лидия Павловна была совсем еще молодой, меньше пятидесяти. Но и у нее обнаружили тот самый рак крови, что и у бабушки. Оказалось, что болела она давно, но с дочерями не делилась. У них своя жизнь, зачем отвлекать их ненужными переживаниями, тем более когда помочь они ничем не могут.
Вернувшись с похорон, Света несколько месяцев не находила себе места. Милочка же выглядела спокойной, словно простилась не с самым близким человеком, а с дальним приятелем.
Это казалось диким, неестественным. Старшая сестра однажды не выдержала, завела на эту тему разговор. Младшая лишь пожала плечами:
— Горе ужасное, но, когда ты постоянно живешь за сотни километров и у тебя своя жизнь, оно как будто размывается, притупляется, смягчается. В общем, переносится гораздо легче.
Именно так и сказала.
Света так чувствовать не могла. Вернее, так не чувствовать.
Ей хотелось повернуть время назад. Чем больше она понимала, что это невозможно, тем отчаяннее хотелось. Как говорится «ах, если бы…».
Ежедневно девушка думала о маме и бабушке, вспоминала, корила себя за то, что смела осуждать их, что мало любила, недостаточно проявляла заботу и внимание. Что даже в последние месяцы маминой жизни они так редко звонили и вообще не писали писем домой. И что среди пустой, никому не нужной информации ни разу не мелькнуло: «Мамочка, я тебя очень люблю». Не приучены были они с сестрой говорить об этом.
Но жизнь продолжалась. Света не вылезала из библиотек, сессии сдавала на одни пятерки, Милочку спасали только конспекты и помощь сестры. Студенческая жизнь, с ее КВНами, капустниками, вечеринками поглотила девушку целиком, она то и дело с кем-то знакомилась, встречалась, расставалась… Светлана больше не позволяла себе влюбляться. И потому, что это отвлекло бы от учебы, и потому, что боялась новых страданий. Слишком многое за последние годы ей пришлось пережить.
Сестры Тереховы окончили университет: старшая с красным дипломом, младшая с обычным. К тому времени, когда декан вручил Милочке синюю корочку и ромбик выпускника МГУ, Светлана уже работала младшим экономистом в научном институте — «ящике», где выхлопотала ставку и для сестренки.
Жили они более чем скромно, снимали на двоих крошечную комнату в огромной коммуналке. Но зато остались в Москве.
Через пару лет им улыбнулась удача — Свете удалось устроиться в совместное фармацевтическое предприятие.
Руководил им некто Владимир Яковлевич Штейн, вдовец, человек уже не слишком юный, за сорок, но сумевший быстро приспособиться к новым веяниям в стране. Светлану он ценил настолько, что всего за три года она из простого экономиста превратилась в финансового директора компании. А на пятый он вдруг сделал ей предложение.
Это стало огромной неожиданностью — и для самой Светы, и для Милочки, которая уже несколько лет была замужем. В свое время Штейн по просьбе Светланы устроил ее сестру личным помощником директора в банк, принадлежавший сыну его друга. Свете Милочкин муж Тимофей не слишком нравился, поскольку казался поверхностным. Был он молод, полон радужных надежд, наивных прогнозов и несбыточных планов. И с аквалангом нырял, и собачьему приюту помогал, и музыкальную группу продюсировал, и в правительство баллотировался, но все как-то не всерьез, будто не жил, а только играл во взрослую жизнь.
— Ты ведь его совсем не знаешь, — убеждала она сестру накануне свадьбы. — Может, подумаешь, не будешь спешить?
Милочка пожимала плечиками и хмурилась:
— А что тут думать? Действовать надо. Жизнь так коротка, надо успеть насладиться ею сполна.
— Но ты хоть любишь его?
— Ну, разумеется…
Словом, свадьба состоялась и была великолепной. Средств у жениха имелось достаточно, и он их не пожалел. Все было организовано по высшему разряду — белые лимузины, теплоход для банкета, лучшая гостиница, где молодым предстояло провести брачную ночь. Невеста в пышном длинном розовом платье со шлейфом и прелестной шляпке вместо положенной фаты смотрелась обворожительно. Ее, похоже, совершенно не смущало, что из ее родных за праздничным столом присутствует только сестра, а остальные сто с лишним человек приглашены будущим супругом.
Свету смущало все: и эта поспешность, и неприличная по тем трудным временам роскошь, и розовое платье вместо белого, и эта шляпка с цветами на хорошенькой Милочкиной головке. Последнее — особенно. Ей чудилась в этом дурная примета. Невеста должна быть в фате. Так положено, а надевать на свою свадьбу шляпку, это… ну, словно бросать вызов судьбе. Глупо, конечно, но мысль эта сидела в голове и не давала покоя.
В свадебное путешествие молодые улетели на Канарские острова. Света осталась одна. Неожиданно ей понравилось жить без сестры. Она совсем не скучала, была сама себе хозяйка. Когда Милочка, загоревшая и еще больше похорошевшая, вернулась после медового месяца, она, конечно, поселилась у мужа. Ушла с работы и с удовольствием окунулась в вихрь удовольствий, которые теперь, при богатом супруге, могла себе позволить.
Светлана же продолжала жить «старой холостячкой». К мужчинам ее не тянуло. Даже физически — слишком уж крепки были барьеры, вбитые в голову маминым и бабушкиным воспитанием. Работа увлекала ее полностью и занимала почти все время. И тут, точно гром среди ясного неба, прозвучало предложение от Владимира. Светлана растерялась. Конечно, ни о какой романтической любви между ними и речи не было. Но Штейн ей нравился. Более того, она его уважала. Как человека, который сам сумел многого добиться в жизни. Как сильную личность.
— Зачем я вам? — тихо спросила Света. — Разве мало вокруг молоденьких и хорошеньких?
— Мне не нужны молоденькие и хорошенькие дурочки, — отвечал Штейн. — Мне нужна рядом женщина, которой я мог бы доверять. Которая меня не предаст.
Она подумала — и согласилась. Они подали заявление в ЗАГС.
Их первая ночь стала для Владимира ночью открытий. Он и предположить не мог, что эта рассудительная, безупречная, с виду настолько уверенная в себе женщина под тридцать окажется девственницей…
«Это все так непонятно, так ново и непривычно для меня, — повторяла себе Светлана. — Но я привыкну. Освоюсь. Научусь. Научусь быть счастливой…»
Увы, сбыться этим планам было не суждено.
Все началось с того, что Милочка забеременела. Ее старшую сестру эта новость повергла в шок. Вроде закономерный ход событий, но Свету как огнем обожгло. Ей отчего-то казалось — произошло что-то сверхъестественное. Ну не могла она представить свою маленькую сестренку мамой. Замужней — еще куда не шло, а вот мамой — никак. Но Милочка так радостно щебетала в телефонную трубку, что она уже абсолютно во всем уверена, что врач подтвердил срок семь недель и отправил сдавать анализы, что Свете ничего не оставалось, как смириться.
Прошло около месяца. Светлана уже ложилась спать, когда услышала настойчивый трезвон в дверь.
На пороге стояла Милочка, напоминающая своим видом героиню сказки «Принцесса на горошине» в момент ее появления перед дверями замка. Сестра явилась в тоненьком плащике, в туфлях-лодочках хлюпала вода, мокрые длинные волосы свесились вперед, закрывая половину лица. Она обхватила себя руками за плечи и мелко дрожала.
— Милочка, что с тобой? Вы поругались? Не молчи! — Света втащила сестру в квартиру и, стянув с нее мокрый плащ, почти насильно потащила в комнату, завернула в плед, заставила выпить горячего чаю.
— Он что, выгнал тебя на улицу в час ночи? Что случилось? Где Тимофей? — сыпала она вопросами, но сестра не отвечала, только стучала зубами, видно, никак не могла согреться. Светлана обняла ее.
— Светка, я умираю… У меня то же, что у мамы, — выговорила Милочка наконец.
Позже, многократно прокручивая в памяти этот страшный миг, Светлана вспоминала, что не удивилась. Испугалась, огорчилась, впала в отчаяние — да. Но не удивилась. Она знала, что онкологические заболевания могут передаваться по наследству. Их семье не повезло.
— У тебя есть что-нибудь выпить? — глухо спросила Милочка.
— А как же ребенок? — попыталась было возразить Света, но, взглянув на младшую сестренку, замолчала на полуслове и вытащила бутылку дорогущего коньяка, которую купила в подарок будущему мужу.
Через пять или шесть часов, когда стало светать, они по-прежнему сидели обнявшись, только уже не на диване, а на ковре. С литровой бутылкой коньяка было покончено, но желаемое забвение не приходило. Светлане было страшно, тоскливо и ужасно горько. Как всегда бывает, когда чувствуешь свою беспомощность. И полную безысходность.
— А Тимоша что? — решилась она наконец. Милочка снова зарыдала:
— Не поверишь! Я ведь не сразу тебе все рассказала, сначала ему… В первый раз он спросил, сколько бабок надо, чтобы решить проблему. Прям так и спросил, представляешь? У него ж такое представление, что не бывает неразрешимых проблем, а бывает мало бабок…
— А дальше?
— А дальше я опять по врачам пошла, анализы, консультации… И оказалось, что у меня уже неизлечимая стадия…
— Господи, ну почему, почему ты мне раньше ничего не рассказала?
— Так у меня ведь ничего не болело даже… Ну слабость, головокружение, так я думала: ерунда, пройдет… А когда сегодня узнала, что у меня уже произошло заражение всего организма, или как там это называется… Врач сказал… В общем, приехала домой и выложила все Тимофею…
— А он?
— А он меня обнял и давай жалеть. Но не как ты, а как… Ну, знаешь, как собаку, которую привел усыплять. Как… как чужую. Да, говорит, не повезло тебе, такая молодая. Ты, говорит, Милка, меня пойми, но надо бы нам разойтись.
Потому как брату нужна сестра богатая, а мужу жена здоровая.
— Да он монстр какой-то… Недочеловек. Младшая сестра снова зарыдала.
— Да нет, Светик, ты не понимаешь. Он по-своему хороший, где-то даже порядочный. Они другие, эти нынешние хозяева жизни, понимаешь, менталитет у них такой. Случись такое с ним, он бы меня позвал и сказал: извини, Милка, не хочу быть тебе обузой. Обиды не держу. Вот тебе бабки, устраивай свою жизнь, а я один перекантуюсь.
— Бред!
— Нет, это реальность, — всхлипнула Милочка. — Современная реальность…
Милочка сгорела еще быстрее, чем мама. Светлана вспоминала, думала, анализировала прошлое и находила в этом утешение. Она поняла, что ее отношения с сестрой были странными. Они были близки по возрасту, по уму, по интересам, почти не ссорились, охотно друг другу уступали и проводили вместе много времени. Но совершенно не знали друг друга. И, похоже, не любили. Разве можно любить того, кого совсем не знаешь?
После смерти младшей сестренки и ее так и не родившегося ребенка Светлана тоже отправилась по больницам и сделала анализы, которые не показали никаких отклонений.
— И что это значит? — осторожно спросила она у врача.
— Только то, что сейчас вы здоровы, — отвечала та, подчеркнув интонацией слово «сейчас».
— А потом?
— Никто не знает, что будет потом. Но поверьте — чем меньше вы будете думать о возможной болезни, тем больше у вас шансов ее избежать.
Светлана помнила слова Владимира о порядочности и рассказала ему все, как есть. Она была готова к тому, что он поступит, как Тимофей, и отвернется от нее. Но он сказал совершенно другое:
— Все мы под богом ходим… И никто не знает, что его ждет впереди. Главное — надеяться на лучшее. И тогда все будет хорошо.
Они поженились. Но «все хорошо» не стало. Чуть больше чем через год Владимир и Светлана расстались. Он ушел от нее к секретарше Марине, молоденькой и хорошенькой. Эта самая Мариночка работала у них же в фирме, помогала Светлане, постоянно восхищалась ее профессионализмом, сильным характером и умением прекрасно выглядеть. А сама за ее спиной отбивала у нее мужа.
— Прости меня, — каялся Владимир. — Понимаю, что я полный идиот, но ничего не могу с собой поделать… Это какое-то наваждение, оно сильнее меня… Эта девочка, она такая… Мне ни с одной женщиной не было так хорошо! К тому же Мариночка ждет ребенка и наотрез отказалась делать аборт. Ультразвук показывает, что будет сын…
И этот удар судьбы Светлана Терехова вынесла с честью. Умом она понимала — соперничать с ловкой, изощренной в любовном искусстве особой она не в силах. Все детско-юношеские комплексы остались при ней, она так и не сумела их преодолеть, так и не научилась получать и дарить мужчине радость от физической близости. А та умеет, и Владимир это оценил. Значит, нечего и переживать, были в Светланиной жизни потери гораздо страшнее. А что творится в ее душе, все равно никто не увидит…
Света была готова уйти от мужа, что называется, в чем была, оставив ему и машину, и загородный дом, и квартиру, и все остальное. Однако Владимир поступил иначе.
— Позволь мне хоть в чем-то оказаться порядочным, — заявил он. — На нашу компанию ты имеешь те же права, что и я. И даже больше, шестьдесят процентов того, что мы сейчас имеем, достигнуто благодаря тебе.
Вскоре он открыл представительство своей фирмы, которое возглавила Светлана. Потом дочерняя компания отделилась и достигла таких успехов, что почти затмила главную. Но это произошло позже, когда Светлана уже родила Олеську.
Что сподвигло ее на этот шаг, она толком не осознала до сих пор. Просто однажды, впервые за много лет, поехала отдыхать в Италию, о которой долго мечтала. И там, у берегов лазурного моря, под южным небом, среди всей этой дивной красоты, у нее случился роман с очень привлекательным парнем, то ли из Латвии, то ли из Литвы, она уже и не помнила хорошенько. Главное, что этот блондин выглядел, как настоящий мачо, и когда он начал оказывать ей знаки внимания, Света подумала: а почему нет? Почему нет-то? Что она, не женщина? Ведь ей же тридцать три, возраст, близкий к критическому… Почему она должна отказывать себе в простых житейских радостях? Разве не приятно хоть на миг почувствовать себя пусть не любимой, но хотя бы красивой и желанной?
За это чувство она была благодарна тому мачо. И за его ласки, его поцелуи, за его слова, что она великолепна в постели. Пусть это было и неправдой. Он говорил еще что-то, она упивалась этим, и когда услышала вопрос: «Можно?», сразу даже не поняла, о чем это он. Конечно, можно! В тот момент ему все было можно…
Разумеется, никакого продолжения итальянский курортный роман не имел. Но и бесследно не прошел. Вернувшись в Москву, Светлана с изумлением обнаружила, что беременна.
Сначала она испугалась. Сама постоянно балансирует на грани, неужели подвергать такому же риску и ребенка? Нет, конечно! Аборт, и только аборт! Но чем больше она думала о будущем сыне или дочке, тем труднее было воплотить это решение в жизнь. И практически своими руками убить живущее в ней маленькое существо, которое может родиться и стать для нее самым близким человеком на свете, которое подарит ей счастье кого-то любить, которое само будет любить ее так, как никто никогда не любил…
Она еще раз сделала анализы — все было нормально. Ходила на консультации к врачам, к психологам, к священникам. Ни один из этих людей не посоветовал ей избавиться от ребенка, каждый уговаривал, приводил свои доводы в пользу того, что дитя должно появиться на свет. И в конце концов, Света решилась рожать. Если у ее ребенка может быть шанс — она даст его.
Беременность и роды прошли на удивление легко, точно маленький человечек прилагал все усилия к тому, чтобы его допустили в этот мир, разрешили жить. Олеся появилась на свет в погожее июльское утро, такое же светлое и радостное, как она сама.
Даже самой себе Светлана не решалась признаться, с какой тревогой ожидает рождения дочери. Она боялась всего на свете. Что будет с ребенком, если она вдруг умрет? Что, если с Олеськой что-то случится? Светлана просто не переживет этого! Но боялась и других, менее явных, вещей. Даже самой себя: а вдруг она не сумеет стать хорошей матерью? Обрушит на девочку, всю свою нереализованную любовь и избалует ее этим? Вырастит черствую, холодную эгоистку? Или тепличное, не приспособленное к жизни существо, которое просто не сможет без нее существовать, если у Светланы все-таки откроется семейная болезнь?
И она старалась быть с Олеськой, даже совсем маленькой, как можно более сдержанной. Не сюсюкать, не разводить телячьи нежности. И даже поменьше общаться, чтобы девочка не слишком привязалась к ней и, в случае чего, не так тяжело переживала ее смерть. При первой же возможности наняла хорошую няню и вышла на работу. Активно занималась делами фирмы, купила землю на Рублевке, построила дом, очень следила за собой, занималась спортом.
А потом, когда Леське было три года, еще раз сделала анализы и в этот раз все-таки узнала, что больна. Но, как ни странно, не расстроилась. Потому что была готова к этому, жила и постоянно ждала, когда ей сообщат. Это была уже не жизнь, а своего рода обреченность. Стоит ли переживать, что такое существование закончится? Это неправда, что все люди цепляются за жизнь, когда приходит пора уходить. Миф. Все вокруг пронизано мифами. Все люди разные. Кто-то борется, а у кого-то нет сил. У Светланы их уже не было. Правда, она почему-то надеялась, что это случится с ней позднее — хотя бы в мамином возрасте, когда Леська уже подрастет. А еще лучше бы — в бабушкином…
Единственное, о чем Светлана жалела (кроме тревоги за будущее Олеси, конечно!), это о том, что ей так и не довелось по-настоящему полюбить.
Разумеется, она пыталась как-то бороться. Старалась правильно питаться, что было особенно легко — есть почти не хотелось, на многие продукты Света даже смотреть не могла. Лечилась, неукоснительно соблюдала все требования врачей, делала все рекомендованные процедуры, принимала лекарства. Но все точно для галочки, по обязанности, поскольку в душе прекрасно знала — ей уже ничего не поможет.
За себя Светлана не переживала. Вернее, делала вид, что не переживает. Ей казалось: чем меньше сама она обращает внимания на свои проблемы, тем они незаметнее. Она переживала за Олесю. Днем и ночью. Бедная девочка! Не станет матери, и ребенок останется совершенно один. Что ж за такая судьба проклятая у всего их рода…
Ни сотрудникам, ни знакомым, ни прислуге, ни тем более Леське Светлана ничего не говорила. Но тонкая чувствительная натура дочки будто бы уловила — происходит что-то не то. И у Олеси вдруг появилась странная прихоть — она начала искать себе отца. Просто выглядывала кого-то в людном месте, указывала на него и говорила: «Это мой папа!»
По каким именно критериям девочка отбирает претендентов на эту роль, Светлане было непонятно. Ей мог понравиться какой-нибудь совершенно невзрачный мужчина за соседним столиком в кафе, и она настойчиво пыталась обратить на него мамино внимание. А те, с кем Света была бы не прочь поддержать знакомство, оставляли Леську совершенно безразличной.
Странное поведение дочери Светлане не нравилось, а порой и вовсе выводило из себя. Но умом она понимала — а ведь и в этот раз устами младенца глаголет истина… Так или иначе, но нужно срочно найти человека, которому можно будет поручить Олеськину судьбу. И лучше — действительно мужчину. Им Света доверяла больше, чем женщинам, особенно после истории с Мариночкой. Как ни странно, бывшего мужа она ни в чем не обвиняла. А вот Марину, у которой, как выяснилось, никакого ребенка не было, — просто возненавидела. Нет, нужен мужчина, и точка!
Даже в детстве Светлана не была наивной и отлично понимала, что задача перед ней стоит непростая. И четко сформулировала для себя требования к кандидату. Ей нужен человек прежде всего порядочный, который будет честно исполнять роль опекуна ее дочки и никогда не обманет и не обидит Олеську. Конечно, он будет делать это не бесплатно. Светлана оставит ему часть денег, возможно, управление делами фирмы. Идеально было бы, чтоб такой человек нашелся в ее компании. Но увы, ни один из подчиненных Светланы Тереховой по тем или иным причинам Лесе в опекуны не годился.
Самая подходящая кандидатура обнаружилась в фитнес-клубе, куда Света все еще продолжала ходить. Сама не знала зачем — то ли чтобы отвлечься от грустных мыслей, то ли чтобы не подурнеть слишком быстро, поддерживая хотя бы иллюзию, что она еще в форме. У Валентина, правда, было иное мнение на этот счет. Он считал, что Света хочет быстрее себя угробить. Это, конечно, был юмор, пусть и черный, но, как говорится, в каждой шутке…
Заниматься было тяжело. И здоровья и сил становилось все меньше, никакой аутотренинг не помогал. Зато в поле зрения попал Валентин. Светлана присмотрелась к нему и решила, что он подходит по всем параметрам. Бережет свое здоровье — значит, не будет никаких проблем с алкоголем, наркотиками и болезнями. Эгоистичен, чтоб со временем захотеть иметь собственную семью. Такие до девяноста лет трясутся над своей свободой. Высокие запросы при скромном уровне зарплаты — значит, нуждается в деньгах. В то же время не глупый, не злой, не подлый. И, главное, он не был ей противен, наоборот — более чем привлекательный мужчина. От такого можно и голову потерять, если не видеть его насквозь.
Их роман начался вяло. Светлана чувствовала, что недостаточно привлекательна для него. Валентин никогда не говорил ничего обидного, послушно выполнял все положенные ритуалы: твердил банальные комплименты и регулярно выступал инициатором в постели. Было непонятно, откуда берется это странное ощущение, словно он делает ей одолжение.
Переезд тренера в ее дом не улучшил их отношений. Наоборот, они стали более запутанными и неопределенными.
Светлана предложила спать в разных комнатах, чтобы не травмировать Олесю. Он согласился так безропотно и поспешно, что ей стало очевидно — роман с больной женщиной старше его на восемь лет уже успел надоесть ему до чертиков. Валентин всячески демонстрировал, что он не альфонс, что живет исключительно на свою тренерскую зарплату, но Света сама старалась тактично «поддержать его материально» — то делала ему подарки, то просила заплатить по счету и выдавала крупную сумму, «забыв» взять сдачу. Она знала — Валентин терпеливо ждет, когда она умрет. И главное — не сомневается, что деньги будут завещаны ему. Они оба не произносили это вслух, но правила игры обоим были понятны. Деньги в обмен на заботу о девочке. Современная реальность, как выражалась сестра Милочка. Вот только с Леськой у Валентина не сложилось. Та почему-то сразу невзлюбила его, не то что в папы записывать, а даже знать его не хотела, дерзила и с первой встречи прозвала Индюком.
— Почему ты грубишь дяде Вале, Леся? — интересовалась она у дочки.
— Он противный! — отвечала та. — Такой… не настоящий. Он притворяется!
«Как будто я не знаю, милая, — вздыхала про себя Света. — Какая ты еще у меня маленькая, какая наивная… Все взрослые для чего-то притворяются. Одни, чтобы победить, другие, чтобы не проиграть…»
Что касается Валентина, то первое время он пытался как-то установить контакт с Олеськой, заговаривать с ней, шутить. Но шутки человека, не любящего детей и не умеющего обращаться с ними, обижали девочку и еще больше настраивали против него. В конце концов Валентин стал просто игнорировать Олесю, и, как ни странно, ее маму это даже устраивало. Все же искреннее равнодушие лучше лицемерия.
Время бежало неумолимо быстро. Врачи, от которых Светлана требовала предельной честности, говорили, что жить ей осталось около полугода. Это значило, что нужно срочно что-то решать. Валентин не совсем подходит на роль опекуна, но никого лучше на примете нет. Раньше надо было думать, когда еще можно было что-то переиграть. Светлана знала: надо собраться, расставить наконец все точки над «i». Озвучить очевидное. Но каждый день откладывала и откладывала этот шаг. Валентин прилежно играл роль бескорыстного влюбленного, не имеющего представления о силе ее недуга. А она делала вид, что верит. И все труднее было решиться разорвать этот порочный круг.
Свой последний отпуск Светлана решила провести в Барселоне. Ей хотелось красоты. Величия. Гармонии, умиротворения. И казалось, там все это есть.
Она не ошиблась. Они с Олесей провели четырнадцать незабываемых дней.
— Тут так здорово, так чудесно, как в раю, — щебетала их соседка по столу в ресторане отеля.
«Скоро я узнаю, как оно — в раю», — мысленно отвечала Светлана.
Она никогда не считала себя особо верующей, а там, в Барселоне, вдруг начала молиться. Каждый день. Не за себя — за дочку. Будущее Олеси продолжало тревожить. Может, пока не совсем поздно, все-таки выбрать другую кандидатуру опекуна? Пересмотреть свои взгляды, забыть о неприязни к женщинам и все-таки заменить Валентина гувернанткой Дашей? Эта девушка с каждым днем вызывала к себе все больше доверия. Но вдруг и она тоже притворяется — как в свое время Мариночка, укравшая у Светланы мужа?
В один из дней Леська попросилась на экскурсию. Ездили на автобусе по городу, осматривали достопримечательности, среди них — церковь, где им рассказали историю про святую великомученицу. Света слушала гида вполуха и немного беспокоилась за дочь — вдруг девочке станет скучно или, того хуже, ее расстроят все эти ужасы про казни и пытки? Но Леся внимала экскурсоводу, раскрыв рот, не пропустила ни слова, а потом, когда предложили задавать вопросы, пропищала:
— Евлалия стала ангелом, да?
Светлана уж который раз в своей жизни только руками развела — и откуда она этого набралась? А гид очень серьезно ответил:
— Да, она стала ангелом и отправилась на небо. Все чистые душой люди после смерти попадают на небеса. И с тех пор Евлалия помогает всем хорошим людям, живущим на земле. Каждый, кто чист душой и помыслами, может подойти к пруду около храма и попросить ее священных птиц об исполнении самого заветного желания. Великомученица обязательно услышит просьбу и откликнется.
Дочка тут же потянула Свету к пруду. Что именно загадала Леся, было и так понятно. Но и Светлана попросила у гусей святой Евлалии… нет, не жизнь. Жить она уже не хотела. Попросила, чтобы как можно скорее встретился человек, которому она могла бы с легким сердцем поручить заботу об Олесе. Мудрый, сильный и надежный. Так что в итоге получилось, что мать и дочь загадали одно и то же.
А потом в аэропорту задержали рейс, Леська убежала, Света отправилась на ее поиски и заметила этих самых гусей на пакете у невысокой юной брюнетки. И почему-то решила, что это знак. Последнее время она сделалась очень суеверной, и во всем, что ее окружало, видела предзнаменования, то недобрые, то обнадеживающие. И сразу после этого она впервые увидела Олега. Но в тот момент она его даже, что называется, в фокус не собрала. Просто разозлилась на очередной Олеськин «рейд в поисках папы» и увела дочь.
Когда они заняли свои места в самолете, девушка с пакетом снова прошла мимо, и Светлана успела ее рассмотреть. Очень милая была девушка — юная, небольшого роста, с фарфорово-белоснежной кожей, роскошными волосами и ярко-голубыми глазами. На ходу она разговаривала с кем-то по мобильному и, проходя мимо Светы, отчетливо произнесла: «Не беспокойся. В конце концов, все будет так, как ты хочешь!»