Книга: Обещание нежности
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20

Глава 19

С того момента человек без имени потерял покой. Ничто, казалось бы, не изменилось в его жизни: все было прежним и в то же время все было отчего-то совсем не так. По-прежнему забегал к нему с ежедневными отчетами подполковник Воронцов, мало-помалу привыкший рассказывать своему подопечному не только о ходе предпринятых поисков, но и о своих собственных делах (о том, что приболела жена, что дочь, слава богу, совершенно излечилась от любви к наркоману, что молодой и хваткий зам пытается подсиживать его в отделении, и прочее, прочее, прочее), — да, все было как прежде, но почему-то теперь человеку без имени казалось, что Воронцов чего-то недоговаривает, и он слушал его рассказы уже без свойственного ему ранее доверчивого любопытства. По-прежнему каждый вечер неслышно появлялась в проеме заботливо распахнутой для нее двери русая Варя; все так же подавала ему прохладную руку, послушно позволяла обнять себя, крепко прижать к груди, — но обнимающий ее человек видел в глазах девушки одну только печаль, одно лишь смутное обещание разлуки. И, жадно ища в немногочисленных Вариных речах подтверждения того, что небезразличен ей, он так ни разу и не услышал из ее уст: мы будем вместе… я люблю тебя…
Ход событий вновь ускользал от него; будущее, как и прошлое, не хотело подчиняться его воле. С тоской и страхом ощущая приближение новых, не зависящих от его желания движений судьбы, почти физически слыша, как натужно скрипят шестеренки ее колеса, поворачивающегося с угрожающим скрежетом, сторож маленького особнячка с отчаянием думал о том, что ни на гран не приблизился к решению старых загадок и успел за полгода обрасти новыми, столь же таинственными, как и вся его прежняя жизнь. По-прежнему забытым оставалось для него прошлое, все таким же смутным и непонятным грезилось в отдалении будущее, а настоящее, казалось, теперь тоже предавало его, вот-вот грозя отнять у него доверие к двум тем единственным людям, которые связывали его с окружающим миром.
Так прошел октябрь, занося маленький скверик вокруг особнячка палыми желтыми листьями. И так наступил ноябрь, принесший с собой постоянную стылую изморозь, холодные утренние туманы и особенно яркие по вечерам, пронзительно-чистые осенние звезды.
Человек без имени смотрел на эти звезды из своего низкого окна, когда посторонний, совершенно чуждый его привычному вечернему ожиданию звук разорвал ночной воздух. Не еле слышный шелест Вариных шагов у крыльца, а назойливый гул автомобильного мотора; не ее нежный оклик, а громкий разговор двух голосов; не тихое шептание увядшей травы, а протяжный волок по земле чего-то объемистого, тяжелого, картонно-скрипучего…
— Да-да, это здесь. Пожалуйста, поднимите коробку на крыльцо, — услышал он певучие Варины интонации и вышел из дома, удивляясь происходящему.
Девушка стояла у ступенек рядом с дюжим молодцем в незнакомой глазу, вычурной униформе и протягивала ему пачку кредиток.
— Наша фирма благодарит вас за предпочтение, которое вы ей оказали. Надеемся, вы не разочаруетесь в приобретенной технике, — заученным тоном ответствовал молодец, выполняя ее просьбу и действительно заталкивая на крыльцо какой-то огромный коричневый ящик.
Его руки, обтянутые безупречно сидящими форменными перчатками, мелькали в воздухе ловко и бесшумно, каждое движение было точно выверенным, и весь он напоминал скорее автомат для производства услуг и улыбок, нежели живого человека. Тщательно отряхнув свои щегольские перчатки, он улыбнулся Варе и, не удостоив даже взглядом стоящего рядом остолбеневшего сторожа, зашагал к оставленной у ворот стройки машине.
— Что здесь происходит? — как-то глупо вырвалось у человека без имени, и он тут же мысленно укорил себя за излишнюю строгость вопроса.
Варя подняла на него карие глаза и неторопливо поднялась по ступенькам.
— Во-первых, здравствуй. А во-вторых… помоги-ка мне затащить все это богатство в комнату. В фирме меня сразу предупредили, что они доставляют товар только до подъезда. Так и вышло: поднял на крыльцо — и испарился…
Уже через несколько минут коробка горделиво возвышалась посреди комнаты сторожа. Глядя, как с ловкостью опытного волшебника Варя достает из нее какие-то блестящие металлом детали и оптические сооружения, как заполняется все свободное вокруг пространство неведомыми, точно инопланетными, приборами, бывший бомж, никогда не видевший столько явно дорогостоящих предметов сразу, изумленно выдохнул:
— Варя, что это?
Она достала из коробки последнюю деталь и с размаху уселась на единственный в комнате стул.
— Твой телескоп. Теперь ты можешь видеть звезды близко, очень близко, совсем рядом, так, точно знаком с каждой из них с самого детства…
— Телескоп? — он все еще не понимал.
— Подзорная труба, о которой ты мечтал в детстве, — пояснила она. — Знаешь, не так-то просто было достать именно то, о чем ты говорил мне. Пришлось связаться с московским отделением немецкой фирмы, поставляющей кое-какую оптику для наших обсерваторий. И вот, кажется, все-таки удалось…
Человек без имени молча смотрел на девушку, преподносящую ему многотысячный подарок с такой простотой и небрежностью, будто это был дешевый сувенирный брелок. Он никогда не просил ее о телескопе, упомянув о нем в случайном, как ему думалось, разговоре лишь ради того, чтобы поделиться с ней смутными мечтами и воспоминаниями детства. Он никогда не сможет и не захочет принять от нее такую вещь. И он никогда еще не видел, чтобы глаза человека, делающего кому-нибудь подарок, были столь холодны, отстраненны и грустны — точно повернуты внутрь, в собственную душу, точно присыпаны пеплом одиночества…
Варя, кажется, что-то почувствовала в его молчании, потому что спросила немного обиженно:
— Тебе не нравится? Я не угадала?…
— Очень нравится. Она чудесна, эта подзорная труба.
— Тогда почему ты молчишь? Может быть, хотя бы скажешь «спасибо»?
Он поморщился от этого ее вопроса, словно от сильной физической боли, и со спокойствием, которого сам не ожидал от себя, проговорил:
— Варюша, мне не нужны твои подарки, тем более такие… немыслимые. Ты думаешь, я настолько далек от жизни, что даже не понимаю, сколько это может стоить? Или ты решила, что нищий сторож будет до такой степени ослеплен твоей щедростью, что ему и в голову не придет задуматься о стоимости подобной вещи и о причинах, по которым ты надумала ему ее подарить?
Девушка внутренне напряглась. Вот оно. Конечно, глупо было надеяться, что такого вопроса не возникнет… Да она, в общем, и не надеялась — не зря же она подготовилась к сегодняшнему разговору со всей возможной тщательностью. От того, что она сейчас скажет ему, зависит многое. И в том числе — удастся ли ей исчезнуть из его жизни спокойно, разумно и безболезненно.
— Ты напрасно тревожишься о деньгах, — сказала она ровным и ласковым тоном. — Я же говорила тебе, что располагаю кое-какими средствами. К тому же… прости, я не хотела говорить тебе об этом раньше… я навсегда уезжаю из Москвы. Я продаю здесь квартиру и просто не знаю, куда девать деньги, которых у меня и так осталось от бабушки куда больше, чем нужно для жизни… Вот поэтому мне и захотелось, как доброй волшебнице, оставить тебе на память такую вещь, которая точно уж поможет тебе не забыть меня.
Глаза его потемнели так мгновенно и сильно, что это прервало ее отрепетированный монолог куда успешнее, нежели остановило бы любое его слово или движение. И выглядел он сейчас так, что она успела почти испугаться еще до того, как услышала его странный, напряженный, надтреснутый голос:
— Ты уезжаешь из Москвы?
— Да — ты же слышал. Сегодня наша последняя встреча…
Варя подошла, чтобы погладить его по щеке, и тут же отдернула руку. Кто же станет гладить по щеке опасного хищника?… А человек без имени, действительно напоминавший сейчас своим видом обезумевшего от нанесенной ему раны зверя, произнес, глядя на нее упрямо прищуренными зрачками:
— И ты уже нашла покупателя на квартиру? Ей стало так неловко, что он отвернулся, пожалев о своем вопросе, вынуждавшем ее к признаниям.
— Я, видишь ли… я, собственно, уже продала ее.
И, заметив его мгновенное потрясение от событий, разворачивающихся с такой быстротой, она добавила с веселостью висельника:
— Мои вещи сложены и отправлены в камеру хранения. Билет куплен, все дела мои в этом городе завершены. Меня ничто здесь больше не держит…
Фраза была бы закончена на этом, если бы ее не пронзила вдруг острая жалость к человеку, с которым она провела всю свою последнюю осень и который стоял теперь перед ней, раздавленный ее внезапным решением. А потому она мысленно досчитала до пяти и закончила фразу иначе, нежели собиралась:
— Ничто не держит, кроме тебя. Поэтому я и пришла попрощаться с тобой. Мне было с тобой хорошо…
Варя ждала в ответ чего угодно, только не этой горькой усмешки, тронувшей его губы и отразившейся в каждом мельчайшем мускуле его лица.
— Так хорошо, что ты бежишь от меня, словно от зачумленного?… Ты просто устала от меня, Варя; я, должно быть, сильно надоел тебе. И я, конечно, не стану тебя удерживать. Отпускаю. Иди.
Он устроился на кровати, повернувшись к ней спиной, и уставился в стену. Это было так смешно, так по-детски и так неожиданно, и в то же время он выглядел настолько чужим и холодным, что девушка растерялась: в ее планы не входило покидать его нынешним вечером. И даже нынешней ночью… Ей нужно было переночевать где-то, прежде чем навсегда покинуть этот город. И она пошла в наступление:
— Напрасно ты так сердишься на меня. Ты ведь даже не предложил мне снять плащ, не спросил, как прошел сегодня мой день… Ты, кажется, вовсе не рад мне?
Молчание было ей единственным ответом.
— Ну, хочешь, я выкину эту коробку вместе со всем ее содержимым? Если уж мы из-за нее поссорились… Бог с ними, с деньгами. И бог с ними, со звездами. Хотя я-то надеялась, что сегодня ты еще покажешь мне в телескоп самые любимые из них.
Человек без имени по-прежнему молчал. Тогда Варя попробовала зайти с другой стороны:
— Я никак не предполагала, что ты обидишься на человека, воплотившего в жизнь мечту твоего детства. Вот и верь после этого в «Алые паруса»!..
Никакой реакции и на эту тираду. Она вздохнула, уже ощущая, что все напрасно и расчеты ее оказались неверными.
— Ладно, не хочешь говорить о телескопе, давай забудем о нем. Считай, что это была неудачная шутка. Но я устала и замерзла. Ты не согреешь для меня чаю?
Она действительно устала сегодня. Все ее дела и в самом деле были закончены, но никакой билет — никуда! — не лежал в кармашке ее жакета, на который она небрежно указывала своему странному обидчивому другу. Она простилась сегодня с Москвой, в последний раз побывала на кладбище, выполнила все данные себе обещания и теперь была свободна, как птица, вольная распоряжаться собой и своей жизнью. Ей хотелось только дождаться дня, чтобы уйти куда глаза глядят и покончить наконец со всем этим. Варя вовсе не собиралась писать прощальные записки или заранее продумывать наиболее безболезненный способ расстаться с жизнью — пусть все случится так, как случится; она ничего не хотела диктовать судьбе. Но худенький сторож в особняке, такой же юный, как и она сама, вдруг начал вмешиваться в ее решения и путать ее планы. Он повел себя иначе, чем она предполагала, — не как статист в ее пьесе, а как режиссер, пытающийся решать судьбу спектакля без автора. И это было вовсе не нужно Варе, не признававшей больше ни за кем права вмешиваться в ее жизнь.
— Ну, я вижу, мне не удастся разговорить тебя, — медленно и холодно произнесла она, уже не пытаясь больше шутить. Ей оставалось лишь одно, и она решилась на крайнее средство. — Мне что, уйти?
Эффект наконец был достигнут, хотя и не тот, на который рассчитывала девушка. Удивленные голубые глаза взглянули на нее из такого далека, будто бы их обладатель только что вернулся с самой неизвестной и загадочной звезды.
— Конечно же, Варя! Конечно, уйти. Я ведь уже попросил тебя об этом.
Что ж, во всяком случае, он заговорил — спасибо и на этом. И она еще раз попыталась бороться.
— Но мы могли бы провести друг с другом последние часы…
— Меня не интересуют часы. Ты ведь знаешь, я хотел провести с тобой всю жизнь. Мне не нужно подачек от женщины, которая уходит от меня.
— Ты не понял. Я не ухожу от тебя. Я просто уезжаю из города. К тебе, к нам с тобой это не имеет никакого отношения!..
— Если есть что-то, что не имеет к нам отношения, значит, и нас тоже нет. Это же так просто, Варя!
В конце концов, это становилось невыносимо. Какое право он имеет нарушать ее планы?… В отличие от человека без имени, Варя успела прочитать в своей жизни немало романов, и ни в одном из них не было сказано, что мужчина способен так вежливо, так несговорчиво и в то же время так упорно цепляться за любовные отношения с женщиной, с которой его, в сущности, не связывает ничего, кроме постели. Варина беда и ошибка была в том, что она ничего не знала о своем странном возлюбленном. Если бы она хоть на секунду могла вообразить себе, какой опыт горечи и бед, нечеловеческого напряжения и нечеловеческих же возможностей кроется за этим упрямым лбом, за этим вперившимся в стену взглядом, она, вероятно, не сделала бы того, на что решилась теперь в минуту раздражения и усталости. Но решение было принято, и девушка осуществила его со всей прямотой своей молодости и своего равнодушия к нему.
— Довольно, — сказала она, жестко трогая за плечо бывшего бомжа. — Мне надоели твои капризы. И я готова сказать тебе правду, если только ты готов ее выслушать.
Реакция вновь была не такой, как она ожидала.
Вместо того чтобы проявить любопытство и радость от того, что все же добился своего, этот чудак поднял на нее взгляд, полный боли и разочарования.
— Должен ли я сделать из твоих слов вывод, что до сих пор ты не говорила мне этой правды? Ты что, все время лгала мне?
Варя сделала уклончивый жест рукой.
— Не все время. И даже скажем так: я не лгала, я просто не говорила тебе всего до конца. Понимаешь, я не собираюсь никуда уезжать. Но и с тобой не собираюсь оставаться тоже, как, впрочем, не собираюсь оставаться ни с кем… Я просто не собираюсь больше жить. Это так понятно, когда нет другого выбора, не правда ли?
Он механическим тоном, совершенно бессмысленно повторил за ней вслух: «Не правда ли?…» — и она заторопилась, желая высказаться до конца, договорить все то, что ей хотелось сейчас сказать ему:
— Понимаешь, у меня ничего не осталось, совсем ничего. И никого тоже. Ни близких, ни друзей, ни любимого дела, ни здоровья, ни средств к существованию… ах да, я забыла: вот в этом я действительно солгала — у меня нет денег, совсем нет… Я продала квартиру, чтобы поставить моим родным достойные памятники, и еще — чтобы заплатить за эту дурацкую трубу, эту память обо мне, которая, оказывается, вовсе и не нужна тебе… Я хотела, чтобы ты мог смотреть на звезды, когда меня больше не будет с тобой, и отыскивать там мою тень.
Я знаю, это глупо, сентиментально, но мне так хотелось, чтобы хоть кто-нибудь на земле вспоминал меня…
Слезы уже застилали ей лицо, превращали очертания ее собственных слов, ее муки и горя в зыбкую пелену, делали все вокруг мутным, неверным, колеблющимся. И потому она не сразу заметила, что происходит в комнате. А заметив, сначала не поверила своим глазам, прошептав виновато и потерянно:
— Что с тобой?! Ты слышишь, ты видишь меня? Ты что, болен?
Но человек без имени не был болен. Его просто не было сейчас рядом с ней.
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20