Книга: Вдали от рая
Назад: Глава шестая, в которой молодой сельский врач постигает тайны колдовской науки
Дальше: Глава восьмая, в которой Дмитрий Волковской выходит на новый виток своих исследований

Глава седьмая, в которой неприятности Виктора Волошина растут в геометрической прогрессии

Отпуск Волошина близился к концу. Вера больше не появлялась, и с каждым днем Виктору становилось все хуже и хуже. С горя он посетил еще несколько медицинских учреждений. Безрезультатно. Ни в одной из клиник не обнаружилась врач Вера Соколовская, и ни в одном из центров ему не смогли поставить никакого диагноза. Виктор терпеливо переносил обследование за обследованием, перемещаясь из кабинета в кабинет, знакомясь со все новыми и новыми приборами и терпя манипуляции различной степени болезненности. Боль, однако, была страшна не сама по себе, а как преддверие того, о чем Волошин имел очень смутное и оттого тревожащее представление… И каждый раз слышал, что никакой патологии у него не обнаружено. Все сданные анализы оказывались хорошими, обследования не выявляли никаких отклонений, никакая диагностика, проводимая как живыми профессионалами, так и суперсовременной медицинской техникой, не обнаруживала у него никаких заболеваний.
«Эти сволочи-врачи утверждают, что я совершенно здоров… – злился Виктор, покидая очередную клинику. – Почему же мне тогда с каждым днем все хуже и хуже? Не могут поставить диагноз, а еще такие деньги дерут!»
Что еще он делал в эти незапомнившиеся дни? Не отдыхал – это точно. Все его естество сжигала мучительная тоска по русоволосой женщине с такими необыкновенными, умопомрачительными зелеными глазами – и действительно, они ведь помрачили его ум… Зная, что это совершенно бессмысленно, он все-таки побывал еще несколько раз на Сиреневом бульваре, но поездки не принесли ничего нового. Как и ежедневные многократные телефонные звонки в ее квартиру, на высветившийся некогда на его мобильном номер, с которого ему однажды позвонила Вера.
Служба безопасности агентства недвижимости «АРК» рыла землю в поисках информации. Кое-что им удалось узнать, например, то, что Вера Соколовская действительно имела специальность врача: в тысяча девятьсот девяносто шестом году она окончила Российский государственный медицинский университет, кафедру клинической психологии. Несколько лет работала в районном психоневрологическом диспансере, потом уволилась, что называется, «в никуда», и ни последующие места ее работы, ни тем более нынешнее были неизвестны.
В какой-то момент показалось, что Волошину вдруг улыбнулась удача. Руководитель службы безопасности задействовал свои старые связи и сумел раздобыть, за очень немалое вознаграждение, номер мобильного телефона Веры. Узнав такую новость, Виктор чуть не заорал от радости. Но вскоре его постигло глубочайшее разочарование – этот номер тоже не отвечал. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – сообщал в любое время дня и ночи механический голос в трубке.
Свою досаду Виктор срывал на ни в чем не повинных сотрудниках службы безопасности. Те уже успели привыкнуть к его крикам и ругательствам. Конечно, он был несправедлив – ребята делали все, что было в их силах. Они многое узнали о прошлом Веры Соколовской, урожденной Плещеевой, – и то, что она родилась в Ленинграде, а в девять лет перебралась в Москву, и данные о ее родителях, и предыдущие места прописки, и номера школ, в которых она училась, и даты заключения и расторжения ее единственного непродолжительного брака. Но все эти подробности мало интересовали Волошина. Он едва бросал взгляд на переданные ему в руки или присланные по факсу листы и тут же отбрасывал их прочь. Его не интересовало далекое прошлое Веры, ему нужна была она сама – настоящая
Вскоре худший из всех бывших в его жизни отпусков подошел к концу. На утро первого же рабочего дня была назначена встреча с представителями «Гур-Банка» – решено было поправить дела «АРКа», пошатнувшиеся после истории с итальянцами, при помощи крупного кредита. Ночью Волошин, как обычно, плохо спал, встал вялый, разбитый, собирался непривычно долго и вышел из дома позже запланированного.
– Поторопись, – приказал он Юре, садясь в машину.
– Я бы и рад, но… – водитель развел руками, указывая в окно.
По всему Бульварному кольцу, насколько хватало глаз, виднелась грандиознейшая пробка, время от времени испускающая настырное гудение.
– Вот черт! – Волошин от досады даже ударил кулаком по дверце. – Только этого не хватало…
– Центр, утро… Чего ж вы хотите, – рассудительно заметил Юра, но этот спокойный ответ еще больше рассердил Виктора.
– Заткнись! – прикрикнул он на водителя. – Твоего мнения никто не спрашивает. Твою-то ж мать! Опоздаю ведь…
Зависли они действительно надолго. Лишь изредка «Вольво» удавалось стронуться с места и медленно проехать десяток метров, а дальше приходилось вновь останавливаться и подолгу стоять. Волошин кипятился, Юра предусмотрительно помалкивал.
Когда они в очередной раз затормозили, водитель ехавшей следом за ними «Волги» не успел сориентироваться и чуть-чуть задел задний бампер «Вольво». Столкновение вышло ничтожным, автомобиль даже не тряхнуло, так, легонько стукнуло что-то сзади – и все. Но даже такой мелочи оказалось достаточно, чтобы окончательно вывести Виктора из себя.
Увидев, что водитель «Волги», маленький, до смешного усатый, с круглой, точно монашеская тонзура, лысиной на макушке, вылез осмотреть бампер, Волошин тоже выскочил из своей машины и, зарычав, ухватил незадачливого водилу за грудки, вцепившись в его дешевую ветровку.
– Кретин! Волговод хренов! Не видишь, куда прешь? – бушевал он, готовый разорвать лысенького на клочки. А тот только хрипел испуганно:
– Ты чего, мужик?! Ты чего? Да там повреждений-то нет, вмятинка крохотная… Пусти, больно же!
– Убью! – орал Волошин. И действительно ударил бы лысенького, если бы подошедший сзади Юра не оттащил его силой…
Когда Виктор – с полыхающим лицом, в нетипично для него мятом и запыленном костюме – ворвался к себе в кабинет, Гуревич с помощниками ждали его уже почти час. Волошин не стал раздумывать, как он выглядит со стороны. У него было такое чувство, что если он задастся этим вопросом, то свихнется обязательно.
– Я опоздал, – констатировал он безо всяких извинений, на которые у него сейчас просто не было сил. – Давайте начнем сейчас же. У меня мало времени.
– Как скажете, Виктор Петрович, – отвечал владелец «ГурБанка». – Тогда сразу беру быка за рога. Нам стало известно, что контракт с итальянской компанией «Канцони» оказался расторгнут по вине «АРКа»…
Неизвестно, что собирался сказать Наум Аронович после этого. Возможно, ничего плохого. Возможно, он лишь собирался выразить Виктору свое сочувствие или просто начал с этих слов свое предложение помощи его компании. Но Волошин не дал ему договорить.
– Да как вы смеете! – заорал он. – Какая разница, чья вина! Какое вы право имеете рассуждать о моей вине! Мы все сделали как надо! А если вы на стороне поганых итальянцев – валите отсюда! «АРК» и без вас обойдется!
Помощники недоуменно уставились сначала на него, потом на своего босса. Тот с невозмутимым и полным достоинства лицом спокойно закрыл свою папку, встал, проговорил, чуть наклонив голову: «Всего хорошего!» – и направился к выходу. Помощники поспешили за ним. А Виктор, вырвавшись из кабинета следом за ними, словно разрушительный смерч, с досады наорал на попавшегося на его пути Мишу Грушинского. После чего снова вернулся в кабинет, вызвал к себе Валеру Гордина и с каким-то тайным сладострастием, с безумием подступающего конца, который нельзя предотвратить, насмерть рассорился со студенческим другом. Он накричал на него так, как не кричал никогда ни на кого в своей жизни, обозвал тупицей и бездарем и даже, кажется, кинул ему в лицо какие-то бумаги… Когда его компаньон молча закрыл за собой дверь, Виктор вместо чувства вины и утраты ощутил какое-то бессмысленное торжество – пусть, пусть все знают, как ему плохо!
Он не стал говорить ни с секретаршей Ниночкой, вбежавшей к нему в кабинет со стаканом воды и какими-то таблетками (Гордин, наверное, отправил, зараза!), ни с подошедшим к нему внизу Сашей, еще ничего наверняка не успевшим узнать, но уже сообразившим, видимо, что пахнет жареным, ни с Юрой, который бросился за ним, пытаясь выяснить, куда они едут.
– Я поеду один, – сквозь зубы прошипел его начальник, подбрасывая в правой руке ключи от машины. – Ты мне не нужен. Понял, чудило?
Поехал Волошин по уже ставшему привычным маршруту – на Сиреневый бульвар. А оттуда вернулся домой и напился.
Такое решение проблемы ему понравилось. По крайней мере, под воздействием спиртного отступала постоянно мучившая его боль – этот непонятный, но изматывающий сплав тоски, агрессии, ненависти ко всему вокруг с физической слабостью и отвратительным самочувствием. Он пил весь вечер, один (сама мысль о том, чтобы видеть сейчас кого-то рядом, была неприятна), потом лег в постель, непривычно быстро заснул и спал пусть и беспокойно, зато без кошмаров.
Утром пришло похмелье, тяжелое, как возмездие. Виктору было настолько плохо, что он не поехал на работу ни в тот день, ни на следующий, приказав Ниночке по телефону отменить несколько важных встреч. А когда все-таки добрался до офиса, то устроил там всем жуткий разнос – ни за что, просто потому, что попали под раздачу. И понеслось по кругу: выпивка – похмелье – пропущенный рабочий день – скандал в офисе – и снова выпивка…
Его друзья и партнеры, после несостоявшегося отпуска с головой окунувшиеся в обычные деловые заботы, быстро поняли, что с Волошиным творится что-то неладное. Когда по офису поползли сначала глухие, а потом все более и более настойчивые слухи о том, что шеф не в себе, каждый из волошинских друзей – Сашка, Валерка, Миша – воспринял эти разговоры по-разному.
Сашка явился к Волошину в кабинет, долго и недоуменно крутил воловьей рыжей башкой. Тяжело вздыхая, выспрашивал у друга детства, не заболел ли он, не обиделся ли на них за что-нибудь, и не случилось ли чего в его личной жизни во время отпуска. Получил на все свои вопросы раздраженные отрицательные ответы, однако же не ушел, застрял в кабинете еще на полчаса, вспоминая детство и стараясь разговорить Виктора, дабы вернуть былую непринужденность в отношениях. Бедолага, он не знал, что имеет дело с человеком, изгнанным из рая!.. А с такими шутки плохи. Ошарашенный, он вылетел из двери Волошина после того, как тот «по-русски» объяснил ему, что больше не располагает для него временем. Сашка вынужден был попросить у Ниночки крепкого кофе – чтобы прийти в себя после разговора с шефом, как он, немного рисуясь, объяснил сочувствующей девушке.
Никогда не делавший ставки, в отличие от Варфоломея, ни на какую «семейную дружественность» в деловых отношениях, Валера Гордин пытался «зайти» с другой стороны. Он начал давать на подпись шефу даже те бумаги, правом подписи которых обладал наравне с Волошиным. Он все чаще делал попытки стушеваться в присутствии Виктора, зримо выдвинуть его вперед на любом совещании, на любых переговорах. И если раньше столь явная, почти подобострастная демонстрация того, кто именно вожак в их риелторской стае, посмешила бы Волошина и даже, может быть, потешила бы его самолюбие, то теперь он совсем не испытывал благодарности к компаньону. Во-первых, сейчас ему все было неинтересно, деловой пыл его угас, и сил не было заниматься делами фирмы даже тогда, когда они, дела эти, требовали его обязательного и неусыпного внимания. А во-вторых, чем больше Валера старался угодить и помочь шефу, тем меньше шеф верил ему. «Тяжелая артиллерия» – вроде той прямой грубости, которую Волошин применил по отношению к Сашке, – здесь не подходила, и он просто сократил свое общение с Валерой до минимума, каждый раз в разговоре умело обдавая его ледяным равнодушием. Гордин был умным и опытным менеджером; он быстро понял этот маневр и старался теперь – за исключением ситуаций явной необходимости – близко к Волошину не подходить.
Миша Грушинский, в силу своей молодости и непосредственности, воспринял все происходящее особенно остро. Он пытался задать шефу самые неудобные, то есть самые прямые и искренние, вопросы, не получив на них ответа, не успокаивался, а продолжал лезть с разговорами «по душам» и, что самое неприятное, с советами.
– Слушай, ты, сопляк, – не выдержал вскоре Виктор, – кто ты такой, чтобы учить меня, как мне жить и что делать?
– Я твой друг, – оторопело возразил Миша, хлопая огромными и влажными, как у коровы, глазами.
– Имел я таких друзей во все места… – грубо ответил Волошин.
Миша, покраснев, вскочил.
– Ты совсем сдурел?.. Как ты… Как ты разговариваешь со мной?.. Да пошел ты, знаешь куда? Никому не позволю так с собой обращаться! Ноги моей больше не будет в этой шарашкиной конторе! Увольняюсь с сегодняшнего дня, меня давно в агентство «Ваш дом» зовут!
– Скатертью дорожка, – ухмыльнулся Виктор. И правда, что этот мальчишка возомнил о себе? Можно подумать, такая солидная компания, как «АРК», не найдет себе другого исполнительного директора! Смешно просто! Тотчас, едва за Мишей закрылась дверь, Волошин вызвал к себе Ниночку и продиктовал приказ о его увольнении.
Не лучше получилось и с Аллочкой Комаровой. Как-то раз в пятницу она, будто бы случайно задержавшись после работы, когда все уже разошлись, пришла к нему в кабинет и произнесла какой-то сбивчивый монолог о его нездоровье, своем беспокойстве и поведении, от которого страдают не только близкие люди, но и дело.
– У тебя налицо переутомление, нервное истощение и невроз, вызванный постоянным стрессом, – авторитетно закончила она свою речь, из которой стало ясно, что теперь, в добавление к женским журналам, главный бухгалтер агентства недвижимости «АРК» изучает еще и популярные медицинские. – Тебе необходимо обратиться к специалисту. И для начала лучше всего к психологу или к невропатологу.
Виктор выслушал ее, не перебивая, только нетерпеливо постукивал по столу обратным концом остро отточенного карандаша. А когда женщина замолчала, поднял на нее тяжелый взгляд, в котором сквозило презрение, и с усмешкой проговорил:
– Скажи, а кто дал тебе право считать себя близким мне человеком и лезть ко мне со своими советами?
– Я хотела… я думала… – растерянно залепетала Аллочка, но шеф перебил ее:
– Мне наплевать, что ты там думала своими куриными мозгами! То, что я иногда спал с тобой, вовсе не значит, что тебе позволено открывать рот и грузить меня своими идиотскими бреднями!
После этих слов бедная Аллочка пулей вылетела из его кабинета и потом еще целый час рыдала, размазывая по щекам косметику, в дамском туалете, на ее счастье, уже пустом в связи с окончанием рабочего дня.
Словом, прогнило что-то в Датском королевстве. Все было плохо. Иногда Волошин мрачно думал, что если бы только его коллеги-приятели знали, насколько ему плохо, они не ограничились бы дружескими попытками проявить участие, а и на самом бы деле попытались помочь. Вот только как? Он и сам этого не знал. Но пока он еще держался – Виктор с полным основанием ставил это себе в заслугу, – пока он еще никому не давал понять, что днем и ночью его грызет странная тоска, у которой было вполне конкретное женское имя, что все реже по утрам ему хочется подниматься с постели, что бизнес интересует его все меньше и меньше, а возможность остаться одному, в тишине и темноте собственного дома, – все больше, все настойчивей…
Ведя непрекращающийся внутренний диалог со своими коллегами, неосознанно пытаясь объяснить все происходящее не им, а самому себе, Виктор почти оправдывался про себя: да, я нездоров. Да, странности; да, небольшая усталость, раздражение, несвойственные прежде подозрительность и агрессия… Но и только. Скрепя сердце он вновь и вновь повторял про себя, как магическое заклинание: пока еще речь только об этом. Еще никто ничего не заметил. Еще я кажусь всем изменившимся, но все же Виктором Волошиным… Еще никто не понял, что на самом деле Волошина давно нет – он умер, как умер однажды на лавочке в сквере бомжеватого вида экс-банкир Васильцов, которого Виктор когда-то видел щегольски одетым, распространяющим вокруг себя аромат богатства и везения, веселым и удачливым… Да, он, Волошин, попросту умер. Потому что разве может жить человек, которого кто-то неведомый изгнал из рая?..
Так продолжалось долго, сколько именно времени – он не знал, поскольку уже давно не вел счета дням. Во всяком случае, лето уже успело закончиться. Похолодало, зарядили дожди, дни становились короче, и желтые листья, упавшие вдруг под ноги, уже не воспринимались как досадная случайность.
Однажды рано утром в дверь его квартиры позвонили. Это было странно – обычно его посетители никогда не являлись вот так, наобум, а старались всегда заранее договориться о визите по телефону. В крайнем случае звонила, по телефону же, консьержка. А тут кто-то нагрянул без предварительной договоренности.
Когда прозвучал этот звонок, голова Виктора, которую он еле сумел оторвать от подушки и тут же уронил обратно, напоминала тяжелый, набитый грязным бельем и заплесневелыми объедками чемодан.
Звонок повторился – требовательно, настойчиво, как будто звонивший удерживал палец на кнопке. Кого это принесла нелегкая? Виктор выругался. Шатаясь, поднялся на вялые, слабые ноги; накинул валявшийся рядом на стуле халат, нашарил ногами тапочки и двинулся в долгое мучительное путешествие по собственной квартире. Барабанные перепонки терзала новая серия звонков.
– Да иду уже, иду! Хватит трезвонить! Кто там, Юра, ты, что ли?
Либо Юра, либо… Кто же еще? В крайнем случае Аллочка – если она решила снова повыяснять отношения… Виктор был уверен, что в его солидный дом с охраной случайный посетитель не проникнет. Поэтому он, не колеблясь, отпер дверь. И пережил небольшое нервное потрясение…
«Цыганка!» – вот было первое слово, которое почему-то возникло в голове при виде нежданной пришелицы. Несмотря на то что волосы у нее были совсем не черные, а, наоборот, соломенно-желтые – хотя, вероятно, крашеные. Цвет кожи – не по-цыгански смуглый, а нездорово-белый, мучнистый. На этом лице там и сям алели точки угрей, которые еще называют юношескими – пожалуй, единственная примета молодости незнакомки, потому что по хомячьим щекам и худой, но какой-то рыхлой, с обвисшей грудью, фигуре, полускрытой бесформенной юбкой и слишком теплой, не по погоде, курткой, ей можно было дать не меньше сорока.
Цыганкой же она показалась Виктору потому, что окружавшие ее дети, хлынувшие в открытую дверь радостной ордой, составляли целый табор. Старшему, такому же прыщавому, как мамаша, было лет двенадцать; младший пискливо голосил из байкового одеяльца у нее на руках. Виктору померещилось, что среди них было несколько двойняшек, а то и тройняшек. А может, и не померещилось… Ведь только наличием близнецов можно было объяснить, каким образом эта женщина (нет, несмотря на потасканный вид, она явно моложе сорока) успела обзавестись такой прорвой отпрысков.
Виктор уже хотел было захлопнуть дверь, но женщина ловко втиснула в проем ногу в стоптанной кроссовке. Одной рукой прижимая к груди кулек с младенцем, другую она уперла в бок и пошла в атаку на Виктора:
– И не стыдно, а? Он еще дверь закрывает, сволочь!.. Отобрал у многодетной матери квартиру и радуется! Совсем эти буржуи совесть потеряли!
Виктор попытался вытеснить пришелицу на лестничную площадку, однако против него выставили, точно щит, орущего младенца. После чего самого хозяина квартиры оттеснили в холл, а затем в гостиную, где уже обосновалась добрая половина «цыганят». Остальные рассеялись по квартире. Из туалета раздался шум спускаемой воды. Из кухни – звук открываемого холодильника. Кое-кто возродил старую школьную забаву – съезжал по перилам со второго этажа. Двое пацанят, нисколько не смущаясь присутствием Виктора, включили телевизор с плазменным экраном и упоенно щелкали пультом.
– Что за ерунда? У кого это я отобрал квартиру? Это была чистая сделка… предыдущий владелец умер… могу документы предъявить…
Виктор с трудом отнял у возбужденно галдящей малышни телевизионный пульт. Вообще-то он всегда считал, что любит детей – но не в таких же количествах!
Многодетная мать ехидно улыбнулась. На правом краю улыбки победно сверкнул золотой зуб.
– Ох, скажите на милость, документы он мне предъявит! Я тоже, знаете ли, могу документы предъявить! И я это сделаю – вот увидите, сделаю! Я хоть и не из тех, которые на Канары по выходным разъезжают, но нашла-таки деньги, чтоб адвоката нанять. И адвокат мне точно сказал: «Не беспокойтесь, Эльвира, наше дело верное».
Маленькая грязная ручонка снова потянула пульт к себе. На этот раз Виктор выпустил его без сопротивления.
– Я – Эльвира Панасенко, родная дочь покойного Станислава Самойловича Панасенко, который был тут прописан, – запоздало представилась незваная гостья.
– И что с того?
– А то, что моя доля в отцовской квартире тоже была! – тут она заговорила торопливо, явно повторяя заученные чужие слова. – При заключении сделки должны были учитываться мои интересы и интересы моих детей. А раз интересы не учитывались, – она с облегчением выдохнула и перешла на более привычный для нее язык, – то извини-подвинься, квартира не ваша, а моя! И вы тут проживаете незаконно! Скажите спасибо, что я еще по-человечески пришла, а не с милицией!..
Ярость полыхнула изнутри, опалила Виктора – та самая, неизвестно откуда пришедшая, но ставшая его неразлучной спутницей в последнее время. Сами собой стиснулись кулаки. Он уже видел, как его зажатая пятерня устремляется прямо в этот наглый рот, превращая его в кровавое месиво; как, отлетев по касательной, врезается в стену и затихает, прощально пискнув, байковый кулечек… От того, чтобы сделать эту картину явью, удержала не совесть, а корысть. Если он нанесет побои женщине, да еще заденет грудного ребенка, то однозначно попадет под статью. А чтобы сохранить квартиру и разобраться во всем, придется сдерживаться…
– Та-ак, – размеренно, толчками забивая внутрь опасную ярость, произнес Виктор. – Вот что, хватит. Через минуту чтобы духу вашего здесь не было, слышите?! Иначе я за себя не отвечаю.
И, подойдя к радиотелефону, каким-то образом не попавшему в поле зрения детской орды и потому уцелевшему, набрал номер консьержки и заорал:
– Дежурная? Кто там сегодня? Ах, Евгения Михайловна! Вы что там, спите на посту? Как ко мне проникла эта полоумная тетка с ее выродками?
– Виктор Петрович, – зажурчал в трубке оправдывающийся голос, – да разве бы я… Не сердитесь, умоляю! Я же и сама не хотела их пускать! Но мне позвонил ваш друг, Александр Николаевич…
– Варфоломеев?
Сашка?! Он-то тут при чем?
– Он пытался до вас дозвониться с утра… Не смог… Предупредил меня, чтобы я пропустила к вам эту… эту особу… И еще просил передать, что ему нужно немедленно с вами увидеться. Так и сказал – немедленно…
Назад: Глава шестая, в которой молодой сельский врач постигает тайны колдовской науки
Дальше: Глава восьмая, в которой Дмитрий Волковской выходит на новый виток своих исследований