Книга: Что рассказал мне Казанова
Назад: Часть III Ересь, нежная и благородная
Дальше: Часть V Дома

Часть IV
Город сближений

Смеркалось, когда такси высадило Люси у отеля «Араста» в Стамбуле. Она зарегистрировалась у портье, а затем отправилась вверх по улице к обменнику, который находился рядом с Голубой мечетью и Святой Софией. Яркая синева неба придавала странную торжественность старым зданиям. В воздухе у нее над головой парили ласточки, а от огромного купола к одному из стройных минаретов протянулась тонкая нить следа реактивного самолета, сверкающая ярким розовым цветом. Люси стояла, разглядывая вздымающиеся формы мечетей, не подозревая, что ее облик производил на прохожих на улице такое впечатление, что некоторые даже оборачивались, не в силах отвести глаз. Критское солнце придало ее коже оттенок темного меда и высветлило волосы, и теперь в ней не было уже ничего от той бледной робкой архивистки, приехавшей с Ли Пронски в Венецию на водном такси.
Она заметила высокого молодого человека с выразительным левантийским лицом, остановившегося посмотреть на нее. Как будто почувствовав, что нарушает правила хорошего тона, он развернулся и удалился в сторону ее отеля. На пороге юноша повернулся и, прежде чем войти в «Арасту». посмотрел на нее еще раз.
Группа праздношатающихся мужчин с черными глазами и мягкими, музыкальными голосами вслух обсуждала волосы и одежду Люси.
– Откуда вы приехали? – задал вопрос один из гуляк.
Девушка попыталась проигнорировать его, но он буквально-таки выпрыгнул перед ней, выставив вперед потертый кейс.
– Нет, нет, нет! – твердо сказала Люси.
Мужчина печально поклонился.
– Вы из страны Нет-Нет, а я из страны Да-Да.
Она подавила смешок и продолжила свой путь вверх по холму, двигаясь быстро и изящно, как будто прокладывая дорогу через толпу, кидающую на нее призывные взгляды. Люси представила, что Ли отпустила бы в адрес гуляки какой-нибудь уничижающий комментарий. Страна Нет-Нет – вот уж точно, нечего сказать. Она не искала ни с кем встречи, и это было хорошо. К своему удивлению, Люси поняла, что ей нравилось путешествовать самостоятельно, хотя при посадке в самолет кто-то и объявил, что в аэропорту заложена бомба. Когда полиция с автоматами проверяла ее багаж, Люси запаниковала и решила заказать билет на Торонто этой же ночью. Но потом она успокоилась и полетела в Стамбул, думая о Желанной Адамс и несчастьях, выпавших на ее долю в Афинах – и в Стамбуле, если, конечно, ее дальняя родственница зашла так далеко. «Путешествовать всегда опасно, – сказала она себе, – и список угрожающих тебе напастей лишь увеличивается или уменьшается, в зависимости от того, где ты находишься». Но гораздо больше опасностей ее чувство порядка раздражала перспектива неизбежного хаоса на новом месте. До тех пор, пока она не прочитала старый дневник, Люси отвергала чувство возможности, присутствующее в путешествии, и его свободу, которая захватила в свое время Китти и переменила ее до неузнаваемости.
Она обменяла евро на турецкие лиры и пошла обратно, к Голубой мечети. Там Люси остановилась и посмотрела в одно из огромных окон. Внутри, частично скрытая металлической решеткой, находилась большая величественная зала, где сотни мужчин лежали ничком перед имамом, произносящим молитву в микрофон. Люси смотрела как завороженная на этих распростершихся на полу мужчин, пытаясь отыскать хотя бы знак присутствия женщин, так как слышала, что они молятся сзади и по бокам мечетей, отделенные от мужчин, как и в ортодоксальных иудейских храмах. Как, интересно, выжила в этом мире Эме Любек де Ривери? Или католическая идея христианской покорности подготовила ее к принятию ислама? В храме у себя на родине юная Эме уж точно много наслышалась о подчинении Господу и мужу.
Люси стало интересно: что бы подумала Эме о вере Желанной Адамс? Истинно значимой является только вера, основанная на человечности, а не рабское следование доктрине. Может быть, она бы даже с этим согласилась.
В «Арасте» на стойке портье девушку уже дожидалась записка.
Дорогая мисс Адамс!
Теодор сказал мне, что вы остановились в «Арасте», и я пишу с целью предложить вам свои услуги. Я приду завтра в одиннадцать часов утра, чтобы изучить ваш документ. Пожалуйста, позвоните мне, если вам не подходит предложенное мной время.
Записка была подписана: «Эндер Мекид», также имелся и номер телефона.
«А мистер Мекид отличается оперативностью», – подумала она. Интересно, не будет ли он похож на того библиотекаря из Болгарии, специалиста по манускриптам, которого Люси встретила на конференции в Торонто, – чрезвычайно учтивого человека, курившего трубку, с лохматыми, длинными седыми волосами и маленьким блокнотом, в котором были записаны его любимые стихотворения. Вообще-то, она готова смириться с любым занудой, лишь бы он перевел ей манускрипт.
Из номера Люси позвонила Ли на Крит и рассказала, что добралась нормально, не считая происшествия в афинском аэропорту.
– После древнего мира с его мудростью возвращение в современность пугает, – сказала Ли.
– Думаю, что мы ничего не можем поделать с неожиданностями. Минойцы ведь, если не ошибаюсь, жили в постоянном страхе перед землетрясениями?
– Это верно, Люси. Но если верить статистике, то в среднем шансы пострадать от взрыва такие же, как и возможность выиграть в лотерею.
Затем, слегка запинаясь, Ли сказала Люси, что скучает по ней. Они с Кристин приехали в Архан, это на северном берегу Крита, но музей, где были выставлены кости минойца, предположительно принесенного в жертву, оказался закрытым. Но они не особенно расстроились – посмеялись над этим и провели весь день в баре. Этим утром Ли собиралась улетать в Бруклин.
После того как Люси положила трубку, ее вдруг поразило, что во время путешествия Ли постоянно присматривала за ней с неподдельной заботой. Девушка принялась распаковывать вещи, неожиданно осознав, что благодарна любовнице своей матери за это путешествие и уже даже испытывает легкую ностальгию. Люси вытащила подарок своей спутницы, купленный в первый день в Венеции, и поставила его на комод, только сейчас вдруг заметив две головы над парой больших грудей; затем развесила одежду, и, когда все было сделано, вытащила синий блокнот, который приобрели сегодня утром в супермаркете Гераклиона. Она не вела дневник со школы. «Вторник, 28 июня. Я прилетела в Стамбул и поняла, что скучаю по невозмутимости Ли, – написала Люси на первой странице. – Она не полагалась на меня, в отличие от матери. Наверное, именно поэтому Китти была с ней, так как могла рассчитывать на силу своей подруги, когда ее собственную высасывал этот мир. В общем, мы с Ли решили дружить, и это хорошо».
Люси остановилась и посмотрела на двухголовую фигурку на комоде. Затем приписала: «Главный Вопрос Дня: Какая картинка в мире самая простая? Выученный Урок: Две женские головы рядом. Этот образ стар, как само время».
Довольная проведенным днем, Люси забралась в постель.

 

Ее отель располагался в Султанахмете, старом европейском квартале Стамбула. Люси распахнула занавески навстречу утреннему свету и увидела целую улицу потертых временем, обшитых досками домов с открытыми верандами, заставленными старым хламом и поломанной мебелью. Ее комната находилась прямо напротив покрытого трещинами многоквартирного дома, окна которого по большей части были закрыты серыми шторами. Здание и деревянные постройки рядом с ним окружали высокие деревья, растущие как сорняки, закрывающие солнце. В это утро в комнате было влажно и темно, наверное, именно поэтому в ванной до сих пор мокро.
По высокой винтовой лестнице Люси взобралась на верхнюю террасу позавтракать. Отсюда было видно море, сияющее серовато-голубым цветом в утреннем тумане. Она смотрела на него в изумлении, поглощенная завораживающей утренней неподвижностью и нежными, веероподобными следами на волнах, которые оставляли грузовые суда.
– Почти как в Нью-Йорке, не правда ли, мадам?
Люси повернулась и увидела портье, который поселил ее в номер прошлой ночью. Если верить табличке, приколотой к пиджаку, звали его Азиз. Он махнул рукой в сторону холмистых берегов, заполненных разноцветной россыпью офисов и многоквартирных жилых домов. Позади Азиза официантка разносила тарелки с бледно-желтым сыром, помидорами, оливками и свежим, вкусно пахнущим хлебом. Похож ли Стамбул на Нью-Йорк? Атмосфера здесь неожиданно оказалась более северная, даже слегка русская. А ветер был холоднее, чем на Крите, хотя это еще ни о чем не говорило. На террасе чувствовался слабый металлический запах.
– Вы добавляете в газ свинец? – спросила девушка, и портье кивнул.
– Кругом сплошные выхлопные газы, дым заводов, так что прогресс равен загрязнению. – Азиз мрачно покачал головой, провожая ее к столику. Когда Люси села, он спросил, не желает ли она взять его в качестве сопровождающего во дворец Топкали.
– Вам нужен проводник. Мужчины в Стамбуле плохие, очень плохие! Вам нужен защитник.
– Думаю, что справлюсь сама, – сказала Люси, подумав, как хорошо, что с ней не поехала Ли. Постоянное приставание к женщинам на улицах турецкой столицы просто взбесило бы ее.
– Нет-нет! – воскликнул Азиз. – Вы не знаете Стамбула. Здесь всегда нужен мужчина рядом.
– Но вы же работаете здесь, в отеле, – возразила она.
– Сегодня я простужен, слишком болен для работы. Так что могу проводить вас в Топкали. Туда нельзя идти без мужчины, – сказал портье.
Люси услышала как рядом кто-то добродушно рассмеялся.
– Ох, прекратите, мой друг. Рыцарство и покровительство – это, в сущности, такой шантаж, – раздался мужской голос, говорящий с легким нью-йоркским акцентом.
Она обернулась и увидела высокого молодого человека, стоящего у нее за спиной. Его привлекательное лицо за огромными очками было изящным и утонченным. Несмотря на свою американскую речь, он выглядел как турок или даже как уроженец Израиля. Проигнорировав Азиза, незнакомец спросил:
– Надеюсь, я не ошибся? Вы – Люси Адамс? Мне сказали, что вас можно найти здесь. Меня зовут Эндер Мекид.
– Вы друг Теодора? – спросила Люси, вставая со стула.
– Да, мы выросли с ним вместе здесь, в Стамбуле. Теперь я живу в Бостоне. – Эндер Мекид что-то сказал по-турецки Азизу, сверлящему его взглядом. – Я заказал для нас чаю, – объяснил он, когда портье мрачно удалился на кухню. – И велел ему больше не беспокоить вас.
Они стояли, неуверенно смотря друг на друга. Люси надо было так много рассказать переводчику, что она не знала, с чего начать.

 

Эндер взял старый переплетенный в кожу манускрипт, который Люси принесла из своей комнаты, и провел пальцами по странным извилинам, вырезанным на обложке. Они сели за столик под ветвями большого платана, так чтобы солнце не падало на страницы. Мекид медленно пролистал страницы и затем погрузился в задумчивое молчание.
– Так что вы думаете? Вы сможете перевести его для меня? – Люси старалась сдерживаться и не выдавать своего нетерпения.
– Да, думаю, что смогу. Этот текст написан на оттоманском языке, основе современного турецкого. И как большинство турецких текстов, он начинается здесь. – Переводчик открыл документ на последней странице и указал на надпись. Люси уставилась на причудливые узоры, напоминающие волны и петли.
– Это насх, чьи летящие линии, как говорят, пробуждают воспоминание о прогулке в сельской местности…
– Как мило! – улыбнулась Люси, а Эндер кивнул.
– Насх – это особый вид письма, который обычно используется при переводе Корана. Мы можем утверждать, что автор манускрипта был оттоманским писцом, пишущим своему султану, Селиму III. Писца звали Сари, на турецком это слово означает светловолосого человека, и посмотрите, что интересно – имя его отца было Джордж Кемпбелл. Выходит, шотландец, или наполовину шотландец. И здесь еще есть упоминание об иностранке. Могли женщину звать Желанная? Фамилия – Адамс.
– Это она! – в восторге воскликнула Люси. – Моя прапрапратетка!
– Как захватывающе! Вы не против, если я попробую перевести первые страницы прямо сейчас? Возможно, кое-где фразы будут грубоваты, но следует хотя бы выяснить, что же мы держим в руках.
– Да-да, пожалуйста, начинайте!
– Профессор Мекид к вашим услугам. Только вам, леди, придется подождать. – Эндер иронически поклонился.
Затем он вытащил из кармана записную книжку и начал что-то писать. Люси сидела тихо, читая путеводитель и стараясь не беспокоить переводчика. Время от времени она следила, чтобы он правильно держал манускрипт – за самые края страниц, чтобы не оставить на них отпечатков пальцев. Но волноваться не было нужды. Эндер аккуратно переворачивал страницы, поглощенный работой, бормоча что-то себе под нос, а затем записывая в блокноте.
Азиз уже накрывал столы к ланчу, когда Эндер посмотрел на Люси и кивнул ей.
– Я перевел несколько страниц. Текст довольно сложный. – По его лицу скользнула нервная, хмурая улыбка. – Я привык обычно переводить быстрее. Он робко взглянул на Люси.
– Пожалуйста, не извиняйтесь. – Она улыбнулась в ответ Эндеру, изумленная сосредоточенностью в его взгляде. – Делайте, как вам удобнее.
– Да, мне, возможно, понадобится день или два. Не хочу давать вам небрежный перевод. Вы понимаете?
– Понимаю. Но не могли бы вы прочитать то, что уже перевели?
Он кивнул и начал читать с самым серьезным выражением. Люси пришлось отвернуться, не то Эндер бы заметил, насколько ее волнует содержание манускрипта.
«О Воин Веры, Хранитель Священных Реликвий, Защитник Странников, Слуга Двух Великих Городов и Могущественный Халиф! Я, Сари Мустафа, сын Мустафы Шотландца, простой писец, обращаюсь к Тебе, ибо мне, Твоему слуге, доставляет величайшую радость подтвердить Твою просьбу касательно американки, именуемой мисс Желанная Адамс, и ее спутника, шевалье де Сейнгальта, коих обвинили в измене в письме кабасакаля Эдиба-эфенди.
Как я уже писал, мне довелось прочитать глупые и опасные слова врага моего. Кабасакаль Эдиб-эфенди не упоминает мисс Адамс по имени, и я почтительно предполагаю, что замечание его о любителях наслаждений относится только к ее спутнику. Шевалье де Сейнгальт хорошо известен своими поисками удовольствий и демонстрирует определенные качества гяуров, тогда как мисс Адамс обладает твердым характером, хотя и занята поисками свобод, не красящих женщину.
Как известно Могущественному Халифу, действия чужеземных женщин мы не судим столь строго, как это происходит в случае с нашими соотечественницами, но, отвечая на ваш вопрос: «Не передавала ли Желанная Адамс вооружение врагам нашим, противящимся нововведениям, подобно тому, как то бывало в землях франкских?» – я представляю на ваше рассмотрение следующий доклад, содержащий мои размышления об опасности, которую может представлять мисс Адамс для Вашего Двора. Я позволил себе также приложить в заключение рекомендации, которые, я надеюсь, порадуют Могущественного Халифа, чья мудрость может сравниться со Всемогущим Аллахом.
Встреча Вашего брата принца Махмуда с Желанной Адамс произошла в Салониках за три луны до священного месяца Рамадана в год 1212 Хиджры-Пророка. Мисс Адамс сошла по трапу корабля в мужских одеждах, поэтому сначала, о Могущественный Халиф, мы не поняли, что высокий юноша, стоящий перед нами, на самом деле чужеземная женщина. У этого человека на голове был тюрбан, напоминавший большой мешок, одна рука забинтована, а во. второй он нес маленькую собачку. Пожилой джентльмен европейской наружности шел следом, размахивая тростью с кисточкой и пытаясь убрать с дороги любого, стоящего на пути.
Когда они шли среди неверных, собака гяура внезапно с громким лаем исчезла в толпе. «Юноша» побежал за щенком, и тут тюрбан слетел на землю, обнажив густую гриву длинных рыжих волос. Принц Махмуд и я были впечатлены этим причудливым сочетанием высокого роста и длинных женственных локонов. Немного подумав, молодой принц решил помочь мисс Адамс: его сердце переполняла любознательность к красоте женщины, которая путешествует свободно, как мужчина, в его землях.
Он нашел ее маленькую собачку загнанной в угол гончими Салоников, которые, как и собаки в Константинополе, имеют обыкновение окружать животных, вторгающихся на их территорию. Некоторые говорят, что наши собаки делают это для того, чтобы защитить новичка и проводить его домой. Другие полагают, что они, напротив, хотят убить вновь прибывшего. Но в этот день на пристани принц Махмуд не дал собакам Салоников возможности проявить свое гостеприимство и забрал щенка от разгневанных дворняжек. Когда он отдал его мисс Адамс, та была очень рада, и вместе с пожилым джентльменом они пригласили нас отужинать с ними сегодня вечером.
Я не увидел вреда в том, чтобы принц принял приглашение, о Могущественный Халиф. Не желая привлекать внимание к нашим персонам, мы путешествовали в одеждах простолюдинов, так что для чужеземной девушки принц Махмуд был всего лишь мусульманским юношей, возвращающимся со своим учителем с занятий каллиграфией в школе Белграда и обладающим, по счастливой случайности, знанием французского языка. Мое собственное беглое знание английского только сыграло нам на руку. Хочу скромно заметить, что мисс Адамс вволю посмеялась над моим провинциальным шотландским акцентом. Благодарю Всемогущего Аллаха, ибо я тоже был счастлив встретить людей, говорящих по-английски.
Будучи сам человеком с волосами цвета огня (наследие нашего рыжего вождя, чьи яркие волосы и унаследовали его потомки), я был только рад объяснить, насколько иначе сложилась бы судьба моего отца, урожденного Джорджа Кемпбелла из Южного Уиста, Шотландия, если бы барон де Тотт не вмешался в ход его жизни и не привез ко двору благословенного султана Абдул-Гамида, да покоится он в мире. (Голова моего отца в конце концов оказалась бы на пике Тауэра в Лондоне, или он бы умер, нанявшись на работу где-нибудь в колониях – в этом я уверен.)
Потом девушка поведала нам свою историю, а шевалье де Сейнгальт внимательно слушал. Казалось, что он утомлен и смущен теми непростыми обстоятельствами, в которые оба попали. Тем не менее он ловил каждое ее слово, и она была также увлечена им, нежно поглядывала на своего спутника, повествуя об их бурном морском путешествии в Грецию, а после рассказывая, как однажды на холме некий человек, которого она считала другом, Доменико Дженнаро-эфенди, угрожал ей ножом, которым обычно резал холсты, так как она отвергла его ухаживания. Как может предположить Могущественный Халиф, тот способ, при помощи которого девушка защитила себя, значительно поднял ее в глазах принца.
– Я бы с удовольствием взглянул на твое оружие, – сказал он. используя демократическое «tu» Французской революции, дабы поразить ее.
Я прошептал Махмуду, что он может оскорбить наших собеседников своими манерами. Но повода для беспокойства не было, о Повелитель. Женщина не обиделась и ответила по-дружески, используя такое же личное «tu», как и Махмуд:
– Comme tu veux.
И с этими словами чужестранка вынула из шароваров пистолет с маленьким штыком на стволе и передала его молодому принцу. Это изящное дамское оружие с медной табличкой, на которой выгравирован флаг ее родины. Махмуд заставил мисс Адамс в деталях повторить подробности стрельбы, его глаза сверкали, и, с позволения Могущественного Халифа, я кратко опишу здесь этот эпизод.
После того как тот коварный человек стал угрожать мисс Адамс, она закричала, зовя на помощь, но ветер унес ее крики. Девушка побежала через высокую траву; ее шаги по осыпающейся почве вздымали вверх облачка пыли, а неровное пыхтение преследователя раздавалось все ближе. Упав в овражек и лишившись из-за этого пути к отступлению, мисс Адамс была вынуждена достать отцовский пистолет и выстрелить своему преследователю в ногу.
На следующее утро она и старый джентльмен покинули Афины, так как тот раненый мужчина угрожал ей судебным преследованием. Печальная история. Девушка объяснила нам, что некая предсказательница тем самым утром предрекла им, что счастье их не продлится и дня. Пожилой джентльмен заметил, что рок преследует нас даже тогда, когда мы особенно счастливы».
Эндер закончил чтение.
– Вот до этого места я продвинулся в переводе. Не стану читать с листа, ибо опасаюсь совершить множество ошибок. Но если у вас будет время сегодня вечером, я оставлю вам следующий фрагмент.
– Буду очень вам признательна, – кивнула Люси.
Эндер встал, улыбаясь, затем склонился и медленно провел пальцем по вырезанным на обложке узорам.
– Это поразительно, Люси. Такие живописные мотивы обычно можно найти на мистических трактатах. Я предполагаю, что эти узоры говорят об интересе султана и его писца к суфизму. Возможно, они даже дружили, что, конечно, необычно, но все-таки возможно. Селим III проявлял большой интерес к европейским обычаям и реформам. Да, кстати, манускрипт тоже об этом свидетельствует.
Люси пристально всмотрелась в темно-коричневую обложку. Наверняка раньше кожа была более светлой. Эндер перевернул рукопись, так чтобы им был виден рисунок на обложке.
– Это одновременно изображение лица человека и символическое представление пророка Мухаммеда и его семьи.
– Я не знала, что в исламе можно изображать людей.
– Коран явно этого не запрещает. Объясню это вам позже, когда у нас будет больше времени.
– Эндер, я начинаю понимать, что мне с вами повезло. Спасибо.
Он сардонически ей улыбнулся.
– Вы даже не представляете, как приятно мне слышать это от вас. Боюсь, что не так много наших историков разбираются в каллиграфии. Она по сей день остается черной дырой в истории исламского искусства.
– Это ваше поле деятельности?
– Не совсем. Я расскажу вам побольше потом, но сейчас, к сожалению, у меня назначена встреча.
Эндер пожал девушке руку и ушел, аккуратно вложив старый турецкий манускрипт в папку. Она наблюдала за тем, как он спускается по ступенькам. Затем Люси подошла к краю террасы и посмотрела вниз, на высокую фигуру, идущую в тени платанов, только сейчас осознав, что уже видела его, когда Эндер приносил записку в отель. Она провожала переводчика взглядом до тех пор, пока молодой человек не скрылся в толпе туристов, направляющихся к дворцу Топкапи.
Этим же вечером Люси, вернувшись в отель из паровой бани, находящейся недалеко от Святой Софии, нашла большой конверт с переведенными страницами. Она тут же стала перебирать их, и из конверта выпала записка от Эндера.
Дорогая Люси!
Лично я считаю, что ваш документ подлинный. Он датирован восемнадцатым днем ноября 1797 года Печать библиотеки дворца Топкапи отсылает нас к 1811 году. Присутствует также подпись: «Махмуд II» – тот самый принц Махмуд, о котором упоминается в тексте, сводный брат Селима, наследник трона. Полагаю, что вторая дата свидетельствует о том, что, взойдя на трон, принц решил переместить документ в дворцовую библиотеку. Вы можете проверить мою гипотезу, проконсультировавшись с кем-то более знающим, хотя я убежден в правильности своих выводов. Пообедаете со мной завтра?
Люси вскрикнула. Если только Эндер не ошибся, документ оказался подлинным. И она с удовольствием встретится с ним завтра. Ей стало интересно, может, ее радость от предстоящей встречи объясняется не одним лишь только профессиональным интересом, но девушка не хотела, чтобы что-то мешало переводу манускрипта. И в любом случае, у этого парня были два минуса, которые ее тяготили: высокий рост и красивая внешность. Обычно Люси не тянуло к слишком высоким мужчинам. И она не доверяла красавчикам, чьи безупречные черты напоминали ей бездушных кукол.
Люси легла на кровать и погрузилась в чтение нового фрагмента манускрипта.

 

«Оружие, из которого мисс Адамс выстрелила в своего преследователя, сильно обожгло ей руку. В тот вечер маленький кусочек стали все еще был в ее руке. Я смог вытащить его своим перочинным ножом. Как может предположить Могущественный Халиф, тот способ, при помощи которого девушка защитила себя, чрезвычайно поднял ее в тазах принца Махмуда. Его собственная мать, Прославленная Накшидиль-Султан, француженка, да и Вы тоже интересуетесь миром, лежащим вне пределов наших земель, поэтому естественно, что и юный принц проявляет такой интерес к чужеземцам.
Затем мисс Адамс рассказала нам, что на протяжении длительного времени она вела правдивую летопись своих странствий, однако раненая рука вот уже несколько месяцев не позволяет ей делать этого. Махмуд предложил девушке, чтобы я выполнял эту задачу за нее, подробно описывая путешествия чужестранцев по нашей стране. Она отклонила предложение, но попросила меня продемонстрировать мое искусство каллиграфии. Я подчинился приказанию принца, как обычно. Сев на пол, я позволил моей руке парить по бумаге, лежащей на колене. Целых два дня мое перо не было в использовании, так как мы путешествовали в экипаже из Белграда, а писать в таких условиях чрезвычайно затруднительно. Могу со всей скромностью заявить, что мисс Адамс и пожилой джентльмен были впечатлены моими мазками кисти.
Шевалье де Сейнгальт; рассматривая мой рисунок дервиша с человеческим лицом (любимый образ Могущественного Халифа), поинтересовался, почему я сделал его, так как Коран запрещает нам изображать людей. Я указал нашим спутникам, что в Священной Книге они не найдут каких-либо прямых указаний, запрещающих изображать человеческие фигуры. Более того, я обратил их внимание на то, что жене Пророка было дозволено сделать диванную подушку» из ткани, украшенной подобными изображениями. Старый джентльмен пробормотал что-то о «мусульманском вздоре». Как я объясню несколько позднее, шевалье де Сейнгальт не проявляет к нашим обычаям того же интереса, что и мисс Адамс.
Чтобы никого не обидеть, я нарисовал четыре буквы Аллаха и показал нашим гостям, как строго вертикальные линии напоминают нам о пальцах человеческой руки. И если мне будет позволено, я скромно замечу, что старый джентльмен просто потерял дар речи, когда я сказал, что это его западное тщеславие двигает им, заставляя думать о запрете изображения человеческих фигур Кораном. Гяуры уверены, что создание одушевленных фигур более естественно, чем другие виды искусства, и, исходя из этого, невежественно заключают, что должен существовать некий запрет, поскольку исламские народы предпочитают рисовать геометрические абстракции.
Воодушевленный, я принялся описывать учение ислама и то, как наши мечети и библиотеки сделали манускрипты доступными людям задолго до того, как гяуры придумали свой печатный пресс».

 

В этом месте Люси заснула и проснулась лишь час спустя от крика муэдзинов, зовущих к вечерней молитве с минаретов Султанахмета. Страницы перевода Эндера до сих пор были зажаты в ее руке. Сонно сев, девушка подумала, что Желанная Адамс и Джакомо Казанова, должно быть, тоже слышали эти звуки, если сумели закончить свое путешествие и найти Эме Дюбек де Ривери. В путеводителе было написано, что современные муэдзины используют электрические мегафоны, но пронзительные голоса, раздающиеся во тьме, звучали так же, как и сотни лет назад. Скоро в Голубой мечети начнется современное шоу света и теней, а все окрестности огласятся громким лаем собак. «А я начинаю привыкать к звукам старого мира», – подумала Люси, возвращаясь к переводу Эндера.
«Всю эту неделю в Салониках дули сильные ветры, и было похоже, что они не утихнут до конца сезона мелтем. Если бы ветер сменил направление на северное, то нас ожидало бы крайне опасное путешествие, поэтому мы решили отправиться дальше без промедления. Перед тем как начать наш путь, мисс Адамс приняла мою помощь касательно своего маскарада – из того, что я видел в Салониках, было ясно, что она совершенно не умеет носить тюрбан. Подчиняясь моим инструкциям, она убрала волосы под головной убор, послуживший надежной основой для тюрбана. Затем из своих собственных локонов мисс Адамс смастерила усы и покрасила их специальной пастой. Красивый тюрбан вместе с накладными усами придавал ей вид высокого юноши, надменно посматривавшего на стариков.
Всемогущий Господь даровал мне мудрость сказать людям в гостинице и другим путешественникам, что этот «юноша» якобы был рожден немым. И если мне будет позволено скромно заметить, мисс Адамс была благодарна мне за эту находку, о Могущественный Халиф, хотя сначала сказала, что в тюрбане слишком жарко.
Мы ехали по долине Филибе, когда на нас напали разбойники. Местность вокруг, с ее табачными полями и вишневыми садами, была настолько спокойна, что мы, умиротворенные пейзажем, забыли обо всякой опасности. Воры подкрались на рассвете, когда мы еще спали, и быстро нас разоружили.
Увы, с нами не было телохранителей. Как известно Могущественному Халифу, юный принц путешествует под личиной простолюдина, дабы изучить людей, которые в один прекрасный день станут его подданными. Этому научила его мать. Воры были слишком заняты, чтобы заметить маскарад мисс Адамс, хотя они нашли пистолет в ее дорожном сундуке и взяли мою собственную саблю. У пожилого джентльмена оружия не было. Разбойники сразу поняли, что Махмуд родом из хорошей константинопольской семьи, хотя, да славится Аллах Всемогущий, они не догадались, насколько высоко его положение на самом деле. Воры решили получить за него выкуп, надеясь выбить немалую сумму из его родных, и с этой гнусной целью держали Махмуда отдельно от нас. Что я мог сделать для него? Если мне будет позволено заметить, в суде Могущественного Халифа я повидал достаточно разбойников, чтобы знать, как с ними обращаться. Поэтому я сказал им, что Махмуд – мой племянник и что его родные передадут похитителям деньги в Константинополе, если мне будет дозволено отправиться туда, чтобы оповестить их.
Несколько дней спустя после нашего пленения в отдалении показались янычары, и воры погнали нас в горы. Это было трудное путешествие. Сами разбойники ехали на лошадях, а нас заставили идти пешком. Погода тем временем изменилась, принеся сильный ветер и дождь, и ночью земля вокруг костра была мокрой и кишела клещами. Махмуда все еще держали отдельно от нас, даже кормили с другой стороны костра, и, к несчастью, разбойники запретили мне отдавать ему свою порцию.
В горах шевалье де Сейнгальта свалила лихорадка. Он слабел с каждым днем, и в конце концов нам пришлось нести его на самодельных носилках. Его собака бежала рядом с хозяином. Было трогательно видеть, какую заботу изливала на больного мисс Адамс, кормя его и обтирая ему лоб платком, когда у шевалье поднималась температура. Мне кажется, эта дружба со старым джентльменом была очень дорога ей, хотя и не могла длиться долго.
Я завел привычку сидеть с ворами, когда они испытывали keyif. Они сроду не видели мусульманина, похожего на меня, и с интересом рассматривали мои веснушки и рыжую бороду, никогда не упуская возможности назвать меня «беловолосым». Я сделал все, что мог, стараясь соответствовать их желаниям. Еще когда я был мальчиком, на меня глубокое впечатление произвел гибкий характер моего отца, и могу со всей скромностью заметить: яблоко от яблони упало недалеко. Скоро воры начали делить со мной свой опиум, а я притворялся, что курю его, тогда как мисс Адамс и старый джентльмен сидели в отдалении.
Хвала Аллаху, наши похитители оказались всего лишь простыми крестьянами, вставшими на путь разбоя из-за засухи, сгубившей все их посевы. Они винили в своей судьбе Бендис-разрушительницу – древнюю богиню, жестоко играющую человеческими жизнями. Я осторожно расспрашивал их об этом божестве, чей культ столь распространен в Нижней Фракии, и однажды они даже впали в какое-то подобие транса, сидя у вечернего костра и говоря о ней.
Оказалось, что Бендис почиталась здесь задолго до пророка Мухаммеда, и культ этот практикуется тайно, чтобы не вызывать гнева мулл. Крестьяне описывали Бендис как двойственное существо: она – повелительница камней, лесов, ручьев и целебных вод, и одновременно старуха ущербной луны, чья дикая сила может повергнуть мужчину на колени. Разбойники поведали мне странные истории о том, что в Древнем Риме мужчины отрезали себе гениталии, чтобы умилостивить Бендис, и лица воров озарялись улыбками облегчения, когда они говорили, что подобные жертвоприношения сегодня уже не требуются.
Вскоре после этого мы спустились в величественную, усаженную соснами долину и разбили лагерь у подножия скалы. Наверху, в камне, была пещера, откуда тек горный поток. Воры верили, что этот утес является призрачным местом обитания Бендис, и показывали на уступ, где в годы несчастий являла себя богиня и предлагала помощь людям. Разбойники пришли в возбуждение и рассказали мне, что если я покопаюсь у подножия утеса под пещерой, то найду странных языческих идолов, оставленных верующими.
Чтобы доказать это, главный разбойник по имени Кемаль показал мне глиняную фигурку, которую он нашел в земле. Украшенный треугольник на статуэтке обозначал ее женскую природу.
В эту ночь Кемаль сложил огромный костер, разбросав пепел по маленькой фигурке. Вскоре все уснули, но я не мог сомкнуть глаз, так как, хвала Аллаху Всемогущему, у меня родилась идея, как освободить Махмуда, себя и двух наших европейских друзей».
Люси помогала Эндеру готовить ланч. Его квартира находилась в старом квартале Султанахмет в одном из деревянных домов, которые она заметила из отеля. Хозяин расставил столик на двоих на балконе, который был чище, чем загроможденные веранды, открывающиеся с террасы отеля. Эндер объяснил, что квартира принадлежит его дяде, уехавшему в летний домик на острова и оставившему его здесь, чтобы племянник мог продолжать свое исследование по истории искусства Оттоманской империи. Эта работа частично затрагивала и каллиграфию.
– То, что, по словам писца, Казанова сказал о «мусульманском вздоре», – это типичный европейский стереотип, – заметил Эндер, хмурясь. – Восток, варвары, турки, и все в таком же духе! Западные путешественники постоянно превращали Оттоманскую империю в своего рода экзотику, как, собственно, и весь Восток. Нуда ладно, это так, мелочное раздражение, не обращайте внимания.
Люси, которая резала помидоры, рассмеялась.
– Обещаю, что не буду себя вести как невежественный европеец. Я и так слишком напугана!
Хозяин удивленно посмотрел на нее из-под своих огромных очков, и девушку поразило, что они сидели на переносице так, как будто ему в голову пришла запоздалая мысль или даже он хочет извиниться. Ей стало интересно, не носит ли Эндер очки для зашиты – так же, как некоторые мужчины носят бороды, чтобы казаться более мужественными. Возможно, он даже хотел этими странными очками исказить красоту своего привлекательного лица.
– Но почему Желанную Адамс обвиняют в измене? Американка не могла причинить особого вреда Оттоманской империи, ведь так?
– Иностранцы, такие как барон де Тотт, помогали готовить новые подразделения инженерных и артиллерийских войск для отца Селима, и эта работа продолжилась и при Селиме Третьем. Возможно, именно поэтому он спас шотландца от смерти или заключения после восстания и привез его в Турцию. Де Тотт реорганизовал отливку пушек и обучал турок новой европейской математике. Однако янычарам все это не слишком нравилось.
– А сам Селим приветствовал западное влияние?
– В некоторых сферах турецкой жизни – да. В тысяча восемьсот восьмом году Селима убили во дворце Топкапи. Махмуд – юный принц, которого сопровождал наш писец, – продолжил реформы.
– А при чем тут Желанная Адамс?
– Кто знает, какие разговоры пошли по Стамбулу, когда туда приехал человек вроде Казановы? Его проницательность и ум, разумеется, оценили, но либеральный образ мыслей должен был вызвать некоторое замешательство при дворе султана, возможно давая противникам западных реформ еще один повод для беспокойства. Но мы же этого точно не знаем, так ведь? Мой перевод еще не закончен.
Эндер прошел к столу, на котором стояли деревянная корзинка, до предела заполненная плоскими хлебцами – gozleme, ломтями beyaz peynin – белого сыра, и тарелка сухих мясных шариков – кит k'ofte. Еще здесь были сочные красные томаты.
– Перекусим?
И они принялись за скромный ланч, приготовленный собственными руками.
«На третье утро нашего пребывания в холмах я понял, как можно спастись от воров. Могу скромно заметить, что это произошло из-за того, что Кемаль проникся ко мне симпатией: ему нравились высказывания, которые я копировал из Корана для него и его жены. Разбойники обленились и стали беззаботными, уверовав, что мы не сможем выбраться из этих холмов без их помощи.
Так что Кемаль согласился показать мне секретную тропу на уступ, и, когда мы скрылись от лишних глаз, он отпустил охранника и рассказал мне, что, поскольку запасы пищи тают, его компаньоны решают, не пристрелить ли нас до наступления зимы. Возможно, из-за того, что мне еще не исполнилось и тридцати, о Могущественный Халиф, я не смог представить свою собственную смерть. Если мне позволят со всей скромностью заметить, смерть человека в середине его жизни – это преступление в глазах Аллаха Всемогущего, подобно солнцу, садящемуся в разгар дня.
Вдобавок я живу в постоянном мучении, так как мы непрестанно перемещаемся с места на место, чтобы нас не заметили, и эти наши движения препятствовали отправлению моих задач, чью священную природу Великий Султан столь любит. С каждым уходящим часом я чувствовал, как подвижность утекает из моих пальцев. Ночью мне снилось, что Могущественный Халиф заменил меня на моего врага, кабасакаля Эдиба-эфенди, всегда присутствующего в моих снах и готового принять милости, расточаемые моим Прославленным Повелителем.
Я не забыл, как он хитростью переписал мой рассказ «Медовый месяц писца» и предложил его Великому Султану, выдав за свой, когда Вы приказали нам сочинять занимательные истории во время длинных, дождливых недель прошлой зимы. Правда, мой недруг выпустил мое изысканное окончание, нелепо предположив, что оно вызовет Ваш Высочайший Гнев. Помнит ли Могущественный Халиф эту историю? Однажды ночью, сидя вокруг костра, когда мисс Адамс спала, я полностью пересказал ее шевалье де Сейнгальту, который был очарован финалом. Я смиренно позволю себе напомнить его здесь, дабы доставить удовольствие своему Повелителю:

«Я принял ее скромное предложение и уже начал вводить мое перо в ее чернильницу, когда она воскликнула: «Одна треть, этого уже предостаточно. Разве ты не видишь, что внутренняя часть еще ни разу не получала надлежащего оттиска?» Но было уже поздно. Головка моего инструмента наклонилась под углом, чернила вытекли, а мои чувства нашли свое полное удовлетворение».

Очень мало людей понимают душу писца, и я считаю Могущественного Халифа одним из них. Сущность наша вот в чем: если мы не переписываем слова Всемогущего Аллаха, то мы не живем».
Тут Эндер отложил свой ноутбук, так как Люси рассмеялась.
– Прошу прощения, Эндер. Этот писец выказал вечную озабоченность мужчин размерами!
– Это необычная, старомодная и забавная история, – согласился Эндер. – Если, конечно, не замечать очевидную незаинтересованность писца в удовлетворении своей партнерши. Ах да, чуть не забыл! – Он поднялся и исчез в другой комнате, вскоре вернувшись с маленькой эмалированной деревянной коробочкой.
– Это пенал писца. Я нашел его сегодня утром на столе моего дяди. Он любит собирать старые вещи. А это было внутри, – сказал Эндер, передавая Люси коробочку. – Мой дядя скорее всего положил туда вот это, чтобы показать, как выглядел человек, использовавший некогда пенал.
На открытке был изображен писец, сидящий на загроможденном полу и водящий кистью в книге, лежащей у него на коленях. Люси была тронута его утонченным и слегка презрительным видом и тем, как писец изящно держал свое тростниковое стило.
– Видите, как серьезно он выглядит посреди этого хаоса? Я думаю о признании автора нашего манускрипта – если он не переписывает слова Всемогущего Аллаха, то не живет!
– Да, он выглядит как человек, принимающий свою работу и свою веру всерьез. – Она положила открытку и раскрыла маленький пенал, осторожно вынув тростник. Он казался хрупким на ощупь. Люси быстро положила его обратно. Бог знает, какими старыми были эти предметы, подумала она.
– А из чего писцы делали свои чернила?
– Обычно из ламповой сажи. И это напомнило мне о еще одной увлекательной истории. Архитектор Сулеймана Первого так спроектировал свою мечеть, чтобы воздушные потоки приносили сажу со всех масляных ламп в здании в специальную комнату. Копоть оседала на стенках комнаты, и слуги приходили и соскребали ее, чтобы делать чернила.
– Вы серьезно, Эндер?
– Мы туда как-нибудь сходим, и я покажу вам эту комнату. Верите ли вы в это или нет, но наши предки знали множество различных трюков.
– Вы шутите. – Люси на секунду замерла. – Вы религиозный человек?
– Я вырос мусульманином, но сейчас не исповедую ни одну веру. Я по мере возможности избегаю религиозных доктрин. – Эндер махнул рукой. – Они – причина слишком многих бед в этом мире.
– Но у вас есть своя вера, Эндер. У каждого из нас она есть. Моя, наверное, состоит в том, что мне важно содержать все документы в порядке, – прибавила Люси, вспомнив как Ли тогда в Афинах сказала, что она выбрала профессию под влиянием дела матери.
– Ну тогда мое хобби – изучение Оттоманской каллиграфии – это и есть моя вера. Позвольте мне рассказать вам историю, объясняющую, почему к письму в исламе относятся именно так. Однажды исламский ученый увидел мальчика, сидящего на сосуде с маслом, произведенным в Англии.
«Вставай, – сказал он мальчику. – Ты загораживаешь надпись на одной из сторон».
«Это письмо неверных, – возразил мальчик, указывая на английские слова».
«Да, есть мусульмане, и есть неверные, – ответил писец. – Но всякое письмо одинаково священно».
– Мне нравится эта история, – сказала Люси тихо.
Молодой человек посмотрел на нее с такой теплотой, что девушке пришлось опустить глаза, притворяясь, что она поглощена созерцанием эмалированной коробочки его дяди.
– Хорошо. А теперь позвольте мне прочитать вам еще один фрагмент манускрипта. – Эндер ухмыльнулся, открывая ноутбук. – Сдается мне, там полно сюрпризов.
«Но я отклонился от своей цели, о Могущественный Халиф. Я вспоминаю ту ночь, когда решил обсудить с шевалье план нашего побега. Мы перешептывались, обсуждая подробности, после того как разбойники погрузились в свои опиумные грезы. Мой спутник производил впечатление человека недюжинного воображения и таланта, которого при этом не раз трепала судьба. Он взял на себя ответственность убедить мисс Адамс, что у нас нет иного выхода.
Я не знаю, слышал ли Могущественный Халиф историю о Бендис. Но когда воры танцевали вокруг костра, на каменистом обрыве появилась фигура, и, в результате моей сметливости, наши похитители узрели богиню.
Один за другим эти идолопоклонники взбирались на утес и падали пред ней ниц. Когда очередь дошла до разбойника, охранявшего Махмуда, он потянул принца за собой, думая, что иначе он воспользуется этой возможностью и убежит. Ошибочно поверив в то, что я в ужасе от их презренного поведения, они и мне позволили взобраться по ступенькам, вырезанным в скале, с опущенными руками и склоненной головой. Когда мы приблизились к уступу, луна, зашла за тучу и все вокруг погрузилось во тьму. Тихо ругаясь, охранник Махмуда зажег маленький факел и толкнул юного принца вперед. Перед нашим взором предстала обнаженная фигура, высокая, с руками такими же мускулистыми, как и у наших дворцовых стражников. Тем не менее идол воров был очень женственным, с рубиновыми губами и глазами, сиявшими величественной лазурью Босфора в летний день. А потом богиня вдруг крикнула нашим перепуганным похитителям, что их маки снова вырастут, если они освободят пленников.
Пораженный, Махмуд шагнул вперед, исчезнув из лучей света факелов, и чуть не упал с обрыва. Он крикнул, но тут его схватили за руку, и идол прошептал его имя. Когда факел снова зажгли, богиня исчезла. Молодой принц был встревожен и глубоко взволнован увиденным до тех пор, пока я не сказал ему, что это была рука Аллаха Всемогущего, который, для того чтобы его поддержать, воспользовался языческой богиней Фракии.
Я не сказал Махмуду, кто скрывался под этим образом, мой Повелитель. Но я смиренно прошу Могущественного Халифа обратить его драгоценное внимание на храбрость чужеземки, схватившей принца за руку в присутствии наших похитителей. Она не знала, что Махмуд будет среди верующих, и, если мне будет позволено смиренно добавить, даже принимая в расчет силу моего убеждения, этой девушке было действительно страшно стоять обнаженной в лунном свете.
Проснувшись на следующий день, мы увидели, что воры исчезли, а все наше оружие и лошади остались в неприкосновенности. Разбойники также оставили нам запас риса и карту с краткими инструкциями, как добраться до Ксанфа, находящегося на восточном конце долины».
На Стамбул опускался вечер. Люси и Эндер заканчивали ужинать в крошечном рыбном ресторанчике в Кумкапи, выходящем на маленькую площадь.
– Оказывается, твоя родственница спасла будущего султана, – сказал переводчик.
– Или писец выдумал эту историю, чтобы поразить воображение своего повелителя. В конце концов, он же был не просто писец, не так ли? Этот человек сочинял эротические сказки для развлечения Селима.
– Возможно, ты и права. Посмотри на закат, Люси. Какая красота!
В умирающем свете солнца шпили минаретов сверкали, подобно магическим флейтам, созданным могущественным чародеем. Но Люси решила не восхищаться красотой города вслух, чтобы Эндер не посчитал ее впечатлительной западной туристкой, ищущей экзотики Востока.
Часть дня они провели «босфорясь», как он назвал это. Они спустились с холма, где располагалась квартира дяди в Султанахмет; и доехали автобусом до Йеникоя. Потом гуляли по улицам рядом со знаменитой рекой, то и дело останавливаясь посмотреть на корабли и паромы, скользящие вниз и вверх по течению. От воды шло тепло, а на узких, деревянных фасадах домов, выстроившихся на противоположном берегу реки, играло радужное сияние света.
Сидя в ресторане, Эндер вытащил перевод и проверял его, добавляя последние штрихи. Он оставил подлинник в квартире дяди, но полагал, что стиль в некоторых местах нуждается в доработке. Люси чувствовала, что испытывает удовольствие от одного только вида сидящего напротив нее мужчины, чьи глаза, полускрытые густыми черными бровями, сияли интересом, а рука осторожно, медленно двигалась над бумагой. Ветер с Босфора играл его волосами.
Наконец он отложил ручку; извинившись, что это заняло столько времени. Люси в ответ шутливо упрекнула его за излишнее стремление к совершенству. Эндер рассказал ей, что он заинтересовался каллиграфией еще будучи маленьким мальчиком. У его отца был один знакомый старик писец, и они вместе с Теодором Ставридисом часто приходили к нему домой и следили, как его рука с зажатым в ней старым тростниковым стилом легко выводила безупречные узоры букв. Эндер был очарован рассказами старика о средневековых каллиграфах, таких, например, как Шаих Хамдулла, умерший в 1520 году. После его смерти, говорил Эндер, другие писцы закапывали свои письменные принадлежности вокруг могилы Хамдуллы, надеясь, что талант и душа великого каллиграфа перейдут таким образом к ним.
– Если бы я жил в те времена, то тоже стал бы писцом. Это была почетная профессия.
– А чем ты зарабатываешь на жизнь? – Люси была настолько захвачена переводом документа, что до сих пор не спросила переводчика о нем самом.
– Я историк искусства, но этим летом работаю редактором в одном издательстве, – улыбнулся Эндер. – Платят мало, но зато у меня остается много времени, чтобы поработать над своим исследованием по истории искусства Оттоманской империи. А ты?
– Я работаю в архиве в Торонто.
– Ты? Архивист? Как романтично! – Его улыбка стала еще шире. – Правда, я не очень представляю, в чем именно заключаются обязанности архивиста…
– Библиотекари хранят книги, а архивисты сохраняют исторические свидетельства… старые документы и все такое. – Люси почувствовала, что говорит сейчас несколько напыщенно. – Наверное, я не очень-то похожа на сотрудницу архива.
Эндер засмеялся, и они повернулись, чтобы посмотреть на Босфор, где рыбачьи лодки исчезали в отблесках золотого света. Солнце село, и над холмистым, поросшим лесом берегом азиатской стороны пролива Люси заметила большое облако, похожее на голову человека. Этот призрак носил шляпу и сюртук, а весь его силуэт напоминал типичного джентльмена XVIII века.
– Эндер! Это он, Казанова! – прошептала девушка, указывая пальцем.
Слишком поздно. Когда юноша повернулся, ветер уже разметал облако на множество кусочков по всему вечернему небу. Люси подумала, что человеческие жизни изменяются столь же таинственно, как и эти завитки облаков, летящие над холмами на противоположном берегу. Они двигались медленно, нежно и изящно, подобно плавно перетекающей мелодии симфонии. Сначала мы даже не замечаем, как нас уносит в следующую фазу нашей жизни. А затем постепенно осознаем, что этот удивительный поток приводит нас обратно, к тому моменту, когда мы только появились на свет.
– Эй, Люси, ты далеко улетела? – спросил Эндер.
– Не очень, – улыбнулась девушка. Он кивнул и открыл ноутбук, начав читать перевод глубоким, тихим голосом.
«Через двадцать четыре часа мы вышли на старую военную дорогу, ведущую через горы к Эдирне, и вскоре достигли великолепных садов и поместий, окружающих город. Я бы хотел подробнее поведать своему повелителю о наших приключениях. По дороге мы видели новую мечеть и общественные часы, поставленные согласно распоряжению Могущественного Халифа в Д. Весьма странное зрелище предстало нашему взгляду в Р., где христиане и евреи вместе шли в мечеть, доказывая тем самым, что привычки сельской жизни иногда сильнее религиозных различий. А на ярмарке в У., где в изобилии продавались русские меха, поднялась суматоха, когда мы спасали собаку старого джентльмена.
Могущественный Халиф уже знает о том, что таможенники на дороге за городом Пера задержали нас под предлогом осмотра багажа, ложно обвинив Вашего покорного слугу, что я-де забыл оформить все надлежащие бумаги в Константинополе, когда мы отправлялись вместе с принцем в Белград, и как я был зол. Их неблагоразумие стало для меня настоящим оскорблением. И я с большим удовольствием узнал, что впоследствии с ними обошлись жестко. Со смиренной благодарностью я принял дальновидный приказ своего повелителя, предписывающий нам не входить в город с триумфом. Могущественный Халиф мудр, он понимает, что, если народ узнает о похищении Махмуда, то это ослабит веру его подданных в Великую Порту.
Хочу отметить, что, когда Ваши гребцы везли нас через Босфор, я был просто потрясен зрелищем четырех позолоченных шаров Монгольфьера, парящих над нашими головами, подобно сияющим имперским солнцам. Все мы пришли в восторг от этого свидетельства власти Могущественного Халифа. Но старый джентльмен становился все более грустным по мере того, как мы приближались к Константинополю, и причины этого скоро станут ясны.
Как уже известно моему повелителю, Джакомо Казанова не сопровождал нас во дворец Топкапи. Он устал от путешествия и действительно выглядел нездоровым. Я нашел ему комнаты в Стамбуле, рядом с Императорскими воротами. Здесь он и мисс Адамс пребывали, осененные величием Голубой мечети и Святой Софии, чьи купола вздымаются из земли, подобно гигантским воинственным птицам. Наши шутники были восхищены мирной красотой моря, воды которого покрыты легкой рябью из-за многочисленных восьмивесельных каиков и рыболовецких суденышек.
Увы, днем раньше по соседству случился пожар; один из старых деревянных дворцов вспыхнул, как трутница, и в воздухе до сих пор висел едкий запах пепелища. Могу смиренно сказать, что поздний летний дождь, который Аллах Всемогущий изволил ниспослать, дабы потушить пламя, одновременно залил жидкой грязью все дороги, ведущие на холм, названный в честь Вашего прославленного предка, султана Ахмета, который ныне пребывает на Небесах, да будет с ним милость Аллаха. Оси нашего экипажа постоянно тонули в грязи, и, когда мы в очередной раз застревали, все местные псы с громким лаем окружали нас, приводя терьера пожилого джентльмена в неистовство.
Когда же вдали показались Императорские ворота, все эти мелкие неурядицы отступили. Мы устроили шевалье в его апартаментах, и здесь он дал мисс Адамс письмо с наказом передать его Накшидиль-Султан.
Когда же мы направились к выходу, то он несказанно удивил меня, умоляя ее остаться.
– Дорогой мой, – ответила девушка. – Я покорилась обстоятельствам. Эме ждет твоей помощи. Я поклялась помочь тебе найти ее и не могу сейчас вмешиваться.
Джакомо Казанова упал на диван, обхватив голову руками.
– Милый мой Джакомо! – сказала мисс Адамс. – Ты так много дал мне. Когда мы встретились, ты научил меня тому, во что сам веришь, объяснил мне, что любовь – это твоя главная вера. Но Эме – это твое предназначение, и моя обязанность помочь тебе исполнить свой долг. Что же касается меня, то я начинаю понимать, что моя вера – путешествие. Мне хочется дважды обойти весь этот мир, прежде чем отправиться в другой.
– Ага, ученик перерос учителя! – Казанова поднялся, на щеках его блестели слезы.
Он обнял девушку и попрощался. Я видел, что мисс Адамс еле сдерживается, чтобы не разрыдаться, и не понимал, в чем же причина их несчастий: ведь оба они все-таки сумели вместе достигнуть цели своего путешествия.
Почему я дерзнул занимать внимание Могущественного Халифа столь мелкими и незначительными подробностями, как слезы старого джентльмена? Вы скоро поймете, что хотя возвращение домой Махмуда было для Вас праздником, то для шевалье де Сейнгальта это стало почти что трагедией. Но об этом чуть позже.
Мисс Адамс была поражена, когда я объяснил ей, что как женщина она не может пойти со мной засвидетельствовать свое почтение Могущественному Халифу. Если мне будет позволено смиренно добавить, впоследствии она поблагодарила меня за описание Императорских ворот, которое было так хорошо, как будто она увидела их собственными глазами – яркие ковры великого султана, стена, горящая самоцветами, и ряды распростертых ниц придворных, застывших во впечатляющем безмолвии: глаза потуплены долу в почтении.
Она слушала, широко раскрыв глаза, мои описания визирей в одеяниях цвета свежей листвы, казначеев, блистающих алым шелком, улемов и мулл, неколебимых в своих пурпурных и темно-синих одеждах. Девушка была особенно польщена, когда я упомянул французских инженеров, сразу заметных в толпе благодаря непокрытым головам и карманьолам.
Естественно, я не мог пойти вместе с мисс Адамс в сераль для того, чтобы передать письмо Накшидиль-Султан. Мне пришлось немало похлопотать, чтобы ее туда пустили. Когда я объяснил, что имя Накшидиль обозначает «прекрасная картина, вышитая в моем сердце», девушка нежно улыбнулась. С глубочайшим почтением и не желая продемонстрировать неуважение к саду Счастья Могущественного Халифа, я позднее попросил мисс Адамс описать ее впечатления от дворца. великого султана и от сераля. Она удивлялась всему совершенно искренне – монументальной элегантности башни Правосудия и воздушному изяществу Ваших павильонов, смотрящих на Золотой Рог. Чужестранка была поражена пальмами и кактусами, цветущими рядом с платанами в садах, которые ей показались райскими. Затем ее проводил в сераль к Накшидиль-Султан один из специально отобранных черных евнухов».
Люси сидела в одиночестве на скамейке рядом с храмом Святой Софии. Купол древней византийской базилики вздымался над сверкающими водами Стамбула, подобно панцирю огромной розовой черепахи. Здание было превращено в мечеть после того, как Константинополь был захвачен турками в 1453 году, и, как гласил путеводитель, известный оттоманский архитектор решил проблемы его хрупкого купола, достроив по периметру контрфорсы. Но не история Стамбула занимала мысли Люси. Все утро она провела, волнуясь о судьбе Желанной Адамс. После завтрака она получила записку от Эндера, приглашавшего ее встретиться во дворце Топкапи в полдень.
Перевод, который он дал ей, заканчивался на том месте, когда Желанная практически встретилась с последней любовью Казановы, но Люси подозревала, что шевалье чего-то не договаривает. Что же он скрыл от Желанной Адамс? Она была уверена, что Казанова любит ее родственницу и вряд ли променяет ее на Эме. И все же девушку смущало, как странно улыбнулся Эндер, когда она спросила его, когда же он переведет историю до конца, а то напряжение уже стало невыносимым. Она не очень хорошо его знала, однако чувствовала, что здесь что-то не так.
Люси увидела, как Эндер идет ей навстречу, не слегла фланируя сквозь толпу туристов рядом со стоянкой такси. Девушка поднялась со скамейки и окрикнула его, и Эндер поспешил к ней, улыбаясь. Вместе они прошли сквозь Императорские ворота дворца Топкапи. Внутри Люси увидела сады роз и коротко подстриженные газоны, укрытые тенью платанов и елей, росших рядом с колючими кактусами и кустами мирта. Если не принимать во внимание изящные пики дворцовых башен, она и Эндер вполне могли бы быть сейчас в монастыре где-нибудь в Швейцарии. Если Афины с их туманным золотым светом были типичным средневековым городом, то Стамбул производил впечатление зеленого европейского города, расположенного на живописном морском берегу. Вот только во дворце, этом сердце империи, располагался огромный гарем. Оттоманские султаны преуспели в практике полигамии, усвоенной ими от арабских кочевников, которых они в свое время покорили.
Эндер коснулся ее руки и указал на высокую каменную арку, украшенную золотой исламской вязью над входом.
– Сераль, – сказал он торжественно.
Они присоединились к группе туристов, двигающихся на входе подобно рыбам, преодолевающим встречный поток. Затем прошли по огромным темным залам с железными решетками и высокими деревянными шкафами.
Наконец все туристы оказались в апартаментах султана и встали рядом с широким панорамным окном. Люси представила, как Махмуд стоял здесь, наблюдая за своей матерью Эме и за другими женщинами, купающимися в бассейне внизу. Гид тем временем рассказывал, что султан должен был выбирать себе новую женщину, посещая свою мать. Если ему нравилась девушка, подающая им чай, то он давал ей платок, служивший своего рода символом. Люси была удивлена, что богато украшенная ванная комната матери султана соседствовала с ванной ее сына.
– О чем ты думаешь? – прошептал Эндер.
– Об Эме. Представляю, как она жила здесь. Бедняжка!
– Не забывай, быть рабом в гареме – это совсем не то же самое, что быть рабом на юге Соединенных Штатов, – ответил Эндер. – С этими женщинами и их слугами обращались как с подчиненными, а не как с низшими существами.
– Все жены султана жили в изоляции. По мне, так это судьба низшего существа.
– Да, возможно. Раньше вообще было плохо быть женщиной.
– Моя мать сказала бы, что в эпоху неолита дело обстояло лучше, – улыбнулась Люси.
Они покинули лабиринт тенистых, украшенных мозаикой комнат гарема и пересекли двор, чтобы пройти в сокровищницу. В верхней галерее был портрет Селима III – того самого султана, к которому обращался писец. Он выглядел добродушно: тусклые, сонные глаза и узкий нос. Убийцы Селима, сказал Эндер Люси, были предателями-янычарами, недовольными попытками султана реформировать армию на французский манер. Рядом висел портрет Махмуда, сына Эме. Эндер прошептал, что Махмуд не похож на Селима, возможно, потому что у них были разные матери. С картины на посетителей смотрел мужчина с большими умными глазами и маленьким злым ртом, частично скрытым черной бородой.
– Он выглядит так, как будто его правление прошло в разочарованиях, – сказала Люси.
– Может быть. Махмуд старался изменить дресс-код: заменить фески на сюртуки, – ответил Эндер. – Между прочим, он оказался более удачлив, проводя реформы по западному образцу, чем Селим.
Во дворе они нашли тихую скамейку в тени, вдали от суеты дворца.
– Ты ведь уже закончил переводить текст, не так ли? – спросила Люси.
Эндер кивнул.
– А почему ты мне ничего не говоришь?
– Сейчас не время. Я хочу сначала подготовить тебя. Вернее, не совсем так. Люси, я не знаю, как подготовить тебя, – и жду, когда меня осенит идея.
– Я так понимаю, что это предупреждение? Значит, хорошего финала ждать не приходится?
Эндер не ответил. Вместо этого он вытащил из сумки несколько страничек и передал их девушке. Она принялась за чтение с замиранием сердца.
«В личных апартаментах Накшидиль-Султан мисс Адамс увидела большие кресла с бледными сатиновыми подушками, гигантские зеркала в золотых рамах, покрытых растительным орнаментом, и красивые столики из древесины атласного дерева, на которых стояли сладко пахнущие сосуды с ароматическими зельями.
Когда в комнату вошла Накшидиль-Султан, мисс Адамс лишилась дара речи при виде возлюбленной султана, одетой в шелковое платье, изукрашенное изумрудами и рубиново-красными гвоздиками. Когда Накшидиль двигалась, ее волосы цвета пшеницы сверкали блеском маленьких бриллиантов. Без лишних слов мисс Адамс вручила ей письмо старого джентльмена и принялась ждать.
Но Накшидиль – Султан отдала письмо обратно мисс Адамс, недоуменно качая головой.
– Здесь какая-то ошибка, – сказала она. – Оно адресовано не мне.
Когда девушка прочитала его, то разрыдалась. Послушный долгу, я попытаюсь передать в своем переводе барочную витиеватость французского языка старого джентльмена.

Моя дорогая Желанная!
Когда ты прочитаешь эти строки, я уже буду в экипаже, направляющемся в Эдирне, с Финетт на коленях и с париком тетушки Флоры на голове, дабы удержать подальше от моих старых костей осенний холод. Ты все знаешь, моя дорогая девочка. Я люблю только тебя – я влюбился в тебя с первого взгляда, с того самого момента, когда ты проявила свою доброту на барже в Венеции.
Не печалься, душа моя. Я не намереваюсь давать почву желаниям, которые не в состоянии выполнить. Хотя именно желания и составляют суть нашей жизни и ведут нас к той вере, что необходима каждому для исполнения собственной судьбы.
Письма Эме, которые сначала пробудили твою симпатию ко мне, были составлены из слов, способных понравиться тебе, из отрывков писем всех женщин, которых любил я и которые некогда любили меня. Милая моя, с тобой я чувствовал себя более удовлетворенным, чем когда-либо в жизни. Уверен, что более я никогда уже не испытаю ничего подобного.
Через несколько часов приедет экипаж, и я вернусь в Богемию, чтобы завершить историю своей жизни. Много раз я намеревался открыть тебе правду об Эме Дюбек де Ривери и, зная твою добрую натуру, был уверен, что ты меня простишь. Но я не мог просить столь юное создание присоединиться к старому раку-отшельнику, когда жизнь и путешествия зовут тебя вперед. Знай же, я никогда тебя не забуду, мое сердце переполнено почтением к тебе, Желанный мой Философ.
Так что ты и я подошли к окончанию нашего путешествия вместе. Я поговорил с нашим новым другом, и он присмотрит за тобой в Константинополе, когда я уйду. Я дал ему достаточно денег, чтобы отправить тебя в Америку или туда, куда пожелает твое сердце, – доверься ему для твоей же пользы.
Надеюсь, что ты будешь путешествовать по миру более легко, чем я, Джакомо Казанова, исколесивший Европу и Азию в поисках любви и наслаждения и нигде не задержавшийся надолго. Где бы ты ни остановилась, Желанная, пусть дом ждет тебя. И пусть твои приключения дадут жизнь тысяче вер, больших и малых.
Твой любящий Джакомо.
Мисс Адамс была очень расстроена, когда вернулась в свои апартаменты. Не уверен, что она услышала мои слова, когда я сказал ей, что обещал шевалье де Сейнгальту отвезти ее в свой дом, если с ним случится несчастье. И естественно, я не ожидал, что Аилах столь быстро призовет меня исполнить данное чужестранцу слово.
Бедная женщина лишилась дара речи и не разговаривала со мной и моей женой целых три дня. Она отворачивала голову, когда Айша приносила ей еду, и, насколько мне известно, ничего не ела. Вместо этого бедняжка часто уходила из дома и гуляла по берегу Босфора, не обращая внимания на погоду – шел ли дождь или ярко светило солнце. Наконец Айше удалось упросить ее разделить с нами трапезу.
Могу сказать, о Могущественный Халиф, что моей жене нравится иметь взрослую женщину у себя в доме. Три наших малолетних сына и две дочери сейчас начинают говорить и только открывают для себя язык. Айша постоянно жаловалась мне, что моя работа придворного писца лишает ее единственного взрослого собеседника, и она часто ловит себя на том, что начинает лопотать на детском языке.
Рассказ мой близится к завершению, но сначала я спешу уведомить своего повелителя: Накшидиль-Султан объяснила Желанной Адамс, что только однажды встречала этого пожилого джентльмена. Еще девочкой она видела высокого мужчину в парике по имени шевалье де Сейнгальт около Нанта, когда тот выгуливал свою собаку в парке. Джентльмен приподнял шляпу и отпустил какое-то вежливое замечание касательно живущих там лебедей. Накшидиль-Султан также вспомнила, что действительно оставила свой миниатюрный портрет на Мартинике. Похоже, пожилой джентльмен выдал его за ее подарок и написал несколько любовных писем от имени Накшидиль-Султан, чтобы сбить с толку мисс Адамс. Это действительно чрезвычайно любопытная история, и я не знаю точно, каковы были отношения мисс Адамс с шевалье де Сейнгальтом. Ясно одно: они сильно любили друг друга.
Все, что теперь остается выслушать Могущественному Халифу, так это мою нижайшую просьбу позволить мисс Адамс жить под моим присмотром у меня в доме, где она будет находиться вдали от придворных заговорщиков до тех пор, пока не решит уехать. Она – хорошая женщина и показала себя сильной и достойной доверия в случае с принцем, за что тот платит ей уважением и дружбой. Старый джентльмен, напротив, оказался искусным обманщиком, хотя мисс Адамс и защищает его, до сих пор видя в нем одни только достоинства.
Она с радостью согласилась жить с моей семьей под одной крышей. Вчера они с моей женой наслаждались беседой в саду рядом с Босфором, и мисс Адамс была рада тому, что моя супруга немного говорит по-английски, хотя ей, разумеется, надо работать усерднее, дабы улучшить свои познания.
Теперь же я подхожу к заключительному моменту, когда должен вознести благодарность несказанной щедрости Могущественного Халифа. Служба во дворце моего повелителя уже достаточная награда для меня, но я верю, что Ваша Высочайшая Мудрость позволит мисс Адамс жить в моем доме, дабы я мог наслаждаться родной речью, беседуя с моей гостьей. О Величайший из Повелителей, подобные беседы для меня словно бы драгоценные мосты, позволяющие мне воскресить в памяти моего дорогого, безвременно почившего отца.
Сие послание составлено Бедным, Ничтожным, Нуждающимся в Милости Аллаха писцом Мустафой, нареченным Сари, сыном Мустафы Шотландца. Пусть он покоится в мире, и да простит Аллах Всемогущий, наши грехи и да закроет он покровами наши ошибки! Аминь! Завершено в столичном городе Константинополе, в год 1212 от Хиджры-Пророка».
Люси отложила перевод Эндера, лицо ее выражало болезненное изумление, а взгляд был устремлен на Золотой Рог. Было уже за полдень, и гавань была забита грузовыми судами и лодками с туристами – очередными любителями экзотических видов.
– Как печально, – прошептала девушка.
– Он же Казанова – он должен был продолжать свой путь.
– Да ничего он не продолжил, Эндер, а вернулся в Богемию и остаток жизни провел, работая в библиотеке у графа, который ни во что его не ставил.
– Ну, тогда, возможно, гордость не позволила ему стать обузой для юной девушки. Должно быть, когда он заболел во Фракии, это стало для Казановы последней каплей унижения.
– Он защищал Желанную Адамс от своей старости? Ты это подразумеваешь?
– Ну, можно и так сказать. У меня, кстати, были подозрения насчет этих писем от Эме Дюбек де Ривери. Я. прочитал копию старого дневника, что ты мне дала, и нашел некоторые из грамматических конструкций Эме чрезвычайно неуклюжими. Например, иногда она выпускает артикль, который просто необходим во французской грамматике. Больше похоже, что писал итальянец.
– Наверное, я приняла все за чистую монету, поскольку этот текст восемнадцатого века.
– Согласен, ошибки трудно заметить. Но я был поражен фразой из последнего письма Эме к Казанове: «Ты – мужчина, самый важный из всех моих мужчин». Непонятно, почему она так сказала? Она ведь была изолирована от всего мира в гареме, а эта фраза предполагает, что у нее были и другие любовники.
– Я не понимаю, а зачем он вообще вставил это «моих»? Как ты думаешь?
– Не знаю, думаю, скорее всего Казанова понимал, что с языком у него не все в порядке. Вот он и поставил липшее местоимение, и все равно получилось, что он пишет по-французски, как по-итальянски. Влияние родного языка просто огромно, и мы не можем от него избавиться до самой смерти, – заметил Эндер, улыбнувшись. – Казанова тут не исключение.
– Наверное, ты прав. Но я все-таки разочарована. Мы так и не узнали, что же произошло с Желанной Адамс в Стамбуле.
– Возможно, остались еще какие-нибудь документы. Может, все разъяснится.
Эндер подошел ближе и нежно взял девушку за руку. Люси чувствовала, как он сомневается, будто ждет, что она сейчас отдернет руку. Она и сама удивилась, насколько приятно ей было ощущать тепло его кожи. Люси услышала, как молодой человек коротко вздохнул, и, подняв глаза, увидела, что Эндер смотрит на нее с непривычной серьезностью.
– Возможно, – сказала она, но в голосе ее прозвучало сомнение.

 

На следующий день Люси заснула на пляже и очнулась, почувствовав на спине жар нескольких увесистых камней. Она лежала, растянувшись на песке, рядом с летним домиком дяди Эндера на островах, и только начала заполнять свой дневник, как задремала. Люси сонно потянулась. Было такое ощущение, как будто по ее позвоночнику вверх-вниз бегают капельки тепла. Девушка открыла глаза, и еще один приятный маленький груз, пышущий жаром, коснулся основания ее шеи под еще мокрыми волосами.
– Не двигайся, – прошептал голос. – Я не закончил.
Она подчинилась, думая, что спит, но затем взглянула в сторону и увидела лицо Эндера.
– Я собираюсь сесть, – прошептала Люси.
Он укоризненно посмотрел на нее.
– Ты не можешь двигаться. Ты морское существо, которое я пригвоздил к песку.
Девушка засмеялась, когда последний горячий груз коснулся ее кожи, звякнув о другие камни. Его пальцы, казалось, испускали легкий электрический ток.
– Хорошо. Что же мне делать?
– Ты должна сказать мне, нет ли у тебя кого-нибудь. – Эндер лег рядом на песок и взглянул ей прямо в глаза. Люси почувствовала, как краснеет от смущения. Здесь, под палящим полуденным солнцем, с отдающимся в ушах звуком прибоя и с маленькими камушками, балансирующими у нее на спине, девушка чувствовала себя незащищенной и открытой. Люси ответила пристальным взглядом, всматриваясь в глаза Эндера под густыми сросшимися бровями.
– Никого у меня нет. Я предпочитаю свою собственную компанию.
Эндер засмеялся.
– А ты? – Она подняла голову, и несколько камней соскользнули на песок с глухим стуком. – Откуда я знаю? Может быть, ты женат?
Он сел, нахмурившись и посасывая дужку солнцезащитных очков. На секунду Люси подумала, что обидела его.
– Я был помолвлен, но все кончилось в прошлом году. Никак не мог угодить своей невесте. – Эндер вздохнул. – Она считала меня слишком серьезным, а я старался изменить ее мнение. – Молодой человек поднялся на ноги и принялся стряхивать с плавок мокрый песок. Все веселье мигом сошло с его лица. Вид у Эндера был разочарованный и несчастный, так что Люси тоже встала и взяла его за руку, пытаясь подбодрить.
– Может быть, она вовсе так и не думала. Может, она просто боялась настоящей близости.
– Люси! Почему ты должна уехать, когда я только начинаю понимать тебя? Ты не можешь остаться?
– Хотела бы. Но мой отпуск кончается через два дня.
Он взял ее за руку, горестно качая головой.
– Тогда ты должна вернуться, и вместе мы выясним, что же произошло дальше с Желанной Адамс.
– Я вернусь, Эндер. Обещаю.
– Люси, – сказал он. – Я бы очень хотел тебе верить.
Они взялись за руки и пошли вверх по берегу в сторону дядиного дома, а их тени простирались впереди на песке, словно огромная паутина.
Назад: Часть III Ересь, нежная и благородная
Дальше: Часть V Дома