Часть V
Дома
Два года спустя, Торонто.
Люси сидела в кабинете своей матери, который теперь стал ее собственным кабинетом. Окна его выходили в сад, где Аарон Адамс когда-то разводил на лужайке овец и хотел посадить груши и яблони. Теперь там осталось только несколько фруктовых деревьев, а вокруг извивающейся каменной дорожки цвели флоксы. Внук Аарона, Тимоти, под конец жизни продал большую часть земли, чтобы построить себе коттедж у реки Святого Лаврентия. Но он оставил наследникам прелестный викторианский домик и сад – настоящий оазис в пригороде Торонто.
Из большого панорамного окна кабинета Люси видела Афродиту. Кот спал на столе, который она накрыла для ланча под грушевым деревом. Бокалы из старого тонкого канадского стекла, фамильные серебряные ножи и радостные пятна ярко-голубых салфеток. «Сексуальный фиговый салат» (название и рецепт она нашла в газете) с ломтиками ветчины и моцареллой, посыпанный мелко порезанным базиликом, дожидались своего часа на кухне вместе с десертом, тарелкой домашнего йогурта и малиновым кремом.
Люси закончила готовить, а Ли обещала приехать еще только через час. Она подошла к сделанному из осины книжному шкафу. На верхней полке стояла коллекция – статуэтки богинь ее матери вместе с двухголовой фигуркой, купленной Ли в Венеции. Люси слегка пробежалась пальцами по корешкам книг, среди которых были и работы ее матери, включая «Собрание эссе доктора К. А. Адамс», – всего лишь год назад Ли помогла ей найти издателя и написала предисловие.
Девушка выложила на стол свои сокровища, которые хотела показать Ли. Вроде бы все? Ужасно не хотелось ничего упустить. Подруга ее матери пришла в такой же восторг, как и сама Люси, когда узнала, что научный журнал «Североамериканские феминистские исследования» согласился напечатать ее статью о фамильных документах. Копия черновика рукописи, озаглавленной «Архивист проводит исследование фамильных документов», лежала на столе рядом с дневником, в котором было описано путешествие Люси в Стамбул. Она взяла дневник и быстро пролистала его. Большинство страниц так и остались пустыми. Путевой журнал получился не слишком типичным: по опыту девушка знала, что большинство дневников скрупулезно описывают только печальные события. Отложив его в сторону, Люси взяла черновик своей научной статьи. Хотя она дважды перечитывала его сегодня ночью, предисловие так и осталось непроверенным.
«Я бы хотела выразить благодарность Ли Пронски за ее помощь и предложение опубликовать данную статью в журнале «Североамериканские феминистские исследования». Также мне бы хотелось поблагодарить историка искусств Эндера Мекида, чьи познания в турецкой каллиграфии были неоценимы при переводе старинных текстов.
Подлинность дневника, содержащего письма Дюбек-Казановы, была подтверждена научным сотрудником Гарварда Чарльзом Смитом. Подлинность доклада писца также недавно подтвердил известный американский каллиграф Ахмед Табаа. Поразительная история Эме Дюбек де Ривери была хорошо известна и в ее время. Об этой женщине было написано множество романтических романов, и, возможно, именно поэтому Казанова и сделал ее центральным персонажем своих поддельных писем.
Читатели писем Дюбек-Казановы должны помнить, что в них содержится ряд ориенталистских стереотипов, типичных для рассказов западных путешественников о Турции и Балканах XVIII и XIX веков. Ниже я перечислю некоторые из наиболее вопиющих нелепостей, поскольку не все мои читатели знакомы с турецкими хрониками.
В аутентичных турецких источниках нет свидетельств того, чтобы мусульманских женщин засовывали в мешки и топили, как это описано в рукописи Адамс. Стандартными турецкими наказаниями были удушение и казнь путем отсечения головы, хотя в заслуживающих доверия работах турецких историков описывается также случай, когда женщину забили камнями до смерти за неверность.
«Зак» – имя, данное мусульманскому мужу в рукописи Адамс, – не турецкого происхождения. В XVIII веке во Франции было опубликовано несколько ориенталистских романов, в которых встречались несуществующие, псевдовосточные имена, начинающиеся с буквы «З». Возможно, это казалось авторам подобных опусов экзотичным. Читатели могут найти большое количество вымышленных и/или искаженных имен в ориенталистской литературе. Термин «арабские библиотеки», встречающийся в одном из писем, очевидно, имеет такое же происхождение. На полках библиотеки Селима III действительно находилось большое количество западных книг. Более того, в Европе существовала тенденция использовать слово «арабский» для обозначения около полудюжины языков, включая персидский и оттоманский турецкий, хотя относится оно только к одному. Арабский – это язык общинного и религиозного закона. То же самое можно наблюдать и в Америке, где для обозначения книг на европейских языках, содержащихся в Библиотеке Конгресса, применяется слово «латинский». Но не надо забывать, что европейское востоковедение, несмотря на все свои ошибки и заблуждения, создало обширный фонд фундаментальных научных трудов по исламской литературе.
Л. К. Адамс живет в Торонто. Она недавно была назначена ассистентом архивиста в «Архивах и редких книгах Миллера». Доклад турецкого писца был переведен Эндером Мекидом, доктором философии, автором «Истории искусства Оттоманской империи». Доктор Мекид в настоящее время работает в Стамбуле, в Мармарском университете».
Люси положила черновик статьи обратно на стол, рядом со шкатулкой, принадлежавшей Тимоти Ддамсу. Там хранились письма Желанной Адамс и графа Вальдштейна. «Моя жизнь в Турции», маленькая книжка в твердой обложке, найденная Эндером в Стамбуле, лежала рядом. Он послал ее Люси, так как в ней содержалось упоминание о Желанной Адамс. Девушка открыла ее на странице, отмеченной закладкой. «Дорогая Люси, я храню воспоминания о тебе, как другие хранят деньги в банке», – писал он. Она убрала закладку и аккуратно закрыла книгу.
Люси еще раз оценила свои приготовления. Для удобства Ли она подготовила целую выставку. Сказывалась архивная выучка – расположить фонды так, чтобы они были доступны читателю.
Прозвенел звонок, и Люси побежала по длинному коридору навстречу Ли Пронски.
После того как они покончили с ланчем, состоящим из сочных черных фиг и бутылочки «Мерсо» 1991 года, купленной специально к приходу Ли, Люси повела свою подругу в кабинет. Там она взяла со стола турецкую книгу и вручила ее гостье.
– Это тебе. И мне бы хотелось, чтобы ты прочитала ее прямо сейчас.
– Что-то срочное? Для тебя это важно?
– Да. Хочу поделиться с тобой. Эндер прислал мне воспоминания женщины, состоявшей в должности фрейлины, если применять европейскую терминологию, при принцессах в гареме султана. Она была внучкой турецкого писца, знавшего мою родственницу. Ты заинтересовалась?
– Продолжай.
– Мемуары эти были опубликованы за границей. В тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. В них есть упоминание об одной необычной подруге ее бабушки. Некоей Ж. Адамс. Можно я прочитаю тебе отрывок?
Ли кивнула, и Люси начала читать страницу, отмеченную закладкой:
«Двадцатого апреля тысяча восемьсот сорок шестого года моя бабушка, Айша, проводила в последний путь свою американскую подругу, мисс Ж. Адамс. Ее похоронили на кладбище рядом с их любимым местом для пикников. Могильный камень мисс Адамс возвышается над остальными и увенчан большим каменным венком из акантовых листьев. Эта женщина была нам как вторая мать, и ее горячо любили все мои братья и сестры. Большинство иностранцев приезжают к нам проповедовать и учить, но мисс Адамс открывала для себя нашу культуру и уважала ее. Мы будем по ней скучать.
Ее похороны оказалось непросто организовать. Смерть мисс Адамс от малярии была такой неожиданной. Она планировала отправиться в Америку, чтобы повидать своих родных, и поэтому уже отослала часть своих немногочисленных вещей. Я помогала ей упаковать и положить в сундук часть ее дневников, а также письмо моего дедушки султану Селиму III, которое бабушка нашла после его смерти и отдала своей подруге. Для мисс Адамс это было ценно, я знаю. Большая часть ее дневниковых записей была утеряна во время весеннего наводнения, несмотря на все наши попытки спасти их.
После смерти моей бабушки мисс Адамс помогала нашей семье. Довольно долго она зарабатывала на жизнь, сочиняя под мужским псевдонимом статьи для британских газет. Все мы были счастливы, когда ее описание путешествия через Черное море на шаре Монгольфьера было опубликовано в одном лондонском литературном журнале, где уже печатали заметки двенадцати женщин, описывавших свои странствия. Я вспоминаю, как мисс Адамс рассказывала моей бабушке, что впервые тогда подписалась своим настоящим именем, добавив, что она – «ученица Востока». Ее очерки получили множество благожелательных откликов от образованных женщин».
Люси отложила томик мемуаров. Афродита вскарабкался ей на колени, и она гладила кота по спине, глядя в сад, чей обволакивающий осенний аромат волнами плыл сквозь полуоткрытое окно кабинета. Люси было знакомо это жесткое выражение лица собеседницы, означавшее, что Ли погрузилась в задумчивость.
– Выходит, твоей родственнице удалось начать в Стамбуле новую жизнь?
– Да. В качестве писательницы, – ответила Люси. – Похоже, она все-таки нашла семью, где ее полюбили, как родную.
Ли взяла шляпу, лежавшую на стуле, и начала задумчиво вертеть ее на пальце. Шляпа была коричнево-змеиного цвета с лентой шоколадного оттенка.
– Эх, как бы нам узнать, что же она чувствовала по отношению к Казанове, когда он уехал?
– Но мне это известно. И у меня есть доказательства.
– Какие же?
– Секунду. – Люси взяла шкатулку, принадлежавшую Тимоти Адамсу, слегка помедлив, чтобы подогреть нетерпение Ли. – У меня есть ответ Желанной на последнее письмо Казановы. Моя тетя нашла еще несколько писем, спрятанных в вещах моего прапрапрапрадеда. Эти шкатулки давали сенаторам при назначении на должность. В них обычно хранили бумаги, ручки, перья, даже хрустальную флейту.
– Люси, ты еще долго будешь испытывать мое терпение? Я разве не говорила тебе, что в гневе я страшна?
– Да, много раз. Но, пожалуйста, послушай. Желанная написала письмо Казанове, но он умер в тысяча семьсот девяносто восьмом году, прежде чем это послание до него дошло. Тимоти Адамс положил письмо в эту шкатулку. Тетя сказала, что он, наверное, просто не знал, что с ним делать. Письмо было слишком компрометирующим доказательством их отношений вне брака, неприемлемым для викторианских времен. Но, полагаю, он немало размышлял о Желанной Адамс, думал, как бы сам поступил на ее месте…
– Люси, переходи к сути.
– Я как раз и собираюсь это сделать. – Девушка открыла шкатулку и извлекла письмо.
«19 октября 1800 года
Милый Джакомо!
Я была слишком зла на тебя, когда ты покинул Константинополь три года назад. Как же я тебя ненавидела за то, что ты так долго меня дурачил. Что за нелепое убежденность, что меня надо обманывать, иначе я не заинтересуюсь тобой. Но пойми, себя я тоже ненавижу. Я начала подозревать, что ты подделал эти письма, еще во Фракии. В бреду ты бормотал слова, позволившие мне прийти к такому заключению. Когда болезнь прошла, я надеялась, что ты сознаешься в содеянном, и пообещала себе, что прощу тебя. Но поскольку ты мне ничего не сказал о подделках, я решила наказать тебя, настояв на продолжении нашего путешествия в поисках Эме. Отец всегда говорил, что причиной падения Адама была гордость. Если бы я рассказала тебе о своих открытиях, то наша, жизнь могла бы быть совсем другой.
Прошло достаточно времени, чтобы я полностью осознала, насколько мы любили друг друга. В этом замечательном городе у меня началась новая жизнь. Теперь я сожалею, что ничего не сказала тогда, так как чувствую: ты не желал мне зла. Да, я была наивной, но, возможно, было необходимо, чтобы ты меня обманул. Как еще иначе я бы сбросила это ярмо домашнего рабства с Френсисом? Я понимаю, ты хотел заставить меня жить, не неся груз заботы о старом человеке. Ты был не прав. Позволь мне приехать к тебе, и ты увидишь, с каким удовольствием я понесу это бремя.
Твоя Желанная»
– Она все знала, – сказала Люси. – Она знала, что Казанова обманывал ее. И хотела наказать его. Но, думаю, что могу ее понять. Поскольку привыкла видеть нечто жалкое в людях, позволяющих разбивать свои сердца.
– Мы всегда боимся оказаться в дураках, – ответила Ли.
– По крайней мере, она смогла построить новую жизнь на чужой земле. Но подожди – есть еще одно: ответ на ее письмо от графа Вальдштейна.
«6 декабря 1800 года
Дорогая мисс Адамс!
Шевалье де Сейнгальт умер два года назад от инфекции. Его смерть произошла буквально за несколько дней до того, как приехал химик Исаак Бей, прибывший слишком поздно со своими травами, лекарствами и лангустами, которых так любил покойный. Месье Вей подумал, что вам будет полезно знать, каким счастливым вы сделали шевалье де Сейнгальта на закате его жизни. Так что он попросил меня переслать вам письма, которые шевалье писал своему другу Исааку во время вашего путешествия.
Граф Вальдштейн»
– Ну и как, Ли? Тебе до сих пор не нравится Казанова?
– А с чего ты взяла, что он мне не нравится? Этот человек был созданием Венеции, города, давшего ему жизнь. Казанова просто не мог привязать себя к кому-нибудь. Но он знал, как наслаждаться жизнью. Ценю его за это. И за его справедливую оценку…
– Женщин? – криво улыбнулась Люси.
– Ты истинная дочь своей матери. Идешь прямо к сути вопроса. Предполагаю, тебе известно, что произошло с Казановой после того, как он покинул Желанную в Стамбуле?
– Это книга Артура Саймонса. Ты знаешь его? Викторианский ученый, открывший две утраченные главы из опубликованных мемуаров Казановы. Не читала?
Ли покачала головой.
– Так вот, Саймонс нашел четвертую и пятую главу последнего тома. Разумеется, я надеялась, что он, среди прочего, отыскал и какие-нибудь документы, относящиеся к Желанной Адамс. Но он ничего не говорит о визите Казановы в Венецию на склоне лет. Хотя и упоминает Финетт, собаку шевалье. Когда я прочитала это, то как будто вышла за пределы нашего времени и коснулась самого Казановы.
– А Саймонс надежен как биограф?
– Да. Он посетил замок графа Вальдштейна через сто лет после смерти Казановы. Здесь он и нашел утраченные главы мемуаров в одном из шести ящиков, забитых манускриптами Казановы и его письмами, в библиотеке, где тот некогда работал. Она находилась на первом этаже, там было около двадцати семи тысяч книг и портрет Казановы на стене.
– Да, вижу, ты провела всестороннее исследование. Хотя чего еще от тебя можно было ждать?
Люси улыбнулась.
– Ну, хватит о Казанове. Нас ждет десерт, который, как мне кажется, ты никогда в жизни не пробовала.
