Часть вторая

8

Ричард смотрел на спящую Фрэнсис. Интересно, что она чувствует? Свернувшись клубком, как плод в утробе матери, она крепко спала. На жаре. Несмотря на все, что они друг другу наговорили. И он бы поспал немного, но был слишком зол, просто взбешен. В нем все кипело. Он сидел у двери, сгорбившись, как рассерженный гном, и, положив ноги на противоположное сиденье, смотрел на нее недобрым взглядом. Когда она перестанет пилить его за то, что он хочет быть с ней? Придет когда-нибудь этому конец? Или их совместная жизнь в Лондоне вскоре разладится, потому что она так и не сможет перейти к оседлой жизни, а он окажется недостоин этой жертвы? Он бросил взгляд на ее стройные ноги, на светлые локоны, собранные в хвост на затылке. Все, за что он ее любил, мешало ему ее любить. Вопиющая безответственность, неприятие вековых устоев, бесшабашная готовность броситься в объятия неизвестности. Его это заводило и доводило до исступления, но он не мог провести остаток жизни, гоняясь за ней от платформы к платформе.

Ричард поднял глаза. За окном простиралась безжизненная пустыня. Ни одной живой души, ничто не шелохнется. Телеграфные столбы тянулись в ряд поперек равнины. Песчаные холмики и беспорядочно разбросанные валуны кое-где вздымались на ровной поверхности. «Необыкновенная, устрашающая, необитаемая», — подумал Ричард. Фрэнсис была права. Безусловно, было что-то прекрасное в неприкаянной вечной пустоте.

Ступни сами по себе ходили из стороны в сторону вместе с равномерным покачиванием вагона. Старый деревянный вагон, не переставая, монотонно поскрипывал, будто кто-то пилил вручную огромный древесный ствол. Помимо скрипа он слышал негромкое урчание локомотива. И тут засвистели тормоза. Поезд вздрогнул и сбавил скорость. Они подъезжали к Абу-Хамеду.

Ричард закрыл глаза. Попробовал ни о чем не думать. Он всегда был рассудительным, даже чересчур. С самого начала он плясал под ее дудку, и все равно она возмущалась тем, что он хотел позаботиться об их будущем. Чего он только ей не наговорил! Она тоже не осталась в долгу. Ссора измотала его вконец, и он не на шутку задумался. А что, если он попытается ее приручить, а она сломается? И если так произойдет, готов ли он нести за это ответственность? Поезд плавно затормозил и остановился. С улицы раздались голоса. Хотел ли он нести ответственность за последствия? И с этой мыслью в голове он задремал.

Неожиданно он проснулся от какого-то копошения в купе. Рюкзака рядом не было. Он вскочил на ноги как в тумане и тут же потерял равновесие, выглянув за дверь. По коридору к выходу мчался мальчик. Выругавшись, Ричард натянул сандалии и побежал за ним.

Он нырнул в море тел, толкавшихся на платформе, но сорванец слился с толпой. Ричард видел того только со спины — он ни за что бы его не узнал, подойди парень к нему, чтобы спросить, который час. И все же он продолжал метаться по платформе в поисках чертенка, прокладывая себе дорогу в давке, в твердой уверенности, что узнает маленького хулигана, если отыщет.

— Воры! — закричал он. — Сумку украли!

Никто не обратил на него внимания.

Он отошел достаточно далеко от железной дороги. Не замечая того, что прошло уже немало времени с тех пор, как поезд прибыл в Абу-Хамед, он бросился к реке, в нескольких сотнях ярдов от вокзала, и бродил по воде от лодки к лодке, вглядываясь в лица.

Когда раздался звук гудка, он думал, что у него еще есть время. Ему казалось, что самое важное — вернуть паспорт. Стоя по колено в воде, он посмотрел наверх и рассмотрел в мареве, что люди на крыше поезда вроде как двигаются. Как мираж. Он не слышал шума локомотива из-за грохота лодочных моторов и журчания голосов, находящихся кругом людей. Поэтому перед ним лишь всплыла картина из прямо сидящих тел, мерно плывущих по воздуху. Он рванул туда, но было уже поздно. «Долина Нила» хоть и назывался скорым поездом, но догнать его не составляло труда. Если бы не проклятая жара… Такое впечатление, будто бежишь навстречу гигантскому языку пламени. Раскаленный воздух не давал разогнаться. Мелкие песчинки впивались в горло и обжигали глаза. Брюки прилипли к ногам. А когда он добежал до рельсов и приблизился сзади к последнему вагону, то оступился и упал. Он быстро встал на ноги и сделал последний бросок, но на такой жаре он мог бежать только в полсилы. К тому же он довольно сильно разбил колено и едва дышал. Так он отстал от поезда.

Когда толпа на вокзале рассосалась, Ричард понял, что он у черта на рогах и по уши в дерьме. Он оказался посреди пустыни без паспорта, без денег и не зная ни слова по-арабски. Грёбаной кепки и то нет. Глядя в сторону уносившего ее поезда, на мерцание вдали, он странным образом ощутил, что никогда больше не увидит Фрэнсис.

Он осмотрел платформу, вокзал, каждый уголок и каждую щель в надежде, что негодяй забрал деньги и бросил сумку, но нигде не было видно и тени рюкзака. Целую песчаную бурю подняли грузовики и мини-автобусы, развозящие прибывших на поезде пассажиров. Ричард предположил, что воришка мог быть среди них. Какие-то суданцы сидели, подпирая стену, и внимательно его разглядывали. Он подошел к ним и попытался объяснить, в каком оказался положении.

— Мальчик, вот такой вот маленький, спер рюкзак и убежал…

Они продолжали сидеть с каменными лицами.

— Послушайте, у меня украли сумку! Я ехал в поезде, а паренек прибежал и взял ее.

Они нахмурились, и тут до него дошло, что он едва ли завоюет их расположение, если будет обвинять их же сородича в воровстве. К тому времени, как вокруг них собралась кучка зевак, рассказ Ричарда звучал примерно так:

— Мальчик… вот таку-усенький… мы разговорились, как это обычно бывает… И я отстал от поезда. Вы не знаете этого мальчугана? Он мог бы мне помочь, потому что поезд ушел и я не знаю, что теперь делать.

Ричард махнул в сторону железной дороги:

— Мальчонка ушел без меня, черт бы его побрал!

Они стали что-то обсуждать между собой, размахивать руками, громко спорить и с подозрением, озабоченно поглядывали в сторону чужестранца, который, не переставая, что-то твердил об ушедшем поезде и чем-то был явно возмущен. Ричарду казалось, что он находится внутри стеклянной бутылки, — все могли его видеть, но никто не мог понять, как он туда попал. И вскоре, со словами ободрения, — кто-то невнятно объяснял, что придет следующий поезд, что он не пропадет, — небольшое совещание подошло к концу. Ничего интересного, с их точки зрения, не произошло. Просто какой-то тупой иностранец отстал от поезда. Помочь ему нечем, кроме как посоветовать ждать следующего поезда.

В здании вокзала Ричард отыскал двух мужчин, сидящих за старыми столами из красного дерева в пустом кабинете.

— Помогите мне, — попросил он.

«Какой-то оборвыш спер у меня сумку», — хотел сказать он.

— Я… Я отстал от поезда.

Это они и сами прекрасно видели и смотрели на него ласково и снисходительно — как делают только в Африке, — будто перед ними недоумок, а не безвинно пострадавший.

— Вы не слышали гудка? — спросил один из них.

— Я спустился к реке.

Другой мужчина пожал плечами:

— Следующий поезд через два, может быть, три дня.

— Но я не могу так долго ждать. У меня нет денег! Какой-то мелкий пакостник… Я хотел сказать, что мои вещи остались в поезде. У меня ничего нет.

Этот же мужчина указал подбородком на дверь:

— Вам надо в лакунду.

Лакунды — далеко не самые чистые местные гостиницы, но Ричард не мог поселиться и там. Без паспорта его никуда не пустят. По закону, во всех отелях требовали удостоверение личности и все подробно записывали о каждом новоприбывшем.

Ему надо было сесть и спокойно все обдумать. Но каждая молекула тела сопротивлялась этому. Он снова вышел на улицу. Туда, где воздух обжигал так, что невозможно было дышать, не опалив легкие. На парковке перед вокзалом стояли пикапы, а моторные лодки туда и обратно переправлялись через реку. Но ничто из увиденного не навело его на мысль, что же делать дальше. И эта беспомощность выводила его из себя.

— Ну и что мне теперь делать, мать вашу? — произнес он в пустоту.

Собрав последние силы, он бросился обратно к реке и обежал вокруг вокзала в поисках пацана и в надежде найти рюкзак. Он расспросил разомлевших на солнце торговцев, прошелся вдоль путей, затем вернулся на вокзал, прислонился к стене и соскользнул на землю, вконец измотанный. К нему подошел один из станционных администраторов. Другой принес неизменный бокал чая. Они выражали сочувствие, но выхода из создавшейся ситуации не предлагали.

Ричард смахнул с лица полчище мух.

— Что мне делать? — спросил он одного из администраторов — того, что спокойнее с виду, — когда толстяк вернулся на рабочее место.

— Ждать следующего поезда.

— Но у меня нет денег, мне не на что жить. И моя подруга будет волноваться, что со мной что-то случилось. Я должен выбираться отсюда. Я должен…

Вдруг он вскочил на ноги и показал пальцем в сторону столов:

— Телефон! Конечно же. Мне надо позвонить! Можно, я от вас позвоню?

— Да, да.

Смотритель провел Ричарда к столу и протянул ему тяжелую черную трубку.

А кому он будет звонить? Даже если и найдется что-то похожее на телефонную книгу в радиусе двухсот миль, Ричард будет не в состоянии ее прочитать. А если попробовать позвонить в справочное…

— Я позвоню в полицию? — услужливо предложил вокзальный служащий.

— Господи, только не это! То есть, простите, спасибо конечно, но они могут не понять. А вдруг они подумают…

И он помахал в воздухе рукой, изобразив не пойми что. Просто он не знал, что именно они могут подумать, и ему не хотелось выяснять. Представители дорожной полиции в Хартуме рассыпались в любезностях перед туристами, но Ричард где-то краем уха слышал о секретной полиции, и в этой глуши ему не хотелось с ними знакомиться, даже в роли жертвы ограбления, если только его не вынудят это сделать. Он в напряжении уставился на собеседника, ожидая его реакции.

Смотритель поднял подбородок, но не стал заговорщически кивать, хотя и не настаивал на своем.

— Мне обязательно надо позвонить в посольство Великобритании. Они подскажут мне, что делать. Вы не могли бы позвонить им? Посольство находится в Хартуме.

— У вас есть номер телефона?

— Нет, но он должен быть в телефонной книге. В таком, знаете ли, справочнике.

Мужчина покачал головой и повесил трубку. Он был милым, симпатичным человеком — высоким, как большинство нубийцев, с ослепительно белыми, длинными зубами и в яркой рубашке. Ричард видел по его глазам, что он хотел помочь, но даже если бы они и дозвонились до посольства, что дипломаты смогли бы сделать? Скорее всего, они посоветуют ему ничего не предпринимать, пока они не приедут через два дня и не заберут его. Нет, если он собирается выбраться отсюда, ему придется самому сообразить, как это сделать.

— Как люди добираются до Вади-Хальфы?

— На поезде.

— А кроме поезда? Здесь ходит автобус?

Мужчина покачал головой:.

— Иногда.

— А не может ли кто-нибудь подвезти меня на пикапе?

— На бокси?

— Да, на бокси. Я заплачу, когда доберусь до Вади.

— До Вади-Хальфы нелегко добраться. Легче доехать до Эль-Хартума.

Ричард и сам понимал, что ему не стоит ехать в Вади-Хальфу. Даже если он и попадет туда, то не сможет пересечь границу. Их путешествие и так испорчено. Нет смысла ехать к Фрэнсис, только чтобы сказать, что он вернется в столицу за новым паспортом. Про Абу-Симбель можно забыть.

— У меня нет выбора, — сказал он своему задумавшемуся другу. — Мне придется ехать автостопом, ну, понимаете, на перекладных, ехать в Хартум.

— В Эль-Хартум, — поправил мужчина, ослепительно блеснув зубами.

— Но чтобы ехать автостопом, как минимум нужна дорога. Здесь ведь есть дорога — или как?

— Дорогой это не назовешь. Лучше на поезде.

— Это понятно, но мы уже установили, что без денег я не могу купить билет поэтому мне поезд не подходит, даже если бы он пришел, а его все равно нет!

И он ударил кулаком по столу:

— Мать твою!

Оба мужчины подскочили на месте.

— Простите! — Ричард поднял руки. — Извините. Я просто… просто…

Устало глядя на него, второй мужчина собрал свои вещи, учтиво пожал ему руку и пожелал доброго вечера.

Ричард встревоженно повернулся к другому смотрителю:

— А вокзал что, закрывается? Надеюсь, вы не собираетесь тоже уходить?

Ответом был еще один кивок головы. В этот момент в кабинет зашли двое мужчин, и администратор занялся их делом. А Ричард опять пошел бродить по городу в поисках машины до Хартума. Недалеко от вокзала молодой человек стоял облокотившись о пикап, с сигаретой во рту. Ричард подошел к нему, показал пальцем на машину и спросил:

— Эль-Хартум?

Мужчина оглядел его с ног до головы, просчитывая потенциальную сделку, и задумчиво затянулся сигаретой. Когда он заговорил на арабском, Ричард легко понял, что тот ведет речь о деньгах. Он покачал головой и вывернул карманы, показав, что у него ничего нет. Солнце обжигало сзади шею, не давая ему раскрыть свои переговорные таланты. Мухи кружили у губ. Владелец пикапа пожал плечами и отошел в сторону.

Вернувшись на вокзал, Ричард постоял на платформе, глядя, как убегают вдаль рельсы, и пнул стену. Он шел, а пыль кружилась вокруг его ног.

— Что плохого в том, чтобы поехать в отпуск на машине во Францию, а? Или провести несколько недель на пляже в Испании? — проговорил он громко. — Так нет же, это слишком избито для мисс Диллон. Мы такие особенные, как же мы можем отдыхать, как все. Гораздо лучше — жуткая жара, пылища в самых интимных местах… а под конец — застрять посреди грёбаной пустыни!

Вспышка гнева вконец измотала его, он сунулся в тень и развалился на земле. Бежать было некуда. Казалось абсурдным, что взрослый, вполне адекватный человек не может найти выхода из создавшейся ситуации. Но все идеи, которые приходили ему в голову, делало невыполнимыми одно-единственное обстоятельство: в кармане у него не было ни гроша. В противном случае вопрос о том, как он может выбраться отсюда, решился бы в считанные часы.

Кругом было так спокойно, что делалось жутко, особенно теперь, когда все стихло после прихода поезда, и Ричард оказался так далеко от чего бы то ни было на свете, как не оказывался никогда в жизни. Кругом все было такое чужое, и чувство отчужденности было сокрушительным. Все знакомое и легко узнаваемое кануло в Лету. Он едва мог осознать происходящее: только что он спал в поезде, проводя отпуск в путешествии, и вдруг, за какое-то мгновение, он уже в заброшенном городке посреди пустыни, вдали от всего, что было хорошо знакомо, и без гроша в кармане. Фрэнсис была единственной в радиусе двух тысяч километров, кто его знал, а ей потребуется много дней, чтобы вернуться из Вади-Хальфы. Он не мог ждать так долго. Даже если не брать в расчет того, что он может умереть с голоду, поджидая ее, то ему просто не хотелось торчать несколько дней на вокзале. Полиция, с большой долей вероятности, с подозрением отнесется к этому хаваджу, иностранцу, находящемуся на их территории без удостоверения личности. Его могут арестовать. И если это случится, они, возможно, сообщат в посольство, а что, если не сообщат? И Ричард не был склонен проверять это на своей шкуре. Голова шла крутом. Он обвинял в случившемся Фрэнсис и ее страсть к путешествиям, винил себя, проклинал всех и вся. Особенно его бесило то, что все началось в тот момент, в тот злосчастный миг, когда он не смог трезво оценить ситуацию, и в итоге все резко изменилось, и он сошел с орбиты. Он был сам по себе, путник, потерявший дорогу.

Станционный служащий сидел один в кабинете, когда Ричард вернулся. Он протянул руку:

— Меня зовут Ричард. Ричард Кин.

— Сулейман.

— Приятно познакомиться, Сулейман. Извините, что доставляю беспокойство, но я хотел бы узнать, не можете ли вы послать сообщение в Вади-Хальфу, чтобы моей девушке передали, что со мной произошло?

Такое сложное действие необходимо было тщательно обсудить, пока Сулейман не поднял наконец трубку. Он поближе поднес ее к уху, нахмурился и вызвал одного из механиков, слоняющихся по платформе.

— Что-то не так?

— Не работает.

Сулейман, нажимая на рычаг, продолжил разговор с механиком.

— Что вы имеете в виду?

Сулейман показал ему трубку на вытянутой руке. Ричард взял ее. Никаких гудков. Связи нет. Как и электричество, телефонная связь в этой стране периодически отключалась.

— А насколько это? Когда снова подключат?

— Скоро, — поторопился успокоить Сулейман. — Может, завтра.

Ричард еле сдержался, чтоб не завыть. Теперь он и вправду начисто отрезан от всего мира.

— Послушайте, — сказал он, — я должен добраться до Хартума. Мне надо в город.

Сулейман пристально посмотрел на него. На этот раз он не улыбался, а со рвением выполнял свои обязанности, и Ричард забеспокоился, что тот все-таки может поставить в известность полицию. Но вместо этого Сулейман, после длительного размышления, повторил три раза «Эль-Хартум» и отложил в сторону гроссбух, в котором до этого что-то писал. Сделав знак Ричарду подождать, он вышел из здания вокзала.

Ричард болтался внутри вокзала и снаружи и даже прошелся по путям. Живот скрутило, как только он подумал, что мог уехать по этим рельсам в поезде, если бы хоть на мгновение остановился и подумал. Старые локомотивы и вагоны отдыхали на запасных путях, отодвинутые в сторону, так же как и он.

Пекло загнало его в здание вокзала, хотя уже был вечер. В голове проносились различные возможные варианты того, что надо было предпринять, но время шло, и он начинал нервничать. Куда этот кореш пошел? Вернется ли он? Он обошел вокзал. Будто забыл ключи от дома: и коттедж и машина на месте, но ни в тот, ни в другой невозможно залезть. Не считая того, что вдруг нахлынула жуткая жара, а соседи не понимают, что ему нужна лестница.

Уже почти стемнело, когда Сулейман вернулся. Ричард сидел на полу, спиной к стене, уставший эмоционально и физически. Нубиец привел еще одного человека с собой, маленького сухопарого человечка в белой рубашке, в старых коричневых брюках в тонкую полосу и в очках.

— Этот человек едет в Эль-Хартум, — сказал Сулейман. — Поедешь с ним.

Ричард встал, не веря своим ушам.

— Поеду с ним?.. Вы уверены? — Он повернулся к водителю: — У меня нет денег, и нечего предложить вам.

Сулейман возмущенно воскликнул и яростно помотал головой, будто он обидел их обоих.

— Спасибо, — сказал Ричард, пожимая шоферу руку. — Большое спасибо. Отлично. Вы даже не представляете…

— Простите, но он не говорит по-английски. Его зовут Мадгид.

Они вышли на улицу и подошли к пикапу, доверху груженному мешками. Похоже, что Мадгид и без того собирался в Хартум. У Ричарда подкосились ноги от испытанного им облегчения, и он постоянно повторял:

— Шукран! Шукран!

Как будто перед ним открылись двери рая.

— Вы так добры, — сказал он. — Я ваш вечный должник. Спасибо за помощь.

Мадгид что-то сказал Сулейману, а затем сказал: «Ассалам алейкум» — и ушел.

— Алейкум ассалам, — ответил Сулейман.

— А что? Куда это он пошел? Я думал, мы поедем в Хартум.

— Да, да, — сказал Сулейман. — Но не сейчас.

— Не сейчас? Когда же?

Он пожал плечами.

— Но…

— Пойдем. Вы пойдете со мной.

И Сулейман направился обратно в здание вокзала.

Бурная радость прошла. Ричард мог прождать еще несколько дней. Пикап загрузили, вероятно, финиками, но это еще ничего не значило. Время здесь не играло большой роли.

Сулейман провел его вдоль платформы в крошечную комнатку под навесом с матрасом, расстеленным на полу. Видно, он и сам здесь спал, когда ждал остановки ночного поезда, а может, он и жил здесь. Ричард заглянул в эту цементную клетушку. Сулейман был в восторге от того, что, несмотря на все сложности, он смог пристроить сумасшедшего иностранца, который отстал от поезда. Хотя Ричард пытался воздать должное щедрости хозяина, ему еще не удалось стряхнуть с себя разочарование от того, что он не мог сразу запрыгнуть в микроавтобус и отправиться в путь. И все же у него была постель, хотя и довольно зловонная, и он мог уединиться.

— Ты здесь в безопасности. Никто не придет.

Имелось в виду, конечно, что, путешествуя без документов, Ричард рискует, и раз Сулейман это понимает, значит, и Мадгид должен об этом знать. Сердечно распрощавшись с Ричардом, Сулейман скрылся в дебрях Абу-Хамеда, оставив Ричарда одного.

Он лег на матрас. Стало прохладнее, и за считанные доли секунды стемнело. На проволоке, свисающей с потолка, не было лампочки, поэтому он оставил дверь открытой, чтобы любоваться светом звезд. От матраса воняло, и скоро Ричард начал чесаться, и все равно — стоило ему принять горизонтальное положение после всей беготни, он тут же вырубился.

Проснулся он через несколько часов, весь покусанный мухами, отлежав себе все, что только можно, и страшно голодный. И это еще цветочки. От пережитого волнения, мучимый жаждой, он больше не мог заснуть. Он размышлял о том, как и когда он снова сможет поесть, как долго он еще будет здесь прозябать, и когда ему казалось, что он уже перебрал в уме все возможные поводы для тревоги, он вспомнил еще о скорпионах. С этой мыслью он соскочил с матраса и встал посреди комнаты, судорожно осматриваясь в кромешной тьме. Если голодный скорпион нападет на него — все равно ничего поделать не удастся, так что лучше и не присматриваться, а снова лечь спать. Ладно, утром найдут его тело, а если ему повезет и он не умрет, то есть надежда, что ему не дадут умереть от жажды.

В тишине ему казалось, что он слышит населяющую матрас живность, оживляющуюся в ночные часы. Вот оно — настоящее молчание пустыни, и он был уверен, что даже Фрэнсис не испытывала такого. Он подавлял в себе желание закричать во весь голос, нарушить тишину, чтобы заглушить шум текущей по венам крови. Оказавшись за гранью привычного и знакомого, он слился с ночью в единое целое.

И опять он встал и вышел на улицу. Здесь хоть не так жарко.

— Ладно, — сказал он, — значит, кругом все непонятно, неудобно и вконец достало, но все будет хорошо. Как только мы доберемся до Хартума, все будет отлично. Заскочить в посольство, получить новый паспорт и — только меня и видели, с первым же самолетом домой.

На ощупь он пробрался обратно в свою пещеру и вновь улегся. Комары. Малярия. Крысы. Гепатит. Раздражение в паху. До сих пор ему удавалось избегать всех этих «радостей» во время путешествий с Фрэнсис, а теперь он испытает на себе все сразу. В этой зловещей черной дыре по-другому и быть не может. Без ежедневной профилактики он наверняка подхватит малярию, а может, чего похуже. При падении он ушиб колено. В ранку, скорее всего, попадет грязь. Он почесался. Он чувствовал, как клопы, вошки и блохи пьют его кровь. Он представил присосавшихся тварей. Завтра он будет весь в прыщах от укусов. Да и понос его, наверное, проберет, несмотря на то, что он ничего не ел. Больше всего он боялся обезвоживания. Даже если они постоянно будут поить его чаем, то это будет лишь ускорять вывод воды из организма, ведь чай — это мочегонное средство. У него нет выбора: утром придется попить той воды, которую удастся раздобыть, не думая о последствиях.

— Хорошо сидим, — сказал он, — лучше не придумаешь.

Он провел еще день в Абу-Хамеде — заложником собственной импульсивности. С наступлением сухого и обжигающего утра Ричард внезапно проснулся от духоты. Выскочил на улицу. Там было не лучше. Пыль, скопившаяся в горле, не давала сглотнуть слюну. Страшно хотелось пить, но придется ждать, пока не придет Сулейман и не приготовит чай. Чтобы скоротать время, он вышел прогуляться вдоль Нила. А куда же еще? Все дороги вели к Нилу, вечному Нилу, которому нельзя было не поклоняться.

Буйная растительность покрывала берег реки. Ричард присел на корточки под пальмами и глядел на воду. Он мог напиться воды и заболеть гепатитом, искупаться в реке и подцепить вирус. Но он, собрав волю в кулак, отвернулся от таящей опасность приманки и пошел дальше. Кругом бурлила жизнь. Несколько коз и ослик. Слышно было, как где-то верблюд громко жалуется на чье-то несправедливое к нему отношение.

Вокзал в Абу-Хамеде стоял в очень красивом месте. Фрэнсис пришла бы в восторг от широких платформ и запущенных зданий в колониальном стиле, давно не чищенных запасных путей со стоящими на приколе локомотивами. Вся эта атмосфера заброшенности, запущенности пришлась бы ей по сердцу. Город тоже представлял из себя нечто большее, чем точка, которой он был обозначен на карте. Но Ричард не решался отправиться на экскурсию, а то вдруг машина уйдет без него. Вид пикапа Мадгида, стоящего в ожидании поездки в Хартум, подбадривал Ричарда. Каждые двадцать минут он проверял, не собирается ли тот отъезжать.

Голод становился невыносимым, но он старался не обращать на это внимания: что действительно необходимо, так это попить. Если бы у него была вода и если бы Мадгид уезжал в этот день, все было бы хорошо. Но как ему не хватает денег! Наличных денег. Без них он был никем. Без них он не мог даже ни прокормить себя, ни купить воды. Без них грош ему цена в этом поселении: ни турист, ни представитель благотворительной организации, то есть не представляет ни малейшего интереса ни для кого, даже для себя. Ну и ситуация: без документов он никто, а без Мадгида совсем пропал бы. Конечно, он был на свободе. Его не поставили к стенке и не гноят в камере, хотя скромное убежище Сулеймана очень ее напоминало. Но на кой черт ему свобода, если у него нет денег? Все, что у него имелось в наличии, — это то малое, чем могли поделиться с ним его новые друзья.

Сулейман наконец пришел и дал Ричарду ломоть хлеба на завтрак, а сам занялся приготовлением чая. Ричард набил пересохший рот черствым хлебом и, одним махом все проглотив, все равно остался голодным. О, как же ему хотелось просунуть руку в карман и подозвать официанта, чтобы тот повторил заказ!

Сулейман протянул ему стакан горячего чая. Они пили чай в кабинете. Телефоны еще не работали, а когда Ричард спросил, когда Мадгид собирается в путь, Сулейман не сказал ничего определенного: пожал плечами и заверил, что его не забудут захватить с собой. И на том спасибо. Тогда нужно ждать, когда удача повернется к нему лицом, и нужно пить. Одним глазом косясь на чайник, Ричард попросил Сулеймана вскипятить немного воды.

— Налить еще?

И он поднял свой стакан.

— Нет, нет, спасибо. Мне бы просто воды.

Сулейман вывел его на улицу и провел в другую — темную и мокрую — комнату, где в старую эмалированную раковину капала из крана вода.

— Да-да, но я должен сначала ее вскипятить. По-другому я не могу.

Сулейман пожал плечами, но не стал возражать, когда Ричард наполнил чайник водой из-под крана. Выйдя на свет, он вылил немного воды на платформу. Как он и предполагал, вода была мутная и неаппетитно коричневатая. Конечно, это была нильская вода, обогащенная всеми бактериями, какие только можно придумать, так что он долго кипятил ее, а когда, в конце концов, она остыла, выпил с закрытыми глазами. Она такая же безвредная, как и чай, убеждал он себя, и с невозмутимым видом попросил Сулеймана принести несколько пустых бутылок, чтобы он мог подготовить запасы воды к путешествию в Хартум.

Несмотря на то, что весь день он провел в ожидании отъезда, время быстро пролетело. Ричард, не переставая, думал. Пусть это был всего лишь затхлый вокзал, но, так или иначе, он оказался в совершенно новом месте, и это его по-своему заводило. Он разговаривал с Сулейманом и механиками, забирался в вагоны, стоящие на запасных путях, и в какой-то момент остановился на узкой колее и задумался о тех людях — армии Китченера, — которые укладывали рельсы в таких невыносимых условиях. Ричард читал о Китченере перед тем, как отправиться в путь. Это была идея графа проложить железную дорогу в пустыне — из Вади-Хальфы в Абу-Хамед, — вместо того чтобы следовать длинному изгибу Нила. Над его верой в осуществимость этой идеи смеялись, но в тысяча восемьсот девяностых годах он со своими людьми сумел доказать свою правоту. Как им это удалось, задавался вопросом Ричард теперь — после того, как прятался в тень каждые несколько минут?

Переутомление также помогло быстрее прожить этот день. В самое жаркое время суток он спал. А когда проснулся и понял, что Сулейман ушел с вокзала, на душе у него стало неспокойно. Больше всего его угнетала оторванность от всего мира… Ничтожность. Собственная ничтожность.

Ужасные мысли не давали ему покоя. Что с ним станется, если ему не удастся уехать отсюда? Как он будет жить дальше? Пристанционным бродягой, оборванцем? Может быть, когда через несколько месяцев, по окончании летней жары, сюда приедут туристы, они обнаружат его обросшим и спятившим, как отшельник Монти Питон, беспричинно смеющимся и что-то бессвязно бубнящим о Хартуме.

Подкрался вечер. Сулейман принес банан и еще немного хлеба, но вместо бутылок он принес воду в ржавой жестяной фляжке. Ричард рассыпался в благодарностях, проглотив банан в три счета, но не мог заставить себя выпить это, хотя его организм уже начинал обезвоживаться. Губы потрескались, головная боль не проходила, и он редко мочился, но не мог позволить себе заболеть по дороге в Хартум, поэтому он вылил из фляжки ее содержимое и налил в нее воду из чайника.

Через пару часов Сулейман закрыл вокзал и пошел домой. Ричард надеялся, что тот вернется и принесет поесть, но больше он так и не появился.

Сгустились сумерки. Он сидел на платформе и думал о том, что с ним станется.

В ту ночь он спал.

— Приступайте, ребята, — сказал он своим неутомимым соседям по ложу, рухнув на матрас, усталый от жары и безделья. — Никому из нас не стоит голодать.

Скрип двери вывел его из глубокого забытья. Он испуганно вскочил с матраса, когда увидел в дверях человека, направившего факел ему прямо в лицо.

— Кто здесь? Кто это?

Это был не Сулейман. Какой-то низкорослый человек с дребезжащим голосом. Но незнакомец махнул факелом, показывая Ричарду, что тот должен следовать за ним.

«Ну, вот и все, — подумал Ричард, — они отведут меня подальше, убьют и утопят тело в реке». Однако голос обращался к нему учтиво, и он вышел, следуя за лучом света, на платформу. Идя за проводником по пятам, в котором он скоро узнал своего спасителя, невысокого мужчину, который обещал отвезти его в Хартум. Они едут! Еще только пять часов утра, а они уже тронулись в путь! Он запрыгнул в пикап, не помня себя от радости. Мадгид улыбнулся щербатым ртом, звук мотора прорезал тишину, и через пару минут они выехали на пыльную дорогу Абу-Хамеда и двинулись в Хартум.

Путешествие было не из легких. Дорога длинная, а заряда приподнятого настроения Ричарда хватило лишь на пару часов. Поначалу довольный собой («Как умно с моей стороны выбраться из этой передряги»), вскоре он понял, что все еще только начинается. А именно: продолжение первой части сурового испытания. С собой у него была лишь маленькая фляжка с водой, а еды так и вовсе не было. Он-то думал, что Сулейман предупредит его, может, даже принесет пустые бутылки, как он просил, и несколько бананов или хлеб в дорогу, но, конечно же, ничего подобного не случилось. Сулейман не был инструктором по туризму.

Они проваливались и подпрыгивали на разбитой колее, которая так часто пропадала из виду, что Ричард удивлялся, как же Мадгид по наитию определяет, куда ехать. Что-то острое врезалось в лопатку, а голова ударялась о потолок с завидной регулярностью, так что можно было бы поспорить, доедет ли он до Хартума в здравом рассудке. Каждый раз, когда машина особенно лихо прыгала через колдобины, он закрывал голову руками, наклоняясь к коленям, а Мадгид смеялся.

На рассвете Мадгид заглушил мотор и вышел помолиться. Ричард отошел в сторону в темноту серого утра, чтобы не мешать Мадгиду, но не удержался и оглянулся. Мужичок расстелил молельный коврик и пал ниц. Стоя на коленях, он отбивал поклоны посреди огромного пространства. Затем он сел, опираясь на пятки. Свет приподнявшегося над горизонтом солнца окрасил его лицо желтым. Ритмичное чтение молитвы звучало как необычная музыкальная композиция. Все это тронуло Ричарда до глубины души.

Очень скоро солнце светило вовсю и жарило нещадно. Они оставили позади реку и железную дорогу, проходившую за Абу-Хамедом, а также все следы обитания. Кругом ничего, вообще ничего, кроме раскаленной добела пустыни, далеко простирающейся во все стороны. Ричард не позволял себе думать о том, что будет, если пикап сломается. Он пытался вести себя так, как вела бы себя на его месте Фрэн — радуясь новому и неизведанному, но на самом деле речь шла о выживании, а не об очередном приключении. Как он ни пытался почувствовать себя любителем приключений, животные инстинкты были сильнее. Он лишь мечтал поесть и глотнуть свежего воздуха. Ричард ничего не мог с собой поделать. К полудню он опустошил фляжку. Тогда Мадгид поделился с ним своей водой, которой оказалось достаточно, а то у него кровь стучала в висках из-за обезвоживания и непрерывной тряски в автомобиле. Из-за жары все кругом виделось как в тумане. Весь день стояла пятидесятиградусная жара. И когда он увидел сверкающее море на горизонте, то ему хотелось верить, что оно настоящее.

Он понятия не имел, как долго еще ехать до Хартума. По меньшей мере дня два, подсчитал он, потому что продвигались они со скрипом. Часто останавливались. Мадгиду надо было поесть, поспать, помолиться. В самые жаркие часы они укрылись в тени заброшенной постройки и отдохнули. И в каждом мало-мальски обжитом населенном пункте Мадгид останавливался выпить чаю и поболтать с земляками. Он всегда приглашал Ричарда к чаю, но было не совсем понятно — понимает ли он, что у его пассажира попросту нет денег? Может быть, только поэтому он и предлагает купить ему чай, а ведь он сам человек небогатый. Поэтому Ричард предпочитал отказываться. На одном из таких привалов, однако, он не выдержал и рискнул выпить горячего чая, который подали в грязном стакане, умоляя свой организм выдержать этот удар и не подцепить вирус. Обезвоживание, голод и смертельная усталость можно перенести, но вдобавок к этому еще и понос — этого он не перенесет.

Вечером они снова увидели Нил, и позднее, когда с последними лучами солнца начали сгущаться сумерки, они подъехали к маленькому городку Бербер. У Ричарда стало теплее на сердце при виде людей, прогуливающихся перед сном. Его успокаивала мысль, что где-то жизнь течет в обычном русле, пусть даже сам он на время вырван из этого процесса.

Проехав Бербер, они расположились на берегу реки. Ричард, не выдержав, бросился в коричневую илистую воду и стал плескаться в надежде, что двигается достаточно быстро и никакие паразиты к нему не прицепятся. В любом случае, тело должно остыть, иначе можно заболеть от перегрева. Когда он выбрался из воды, Мадгид молился у пикапа. Ричарда в очередной раз восхитило увиденное. Он подумал, что, пожалуй, есть Бог на свете, раз человек в таком состоянии — голодный и уставший — после долгого трудового дня падает на колени и молится.

Потом Мадгид пригласил его разделить с ним стол. Ричард старался много не есть. У Мадгида в запасе было слишком мало еды для такого продолжительного путешествия, но он настойчиво угощал своего случайного попутчика, предлагая добавки. Ричард боялся обидеть Мадгида отказом, ведь он просто не хотел объедать своего благодетеля, а не ставил под сомнение широту его души. К тому же он уже и так выпил слишком много воды из припасов Мадгида. После еды Мадгид забрался в кузов пикапа на мешки, прикрылся джутовым ковром и заснул, а его пассажир сел на капот и стал глядеть на небо. А потом, растянувшись вдоль ветрового стекла, он тоже уснул.

Ричарду приснилось, что Мадгид уехал без него, а он остался стоять посреди выжженной пустыни. Вздрогнув, он проснулся. Во рту пересохло, хотелось пить. Он перебрался в кабину, где ему удалось вздремнуть урывками. Еще одна бесконечная ночь, но ее было легче пережить, потому что теперь он не гоношился, как раньше. Он был не один, и у его нового друга была машина. Более того, он точно знал, что больше таких ночевок не будет. Завтра они прибудут в столицу.

К полудню они доехали до Атбары, большого невзрачного города на полпути к Хартуму по дороге от Вади-Хальфы. Издалека показалось, что посещение города откроет много возможностей, но уже в центре Атбары Ричарду снова показалось, что он сидит внутри бутылки. Пусть кругом были магазины, машины, цивилизация. У него все равно не было ни денег, ни документов, а без них разумнее всего не отставать от Мадгида, а не искать помощи в другом месте. Они позавтракали на постоялом дворе. Ричард отказался от яичницы и фуула, перекусив хлебом, только чтобы не упасть в обморок. К тому времени чувство голода притупилось, и ему пришлось заставить себя протолкнуть кусок хлеба в пересохшее горло, но он не мог запретить себе утолить жажду напитком из каркаде. Ему уже было все равно, кто платит, — он опрокинул стакан с чаем в один миг. Головная боль сразу утихла, а зрение улучшилось.

— Шукран, — сказал он Мадгиду.

Мужичок улыбнулся:

— Афуан.

— Я верну деньги в Хартуме. Как только мы доберемся до посольства Великобритании, я рассчитаюсь с тобой. Сколько осталось? Сколько еще до Хартума?

Настроение у него улучшалось с каждой милей, которая оставалась позади. Да и Мадгид выглядел повеселевшим и не таким усталым, как за день до этого. Вот они и разговорились, чтобы скоротать время. Когда Мадгид впервые заговорил, Ричард подумал, что он говорит сам с собой, а на самом деле тот поведал историю, зачаровывавшую своим звучанием. Никогда раньше Ричард не слушал арабскую речь, сразу отвечал арабам на английском. А это был красивый язык, даже несмотря на то, что смысла слов он не понимал. Так же как и в церкви наслаждаешься звучанием песнопений на латыни, хотя не понимаешь, о чем в них поется. Время от времени из горла Мадгида вырывалось потешное кудахтанье. Ричард не мог не смеяться над этим клекотом. Вот так они и общались, не понимая ни слова из того, что говорил другой. Закончив историю, Мадгид вызвал Ричарда на ответную исповедь. Поначалу как-то не клеилось, но потом он разошелся и уже трепался о том, как встретил отвязную девчонку и та открыла ему глаза, как слепому котенку, и дала увидеть земли, о существовании которых он даже не задумывался.

— И в одном из таких мест, — сказал он, — я ее потерял.

Время от времени они заостряли внимание на каком-нибудь слове, понятном им обоим. Мадгид произносил что-нибудь по-арабски, и Ричард повторял, а потом сам говорил слово по-английски, и уже араб имитировал сказанное. Беседу можно поддерживать и на уровне элементарных понятий. Они обучили друг друга словам «солнце», «небо», «пустыня», «пикап» и «дорога». Но так как больше кругом больше не на что было указать пальцем, урок иностранного языка очень скоро подошел к концу. Потратив много сил на изучение пяти арабских слов, Ричард заснул.

Этот день длился целую вечность. Поскольку он был уверен, что к вечеру они доберутся до Хартума, часы тянулись бесконечно долго. И даже открывающиеся виды Нила, пирамид в Мероу и шумного городка Шенди не могли его взбодрить. С каждым часом ему становилось все хуже. Вот уже четыре дня он пил неизвестно какую воду, хотя и понемногу, и даже не надеялся, что незнакомые микробы, которых он поглощал, никак не скажутся на его здоровье. Сколько еще выдержит желудок? Утихнет ли головная боль или станет еще сильнее? Ну когда же, когда они уже приедут в Хартум?

Не сегодня. Спустившее колесо задержало их надолго. В пикапе была запаска, но инструменты у Мадгида были старыми, и он потратил больше часа, чтобы сменить колесо. Ричард держал над ним зонт, чтобы тот работал в тени, а потом они долго отдыхали. Слишком долго. Когда они проснулись, было уже пять, а поскольку Мадгид в темноте не отваживался ездить на большие расстояния, надежда увидеть Хартум в тот же вечер угасла. К семи они уже снова разбили бивак. Ричард не мог уснуть. Он ослаб, устал и отупел, но луна светила над рекой, и это было непередаваемо. Не верилось, что он оказался в этих краях и ночует на пустынном берегу Нила. На берегу Лунной реки.

9

Плавный ход машины по шоссе разбудил Ричарда на следующее утро. Наконец-то они выехали на мощеную дорогу. Помимо них на шоссе были еще машины. Он облегченно вздохнул. Скоро в его кармане захрустят спасительные бумажки. Без них он чувствовал себя голым: ведь наличные — он знал это по опыту — ломают языковой барьер быстрее любого языкового курса. Сгорая от нетерпения, он не смотрел по сторонам, только опускал взгляд на часы каждые пять минут.

К тому времени, как они въехали в предместье, и Северный Хартум начала оплетать своими щупальцами, Ричард был в полуобморочном состоянии, весь в поту. Но мрачное зрелище бесчисленных лачуг, жмущихся друг к другу на окраине города, вернуло его к жизни. За те несколько дней, что он покинул столицу Египта, Хартум стал для него идолом, и теперь этот город раскинул руки, чтобы обнять его, как нежная мать. Пресловутый оазис в пустыне. Но тут Мадгид свернул с главной дороги и направился в сторону Омдурмана. Ричард не представлял себе, где они находятся; но тут Мадгид, петляя, проехал несколько пыльных улиц, остановил пикап у кучи камней и дал Ричарду понять, что тот прибыл.

Часы показывали четверть двенадцатого. Ричард не имел понятия, где они находились, но знал, что под полуденным солнцем прогулка в центр Хартума не покажется короткой. Мадгид неопределенно помахал руками в воздухе, пребывая в полной уверенности, что Ричард теперь знает, куда идти. На радостях Ричарду показалось, что главную дорогу найти будет нетрудно, поэтому он спрыгнул с жуткого пикапа и искренне поблагодарил Мадгида за то, что тот спас ему жизнь.

Мадгид поехал, подняв облако пыли, и со счастливым видом помахал рукой на прощание. Ричард попытался сориентироваться. Он находился в нескольких милях от тех районов Хартума, где они были с Фрэнсис. Но север Хартума был ему незнаком. Северный Хартум сам был как отдельный город. Но ведь ему всего лишь надо найти основную артерию, ведущую в центр города, идти вдоль главной дороги, перейти мост — и он свободен… Только вот беда: он находился в состоянии полного отупения, только что выбравшись из душного пикапа. На улице также было невозможно дышать. Ничего не оставалось делать, как отправиться в путь. По крайней мере, он уже в Хартуме. Вроде как в Хартуме. Между ним и благословенным посольством не простиралась больше пустыня, и, уверенный, что скоро что-нибудь подскажет ему, в каком направлении двигаться дальше, он пошел вперед. Но чувствовал он себя неважно. Голова страдала больше всего от солнца, стоящего в зените, в глазах рябило, а порезанное колено ныло. Голод уже давно не мучил его, осталась только нестерпимая жажда, но он заставлял себя идти дальше, грезя о большом стакане холодной воды, до которого он доберется в течение часа, потому что у него не было никаких сомнений в том, что он достаточно легко отыщет посольство.

Но через три часа он уже так не думал.

Продвигаться вперед было очень трудно. Запутавшись с самого начала, он двигался как в тумане, и ему казалось, что он идет не в том направлении, куда бы он ни поворачивал. Спокойные пыльные улочки под палящим солнцем и сетка перекрестков, лежащих один за другим, своим расположением никак не помогали, а скорее мешали, потому что Ричард шел, не останавливаясь, и никуда не приходил. Никаких знаков, лишь несколько названий улиц, лишь ряд за рядом однообразные одинаковые улицы. Солнце палило прямо на макушку. О своем местонахождении Ричард знал только одно — он находился в северном округе Хартума. Ему вообще казалось, что он ходит по периметру квадрата.

Когда он забрел в совсем уж запущенный район, то пытался закрыть глаза на то, что тащится по немощеным улицам. Как будто он был на экскурсии, во время которой надо пройти через все ужасы бытия, которые обычно не выходили за рамки телевизионного ящика. Хотя он понимал, что должен это видеть, что он в долгу перед этими людьми, которые смирились со своими нелегкими условиями жизни, но его возмущало то, что оказался здесь как раз тогда, когда сам он измотан, мучается жаждой и так изможден, как никогда прежде. У него и так хватает проблем, не хватает еще угрызений совести, не хватает только взять на себя вину Западного мира. И все же — то, что он видел, не шло ни в какое сравнение с его представлением о тяготах жизни. Казалось, что все кругом высмеивает его, и у него внутри все дрожало от необычного смешения чувства стыда, отвращения и облегчения. Он хотел оставаться в неведении. Не сейчас. Рекламную паузу, пожалуйста, и бассейн.

Откуда не возьмись дюжина ребятишек свалилась ему на голову, будто армия суетящихся муравьев. Они дергали его за руки, за рубашку, за брюки. Они попрошайничали и шутили, смеялись над ним. У него голова шла кругом. Как ни парадоксально, но они радовались тому, что лишили его единственного утешения — жалости к самому себе. Резкий звук детского смеха пронизывал раскалывающуюся на кусочки голову. Они хотели хоть что-нибудь выпросить у него, что угодно, и даже когда ничего не получили, продолжали носиться вокруг него, не переставая визжать и не обращая внимания на окружающую убогость. Жестокое солнце, сжигавшее его дотла, казалось, совсем их не донимает, так же как и мухи, и царящий здесь запах. Если бы Ричард мог использовать малую долю их энергии и подключить к ней подошвы своих сандалий, то через секунду его бы и след простыл.

Сначала он хотел попросить детей помочь ему выбраться отсюда, но не только незнание языка не позволило ему это сделать. В глубине души он не хотел сближаться, наводить мосты, тем самым признавая, что их миры соприкоснулись. Он пообещал себе поразмыслить на эту тему позже. Он примет во внимание то, что они существуют, но позже. Ричард готов пожертвовать долей комфорта в своей жизни, но не сейчас. «Дайте мне сначала выбраться отсюда», — подумал он.

В конце концов дети отцепились, потому что им наскучило, что дядя продвигается вперед неотступно, но как-то уж очень медленно. «Вот чокнутый», — наверняка подумали они. Иностранец без четырехколесного друга заблудился среди хижин, шагает, с трудом переставляя ноги, и, судя по всему, не в себе. Лишь маленькая толика трезвого сознания еще теплилась после того, как мозги расплавились на жаре.

Вода. Водаводаводаводавода. Теперь он понимал, как много она значит. Живительная влага. Единственный стоящий напиток. Вы скажете, пиво «Гиннесс»? Тьфу! Питьевая смола. Виски? Питьевой огонь. Молоко? Еда для младенцев. А вот вода — это подарок небес. Дегазированное шампанское. Прохладная, чистая вода! Снова и снова эти слова прокручивались в его мозгу, гулко раздаваясь в голове, будто чье-то ясно различимое пение. Он пытался сменить пластинку, но музыка преследовала его, пока он не узнал голос Джона Леннона, а когда Ричард из последних сил напряг память и попытался вспомнить песню, то все превратилось в игру «Угадай мелодию». В конечном счете ему удалось вспомнить кое-что еще, вроде как про непогоду на старой грязной дороге… «Старая грязная дорога». Во как! Так вот какая песня его доставала! А голос Леннона продолжал, поддразнивая: «Знаешь, нам нужна только вода. Прохла-а-адная, чи-и-ы-ыстая ва-а-ада!» Прохладная. Чистая. Вода.

Он останавливал прохожих и спрашивал, как добраться до центра Хартума. Кто-то разводил руками, не понимая по-английски, а другие объясняли, куда надо идти, но он тут же забывал, какое направление они указали, и вместо того, чтобы свернуть влево, шел направо, проходил пять кварталов вместо четырех, постоянно сворачивая в сторону. Ситуация усугублялась тем, что город был спокойный и на улицах мало народу. Когда мимо проехал «лэндровер» какой-то благотворительной организации, Ричард побежал за ним, — чуть не провалился в открытый люк, не огороженный предупредительными знаками, — но машина скрылась за поворотом.

Он становился похожим на безумного косматого Монти Питона, и в его сознании пронеслась мысль о том, что к тому времени, как его найдут, пройдут годы, а он так и будет бродить по городу и останавливать прохожих на улице. Он может даже войти в анналы городского фольклора: чудаковатый ирландец, который бредет по Хартуму, сам не зная куда. Может быть, добрый собаколов набросит на него сеть и, подождав несколько дней, не будет ли его кто искать, усыпит. Но вот только в Хартуме не было приюта для животных, и тысячи бродячих собак скитались неприкаянные, как Ричард. Тощие твари со злыми глазами обнюхивали его ноги, — как и он, умирающие от жажды, выброшенные на улицу под палящее солнце.

Через три с лишним часа он выбрался наконец на широкую и оживленную главную магистраль. Вот и финишная прямая. Скоро закончится этот марафон. Однако организм его уже не выдерживал. С животом все было в порядке, и одно это уже было большим везением. Но пребывание под палящим солнцем без какой-либо зашиты, кроме ветоши на голове, — чистое безумие. И его организм воспротивился такому насилию. Легкие превратились в раскаленные кузнечные мехи, губы кровоточили, и каждый раз, когда его ступни касались земли, это отдавалось в висках глухим протестом. Ноги скрутила сильная судорога, и несколько раз он едва удержался, чтобы не упасть в обморок, прислонясь к прохладной тенистой стороне зданий, пока в голове немного не прояснится. А когда наконец впереди заблестел Голубой Нил, от одного только вида воды он настолько воспрял духом, будто только что выпил всю реку до дна. Добравшись до моста, он увидел Хартум, сверкающий огнями на противоположной стороне реки, и ускорил шаг. Все самое страшное осталось позади. Остается лишь пойти прямо в посольство Великобритании и предоставить себя на полное их попечение.

Перейдя по мосту реку, он свернул на Гамма-авеню, пребывая в твердой уверенности, что скоро найдет посольство, даже не зная, где оно находится. И узнать это тоже было не у кого. Все было закрыто на перерыв. А большинство прохожих, у которых он спрашивал дорогу, не понимали его. Это навело его на мысль, что он приговорен к вечным скитаниям. Он запутается в арабском языке и напрочь забудет английский. Выйдя из себя, он свернул с Гамма-авеню на первую попавшуюся улицу и пошел на юг.

Пройдя несколько кварталов, он дошел до следующего поворота и понял, что удаляется от центра. Он подумал: а был ли он когда-нибудь в Хартуме? Все было так же незнакомо, как в каком-нибудь Найроби. Наконец он нашел полицейского, который подсказал ему, что надо двигаться обратно, в сторону коммерческого центра города, поскольку большинство посольств расположено именно там. Ричард последовал указаниям и двинулся на северо-запад, пока не дошел до Гамхурия-авеню, не замечая, что уже пересекал эту улицу. Район показался ему смутно знакомым. Гостиница «Акрополь», где они останавливались с Фрэнсис, находилась на юге Гамхурия-авеню, и если бы он смог дойти туда, они бы вспомнили его и дали бы попить, перед тем как объяснить ему, как пройти в посольство.

Но сможет ли он найти этот отель? Нет. Они с Фрэнсис везде ездили на такси, и теперь все, что он помнил о местонахождении отеля, — это то, что он стоял на улице, параллельной Гамхурия-авеню… так ему казалось. Он свернул налево с Гамхурия-авеню в первом же переулке и осмотрелся. Он не был похож на ту улицу, куда такси обычно сворачивало с главной дороги, поэтому Ричард развернулся и пошел к следующему переулку. И этот тоже оказался совсем незнакомым, поэтому он направился дальше, пока не дошел до перекрестка с другой главной дорогой, которую он определенно уже видел. Не дойдя одного квартала до посольства Великобритании, он повернул на юг и направился в противоположную сторону.

Пальцы ног и икры сводило судорогой. Мимо курсировали такси — искушение, которое Ричарду было не по карману, — но он тем не менее остановил пару машин и спросил, как добраться до посольства или до «Акрополя». Как только один из водителей такси понял, что Ричард не платежеспособный клиент, он уехал. Хуже не придумаешь: колеса подняли с дороги пыль прямо ему в лицо, а он остался стоять на улице. Но когда он обратился к другому водителю такси с вопросом «Как добраться до отеля „Акрополь“?», тот с готовностью закивал и начал объяснять, как туда добраться. Он был, по крайней мере, десятым человеком, который подсказывал дорогу, и с каждым разом объяснения становились все менее ясными, потому что он тут же начинал мечтать о бассейнах и коктейлях, представляя, как протягивает кредитную карточку администратору отеля. Помимо всего прочего, такси так и манили его сесть внутрь. Как все было бы просто — берешь такси и едешь куда тебе надо. И он чуть было не сел. Он мог бы объяснить в гостинице, что произошло, и, может быть, они бы заплатили за него… Но в отеле «Акрополь» не обязаны были помогать Ричарду Кину только на том основании, что он европеец и остановился на пару ночей у них, и они, не задумываясь, вызовут полицию, если он подъедет на такси и откажется платить. Не стоило рисковать. Он отпустил машину.

Ричард уже едва соображал, что делает, и снова чуть не провалился в открытый люк и не исчез навсегда в канализации города Хартум. «По крайней мере, там вода», — подумал он.

Он нашел еще одного полицейского, регулирующего дорожное движение, и спросил, не знает ли тот, как пройти в посольство.

Полицейский прищурился:

— Да, но…

— Вы знаете, как туда пройти? Вы скажете, где оно?

— Да, но…

— О, как славно.

— Но оно сегодня закрыто. Сегодня священный день. Пятница.

Ричард вытаращил глаза, челюсть у него отвисла. «Пятница?!» Теперь понятно, почему в городе так тихо! Не в состоянии говорить от пережитого потрясения, он ушел прочь и пошел дальше, пройдя улицу, на которой находился «Акрополь». Он был сражен, и ему уже было все равно, куда идти.

Надо было найти попить, чего угодно. Надо было найти гостиницу, где можно было бы попить воды из-под крана в мужском туалете. Такая вода совсем уж опасная, последствия могут быть непредсказуемыми для бродяги, скитающегося по улицам города, но если он не попьет, то не сможет идти дальше. Голова кружилась, горло напоминало наждачную бумагу и было все в болячках, а перед глазами повисла пелена, и ему казалось, что он находится внутри миража. Все, что ему было нужно, находилось в десяти шагах от него, но он не мог преодолеть это расстояние. Все мелькало кругом. И что хуже всего — мысли путались. Он услышал свой голос, хотя не собирался ничего говорить, и иногда он впадал в беспамятство, сам не замечая того. Солнечный удар.

Но эти скитания не могли продолжаться бесконечно. Или он найдет где-нибудь приют — или отключится. День подходил к концу. Ему необходимо было отдохнуть, поэтому он отошел в тень здания и оперся о стену рядом со стариком, который сидел у входа на коробке. Ричард соскользнул на землю и решил остаться в таком положении навсегда и умереть от жажды. Проще не придумать.

— Вы болеть?

Ричард открыл глаза.

— Вы болеть? — снова спросил старик.

— Я заблудился. Заблудился. Я ищу гостиницу «Акрополь».

— «Акрополь»? Вам туда.

Он показал туда, откуда Ричард только что пришел.

— А, понятно. — И он попытался сосредоточиться. — Вернуться туда, а потом?

Мужчина на секунду задумался.

— А потом вот так. — И он взмахнул правой рукой.

«Направо. Надо идти направо».

— А потом так.

«Налево».

— И снова вот так.

«Снова направо».

— А потом надо…

— О господи, а куда-нибудь еще можно пойти? В другой отель, который легко найти? Может быть, «Хилтон»? «Хилтон» будет как раз кстати.

— «Хилтон»? Вам надо такси.

— А пешком нельзя?

— Далеко. У самой реки.

Его глаза, казалось, говорили: «Очень, очень далеко для человека в таком состоянии». И он добавил:

— Прямо здесь «Меридиен».

— Что?

— Отель «Меридиен».

Он показал пальцем на дорогу:

— Вон там.

— Правда? Недалеко?

— Да, да, вон там. Прямо, прямо.

Надо было идти прямо до перекрестка, не сворачивая. «Меридиен» располагался на углу. Он от души поблагодарил старика, попытался подняться и не смог.

— Хотеть пить?

— О да! Воды, пожалуйста. Стакан воды, и вы сотворите чудо.

Мужчина скрылся в дверях, поднялся по лестнице и пропал на неопределенное время. Ричард сел на тротуар и понял, что становится прохладнее. Пятый час. У дипломатов сегодня выходной, но в гостинице наверняка смогут кого-нибудь из них разыскать. Ноги гудели. Кожа горела, потому что весь пот испарился без остатка. Тревожный знак — значит, теперь его организм потерял способность к самоохлаждению.

Когда старик вернулся с большим чайником на подносе, Ричард молча уставился на него.

— Вы любить чай, да? Все англичане любить чай.

Ричард не мог вымолвить ни слова. Пожилой мужчина положил жестяной поднос на тротуар рядом с ним. Слова благодарности были бы излишни, — глаза старика все сказали. Ричард посмотрел на побитый чайник, маленький стакан и горстку сахарного песка. У него так сильно тряслись руки, что он тут же расплескал чай, наливая его из чайника, и поначалу даже не мог отпить из стакана. Старик пошел обратно в дом, оставив его на одной из улиц Хартума за чаепитием. Кругом было много машин, они совершали такие же маневры, как и все обыкновенные автомобили, издавали такие же звуки, и вдруг Ричард почувствовал себя в безопасности. Сахар был сладким, чай — горячим. Он по глоточку отпивал чай. Сухость в горле смягчалась. Казалось, что незначительное маленькое приключение подошло к концу, потому что впервые с тех пор, как он задремал в поезде, его положение не казалось ему безысходным. Не надо было больше находиться в постоянном физическом и умственном напряжении. Он уже почти добрался до места назначения. И все-таки ему нестерпимо хотелось рухнуть прямо здесь, сдаться, несмотря на то что до финиша оставалось два шага.

Он съел две ложки сахарного песка и встал на ноги. Ступни неохотно двигались, — они не ожидали, что их заставят снова работать так скоро. А голова как мертвый груз свисала на грудь. Глаза сами собой закрывались, кожа стала гореть после полуденного солнца, но тут он и сам не заметил, как перед ним вырос отель «Меридиен», просто Западная Мекка какая-то. Он доволок ноги до дверей отеля и, покачиваясь, вошел в вестибюль.

Вошел и остановился в замешательстве у входа, не зная, куда идти дальше. Кондиционер питал его организм, будто ему делали переливание холодной кровью, и он надолго застрял бы там, наслаждаясь прохладой, если бы роскошь окружающей обстановки не напомнила ему о том, что он является персоной нон грата. У него все еще не было денег, а теперь он еще и выглядел как человек, у которого нет денег. Вестибюль и все крутом дышало роскошью. Ричард стоял немытый и нечесаный. Руки болтались как плети. Он так расслабился, что у него не было сил вести себя не так беспомощно. Служащие отеля проскакивали мимо, глядя на него с тщательно скрываемым осуждением, соотечественники поглядывали через плечо, выходя с корта в ослепительно чистых костюмах, бизнесмены поворачивались спиной. Как только Ричард увидел приближающегося портье, он пересек вестибюль в поисках буквы «М» на дверях. Надпись скоро нашлась, но рядом была другая, и он предпочел зайти во вторую дверь. Ричард прошел по коридору и вышел в сад во дворе гостиницы.

Если уж раз в жизни забыть обо всех приличиях — то именно сейчас. Недолго сомневаясь, Ричард повиновался инстинкту: подошел к бассейну и ступил в воду.

Прохладная, чистая вода! С шипением, как раскаленная докрасна сковорода, он опустился на дно. Каждая частичка его тела возликовала. Вода хлынула в уши, пузырьки собрались на поверхности кожи, температура упала, и по телу разлилась волна свежести.

Первое, что он заметил, когда всплыл на поверхность, был женский бюст. Точнее, три бюста. Принадлежали они трем явно не местным красавицам. Они свесились с надувных матрасов и с любопытством уставились на то место, где должен был появиться Ричард. Тем временем в дверях отеля мелькнул официант — он явно побежал доложить кому следует. Ричард поприветствовал девушек кивком головы и увидел, что вокруг него расплывается грязное пятно. Он посмотрел на пятно, на девушек, а потом сказал:

— Да уж, нелегкий выдался денек.

Затем он опозорился, не в состоянии ослабевшими руками подтянуться на бортике бассейна, и вынужден был сдаться и подплыть к ступенькам, чтобы выбраться из воды.

Оставляя мокрые следы, Ричард дошел до мужского туалета, склонился над раковиной и начал жадно поглощать воду из-под золотистого крана. Он пил, не в силах остановиться, и вода с шумом падала в пустой желудок, будто это были потоки, сбегавшие вниз с Асуанской дамбы. Когда он оторвался, слегка утолив жажду, и посмотрел в зеркало, то ему стало еще хуже. Теперь он понял, что предстало перед глазами тех женщин: пятидневная борода, воспаленные глаза, на губах — запекшаяся кровь, и такие спутанные волосы, что они даже не намокли. Но в глаза Ричарду бросилась не грязь, а то, во что его превратили голод и жажда. Он сорвал с себя рубашку, окунул ее в холодную воду и стал мыть ею подмышки, когда за ним следом вошел арабский бизнесмен. Белые одежды шелестели на нем, он нервно поглядывал на полуголое привидение у раковины, пока сушил усыпанные драгоценностями руки, а Ричард бессмысленно уставился в зеркало. От мужчины исходил аромат мыла и крема для бритья, Ричард учуял даже запах его кожаного портфеля. Вероятно, он только что с удовольствием съел салат из свежей зелени в буфете и готовился к заключению сделки по закупке турецкого кофе и мятных сладостей.

Когда араб вышел, Ричард надел рубашку и задрожал оттого, что прохладный воздух повеял на мокрую поверхность ткани. Надо во что бы то ни стало устроиться в гостиницу и завалиться спать. Еще утром у него снова поднялось настроение от осознания того, что до Хартума осталось совсем ничего. Но вот он здесь. Несколько часов спустя. Спустя неисчислимое количество часов. И все еще неясно, что же будет дальше. Каждый раз, когда он думал, что все уже позади, очередное препятствие возникало у него на пути. «Все дурные сны когда-нибудь заканчиваются, — сказал он своему отражению. — Даже самые страшные грёбаные кошмары не могут длиться вечно».

И кое-что действительно изменилось к лучшему. Сейчас ему было прохладно, где-то рядом была еда, хоть и недоступная ему в данный момент. Глубоко вздохнув и высоко подняв голову, он открыл дверь и столкнулся нос к носу с официантом и администратором.

— Вот он! — сказал халдей. — Это он прыгнул прямо в бассейн!

Служащий отеля, индиец с красивой внешностью кинозвезды, оглядел Ричарда с головы до ног и не нашел подходящих к случаю слов.

— Простите, сэр?

— Я слушаю вас.

— Вы… наш постоялец?

— Скоро буду. Я хотел бы снять номер, если вы не против.

Индиец часто-часто заморгал и сказал:

— Отлично. Следуйте за мной, пожалуйста.

— Спасибо. Всенепременно.

Они прошли обратно в вестибюль гостиницы. Администратор зашел за стойку.

— Вы хотели бы поселиться?

— Да, если можно.

— На какой срок?

— Пока не знаю.

Мужчина заглянул ему через плечо:

— У вас есть с собой багаж?

— Нет. А у вас есть свободные номера?

— Да-да, у нас есть номера.

Индиец засуетился за стойкой.

Ричард важно огляделся по сторонам, скрестив руки на груди. Под ним образовалась лужа из воды, стекавшей с брюк. Как только он поселится, сразу закажет в номер что-нибудь поесть и сделает пару телефонных звонков — попросит Боба (его босса) прислать денег, — свяжется с посольством по поводу паспорта и попытается дозвониться до отеля в Вади-Хальфе, а потом сможет наконец выспаться. Ужасное ощущение полной неплатежеспособности, которое отравляло ему жизнь последние дни, ушло, и он с трудом скрывал свою радость.

— Будьте добры, дайте ваш паспорт.

Ричард был готов к этому вопросу.

— Простите, — беспечно произнес он, — у меня нет с собой документов.

— У вас нет паспорта?

— Боюсь, что так.

— Но мы не можем поселить вас без паспорта. Местные власти запрещают…

— Я все прекрасно знаю, но мой паспорт находится в посольстве Великобритании.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Мне пришлось подать документы на оформление нового паспорта, так что если бы вы дали мне ключи от номера…

— Мне очень жаль, но это невозможно. У нас инструкция…

— Я все понимаю, — грубо перебил его Ричард, потому что у него сдали нервы, — но придется сделать исключение. Мне нужно выспаться! Так что дайте мне ключи, а паспорт вы получите — как только, так сразу.

Они уставились друг на друга.

— Это против правил.

— Хорошо, почему бы вам тогда не связаться с кем-нибудь из посольства, и я поговорю с ними. Они объяснят, где находится мой паспорт.

— Посольство сегодня не работает, сэр.

— И что прикажете мне делать? Спать на улице?

— Приношу глубокие извинения, но полиция требует, чтобы мы записывали паспортные данные наших гостей.

— Я все прекрасно понимаю, но разве нельзя сделать исключение? Послушайте, у меня украли все мои вещи: паспорт, деньги, одежду. Как вы думаете, почему я выгляжу как растаявший снежный человек?

— Мне очень жаль, что у вас возникли затруднения, но…

— Ну так помогите мне. Дайте ключи от номера.

Мужчина покачал головой:

— Я не могу выйти за рамки…

Ричард ударил кулаком по стойке портье:

— Точно, а я могу выйти за рамки, так что позовите-ка лучше менеджера.

— Я как раз собирался это сделать, сэр.

Минуту спустя появился менеджер. Шотландец.

Коротко остриженная рыжая борода и обезоруживающая улыбка. Чуть постарше Ричарда. Перегнувшись через стойку, он оглядел Ричарда с ног до головы и сказал:

— Вы и есть тот самый джентльмен, который прыгнул в бассейн?

— Э-эм… Ну да. Прошу прощения, но мне, эх, ну, мне было очень жарко.

— Как и всем нам. Однако мы несколько иначе действуем, когда хотим освежиться.

Улыбка не сходила с его лица.

— Ага, понятно, но…

— Если бы вы сначала поселились в отеле, то мы были бы только рады предоставить в ваше распоряжение наш бассейн…

— Как я уже говорил, я…

— Вместо того чтобы портить наше оборудование и пугать наших постоянных клиентов.

На Ричарда навалилась невыносимая усталость.

— Вы можете дать мне ключи от номера?

— Насколько я понимаю, у вас нет паспорта?

— Нет. Меня ограбили. Когда я ехал на поезде в Вади-Хальфу, какой-то подонок украл у меня рюкзак, и я прошел долгий путь от Абу-Хамеда…

Шотландец не на шутку удивился:

— Вы шли пешком?

— Ну, по крайней мере, я так устал, будто шел всю дорогу пешком. На самом деле меня подвезли, но за четыре дня я практически ничего не ел, и вы просто обязаны мне помочь! Для начала мне нужно выспаться и перекусить, а потом я схожу в посольство и улажу вопрос с паспортом.

— Посольство откроется только завтра утром.

— Я и без вас знаю, — сказал Ричард, готовый кого-нибудь удушить, — и пока я не могу обратиться за помощью к ним, мне придется положиться на вас.

— Я ценю ваше доверие, но все не так просто, как вы полагаете. Если полиции придет в голову провести выборочный осмотр документов, то они сделают так, что нам придется нелегко.

— Все, о чем я прошу, это обед и койка, ради всего святого. Я скоро умру от голода!

— Вы не похожи на человека, который голодает.

Ричард театрально захныкал, обессилев оттого, что его отказываются понимать.

— О господи! Ладно, может, я не помираю с голоду в буквальном смысле, но мой организм обезвожен, и я измотан вконец, и меньше всего мне сейчас хочется разводить полемику о правилах хорошего тона! — И он поднял руки, сдаваясь. — Извини, друг, но я уже на грани — понимаешь, о чем я?

— Я все понимаю, но если вам так уж необходима была наша помощь, то вы вряд ли могли вызвать сочувствие, прыгнув в бассейн в грязной одежде. Мы предполагаем, что наши постояльцы должны соблюдать правила приличия.

— Не вопрос! Я могу вести себя благопристойно.

— Я верю вам на слово, но регистрация в отеле без документов, удостоверяющих личность, считается серьезным правонарушением. Как с вашей стороны, так и с нашей.

— Ну, раз вы не можете меня поселить, может быть, по крайней мере, вы позволите воспользоваться телефоном? Мне надо дозвониться до Лондона и попросить друга сделать денежный перевод.

Шотландец замялся.

— Послушайте, может, я и выгляжу как бродяга, но, вообще-то говоря, я человек приличный. Я работаю архитектором в Лондоне. Если хотите, я дам вам их номер телефона. Да я могу вам дать и номер моих родителей, моей сестры, босса, матери девушки моего стоматолога! Человек десять могут поручиться за меня, если вам это нужно, но скажите мне ради бога, много вы видели туристов, разгуливающих по Хартуму в облике Иисуса, после того как тот провел сорок дней в пустыне?

— Гм, — сухо ответил шотландец, — но ведь Иисус при этом не нырял в чужие бассейны?

«Похоже, что у этого парня есть чувство юмора, — подумал Ричард. — Слава богу».

— Я должен поговорить с менеджером, — сказал он.

— Что? Я думал, вы и есть менеджер!

— Прошу прощения. Пока я только помощник менеджера. Я узнаю, что можно сделать.

И он удалился, оставив Ричарда стоять у стойки с открытым ртом. Бизнесмены заселялись и выселялись, подписав чек с кредитной карты, подхватывали кожаные портфели и двигались дальше. «Элементарно», — подумал Ричард. Он ждал, мечтая о душе, о хорошем обеде и чистых простынях, обо всем, что находилось на расстоянии нескольких лифтовых проемов. Наверняка они не смогут ему отказать. Наверняка они проявят солидарность с земляком-европейцем. Но тут его осенила ужасная мысль: он ожидает, что только из-за белого цвета кожи к нему отнесутся не так, как отнеслись бы к суданцу, если бы тот заявился вонючим, без денег и требовал бы поселить его в гостиницу.

Красивый индиец вернулся через пару минут к стойке администратора и обратился к Ричарду.

— Мне очень жаль, — сказал он, — но без санкции Британского посольства мы не можем удостовериться в правдивости ваших заверений и поэтому не можем взять на себя ответственность поселить вас без удостоверения личности.

— …Вы отказываете мне в размещении?

— Приношу свои извинения.

— Вот блин!

Служащий занялся бумагами.

— И что же мне теперь делать?

Ответа не последовало. Администратор занялся своими делами.

Ричард бросил на него возмущенный взгляд.

— Ладно, — сказал он, — не забудьте поблагодарить вашего коллегу из Шотландии за помощь.

Ричард развернулся и направился к выходу. Какой смысл стоять и пускать слюни по удобствам, которыми «Меридиен» заманивает постояльцев. К тому же он опасался, что если вновь увидит презренного шотландца, то вмажет этому трусу за то, что у того кишка была тонка самому выставить его за дверь. Не имея понятия, куда пойти, он выскочил на улицу. Скоро стемнеет, но теперь ему во что бы то ни стало надо найти «Акрополь» и выяснить, пустят ли они его. По крайней мере, они могли его запомнить. А если нет, то он мог хотя бы попытаться найти того старика с улицы, который угостил его чаем. Хороший человек. Не исключено, что он накормит и приютит Ричарда. «Европеец просит милостыню в Хартуме, — подумал он с горечью, — такого здесь еще не видели».

Так низко он еще не падал. Он не мог понять, каким образом все пошло по наклонной плоскости только из-за того, что он опоздал на поезд. Пытаясь привлечь к себе внимание окружающих, он еще больше усугублял ситуацию, вместо того чтобы исправить ее. Он уже не хотел переночевать в вестибюле отеля в надежде, что его никто не заметит, как он, вероятно, сделал бы раньше. Вместо этого он продолжал идти.

На ум ему пришла цитата из книги Китченера. Во время строительства железной дороги Китченер писал своему стряпчему в Англии, жалуясь, что в этой проклятой стране Бог чинит препятствия на каждом шагу. Ричард теперь понял, что тот имел в виду.

Он мечтал найти телефонный справочник с латинским шрифтом. А по-другому невозможно было найти номера дипломатов, которые обязаны были ему помогать. Они должны оказывать содействие туристам, попавшим в беду, но каким боком они помогут Ричарду, если даже не знают о его существовании? И почему тот шотландец не отнесся к нему по-человечески и не позвонил никуда от его имени? Почему?

Его силы, которые у него еще оставались, наряду с оптимизмом, были исчерпаны. Он медленно пошел по саду к воротам отеля, и тут его осенило. А что, если ему заночевать в саду под кустом? Проще не придумаешь. Так он и сделает. А если они его обнаружат, то, возможно, поймут, до какого состояния он дошел, и позвонят куда следует. Его жалкое состояние заставит их сделать это. Он побродил туда-сюда, пытаясь найти, куда бы приткнуться, но портье неотступно следил за ним взглядом. Ричард выругался. Оставалось только пойти прогуляться и вернуться позже, когда все забудут о его существовании. И тогда он тайно прокрадется, но уже не в сад, а в лифт, поднимется наверх и устроится на ночлег в коридоре. Даже если его там не найдут, у него, по крайней мере, появятся силы и четкость мышления, чтобы решить, как ему действовать дальше.

Он снова вышел на улицу. Подсохшая одежда царапала тело, а тяжелый день не стал ни капельки легче.

И тут он услышал, что за ним кто-то бежит. Он услышал голос. Голос с шотландским акцентом. Ричард обернулся и увидел того человека, который оказался не менеджером.

— Прошу прощения, — сказал он, задыхаясь от бега, когда поравнялся с Ричардом. — Я обо всем договорился. Если вы вернетесь в гостиницу, мы предоставим вам номер и всюду позвоним.

10

— Куда вы направлялись? — спросил шотландец, когда они шли обратно к отелю.

— Я и сам задавал себе этот вопрос. Ваш коллега вернулся от менеджера и вышвырнул меня.

— Я сам переговорил с боссом. Кстати, меня зовут Эндрю. Эндрю Шэнди.

Они пожали друг другу руки. Ричард пообещал себе навсегда запомнить имя человека, который протянул ему руку помощи. Они молча вошли в вестибюль гостиницы. Последнее время Ричард мог надеяться только на себя и, оказавшись под опекой, полностью отключил сознание. Он был доволен тем, что его куда-то ведут, как щенка, едва стоящего на ногах. Эндрю взял ключ у администратора.

— Мы не можем поселить вас на общих основаниях. Мы нарушаем закон, делая это, но если посольство возьмет всю ответственность на себя, все будет в порядке. А пока устраивайтесь.

Ричард уставился на ключ, качающийся у него перед носом. Он не ощутил ни душевного подъема, ни особого облегчения. Слишком долго он этого ждал. Потребуется время, чтобы вернуться к нормальной жизни. Кроме того, он был слишком поглощен мыслями о еде. Он знал, чего хочет: чай с тостом. И все, никаких изысков. Не надо обеда из трех блюд, о котором обычно мечтают люди, вышедшие из тюрьмы или пережившие снежный шторм (в данном случае — вышедшие из пустыни). Он ничего так не хотел, как подрумяненного ломтика хлеба.

Он все еще стоял, уставившись на болтающийся ключ.

— Может, мне вас проводить? — сказал Эндрю, показывая ему, как пройти к лифту. — Да, кстати, прошу простить меня за то, что хмыкнул по поводу вашего голодного вида. Просто здесь каждый день сталкиваешься с такой роскошью, с таким высокомерием, что иногда по горло все надоедает. Страна-то в таком жалком состоянии.

У Ричарда не было сил что-либо сказать. Он пошел за Эндрю по глухим коридорам, от одного вида которых становилось легче. Все избыточные удобства западной культуры, раскинувшиеся перед ним, приобрели сюрреалистичный вес. Смысл их был вовсе не в той физической пользе, которую они приносили, а в том, что они позволяли человеку считать себя частью какой-то общности. Он принадлежал к миру телевизоров, холодильников и унитаза со смывом. Все это составляло реквизиты его цивилизации, и какими бы излишними они ни казались, когда речь шла о простом выживании, именно эти вещи заставляли его почувствовать себя дома. Он двинулся к большой чистой кровати.

— Когда вы нормально ели в последний раз? — спросил Эндрю.

— Честно говоря, я и не помню даже.

— Что бы вы сейчас съели?

— Не отказался бы от тоста. Просто чай с тостом. Мой организм больше не выдержит.

— Я позабочусь об этом. И я принесу вам мазь от ожогов.

Руки Ричарда были красными, кожа потрескалась. Лицо — словно маска, приклеенная к голове.

— Спасибо.

К тому времени, как Эндрю закрыл за собой дверь, Ричард уже спал.

Он проснулся посреди ночи в своем убежище, оборудованном кондиционером. Каждая часть тела была окутана прохладой. Пятнадцать минут первого. На столе лежал поднос с давно остывшей едой. Несмотря на несколько часов сна, голова все еще кружилась. Жажда и усталость боролись между собой за право овладеть им. Несколько раз он глубоко проваливался в сон на короткий промежуток времени. Ему снились разные блюда, а живот прихватывало от голода. Но он все еще был очень слаб и не мог двигаться, поэтому снова и снова проваливался в сон, пока жажда не поборола его. Он заставил себя встать, взял с подноса бутылку воды и выпил ее, затем позвонил в службу доставки еды в номер. Аппетит еще не проснулся, но алчное воображение уже разыгралось. Выпив еще воды из холодильника, он свалился в ванную. Ничто, кроме еды, не могло его оторвать от сладкого звука льющейся воды, которая смывала засохшую корку пятидневной грязи с дороги, поэтому когда раздался стук в дверь, он неохотно поднялся.

От одного только вида тоста у него разыгрался аппетит. И он заказал еще, прежде чем официант успел выйти из комнаты. Он осушил два чайника чая и съел все, что ему принесли: тост с яичницей, картофель фри и даже десерт. Полуночная пирушка, о которой он и мечтать не смел. А потом он уснул, объевшись до тошноты, но собирался съесть еще больше, когда проснется.

Когда он все-таки проснулся через некоторое время, его вывернуло наизнанку, и все, что он съел, вышло обратно. Организм готов был расквитаться за все, чему его подвергли, но, по крайней мере, он любезно согласился подождать, пока Ричард не окажется в отдельном номере с водой и, что самое главное, с отдельным туалетом, потому что всю оставшуюся ночь он провел именно там, корчась в судорогах. Чуть позже, когда уже стало светать, он лежал на кровати полностью раздавленный, пригвожденный тяжестью собственной усталости, слишком отупевший, чтобы ясно соображать, чтобы подумать о том, что стало с Фрэнсис. С наступлением дня он уже не понимал, что происходит, и ему едва хватало сил, чтобы продолжать пить, потому что уже это казалось невыносимо трудным — усилие, предпринять которое было выше его сил. Когда он спал, ему снились ужасы, обычно преследующие заболевших людей, а в перерывах между ними он блуждал в потемках и не мог понять, где он.

Звонил телефон. Ричард просыпался, засыпал, снова просыпался. И так, пока тот не умолкал.

У себя в ногах он увидел Эндрю. Тот появился и снова исчез.

Похмелье. Они с братом в лодке. На реке Шаннон.

Голоса. Кто-то говорит. «Солнечный удар. Чтобы поправиться, надо выпить Нил». Воду залили в пищевод. Снова темно.

Еще одна ночь, длинная и одинокая, но на следующий день Ричард спал гораздо лучше. Когда он проснулся, уже наступил вечер, а Эндрю снова стоял у него в ногах.

— Приветствую тебя, мой нежный друг, — пробормотал Ричард и почувствовал, как неприятно у него пахнет изо рта.

— Извини, что ворвался без спроса, но я должен следить за тем, чтобы ты пил. Как ты себя чувствуешь?

Ричард застонал.

— Наверное, я должен был позвать доктора еще вчера. Ты неважно выглядел. И, э-эм, он заставил меня усомниться в своей правоте. Он сказал, что ты спас себе жизнь, когда прыгнул в бассейн. Если бы ты не сделал этого, то изжарился бы живьем.

— Примерно так я себя чувствовал.

— Он очень удивился, что ты вообще добрался.

Эндрю налил Ричарду еще воды.

— На таком солнце, после долгих дней лишений, температура тела могла достичь опасного предела, а все белки в организме поджарились бы…

— Ага, точно, так все и было.

— В общем, еще некоторое время ты будешь чувствовать себя неважно, и тебе придется принять лошадиную дозу таблеток от малярии, чтоб нагнать упущенное.

— Послушай, Эндрю, даже не знаю, что и сказать. Я бы все еще был там, если бы ты не устроил меня сюда.

Эндрю рассмеялся.

— Я спас от тебя Хартум.

— Как давно… Какой сегодня день недели?

— Воскресенье.

— О черт.

Ричард попытался приподняться на локтях.

— Мне просто необходимо срочно поговорить с кем-нибудь из посольства.

— Сегодня заходил третий секретарь, но мне пришлось отправить его обратно. Рабочий день уже закончился. Я позвоню ему завтра утром, как только он появится в посольстве. Тебе все равно сейчас не до этого.

— До этого. Мне надо…

— Тебе надо отдохнуть. И больше ничего. Как можно больше отдыхать. Или будешь расплачиваться за это всю свою жизнь. А теперь порадуй меня, выпей литр воды. Вот молодец.

После того как Эндрю ушел, Ричард зарылся в подушки и начал судорожно соображать. Прошло шесть дней с тех пор, как он сошел с поезда. Целых шесть дней! Фрэнсис, наверное, уже с ума сошла от волнения. Он позвонил администратору гостиницы и попросил дать ему телефонные номера всех отелей в Вади-Хальфе, но ему ответили, что информацию можно получить только утром. А телефонного справочника по всей стране в латинском шрифте нет — нет такого.

Ричард повесил трубку и провалился в глубокий сон.

Он проснулся на следующее утро в панике. Еще одна ночь позади, а он все еще не созвонился с Фрэнсис! Он тут же связался с Эндрю.

— Твой голос звучит бодрее, — сказал шотландец.

— Да, спасибо, а когда появится этот дипломат? Мне просто необходимо с ним встретиться.

— Около одиннадцати, если ты готов к встрече.

— Да, готов. Он должен мне помочь.

— Не беспокойся. Он обо всем позаботится. А пока, может, я смогу помочь?

Ричард подумал. Вот уже неделю он нормально не ел.

— Думаю, я не отказался бы от легкого завтрака.

— Хорошо. Я позабочусь об этом. И еще могу прислать тебе английские газеты, если интересуешься.

— Ага, отлично. Спасибо.

— Что-нибудь еще?

— Ну, раз уж ты спросил, то сочту за счастье получить зубную щетку.

— Будет сделано. Я скажу, чтобы подготовили самое необходимое. Что тебе потребуется? Шорты и несколько рубашек?

— Так точно, если можно.

— Не вопрос. А еще что?

— Думаю, все, если, конечно, ты не собирался предложить мне женщину.

— Только не в этой части света. Здесь ничем помочь не смогу. Но думаю, ты захочешь избавиться от многодневной щетины, прежде чем кореш из посольства заявится к тебе.

— Господи, ты безусловно прав. Не забудь и бритву купить.

— Будет сделано. И еще, хочу предупредить. Он с излишним рвением относится к своим обязанностям. Его фамилия Вебстер. Формалист, но в общем неплохой парень.

Чарльз Вебстер, третий секретарь в посольстве Великобритании, не был таким же приятным в общении, как доброжелательный шотландец. Несомненно, что для него Ричард был очередным путешествующим по Африке беспечным туристом, у которого не хватает ума переправиться из пункта А в пункт Б, не вляпавшись в историю. Во всяком случае, впечатление было именно такое.

Ему было за тридцать. У него было суровое выражение лица и квадратный подбородок. Он стоял у окна с Эндрю и совершенно не интересовался состоянием здоровья Ричарда.

— Вам не кажется, что вы поступили необдуманно, положив документы и деньги в одну сумку? Даже в более предсказуемых частях света туристам настоятельно рекомендуют хранить деньги и документы раздельно, чтобы они не попали в ситуацию, подобную вашей. Надо руководствоваться здравым смыслом.

Эти слова ущемляли его самолюбие, но Ричард не мог ничего возразить.

— И вы сказали, что рюкзак лежал на сиденье рядом с вами — на виду у всех?

— Я сидел в купе.

— У дверей?

— Да, но…

— Дверь была открыта?

— Конечно. Иначе мы бы задохнулись. Послушайте, нам сказали, что в Судане в этом отношении совершенно нечего опасаться.

— Так оно и есть, по сравнению с другими странами, но ограбления все равно происходят — без этого не бывает. И я считаю, что заснуть, положив рюкзак на видное место, — это все равно что пригласить грабителей.

Ричард не знал, что и сказать. Он ожидал, что его погладят по головке и скажут: «Ладно, ладно, бедолага, предоставь нам возможность позаботиться о тебе». А вместо этого ему устраивают допрос с пристрастием.

— Вы ирландец?

— А это плохо?

— Почему же, нет. Но мне необходимо сообщить в ваше посольство в Каире.

Ричард сидел на кровати с полотенцем вокруг бедер, а Вебстер, чистенький и гладенький, в розовой рубашечке и белых брючках, расхаживал по комнате и отчитывал его, как маленького мальчика. Он был хозяином положения. Ричард находился в его власти, и они оба это понимали.

— Как я понял, вы путешествовали один?

Образ Фрэнсис неожиданно предстал перед Ричардом, ясно и отчетливо. Он увидел, как она спит, свернувшись калачиком на полке в купе, не зная, что он отстал от поезда. Что она сделала, когда проснулась? Что она подумала?

— У вас были попутчики? — повторил вопрос Вебстер.

— Да. Я путешествовал со своей девушкой.

Эндрю сильно удивился:

— Господи, а я и не знал.

— И она не побежала с вами за рюкзаком?

Ричард бросил взгляд на Вебстера:

— Конечно, нет. Она спала, когда все произошло, а если бы и не спала, не было времени, чтобы толком обсудить, что делать дальше. Если бы мы оба не спали, я бы махнул на рюкзак рукой и мы вернулись бы в Хартум вместе, но в то мгновение, когда я увидел убегающего пацана, я подумал, что надо его догнать. Там был мой паспорт, билет на самолет, туристские чеки. Без всего перечисленного меня бы не выпустили из Судана.

— И вы не слышали, как отъезжал поезд?

— Слышал, но когда я побежал на поезд, то будто ринулся в сопку реактивного двигателя. Напротив толпа — не пробиться…

— Ну, так где же теперь ваша девушка?

— Не имею понятия.

Вебстер вздохнул, посмотрел в окно на Хартум и сказал:

— Значит, теперь на нас еще одна проблема: турист, пропавший без вести.

— Послушайте, вы должны ее разыскать. Прошло так много дней!

Может быть, воображение Вебстера нарисовало жалкую фигурку Ричарда, который одиноко стоял в пыли и глядел вслед уходящему поезду, потому что он тут же поддержал беднягу и смягчился.

— Да, это первое, что мы должны сделать. Как вы думаете, куда она могла направиться?

— Не знаю. Она понятия не имеет, где меня искать.

— Если у нее есть голова на плечах, то она будет сидеть в Вади-Хальфе до тех пор, пока не получит от вас известий. Вы не знаете, в каком отеле она могла бы остановиться?

— Напротив вокзала есть гостиница. Не могу вспомнить название.

— Я наведу справки. Как ее зовут?

— Фрэнсис Диллон.

— Отлично. Я ее разыщу и дам знать, что с вами все в порядке, и посоветую ей вернуться в Хартум.

— Спасибо.

— Как только вы почувствуете себя лучше, необходимо будет сфотографироваться на паспорт. Захватите их с собой в офис, а мы подготовим все необходимые документы и отошлем все в ваше посольство в Каире. Они сделают вам новый паспорт, но на это потребуется время, а потом надо будет подать заявление на выездную визу. Иначе вас не выпустят из Судана. Поэтому вы застрянете здесь надолго. А что касается денег, то вы должны запросить банк перевести вам необходимую сумму. Я скажу вам название местного банка, где вы сможете получить денежный перевод. А тем временем вы можете оставаться в этой гостинице, если ваш доход это позволяет.

Ричарда не волновало, сколько стоит пребывание в отеле. Те дни, когда ему приходилось мириться с неудобствами, сочтены. Деньги, которые он отложил на квартиру, пойдут на оплату счетов, потому что после того, что ему пришлось пережить, он не собирается проживать в каком попало отеле. И даже в более чем приличном «Акрополе». А когда вернется Фрэнсис, они смогут вместе валяться на огромной двуспальной кровати и наслаждаться всеми благами, вроде кондиционера и других атрибутов роскошной жизни, несовместимых с ее представлением об образе жизни путешественника.

— Как жаль, что ты разминулся со своей девушкой, — сказал Эндрю после того, как Вебстер ушел. — Как думаешь, с ней все будет в порядке?

— Надеюсь, что да. У Фрэн хорошо получается переезжать с места на место, а вот если она застрянет где-то надолго, то может запаниковать. У нее крышу снесет в Вади-Хальфе. Там жарко, как в преисподней, нечего делать, и она понятия не имеет, где меня искать. Местная гостиница — четыре стены посреди пустыни. Вади-Хальфа — это перевалочный пункт, и ничего больше.

— Бедняжка.

Ричард встал и подошел к окну.

— И не говори, но она приехала сюда в поисках приключений и теперь получит все сполна.

— Между тем ты застрял в Хартуме надолго. И как собираешься убивать время?

— Я буду делать то, чем занимался последние три года: ждать Фрэн.

Эндрю пошел работать. Ричард сел на кровать и уставился в стену, думая о Фрэнсис. Теперь, когда ему стало получше, он мог подумать и о ней, но он не мог себе представить, каково это, когда проснешься и обнаружишь, что твой спутник отстал от поезда. Такого нелепого происшествия он не припомнит за все годы совместных путешествий. Эта последняя капля переполнила чашу его терпения. Довольно плясать под дудку Фрэнсис. Он уже наездился в душных, переполненных поездах дальнего следования, пережил несчетное количество пищевых отравлений, ночевал в бесчисленных комнатах с голыми стенами. Слава богу, что все позади. Он долго делал то, что хотела Фрэнсис, так что пора положить конец бесконечным путешествиям. По правде сказать, за последнюю неделю Ричард столько пережил, что ему хватит этого до конца жизни. Теперь он, как никогда, жадно предвкушал будущую нормальную жизнь. Хватит с него пыли, пустынь и железных дорог, ведущих в никуда.

Вебстер позвонил в этот же день.

— Боюсь огорчить вас. Я дозвонился до Вади-Хальфы, в отель «Нил», но было уже поздно. Мисс Диллон уехала.

— Что?

— В настоящий момент в Вади-Хальфе нет иностранок.

— Но вы говорите, она была там?

— О да, она там точно проживала, но уже выехала. Я связался с управлением железной дороги, и они сказали мне, что поезд отбыл из Вади-Хальфы этим утром, с опозданием на пять дней, как обычно это случается. Могу предположить, что мисс Диллон в этом поезде, потому что другой поезд прибыл в Вади-Хальфу в субботу, и раз вас в том поезде не было, она, возможно, решила вернуться обратно в Хартум.

— Господи Иисусе. Ей придется проделать этот путь в третий раз за последние две недели.

— Да, но с какой стати было ей сидеть там невесть сколько, не зная, когда вы появитесь, — как вы думаете?

Невесть сколько? Фрэнсис просто не поняла бы этих слов.

— Думаю, вы правы. Когда прибудет поезд?

— Ручаться не могу, но если не сломается по дороге, то будет здесь в среду.

— Вот и славно.

— Мне было бы намного легче, если бы у нас была возможность успокоить ее, перед тем как она отправится в путь. Она, наверное, сходит с ума от волнения.

— С ней все будет хорошо. В поезде она придет в себя. Ей легче будет все пережить в пути. Если бы она осталась в Вади-Хальфе, то рехнулась бы от пустого ожидания.

На следующее утро, все еще не веря, что его собственные злоключения успешно завершились, и полагая, что с Фрэнсис скоро тоже все будет хорошо, Ричард купил плавки в гостиничной лавке и спустился к бассейну. Чистая голубая вода. Невозможно устоять. В прохладных чертогах отеля даже солнце не кажется таким жарким. На самом же деле солнце оставалось таким же беспощадным, как и четыре дня назад. И когда он осмелился высунуть нос на улицу, сгоревшие руки обожгло так, будто на них капнул горячий жир, и вся вернувшаяся к нему респектабельность не могла защитить от невыносимой жары. Растянувшись под большим зонтом, выставив на свет лишь ноги, он слушал, как вода плещется в бассейне, как плещутся купальщики и нежно воркуют прибывшие с Запада красавицы. Он вдохнул едкий запах хлорки и со странным наслаждением почувствовал, как горят его голени. Конечно, он был осторожен. Теперь он знал, что ничего нельзя пускать на самотек, знал, чем чревата неосторожность, и когда он уже не мог выносить жару, то нырнул в бассейн.

Тело все еще ныло после всех издевательств над ним, а энергия постепенно возвращалась. Ричард провел день у бассейна, потчуя других постояльцев рассказами о своих приключениях, преувеличивая трудности, которые встретились ему на пути, а также те препятствия, которые придется преодолеть Фрэнсис, прежде чем они снова будут вместе. Вечер он провел в большом кругу здешних европейских колонистов, отвлекая их от повседневных забот и давая им пищу для толков, а они, в свою очередь, и его развлекли. Он дали ему возможность увидеть Судан их глазами — это был уже третий открывшийся ему взгляд на эту страну. Путешествуя с Фрэнсис, он смотрел на Судан через перископ. Суданцы, которых они встречали, были либо водителями такси, либо официантами, а из иностранцев они общались только с такими же туристами, как они, и тех тоже интересовали только достопримечательности, средства передвижения и вопросы здоровья. Они стремились лишь проехать на поезде, поплавать на лодке и увидеть слияние двух рек: двух близнецов по имени Нил. Судан являлся лишь средством достижения цели, а не самой целью. Но в Абу-Хамеде и по дороге в Хартум Ричард общался с суданцами, немного пожил среди них и узнал много нового, а теперь он получил возможность узнать еще больше: Судан глазами людей с Запада, которые здесь живут, Они рассказали, какие трудности таит в себе жизнь в Хартуме. Летняя жара. Пылевые бури. Болезни, конечно же. Отключение электричества и плохие туалеты. Когда он попросил их назвать положительные стороны, они в один голос ответили, что это — здешний народ, низкий уровень преступности и, как ни парадоксально, погода.

Устав от этой книги жалоб в хоровом исполнении, Ричард спросил о политической ситуации в стране.

— Похоже, что Нимеири — личность незаурядная, — сказал он.

Джад, инженер из Америки, поперхнулся от смеха.

— Вот уж точно. Он меняет политический курс чаще, чем трусы!

Мэриголд, его жена, во всем ему поддакивающая, хихикнула.

— В прошлом союзник коммунистов, — пробормотал Хью, преподаватель из Англии, приглашенный в университет Хартума, — а теперь лучший друг Америки.

— Он настоящий Гудини, — сказал Джад, — пережил столько переворотов, что и не сосчитать.

Мэриголд поддакнула.

— Но ему недолго осталось, по-моему, — сказал Хью. — Во всех кругах общества зреет оппозиция. Так было всегда, но правительство привыкло сосать американские деньги, и оно полностью коррумпировано. Кто-то должен этому положить конец, особенно если учесть, что на юге все не очень-то гладко.

— Вот как? — сказал Ричард.

— На юге его раньше поддерживали, — объяснил Хью, — потому что он помог заключить соглашение о прекращении огня в семьдесят втором. По сути, именно поддержка со стороны войск юга помогла ему подавить попытки переворота, но с тех пор все изменилось. Два года назад он распустил законодательное собрание южного региона, которое…

— Все дело в нефти, Хью, — тихо заметил Джад снисходительным тоном. — У них есть нефть, — объяснил он Ричарду, — а Нимеири обещал построить нефтеперегонный завод в Бентиу. Южане бы разбогатели, но он и не собирался выполнять обещание, а потом на их голову свалился Джонглейский канал. Гигантский проект, строили французы. На болоте. С экологической точки зрения совершенно неоправданный. А выгоду от того, что он отведет излишки воды, получат только египтяне!

— В итоге, — сказал Хью, — он опять промахнулся. Поговаривают даже о мятеже в военных частях южан. Кое-кто считает, что соглашение о прекращении огня будет нарушено.

— Ни в коем случае. Мы этого не допустим, — сказал Джад. — В этой стране больше вспомогательных войск США и передовых военных технологий, чем в остальных странах Африки. Мы не позволим им пустить все к чертям.

— Что верно, то верно, — саркастически хмыкнул Хью. — А все потому, что у границы бродит призрак коммунизма.

Обсуждение продолжалось, экспатрианты ловко управлялись со слухами, словно со скользящими туда-сюда фигурами в шахматной партии: спорили, анализировали и потихоньку над всем глумились. К тому времени, как Ричард вернулся в номер, он успел узнать о суданских проблемах больше, чем случалось ему узнавать в отрезанных от окружающего мира поездах. Странно, подумал он, люди путешествуют по всему миру, но они только видят те страны, которые посещают, и никогда по-настоящему не вникают в то, что происходит вокруг. Фрэнсис поступала так же, прыгая с места на место, как бабочка, никогда не вникая ни во что, кроме железнодорожного расписания… Но, думая о Фрэнсис в гостиничной постели, Ричард стал мучиться чувством вины. Пока он тут нежится в комфорте прохладных апартаментов, потягивая прохладительные напитки, и тешит себя интеллектуальными беседами, Фрэнсис пересекает одну из самых жарких пустынь на земле. Даже с ее любовью к подобным испытаниям, Фрэнсис, наверно, нелегко быть снова заживо погребенной в вагоне. Хотя если что-то и излечит ее от жажды приключений, то именно эта поездка.

Он почти не спал в ночь перед прибытием состава. Прошло десять дней с тех пор, как они сидели с Фрэнсис друг перед другом в ступоре, десять дней с тех пор, как все резко оборвалось, и он пропал, и она пропала, и у них даже не было возможности взглянуть напоследок друг на друга. Как только они решили больше не расставаться, судьба внезапно разлучила их, и ни он ни она не знали, где искать друг друга. Скоро закончится это тяжелое испытание. Ричард спал беспокойно, а когда наконец забрезжил рассвет, он оставался в постели, считая минуты, пока не пришло время идти встречать поезд.

В четыре часа, за час до прибытия состава из Вади-Хальфы, он шагал по дороге к центральному вокзалу Хартума, одевшись во все новое, в надежде отвлечь внимание от облупленного носа и потрескавшихся губ. Встреча после долгой разлуки обещала быть жаркой. Ричард не собирался винить Фрэнсис и ее стремление колесить по свету в том, что ему пришлось пережить. Просто наступит неимоверное облегчение, и его радость ничто не сможет омрачить. Он точно знал, какими глазами она будет на него смотреть, когда он всплывет перед ней на платформе, здоровый и невредимый. И все же, он так хотел увидеть ее выражение лица. Ему-то было легче, — он хоть более или менее знал, где она находится, в то время как Фрэнсис десять дней страдала в неведении. Ричард надеялся, что ужас потери заставит ее захотеть быть рядом с ним. Может, даже она наконец согласится пожить вдалеке от подобных перипетий.

Запахи, витавшие в воздухе, напомнили ему об их первом появлении в Хартуме. Казалось, что прошла вечность, хотя это было всего пару недель назад. Тогда их с Фрэнсис вынесла из поезда толпа, и Фрэнсис уверенно шагала по улицам Хартума, потряхивая белыми локонами, которые должны были бы обвиснуть из-за витавшей в воздухе песчаной пыли. Ричард шел за ней по пятам, ощущая себя не таким, как все: белым, маленьким и избалованным. А в голове крутилось одно лишь слово: Африка. Египет был уж чересчур арабским, слишком древним, совсем непохожим на Африку. В Вади-Хальфе было так нечеловечески жарко, что он скорее напоминал Венеру. А вот Хартум — чистой воды Африка. От этого города он пришел в несказанный восторг. Город оставался загадкой и пугал, потому что ничего не оставалось, кроме как пребывать в его власти.

А может быть, он уже предчувствовал что-то в тот день, и это ощущение нарушало душевное равновесие?

С тех пор все изменилось. Он полюбил Хартум с его тенистыми колониальными бульварами и очарованием малоэтажных построек. По сравнению с опустошенным Каиром, столица Судана — просто город-сад, который пересекают две маленькие, необычайно живописные речки. И Ричарда здесь теперь ничто не раздражало. Он привык к Африке — после того, как прополз по ее высохшему пузу, спасая свою жизнь. И, проделав весь этот путь от Абу-Хамеда, он вошел в одну лигу с Фрэнсис, потому что десять дней, проведенные без ее опеки, изменили путника. Он больше не был равнодушным туристом. Ричард стал смотреть на все другими глазами. Он больше не смотрел на окружающий мир сквозь глазок объектива, а пытался увидеть, что скрывают под собой экзотические покровы, и вглядывался в сверкающие глаза. Путешествие из Абу-Хамеда в Хартум оставило на нем неизгладимый отпечаток. И изменил его не лунный пейзаж, а ощущение беспомощности, и жажда, и надежда на тех, кто его спас. Фрэнсис не может не заметить, как он переменился. Ричард хотел, чтобы она почувствовала разницу. Он хотел сказать ей, как сожалеет о том, что пытался спрятать ее от мира, которым она жила.

У него уже были планы на вечер: праздничный ужин, бассейн и долгие часы нежной любви в постели. Ричарду не терпелось услышать, как Фрэнсис справилась с трудностями, и он в собирался рассказать все до мельчайших деталей о своих похождениях, с тем чтобы вызвать неподдельное сочувствие к его переживаниям.

И во всем этом ворохе мыслей не промелькнула лишь одна: Фрэнсис могло не быть в поезде.

Он провел на вокзале один из самых унылых вечеров в своей жизни. Когда поезд наконец-то плавно затормозил и вытряхнул из своих вагонов покрытых пылью пассажиров, будто опустошая ведро для мусора, Ричард не заметил среди них ни одного туриста. На платформе образовалась свалка. Никто не ругался и не был раздражен после долгой дороги, хоть сошедшие с поезда и выглядели измотанными и уставшими, — они все чему-то радовались, будто их пригласили принять участие в грандиозном шумном празднике. И даже в этой вздымающейся душной массе людей Ричард упорно искал Фрэнсис. Сердце у него бешено колотилось, он продирался в давке, стремясь найти ее во что бы то ни стало, взять ее на руки, закружить и сказать ей, как он ее любит.

Он обыскал поезд, обошел вокзал вдоль и поперек. Он заходил в каждый вагон и заглянул во все окна. Он прошел по платформе туда и обратно несметное количество раз, прочесал зал ожидания, целый час простоял у входа, вглядываясь в лица входящих и выходящих людей.

У Эндрю от удивления отвисла челюсть, когда он увидел, что Ричард вернулся один. Он занес в номер цветы и коробку шоколадных конфет, и теперь было поздно убирать романтические подарки, потому что Ричард поднимался наверх, удрученный и подавленный.

Как только рабочий день Эндрю закончился, они сели в его «лэндкрузер» и поехали в «Акрополь», затем в «Хилтон» и проверили еще пять отелей, надеясь, что Фрэнсис поселилась в одном из них. Но им не повезло. Вернувшись в «Меридиен», они некоторое время сидели в машине на парковке.

— И что теперь делать? — спросил Эндрю.

— Не знаю. Не понимаю, почему она не остановилась в «Акрополе».

— Но ты же не стал там останавливаться.

— Ах, да. Но я ведь искал тебя, — мрачно пошутил он.

— Ты уверен, что она прошла мимо? Я в том смысле, что здесь тебе не вокзал Ватерлоо.

— Ты представляешь себе, сколько людей сходит с этого поезда? Тысячи. Она могла легко проскользнуть мимо, когда я смотрел в другую сторону.

— Вполне возможно. И если так оно и есть, то в Хартуме она недолго будет оставаться незамеченной.

Наступила еще одна бессонная ночь. Вместо того чтобы наверстывать упущенное, занимаясь любовью, Ричард метался в агонии. Такое впечатление, будто он кружился на воображаемой карусели, только никакой радости от этого не испытывал. Неужели он действительно не заметил Фрэнсис на вокзале? Они и вправду разминулись в то время, как их должно притягивать друг к другу, как магниты? И если так оно и есть, то в какой части Хартума ее искать? А если нет, то почему она не приехала на этом поезде? Так много ответов на последний вопрос крутилось у него в голове, что он отказывался принимать их в расчет. Но время от времени все сомнения уходили на задний план, и в свете рампы оставалась одна догадка: они потеряли друг друга. В Африке.

Как нелепо и страшно.

На следующее утро он пошел к Вебстеру рассказать о том, что разминулся с Фрэнсис на вокзале и что она, возможно, будет разыскивать его через посольство. Потом он снова пошел в «Акрополь», чтобы проверить еще раз, не появлялась ли она там и не оставила ли записки. Но ни Фрэнсис, ни записки не было. Ричард вернулся в «Меридиен» полностью раздавленным и попытался утопить мрачное предчувствие в кока-коле, осушив несколько стаканов. Но сколько бы он ни выпил газированной жидкости, ему было не заглушить свои самые страшные опасения.

Эндрю тихо подошел к поникшей фигуре, сидящей у бассейна.

— Как поиски?

Ричард покачал головой.

— Наверное, точно то же чувствуешь, когда она опаздывает на свидание.

— Откуда мне знать, как это бывает. Мы не назначали друг другу свиданий.

— Ясно. — Эндрю придвинул стул и сел. — Стадию ухаживаний миновали?

— Не совсем так. Просто так сложилось. Я никогда не приглашал Фрэн в ресторан и не пытался соблазнить светом горящих свечей. И нам не приходило в голову заняться любовью на заднем сиденье жука-«фольксвагена». С того дня, как встретили друг друга, мы только тем и занимались, что кочевали по странным и прекрасным местам, из отеля в отель. Она видела романтику в смене декораций.

— А вы живете в Лондоне?

— В том-то и дело, что только я живу в Лондоне. А она живет, где захочет.

Эндрю нахмурился:

— Как это?

— Она… Ну, понимаешь, она непоседа. Пока я занимался тем, чем занимается каждый здравомыслящий человек, — окончил колледж, устроился на работу, — Фрэн жила как бог на душу положит. Я не могу не зарабатывать на жизнь, а она не может жить без путешествий. Она подрабатывает для того, чтобы прокормить себя и отправиться дальше. А встречались мы, когда у меня был отпуск.

— И как долго вы так жили?

— Три года.

— Три года, — повторил Эндрю, пораженный до глубины души. — Вот это да! А как вы познакомились?

— Она подцепила меня в кафе в Гамбурге, — засмеялся Ричард. — Не знаю, что на меня тогда нашло. Подходит ко мне симпатичная девушка и говорит: «Готова поспорить, что вы ирландец!» Как ни странно, но для человека, который решительно не желает жить в Ирландии, она на редкость трепетно относится к родине. У нее подкашиваются коленки при виде ирландского флага на рюкзаке, и всегда старается достать свежий номер «Айриш Таймс». Но только не пытайтесь затащить ее домой.

— И все же вы умудрялись быть вместе, несмотря ни на что. Все мои романы заканчивались из-за моего образа жизни. Хотя, может, это и к лучшему. О какой семье может идти речь при такой жизни? А вам удавалось годами жить так далеко друг от друга и не порвать отношения. В чем секрет?

— Поверь, это было нелегко. Врагу не пожелаю. Помогло то, что я такой упертый. Это жизненно необходимо, когда имеешь дело с людьми, подобными Фрэн, когда имеешь дело с безбашенной Фрэн, как я ее называю. Она настояла на том, чтобы первые совместные летние каникулы мы провели в загуле, и я попытался, но не потянул такого затяжного праздника жизни, и ей пришлось изменить планы. Однажды я прилетел к ней в Турцию на Рождество, и застрял там надолго, и вернулся в колледж через две недели после начала занятий — и по уши в долгах. И потом как пошло-поехало. Дважды в год я выбирался к ней куда бы то ни было, и мы срывались в очередное безумное путешествие. Мы неплохо оттягивались тогда. Когда ты студент, то перемена места идет тебе только на пользу, но с годами изрядно устаешь мытариться по свету.

— Некоторые никогда не устают.

— Ага, если б только я знал об этом раньше. Мне уже начинало казаться, что Фрэн никогда не успокоится. Как только она добиралась до места назначения, ей хотелось сорваться куда-нибудь еще. Со временем я закончил университет. Сумма, которую я задолжал банку за учебу, равнялась выигрышу в лотерею. Папе пришлось поручиться за меня.

— А люди говорят, что за любовь не надо платить, — задумчиво произнес Эндрю.

— Ха! Любовь стоит до хрена, если западаешь на таких, как Фрэн.

— Могу поспорить, что твой отец очень обрадовался.

— Вообще-то он не возражал. Он считал, что вкладывает в меня деньги. Я самый младший в семье. Нас у него четверо. Обе сестры никогда не уезжали далеко от дома, пока не отправились в Австралию да там и остались. А мой брат никогда не путешествовал, но и работать не собирался. Поэтому отец и не хотел, чтобы меня переклинило либо в ту, либо в другую сторону. Он думал, что Фрэн мне подходит, что если я пошатаюсь без дела и увижу мир, то нагуляюсь и спокойно где-нибудь осяду поближе к дому, чем мои сестрицы. Ему и в голову не приходило, до какой степени он был прав. Фрэн измотала меня вконец.

— Так она живет в Турции?

— Не-а, она уехала из Турции давным-давно и направилась в Индию. Она увидела зловещее предзнаменование — что я никогда не буду таким, как она, — и поэтому попыталась скрыться от меня куда подальше. Я как будто держал в руках воздушный змей, который давно скрылся из вида, но я все равно его не отпускал.

— Да ты и впрямь упертый.

Ричард улыбнулся:

— Tы бы понял меня, если б увидел эту воздушную змею.

— И она никогда не скучает по дому?

— Совсем наоборот, Фрэн терпеть не может возвращаться домой. Мы провели прошлое Рождество с ее мамой в Дублине. По-моему, было очень даже неплохо. Никуда не надо спешить, ничего не надо делать. Никаких тебе карт, никаких расписаний. И не надо таскать на себе эти долбаные рюкзаки. Гуляешь по морскому побережью, смотришь телевизор, свернувшись калачиком в обнимку. Незатейливые радости жизни. Я только вошел во вкус нашей новой жизни, как уже через неделю Фрэн была как сковорода с попкорном. Не могла дождаться, когда же мы уедем.

— Тяжелый случай, нечего сказать. Среди нас, экспатриантов, не найдется человека, который бы не скучал по дому.

— У ней такой пунктик — она хочет затеряться в толпе и стать безликой.

— Ее можно понять.

— Tы так считаешь?

— Не пойми меня превратно. Я, конечно же, люблю проводить отпуск в Шотландии. Приятно отдыхать в кругу семьи, любоваться на холмы в туманной дымке, выпивать с друзьями. И в то же время там никто ничего толком не знает обо мне, и меня это устраивает. Они не имеют понятия о моей здешней жизни. Они думают, что это так странно и чудесно — жить в Африке. А я предпочитаю жить за границей, потому что здесь никто не связывает меня обязательствами и я сам себе хозяин. Лучше не придумать. Меня это устраивает.

Ричард ухмыльнулся:

— Где ты был, когда Фрэнсис искала тебя?

— Девушка моей мечты, похоже на то?

— Совершенно верно. Хотя если бы я был на твоем месте, мне было бы трудно устоять перед красавицами Судана. Они сногсшибательны.

Эндрю интригующе посмотрел на Ричарда:

— Tы угадал, я с трудом удерживаюсь, чтобы не влюбиться в суданок. В особенности в одну из них.

— О господи.

— Гм-м, как раз сейчас я борюсь с собой и пытаюсь не потерять голову от одной юной леди из очень консервативной семьи.

— Поверь мне, ты напрасно теряешь время. Я не хотел влюбляться в Фрэнсис — я уже тогда понимал, что мне с ней придется ух как нелегко, — но когда кто-то подобный завладеет твоим сердцем, можешь сдаваться без боя.

— Не тот случай. Моя работа закончится прежде, чем наши отношения с Назрин зайдут слишком далеко.

— Но игра стоит свеч. Обычно так все и происходит.

— Не в этом случае. У меня возникнут проблемы, а ее выгонят из дома. Изгнание. — И он выдавил из себя смешок. — Таких жертв не стою даже я!

Ричард посмотрел на него:

— Да ты уже на крючке, бедный дурачок.

— Кто бы говорил. Сам все еще тащишься, еле ноги передвигая, за своей безбашенной Фрэн.

— А-а, я уже свое отбегал. На этот раз она вернется со мной в Англию.

— Тебе удалось ее уговорить?

Ричард вздохнул:

— По-моему, да.

Эндрю бросил на него ничего не понимающий взгляд.

— Где она, Эндрю, черт побери?

— Может быть, она опоздала на поезд?

— На нее не похоже.

— Со всяким может случиться.

— Только не с Фрэн. Скорее, она забудет сойти с поезда. Но сесть в поезд — она всегда сядет.

— Все это хорошо, но в этом городе ее нет, или я не прав? Ее нет ни в «Акрополе», ни в одном другом отеле города. Если хочешь знать, она наверняка все еще в Вади.

— Но если верить Вебстеру, то ее там нет. В таком случае назови хоть одну причину, почему она должна оставаться там дольше, чем это необходимо.

— Она считает, что это ее долг. Она ждет тебя.

— Только ты забыл, что она ждала уже несколько дней, поезд прибыл, а меня в нем не было. Фрэнсис бы не выдержала так долго, учитывая, что до поезда рукой подать. Она бы не перенесла, если б поезд ушел без нее.

— Может, ты и прав, но что-то помешало ей добраться до Хартума. Могло случиться все что угодно.

— Все что угодно уже произошло, Эндрю, и это произошло со мной, так почему же она не вернулась, чтобы узнать, что со мной?

Эндрю не мог ответить на этот вопрос. Он встал:

— Мне пора. Работа зовет.

— Бог ты мой, — сказал Ричард, наклоняясь вперед.

— Что?

— Я только что понял, где она может быть!

— Где?

— В Абу-Хамеде. Ясно как день! Только там я мог сойти, — наверняка она уже догадалась, — вот она и доехала до этого места и вышла, чтобы меня найти, чтобы вычислить, где я. Тогда все становится на свои места, так ведь?

— Да, черт возьми. Вполне логично.

— А Сулейман скажет ей, что со мной все в порядке. Если она начнет расспрашивать, то он расскажет, что произошло. Может быть, он даже пустит ее пожить в свой сарай до прибытия следующего поезда, направляющегося на юг. Вот на нем-то она и приедет, я точно знаю. Она прибудет на следующем поезде!

Поезд из Абу-Хамеда прибыл в полдень. Эндрю отправился с Ричардом на вокзал и стоял, следя за всеми выходами, и искал белое лицо в толпе, а Ричард тем временем вышел на платформу. Толпа прибывших из Вади-Хальфы рассосалась в здании вокзала и рассеялась на выходе из него, как моросящий дождик растаяв в городской толчее. Когда все утихло, Эндрю вышел на платформу, надеясь увидеть парочку молодых людей, которые стоят крепко обнявшись и напрочь забыв о его существовании. Но вместо этого он увидел Ричарда, стоящего на полпути к хвосту поезда. Тот уперся лбом в стенку вагона, положив руки на облупившиеся доски обшивки. Эндрю похлопал его по плечу, а затем отошел и застыл в ожидании.

Вернувшись в «Меридиен», Эндрю нашел телефон гостиницы «Нил» в Вади-Хальфе и позвонил туда. Потом он разыскал Ричарда. Тот был на улице — бродил в саду.

— Надеюсь, ты не обидишься на меня за то, — начал Эндрю, — что я взял на себя смелость и снова позвонил в гостиницу «Нил». Проверить, а вдруг они ошиблись, и Фрэнсис была у них, когда звонил Вебстер.

— И?

— Кореш, с которым я разговаривал, сказал, что все иностранцы… ну, он сказал, что они все уехали на пароме на прошлой неделе. Я спросил, не осталась ли у них одна девушка. Может, она заболела, может, ждет кого. Но он продолжал настаивать, что все туристы, остановившиеся в отеле, покинули страну. Не знаю, что и сказать, а что ты думаешь по этому поводу?

Ричарда перекосило.

— Блин!

— Зато теперь становится понятно, почему ее не было в поезде.

Ричард развернулся к нему:

— Что ты этим хочешь сказать? Что Фрэн проснулась и сказала себе: «Какая досада! Интересно, куда это Ричард пропал?» А потом поехала дальше, не обращая внимания на мое исчезновение? В Египет? Речь идет о моей девушке! О моем друге. А не о какой-то пташке, которую я подцепил по дороге!

— Правильно. Я с тобой согласен.

— Слушай, может, я мало себе представляю, где она сейчас и что она сделала в данной ситуации, но я точно могу сказать, чего бы она делать не стала. Она никуда не поедет без меня. Судан — очень большая страна. Я испытал это на своей шкуре. Если Фрэнсис до сих пор не здесь, значит, она прикатит из пустыни через пару дней. Если я смог проделать этот путь, она и подавно сможет. Она настоящий искатель приключений. Кочевница еще та! У нее горб, как у верблюда, и он помогает ей добраться туда, куда ей вздумается. А мне остается только сидеть и ждать, когда она появится.

На следующий день в растрепанных чувствах Ричард отправился к Вебстеру и рассказал ему о звонке Эндрю в Вади-Хальфу.

— Тогда мы должны навести справки в Каире, — сказал Вебстер. — Я и так собирался это сделать.

— Зачем звонить в Каир? Ее там нет!

— Если она поехала дальше…

— Она не стала бы уезжать из страны. Она же не знает, что со мной.

— Если она поехала дальше, то уже должна быть в Каире.

— И как же мне найти ее в городе с населением двенадцать миллионов человек?

— Вы ведь там начали свое путешествие, да? Она могла вернуться в отель, в котором вы останавливались, и ждать вас там.

— В Каире? И как, по-вашему, я должен был оказаться в Каире?

— Я просто хочу сказать: где же еще ей ждать вас, как не в Каире. Подходящее место встречи. Насколько я понимаю, в Хартуме ее нет.

— Пока нет.

Вебстер поднял бровь.

— Не исключено, что она появится здесь, но я склонен верить тому, что сообщили Эндрю в Вади-Хальфе. Все иностранцы отбыли на пароме. Обстоятельства могли заставить ее уехать, Ричард. Возможно, это было целесообразнее, чем возвращаться назад. А пока… Я считаю своим долгом уведомить вашего посла в Каире, что она пропала.

— Пропала? Господи, вы же не думаете, что ее изнасиловали, или похитили, или…

— Вы же сказали, что она опытная путешественница и может постоять за себя, — или я вас неправильно понял?

— У нее зеленый пояс по каратэ.

— Ну вот и славно, значит, наверняка с ней все будет в порядке, но мы все-таки позвоним в Каир.

Вебстер прошел в кабинет, где стоял телекс (Ричард последовал за ним), и уселся печатать сообщение.

— Что будем писать?

— Разминулся с подругой. Не появлялась ли она у вас?

Вебстер покачал головой, поморщившись, и сочинил более официальное по стилю послание. Ричард заглянул ему через плечо.

Относительно запроса: Ричард Кин, заявление о замене паспорта.

В дополнение к заявлению о замене паспорта на имя мистера Кина сообщаем, что молодая женщина, с которой он путешествовал, мисс Фрэнсис Диллон (ирландка), не вернулась из Вади-Хальфы, как ожидалось ранее. Предположительно она отправилась в Каир. Проверьте, пожалуйста, не появлялась ли она в отеле «Лонгчампс». Если ответ положительный, то срочно сообщите. Требуется установить ее местопребывание.

Вебстер оставался на линии, послав сообщение. Таким образом он давал понять той стороне, что ответ необходимо получить незамедлительно. Каждый раз, когда он нажимал на клавишу, на экране вспыхивал колокольчик, означающий, что сообщение еще не принято. Вскоре Каир попросил подождать, пока они свяжутся с «Лонгчампс».

Они сидели и ждали. Ричард не отводил глаз от экрана, с нетерпением ожидая положительного исхода, но через несколько минут пришел ответ следующего содержания:

Сожалеем. Мисс Диллон не останавливалась в «Лонгчампс», но мы продолжим поиски и известим вас о полученных результатах.

Спасибо. Чарльз Вебстер.

Высветился номер телекса, и связь обрубилась.

В этот же день Ричард переехал к Эндрю в пригород. Неплохо, конечно, было бы продолжать жить в роскоши, пока Фрэнсис не приедет, но теперь он не знал точно дату ее прибытия, да и не был уверен, объявится ли она вообще. А затраты на проживание в «Меридиен» становились непомерно высокими. Он не мог и дальше проматывать сбережения, которые, как он надеялся, они потратят на их первое совместное жилье. Вот он и переехал со всеми своими пожитками, помещающимися в пластиковый пакет, к Эндрю в просторное бунгало. Здесь он также мог спрятаться от общества соплеменников, которые собирались в «Меридиен». Им не терпелось увидеть воочию его девушку и услышать ее версию этой необычной истории. А поскольку она так и не появилась, интерес нарастал. Все экспатрианты Хартума о них только и говорили.

Хуже того, вскоре пошел слух о том, что загадочная Фрэнсис уехала на пароме в Асуан, невзирая на то, что ее возлюбленный исчез в Большой Нубийской пустыне. И хотя Эндрю никогда не делился с другом последними сплетнями, когда они появлялись в отеле, Ричард понимал, что они в центре внимания. Любовь, романтика, разбитое сердце! Женщины повадились останавливать его и говорить, что они ужасно сочувствуют, а потом рассказывали, как они бы поступили в подобной ситуации. Ему не с руки было избегать их. Чем больше людей знают о нем, тем легче Фрэнсис будет его найти. Но он увиливал от прямых ответов и упорно повторял, что будь он на ее месте, то не поехал бы на этом поезде третий раз кряду, а проехал бы в Каир, где они и встретятся, когда его паспорт будет готов. Никто, конечно, ему не верил, и с каждым днем становилось все более унизительным выступать в роли брошенного героя-любовника из дешевой пьесы.

— Так она бросила тебя? — спросил Эндрю, когда Ричард поделился с ним своими переживаниями в саду кинотеатра «Судан клаб», где они вместе с другими экспатриантами ожидали показа фильма «Ганди» на уличном экране.

— Конечно, нет. Все просто, как в поговорке об иголке в стоге сена. Только в этом случае стогом является Африка.

— Ричард, ты что-то не договариваешь. Она должна была приехать на одном из этих поездов. Первое, что могло прийти ей в голову, это сесть в поезд и поехать туда, откуда вы приехали, но она не сделала этого.

— Знаешь, я и без тебя заметил.

— Кончай парить мозги, мужик.

— Я не парю.

— Нет, паришь. Уже неделю как паришь. Ты постоянно твердишь, что она вот-вот объявится, но ты ушел в себя и сам себе не веришь с тех пор, как пришел первый поезд. Ты сказал, что она найдется, но она не нашлась, так почему же тебя это не пугает? Неужели тебя не беспокоит, что случилось с девушкой, разъезжающей по Африке в гордом одиночестве?

Оглядываясь на людей, занимающих свои места вокруг них, Ричард пробормотал:

— С ней все будет в порядке.

— Ты достал уже, Ричард, хватит уже меня лечить. В посольстве уже не знают, что о тебе и думать. Вебстер говорит, что ты больше похож на человека, который не может дождаться подружку у кинотеатра холодным вечером, а не на парня, чья девушка без вести пропала в Судане.

— Что ты хочешь этим сказать? — зашипел Ричард. — Что меня бросили?

— Меня волнует, что стало с девушкой.

— Не стоит волноваться.

— Откуда ты знаешь?

Ричард нахмурил брови. Затем, глубоко вздохнув и не сводя глаз с экрана, он сказал:

— Просто за последнее время мы успели поднасрать друг другу в душу. Ты это хотел услышать?

Эндрю едва заметно кивнул:

— Я давно задавался этим вопросом.

— Дело в том… — Ричард еще раз глубоко вздохнул, — дело в том, что я не могу с уверенностью сказать, что она сюда вернется или что… она будет меня искать. Наверное, она уже далеко за пределами Египта.

— Ты уверен?

— Я бы хотел быть уверенным в обратном, но дни проходят, и похоже, она просто воспользовалась моментом — и поехала себе дальше.

— Но ведь ты говорил, что вы собирались жить вместе.

— Да, но я забыл тебе сказать, что это я вынудил ее согласиться. Я поставил ее перед выбором, потому что так дальше не могло продолжаться, — понимаешь, о чем я? Фрэн не знакома с моими друзьями, никогда не была у меня на работе, она даже не знает, что я ем на завтрак по воскресеньям. Ее никогда не интересовали подобные мелочи. Она просто хотела, чтобы все было так, как ей захочется, а я — как бесплатное приложение. Но в какой-то момент я спросил себя: к чему приведут такие отношения? Работа стала отнимать больше времени, и мне хочется добиться успеха в своей профессии. Я готов завести семью, и мне казалось, что Фрэн тоже должна задуматься на эту тему. Мне казалось, что пришло время задуматься: а почему она не может угомониться?

— И почему же?

— Бог ее знает. Мне кажется, дурная наследственность. Она вся в мать. Та же самая так называемая «творческая жилка», что не позволяет ее матери уделить дочерям больше двух минут времени, заставляет Фрэн порхать с места на место. А вот покойный отец ее — тот был человеком спокойным, обстоятельным. Ему хватало для полного счастья службы в какой-то государственной конторе, пинты пива после трудового дня и ирландского хоккея на траве. Но Фрэн считала его скучным, начисто лишенным честолюбия человеком и страшно боялась стать такой же, как он. Она его очень любила, но однажды сказала, что он мещанин, а я считаю, что он просто знал, что ему нужно для счастья. Мы с ним никогда не встречались, но думаю, он был доволен своей судьбой. Фрэн, конечно же, считает, что быть довольным жизнью неприлично.

— Но это самый близкий и надежный путь к счастью.

— Она считает, что это самый неразумный путь к счастью, потому что так не приобретешь жизненного опыта.

— Но зато и шишек не набьешь, — сказал Эндрю.

— Я пытался ее разубедить. Я не уставал повторять, что она слишком сильная, чтобы погрязнуть в будничной рутине, и что, даже не переезжая с места на место, можно ощущать течение жизни, но она не хотела мне верить.

Эндрю не знал, что сказать.

— Как бы то ни было, то ли из-за дурной наследственности, то ли так уж сложилось, но она такая же непостоянная, как ветер. Не знаю, случалось ли ей в жизни когда-нибудь заканчивать начатое, но вполне возможно, что она отмахнулась от меня точно так же, как и от всех остальных незавершенных проектов.

— Ох, не надо о грустном.

— А что такого? Если бы она того хотела, то без оглядки бросилась бы в Хартум, а любой, кто попытался бы ее похитить, костей бы потом не сосчитал.

— Но ведь вы собирались жить вместе.

— Только она этого не хотела. Она приходила в ужас от одной только мысли.

Ричард покачал головой.

— Путешествие в Африку было ее лебединой песней. В Египте все было как… в медовый месяц. Господи, как я был счастлив. А в Судане пришла ее очередь радоваться. Она села в свой долгожданный поезд. И мы поехали по богом забытой дороге, где все так безрадостно, — понимаешь, что я имею в виду? Жара, сухость, дышать нечем, но вагоны битком набиты, кругом шум и веселье — просто вечеринка на колесах! Фрэнс была вне себя от счастья. И тут она поняла, что все потеряет из-за меня, и это ее взбесило. Напряжение нарастало. Обиды, взаимные обвинения и тому подобное. И тут я исчез из чертова поезда.

— Хм. Думаю, ты выбрал не самое подходящее время.

— Фрэн тоже так думает. А теперь… Ну что теперь. Наши отношения висели на волоске, и я сомневаюсь, что этот волосок выдержит напряжение. Неожиданно обретя свободу, она не сможет устоять перед искушением. Бродит где-нибудь в Судане или в Египте — или где там ее леший носит — на поводу у своих желаний. Что взбредет ей в голову — одному богу известно.

Ричард ждал так, как никогда не ждал раньше. Ждал долго и мучительно, ожидал невозможного. Но как бы сильно он ни хотел, Фрэнсис не могла возникнуть перед ним во плоти, как часто случалось во сне, а без нее он ощущал себя таким же уязвимым, как в Абу-Хамеде.

Всего один звонок по телефону мог положить всему этому конец. День за днем он откладывал его на потом, не желая слышать ответа, потому что, находясь в подвешенном состоянии, он все еще мог надеяться. Только когда Вебстер начал намекать, что свяжется с суданской полицией, он больше не стал откладывать на потом решающий запрос. В тот понедельник, когда он уже должен был выйти на работу, Ричард пошел в посольство выяснить, пришел ли его паспорт, и попросил Вебстера позвонить в Египет, а именно — в отель «Абу-Симбель» в Асуане. Он объяснил, что ему надо узнать, лежит ли все еще их рюкзак в комнате хранения. Если его там не было, значит, и Фрэнсис след простыл. Проще не придумаешь.

С помощью Вебстера он очень быстро дозвонился до отеля. Ричард сказал администратору, что оставил там рюкзак несколько недель назад, и спросил, не забрала ли багаж его девушка.

— Много вас здесь таких, — резко ответил мужчина. — И все оставляют сумки!

— Помогите, пожалуйста. Мне необходимо знать, у вас ли мой рюкзак. Вы не могли бы заглянуть в комнату хранения? Это синий вещмешок, не очень большой, не тяжелый, и мы оставили его прямо за дверью.

— Простите, сэр. Я не могу покинуть рабочее место. Я очень занят. Перезвоните.

— Нет возможности перезвонить. Пожалуйста…

Вебстер взял трубку и сказал что-то по-арабски, а затем пояснил Ричарду:

— Он пойдет проверит.

— Что вы ему сказали?

— Я использовал служебное положение.

Египтянин вернулся к телефону через пару минут.

Синего рюкзака в кладовой не было.

Вечером Ричард сидел на террасе у Эндрю. Уже дважды — на вокзале — он был повержен, но тогда он чувствовал себя как приколотое иголкой насекомое, он еще продолжать двигать в воздухе ножками. Теперь же и конечности его отмерли.

Он раздумывал над тем, что ему делать дальше, когда Эндрю подъехал на своем «лэндкрузере» и бегом через весь дом кинулся к нему.

— Что с тобой?

— Залезай в машину, — сказал Эндрю. — Там девица, ирландка, только что поселилась в «Акрополе».

Не доходя до машины, Ричард успел спросить, когда Фрэнсис приехала, кто видел ее, как она добралась… Эндрю не знал подробностей, кроме того что кое-кто из экспатриантов разговаривал с ней, а новость о ее прибытии просочилась в «Меридиен».

— Я сразу же поехал за тобой.

— Я уже потерял всякую надежду, и тут — она! Как это похоже на Фрэн, чтоб ее! Боже, как я ждал этого. Скажу тебе, дружище, у меня будто кровь из вен выкачали. Я хочу сказать, черт возьми! Но все теперь будет по-другому. Я получил хороший урок. И я все ей скажу. Я скажу ей сегодня же вечером. Куда бы она ни поехала, я отправлюсь за ней. Что мне Лондон, что мне карьера! Я с нее теперь глаз не спущу до конца своих дней.

Эндрю притормозил у светофора и попытался убедить Ричарда не гнать лошадей.

— Ричард, нет никакой гарантии, что это она.

— Ради всего святого, много ли ирландок путешествуют по Судану без сопровождения?

— Немного, но за последнее время тебя не раз ждало разочарование, и тебе придется падать с большой высоты, если ты не опустишься на землю, друг. Охлади свой пыл, пока мы еще в пути.

Он говорил впустую. Ричард продолжал в том же роде, пока они не подъехали к отелю. Как только они поставили машину на парковку, Ричард рванулся было вперед, но Эндрю придержал его за локоть:

— Ричард, ей-богу, а что, если это не она?

— Не смеши меня.

— У вас остановилась девушка из Ирландии. Фрэнсис Диллон. Вы не могли бы ее вызвать?

— Ирландка?

Администратор проверил список постояльцев.

— Да. В номере «тридцать три».

Он снял трубку. Ричард сжал кулаки, торжествуя.

Эндрю улыбнулся:

— Может, мне удалиться?

— Нет-нет, ты должен с ней познакомиться!

Он наматывал круги в ожидании. Когда прозвенел лифт, они оба обернулись навстречу молодой женщине.

Жестокий поворот судьбы. Ричарду и без того было несладко.

Девушка прошла к стойке. Администратор кивнул в сторону Ричарда. Тот стоял в глубокой прострации.

— Ричард? — сказал Эндрю, сбитый с толку. — Фрэнсис?

Она поморщилась:

— Н-нет.

Журналистка из Белфаста. Ричард не мог понять, кто эта женщина. Объяснив, что они ошиблись, Эндрю заказал девушке выпить. Ричард сидел, ничего не говоря, смотрел на нее и не понимал, почему перед ним не Фрэнсис.

Где бы Фрэнсис в тот момент ни была и что бы она ни делала, они оба страдали от одного и того же: от неизвестности. Неизвестно где, когда, как, почему. Выдернутые с корнем из жизни другого, они остались жить в подвешенном состоянии, в неведении, в неопределенности, день за днем, неделя за неделей, пока недели не перерастут в месяцы, а месяцы в годы. Позднее ему пришлось свыкнуться с этим, но в тот день в Хартуме он был на пределе. Ему казалось, что он просто не вынесет еще одной ночи без нее. Зайдя в мужской туалет, он ударился о стену головой, удар был сильным, но легче не стало: как будто зудит где-то внутри и не почесать. Он вернулся и допил то, что оставалось в бокале. Все пошло кувырком. Зачем-то он сидел здесь с девушкой, которую не видел раньше и больше никогда не увидит, с девушкой, на месте которой должна быть Фрэнсис. Фрэнсис, наконец-то вернувшаяся к нему.

В тот момент он понял, и Эндрю тоже понял, что Фрэнсис никогда не вернется.

Назад: Часть первая

Дальше: Часть третья