Книга: Ночной поезд в Инсбрук
Назад: ROMA TERMINI
Дальше: Часть вторая

Часть первая

1
Фрэнсис отрешенно смотрела на пустыню. Голова была пуста, как бескрайняя песчаная гладь, от жары думалось туго. Делать нечего, кроме как оставаться в таком сонном, безвременном состоянии как можно дольше. Усталость не проходила. Кости ныли, а в горле першило. Ричард ушел куда-то, надувшись. Она подогнула под себя ноги и повернулась к окну. Пустыня растянулась до бесконечности. Перед глазами неизменно одно и то же непритязательное зрелище: кучи грязи и шубы пыли. «Такое впечатление, будто заглядываешь в вечность», — подумала она.
Вдруг она вспомнила, что поссорилась с Ричардом. Никогда раньше не видела его таким рассерженным. Надо бы помириться. Еще рано приносить извинения (чуть позже), зато после того, как они просидят в купе несколько часов, не обращая друг на друга внимания (при условии, что никто со стороны не вмешается, чтобы разрядить напряженную обстановку), все встанет на свои места. И когда в очередной раз они сядут обедать и разделят на двоих теплую тушенку из одной консервной банки, разговор завяжется сам собой. Обычно так и происходило. Обстоятельства волей-неволей снова сближали их. Фрэнсис не терпелось начать процесс примирения, но пока Ричард не вернулся, ей оставалось только одно — поразмыслить о происходящем. Его вспышка дала желаемый результат: ей пришлось задуматься о том, что между ними происходит. Она попыталась взглянуть на пустыню его глазами, поставить себя на его место и почувствовать, что он испытывает во время этого путешествия. Ничего во всем этом нет такого — говорила она себе, — даже в воронках песка, свертывающихся спиралью и бегущих за поездом. Думать иначе — значит быть неисправимым романтиком. И все же раньше Ричард потакал ее капризам и следовал за ней в мир ее фантазий.
Так было раньше. Сегодня пришла ее пора следовать за ним и жить его жизнью. После этого путешествия они отправятся в Лондон, где осядут, — пусть она не может расстаться с мыслью об оставшихся тысячах миль. Ей не давала покоя мысль, что если она не пройдет путь до конца, то непроторенные дороги напомнят о себе годы спустя, когда они с Ричардом поселятся в маленьком домике и будут скованы цепями домашнего уюта. Она боялась, что деградирует, если будет жить на насиженном месте слишком долго, что та нормальная жизнь, к которой так стремился Ричард, что-то в ней надломит. И точно так же ее стремление к разнообразию и новизне будет разрушать все его планы и надежды. Вот что ее постоянно мучило, а Ричард никак не мог этого понять.
Фрэнсис посмотрела на часы. Двадцать пять минут пятого. Спертый воздух навечно застыл. Хотелось пить. Язык стал шершавым от сухости. Может, Ричард принесет чай. Но шло время, а его все не было. А вдруг он застрял в грязном туалете, очищая организм от какой-нибудь скверной бактерии? Или слоняется по вагону, пытаясь успокоиться любыми доступными средствами. Или болтает с теми двумя австралийцами — из купе, что дальше по коридору. Фрэнсис вернулась к своим мечтам. После Каира она еще успеет бегло ознакомиться с Северной Африкой, и там-то уж точно не будет сиднем сидеть в уютном купе, — надо в полной мере воспользоваться тем, что ей осталось.
Но отсутствие Ричарда начинало действовать ей на нервы. Она встала и, высунувшись за дверь, огляделась по сторонам. Дальше по коридору нубиец — один-единственный суданец в вагоне первого класса — стоял, наклонившись, и смотрел в нижнее окно. Не моргая, он уставился на Фрэнсис. В его черных влажных глазах читался какой-то вызов — на самом деле это было просто любопытство. Вернувшись в купе, она задумалась: а как давно, собственно, Ричард ушел? Она проспала от силы час, и теперь ей не терпелось помириться с ним. Слишком много они ссорились в последнее время, скандалы возникали на ровном месте. Пришло время высказать все начистоту, постараться объяснить ему, что она не просто боится лишиться путешествий, не просто страшится однообразия повседневной жизни. Тут был и гнев, и чувство, что ее предали…
Раньше Фрэнсис не осмеливалась говорить об этом, но, когда она влюбилась в Ричарда, она представляла его себе совсем другим. Когда они впервые встретились в гамбургском кафе, у него в ногах лежал рюкзак, а в руках он держал карту. Тогда она подумала: этот парень такой же, как она, — один из тех нечесаных странников с рюкзаком за плечами, для которых весь мир — бесконечный праздник, и они на нем желанные гости. Фрэнсис на годы застряла на этом пире и еще долго не собиралась уходить. Ведь перед ней расстилалось множество нехоженых троп, а пресыщение все не наступало. Залог успеха — вовремя избежать опасностей, в первую очередь — поноса и любви. Любовь, как считала Фрэнсис сотоварищи, так же страшна для бродяги, как хроническая дизентерия или другая какая зараза, вроде гепатита. Втрескаешься в местного или соблазнишься уютным гнездышком — надолго застрянешь на одном месте. Фрэнсис принимала правила игры, — она знала, чем чреваты любовные истории. Но Ричард — это, казалось ей, безопасно: ведь он такой же, как она. Кочевник.
Он не пытался развеять ее иллюзии. Тогда он мерил километрами Европу, как и Фрэнсис. Закончилось все тем, что они влюбились друг в друга где-то между греческими островами Иос и Парос. Когда Фрэнсис поняла, что они разные, было уже поздно. Она запала на обыкновенного туриста.
Фрэн чувствовала себя преданной и обманутой. Не тогда, в двадцать один год, когда она была влюблена по уши и ей все было нипочем, а сейчас, когда приходилось расплачиваться за совершенную ошибку. Ошибку совершила она, но винила в ней Ричарда. Ее возмущало не то, что теперь он ставил ее перед выбором, подводил черту в их отношениях, а то, что он обманом, выдав себя не за того, кем он был, вошел в ее жизнь, а теперь почему-то считал, что она примет его условия без сопротивления и без жалоб.

 

Трюк с исчезновением сработал. Поверженная была готова унижаться и просить прощения. Но для начала надо его найти. Фрэнсис прошла по вагону, заглядывая в каждое купе. Двое других иностранцев тоже ушли. Значит, не так уж все плохо. Возможно, они отправились в ресторан вместе с Ричардом. Прошерстив три вагона, она вошла в вагон-ресторан в ожидании увидеть за одним из пластиковых столов «Формика» Ричарда со стаканом чая. Он поднимет на нее глаза, в которых еще будет гнев, но гораздо больше боли, а она примирительным, нежным тоном попытается объясниться. «Глупенький, я люблю тебя. Я хочу быть с тобой, но мне так нелегко отказаться от всего, к чему я привыкла».
В вагоне-ресторане Ричарда не было, но там сидели австралийцы. На фоне элегантных суданцев, одетых в галабии, они походили в своих футболках и в шортах на кучу мусора перед древним храмом. Фрэнсис, увидев их, облегченно вздохнула. Наверняка они знают, где Ричард.
— Привет, — сказала она, чуть не падая к ним в объятия при резком толчке поезда. — Вы случаем не встретили моего друга? Высокий, чернявый…
— Высокий, чернявый? — усмехнулся один из них. — Нелегкий вопрос. Под такое описание подходят практически все в этом поезде.
— Ага, — сказал другой австралиец, — вот если бы он был приземистым и белесым, то чуток выделялся бы на общем фоне.
И друзья рассмеялись над своей же шуткой.
— Он белый, но не приземистый. Думаю, вы видели его в вагоне первого класса.
— Точно, мы перекинулись парой слов вчера вечером. Ричард, верно?
— Да! Вы его нигде не видели?
— Боюсь, что нет.
— Черт бы его побрал. Куда запропастился? Никак не могу найти.
— Все же далеко ему уйти вряд ли удастся, правда?
Фрэнсис вытерла лицо шарфом.
— Ну конечно. Если встретите, будьте добры, скажите, что я его искала.
— Обязательно.
Вернувшись в купе, Фрэнсис решила успокоиться и трезво все обдумать.
Волноваться незачем, — люди не исчезают из поезда на полном ходу.
В вагоне ни звука, в купе первого класса — ни души, кроме австралийцев, нубийца и ее. Высунув голову в незастекленное окно, она крепко зажмурила глаза, чтобы в них не попали поднятые ветром песчинки. Ричард играет с огнем. Он выразил недовольство — допустим, в чем-то он прав. Но прятаться в скором поезде «Долина Нила» не только не смешно, но и нечестно по отношению к ней. Где бы он ни скрывался и как бы сильно они ни поссорились, с его стороны жестоко так надолго исчезать. Фрэнсис втянула голову в плечи. «Черт, впереди еще один долбаный скандал».
Нубиец, стоявший тогда в проходе, заглянул в купе, проходя мимо. В своих белых одеждах и тюрбане он был чистой воды привидение.
Фрэнсис просидела не двигаясь битых полчаса, медленно закипая от злости. В последнее время с ней не так уж приятно было путешествовать. Ну и что с того. Такого наказания она явно не заслуживала. А если и так, ведь Ричард всегда был таким миротворцем, утешителем, он не из тех, кто любит затягивать ссоры. Но на этот раз, судя по всему, дело обстояло иначе. Никогда раньше он так не взрывался. Как это не похоже на него! Наверное, примирения придется ждать несколько дольше обычного. Фрэнсис проклинала себя за то, что была слишком эгоистичной, зацикленной на своих переживаниях; она намеренно занижала его достоинства, презрительно отзывалась о его жизненных планах и никогда не придавала значения его успехам. За то, что Ричард серьезно относился к своей работе, называла его старомодным. За то, что ему хотелось обзавестись семьей и домом, обвиняла в отсутствии воображения. Вероятно, Фрэнсис была слишком строга к Ричарду, но какое это было безрассудство — влюбиться в него! Он и был тем гепатитом, которого надо было опасаться, той изнурительной дизентерией, из-за которой приходится возвращаться домой. Почему она разглядела это только тогда, когда уж ничего было не изменить?
Фрэнсис больше не могла спокойно сидеть на одном месте. Она снова отправилась на поиски. Вагоны второго класса не так плотно забиты, как до Атбары, но теснота жуткая. Фрэнсис прочесывала вагон за вагоном, случалась в двери туалетов и спешила дальше. Каждый раз, когда она спотыкалась или наступала кому-нибудь на ногу, раздражение усиливалось. Когда она, истекая потом, добралась до вагонов третьего класса, сознание ее начало мутиться. Ну где же он? Перед тем как перейти в другой вагон, Фрэн постояла на ветру на площадке, но легче ей стало лишь на мгновение, и то чуть-чуть. Какая-то смутная тревога поднималась от пяток вверх, отзываясь дрожью в коленках — как будто от голода. Она попыталась перевести дыхание и успокоиться. Главное — не потерять сознание. Это уже переходило всякие границы. Ричард знал, что она будет волноваться. Так какого лешего она должна тут гоняться за ним по поезду, пытаясь отыскать его в многотысячной толпе?
Руки у нее тряслись, когда она тщательно обыскивала вагоны. Пассажиры третьего класса сидели, тесно прижавшись друг к другу на жестких сиденьях, как будто слившись в единое существо, и от постоянного раскачивания в такт движения поезда погрузившись в беспокойную дремоту. Некоторые из них провожали ее взглядом, но марлевая блуза с длинными рукавами и мешковатые брюки достаточно прикрывали ее тело от любопытных глаз. Вслух ругая Ричарда, она продолжала свой путь. Наверняка он уже вернулся в купе и сидит себе, закинув ноги наверх, а она-то прошла уже более десяти вагонов, с трудом прокладывая себе дорогу. Ее взгляд прыгал от одного лица к другому, от мельтешения этих лиц голова шла кругом, и в конце каждого вагона ей приходилась вылезать на солнцепек и договариваться о том, чтобы ее пропустили дальше. Раньше Фрэнсис никогда не тошнило в поезде, но теперь ей стало плохо. Она мечтала о том, чтобы это поскорее кончилось. Когда она дошла до конца пассажирских вагонов, у нее слов не было от растерянности. Где же он? В грузовом отсеке? В локомотиве? Нет, это смешно! Только в этом поезде и можно было найти пищу, воду и тень на сотни миль кругом — в этом передвижном оазисе, приютившем пассажиров посреди местности настолько негостеприимной, что даже преступник, совершивший убийство, дважды подумал бы, прежде чем сойти с поезда.
Вид пустыни, раскинувшейся вокруг, наполнил ее ужасом. А вдруг он упал вниз и попал под колеса? А что, если он лежит сейчас на пятидесятиградусной жаре со сломанной шеей? Исключено. Кто-нибудь увидел бы, как он падает. Уж слишком много народу толпится в коридорах, стоит в дверях. Кто-нибудь уж точно заметил бы и дернул за стоп-кран.
И все же что-то похожее на страх заставило Фрэнсис поторопиться обратно опять через все эти вагоны. В гневе он мог уйти в другое купе и лежать сейчас где-нибудь на верхней полке в вагоне первого класса; ведь их-то собственный вагон она подробно не осматривала. Обратно она шла чуть ли не пятнадцать минут, и когда добралась, то осмотрела каждое купе. Заглянула на верхние полки, под нижние полки, выглядывала из окон, снова зашла в туалеты. Нигде его не было.
Не зная, что делать, она рухнула на скамью. Именно тогда, переведя дыхание, Фрэнсис заметила, что рюкзак Ричарда исчез.
Звук собственного тяжелого дыхания отозвался эхом в ушах.
Она вскочила, заглянула под сиденья, забралась на верхние полки, судорожно разыскивая пропавшую вещь. Последний раз она его видела на сиденье рядом с дверью, а Ричард сидел напротив, положив одну ногу на рюкзак. Как раз перед тем, как они начали ссориться. Он точно не взял его с собой, когда выскочил из купе, но, поскольку деньги у него были в рюкзаке, возможно, он вернулся за ним, чтобы пойти в вагон-ресторан. С другой стороны, ведь там была еще одежда и другие вещи — разумнее было бы оставить его здесь, чтобы не таскать с собой.
Она села. Тошнота подбиралась к горлу. Такое ощущение, будто пытаешься найти дорогу в темноте, как в комнате страха в парке аттракционов. Дверь была рядом, но она не видела ее, и каждый раз, когда она пыталась встать, земля уходила из-под ног и ноги подкашивались.
За окном сине-коричневый день сменялся тускло-серым вечером. Пустыня растянулась тонкой линией вдоль горизонта. В этом не было ничего красивого, и даже приближение ночи не давало возможности передохнуть от проклятого пекла, от которой голова у Фрэнсис безжалостно раскалывалась на части. Суданец, стоявший на страже у ее дверей, куда-то скрылся, и вскоре стало слышно, как он, вместе с человеком, разносящим в вагонах чай, произносит вечернюю молитву в конце коридора, на циновке, разложенной рядом с туалетом. Ритмичные заклинания вливались в размеренный ритм колес, скрипящих на весь вагон.
Темнело, и Фрэнсис пришлось снова отправиться на поиски, снова продираться вдоль вагонов, сталкиваясь с людьми, раскачиваться от сиденья к сиденью, стукаясь коленками о двери. Кругом лица: поднимают глаза, смотрят в окно, поворачиваются к ней, но нужного лица нигде нет. Каждый последующий вагон казался еще более душным, чем предыдущий. От запаха пищи и пота желчь подкатывала к горлу. Выходя из очередного вагона, она вдохнула полные легкие воздуха вперемешку с песком.
К тому времени, когда она вернулась обратно, паника охватила ее настолько, что она не узнавала ничего кругом. Все перевернулось с ног на голову. От духоты и тусклого света она была сама не своя — как будто ее измотанное тело существовало само по себе, а разум, пытающийся найти хоть какое-то объяснение случившемуся и все время заходящий в тупик, — сам по себе. Она смотрела на пустыню и не видела ее. Разгоряченная от беготни, вся в каплях холодного пота, она стала глубоко дышать, чтобы успокоиться, как учила ее тетя. Это помогло Фрэнсис собраться с мыслями, и она догадалась достать карту. Последняя остановка была в Абу-Хамеде. Фрэнсис помнила, как они подъехали к городу, но отбытия уже не заметила. Вскоре после того, как Ричард в ярости выскочил из купе, она растянулась на полке, чтобы, когда он вернется (стыдясь своей вспышки), притвориться спящей и не вступать с ним в разговор. Однако от всех этих треволнений она очень устала, и вскоре после того, как она, приоткрыв один глаз, заметила, что Ричард вернулся, ее и в самом деле сморила дремота. Она смутно помнила, как поезд остановился в Абу-Хамеде, и слышала шум с улицы. Местные жители ходили по проходу, торгуя вразнос едой и всякой мелочовкой. Скорее всего, именно тогда она и провалилась в глубокий сон, потому что с того момента она ничего не могла вспомнить. Фрэнсис спала больше часа, и поскольку теперь было немногим более шести, значит, из Абу-Хамеда они отбыли около четырех. Может быть, именно там Ричард сошел с поезда? Но почему? Из-за очередной ссоры? Какой в этом смысл? Она попыталась отогнать эту мысль, отделаться от нее, но вопросы возникали снова и снова. Куда он делся? Что она сделала такого, что подтолкнуло его к этому?
Наверняка это шалит ее больное воображение. Пустыня давила на нее, вызывая галлюцинации. Ричард в поезде, где-то неподалеку. Иначе и быть не могло. Не могли же его похитить или прогнать, как выгоняют тех, кто подцепил желтую лихорадку. Она бы услышала шум драки. А может, он выпал из вагона? Эта мысль не давала ей покоя. Что, если он лежит там, на песке, умирая от жажды?
Спустилась ночь. Все кругом сжалось: стало меньше простора и воздуха, смотреть стало не на что. Мужчина в коридоре слонялся около двери, время от времени бросая с высоты своего роста взгляд на женщину с бешено трясущейся головой. Ее охватила мания преследования. Его лицо, казалось ей, таит угрозу. Что ему известно? Может, это он и спрятал Ричарда? Он видел, как она металась по поезду, — может быть, он был здесь, когда Ричард ушел?
Фрэнсис открыла еще одну бутылку и стала пить, не обращая внимания, как вода стекает по шее и затекает под блузку. Рюкзак Ричарда пропал. Что бы это значило? Они путешествовали налегке. Она носила свои документы в нательном поясе для денег, который редко снимала, и еще у них был один небольшой рюкзак на двоих, а в нем — недельный запас одежды, которую они брали с собой в Хартум. Но по большей части их пожитки хранились в отеле в Асване. Поезд часто делал незапланированные остановки из-за завалов песка на рельсах, а иногда даже по требованию сходящих пассажиров, но зачем Ричарду сходить с поезда? Они направлялись в Асван и Каир и были на пути к дому. Наконец-то он своего добился. Не мог ведь он так разозлиться, настолько, что решил сойти с поезда? Нет, конечно. Поэтому надо ждать его скорого возвращения. Сейчас он где-нибудь в другом вагоне среди этого безумного смешения тесно прижавшихся друг к другу тел. И до того, как все выйдет уж совсем за рамки возможного, он придет и объяснит, куда и зачем так надолго пропал.
Но он не пришел.
2
Фрэнсис сидела в ступоре. Ричарда не было в поезде. Другого объяснения она не находила. А раз его нет в поезде, значит, он сошел. Рюкзака не было. Все сводилось к одному. Он взял сумку и сошел с поезда. По доброй воле, сознательно. И она сама подтолкнула его к этому. Ричард и не думал ее наказывать, а просто взял и ушел. Раньше он просто грозился, а теперь исполнил обещанное.
Нубийский джентльмен вновь промелькнул в дверном проеме. Фрэнсис вдруг набралась смелости и окликнула его. Она расстегнула пояс, вынула кошелек, достала фотокарточку Ричарда, которую носила с собой вот уже три года, и протянула ему. Он недоуменно посмотрел на нее. В Судане многие говорили по-английски, но ей всегда везло на тех немногих, кто не владел иностранным языком.
— Простите, вы видели этого человека? Он был здесь, со мной в этом купе. — И она показала на полку. — И, ну-у, похоже, что он… исчез куда-то. Вы не видели его?
Он взял фотографию и внимательно вгляделся, насколько позволяло слабое освещение. Он кивнул. Явно было видно, что он узнал в Ричарде человека, с которым она ехала в поезде.
— Я не знаю, где он, — сказала она.
— Вы ходила искать? — спросил он и, подняв подбородок, повел им сначала влево, затем вправо.
Он прекрасно знал, что она искала, — она металась по составу, как ветер.
— Да. Я обыскала весь поезд, прошла из конца в конец. Его нигде нет!
Он посмотрел на нее с сочувствием, в его глазах уже не таилась угроза, но в ответ на ее вопрос он только покачал головой. Потом обернулся и подозвал разносчика чая, который шел по проходу с чайником и бокалами. Они показали ему фото, но тот тоже покачал головой:
— Мутта ассиф.
Нубиец развел руками и сказал Фрэнсис:
— Вы ждать.
Он прошел в конец коридора и вернулся через несколько минут с молодым проводником, который выглядел свежо и безупречно, будто только что натянул свою коричневую форму, несмотря на то что заступил на дежурство двадцать шесть часов назад. Он держал фотографию Ричарда в руках.
— Мадам, у вас проблема?
Запинаясь, Фрэнсис быстро выложила историю исчезновения Ричарда.
— Хорошо, хорошо, — сказал проводник, подняв руку, останавливая поток речи.
Он задал ей несколько вопросов, потом прошел в другой вагон. Фрэнсис следовала за ним по пятам. Там он поговорил с мужчинами, стоящими у входной двери. Вокруг сразу столпился народ: все рады были хоть какому-то происшествию, разнообразящему дорожную скуку; все галдели, передавая снимок из рук в руки и оживленно обсуждая случившееся. Каждый высказывал свое мнение, но Фрэнсис ничего не понимала. Она посмотрела на людей, окруживших проводника. Несколько пар глаз уставились на нее. Глядя на фотографию, люди кивали. Некоторые явно узнали Ричарда. С тех пор как они отбыли из Хартума, он несколько раз проходил мимо них.
Затем один из них пробрался вперед сквозь толпу и заговорил с Фрэнсис на арабском языке.
— Я ничего не понимаю. Вы говорите по-английски?
Он покачал головой. Потом показал на дверь, согнул руку в локте и выбросил руку вперед: «прочь из поезда». И он повторил все снова.
Фрэнсис ухватилась за дверной косяк, чтобы не упасть.
— Мой друг сошел с поезда? — Руки и ноги у нее дрожали. — Он об этом говорит?
Проводник переговорил с пассажиром. Фрэнсис попыталась сглотнуть, но, так как во рту у нее пересохло, от этого рефлекса появилась боль в горле.
— Да, — сказал проводник, — ваш друг сошел.
Глаза у нее наполнились слезами.
— Боже мой. Где? Где он сошел?
Они посовещались и вместе произнесли:
— Абу-Хамед.
— Абу-Хамед?
— Да, да.
— Но почему? Почему?
Мужчина пожал плечами и покачал головой. Толпа глазела на молодую иностранку, брошенную посреди пустыни. Они так же ничего не понимали, как и она.
— Господи.
Он сошел с поезда. Так оно и есть — он бросил ее. Не где-нибудь, а здесь.

 

Большая рука с ломкими ногтями держала бокал у нее перед носом. Это вывело ее из оцепенения. Нубиец улыбнулся, дал ей чаю и куда-то исчез. Стакан сладкого чая успокоил ее. За окном не мелькали огни, обычно прорезающие темноту. Перед ней было только собственное отражение на грязном стекле. Поезд укачивал ее, пытаясь убаюкать и отогнать все проблемы на задний план. Колеса лязгали, а деревянный вагон поскрипывал. Она обожала слушать эти звуки. Ричард не выпал из поезда, его не убили, не похитили. Он взял свой рюкзак и отчалил — без лишнего шума, без сцен, по доброй воле.
Какое-то шевеление в дверях заставило ее вскочить. Она все еще надеялась увидеть там Ричарда. Но это был один из австралийцев.
— Привет. Вот, решил ноги размять.
Длинные, голые и покрытые выгоревшими на солнце волосами ноги не нуждались в дополнительной тренировке.
— Добрый день.
— Нашла своего дружка?
— Нет.
— Фу ты! Куда же он подевался?
— Он сошел.
У австралийца отвисла челюсть.
— Сошел? Господи. Где?
— Скорее всего, в Абу-Хамеде.
— Ну и засранец! Наверно, пошел за куревом и отстал от поезда, так? — сказал он с сильным австралийским акцентом.
— Он не курит.
— Ну, чего-то другого захотел, но… Всякое могло приключиться.
— Tы точно его не видел?
— Я видел его вчера и сегодня утром у толчка.
— Да нет же, сегодня днем!
Он покачал головой:
— Извини.
— Вот блин…
— Что ты собираешься делать?
— Я? Не знаю.
Австралиец нахмурил брови:
— Интересно, как он будет там развлекаться. В смысле, там сильно не разбежишься.
Фрэнсис пристально посмотрела на него. Да, ей необходимо было с кем-нибудь поговорить. И также необходим кто-нибудь, кто протянет ей руку помощи. Но этот безвкусно одетый, пережаренный на солнце парень, изрекающий какую-то самоочевидную пургу, — это был явно не тот, на кого она расчитывала.
Он попытался ее успокоить:
— Да ладно, с ним все будет хорошо, не переживай. Он сядет на следующий поезд.
Фрэнсис вздохнула. Ей не хотелось продолжать этот разговор, не хотелось, размякнув от нежных слов утешения, выложить всю правду, которая рвалась наружу.
— Когда он еще будет, этот следующий поезд. Хорошо, если через несколько дней, учитывая все задержки, а то и через неделю…
«Через неделю?»
— Фу ты! Надеюсь, он при деньгах.
— У него есть все необходимое.
Он посмотрел на нее, не понимая, к чему она клонит, потом сел, бормоча что-то на своем заморском говоре — что-то не то сочувственное, не то недоумевающее, она толком не поняла, — и спросил:
— А он как, э-эм, в смысле, вы познакомились раньше или встретились уже в дороге?
Она хотела бы соврать. Почему-то вдруг ей понравилась идея откреститься от Ричарда. Она могла сказать австралийцу, что они с Ричардом были просто попутчиками, и каждый мог отправиться куда глаза глядят, не спрашиваясь другого. Тогда бы австралиец пожал плечами и пошел в свое купе, произнеся под нос свое «Фу ты!». Но если он не уйдет — придется пудрить ему мозги всю дорогу до Вади-Хальфы, а может, и дальше.
— Мы знали друг друга раньше.
— Ну ладно, пока у него есть наличные, с ним все будет в порядке.
— Да, я тоже так думаю.
— Значит, тебе придется торчать в Вади-Хальфе и ждать, пока он проявится.
Пока он болтал, Фрэнсис унеслась мыслями далеко. Следующая остановка в Вади-Хальфе. Конец пути. Конец света. Что ей делать, когда она прибудет туда?
— Говорят, что это был красивый город до того, как построили плотину и все скрылось под озером Насер.
— Да, я знаю.
— Так что даже не знаю, что и сказать, — смотреть там вроде как и не на что.
— Я знаю. Я уже не раз бывала в этом городе.
— Фу-у, там слишком спокойно. Я зависал в городах с населением в два раза меньше, но там было в два раза прикольнее. Когда мы приехали из Египта, я чувствовал себя как на Марсе. Понимаешь, о чем я?
«А нубийцы, наверное, думали, что это ты оттуда прилетел».
— Фу ты, я был рад унести ноги. Что-то зловещее витает в воздухе. Как будто в чистилище попал, или что-то в этом роде. Не сказал бы, что мечтаю остаться там надолго.
— Не такой уж плохой город, — сказала Фрэнсис. Но она знала, что именно такой. Новый Вади-Хальфа — это кучка скучных домишек в чистом поле, зал ожидания на границе. Его построили лишь потому, что отсюда уходил паром в Египет. Ее передернуло. Ждать Ричарда в Вади-Хальфе все равно что провести время в заключении. С собой у нее было только две книги: «Волхв» и «Медленно уплывая в Китай». Обе она уже читала. Даже в компании Джона Фаулза и Гэйвина Янга ей не улыбалось торчать в Вади-Хальфе. Одиночество, скука, жара, мухи и тараканы, а ко всему прочему еще и беспокойство о том, что и на следующем поезде не будет Ричарда, — нет, этого ей не выдержать. Когда паром отчалит, кроме нее в городе не будет ни одного иностранца. И что ей делать день за днем, запертой в четырех стенах из-за пекла на улице, не зная, куда деваться от тревоги?
Австралиец будто прочитал ее мысли.
— Как думаешь, сможешь пожить немного в городском отеле?
— Конечно, это не гранд-отель, но спрятаться от солнца в нем можно. И нубийцы очень приятные люди.
— Ага, люди здесь хорошие, но тебе от этого ни холодно ни жарко, если не знаешь языка. А если у тебя аппендицит или еще что похуже?
— Ну, боже мой, это ж не Тимбукту!
— Да уж. Тимбукту — городок людный, говорят.
— Так что если у меня будет аппендицит, я умру смертью одинокого странника. Ну и что с того?
Своим тоном она разрушила дьявольское очарование страшной перспективы. Они замолчали.
Фрэнсис посмотрела на свое отражение в окне. Купе за ее спиной выглядело как незнакомое место. Она задумалась над тем, что же стало с тем милым поездом, с тем расшатанным экспрессом, рассекающим унылую пустыню, — как шутил Ричард, единственный холст, на котором Бог ничего не изобразил. Что стало с купе, чьи стены еще прошлой ночью были свидетелями их великолепных ласк? От таких мыслей было еще мучительнее, но ей поневоле вспомнилось, как в три часа утра поезд остановился не по расписанию, непонятно почему. Когда толпа пассажиров высыпала на улицу поспать лежа на прохладном песке, Фрэнсис уселась на ступеньки и смотрела, как Ричард исчезает из виду, уходя в темноту, будто в соседнюю комнату. Позднее он рассказывал ей, что отошел на некоторое расстояние от поезда и лег. Над ним простиралась галактика, в которой было столько звезд, что ему показалось, будто он поднялся над землей. Он сказал, что летал высоко в воздухе. А когда свисток разрезал тишину ночи и стали слышны голоса людей, поторапливающих друг друга, он вернулся — еще витая в облаках, весь в эйфории, в восторге от своего неземного приключения, а едва поезд тронулся, затащил Фрэнсис в купе. Целуя ее так, будто хотел, чтобы их кровеносные жилы сплелись воедино, он стянул с нее через голову блузку и одновременно закрыл за собой дверь ногой. Потом поднял ее на верхнюю полку и сам залез туда. Наверху было тесно. Сначала им стало смешно (ну и дикость — кувыркаться в поезде посреди Нубийской пустыни при тридцатиградусной жаре), но когда они начали заниматься любовью, то оказались вне времени и пространства, там, куда Фрэнсис всегда мечтала попасть. Когда они вместе кончили, то в порыве страсти чуть не свалились с полки.
Именно о таком незабываемом опыте, как секс в скором поезде «Долина Нила», она и мечтала, этим она жила. Когда она проснулась на следующее утро и вспомнила о том, что решила распроститься с таким образом жизни, она снова впала в меланхолию, а изнутри ее подтачивало чувство обиды. Пока Ричард убивал время, Фрэнсис пыталась растянуть минуты до бесконечности. Она отчужденно смотрела в окно и дулась, пока ее брюзгливое настроение не довело его до бешенства.
— Может, еще чаю принести?
Образ Ричарда растаял в воздухе. Австралиец взял ее бокал.
— Почему все хотят напоить меня чаем? — резко бросила она.
— Извини, что?
— Да нет, я просто… Прости, я только хотела…
— Не беспокойся.
— От чая не откажусь, спасибо.
Он ослепительно ей улыбнулся и вышел. Фрэнсис была рада избавиться от него. Ей не надо было ни чая, ни жалости, ничего. Она лишь хотела, чтобы Ричард появился в дверях. Ей так этого хотелось, что она физически ощущала, как ее тело раскалывается на крошечные острые осколки.
Мимо прошествовал нубийский джентльмен.
— Шукран! — поблагодарила его Фрэнсис.
Он улыбнулся. Фрэнсис не хотела, чтобы тот подумал, будто она променяла его ненавязчивую поддержу на болтовню с наглым соплеменником. Он пошел дальше. Она закрыла глаза руками. Все было так, будто она заснула в одной жизни, а проснулась в другой, и, несмотря на весь свой жизненный опыт, несмотря на то, что она многое повидала за время путешествий по миру, она не знала, что ей предпринять. Она была не в том настроении, чтобы вести светскую беседу, и с ужасом ждала возвращения австралийца, и все же понимала, что должна радоваться его вниманию. Она давно уяснила себе, что тех, кто путешествует в одиночку, очень выручают мимолетные дружеские отношения с людьми, которых они никогда в жизни больше не увидят. А ей сейчас, судя по всему, как раз и предстоит путешествовать в одиночку. Австралиец с чаем не заставил себя долго ждать. Она попыталась ему улыбнуться.
— Куда думаешь дальше направиться?
Он грохнулся на скамью прямо перед ней и положил одну ногу на сиденье, на котором сидела она. Тонкие темные волосы упали на его небритое лицо. Он явно думал, что не должен оставлять ее одну.
— Не знаю, — сказала Фрэнсис.
Она хотела показать, что держит себя в руках, но подозревала, что на самом деле выглядит как раненый зверь. Последние события выбили ее из колеи.
— Мы возвращались в Каир, а теперь….
— Не могу поверить, что он застрял в таком местечке. Там ведь все достаточно уныло, а?
Фрэнсис посмотрела на него. Как он ни старался, ему не удавалось скрыть удивление по поводу того, что турист с Запада мог быть настолько беспечным, чтобы опоздать на единственное средство сообщения, на котором можно выбраться из этих диких краев. Каждый раз, открывая рот, он озвучивал ее самые худшие опасения.
— И поезда у них ходят не пойми как. У железнодорожного расписания — своя особая логика.
Стараясь не слушать его, Фрэнсис закрыла глаза и, помимо воли, представила, что она дома. Как это ни смешно, но она вспомнила Дублин. Дом, которого она сторонилась вот уже пять лет, вдруг показался спасением. Она представила, как стоит на улице Сипоинт и смотрит на полуостров Хоут. Там было свежо и ветрено, как обычно бывает в это время года в апреле.
— А, вот ты где!
Фрэнсис подпрыгнула на месте, но когда открыла глаза, то увидела еще одну пару загорелых ног, только покрытую выгоревшими на солнце волосами. Еще один австралиец.
— Tы заснул, — сказал его друг, — вот я и пошел прогуляться.
И он повернулся к Фрэнсис:
— Это Род.
— Привет, — кивнула она.
— А меня зовут Джоел.
— Фрэнсис Диллон.
Род сел. В отличие от своего друга, он был опрятно одет, но светлые волосы и серьезные голубые глаза делали его похожим на серфингиста, который почему-то забрел слишком далеко от моря.
— Ее парень сошел на станции и отстал от поезда, — сказал Джоел.
— Что он сделал?
— Отстал от поезда, похоже на то.
— Не может быть! — удивленно поднял брови Род.
Фрэнсис отвела глаза в сторону.
— Где? Все станции здесь как большие ульи.
— В Абу-Хамеде, — сказал Джоел.
— Точно сошел? — обратился Род к Фрэнсис.
— Мне так сказали. Я спала.
— Абу-Хамед это не там, где железная дорога идет вдоль реки? — спросил Джоел у Рода. — Мы еще там гуляли.
— Ага.
Фрэнсис села.
— Вы гуляли? Вы тоже выходили из поезда? Тогда вы должны были встретиться с ним.
— Ай, там было полным-полно народу, — сказал Джоел.
— Но он выделялся из толпы! Значит, вы заметили бы его на платформе.
— В этом поезде хватит людей, чтобы заселить какой-нибудь островок, — сказал Род. — А если добавить сюда всех женщин, мужчин и детей в радиусе пятидесяти миль, которые пытаются быстро загнать свой товар, — народу будет вообще чертова уйма.
— Ну, тогда ясно, почему он отстал от поезда! Далеко забрел, затерялся в толпе…
Род переглянулся с другом.
— Допустим.
— Что? — сказала Фрэнсис. — Что допустим?
— Ну, просто… надо сильно постараться, чтобы пропустить этот поезд.
— Ага, — сказал Джоел, — у нас была уйма времени, чтобы сесть в поезд, ведь сначала раздается свист, и он трогается с места очень медленно, чтобы те, кто ездит на крыше, успели забраться.
— Знаю. Думаете, я не знаю этого? Но именно так все и было, потому что кто-то видел, как он выходил в Абу-Хамеде!
— Видели, как он сошел, это возможно, — сказал Джоел, — но они могли не заметить, как он сел в поезд.
— Ну и где же он, по-твоему? — спросил Род у друга.
— Сидит себе на крыше вагона и покуривает косячок.
— Точно, крыша!
Фрэнсис как-то не додумалась до этого. Сотни пассажиров ехали — и им разрешалось ехать! — на крышах вагонов. Она встала и нетерпеливо принялась ходить взад-вперед. Ричард пришел в восторг, увидев людей на крыше, но она не позволила ему залезть туда, чтоб не свалился. Если ему захотелось уйти от нее, куда еще он мог пойти, как не на крышу?
— Я должна была подняться туда сегодня. Почему вы мне раньше не сказали и не послали меня наверх за ним? Почему до меня раньше не дошло? Теперь уже слишком темно, ни фига не видно!
— Не надо истерики! — сказал Джоел.
— А что, если он упадет? И никто не заметит. Поезд даже не остановится.
— Ничего с ним не случится, — сказал Джоел.
— Ага, — заверил Род. — В смысле, если он там, то и сам не захочет там надолго оставаться и скоро спустится.
Фрэнсис заломила руки. Неужто Ричарду и в самом деле могло прийти такое в голову: забраться на крышу с рюкзаком и просидеть там несколько часов? Неужели он мог так издеваться над ней? Неужели он такой подлец? Нет. Ей казалось, что ее прокручивают в сушилке стиральной машины. Все кружилось в плотном горячем воздухе, все тело сжималось от удушья и отчаяния..
— Почему бы нам не поужинать здесь всем вместе? — предложил Джоел.
— Простите, что?
— Мы могли бы принести еду сюда, если ты не против, и побыть с тобой, пока он не вернется.
Фрэнсис согласилась. Ночь обещала быть длинной, если Ричард не объявится, а при тусклом, мерцающем свете только и остается, что вести задушевные беседы. Спать она все равно не ляжет.
Австралийцы устроились за маленьким столиком у окна. Пресный хлеб, яйца, сваренные вкрутую, и фрукты, купленные накануне в Хартуме. Фрэнсис спросила, как им удалось сварить яйца.
— Мы попросили сварить их в вагоне-ресторане. Угощайся.
— Спасибо, не хочу.
Живот сводило от голода, но она откусила кусочек сухого печенья и попила нагревшейся на жаре воды.
— Надеюсь, сегодня нам удастся выспаться, — сказал Джоел. — Мы вчера глаз не сомкнули от жары.
— Вы еще не были в вагоне второго класса, — сказала Фрэнсис. — Здесь-то, может быть, и жарко, но там и жарко, и шумно, и люди сидят на головах друг у друга. Везде снуют дети. И к тому же сиденья твердые.
Род разбил яйцо об окно и повернулся к Фрэнсис:
— Значит, вы на пути в Каир?
Она кивнула:
— Ага, мы возвращались назад почти тем же путем. Мы осмотрели чуть ли не все достопримечательности по дороге туда, кроме Абу-Симбела.
— А мы наоборот. Сначала поехали в Судан, чтобы успеть до настоящей жары, а потом сделаем остановку в Асуане и Луксоре по дороге домой.
Фрэнсис не могла сосредоточиться на разговоре. Ей хотелось просто посидеть, ничего не говоря, раствориться в воздухе. Вместо этого ей приходилось, превозмогая себя, болтать с попутчиками — понимая в глубине души, что случившееся случилось и никуда от него не уйти. Хотя пока она еще не готова была признаться себе в этом, рано или поздно ей придется привыкнуть к мысли, что Ричард бросил ее. Она утешала себя надеждой, что он прячется на крыше, лежит там и смотрит на звезды, как в невесомости, — но это была тактика, чтобы как-то выжить: на самом деле у нее были все основания считать, что он сбежал, и теперь его не дозваться, не попросить у него помощи. Он не дал ей выговориться, заткнул ей рот, и невысказанные слова душили ее.
Она все еще не знала, что делать, но на какое-то время поезд выручил ее. Он двигался вперед, поскрипывая и спотыкаясь, и она двигалась вместе с ним. Пока они не остановились в Вади-Хальфе на следующее утро, ей оставалось только ехать вперед, и в этом она находила утешение. Пока что все равно никаких решений принимать нельзя — и это ее вполне устраивало. Потому что она не могла ничего предпринять, пока в точности не известно, что именно натворил Ричард.
— Откуда ты? — спросил Джоел.
— Из Ирландии. Дублин.
— Мы так и не добрались до Ирландии, когда колесили по Европе, — сказал он. — Я слышал, что это чудесное место, но, видно, не судьба.
— Да, там очень… свежо.
— Как нам не хватает здесь свежести, — вздохнул Род.
Ну вот, опять. Ирландия. Как будто какой-то невидимый попутчик ударил Фрэнсис меж ребер. Безусловно, свежо. Прохладно. И еще светло.
— А вы откуда будете?
— Из Австралии, — сказал Джоел с гордостью.
— Вообще-то, я и сама догадалась. Из какой части Австралии?
— Я из Уага-Уаги, а Род из Квинбейна. Мы двоюродные братья. Он только что закончил универ, и я тоже отучился, вот мы и решили прошвырнуться за океан, прежде чем найдем работу.
— Но вам не кажется, что вы немного сбились с пути? Обычно австралийские паломники Судан посещением не балуют.
— Да, мы выбрали не совсем обычный маршрут, — сказал Род, — но я давно мечтал увидеть Нил. Еще ребенком я любил читать про экспедиции к истокам Нила, а когда прочитал, что в Хартуме можно увидеть слияние Голубого и Белого Нила, я не мог немного не свернуть с пути.
— По-моему, у него башню снесло, — сказал Джоел.
— И ты не разочарован тем, что увидел? — спросила Фрэнсис.
— Да нет, было грязновато, серовато, но я не забуду ни с чем не сравнимое ощущение, когда стоишь как раз между Голубым и Белым Нилом.
Фрэнсис улыбнулась. Такой же неисправимый романтик, как и она сама.
— А ты, — спросил Род, — как ты здесь оказалась?
— Мне захотелось прокатиться на «Летающем верблюде».
— На чем?
— На этом поезде. Иногда его называют «Летающим верблюдом».
— Тебе нравится сидеть в ведре с пылью? — спросил Джоел. — Мне вообще-то нравятся поезда. Когда-нибудь я проеду на экспрессе «Индиан-Пасифик».
— Это еще что такое?
— Он идет через всю Австралию — от Перта до Сиднея.
— Наверняка ты и по Транссибирской магистрали проехала, или я не прав? — спросил Род.
— Верно. Безвылазно восемь дней.
— Восемь дней?! Ну, ты даешь, — сказал Джоел. — Ты сумасшедшая или как?
— Или как.
— А откуда такая страсть к поездам?
— Сиденья расположены друг напротив друга.
— И?
— Сидишь друг напротив друга. На всех других видах транспорта сиденья расположены одно за другим, а почти на всех поездах сидишь лицом к людям, смотришь на них, они смотрят на тебя. Tы можешь увидеть, что у них написано на лице, что они едят, что читают, и поскольку им никуда не деться друг от друга, люди начинают разговаривать. Даже если они говорят на разных языках, общение как-то налаживается, а так как времени предостаточно, то получается обсудить многое, а не просто обменяться любезностями. В поезде всегда есть время.
— Иногда даже больше чем надо, по-моему, — проворчал Джоел.
— А вдобавок не забудьте, что вы постоянно при этом куда-то едете — нет ничего лучше!
— Тебя и вправду заклинило на поездах, — сказал Род.
Фрэнсис улыбнулась:
— Знаете, увлекающиеся люди живут дольше.
— Серьезно?
— Я где-то слышала.
— Это хорошо, — сказал Джоел, — я и сам натура увлекающаяся.
«Ну да, конечно, — подумала Фрэнсис, — увлекаешься девушками и серфингом».
Джоел достал плейер, вставил кассету и растянулся на полке с закрытыми глазами. Он корчил рожи под музыку, отбивая ритм пальцами в воздухе.
— Что он слушает? — спросила Фрэнсис. — «Секс пистолз»?
Род стоял в дверях, просматривая коридор.
— Наверное, Дебюсси.
— Дебюсси?
Род усмехнулся и присел.
Что-то особенное было в его улыбке, что-то неожиданно близкое, что заставило Фрэнсис почувствовать себя спокойнее.
— Что ты изучал в колледже?
— Океанографию.
— Далеко же ты уехал от моря, господин океанограф.
— Не сказал бы. Далеко от моря не уйти. Просто кругом будут морские ископаемые.
Он встал и снова подошел к двери, выглянул в коридор и повернулся к ней:
— Почему это я здесь постоянно высовываюсь из купе, как чертик на пружинке из коробочки? Это не у меня ведь парень пропал.
Фрэнсис отвернулась к окну.
— Надеюсь, ты простишь мне, что я это говорю, но по тебе не скажешь, что ты ждешь его возвращения. На самом деле ты не веришь, что он на крыше, или я не прав?
— Прав, но я молю Бога, чтобы он был там. В противном случае все было бы слишком…
— Но только псих может застрять в одном из этих городов посреди пустыни. Псих или дебил.
— Совершенно верно.
— Может, его действительно задержали.
— Что?
— Ну, там, арестовали или что-нибудь еще.
— Не смеши меня. Судан — страна прозападная. Ему ничего другого не остается. У Нимейри внешний долг размером с Нубию, стране нужны туристы. А нашего брата здесь кот наплакал, и последнее, что им может прийти в голову, так это доставать безобидного парня вроде Ричарда.
— Tы уверена? У их спецслужб дурная репутация.
— Но с какой стати им его арестовывать? Зачем им скандал международного масштаба?
— У него есть травка?
— Нет. Послушай, он просто отстал от поезда, понятно?
— Может, и так, — сказал Род, — но я бы ни за что на свете не отстал бы от этого поезда, даже под угрозой смерти, и знаешь почему? Потому что здесь посреди пустыни можно загнуться, именно поэтому я не был бы таким тупым тормозом и не отстал бы от поезда.
— Спасибо. Ты меня успокоил.
— С другой стороны, я бы и на крыше не сидел так долго.
— Может, и сидел бы, — сказала Фрэнсис, — будь у тебя на то причина.
— Какая причина?
— Он… мы слегка поругались. Ну, может, не так чтобы слегка. Правильнее было бы сказать, что мы страшно разругались. Удивительно, что вы нас не слышали.
— Аа-а, вот оно что.
— Ричарду надо побыть в одиночестве.
— Ага, только навряд ли он поперся бы на крышу вагона, на места для нищих, и уж тем более не оставался бы там так долго, не предупредив тебя, как ты думаешь?
— А я откуда знаю? Четыре часа назад мы сидели здесь с Ричардом, а теперь я кукую без него. И что мне думать после этого?
— Что тебе подсказывает твой внутренний голос?
Род сел рядом с дверью.
— Мой внутренний голос молчит. Может, Ричард дуется на меня, сидя на крыше. А может, он отстал от поезда… назло мне.
— Назло тебе? Бред.
Род снял часы с запястья и положил их на колено.
— Похоже, дело плохо.
Фрэнсис приподняла босую ногу и повертела ею в воздухе.
— Дело… еще хуже, чем я думала.
— Давно вы вместе?
Род исподволь пытался докопаться до сути, задавая вопросы и предлагая выслушать ее, если ей нужно выговориться.
Дважды Фрэнсис просить не надо было. По правде говоря, ничего ей так не надо было, как поговорить о Ричарде, рассказать все-все: а вдруг, если взглянуть свежим взглядом, что-то прояснится? Поэтому она рассказала Роду, как они встретились в Германии три года назад, а потом поехали в Грецию: прошвырнуться по островам в Эгейском море.
— Когда Ричард вернулся в колледж в Дублине той осенью, я поселилась в Турции, но через несколько месяцев я уже снова была в пути. На Ближнем Востоке железных дорог не так много, поэтому я оказалась в Индии, а уж там я проехала на поезде расстояние, равное двум земным орбитам. Скорые поезда «Дера дан», «Летящее письмо», «Королева Шимла», «Ганга-ямула экспресс», а также «Джорхат луп» и «Тривадрам керала экспресс», — улыбнулась она Роду. — Милые сердцу названия.
— А как ты зарабатывала на жизнь?
— Я получила небольшое наследство после смерти папы, так что путешествовала на эти деньги, а если где-нибудь задерживалась подольше — зарабатывала уроками английского языка. А дважды в год, на каникулы, приезжал Ричард, и мы путешествовали вместе.
— Красивая жизнь.
— Да, красивая была жизнь. Но теперь Ричард работает, в прошлом году он защитил диплом и нашел работу в Лондоне, так что теперь отдыхает всего четыре недели в году, и ему не хочется проводить это время вот так. — И она обвела рукой полутемное купе.
— А-а, — понимающе протянул Род. — Вот он и окрысился…
— Да нет, это я окрысилась. Ричард уже давно доставал меня по этому поводу: дескать, вернемся домой, положим рюкзак на дальнюю полку… В итоге я пошла на компромисс и переехала в Рим, чтобы быть поближе к нему. Но его это, видно, не устраивало. В общем, несколько месяцев назад Ричард предъявил мне ультиматум: либо он, либо весь мир.
— И?
— Я уступила, но при условии, что мы отправимся в это последнее путешествие.
Джоел, не открывая глаз, наклонился вперед и начал играть на воображаемой виолончели, которую он будто бы сжимал между коленей. Фрэнсис обратила внимание, что у него тонкие длинные пальцы. Она вопросительно посмотрела на Рода:
— Только не говори мне, что он играет на виолончели.
— На контрабасе. И весьма неплохо.
Она покачала головой:
— А я-то думала, он совсем не такой.
— Большинство людей так думает. Но когда он сказал, что отучился, он имел в виду — закончил диссертацию.
Род надел на запястье часы.
— Так из-за чего вы поссорились?
— Меня стало все раздражать. Меня колотит от одной только мысли, что придется жить в Лондоне. Что, скажите на милость, я там буду делать? У Ричарда все хорошо. У него там друзья, работа, а мне придется начинать все с нуля. Все годы, проведенные за границей, пойдут прахом.
— Tы могла бы преподавать.
— Я бы не выдержала конкуренции с квалифицированными учителями. Мой послужной список не понравится работодателю. Он выглядит как рекламная брошюра турфирмы.
— Наверняка что-нибудь подвернется.
— Может быть, но мне не больно-то хочется. Я ведь никогда не мечтала о замужестве или карьере и о всякой подобной пурге, из-за которой люди себя гнобят, и времечко мое еще не кончилось — не кончилось бы, если бы не Ричард… Поэтому я срывала на нем злость. — Она посмотрела на дверь. — И, похоже, перестаралась.
— Не понимаю. Если ты все это на дух не переносишь, почему тогда согласилась?
— Потому что люблю я его, подлеца такого.
Джоел снял наушники, открыл глаза и снова стал Джоелом, австралийским путешественником-музыкантом, который изъясняется, как грузчик. Он улыбнулся.
— Что это с вами такое?
Род встал и выглянул в коридор.
— Что с нами? Ну ты даешь! Забыл, что ли, что ее парень без вести пропал?
— Простите, не хотел.
— Ты и вправду думаешь, что он мог сам сойти с поезда? — спросил Род. — Надо чокнуться, чтоб решиться на такое.
— Он и чокнулся, совершенно чокнулся…
— Почему? — спросил Джоел.
— Они поругались.
— И ему не очень-то нравилось здесь. Он просто поехал за компанию, потому что…
— Потому что у него не было выбора, — сказал Джоел, кивнув с умным видом. — Ага, прямо как у меня. Я понимаю, что он чувствовал. Сидишь в замкнутом пространстве, и даже пива холодного никто не принесет. Так что, скажу я вам, неудивительно, что он взбеленился.
Род посмотрел на Фрэнсис:
— Он прав. На такой жаре еще не то в голову взбредет.
— Да уж.

 

Австралийцы бесцеремонно расположились на ночь в ее купе и теперь храпели на верхних полках. Фрэнсис пыталась уснуть, но сон все не приходил, и она долго просидела в коридоре на полу, глядя на небо в нижнее окно. Когда поезд вдруг бесшумно остановился где-то после полуночи, сердце у нее судорожно забилось. Это была не станция, здесь в округе на много километров ничего не было, но эта остановка принесла какой-то проблеск надежды. Она пошла к двери и спустилась на землю. Эта ночь не была такой же восхитительной, как предыдущая. Было еще темнее, чем вчера, если это вообще возможно, и неподвижно стоящие вагоны — общая спальня на колесах посреди пустыни — были свидетелями ее отчаяния, когда она проходила мимо них, выкрикивая:
— Ричард! Ты наверху? Рич!
Пассажиры, выбравшиеся на воздух (некоторые из них лежали на земле), смотрели на нее, но она продолжала идти вдоль состава.
— Ричард!
Последний раз она крикнула так пронзительно, что сама испугалась.
После этого она умолкла. Она забралась обратно в вагон, мечтая, чтобы скорее наступило утро, и несколько часов пролежала, не двигаясь, на полке, не в состоянии даже сомкнуть век: они вздрагивали всякий раз, когда что-то вспыхивало в ее утомленном сознании. Когда поезд тронулся, она вслушивалась в приглушенное поскрипывание вагонов, надеясь, что их ритм усыпит ее. Но получилось иначе. Ей послышалось в мерном шуме ходовой части нечто другое: слова. Слова, которые произносит голос Ричарда. Она попыталась расшифровать заклинание-мантру колес, с грохотом и дребезжанием скользящих по узкой колее рельсов. Но слова были неразборчивы, как очень тихий шепот. И вскоре она уснула. Проснувшись, она увидела Ричарда, сидящего напротив. Потом она проснулась снова, уже по-настоящему. Солнце еще не взошло. Болело горло. Она не могла даже потянуться, — все тело ломило. Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, ее будто парализовало. Песок, прилипший к одежде, неприятно царапал кожу. Годами она мечтала проснуться на рассвете посреди Нубийской пустыни в экспрессе «Долина Нила», но теперь даже воспоминание о путешествии на далекий юг потускнеет, и останется горький осадок. Оно всегда будет тесно связано с исчезновением Ричарда.

 

— Джоел, вставай!
— А!.. Что?
— Крыша, — сказала Фрэнсис. — У тебя хватит смелости подняться туда? Чем черт не шутит, вдруг Ричарда увидишь.
«Странно, — подумала она, — насколько доводы рассудка не в силах сладить с надеждой».
Джоел потянулся.
— Tы действительно думаешь, что он провел ночь наверху?
— Мне надо удостовериться, что это не так.
— Ладно уж, пойду полюбуюсь на восход солнца.
— Спасибо.
Они разбудили Рода и направились к открытой двери в конце вагона.
Дело было не таким-то простым. Рассвет еще не успел развеять утренние сумерки, а поезд ехал хоть не быстро, но резкими и непредсказуемыми рывками. Первая попытка подсадить Джоела не получилась: Род не закинул его наверх, а просто вытолкнул из вагонной двери, и тот с хохотом приземлился на карачки в пролете между вагонами.
— Ладушки, — сказал он, нащупав подножку, — подсади-ка еще раз.
На сей раз у Рода получилось. Джоел залез на крышу и уселся на краю.
— Да их тут сотни! Как он одет?
— Брюки цвета хаки и зеленая рубашка.
Джоел огляделся.
— Фу ты! Они тут все молятся! Вот это да! Вы только посмотрите на солнце!
Фрэнсис повернулась к Роду:
— Подними меня наверх.
— Ни за что.
— Я не буду вставать, я просто хочу взглянуть.
— Да-да, а если я не удержу тебя, ты окажешься под колесами.
— У меня сильные руки. Я занималась греблей. Я смогу подтянуться, если ты подсадишь меня. — И она задрала ногу.
Он покачал головой, но подставил руки под ее ногу. Поезд качнуло, и их швырнуло в сторону. Род успел поймать ее.
— Это безумие. Я в этом не участвую.
Джоел стоял в полный рост на крыше соседнего вагона.
— Я пойду туда, — сказал он, махнув в сторону локомотива, — посмотрю, нет ли там этого сумасшедшего ирландца.
— Род, я прошу тебя! Мне уже нечего терять.
Она поторопилась с выводами. Ухватившись за край двери с помощью Рода, она поняла, что не может дотянуться до крыши, и повисла, нащупывая руками, за что бы ухватиться, пока Род удерживал ее ногу.
— Бесполезно. Ничего не получится. Опусти меня.
Вдруг кто-то затянул ее наверх. Один из пассажиров с крыши наклонился, ухватил ее за кисти рук и поднял в воздух. И вот она сидит на краю крыши, ноги болтаются в промежутке между вагонами, а перед ней появляется большое, темное от загара лицо в обрамлении белого тюрбана и широко улыбается, сверкая белоснежными зубами.
— Вот и все!
— Да, спасибо большое. Спасибо.
Нубиец повернулся, заложил руки за спину и пошел себе дальше — будто вышел на палубу корабля подышать свежим морским воздухом.
Она вцепилась в крышу.
— Зачем я это сделала?!
— Так всегда и бывает, — сказал Род, — теперь она хочет обратно. Я что, похож на пассажирский лифт?
— Помогите!
— Давай, — он встал между двумя вагонами, — спускайся осторожно на мои плечи. Дай мне ноги.
— Не могу. Не могу пошевелиться! Господи, я сижу на крыше скорого поезда!
— Скорого? Ты что, издеваешься? Видишь Джоела?
— Нет.
— Ну конечно, как же ты можешь его увидеть. Он ведь не внизу, правильно? Знаешь, говорят, чтобы не бояться высоты, нельзя смотреть вниз. Подними глаза.
— Не могу.
Род схватил ее за лодыжку.
— Не трогай меня!
— Ты что, собираешься там целый день сидеть до Вади-Хальфы?
— Если надо будет, то да.
— Сумасшедшая.
Фрэнсис подняла голову, медленно — как будто если она посмотрит наверх, ее положение станет еще более отчаянным. Как только она сделала это, страх испарился. Поезд тянулся сзади и спереди от нее, будто она ехала на спине большой доброй гусеницы. Песок разлетался в стороны, как ленты, свернутые воронкой, он щипал ее за лицо, а глаза от него начинали слезиться. Теплый ветер обжигал руки, но ее уже охватило радостное возбуждение. Солнце оторвалось от земли, его диск все уменьшался, и с каждой минутой таяла его малиновая тень на песке, но Фрэнсис сидела как громом пораженная. За свою жизнь она много раз наблюдала, как всходит солнце — бывало и покруче! — но никогда она не встречала рассвет на крыше поезда.
Она посмотрела по сторонам. Утренняя молитва закончилась. Кое-кто из пассажиров на крыше складывал молитвенные коврики, другие потягивали чай, а большая часть просто лежала, завернувшись в покрывала, похожие на саваны, высунув наружу только ступни. Через два вагона от нее Джоел робко прокладывал себе путь, согнув в локтях руки, вытянув ладони, переступая через разбросанные мешки и то и дело перед кем-то извиняясь. В конце вагона он еле разошелся с разносчиком чая, который вышел с чайником и бокалами и останавливался тут и там, чтобы налить чаю желающим. Голова и хвост поезда сверкали в утренней дымке. Еще веяло ночной прохладой, но когда солнце войдет в зенит, здесь будет как на гриле.
Все еще крепко цепляясь за край крыши, Фрэнсис наслаждалась новыми ощущениями. Это было невозможно, в этом было даже что-то дурное — но сейчас ей было так хорошо, что она позволила себе забыть обо всем, случившемся накануне, как раз в том вагоне, на котором она сейчас сидела. И все же, пережитое потрясение как ветром сдуло. Ее сердце, съежившееся вчера от страха, вдруг надулось, как шарик, стало больше положенного — и взлетело ввысь.
— Гони, залетная! — закричала она.
Несколько пассажиров сняли повязки со ртов и сверкнули зубами, умиляясь ее восторгу.
— Фантастика! — крикнула она Роду. — Как раз то, о чем я мечтала.
— Оставайся там, я сейчас поднимусь.
Она подтянула ноги и отодвинулась от края, пока он вскарабкивался на крышу.
Со стороны локомотива к ним шел Джоел.
— Контрабас бы сюда! Представьте, если здесь сыграть…
Род помог Фрэнсис встать на ноги. Коленки у нее подкашивались, но она сохранила равновесие, и, когда Джоел подошел к ним, они встали в круг, обхватив друг друга руками. Их волосы развевались на ветру, а одежда вздымалась. Зверь, на котором они стояли, был дружелюбным. У него не было намерения скинуть их со своей спины. И даже когда он спотыкался, они твердо удерживались на ногах.
— Поверить не могу! — кричала Фрэнсис.
Они улыбались. И ее милые австралийцы, и она сама — все улыбались, хохотали, скользя по крыше вагона, уже на следующий день после того, как Ричард бросил ее. Уму непостижимо. Они развернулись, взяв друг друга под руки, чтобы твердо держаться на ногах, и долго смотрели на пустыню. Фрэнсис могла стоять так до скончания века. Наконец-то она достигла вершинной точки того образа жизни, к которому так давно стремилась. Она дошла до предела. Это ни с чем не сравнимое соединение боли и удовольствия, чувства и разума придало смысл ее жизни — и теперь навсегда останется с ней. Что бы ни случилось, что бы ни осталось позади, она будет знать, что в ее жизни было такое. Такое чудо. И она не забудет его ни при каких обстоятельствах. Она не позволит Ричарду испортить его, отравить ее звездный час, что бы и почему бы он ни сделал.
3
Поезд пришел в Вади-Хальфу после восьми. Фрэнсис сошла первой, она припустила по грязи, чтобы найти место, откуда можно было бы как следует рассмотреть всех сошедших с поезда. Но это было невозможно. Ее затопило человеческое море — тысячи путешественников, прибывших вместе с ней. Из-за женщин в развевающейся на ветру раскрашенной одежде из бумажной ткани, прятавшихся под яркими покрывалами, платформа выглядела как торговая площадь в базарный день. Ричард мог промелькнуть в этой толпе — а она бы даже не заметила.
Она уныло плелась за австралийцами в близлежащий отель, где их не сразу разместили. Сюда одновременно подтягивались люди с поезда и с парома, пришедшего из Египта, и в отеле яблоку было негде упасть. Он представлял собой ряд желто-синих коридоров и двориков. Администратор спросил у Фрэнсис, не будет ли она против того, чтобы остановиться в одном номере со шведской студенткой, которая зарезервировала место несколькими днями ранее. Она сказала, что не возражает, и ее провели через внутренний дворик в полутемную комнату. На одной из кроватей лежала молодая женщина.
— Извините за беспокойство, — сказала Фрэнсис, заранее зная, что, как большинство скандинавов, шведка наверняка хорошо владеет английским, — нас поселили в один номер. Надеюсь, вы ничего против не имеете?
— Располагайтесь. Рада познакомиться.
Девушка говорила с Фрэнсис так, будто они давние друзья и она даже ждала ее появления. Женщины часто находят общий язык, особенно в пути.
— Значит, поезд уже пришел?
Фрэнсис бросила сумку рядом со второй кроватью.
— Ага, а что с паромом слышно?
— Пришел, завтра отплытие.
— Черт.
Опоздай паром, австралийцы бы еще побыли в городе.
Девушка перевернулась на другой бок. Медлительность ее движений наводила на мысль, что это нечто худшее, чем обычная слабость в жаркий день.
— Tы ждешь поезда в Хартум? — спросила Фрэнсис, подумав, что ее соседка по комнате недостаточно здорова, чтобы отправляться в глубь Африки.
— Нет, я еду в другую сторону, на север, в Каир. С братом и его другом. А ты? Ты едешь на пароме?
— Нет.
— Почему?
Фрэнсис рухнула на шаткую железную кровать.
— Мой друг отстал от поезда. На пути из Хартума. Я подожду его здесь.
— Очень хорошо.
Фрэнсис повернулась и удивленно посмотрела на нее.
— Значит, ты составишь мне компанию, — сказала шведка.
— Это еще почему? Ты разве не собираешься в Египет?
— Пока нет.
Теперь была очередь Фрэнсис задавать вопрос:
— Почему?
— Я больна. Дизентерия. Не ехать же в таком состоянии на пароме…
— Н-да… Уборные там, говорят, довольно мерзкие, но вряд ли из-за этого стоит пропускать паром, правда?
— Придет другой паром.
— Не завтра. Может, только через неделю.
Фрэнсис села на кровати. Девушка выглядела ужасно. Она лежала на кровати в одной тоненькой футболке. Короткие светлые волосы вспотели и прилипли к голове.
— Когда все это началось?
— Уже вечность. Я не ем, и все равно это не прекращается. Уже несколько недель. Мне кажется, я умру в Вади-Хальфе.
Фрэнсис подошла поближе и села у нее в ногах. Выдавив улыбку, она представилась:
— Кстати, меня зовут Фрэнсис.
— Лина.
Они пожали друг другу руки. Рукопожатие Лины было слабым, но она задержала свою руку дольше обычного. Фрэнсис сжала ее пальцы.
— Лина, тебе нельзя здесь оставаться. Понимаешь, это не четырехзвездочный отель, а паром доставит тебя куда надо. Прими имодиум, а когда прибудешь в Асван, пойдешь к доктору. В таких, как здесь, условиях дизентерия разыграется только хуже.
Лина посмотрела в окно, силясь не расплакаться.
Интересно, как долго она пролежала здесь в таком состоянии.
— Tы знаешь, что такое имодиум? Это таблетка от поноса. Творит чудеса.
— У меня нет таблеток.
— У меня есть.
Лина покачала головой.
— Прими таблетку и…
— Нет.
— Почему же нет? Тебе спокойно хватит их до Египта.
— Не могу.
— Все ты можешь. Если хочешь поправиться, тебе придется сесть на паром.
— Нет. Я даже до туалета едва успеваю добежать. На пароме все будет гораздо хуже. Двое суток. Это невозможно.
— Запрись в каюте и возьми ведро.
Лина в ужасе вытаращила глаза.
Фрэнсис пожала плечами:
— В чрезвычайных ситуациях надо пользоваться чрезвычайными средствами.
— Я останусь здесь. Когда-нибудь это пройдет. Должно пройти. По крайней мере, я могу лежать не шевелясь. По крайней мере, мне не надо двигаться.
Фрэнсис пристально смотрела на нее. Как ей достучаться до этой женщины, убедить ее уехать из Вади-Хальфы? Фрэнсис ничего не знала о ней, но, войдя в эту дверь, она приняла на себя ответственность за хрупкую жизнь этого человека. Если она не заставит ее отправиться в Египет, последствия могут быть необратимыми.
— Нет, ты должна добраться до дома или хотя бы до Каира. Если дизентерия до сих пор не прошла, значит, просто лежать в постели и морить себя голодом — этого мало. Ты серьезно заболеешь, если останешься здесь.
— Я ни за что на свете не поплыву на пароме.
— Да почему нет? Только из-за грязных туалетов? Там ты не подхватишь ничего нового.
— Какая разница. Я не поеду.
Чем сильнее стояла на своем Лина, тем решительнее становилась Фрэнсис.
— Послушай. Я сама была так же напугана, когда заразилась однажды в Тунисе. У меня началось обезвоживание, когда мы ехали на автобусе. И к тому времени, когда мы доехали до Тозера, оазиса посреди пустыни, у меня двоилось в глазах, меня лихорадило, и так болела голова, что мне казалось, я помру.
— Но потом тебе стало лучше?
— Да, но я понимаю, каково тебе сейчас, а оставаться здесь не так-то…
— Откуда ты знаешь, каково мне сейчас?
— Ради всего святого, Лина! Почему ты такая настырная?
— А почему ты такая…
— Командирша? Потому что я лучше буду командиршей, чем дебилкой.
И вот они уже спорят, как сестры. Сила обстоятельств сблизила их, и они разговаривали так, будто давно знали друг друга.
— Командирша? Что это значит?
— Это значит, что я буду говорить тебе, что делать. И я буду повторять снова и снова, пока ты не сделаешь так, как я сказала. Слушай, тебе все равно придется уехать, а к тому времени ты совсем ослабеешь. Дизентерия не проходит сама собой. Ее надо лечить.
Лина покачала головой и скривила губы, сопротивляясь из последних сил.
— Как давно ты уже здесь?
— С неделю.
— Значит, ты уже пропустила один паром?
— Да.
— А что говорят твой брат и его друг? Они что, не хотят выбраться отсюда? Здесь им нечего делать, и к тому же скоро здесь будет намного жарче. Прими имодиум и…
— Я беременна.
У Фрэнсис перехватило дыхание.
Лина прикрыла глаза рукой.
— Там, посреди озера, у меня случится выкидыш. Я точно знаю.
— С какой стати?
— Из-за дизентерии. Я подхватила дизентерию несколько недель назад.
— Да нет же. Никакого выкидыша у тебя не будет. Ты просто волнуешься, потому что просидела взаперти много дней, больная, и накручивала себя.
— Я выкину, если поеду куда-нибудь. На пароме.
— Не говори глупости. Все будет хорошо.
— У меня уже началось кровотечение.
— О господи.
— Несильное, но это еще только начало. Я точно знаю. Одна моя подруга потеряла ребенка. Это было ужасно.
— Именно поэтому тебе надо ехать на этом долбаном пароме!
— А если все произойдет прямо там? Пока мы будем плыть, я буду истекать кровью, пока не умру.
— Скорее ты умрешь здесь от потери крови! Если сядешь на паром, ты будешь в больнице в Асуане самое позднее через два дня. А иначе — придется возвращаться в Хартум на поезде, а там тряска такая, что любой ребенок выскочит из маминого живота. А если поезд сломается, ты застрянешь посреди пустыни…
— Но посреди озера Насер все равно что в пустыне.
— Может быть, и так, но там не трясет, и оно на пути к дому.
Лина покачала головой.
Фрэнсис хотелось сказать: «Не будь такой тупой!»
Но Лина выглядела так жалко, что ей ничего не оставалось, как только взять несчастную за руку.
— Никакого выкидыша на пароме у тебя не случится, Лина. А из Вади-Хальфы ты просто обязана выбраться.

 

Фрэнсис принесла в комнату два стакана сладкого чая. Надо было заставить Лину попить, а у ней у самой осталось лишь немного воды в бутылке.
Лина привстала и взяла чай.
— Ты ведь не англичанка?
— Нет. — Фрэнсис села на кровать, прислонясь спиной к прохладной синей стене. — Ирландка. На какой ты неделе?
— Думаю, на одиннадцатой.
— Господи, прости! Какого лешего ты тогда торчишь в чертовой Сахаре?
— Мы ехали из Кейптауна в Каир. Я узнала об этом в Танзании.
— Послушай, надо скорее найти доктора. Должен же в этом городишке быть какой-нибудь фельдшер.
— Не надо!
— Но тебе нужна помощь.
— Нет. Пер, мой брат, ничего не знает о ребенке.
Фрэнсис вздохнула. Неудивительно, что Лина так рада была ее видеть.
— Почему ты ему не сказала?
— Я не могу ему рассказать и тебя прошу не говорить ему. Он и так на нервах, а если узнает, что я беременна, то совсем испугается. Ему всего девятнадцать. И к тому же… он голубой. И он тоже любит Фредрика. Он считает, что Фредрик поехал с нами из-за него.
— А он поехал из-за тебя?
— Да.
— И он не знает о том, что между вами что-то есть?
— В том-то и дело, что знает, и очень расстраивается по этому поводу. А теперь, когда у меня будет ребенок…
— Но если бы он все знал, он бы смог переубедить тебя.
— Нет, пожалуйста, еще не время. Он будет так огорчен, а мне станет еще тяжелее. Я не могу..
— Ага, понятно.
Фрэнсис поняла, что Лине хватает своих страхов, — не хватало ей еще взвалить на себя переживания брата.
— Ладно, — сказала она, — надо просто найти местную акушерку. У ней найдется какое-нибудь африканское снадобье от выкидыша. Какие-нибудь травы или что-то в этом роде. Если что, ты их примешь.
Или какое-нибудь успокоительное с долгим сроком действия, подумала она, которое поможет затащить Лину на паром.
— Там будет… столпотворение. Люди будут сновать туда-сюда.
Фрэнсис закатила глаза. Лина доводила себя до истерики — без особой на то причины.
— Тогда давай заключим с тобой соглашение. Я не расскажу твоему брату о ребенке, если пообещаешь завтра сесть на паром.
Лина бросила испуганный взгляд на Фрэнсис:
— Это не соглашение. Это… — она долго подыскивала нужное слово, — угроза!
— Раз по-другому нельзя, тогда так и есть, я тебе угрожаю, потому что я собираюсь вывезти тебя отсюда: другого выхода нет!
Некоторое время они молчали, и в сильную послеполуденную жару, забыв наконец про собственные проблемы, Фрэнсис заснула.

 

Когда она проснулась, Лина только вернулась из очередного похода в туалет в конце коридора. Она упала без сил на кровать и повернулась лицом к Фрэнсис.
— Я все думала, пока ты спала, как же вы разминулись с твоим другом.
Они стали болтать. А что еще им было делать? От жары невозможно было даже пальцем шевельнуть. В гостинице было тихо, все прятались от полуденной атаки. В полумраке полупустой комнаты Лина и Фрэнсис молча вынесли еще несколько часов тишины.
После пяти Фрэнсис вышла и нашла воду в больших керамических горшках в углу дворика. Она взяла немного воды, вымылась сама, а затем помогла Лине помыться и переодеться.
Снова упав на подушку, Лина вздохнула:
— О, так намного лучше. Спасибо.
— Ничего, если я пойду прогуляюсь?
— Конечно, иди.
— Мне просто надо приучить себя к мысли, что мне придется оставаться здесь, пока не придет следующий поезд.
— По крайней мере, теперь у тебя есть компания.
— Не надо составлять мне компанию. Я хочу, чтобы ты села на паром — вместе со своим ребенком.
Она пошла на поиски австралийцев. Звук смеха привел ее в их комнату. Они лежали на кроватях и чесали языками, чтобы убить время.
— Вы не видели тут пары шведских корешков? — спросила она.
— Фу ты, — сказал Джоел, — она еще двоих потеряла.
— Ничем не можем помочь, — сказал Род.
Почти все двери были распахнуты из-за жары.
Пройдя мимо нескольких номеров, она увидела Пера и Фредрика. Они тоже лежали на кроватях. Их легко можно было отличить друг от друга. Пер был хрупким и изящным, как и его сестра. В то время как Фредрик… Теперь все становилось на свои места. Она тут же поняла, почему и сестра и брат — оба влюбились в него. В нем привлекала не внешность — небольшая бородка, прямые темные волосы и темно-карие глаза, — а то, как он себя держал, как смотрел на тебя. Это был тот тип мужчин, которые даже в самой неподходящей ситуации наведут кого угодно на мысли о сексе. Еще не зная, кто она такая, он пригласил Фрэнсис пройти.
— Я соседка Лины по комнате, — объяснила она, — надеюсь, вы не подумаете, что я сую нос не в свои дела…
— Простите, не понял.
— Слушайте, мы должны заставить ее уехать. Паром, который отходит завтра, — возможно, ее последний шанс. Если ей не окажут помощь, у нее начнется обезвоживание, это опасно для жизни.
Было видно, что они и так все понимают. Оба мужчины выглядели измученными беспокойством.
— Ей надо много пить, — настаивала Фрэнсис, — чтобы организм нормально работал. Ей надо в больницу.
— Да, но… она не будет.
Фредрик не так хорошо говорил по-английски, как Лина, но он коротко и ясно описал ее умонастроение.
— Теперь это не ей решать. Пер, ты должен взять ответственность на себя. Ты должен настоять на своем. Ей требуется медицинская помощь.
Фредрик перевел. Они обсудили все между собой, а затем пообещали снова переговорить с Линой. Но казалось, что они потеряли всякую надежду на то, что когда-нибудь выберутся из Судана.
— А пока кто-то должен пойти на рынок и купить ей каких-нибудь напитков. Знаете, лучше что-нибудь газированное, вроде кока-колы. Там много сахара, да и просто много жидкости, ей — полезно.
— Да, — сказал Фредрик, — я схожу.
Фрэнсис натянула шарф на голову и вышла на улицы пыльного, одноэтажного города. Множество людей, ожидавших поезда или парома, постепенно отходили от послеполуденного оцепенения и выходили потолкаться между рыночными рядами, покупая продукты в дорогу.
Занятая мыслями о Лине, Фрэнсис заставила себя вспомнить и о своем положении. Надо было на что-то решиться. Если Ричард просто вернулся в Хартум, чтобы улететь домой без нее, тогда самое разумное — сесть на паром и отдаться на волю случая, пользуясь свалившейся с неба свободой. Если же, с другой стороны, они стали жертвой непредвиденных обстоятельств, тогда надо сделать все возможное, чтобы им снова быть вместе. Она не знает, где Ричард, но он знает, где она, поэтому самое разумное сейчас — оставаться на месте и ждать. Скорее всего, он приедет следующим поездом. В худшем случае он будет здесь через неделю.
Она осмотрелась. Одиночество Вади-Хальфы, оторванной от всего мира, было чем-то сродни тому, что происходило с ней самой. Провести здесь какое-то время — это был интересный опыт, но ее настораживало состояние Лины. Именно эта изоляция от остального мира и довела Лину до того слепого ужаса, в котором она находилась. А что станет с самой Фрэнсис, если она застрянет здесь, на перепутье между отчаянием и надеждой? Как на нее подействуют мухи, тишина и одиночество, когда она знает, что Ричард может и не приехать, что ее будущее туманно, и как дальше жить — непонятно? Хотя… Всего через несколько дней положение прояснится. Можно просто проспать все эти дни… А можно и дизентерию подхватить. Если бы прежний Вади-Хальфа не исчез под водой, когда построили Асуанскую плотину, тогда перспектива остаться здесь выглядела бы совершенно иначе. Прогулки вдоль реки (может, она даже поплавала бы), вечера на балконе старого отеля с видом на реку… Но это — Фрэнсис обернулась на новую гостиницу: сплошные стены и пыль — убежище от жары, и ничего более.
Она добрела до станции. Поезд стоял пустой, в ожидании пассажиров, готовых отправиться через пустыню в Хартум на следующий день. Стоя у локомотива и сложив руки на пояснице, она уставилась на грязные пальцы своих ног и постаралась сосредоточиться и направить свои мысли в нужное русло — думать о хорошем. Ричард слишком далеко ушел от станции в Абу-Хамеде и отстал от поезда, от которого было невозможно отстать. Он взял с собой рюкзак, потому что хотел что-нибудь купить, а суматохи около отправляющегося поезда он не заметил, потому что… потому что взял и не заметил! Когда он понял, что отстал, перед ним встал выбор: либо оставаться на месте и ждать, когда Фрэнсис вернется за ним (если предположить, что она знает, где он), или подождать следующего поезда в Вади-Хальфу. А еще, конечно же, была третья ужасная возможность — он подождет следующего поезда, но не того, что идет к границе, а того, который идет в обратном от нее направлении, в Хартум. Фрэнсис предстояло решить, на чем скорее всего остановится Ричард, прежде чем действовать дальше. Представить себе, что он слоняется без дела в Абу-Хамеде в слабой надежде на то, что она догадается разыскать его там, Фрэнсис не могла. Он бы что-то предпринял. Вероятнее всего, он отправится в Вади-Хальфу. А значит, надо сидеть и ждать — здесь, в городе солнца.
Такое впечатление, что сквозь шарф макушку прожигал один злосчастный солнечный луч, как лазер, и мозг, пораженный им, плавился от жары, а мысли слипались. И все же из образовавшегося комка явно выделилось милое сердцу открытие: что бы Ричард ни надумал, ему все равно придется ждать поезда. Навряд ли он попытается добраться до границы не по железной дороге: путешествие на автобусе или грузовике растянулось бы на несколько дней, даже если бы ему удалось уговорить кого-нибудь подвезти его. Поскольку Вади-Хальфу и Абу-Хамед связывала одноколейка, ему придется ждать возвращения этого поезда, прежде чем он сможет отправиться на следующем. Поэтому этот самый поезд (Фрэнсис протянула руку и дотронулась до него) — ее спасение. На нем она в случае чего и вернется в Абу-Хамед.
Таким образом, она могла предусмотреть все непредвиденные обстоятельства. Если Ричард собирается вернуться в Хартум, он будет стоять на платформе в Абу-Хамеде и ждать поезд, направляющийся на юг. А когда тот остановится, он увидит высовывающуюся из окна Фрэнсис, хочет он того или нет. Если же, с другой стороны, Ричард уже добрался до Хартума на каком-либо другом виде транспорта, она останется в поезде и последует за ним туда. В столице она легко его отыщет. С большой долей вероятности он вернется в отель «Акрополь», где они останавливались, так что ей не составит труда вычислить его местопребывание… Если он не улетит первым же рейсом из страны. Просчитывать варианты можно бесконечно, и, в конце концов, она выдохлась.
Она прошла вдоль экспресса, мимо деревянных вагонов с облупившейся краской, знававших лучшие времена, и не могла представить себе, как она в третий раз за две недели замурует себя в его стенах. Она обожала поезда, но у всякой страсти есть предел. Сможет ли она снова пережить духоту? А остановки в какой-то глуши из-за поломок или из чьей-то прихоти, которыми этот маршрут был печально знаменит? Волнуйся потом, не застрянешь ли там на веки вечные. Перенесет ли ее организм еще раз диету из говяжьей тушенки на завтрак? А туалеты? Ужасные, страшные туалеты? Нет, главная цель предстоящего путешествия — найти Ричарда. Она должна думать о нем, а не о том, как доберется в Абу-Хамед или Хартум, и тогда ей легче будет перенести все испытания. Надо только пережить всего несколько дней в поезде, с которым раньше у нее были связаны романтические мечты.
У последнего, тринадцатого вагона городской шум уже не был слышен. Солнце садилось, и в его свете все окружающее казалось каким-то уж слишком плотным и подробным миражом, и не было слышно ни звука. В этот момент, среди тишины и пустоты, Фрэнсис подумала, что должно же быть какое-то объяснение того, почему пропал Ричард.
И это действительно было так. Когда она стояла уткнувшись лбом в обшивочную доску последнего вагона, она снова услышала слова, которые он пробормотал тогда на рассвете, но на этот раз она явственно их расслышала. И она все вспомнила, и все прояснилось.
Она нашла ответ, такой же ясный, как унылые очертания, пересекающие линию горизонта. Больше не было надобности страдать от духоты в экспрессе «Долина Нила»; не было надобности искать в самом сердце Судана того, кто не хочет, чтобы его нашли. Она спокойно могла отправиться на пароме и сопровождать Лину, которая нуждалась в ней. В Египте она почувствует себя как дома, и ей не будет так тоскливо. Вспоминая слова Ричарда, произнесенные перед тем, как тот стремительно выскочил из купе, она без труда решила, что ей делать дальше. Нельзя позволить себе забыть то, что он сказал тогда, или позволить надежде стереть эти слова из памяти.
Ее жизнь кардинально изменилась в Судане. Все, что ей оставалось, — это жить дальше.
По всему отелю расставили раскладушки. Кругом суетились люди. Фрэнсис проскочила, лавируя между кроватями и телами, и нашла австралийцев, сидящих в тени двора за чашечкой каркаде.
— Знаете что, — сказала Фрэн, — я еду назад!
Ее решимость длилась не более пяти минут, она уже успела все переиграть. Она не могла жить без Ричарда, неважно, что он там наговорил.
У Рода отвисла челюсть.
— Что за шутки! Опять поедешь на поезде?
— Запросто. Мне нравится этот поезд. И вообще, мы знаем, что Ричард в Абу-Хамеде, так что я с таким же успехом могу поехать к нему, как и ждать его здесь.
— Но ведь он может направляться сюда, — сказал Джоел.
— Не раньше, чем наш поезд вернется в Абу-Хамед, — торжествующе сказала Фрэнсис. — Это же одноколейка!
— Ну да.
— Он отправляется завтра вечером, и я на нем поеду.
— А почему тебе раньше не пришло это в голову? — спросил Джоел.
— Она и думать об этом не хотела, — сказал Род, внимательно глядя на нее, — потому что считала, что он сбежал.
Фрэнсис бросила на него сердитый взгляд:
— Я была не в состоянии логически мыслить, ты бы тоже не смог, если бы проснулся и обнаружил, что Джоел испарился!
— А вдруг ты приедешь в Абу-Хамед, а его там нет?
— Я поеду дальше в Хартум.
— Что?!
— Умереть и не встать, — сказал Джоел, — тогда тебе надо поторопиться и запастись водой. Нам удалось раздобыть только пять литров. В городе все раскупили.
— Буду пользоваться водоочистителями.
Род встал, отряхивая пыль с одежды.
— А если ты не найдешь его в Хартуме?
— Найду.
— А что, если нет? Тогда ты застрянешь там. Тебе придется опять проделать весь этот путь по дороге домой.
— Я улечу самолетом из Хартума. Я не поеду обратно на поезде.
— Это хорошо, если у тебя хватит денег. Думаешь, хватит?
Фрэнсис закусила губу.
— Придется рискнуть.
— Значит, у тебя тоже финансы поют романсы. Неплохо!
Джоел поднял стакан и посмотрел на розовый напиток:
— Из чего он сделан?
— Из гибискуса, — сказала Фрэнсис, радуясь, что можно отвести глаза от взгляда Рода.
Джоел поморщился:
— Я пью сок для пидоров?
— Вы очистили его? — спросила Фрэнсис.
— Они сказали, что развели его водой из бутылки.
— Вы видели бутылку?
Оба мужчины нерешительно посмотрели на напиток, который они только что пили.
— Я обязательно поеду на этом поезде, Род. По крайней мере, я буду чем-то занята, буду куда-то направляться, вместо того чтобы сидеть в этом пыльном мешке. Зачем мне оставаться здесь, когда я могу отправиться туда, где сейчас Ричард?
— Туда, где он, по-твоему, должен быть. Послушай, по странному стечению обстоятельств, я тоже думаю, что тебе здесь не стоит оставаться и ждать у моря погоды, в слабой надежде, что он поедет этим путем. Если хочешь знать мое мнение, тебе следует поехать с нами в Египет.
— В Египет? Я не могу искать в Египте того, кто без вести пропал в Судане!
— Tы могла бы там его подождать. В Асуане или в Каире. В этой стране женщине лучше не шататься одной, Фрэнсис. Tы не знаешь точно, где Ричард, почему он именно там и куда он направляется. И в любом случае — я не знаю ни одного мужика, который хотел бы, чтобы его женщина таскалась туда-сюда по Нубийской пустыне и искала его! Может произойти все что угодно, и если поезд сломается, с тобой может случиться то же, что со шведкой. Куда уж лучше сесть на паром и разыскивать Ричарда в Каире, а еще лучше — в Лондоне, если так уж хочется.
— Нет! Я не могу уехать и не уеду из Судана без него.

 

Они пообедали с Пером и Фредриком. Только Джоел наперегонки с мухами поглощал еду, остальные ковырялись в тарелках, изредка поднося вилку ко рту. После обеда Род спросил у Фрэнсис, не хочет ли та прогуляться. Она с готовностью согласилась. Все что угодно, только бы не смотреть на голые стены комнаты, ощущая присутствие страхов, поселившихся здесь. Они пошли по проселочной дороге мимо маленьких земляных хижин, протянувшихся справа и слева.
— То, что ты отправляешься на его поиски, очень смелый шаг с твоей стороны, — сказал Род, — но, если хочешь знать, это абсолютно противоречит здравому смыслу.
— Меня не интересует твое мнение.
— Надеюсь, он того стоит.
— Да, стоит.
— Уверена? Если парень встает и сбегает от своей подружки посреди пустыни, ему придется найти веское оправдание.
— Наверняка что-то случилось. Ты же сам говорил.
— Он взял с собой сумку.
Фрэнсис метнула на него сердитый взгляд в темноте.
Он повернулся к ней:
— Ты уверена, что готова подыхать от жары лишние три дня только затем, чтобы спросить, почему он так поступил? А потом очутиться в большом городе без копейки в кармане?
— Да, — сказала она, — готова.
Он вздохнул:
— Тогда пообещай мне, что если не найдешь его, то сразу обратишься в свое посольство за помощью.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что в Хартуме нет посольства Ирландии. Ближайшее представительство — в Каире.
Он поднял в воздух руки:
— Ах какая прелесть! Еще лучше! И кто же о тебе позаботится?
— Зачем обо мне заботиться?
— Но ведь это еще раз говорит о том, что ты должна поехать в Египет. Предположим, что Ричард ищет тебя. Куда он в первую очередь обратится? В ближайшее посольство Ирландии в Каире.
В горле у Фрэнсис пересохло. Она начала судорожно все обдумывать. Что бы Ричард сделал? Она положила руки на уши.
— Боже мой, я больше не могу ясно мыслить. Все эти вопросы — «почему», «а что, если», «может быть» — сводят меня с ума!
— Лучше всего поехать в Каир, — настойчиво повторил Род. — Там твое посольство. Это они должны расследовать подобные случаи, а не ты. Если что-то случилось с Ричардом, они разберутся, а если нет, то, по крайней мере, когда начнешь новую жизнь, ты будешь знать, на каком ты свете и что с тобой случилось.
Он разложил все по полочкам и уже заглядывал в далекое будущее.
— Как я могу жить дальше? Tы думаешь, все так просто? Мы были вместе три года, и должна тебе сказать, что он совсем не такая сволочь, каким ты его сейчас описал.
— Послушай, я ничего не имею против этого парня, — сказал Род, — но ты сейчас здесь, а он нет. И я ничем не могу ему помочь, а тебе могу, и мне становится не по себе, когда подумаю, что ты плывешь из последних сил против течения, не имея понятия, что тебя ждет в конце пути.
— Но это мое дело, и выбирать мне.
— Уверена? Знаешь, с тех пор как я впервые увидел тебя в Хартуме на вокзале, ты на глазах изменилась. Зачахла, съежилась, как морская звезда на горячем камне. И если ты отправишься назад, только чтобы убедиться, что Ричард бросил тебя одну, ты совсем усохнешь, а к тому времени у тебя не останется выбора. Тебе нельзя возвращаться. Переживать трудные времена лучше вместе, и Ричард сказал бы то же самое, будь он сейчас здесь, поверь мне на слово. Но его с нами нет, поэтому я говорю эти слова за него. Он вычислит, где ты, если захочет. С твоей стороны требуется только не потеряться самой.
Фрэнсис посмотрела в небо. Звезды слепили глаза, и она почувствовала, как сильно измотана. Стенки желудка, казалось, сейчас растворятся, останется только пустота внутри — пустота, которая жаждет быть чем-то заполненной. Все должно было быть не так. Если бы Ричард был с ней, тишина крутом казалась бы умиротворяющей, вечерняя прохлада освежала бы после жаркого дня, пустыня была бы подругой, а не огромной черной дырой, поглотившей мужчину, которого она так любила.
Род не отставал от нее.
— Скоро ты будешь в Каире. На полпути к дому.
— К какому дому? Мир стал чужим.
— Как это?
— Мне идти некуда. Я же рассказывала, что покинула свой дом много лет назад.
— А он все стоит, на том же месте. У всех есть дом.
— Не все в нем нуждаются.
— В этом ты права.
Он посмотрел на небо, засунув руки глубоко в карманы шорт:
— Нет Южного Креста. В таком месте, как это, любой нормальный человек заскучает по дому.
В комнате ее встретила Лина, полная решимости.
— Сделай так, как я тебе говорю, — продолжала настаивать Фрэнсис.
— Только после тебя. Ты что, с ума сошла? Отправиться на поиски в пустыню! Мы почти в тысяче километров от Хартума. Он может быть где угодно. Ты должна подождать его здесь или оставить записку, что будешь ждать его в Каире. Кроме того, на пароме мне без тебя не справиться.
— Справишься как миленькая. Если повезет, через двадцать четыре часа ты уже будешь в Асуане.
Фрэнсис понимала, что это слишком оптимистический прогноз. На самом деле добраться до Асуана можно было за восемнадцать-двадцать часов, но некоторые паромы делали остановку на ночь, поэтому все зависело от того, на какое судно они сядут и в какое время оно покинет порт. Оно может простоять на берегу ночь или две. «Две ночи, — подумала она, — целая вечность для плода в обезвоженном организме».
— Tы не можешь так со мной поступать, Лина. Так нечестно. Когда я пришла сюда утром, я думала, что хуже не бывает. Теперь я так не думаю, но это не значит, что я должна отмахнуться от того, что произошло со мной. Если Ричард бросил меня, то мне некуда идти. У меня кончаются сбережения, у меня нет ни работы, ни дома, ни друзей. Я все это забросила давным-давно, и только с помощью Ричарда я могла вернуться назад, так что у меня нет выбора. Если он не бросил меня, то я во что бы то ни стало должна его разыскать, а для этого я должна остаться в Судане. Мое дело — спасти наши отношения, а ты отвечаешь за ребенка. Ты просто обязана выбраться отсюда.
Глаза Лины наполнились слезами.
— Я очень хочу этого, но боюсь выходить из комнаты. У меня случится выкидыш на пароме, я точно знаю.
— Даже если это произойдет, с тобой будут Фредрик и Пер.
— А что с них толку? Откуда они знают, что в таких случаях делать?
— Когда придет время, они все сделают как надо. Инстинкт подскажет.

 

Мошкара, жара и неведомый ужас не давали Фрэнсис покоя всю ночь. Лина спала урывками и совершила несколько походов в конец коридора с тающим на глазах рулоном туалетной бумаги. Когда она вернулась в номер в три часа ночи и поняла, что Фрэнсис не спит, она сказала:
— Расскажи мне о Ричарде. Какой он?
— Лучше не спрашивай, Лина. Я могу рассказывать о нем всю ночь.
— Вот и прекрасно. Намного лучше, чем слушать тишину.
Фрэнсис подложила подушу под локоть и легла, повернувшись лицом к подруге.
— Ладно, хорошо. Он высокий, широкий в плечах. У него светло-карие глаза, каштановые волосы, ровные зубы и ямочка на подбородке.
— Ты описываешь его как кусок мяса.
— Н-нда. Бифштекс из филейной части.
— А что он за человек?
— Хороший. Милый.
— Милый?
— Ага, ну знаешь, такой… заботливый. Дока в социологии. Член «Гринпис» и «Эмнести Интернэшнл» и участвует в каких-то дурацких пикетах, если считает, что дело того стоит. В политике он придерживается левых взглядов, а…
— Tы как биографию читаешь, — сухо сказала Лина.
— Я пытаюсь нарисовать объективную картину.
— Но ведь это так скучно! Расскажи мне, почему вы вместе, что тебя в нем привлекло.
— Он понравился мне тем, что он Красивая Вещь.
— Прости, не поняла.
— Ну, понимаешь, Красивая Вещь, — красавчик. Даже более того, Аполлон. И с ним приятно проводить время, он не напрягает по большому счету, внимательный, добрый, утонченный, щедрый…
— Ладно, ладно. Кажется, я поняла, что ты имеешь в виду.
— У него такой глубокий взгляд, и он никогда не отводит глаза. Все, что он хочет сказать, он выражает взглядом, без слов, будь то гнев или что-то там еще. Ему стоит только посмотреть на меня, и всякий раз я понимаю, что он хочет сказать.
— Продолжай.
— Тебе надо выспаться.
— Я не могу заснуть. Я пролежала здесь неделю и ни с кем не разговаривала. Расскажи мне еще о Ричарде, а потом я попробую разобраться, что же все-таки произошло.
— В общем, ему двадцать пять, он слушает «Полис» и Нила Янга, а еще он фанат «Монти Питона».
— Значит, у него есть чувство юмора.
— Конечно, есть.
— Мне начинает нравиться этот человек.
— Угу, но вообще-то он не такой уж идеальный. Он очень упрям. Такой, знаешь, упертый. Если ему что-то очень надо, он идет до конца, пока не получит желаемое. Но действует спокойно. Он просто потихоньку продвигается к намеченной цели. Я могу колебаться, изменять направление, точку зрения, а он будет кивать и ждать, когда все устаканится.
— Он студент?
— Нет, архитектор. Хороший архитектор. У него большое будущее, и он хочет достигнуть многого, а я так, заодно. Честолюбие — не мой конек, а вот Ричард очень целеустремленный. Я себе мечтаю, а он реализует свой талант. У него настоящий талант, который ломает все мои жизненные планы.
— А какие у тебя жизненные планы?
— Мои планы — не строить никаких планов. Не пускать корни и не заводить дом, а просто жить сегодняшним днем. Ричард путешествует только потому, что хочет быть со мной. Ему это не надо так, как мне, хотя иногда и ему это нравится. Как, например, позавчера ночью он сошел с поезда, чтобы посмотреть на небо, и был поражен до глубины души, когда понял, что может быть одновременно здесь и нигде, как раз там, где я прожила все эти годы. И хочу остаться навсегда.
— Так ты мечтательница, Фрэнсис. Подожди, вот случится что-нибудь гадкое, и тогда ты очнешься и захочешь домой.
— Уже случилось, а я все не очнусь. Хотя мне бы очень этого хотелось, — вздохнула она, — потому что я начинаю чувствовать себя как Винни.
— Кто такая Винни?
— Персонаж из «Счастливых дней». Пьеса Бекетта. Ее похоронили в песке. По пояс, в первом акте, и по горло — во втором. Но несмотря ни на что она продолжает болтать, а меня по колено закопаешь — я уже дышать не могу.
Она встала и подошла к окну.
— Ричард где-то там, Лина. И он думает, что я его не люблю. А я его очень люблю. Так сильно, что меня охватывает ужас, ведь не бывает любви без страха, а страх делает людей раздражительными. Я пыталась убежать от этой любви, объехав Индию вдоль и поперек, будто искала место, где можно спрятаться, но не могла отделаться от этого чувства. Где бы я ни находилась, я все равно любила Ричарда… И вот последствия. Я пытаюсь убедить себя, что боюсь оседлой жизни, а на самом деле я страшно боюсь его потерять. Легко ему любить меня в дороге, когда все каждую минуту меняется, но будет ли он так же очарован мной день за днем, в четырех стенах? Глядя на одни и те же грязные кружки из-под кофе в раковине по утрам. Если я не буду загорелой, как сейчас, не буду порхать в прозрачной блузке и легких сандалиях, а вместо этого буду бледной, буду носить жилетки и шерстяные носки, будет ли он так же меня любить? Или же задумается: куда же подевалась та заводная Фрэн?
— Любовь всегда может закончиться, почему — не угадаешь.
Фрэнсис пододвинула одиноко стоящий стул и села, пытаясь вдохнуть хоть немного свежего ночного воздуха за окном.
— Понимаешь, когда я ездила во Францию несколько лет назад, я побывала в средневековом замке — где-то в Жура, — и там в одной из комнат в стене была… ну, что-то вроде ниши. Закуток между внешней и внутренней стеной. В этом-то закутке много веков назад хозяин замка заточил свою жену, когда узнал, что она ему изменила. В стене он проделал щель, сквозь которую была видна опушка леса на пригорке, и там он, на опушке, повесил на дереве ее любовника и оставил его тело болтаться там все одиннадцать лет, что она провела в заточении. Можешь себе представить, одиннадцать лет! Я постояла на том месте, где она провела одиннадцать лет. Шириной, может быть, с четыре гроба, если их положить в ряд. Там был высокий потолок, так что над ней открывалось большое пространство, но ей от этого было не легче.
— Она выжила?
— Да. Я не помню, то ли ее муж умер, то ли освободил ее, но я точно знаю, что она оттуда выбралась. Так что, если она прожила одиннадцать лет в каменном мешке — и осталась в живых, мы с тобой уж точно не пропадем.
— Tы рассказала эту историю, чтобы мне стало легче?
— Так, просто вспомнила.
Фрэнсис вернулась к своей кровати и прилегла.
— Знаешь, я даже не имею понятия, где сейчас родители Ричарда. Они поехали в Австралию проведать двух его сестер, они там живут. Но я не знаю их адреса, а его брат живет в плавучем доме в Ирландии, так что, если с ним что-то произошло, я даже не смогу им об этом сообщить.
— Skitsnack. С ним все будет в порядке. Он просто отстал от поезда, вот и все.
— Точно, поэтому я должна поехать за ним.
— Но только если для этого не надо возвращаться в пустыню. Не думаю, что он будет этому очень рад. В Египте, в посольстве, тебе помогут его отыскать.
— Да нет же. Вы все как сговорились с этим Каиром, но вы не правы. Слишком далеко. Получается, что я его бросила на произвол судьбы. А если б ты была на моем месте? Как бы ты поступила?
Лина на секунду задумалась и спросила:
— А каков Ричард в постели?
Фрэнсис рассмеялась.
— А это здесь при чем?
— Даже я отправилась бы в долгий путь на поиски мужчины, если он хороший любовник, — со смешком ответила Лина.
— Наверное, такой мужчина, как Фредрик?
Лина вздохнула:
— О да, как Фредрик.
— Давай выкладывай. Расскажи мне обо всем. Теперь твоя очередь.
— В первый раз он любил меня из другой комнаты.
— Что ты говоришь? Да он у тебя волшебник! Как это ему удалось?
— Я сидела на веранде охотничьего домика в парке «сафари» в Ботсване. Он был в баре внутри дома. Он смотрел на меня в дверной проем, а я почувствовала его взгляд и обернулась. И тут же все поняла. Потом оставалось только найти время и место.
— А это было нелегко?
— Пожалуй. Мы путешествовали с группой туристов, поэтому со мной всегда кто-нибудь жил в комнате или в палатке. Однажды мы встретились в кустах, пока все спали, но я испугалась насекомых и змей.
— Вот и вся любовь.
— В итоге все произошло в душевой палатке. Я пошла принять душ, а он зашел за мной — и voilà.
— Вот тебе и «вуаля». Tы залетела. А тебе не приходило в голову, что нужно пользоваться контрацептивами?
— Да с какой стати? Мы не собирались этим заниматься. У меня есть друг в Швеции. Я и не думала изменять ему.
— У тебя есть парень? Господи, тебе не кажется, что все и так уже достаточно запутано?
Лина опять хихикнула.
— Да, и его сестра влюблена в Пера.
— А как твой парень отнесется к тому, что произошло между тобой и Фредриком?
— Ему это явно не понравится!
Они засмеялись, на этот раз во все горло.
— А когда его сестра узнает, что Пер тоже влюбился во Фредрика, — хрюкнула Фрэнсис, — она будет вне себя от ярости!
Они попытались успокоиться, но обеим надо было разрядиться, прежде чем все пройдет.
— Значит, сестра твоего парня без ума от мужика, который влюбился в мужика, который развлекается с его сестрой! Боже, а я то думала, что это в моей жизни все наперекосяк.
— Как вы с Ричардом познакомились?
— На самом деле точно так же. Мы были без ума друг от друга, но мы ехали в переполненном вагоне, сначала тащились через всю Югославию, а потом по всей Греции. Бесконечно долго. В Афинах мы жили в студенческом хостеле, я — в комнате для девочек, а он — в комнате для мальчиков, так что к тому времени, когда мы добрались до островов, мы сгорали от страсти.
— Men herregud! Опять!
Лина вскочила и бросилась к двери, оставив Фрэнсис наедине с темнотой. Хоть глаз выколи. Только кусочек неба над зданием, которое находилось за прямоугольным отверстием в стене вместо окна. Невозможно было забыть ту ночь на пляже, когда они с Ричардом в первый раз любили друг друга. В груди защемило. Неужели это никогда больше не повторится?
Через десять минут Лина вернулась.
— Все в порядке?
— Да.
Она легла.
— А чем ты занимаешься по жизни?
— Учу английский в Уппсале.
— Зачем тебе? Ты и так прекрасно говоришь.
— Да, но я хочу стать журналистом, а для этого нужно очень хорошее знание языка.
— А твои спутники?
— У Фредрика семейный бизнес. Они изготовляют оконное стекло. А Пер осенью пойдет в университет.
— У вас еще есть братья и сестры?
— Нет, только мы двое.
— А родители?
— Их тоже двое.
Фрэнсис улыбнулась:
— Вы хорошо ладите?
— Да, у нас очень хорошие отношения.
— Ричард тоже обожает своих родителей.
— А ты?
— Мы никогда не встречались. Я была дома только два раза за последние три года, но в Дублине мы были так заняты друг другом, что просто не было времени съездить в Галуэй повидаться с его родителями.
— Я спросила о твоих родителях.
— Ах вот ты о чем… Ну, как тебе сказать… Это длинная история. Я хорошо ладила с папой, он был замечательным человеком, но он умер, когда мне было семнадцать. А мама, ну, она ненормальная. Когда я росла, она была вся в работе, и ее не волновало, где я и что делаю. А если меня это доставало, она говорила, что все дело в ее артистической чувствительности… В смысле — она витает где-то в других сферах, и мне придется с этим смириться. Судя по всему, материнство ничего для нее не значило. Мы с сестрой обычно шутили, что гормоны, которые отвечают за материнство, не дошли до ее мозга. Инстинкт заботы о своем потомстве отсутствует начисто.
Лина поморщилась.
— Да нет, правда, я говорю так, как есть. Папа как-то сглаживал этот недостаток, но после того, как он умер, мама даже не обращала внимания, дома я или нет. Поэтому я и решила, что мое присутствие там излишне. Я хотела наказать ее своим побегом, но ей было все равно. На самом деле ее это даже устраивало, так что я решила не тратить силы на то, чтобы возвращаться домой. В конце концов я вошла в ритм, мне понравилось постоянно переезжать с места на место. С тех пор я и блуждаю по свету. Никто меня не ждет. Я заезжаю домой только повидаться с сестрой.
— А какая она?
— Такая же, как все. Просто вышла замуж в двадцать лет, родила троих детей, и больше ничего для нее в мире не существует. Она читает мне нотации по поводу моей беспутной жизни. Она считает, что Ричард молодец, раз ему удалось уговорить меня осесть на одном месте, а мама в нем души не чает.
— Думаю, моей маме понравится Фредрик.
— Можешь не сомневаться. Любой матери в здравом уме понравится Фредрик.
Некоторое время они лежали, не говоря ни слова. Затем Фрэнсис сказала:
— Что бы сказала твоя мама, если бы оказалась сейчас здесь?
Не надо было этого говорить. Лина заплакала.
— Tы не представляешь, как бы я хотела, чтобы она была со мной. Она бы точно знала, что делать!
— Tы сама знаешь, что делать.
Фрэнсис встала и подошла к кровати Лины, еле сдерживая слезы.
— Лина, подумай о своих близких. Твои родители умоляли бы тебя уехать, если бы у них была возможность. Я прошу за них. Пожалуйста. Я знаю, тебе хватит мужества. Сядь на паром и катись ко всем чертям отсюда, пока еще не поздно!
Лина лежала, хлюпая носом. Наконец она прошептала:
— Хорошо. Я поеду.
Назад: ROMA TERMINI
Дальше: Часть вторая