Часть третья

11

— Один из нас лжет, — слетел ее голос с верхней полки, будто тяжелое тело покойника хлопнулось в могилу.

Не ожидала, что она скажет такое. Я-то думала — она наконец раскается и признает, что произошла колоссальная ошибка. Она считала, что ей ничего не оставалось, как сесть на тот паром. С его точки зрения, она поступила не то чтобы импульсивно, а просто предательски. Ей пришлось проглотить эту горькую пилюлю, но я думала, что она покается. А она ясно и четко произнесла: «Один из нас лжет».

— Все может быть.

Фрэнсис ответила не сразу.

— И один из нас говорит правду, так зачем же играть в прятки?

— Tы непоследовательна в своих рассуждениях. Возможно, мы оба лжем. Может статься, что мы оба говорим правду.

— Маловероятно.

— Ты думаешь? Может, что-то нам помешало, Фрэн. Не в нашей власти было что-либо изменить.

— А что именно?

— Не знаю. А что, если против нас действовал международный заговор?

— Ага, или какой-нибудь джинн, обитающий в пустыне, похитил тебя через окно поезда.

— Именно так все и было, — сказал он печально, — только не через окно, а через дверь.

— Не смешно.

Мне нестерпимо хотелось пошевелиться. Спина болела, но они разговаривали теперь достаточно громко, уверенные, что их соседка спит как убитая, и я не собиралась их разубеждать, ворочаясь с боку на бок.

— Послушай, в посольстве могли все перепутать, — сказал Ричард. — Какая-нибудь рядовая административная ошибка.

— Ты полагаешь, что в Каире спокойно оформляли тебе паспорт, пока я сидела прямо у них под носом и донимала их нытьем о потерянном женихе? Не надо, Ричард, хватит придумывать!

— Это я придумываю?! Ты села на паром, не имея ни малейшего понятия, что со мной. С какой стати ты это сделала?

На какое-то время они отвернулись каждый в свой угол и задумались. Слышно было, как Фрэнсис роется в сумке. Что-то зашуршало, и я представила, как она разворачивает фантик. Мне показалось даже, что я чувствую запах шоколада. Какое бессердечие!

Вероятно, Ричард взбесился оттого, что она отвлеклась на шоколадку, и внезапно выпалил:

— Честное слово, Фрэн, как ты объяснишь то, что уехала искать меня в другую страну?

— Я не собираюсь заново все рассказывать.

— Конечно, задача не из легких. Ты боишься что-нибудь перепутать и выдать себя.

— Что я боюсь перепутать? Я была в каирском посольстве, и они так же оформляли паспорт тебе, как и Маргарет Тэтчер!

— Довольно, — сказал он, повышая голос. — После того, через что я прошел, убеждая тебя жить со мной, с какого перепою я стал бы выпрыгивать из поезда в полуденную жару, в самом сердце пустыни, и сбегать от тебя? Как-то не вяжется! Существует миллион менее болезненных способов порвать отношения, если бы именно этого я хотел, а я не собирался расставаться с тобой. А вот ты, напротив, совершенно не хотела расставаться со своими грёбаными бродяжническими привычками. Так что, если кто-то и собирался сбежать, то, скорее всего, это была ты!

— Да, я знаю! Именно поэтому и намерена доказать обратное! Когда я сказала, что отказываюсь от своей прежней жизни, то действительно готова была все бросить. Как бы трудно мне ни было, я собиралась идти до конца, и все четыре года, что мы не виделись, я представляла, как скажу тебе о том, что выполнила свою часть сделки.

Так громко она еще не повышала голос с тех пор, как зашла в купе.

— Да. Я хотела быть с тобой, но разве так легко было забыть о raison d'être всей моей жизни? Да, мне было трудно, и я не собираюсь просить за это прощения. В то время я, как ни странно, считала, что ты стоишь того, и не собиралась разрывать наши отношения только потому, что ты исчез из чертова поезда!

Она попыталась замолчать, но ею уже овладело негодование, и слова слетали с губ сами собой.

— Не знаю, куда ты запропастился, но ты просто обязан мне выложить, почему, когда я проснулась в поезде, тебя рядом не было!

Накопившееся за четыре года вырвалось наружу. Тысячи раз она, наверное, мысленно высказывала ему все. Каждый божий день, каждую ночь. Каждый раз, когда заходила в автобус, или кромсала морковку, или ехала в общественном транспорте, она, вероятно, репетировала защитную речь в надежде, что когда-нибудь ей представится случай выступить.

Поезд дернулся, и мы все качнулись вместе с ним. Вибрация, передававшаяся всем моим членам, усыпляла меня; я чувствовала, что отрублюсь, если что-то сейчас не привлечет мое внимание. Глаза часами смотрели в темноту, цепляясь за малейшую возможность обострить внимание, за каждую вспышку света за окном, но сейчас мои веки отяжелели, им нужен был отдых. Я молила Ричарда, чтобы тот заговорил.

— Фрэн, — тихо сказал он, — неужели я недостаточно любил тебя, раз ты думала, что я был способен так подло бросить тебя? Тебе должно быть известно, что я ни с кем не поступлю таким образом, тем более с тобой… Я физически не смог бы вот так встать и уйти от тебя.

— Tы был вне себя от ярости.

— Может, и так, но если бы я и ушел из твоей жизни, то признался бы в этом сейчас, глядя тебе в глаза, и точно так же поступил бы тогда. Но у меня не было причины уходить от тебя. Да, ты вела себя как стерва. Да, ты заставляла меня платить изо дня в день, каждый час, за то, что я хотел быть с тобой, но даже если я и хотел оставить тебя, зачем мне устраивать спектакль в таком неподходящем для этого месте?

— Чтобы наказать меня.

— Не смеши меня. Месть — не мой метод. И оставлять девушку посреди Нубийской пустыни просто не в моем стиле. Я думал, ты это знаешь.

— Да, я о тебе хорошо думала, да, я не ожидала от тебя ничего подобного — только какой в этом толк? Ты и сейчас обманываешь меня, Ричард. Вот тебе и все доказательства, что все было именно так, как я думаю.

— Но зачем же мне лгать? Зачем, боже ж ты мой, мне уходить от тебя?

— Затем, — негромко сказала она, — что ради меня ты больше не собирался мучиться. Помнишь? Именно так ты тогда сказал. Я до сих пор помню, с каким презрением в голосе ты это произнес: «Знаешь что, Фрэн? Мне стало казаться, что ты не стоишь подобных мучений». Больше ты ничего не сказал. И ты не можешь взять эти слова обратно, сам понимаешь, или смягчить их смысл. У меня были мысли сбежать от тебя — но и у тебя тоже. Tы не выносил, когда я пилила тебя и действовала тебе на нервы. Ты не переносил ссор, а в Судане они то и дело случались. А в Англии могло стать еще хуже. Сначала я, без сомнения, тебе понравилась, как труднодостижимая цель, но, заполучив меня, ты понял, что тебе не потянуть. Может, ты бы не стал по доброй воле соскакивать с поезда, чтобы сбежать от меня. Может, у тебя и вправду сперли рюкзак. Но у тебя было время все взвесить, и ты осознал, что взял на себя больше, чем следовало, так что раз уж на то пошло, ты постарался больше не связываться со мной.

— Tы недооцениваешь мою любовь к тебе.

— Я могу сказать то же самое.

Он залпом выпил то, что попалось под руку.

— Неужели? Если ты была от меня без ума, почему же тебя так ужасала перспектива жить со мной вместе?

— Не жить с тобой, а жить так же, как ты. Знаешь, кто старое помянет, тому глаз вон. Мы уже заплатили сполна за все и по-разному выбрались из этой передряги.

Ричард стал стучать пустой банкой по чему-то металлическому. Монотонный звук отвлекал от приостановленного разговора.

— Даже не знаю, что и сказать, — наконец-то раздался голос Фрэнсис, — что бы ни происходило между нами, что бы ни случилось с тобой тогда, я была в Каире и искала тебя. Теперь это не имеет значения. Как ни странно, жизнь моя наладилась и без тебя, но тогда я думала, что никогда не оправлюсь от удара. Меня пугала оседлая жизнь в Англии, но я готова была на все, лишь бы не потерять тебя. Я села на паром, потому что устала и вконец запуталась и потому что думала, что именно этого ты и добивался. Если ты скажешь сейчас, что все так и было, мы просто вместе посмеемся и забудем эту печальную историю.

— И ты так легко меня простишь?

— Я просто хочу знать, как все было на самом деле.

Ричард саркастически рассмеялся.

— Ты хочешь сказать, что я должен признаться в том, чего на самом деле не совершал, только чтобы ты не переживала из-за неправильного выбора. Ну так я не стану этого делать.

Он соскочил со своей полки и открыл настежь дверь. Свет ринулся в купе.

Ситуация зашла в тупик.

Поезд летел вперед. На мгновение я забылась сном и так же быстро очнулась. Передо мной пронеслись кадры из жизни. Родная лондонская квартира и милое сердцу лицо, милый сердцу голос, а не эти безликие голоса, несчастные и полные сомнений и недоверия. Временное затишье позволило сну прикоснуться ко мне, заманить меня в свои сети, а колеса заговорщически стучали и увлекали меня подальше от этой драмы. Подо мной разверзлась черная бездна, манила, затягивала меня, и эта запутанная история любви наверху уже не представляла для меня столь живого интереса. Она растворится и сгинет во сне, а когда я проснусь, меня больше не будет занимать необычная история, разыгравшаяся в Каире и Хартуме. Я постепенно проваливалась в огромную яму. Да, я больше не буду подслушивать жизнь этих людей, не буду вникать в их личные беды и переживания. Я отдамся сну под убаюкивающий скрип вагона. И вообще это не мое дело.

Но как только я начала отрубаться, то вдруг поняла, что ощущаю какое-то неудобство, но ничего не могу с этим поделать. Наконец-то я смогла отвлечься от околдовавших меня голосов и упасть в объятия долгожданного сна. Но как ни жаль, сон удалялся по мере того, как ощущение, которому я пыталась не придавать значения, нарастало. Отрицать бесполезно: я хотела пи-пи. В считанные секунды бессознательное падение в черную бездну прервалось, и мне нужно было выбирать одно из двух зол. Конечно, я могла встать и, кивнув Ричарду под ярким светом коридорного освещения, протиснуться мимо него и пойти в туалет. Однако тогда они подумают, что мешают мне спать, и покинут купе, чтобы продолжить выяснение отношений без свидетелей. А могут остаться, но сидеть молча как рыбы. Ничего большего я и не заслуживала, но они взбудоражили мое любопытство, и теперь оно росло с каждой минутой. Я была уверена, что до рассвета нарыв вскроется и мы узнаем, что же на самом деле произошло в скором поезде «Долина Нила». Я не имела права пропустить такой момент.

Я также боялась за них самих. Чтобы довести разговор до конца, им необходимо оставаться с глазу на глаз, а постороннее вмешательство только помешает. На следующее утро они разбегутся, и каждый из них продолжит жить своей жизнью — но только при условии, что никто не станет свидетелем их встречи, будто все произошло во сне. Только при условии, что тайна, так долго терзавшая их обоих, останется между ними и никто не будет поставлен в неловкое положение. Они сами, вероятно, мечтали о такой возможности — поговорить друг с другом наедине, не ограничивая себя во времени. А если бы они встретились в толпе, то бремя прошлого стало бы тяжелее, и они не смогли бы ответить на мучившие их вопросы.

Мочевой пузырь лопался. Я судорожно соображала, что же мне делать.

И тут Фрэнсис заговорила. Странным образом, ее голос прозвучал в непосредственной близости от меня. Она свесилась с полки, чтобы он мог услышать ее, стоя в коридоре.

— Ричард!

Его фигура вновь возникла в дверном проеме. Карман брюк оттопырился от носового платка.

— А как насчет доказательств? У каждого из нас могут найтись доказательства того, где мы тогда находились…

Надо мной вдруг закопошились.

— Конечно же! Мой паспорт.

Порывшись некоторое время у себя в вещах, она протянула ему документ:

— Вот. Смотри. Видишь дату вылета из Каира?

Он стоял не шевелясь.

— Я не собираюсь проверять истинность твоих слов.

— Да?! Но ты без зазрения совести обвиняешь меня! На, возьми. Я хочу все прояснить. Мне не очень-то нравится, когда меня обвиняют, что я кого-то обманула и бросила.

— Tы хочешь не прояснить все, а пришпилить меня к стенке.

— И это тоже.

Он взял паспорт и повернулся к свету, чтобы просмотреть записи.

— Найди «Хитроу», май тысяча девятьсот восемьдесят третьего.

— Значит, ты все-таки отправилась в Англию. А почему бы нет. Билет у тебя был. Но… Вы только посмотрите: ты и вправду улетела в Англию в восемьдесят третьем и с тех пор побывала в… — Он перевернул паспорт. — В Бахрейне. О, и снова в Турции. А это что? Испания? Греция… Похоже, мало что изменилось. Ты опять бродишь по свету, как заблудшая душа.

— Дай сюда!

Она дотянулась и выхватила из его рук паспорт.

— Я остаюсь при своем мнении. Твои же улики доказывают, что все осталось по-прежнему.

— Нет, не доказывают! Откуда ты знаешь, может, я там отпуск проводила. А вот твой паспорт помог бы разобраться во всем раз и навсегда. Покажи мне его.

Он начал барабанить большими пальцами по ремню.

— Ричард, я жду.

— Зачем мне показывать тебе свой паспорт? Что я этим смогу доказать?

Атмосфера в купе накалилась до предела. Казалось, что в воздухе раздастся взрыв. Близка развязка? Сейчас мы узнаем всю правду? Если паспорт Ричарда был оформлен не в Каире, то его версия окажется под сомнением.

— Мне выписали новый паспорт, — сказал он, — в прошлом году. Дома.

Фрэнсис возмутилась.

— И ты хочешь, чтобы я поверила этому.

Он начал тихонько покачиваться на месте, как маленький мальчик, которого отчитывают за шалость.

Она спрыгнула сверху, чтобы посмотреть ему в глаза, но через секунду успокоилась и сказала:

— Как ты мог? Наплел тут с три короба, черт возьми, а у меня сердце кровью истекает. И как тебе в голову могло прийти так со мной поступить? Со мной ведь что угодно могло случиться. И с тобой могло произойти все что угодно. Я могла поставить на уши всех дипломатов в Африке, разыскивая тебя!

— И почему же не поставила? — тихо сказал он. — По крайней мере, хоть нашла бы меня. А вместо этого ты поехала дальше. И это ты называешь верностью, Фрэнсис?

— Ты говоришь мне о верности? Ты бросил меня и даже не хочешь в этом признаться!

— Мне не в чем признаваться, я ни в чем не виноват.

— Ну, так докажи, покажи мне свой паспорт!

— Не могу. Тот паспорт испорчен. Фрэнк изрисовал его и вырвал из него странички.

— Что? Какой еще Фрэнк?

— Мой племянник. Ребенок Орлы. Он добрался до него, когда мы были в Дублине в прошлом году, и разорвал.

— Ты что, шутишь? — сказала она, усмехнувшись. — Хватит мне лапшу на уши вешать, мне ее уже складывать некуда.

Ей наконец удалось поймать его с поличным, и он это понимал. И мне безумно хотелось высунуться и внести свой вклад в их разбирательство со словами: «Ну, теперь все более-менее ясно, как вы думаете? А теперь, если вы позволите, мне надо выйти».

Ричард чуть слышно сказал:

— У меня есть доказательство.

Застоявшийся воздух зазвенел, будто в купе раздался маленький взрыв.

— Доказательство? — переспросила она.

— Да.

— Ты можешь доказать, что сказал правду, несмотря на то, что оформил паспорт в Дублине?

— В какой-то мере. Я могу подтвердить, что я был там, где и говорил, когда все это произошло.

— И ты действительно хочешь, чтобы я поверила, что за четыре года ты потерял два паспорта, один из которых выхватили у тебя из рук в поезде, а другой разрисовал твой племянник?

— Тебе это может не понравиться, но я могу это доказать и думаю, ты должна мне поверить.

— С какой стати?

— У меня есть письмо. Ну, было письмо, которое свидетельствует о том, что у нас с тобой были не совсем одинаковые планы на будущее.

— Я тебя слушаю.

— По иронии судьбы, — неуверенно начал он, — как раз в то время, когда ты решила отказаться ради меня от целого мира, я пустился странствовать. Может, от отчаяния, но скорее в надежде снова встретить тебя.

12

Ричард покинул Хартум, как только ему дали выездную визу. Эндрю посоветовал ему сократить расходы и вернуться на работу, но он не собирался сдаваться и совсем не собирался возвращаться в Лондон. Ему казалось, что это последнее место на Земле, куда могла бы отправиться Фрэнсис.

Эндрю возражал:

— Только там она сможет найти тебя. В конце концов, она объявится, и ты ее упустишь.

Но его слова не убедили Ричарда. Если бы она хотела, то разыскала бы его в Хартуме, и, кроме того, по приезде в Лондон его тут же затянули бы заботы, и тогда уж ему точно никогда не выбраться. Он использовал все отпускное время за год, ему даже перед Рождеством выходных не предоставят. Кроме того, самым разумным было бы отправиться в Лондон, а ему больше не хотелось поступать так, как велит разум. Экспресс «Долина Нила» освободил его от иллюзий, которые несут с собой такие понятия, как благоразумие и осмотрительность. Может быть, это был лишь способ отдалить неизбежное, может быть, он не хотел смотреть в лицо истине — но убедил себя, что, если хочет опять встретить Фрэнсис, ему придется вести ее образ жизни. Попрощавшись с Эндрю и с Хартумом, он улетел в Каир.

Прямо из аэропорта он проехал в отель «Лонгчампс» и, когда вошел в вестибюль, тут же понял, что Фрэнсис здесь уже была, — да, месяц назад вместе с ним, но и после того тоже. Он поселился в гостинице и поднялся на балкон выпить чего-нибудь холодного и собраться с мыслями. Вернувшись в шумную столицу, обладающую всеми благами Запада, он почувствовал себя совершенно голым без кредитных карточек, и хотя ему только что перечислили зарплату на счет, его финансовое положение было шатким. Его маленькое незапланированное приключение начинало потихоньку опустошать счет в банке, и деньги, отложенные на квартиру, перекочевали в кассу отеля «Меридиен». Переход из безграничных просторов пустыни в уютную роскошь дорогого отеля стоил ему немалых вложений, но тогда «Меридиен» стал для него оазисом. Или Эндрю исполнил роль оазиса в его злоключениях? Ричард уже скучал по шотландцу, более того, он скучал по Хартуму, сидя на небольшой, залитой солнцем террасе гостиничного ресторана. Каир был совершенно другим. Он забыл, как бывает шумно в больших городах, забыл о загазованных улицах, о том, как спертый воздух стоит, скопившись между зданиями, будто поддерживая их в вертикальном положении.

Его миссия становилось все более трудноразрешимой. Его друг и непосредственный начальник Боб Холден согласился дать ему неделю отпуска. С его точки зрения, гоняться за девушкой по Египту было безумием, но oн дал согласие найти ему замену на некоторое время, так что у Ричарда в распоряжении было всего лишь несколько дней, чтобы напасть на след Фрэнсис. Он вбил себе в голову, что она в Каире. Ей здесь очень понравилось, когда они были вместе. А теперь у нее наверняка заканчивались деньги, и далеко она уехать не могла. Для начала ей надо было подзаработать. Для нее это не составит большого труда, — ей просто надо будет обойти окрестные языковые школы в поисках вакантного места учителя, а если не получится, то она устроится на работу в фирму, где знание английского языка будет преимуществом. В авиакомпанию. Или в туристическое агентство. Ричард знал, где искать.

Но на следующее утро первым делом он позвонил в Рим. Он позвонил в маленькую школу в Траствере, где Фрэнсис полгода преподавала английский язык, и поговорил с ее подругой Карен. Он объяснил, что звонит из Каира.

— Простите, а с кем я говорю?

— Меня зовут Ричард Кин. Я близкий друг Фрэн.

— Ах да. Ричард. Привет. Как у тебя дела?

— Я, ну, мне хотелось узнать, не звонила ли тебе часом Фрэнсис?

Пауза.

— Она ведь с тобой, верно?

— Была со мной, ага, но так получилось, что мы разминулись, путешествуя вдоль Нила. Мне казалось, она могла позвонить тебе.

На том конце провода повисла тяжелая тишина. Ричард представил, как она в раздумье качает головой. «Значит, она все-таки это сделала».

— Карен?

— Извини, но она мне не звонила. А что произошло?

Ричард снова, уже в который раз, перечислил недавние события. Чем больше он рассказывал, тем глупее ему казалось собственное предположение, что Фрэнсис когда-нибудь захочет жить с ним оседлой жизнью.

— А что ее мама? — спросила Карен. — Ты связался с ней?

— Я не хочу ее беспокоить. Она живет в своем мире и…

— Тогда с ее сестрой?

— Вот поэтому я и звоню. Не могу вспомнить ее фамилию. Может, ты знаешь?

— Господи, откуда мне знать.

— А Фрэн не давала тебе свой почтовый адрес, когда уезжала из Рима?

— Как ты себе это представляешь? Вы же еще не знали, где будете жить. Она сказала, что пошлет мне адрес, как только вы устроитесь.

— Черт… Послушай, я буду искать ее здесь…

— Правильно. Такие города, как Каир, ей нравятся.

— А если ты узнаешь что-нибудь, позвонишь мне?

И он дал ей свой номер телефона.

— Надеюсь, с ней ничего не случилось, — сказала Карен. — Она ведь не лежит где-нибудь больная и хворая, как ты думаешь?

— Судя по всему, она села на паром и отбыла в Египет, а это может означать только одно.

— Она дала деру.

Ричарда перекосило от ее слов.

В Каире стало жарче. Под нещадно палящим солнцем он прочесывал одну за другой языковые школы. Он ходил по западным благотворительным фондам, по авиакомпаниям, международным банкам, турагентствам и подолгу просиживал в «Лонгчампс» в ожидании чуда. Не сводя глаз с лифта. В конце концов, после шести дней поисков и трех с половиной недель, прошедших с момента их расставания, он позвонил по старому номеру ее мамы. Новые жильцы дали ему другой номер. Когда он дозвонился, помехи на линии не сделали разговор легче.

— Фрэнсис? — громко сказала ее мама. — Нет, я не знаю, где она. Я никогда не знаю, где может быть эта девчонка. Она где-то болтается со своим другом. А кто говорит?

— Ее друг. Это я, Ричард.

— А-а, Ричард.

Короткая пауза, а затем:

— Бросила тебя, так ведь?

Ричарду показалось, что она сказала это с гордостью в голосе. Если он когда-нибудь снова встретит Фрэнсис, надо не забыть сказать ей, что ее мама ее на самом деле любит — и даже одобряет ее образ жизни.

— Я знала, что так будет, — сказала она ему. — Ты зря потратил время, пытаясь заставить ее жить на одном месте. Ты сам затянул петлю у себя на шее.

В ее голосе слышалось сдержанное удовлетворение, просачивалась родительская гордость: «Я ведь говорила тебе». Ричард боролся с собой. Он мог попросить ее передать Фрэнсис, что он звонил, но самолюбие одержало верх. Он и так уже выглядел достаточно жалко в глазах миссис Диллон, и он не хотел умолять ее о помощи. И кроме того, она была права. Фрэнсис его бросила. И бог с ней.

Он попрощался и повесил трубку. Довольно за ней бегать.

13

От холодного тона Фрэнни образ жаркого, потного Каира сразу развеялся.

— Ради бога, не надо, — нетерпеливо произнесла она.

Ее голос заставил меня вздрогнуть в душе. Я так увлеклась рассказом Ричарда о поисках, что забыла, где нахожусь. Они снова забрались наверх и сидели на его полке.

— Tы сказал что-то о письме, — сказала она. — Может, сразу перейдем к нему?

— Твоя мама говорила тебе, что я звонил?

— Да, как-то раз упомянула. Сказала, что ты позвонил и попросил передать, что с тобой все в порядке. Как того и следовало ожидать, мне стало намного легче. Ну, так что с письмом?

— Это случилось месяцем позже. Мы с Карен поддерживали связь, и тут пришло письмо…

— Она тебе написала?

— Нет. Ты ей написала, помнишь?

Тишина наверху свидетельствовала о том, что Фрэнсис действительно помнила.

Ричард продолжал:

— Карен позвонила мне и сказала, что получила от тебя известие, что у тебя все хорошо, и даже более того, что ты живешь в Лондоне. Она мне и адрес твой дала.

— Господи, значит, ты знал?! Tы знал, где меня искать и не приехал ко мне? Боже, почему? Даже если мы не сошлись бы снова, мы, по крайней мере, могли бы покончить с этой нервотрепкой. Неужели я не заслужила того, чтобы ты приехал ко мне и успокоил?

— Я не мог.

— Почему?

— Потому что… потому что я все еще был в Каире.

От удивления у меня полезли брови наверх.

У Фрэнсис, должно быть, тоже.

— Месяц спустя? Что ты там делал?

Голос Ричарда дрогнул, когда он сказал:

— Я там работал.

— Работал? Что значит — работал?

— Это значит, что я жил там. Я так и не уехал.

— …Ты живешь в Египте?

— Да.

— Ты меня разыгрываешь.

— Не-а.

— А как же твоя драгоценная карьера? Эта высокооплачиваемая работа?

— Они дали мне последнюю отсрочку. А я опоздал.

— И тебя уволили?

— Я же сказал, что опоздал к назначенному времени. Я уже и так задержался в отпуске больше чем надо.

— Но ты обожал эту работу. Ты не хотел отказываться от нее даже ради меня.

— Судя по всему, в конце концов, я все-таки бросил ее ради тебя.

— Не понимаю.

— Конечно, это было так не похоже на меня, — во всяком случае, на того человека, которого ты хорошо знала. Но мой успех и все эти «бабки», — кому они были нужны? Ну, купил бы я квартиру и приходил бы каждый день в пустой дом? Покупал бы дорогостоящие туры для холостяков в «Клаб-мед синглз»? Я создавал все это для нас обоих, Фрэн. Мне нужно было все или ничего.

— Боже мой, но ведь я не единственная женщина в мире!

— Для меня ты была единственной. Но были и другие причины. Когда мы встретились в Египте перед нашим последним путешествием, я и в самом деле думал, что достиг всего, чего хотел. К двадцати пяти годам у меня была классная работа, достаточно хорошо оплачиваемая, чтобы купить себе квартиру и жить в ней с женщиной, которую люблю. И всего этого я достиг с закрытыми глазами. Я даже по миру путешествовал, ничего не замечая, — я смотрел только на твои белокурые локоны. Я был ведомым, плыл по течению. Сначала колледж, по окончании колледжа — работа, затем ты. Но в Судане мне представилась возможность заглянуть в себя поглубже, и знаешь что? Меня будто током ударило. Вернуться в Лондон — это означало вернуться к прежней жизни, а мне все это постыло. Пока я искал тебя, познакомился с разными людьми. Я узнал тот Каир, о котором и не подозревал, когда мы путешествовали галопом по Европам… То есть по Африкам. А к тому времени я провел в Африке уже два месяца, и я… ну, Лондон в сравнении казался мне серым. Скучным. Таким, как ты мне его всегда расписывала. И еще, меня в пот бросало от мысли, что я вернусь с поджатым хвостом. Известив всех о том, что я наконец-то уговорил тебя жить со мной, я бы вернулся без тебя, а мне не очень-то этого хотелось.

— Охотник без добычи?

— Да, я был молодым и самолюбивым, и что с того? В общем, за два дня до отъезда я встретил одного англичанина в отеле, и передо мной будто открылась дверь. Он жил в Каире, а парень, с которым они снимали квартиру, уезжал домой, и ему требовалась замена. Прежде чем я мог сообразить, что делаю, у меня было жилье и работа в одной из языковых школ, которые я обходил в поисках тебя. Я как будто позаимствовал страничку в твоей жизненной книге.

Немного погодя Фрэнсис тихо сказала:

— Ты всю мою жизненную книгу отобрал.

— Я не хотел.

— Ты украл мой образ жизни, заставив меня отказаться от него! Я согласилась отказаться от путешествий, потому что именно ты хотел прожить всю жизнь в пугающем своей тишиной и спокойствием Патни, и все ради чего? Ради большого удовольствия быть брошенной и пустить свою жизнь под откос? Я не должна была сдаваться. Мне надо было настоять на своем! Я не могу поверить, что после того, как ты запретил мне жить так, как мне хочется, ты сам начал жить так же!

Она соскочила вниз и встала к нам спиной у дверей.

— Почему ты уехала на пароме? — прошептал ей вслед Ричард. — Мы могли бы друг друга найти, если бы ты ждала меня. Или поехала бы обратно!

— О, но тогда я бы прервала твой роман с моей жизнью!

— Мы могли бы жить в Каире вместе.

— Я потратила год на то, чтобы убедить тебя в этом. Ты не слушал меня. Ты сказал мне, что ты не можешь позволить себе такого перерыва в своей карьере, что ты не переживешь, если я поставлю ее под угрозу. А в итоге ты забросил свою работу после разговора с человеком, которого видел впервые в жизни! Tы умудрился отобрать у меня все, что так много для меня значило, включая себя!

Ричард спустился вниз и встал позади нее.

— Я не думал, что так все получится. Честное слово, Фрэн. Сначала я остался, потому что не знал, куда мне деваться. Мне хотелось сбежать куда угодно, только бы не возвращаться к моим скромным жизненным планам — теперь, когда я все так запорол. А потом Египет захватил меня с головой. Просто потрясающе.

— Вовремя ты тогда сошел с поезда.

— Ладно ты, — сказал он тихо, — подумай, какой ценой мне все это досталось.

Он взял ее за локоть.

— Отвяжись.

Он развернул ее к себе лицом.

— Господи. Как ты прекрасна.

— А ты выглядишь больным. Надеюсь, так оно и есть.

— Я отвык от северного климата.

— Не трави душу.

— Фрэн, как бы там ни было, я теперь понимаю, за что ты билась во время путешествия по Нилу. Я понимаю, как много я от тебя требовал. До меня просто тогда не доходило. Да и не могло дойти. Я был слишком поглощен своими планами. Я получил то, что хотел, и ничто больше меня не волновало, но я выбил у тебя почву из-под ног, и это было моей ошибкой. Если бы я тогда знал, с чем пытался бороться… Иногда, когда я сам начинаю ловить кайф от того, что так манило тебя, я осознаю, каким же ослом я тогда был.

— Впервые за весь вечер ты произнес что-то разумное.

Она проскользнула мимо него и села в темноте у окна.

— Значит, ты знал, где я, и не приехал ко мне. Tы думаешь, это может служить доказательством? Tы прав, твою мать. Доказательством того, что ты больше не хотел быть со мной.

— Хм-м. Давай вернемся к письму.

Мой мочевой пузырь готов был взорваться, но, чтобы облегчить свои страдания, мне пришлось бы с соответствующей ситуации гримасой пробежать мимо Ричарда и не услышать пресловутого «доказательства». Как и Фрэнсис, я не верила истории со вторым паспортом, но и ее рассказ казался не слишком правдоподобным. Из женской солидарности я склонна была поддержать ее версию, но суровые факты слишком часто заставляли в ней усомниться — и потому каждый раз, когда кто-нибудь из них начинал рассказывать, я становилась на сторону рассказчика так же легко, как кошка перескакивает с рук на руки в поисках местечка потеплее. Конечно, я не обязана была верить никому из них. Так, какие-то незнакомцы, которые исчезнут из моей жизни уже в Инсбруке, и, как бы они ни вышли из этой переделки, для меня все это просто способ скоротать время.

Ричард встал одной ногой на соседнюю полку и достал бутылку. Он предложил Фрэнсис воды. Они пили, и с каждым глотком меня все сильнее тянуло в туалет. Потом они продолжили свои разборки.

— Карен часто звонила мне поинтересоваться, узнал я что-нибудь о тебе или нет. Она получила от нас открытку — ту, что мы послали из Асуана: и египетская, и итальянская почта работает так непредсказуемо, что послание достигло адресата с большим опозданием. Несколько недель спустя пришло письмо. Карен сразу же мне позвонила.

Фрэнсис не подавала признаков жизни.

Ричард сидел рядом с ней.

— ТЫ помнишь, что написала?

Она сидела не шевелясь.

— А я прекрасно помню, — продолжал он. — И всегда буду помнить. «У Ричарда все хорошо, — писала ты. — Ричард вернулся к работе и очень рад, что мы вместе. И я тоже счастлива быть с ним…» И так далее и тому подобное. Про нашу безоблачную совместную жизнь. О квартире, которую мы собираемся купить, о твоих видах на трудоустройство. Ты насмеялась надо всем, что я предлагал тебе от всего сердца. У меня уши в трубочку свернулись от такой бредятины. Я, конечно, знал, что ты можешь быть ветреной, непредсказуемой, но у меня даже в мыслях не было, что ты можешь так легко врать. И Карен была о тебе лучшего мнения. Ей совсем не улыбалось, что ее принимают за дуру, потому что, если бы я с ней не связался до этого, она поверила бы во всю эту чушь. Она была бы рада за тебя. Карен сказала мне, чтобы я написал тебе и сообщил, где я, но в этом не было смысла. Ты и так все неплохо расписала, и к тому же я не сомневался, что стоит мне взять ручку и бумагу — все закончится тем, что я буду унижаться и умолять тебя вернуться ко мне.

Поезд мчался по какой-то малознакомой части Северной Италии.

— Как бы я хотела, чтобы ты мне написал, — тихо сказала Фрэнсис.

— Ах, «как бы я хотела». А ты не жалеешь о том, что покинула Судан?

— Так вот, значит, почему Карен переслала мои вещи и даже записку не черкнула.

— Именно поэтому.

— И вот почему она мне больше не писала.

— А если бы она тебе написала? Как долго ты собиралась водить ее за нос и рассказывать сказки о счастливой жизни с милым, добрым Ричардом?

— Я собиралась выложить ей всю правду, когда все утрясется. Во всяком случае, я не понимаю, каким образом моя переписка может являться доказательством.

— Письмо доказывает, что я звонил Карен, пытаясь тебя разыскать, и что тебе есть что скрывать.

— Что мне скрывать, — сказала Фрэнсис без выражения, будто ей уже было все равно, какие выводы он сделал.

В атаку шла только она, видимо потому, что уже проиграла сражение. Фрэнсис подошла к выходу и ухватилась за край двери, затем соскользнула вдоль косяка вниз и уселась на пол спиной ко мне. Я могла спокойно протянуть руку и дотронуться до нее.

— А что еще мне было писать? — спросила она. — «Дорогая Карен, ты несомненно хочешь узнать, как мы с Ричардом поживаем, но я ничего не могу тебе сказать, потому что Ричарда со мной нет. Я не знаю, где он. Последний раз мы видели друг друга в Судане, и я теперь не знаю, что мне делать. Не знаю, где он может быть». Не могла же я так написать. Я пыталась, но ничего не получилось. На бумаге все выглядело еще более уныло и слишком реалистично. После той жертвы, которую я принесла в дар мужчине, желающему безраздельно мною обладать, невозможно было смириться с тем, что он меня бросил. Со мной сыграли злую шутку. Так что я ей быстро написала и попросила прислать мои вещи. На большее я была не способна в то время.

— Неужели? — сухо сказал Ричард. — Карен беспокоилась о тебе, как ты знаешь. Tы ей была не безразлична. Она не заслуживает того, чтобы ее так бесстыдно обманывали.

— Я знаю, но что бы ты ни говорил сейчас — вернувшись в Англию, я впала в глубокую депрессию. Такое впечатление было, будто меня расчленили, сделали лоботомию. Мне и так нелегко пришлось, а ты хочешь, чтобы я стала описывать все в письме.

— А тот адрес, который ты ей дала? Ты все еще там живешь — или как? — вызывающе произнес он.

Она закатила глаза:

— А ты как думаешь, Ричард? Похоже, ты знаешь каждый мой шаг с тех пор, как мы расстались, так почему бы тебе самому не сказать, где я была все это время? В Тибете? А может, в Ксанаду?

— Не имею понятия, но я знаю, что ты никогда не жила в той квартире. Я заходил туда, когда вернулся в Лондон. Домовладелец о тебе и слыхом не слыхивал. Он сказал, что ты никогда не жила в его доме. Может, сначала ты и вернулась в Англию, но наверняка не осталась там надолго.

Фрэнсис грубо и резко рассмеялась.

— Что ж, в этом ты прав. Я не осталась в Англии. Моя старая школьная приятельница снимала ту хату. Некоторое время я жила у нее, вернувшись из Египта.

— А потом? Куда ты направилась потом?

— О боже, мы можем продолжать в таком духе ночь напролет. Зачем тебе в точности знать, как я жила все это время, с тех пор как вернулась из Каира и до нашей встречи во Флоренции? Ничего уже не изменить. Мы просто несостоявшаяся пара. Каждый пошел своим путем. Важно только то, к чему мы пришли, тем более что мы оба, похоже, не ожидали такого поворота судьбы. Какая теперь разница — сами мы выбрали свой путь или обстоятельства изменили наши планы? До чего бы сейчас мы с тобой не добрались — все равно, сойдя с поезда, я останусь той же, что была, когда садилась в него.

Она встала и прошла к окну.

— Только, может быть, чуть печальнее.

Сидя прямо напротив меня, Ричард потирал лоб.

— А я? — сказал он. — Мне отведено место в твоих мыслях?

— Там же, где и всегда: в разделе «Неудачные романы».

Он покачал головой:

— И все?

Она обернулась:

— Ладно, мы безумно любили друг друга, но наша любовь была обречена с самого начала. Я была в этом уверена. Tы тоже. Честное слово, Рич, мы проделали путь от греческих островов до слияния Нила, и все это почти не имело отношения к реальной жизни. Высокая любовь. Ничем не застрахованная. Мы бы плохо кончили, если бы попытались жить обычной жизнью, и долго бы потом удивлялись, почему раньше было так весело.

— По-моему, ты забыла, что я так сильно тебя любил, что волочился за тобой по всем континентам, а ты так сильно любила меня, что готова была положить конец скитаниям.

— Но этого недостаточно. Это нас не спасло бы от неизбежного. Мы годами смотрели бы, как все в нашей жизни распадается по швам, и ничего не могли бы поделать. По крайней мере, нам удалось избежать хоть этого.

— Я бы предпочел, чтобы мы остались вместе. Видеть, как все постепенно рушится, лучше, чем потерять все одним махом, даже не зная, что с тобой произошло. Мы не можем пожаловаться, что пытались жить вместе, но не получилось. И не можем похвастаться тем, что сделали все, что от нас зависело. А сейчас в воздухе повис знак вопроса величиной с крюк для мяса. Если бы у меня не стащили рюкзак, ты бы не сбежала. Я бы ни за что тебе не позволил. Господи, когда я вспоминаю того маленького засранца, который обнес меня! Он и стал тем «обстоятельством», о котором ты говорила. Он перевернул нашу жизнь с ног на голову.

— А был ли мальчик? Даже если и был, от него ничего не зависело. Ты сам сделал свой выбор.

— Господи, сколько раз мне повторять…

— Да расслабься ты! Хватит, Ричард, все кончено. Все позади. Если хочешь знать, мне сейчас кажется, что мы все закончили именно так, как надо. По правде говоря, в моем представлении ты остался мужчиной, с которым я рассталась в поезде посреди Нубийской пустыни.

— Значит, тебя не трогает, что мы снова встретились.

Она вздохнула:

— Мое любопытство не было удовлетворено, но разве это будет иметь значение на следующей неделе или в следующем году? Сомневаюсь. Я не изменю своего мнения о тебе. Наша встреча может разрешить какие-то вопросы, но ничего сверхъестественного или жизненно важного не произойдет, ничего, что имело для меня значение когда-то. В конце концов, обстоятельства оказались выше нас, как ни крути.

— Из путешественниц в философы?

— В реалисты. Три года ты пытался сделать из меня реалистку, а преуспел в этом, когда сошел с того поезда. И только это имеет значение. Совсем не то, что ты ушел в никуда, а то, как после этого все изменилось.

— Я часто представлял себе нашу встречу, — сказал Ричард, потирая руки. — Мне не терпелось выяснить, прибыла ли ты в пункт своего назначения, доехала ли туда, куда так стремилась. А?

— Я прибыла в другое место.

— Куда?

— А ты мне поверишь?

— Конечно.

— Сегодня у тебя постоянно меняется настроение.

— Я спокоен, как танк.

Фрэнсис вздохнула и снова заговорила ровным равнодушным тоном:

— Я не бросилась ни на Восток, ни в другие края. Я поехала домой и остаюсь там до сих пор.

— В Дублине?

— М-мм.

— И все это время ты была в Ирландии? — недоверчиво переспросил он.

— Почти. Если не считать отпуска и командировок. Довольно долго я боялась, что если снова сяду в поезд, то никогда больше с него не сойду.

— Но тебе удалось затащить себя в этот поезд…

Ну вот опять он вспылил.

— Да, удалось, — резко ответила она, — потому что меня больше ничто здесь не удерживает. И если уж тебе так интересно, то всякий раз, когда я буду бывать в Европе, моим излюбленным видом транспорта будет поезд, если ты не против.

— Не надо винить меня в том, что я скептически настроен. Tы так сопротивлялась моим планам, а как только мы расстались — все бросила и стала счастливо жить-поживать у себя на родине, сразу после того, как мы расстались.

— Я бы не сказала, что так уж счастливо. Мне пришлось сменить образ жизни, потому что ты не оставил мне выбора. Я была совершенно разбита. И без гроша.

— Не сваливай все в одну кучу.

— Почему бы нет? Ведь ты же делаешь так. Но скажу тебе вот что: ты был прав. Можно долго рассуждать о том, что ты выбрал не самое подходящее время, но поступил ты как нельзя правильно. Мне надо в туалет.

Как ей не совестно? От одного только слова у меня все свело внутри. Как можно идти по коридору прямо в рай для страждущих, оставляя меня терпеть муки и лишения в страшно неловком положении.

Фрэнсис на время покинула купе, а Ричард несколько раз глубоко вздохнул и вышел в коридор. Но если я встану, он обернется, а у меня не хватит храбрости посмотреть ему в глаза. Он сразу все поймет. Ничто не должно было обнаружить меня и дать ему понять, что я слышала все, начиная с Флоренции. А совершенно очевидно, что появиться в ярком свете коридорного освещения все равно что предстать перед судом присяжных. На моем лице будет написано: виновна. Обвиняется в том, что подслушивала, шпионила, подсматривала, — просто хуже не бывает. Любопытство пока одерживало победу над желанием освободить организм от излишков жидкости. Но теперь стыд возобладал надо всеми остальными чувствами и держал под контролем мое измученное тело, сковав волю и не позволяя выйти из постели. Итак, он стоял, заглядывая за спину своему отражению, а я все лежала. И тут, дернувшись от злости или раздражения, он отошел от нашей двери. Я видела, как его ноги плелись, сами не зная куда. Интересно, куда его понесло? Неважно, пусть он будет хоть в поезде, направляющемся в Вади-Хальфу или на улицах Каира, пусть даже занимается любовью в фелуке в Асуане. Какая разница. Меня уже не удерживали ни стыд, ни любопытство, я была не властна над собой. Прежде чем что-либо понять, я оказалась в коридоре и направлялась к уборной, с трудом переставляя ноги. Когда я приду обратно, вполне возможно, мне придется смотреть в глаза им обоим, признать в них своих попутчиков и быть узнанной, но даже если я больше не смогу быть невольным свидетелем этой долгожданной встречи, так хоть по крайней мере я смогу спокойно размышлять о жизненных перипетиях, не корчась в нестерпимых муках.

Так получилось, что, выскочив из туалета, я успела незамеченной пройти в купе. Ричард стоял в дальнем конце вагона спиной ко мне и серьезным тоном с кем-то говорил, — с кем же, как не с Фрэнсис, которая находилась вне поля зрения. Я скользнула под одеяло. Теперь я слышала только скрип поезда в ночи, что покачивался, присвистывал и потрескивал подо мной. Нависла опасность. Я легко могла провалиться в глубокий сон, так как слушать было некого, а огни пробегали в окошке один за другим, и оттого дорожная тряска казалась еще монотонней и еще больше клонило в сон. Я пропускала самое интересное, но кроме как подойти к этой парочке и представиться, сделать ничего не могла. Если в конце коридора будет сказано что-то, позволяющее разгадать тайну, я этого никогда не узнаю. Любая улика, которую предъявит один из них, все равно останется мне неизвестной, и мне остается только думать над тем, что скрывается за двумя противоречащими друг другу историями или одной сплошной ложью.

Интересно, сколько времени и где мы сейчас. Я попыталась втиснуть эту ночь в какие-нибудь пространственно-временные рамки, но ничего не выходило. Ночной поезд в Инсбрук загипнотизировал меня раньше, чем я это поняла. Веки тяжело упали, и меня укачало, пока я пребывала в растрепанных чувствах. Зачем попусту тратить ночное время? Мне не оставалось ничего другого, как позволить глазам закрыться и оказаться где-то далеко за пределами поезда.

— Дейдре заставила найти работу. Она считала, что это поможет мне решить все проблемы.

Я проснулась и вышла из глубокого мимолетного забытья. Парочка вернулась, нежно воркуя. Невозможно было точно определить, как долго они отсутствовали. За окном еще не было и намека на рассвет.

Они забрались наверх. Он поддержал ее, обращаясь с ней так легко и свободно, будто они никогда не расставались. Они устроились, совершенно довольные собой, даже не пытаясь переходить на шепот. Я для них была далекой реальностью, существующей где-то внизу, у пола, — как кто-то, запертый в шкафу. Не знаю, каким образом ему удалось поднять ей настроение и убедить ее рассказать все, но она выложила все до конца.

14

Лондон ее пугал. Кругом то и дело загорался зеленый свет, и нельзя было останавливаться, чтобы везде успеть. Дейдре, старая школьная подруга, тепло ее встретила, хотя они не виделись много лет. Ей ничего не оставалось, как приютить Фрэнсис, когда та, бездомная, появилась у нее на пороге. Поначалу было занятно увидеть друг друга после долгих лет разлуки, вспомнить прошлое, посмеяться над школьными дурачествами. Но очень скоро настоящее напомнило о себе, и в считанные дни Фрэнсис впала в депрессию. У нее не было ни работы, ни личной жизни, ни денег — и совершенно никакого желания как-либо менять создавшуюся ситуацию. Она знала, что ей придется встретиться с Ричардом и поставить его на место, прежде чем они расстанутся, и она сможет подумать о том, как ей жить дальше. Но ей было страшно, и она постоянно откладывала разговор на потом.

Дейдре подтолкнула ее к действию, убедив Фрэнсис в том, что та сможет побороть апатию, которая ею полностью овладела, только заняв более активную позицию и самой разорвав отношения. Дейдре дала Фрэнсис понять, что та должна быть хозяйкой ситуации, а не сидеть бессильно опустив руки. Итак, через восемь дней после прибытия в Лондон и через четыре дня после того, как Ричард должен был вернуться на работу, она направилась к нему в офис.

Она никогда не видела его в рабочей обстановке, даже в галстуке не видела, но у нее прихватывало живот и дрожали руки от одной только мысли, что скоро придется с ним встретиться. Она собиралась сказать, что просто хотела убедиться, что с ним все в порядке, и тут же уйти, полной достоинства, которое он попытался растоптать в Судане. Ее визит будет для него неожиданным, и ему наверняка не понравится, что она заявится к нему на работу, но она не могла не сказать ему, что вернулась в Англию, как обещала.

Ее начало мутить, когда она добралась до уютной приемной архитектурной мастерской. «Как странно, — подумала она, — он ходит здесь каждый день». Она так крепко сжала в кулаке сумку, будто ее жизнь висела на этих кожаных ремешках. Фрэнсис попросила секретаря позвать Ричарда Кина.

— Ничем не могу помочь, Ричард Кин не сможет подойти. Может, кто-нибудь другой в состоянии вам помочь?

Фрэнсис оперлась о стол, чтобы не упасть. «Почему он не сможет подойти? Потому что его спрашивает девушка с густыми кудрявыми волосами и сильным загаром, которая неустанно его преследует?»

— Вы не поняли. Мне необходимо увидеть Ричарда.

— Его нет в офисе, но вы можете поговорить с мистером Холденом, если хотите.

Фрэнсис кивнула. Тот самый Боб Холден. Дружок Ричарда. Подойдет. Она все ему расскажет и настоятельно попросит позвать Ричарда.

Когда она вошла в офис. Боб сидел положив ноги на выдвижной ящик. В каждой руке он держал по телефонной трубке. Она стояла у двери, пока босс Ричарда не закончил разговор по одному телефону и не переключил внимание на другой. Боб удивился, когда на другом конце провода ему ничего не ответили.

— Ну, ладно, — сказал он, повесив трубку. — Приятно было поговорить и с вами тоже… — Он лучисто улыбнулся Фрэнсис: — Привет!

— Добрый день. Я, э-эм, ищу Ричарда.

— Какого Ричарда?

— Кина.

— А-а. Кин. Наш иностранный корреспондент. К сожалению, он отсутствует. Могу я вам чем-нибудь помочь?

У нее перехватило горло.

— Его все еще нет?

— Ага, задержался за границей, но я могу заняться вашим вопросом, если это срочно.

— Нет, нет, это не касается его работы. Я…

Боб с облегчением выдохнул:

— Слава тебе, господи! Добрая половина его клиентов стоит у меня над душой! Вы часом не знаете, что с ним, а?

Прежде чем она успела придумать, как ответить, он сказал:

— Конечно же нет. Если бы знали, то не пришли бы сюда.

— А где он?

— Ай, где-то здесь. — И он ткнул пальцем в Африку на висящей на стене карте. — За ним не угонишься.

— С ним все в порядке?

— Ага, все отлично.

— Вы говорили с ним?

— Всего лишь раз, и еще получил пару телексов.

Фрэнсис охватило смешанное чувство: облегчение и отчаяние одновременно. Она села как подкошенная.

«Он бросил меня. Он бросил меня».

Боб слегка нахмурил брови:

— А вас зовут…

— Он уже должен был вернуться.

— Все клиенты твердят об этом, — сказал Боб, почесывая шею, — но дело в том, что Ричарду пришлось изменить планы.

— Почему?

Он улыбнулся:

— Знаете, мне и самому не терпится задать ему тот же самый вопрос! Когда он позвонил, шли важные переговоры, так что говорили мы кратко и только по делу, но он успел сказать, что застрял в пустыне.

— Он сейчас в пустыне?

— Господи, да нет же. Когда он звонил, то уже отлеживался в каком-то роскошном отеле, в Хартуме.

Комната поплыла вокруг Фрэнсис.

— Проблемы с девушкой, — заговорщически сказал Боб.

— Простите, что?

Он снова почесал шею. Ричард как-то рассказывал ей, что этот человек заговорит грабителя, пока тот будет его грабить, но она была ему благодарна за то, что тот ничего не скрывал.

— Он пытается убедить свою девушку вернуться с ним в Лондон, — сказал он и встал, чтобы поближе рассмотреть карту, — но мне сдается, что у него не очень-то хорошо это получается. — Он повернулся к ней: — Вы ее знаете?

Фрэнсис напряглась.

— Кого?

— Безбашенную Фрэн. Девушку Ричарда. Полагаю, вы с ней не встречались?

Она покачала головой.

— Нет, ну это и неудивительно. Никто ее не видел. Иногда я задаюсь вопросом: а существует ли она? Если хотите знать мое мнение, бедняга Ричард путешествует в одиночестве.

Фрэнсис не могла себя заставить откровенно во всем признаться, и ей не очень-то, в общем, хотелось.

— Но если он нам не покажет эту Фрэнсис как можно скорее, то мы уж точно задумаемся, а существует ли она на самом деле.

— А когда он должен приехать?

— В понедельник, не раньше. Просто мыльная опера какая-то.

Он ухмыльнулся. Ему явно нравились душещипательные истории.

— Я могу ему передать, что вы заходили.

— Нет, спасибо. Я зайду еще раз.

На пути к выходу Фрэнсис заметила открытку из Люксора на доске объявлений. Она остановилась. Пока никого не было рядом, она отцепила ее и прочитала надпись на обороте. Почерк Ричарда. Она видела, как он ее подписывал.

От предвкушения встречи с Ричардом и сопутствующего разочарования у нее опускались руки, и она долго не могла прийти в себя. До нее не доходило, почему он до сих пор не вернулся в Лондон, но раз уж люди, которые с ним разговаривали, не волновались — значит, беспокоиться не о чем. И все же она нервничала. Что там с Ричардом, как же она его довела, раз он отважился на такое, и что ей теперь делать?

У нее не было сил выбраться из того тупика, куда он ее загнал. Все попытки найти работу заканчивались неудачей еще на стадии собеседования, потому что ей не удавалось скрыть свое полное равнодушие к будущей работе. Трудно было имитировать трудовой энтузиазм, когда ей вообще не хотелось оставаться в Англии. На самом деле она и вовсе не знала, куда держать путь, но все же изо дня в день просматривала объявления о работе, главным образом чтобы успокоить Дейдре. Было полно предложений о временной работе официанткой или секретарем, но Фрэнсис абсолютно ничего не интересовало. Чем больше на нее давили с поиском работы, тем труднее ей было рассматривать вакансии. Депрессия укоренилась. Ей было трудно вставать по утрам и еще труднее засыпать ночью. Целыми днями она смотрела телевизор, зато отпала необходимость тратить деньги, отпала необходимость думать. Она начала завидовать образу жизни Дейдре, ее квартире, модной работе. Вечера Дейдре проводила с друзьями. Фрэнсис смотрела телевизор.

Каждый вечер она смело решала положить конец такому положению вещей. «Завтра, — решительно говорила она себе, — я обязательно приведу свою жизнь в порядок». Но на следующее утро, проснувшись с горечью разочарования в душе, она забывала о своих намерениях и с трудом выбиралась из самодельной постели на полу в гостиной.

Постоянно гнетущее чувство, что она в долгу перед Дейдре, не только точило ее изнутри, но еще и выматывало.

— Прости, Ди, — сказала она как-то вечером, — прости меня, ради бога. Я скоро уеду, правда, уеду. Я просто пока не знаю, куда мне податься.

Дейдре вяло улыбнулась. Она явно не могла понять, почему Фрэнсис не в состоянии взять себя в руки, прочистить себе мозги и начать все сначала, как сделала она, когда порвала с любимым человеком, но Фрэнсис не на что было начинать новую жизнь. Ей не с чего было начинать. У нее не было работы, в которую можно уйти с головой, она не вела светскую жизнь, которая бы могла отвлечь ее от проблем. Находясь в полнейшем вакууме, она ощущала себя премерзко.

Однажды утром Фрэнсис все-таки зашевелилась. Она вылезла из трясины, в которой погрязла, упиваясь жалостью к самой себе и занимаясь ничегонеделаньем. Разбирая рюкзак, она нашла номер телефона Люси и Сэма на обложке ежедневника и тут же позвонила.

Трубку взяла Люси.

— Фрэн! Где ты?

— В Лондоне.

— Фантастика! Наконец-то я смогу тебе показать нашу свадебную кассету!

Они встретились за чашечкой кофе в «Кингз Роуд». Люси стремительно вошла в кафе, словно выполняя какую-то сверхзадачу, и прижала Фрэнсис к сердцу:

— Как я рада тебя видеть!

— Я тоже.

— Я была приятно удивлена, когда ты позвонила! Я уж думала, что никогда больше не услышу твой голос.

— Так легко ты от меня не избавишься.

— Надеюсь, что нет. Ты неотъемлемая часть нашего медового месяца, как и Египет. Как статист в театре.

— Честное слово, Люси, тебя послушать, так замужество — это Святой Грааль какой-то. Я думала, что женщины нашего поколения должны стремиться к большему.

— Свадебная церемония — это ничто. Стремиться надо не к большой и пышной свадьбе, а к замужеству. Посвятить свою жизнь кому-то другому — вот это игра, которая стоит свеч.

— У тебя-то ведь тоже была большая пышная свадьба.

— Конечно, была, дорогая моя. Я должна была своим громадным белым платьем отвлекать внимание семьи от своего большого черного жениха!

Фрэнсис прыснула со смеху.

— Господи, встретила тебя и снова почувствовала себя человеком.

— Что ты делала все это время? Мне не терпится услышать продолжение истории. Как Ричард все объяснил? Он был в бешенстве? Он, наверное, подумал, что потерял тебя навсегда?

— Ай, Люси, отстань.

— Почему? Что-то не так?

— Я же сказала тебе в Каире, что все кончено. Все и в самом деле кончено.

— Не может быть. — Лицо Люси исказилось гримасой недоверия. — Он что, правда ушел от тебя?

— Похоже, что так.

— Боже мой. Поверить не могу. А почему он сначала с тобой не поговорил?

— Не знаю.

— А ты его не спрашивала?

— Нет. И не собираюсь. Три недели назад я ходила к нему в офис, чтобы все прояснить и поставить точку, но он еще не приехал.

— Так ведь это хорошо — или нет? Наверняка он остался там, потому что ищет тебя.

— О, Люси, только не начинай, пожалуйста! Если бы он захотел, то легко смог бы меня найти. Даже здесь, он мог предупредить своего босса, что я могу приехать в Англию и могу зайти, но Боб меня не ждал.

— Что он сказал, когда ты появилась?

— Я не представилась.

— Почему? — сердито спросила Люси.

— Потому что если бы Боб должен был мне что-нибудь передать, то он вскакивал бы с места при виде любой женщины, зашедшей в офис, искала бы та Ричарда или нет. Ни один мускул на его лице не вздрогнул. По его словам, Ричард просто слоняется не пойми где. Но мне показалось, что он просто спрятал голову в песок. Сама посуди: он остановился в самом дорогом отеле в Хартуме, там, где я никогда не буду его искать.

— Но ты все равно должна с ним увидеться. Во всей этой истории так много неясностей. Тебе непременно надо поговорить с Ричардом и удостовериться…

Глаза Фрэнсис наполнились слезами.

— Я не перенесу этой встречи, Люси. Он недвусмысленно дал понять, что не желает меня видеть. Зачем напрашиваться? Чтобы увидеть в его глазах то, что довело его до ручки? Нет уж, спасибо. Он и так уже стер меня в порошок. И все, что мне теперь остается, — не забывать время от времени дышать.

— Но он любил тебя, Фрэн. В этом нет никакого сомнения.

— Может быть. Но где-то между Асуаном и Вади-Хальфой его любовь сошла на нет.

По настоянию Люси Фрэнсис в тот вечер переехала к ним с Сэмом. Дейдре не удерживала ее, что и неудивительно. От столь продолжительного пребывания Фрэнсис у нее в доме их дружба несколько увяла.

Но Фрэнсис не задержалась надолго у Люси. Ей казалось, что она сможет все начать с начала, что этот переезд вдохновит ее на поиск работы. Но Люси никак не поддерживала ее в этом намерении. Напротив, она сразу же принялась ее баловать. Она наготовила египетских блюд, ни одно из которых не получилось. Зато они изрядно повеселились за готовкой. А потом они отправили Сэма в паб, чтобы спокойно посмотреть свадебную пленку. На протяжении всего фильма Люси отпускала такие ироничные комментарии, что Фрэнсис всю дорогу смеялась. Любопытно было увидеть родню Люси и Сэма, о которой Фрэнсис была наслышана, наблюдать не очень-то закамуфлированную конфронтацию двух семей на приеме, любоваться сногсшибательным платьем невесты.

— Леди Ди отдыхает, — пробормотала она.

Люси пихнула ее в бок.

— Дензил Вашингтон отдыхает, — уже с большим энтузиазмом добавила Фрэнсис, когда улыбающийся Сэм появился на экране.

Люси довольно улыбнулась.

— Ничего парниша, как ты думаешь?

— Высший класс. Еще не надоел тебе?

— Нет. И если ты думаешь, что, раз тебя бросили в пустыне, ты можешь увести у меня мужа, то глубоко ошибаешься.

На следующее утро Фрэнсис чувствовала себя как новенькая.

— Вот что, — заявила она за завтраком, — первым делом в понедельник соберусь с мыслями и устроюсь на работу.

Люси поставила кофейник на стол.

— Ты совершаешь ошибку.

— Как это? Как ты можешь так говорить? Я уже с месяц как зависаю в Лондоне и не собираюсь доводить вас до предела, как уже довела Дейдре. Tы помогла мне не сойти с ума в Каире, и чем раньше я перестану путаться у вас под ногами, тем лучше будет для всех нас.

— Что касается Каира, Фрэн, — сказала Люси, наливая себе кофе. — Я должна извиниться перед тобой. Прости, что я была так оптимистично настроена без всякого на то основания. И как я только могла обещать тебе, что Ричард вернется?

— Ты поддержала меня тогда, Люси, но теперь мне надо как-то сдвинуться с мертвой точки и начать все с начала. Мне надо заработать немного денег, чтобы снова приступить к тому, что у меня получается лучше всего. Раз уж Ричарда теперь со мной нет, я отправлюсь на восток. Поездом из Бангкока до Сингапура. По-моему, неплохо.

— А не лучше ли отправиться на тот берег Ирландского моря?

— Что?

Люси посмотрела ей прямо в глаза:

— Поезжай домой, Фрэн.

— У меня нет дома.

— Нет, есть. Tы просто не хочешь этого признавать. Даже загнанная в угол, ты все равно не признаешься в том, что у тебя есть дом. Почему? Почему ты так настойчиво открещиваешься?

— Потому что у моей матери нет на меня времени, а сестра наводит на меня тоску.

— Понятно. Значит, придется для начала заставить себя наладить с ними отношения. Не пытайся обустроить свою жизнь в городе, где живет Ричард. Даже на несколько месяцев. Tы всегда будешь думать, что встретишь его за углом. Будь то в кино, в ресторане, в автобусе — ты будешь его искать, а в один прекрасный день увидишь его в компании другой девушки. Здесь, в Лондоне, тебе не избавиться от мыслей о нем, и ты ни за что не сможешь его здесь забыть. Тык что отправляйся туда, где ты родилась. Ты уже была повсюду. И это единственное место, куда тебе следует направиться.

Фрэнсис взяла билет на ночной поезд, потому что летом в поездах полно отдыхающих. Было неуютно и шумно. На ветке, идущей в сторону Холихеда, никогда не выключали свет. Но, несмотря на это, она наслаждалась каждой минутой. Снова сесть в поезд для нее было все равно что погрузиться в горячую ванну, и, хотя они с пыхтением продвигались всего лишь по старой доброй Англии, дух приключений опять витал кругом. Может, не самое яркое впечатление, но с каждой милей оно становилось все ярче. Она не была уверена, можно ли эту поездку на поезде назвать приключением, но приятное ощущение не покидало ее. Корабль, возникший перед ней посреди ночи в Холихедской гавани, навеял воспоминания. Он был, конечно, поосновательней, чем паром в Вади-Хальфе, но это нисколько не умаляло сходства с ним, и на какой-то момент она вернулась в ту ночь, вспомнила Лину, и кровь, и весь ужас происходящего.

Ей не спалось. Она не могла сидеть спокойно, пересекая Ирландское море. Наматывая круги по парому, пройдя его вдоль и поперек, она чувствовала себя как муха, попавшая в паутину. Паук оставил ее висеть на некоторое время, а теперь подтягивал к себе сеть, чтобы добраться до нее и проглотить. Сама муха не протестовала.

Как только рассвело, они зашли в Дан-Лери. Дрожа на холодном морском ветру, она стояла на палубе. Фрэнсис упивалась видом холмов, которые казались теперь чужими. Она думала о горячем ветре в жаркий день, когда даже воздух, которым дышишь, раскален до предела. Северная Африка не отпускала ее, да она и не хотела освободиться от навязчивого образа, потому что, отряхнув пыль Африки, придется вычеркнуть образ Ричарда из памяти. Шумные, пропитанные пряными запахами аллеи Хан-эль-Халили и иссушающая жара Вади-Хальфы держали ее мертвой хваткой, и она оплакивала их, и себя, и тот тяжело передвигающийся корабль в то серое утро. Зачем она вернулась сюда?

И тут кое-что произошло. Африка отошла на задний план, а Ирландия, суровая и полная жизни, неэкзотическая Ирландия, начала окутывать ее. Холодный воздух взбудоражил чувства. Небо, утренняя прохлада и холмы Уиклоу взволновали ее. Она смотрела на знакомые пейзажи, замечая изменения, которые произошли с тех пор, как она была здесь последний раз. Утренний свет и плеск черной воды о борт корабля напомнили ей о чем-то, но она пока еще не понимала о чем. Они плыли между пирсами. Ранние прохожие смотрели без интереса на неустанно продвигающееся вперед судно. Их собаки самозабвенно прыгали, яхты покачивались у причалов. И как бы настойчиво Фрэнсис ни открещивалась от всего этого, она понимала, что для нее существовала только одна гавань, и была она сейчас прямо перед ней.

Она сошла на берег, не понимая, что с ней происходит. Ей казалось, что с каждым шагом она будет все больше впадать в уныние, но вместо этого будто маленький моторчик заработал у нее внутри.

Все, начиная от таможенников и кончая водителем автобуса, точно знали о ее приезде заранее, и их радушие смыло создавшееся было впечатление, что она здесь чужая. Они знали, что она своя. В пустом двухэтажном автобусе водитель перешучивался с кондуктором. Фрэнсис сидела в задней части салона. Она ничем не выделялась, не выглядела иностранкой, не говорила на чужом языке и знала точно, куда направляется. Для кондуктора она была всего лишь очередной пассажиркой, вернувшейся из поездки по континенту, а не беглянкой, покинувшей родные пенаты много лет назад, и пока тот выдавал ей сдачу знакомыми с детства монетками, не переставая болтать о том, что утренняя пассажирка скоро будет дома есть горячий завтрак, Фрэнсис полностью ощутила себя местной жительницей. Одиночество аутсайдера, вошедшее в привычку много лет назад, растворилось в потоке знакомых реалий. Почтовые ящики, деревья, улицы — все, что она видела перед собой, было частью Ирландии, так же как и она сама.

В Судане перед ней захлопнули дверь, но, сидя в этом автобусе, она поняла, что дверь снова открыта, и, к своему изумлению, она осознала, что хочет войти.

А Ирландия не была на нее в обиде. Кто старое помянет…

15

Поезд плавно скользил по ночной Италии, черной и невыразительной, как носок изнутри.

— Не хватает всего лишь одной детали, — сказал Ричард, — какого-то связующего звена, которое бы все расставило на свои места. Я хочу, чтобы ты поверила всему, что я тебе рассказал, — всему, а не только отдельным эпизодам, которые выглядят не так неправдоподобно, как все остальное. И мне очень хочется верить тебе. Желательно, чтобы мы оба оказались правы. Не хватает какой-то детали, из-за которой все это стало возможным.

— Ты разозлился на меня задолго до прибытия в Абу-Хамед. Вот почему все так вышло.

— Ошибка в датах, — сказал он, не обращая внимания на ее замечание. — Именно она. Ты ушла из посольства прежде, чем они получили информацию о моем паспорте. Я болел несколько дней. Может, поэтому мы не состыковались во времени? Может быть, мы обратились в посольство в разное время? Когда ты прибыла в Каир?

— В воскресенье. Я же сказала тебе. В воскресенье утром.

— И что потом?

— Я пошла в посольство во вторник.

— И я, как мне кажется.

— Как тебе кажется?

— Прошло четыре года, не забывай. Кроме того, днем раньше, днем позже — разница небольшая. Tы сказала, что телексы шли туда и обратно на протяжении всей недели.

— Верно.

— Так сколько, ты говоришь, людей там работает? Не мог кто-нибудь оформить мой паспорт, не имея понятия о том, что ты меня разыскиваешь?

— Нет. Там крошечный офис: только посол и две женщины. И не забывай, мы получили ответ из Хартума. Никто о тебе и слыхом не слыхивал.

— Но я был там, Фрэн. Я был там.

— Значит, ты старался не привлекать к себе внимания. Интересно почему.

— Почему ты упорно не хочешь верить тому, что обстоятельства были превыше нас? Прими во внимание расстояние, разделявшее нас, возможные технические проколы, устаревшую систему связи.

— Ай, перестань ты уже метаться из стороны в сторону, Ричард! Совсем недавно ты провел несколько часов, убеждая меня, что я тебя бросила. А теперь ты хочешь, чтобы я поверила в обратное. Чему верить?

— Если б я знал! Но единственный способ покончить со всей этой неприятной историей — это быть откровенными друг с другом.

— Послушай, если существует какой-то невидимый невооруженным глазом фактор, который мог бы нас обоих оправдать, то скажи мне, что это, и я поверю тебе. На самом деле, я поверю всему, что ты мне рассказал о своей жизни, начиная с Абу-Хамеда до Флоренции, но ты меня никогда не убедишь, что звонил в Каир, потому что я точно знаю, что ты этого не делал.

Ее голос дрогнул, у меня сжало горло.

— Фрэн, послушай. Я зависаю в Хартуме и жду, когда сделают паспорт. А тут приходит телекс, в котором написано, что меня разыскивают. Я просто несчастный тип, попросивший их взять меня под свое крылышко. Если бы я не хотел, чтобы ты знала, где я, как я мог бы убедить дипломатов послать неверную информацию в Каир? Да они бы ответили на любой телекс задолго до того, как я узнал бы о нем.

— Тогда напрашивается вывод, что сумку у тебя не крали и что интуиция меня не подвела. Ты бросил меня. Тебе не надо было обращаться в посольство ни за паспортом, ни за выездной визой, ни за чем-либо еще. Жаль. Тот эпизод с несчастным путником, который бродит по Хартуму в поисках бутылки минеральной воды, был очень трогателен.

— Господи. Tы считаешь, я все это придумал?

— И не только это, заметь.

— О боже, не будь так несправедлива ко мне! Я не смог бы так с тобой поступить!

Вместо ответа она спрыгнула с полки, достаточно тяжело приземлившись на пол прямо рядом со мной. Ричард тут же последовал за ней и преградил ей путь к выходу.

— Я устала, Рич. Я измотана и выжата, и, как знать, если ты и дальше будешь продолжать давить на меня, я могу даже поверить в то, что в Судане снова началась гражданская война. Я пожертвовала ради тебя всем, а ты хочешь убедить меня в том, что я сбежала. Мне никогда не было так одиноко, как в Каире, а ты хочешь назвать это побегом. Я чуть не сдохла там! Давай не будем повторять все с начала.

Он сделал шаг в ее сторону.

— Но ты должна мне поверить.

— Нет, не должна! Я не обязана тебе верить. Когда я тебя видела в последний раз, ты сказал мне, что я не стою твоих стараний, а своим ушам я верю! — И она сжала кулаки и ударила себя по бедрам. — Покажи мне паспорт, оформленный в Каире в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году, и я приму все на веру, но не проси меня, не проси опять идти на компромисс.

Они стояли лицом друг к другу — две темные тени в приглушенном свете, — и тут он притянул ее к себе и поцеловал. Она не сопротивлялась. Посреди неизвестности они на мгновение воссоединились. Кто знает, что на них нашло? Прошлое припомнилось, должно быть.

Как ни странно, я не стала сворачиваться клубком и лежать, не зная, куда деваться от смущения, когда они, глубоко вздохнув, прижались друг к другу губами, меня просто потянуло взять пилку и привести ногти в порядок. Оставалось только надеяться, что это не зайдет далеко. Заниматься любовью в поезде на Инсбрук — это было бы, конечно, приключение трогательное и волнующее, навевающее меланхолические воспоминания, но я уже и так достаточно много о них узнала, и у меня не возникало желания стать им еще ближе.

Кроме того, даже учитывая мои самые романтические предположения, я не сомневалась, что перерыв в обсуждении будет недолгим. Это вовсе не походило на великое воссоединение двух любящих сердец, как я себе представляла, хотя мне еще предстояло узнать, что сама парочка думает по этому поводу. Их роли и устремления изменились — но что это значит? Что они поменялись местами? А может, они все же притормозят у переправы и встретятся где-нибудь в середине пути? Что касается лично меня, то теперь меня удовлетворит только великое раскаяние со стороны одного из них. Тем временем я, терпеливо ожидая, куда заведет этот новый поворот сюжета, почувствовала, что непроизвольно задержала дыхание — и вообще рада была бы провалиться сквозь землю. Бог ты мой, как они целовались! Страстно и нежно, а потом спокойнее и снова неистово, и притом настолько, что я уже начинала задумываться: а не вернулись ли они в прошлое?

Когда они наконец-то оторвались друг от друга, Фрэнсис отступила на шаг и невозмутимо сказала:

— Теперь ты раскаиваешься, так ведь? В порыве раздражения ты решил наказать меня, а когда передумал, то было уже поздно. У тебя не было ни квартиры, ни работы, ни меня.

Ричард отвернулся, оперся о верхнюю полку и положил голову на руки.

— Именно это произошло, не так ли? Ты думал, что помаринуешь меня немного в Вади или в Каире — где бы я ни была. Ты думал, что это меня образумит, но обстоятельства встали у тебя на пути, и ты не смог выловить меня из маринада, когда захотел. Африка — слишком большой котел для такой кухни, Ричард.

Ее слова звучали как приговор — четко и ясно. И я испустила долгий вздох облегчения. Все кончено. Вышло наружу наконец. Часть его рассказа — правда, зато другая часть — выдумка. И пусть он немного приврал, обвинить его можно было только в безрассудном поступке, который, сколько ни сожалей, уже невозможно исправить: расстояния слишком велики, а у Фрэн — ни дома, ни знакомых… Даже телефона и то нет.

Фрэнсис села.

— А признаться в этом ты не хочешь по очень простой причине: тебе трудно сознавать, что ты сам отказался от всего, что у тебя было.

Я так и думала (слава тебе, господи), я так и думала. Разочарование оттого, что я добралась до Инсбрука и не докопалась до сути, было бы невыносимым, а теперь мне хотелось разоблачить себя, как делает детектив, который прячется за занавеской, а потом выходит на свет, как только прозвучит наконец признание. «Итак, — сказала бы я, — почему же вы не рассказали все это раньше, тогда мы все могли бы хорошенько выспаться». Но я лишь вытянула ноги и ждала продолжения. И все-таки — какая необыкновенная ночь!

Ричард выпрямился во весь рост.

— У меня украли рюкзак, Фрэнсис. Я ждал тебя в Хартуме и искал в Каире. Чего еще ты хочешь от меня?

Я опять подогнула ноги. Мимо пронесся встречный поезд.

Он подошел к двери и встал спиной к нам. Фрэнсис подвинулась на полке — поближе к нему, и ко мне тоже. Слишком близко — как-то некомфортно…

Она вздохнула и сказала:

— Мне и в голову не приходило, что наша встреча ничего не решит.

Колеса скрипели и крутились под нами, успокаивая монотонностью, и без устали делали свое дело. Я ощущала смертельную усталость и мечтала, что какая-нибудь сторонняя помеха — голоса в сосед нем купе, кто-то прошел по коридору — напомнит мне, что я здесь не одна, а еду в поезде длиной полмили с двумя бывшими любовниками, каждый из которых твердо стоит на своем и вдобавок врет как по писаному. Но как назло все кругом словно вымерли, как будто поезд везет только эту парочку и будет двигаться вперед до тех пор, пока они не придут к какому-нибудь решению и не успокоятся наконец. Поезд был их союзником, а не моим. Я была незваным гостем, и чем больше я уставала, тем больше меня возмущало их поведение и ужасное совпадение, которое позволило им встретиться в моем купе.

Ричард повернулся и сел на корточки спиной ко мне, глядя вдоль по коридору.

— Я все делал неправильно, — сказал он. — Теперь я понимаю. Я плохо с тобой обращался. Твоя жажда приключений… Я не мог с этим смириться. — Он горько усмехнулся. — Знаешь, а ведь я ревновал, соперничал с твоей страстью к путешествиям. Поддаться ей было все равно что согласиться жить с тобой и с еще одним любовником. Из нас двоих я более прочно стоял на ногах, а он витал в облаках, но ему ты благоволила, и ему было что тебе предложить, поэтому мне пришлось опустить тебя на землю. Я должен был привязать тебя к ноге, прежде чем ты исчезнешь в стратосфере. Меня пугало, что я не смогу сделать этого, Фрэн, и поэтому совершал достаточно много глупостей, но бросать тебя я не собирался.

— И что же тогда произошло? Что стало с нами?

— Все дело в тебе. Ты такая мастерица убегать. Всегда можешь упорхнуть, как только тебе надоест сидеть на одном месте, и с каждым разом все дальше.

— Только к тебе я хотела упорхнуть! А все остальное лишь… ох, даже не знаю. Я вынуждена была переезжать с места на место. Меня будто кто подгонял, подстегивал. Ты постоянно об этом твердишь, и ты абсолютно прав. Прав, как никогда. Впоследствии я часто думала о том, что ты видел меня насквозь лучше, чем кто бы то ни было, а теперь ты говоришь обратное.

— Я был не прав. Я был высокомерным эгоистом и пытался уничтожить самое лучшее в тебе. Но я не знал, с чем имею дело. Это была страсть. Tы взращивала ее и упивалась ею, и ты была обречена на нее. Именно это в тебе меня притягивало и удерживало рядом с тобой, и все же, из-за своей ограниченности, я пытался лишить тебя всего этого. Не мудрено, что в итоге я тебя потерял.

Фрэнсис положила руку на его колено.

— Я отказывалась понять тебя, — сказала она.

— Тебе не понять меня. Ты другая. Нас захватывал сам процесс перетягивания каната.

— Только я тянула слишком сильно.

— И канат лопнул.

Он взял ее за руку, продев пальцы сквозь пальцы.

— Прости меня, Фрэн.

— Не надо просить прощения. Если бы мы не расстались, я бы никогда не нашла дорогу домой.

Он покачал головой:

— И ты думаешь, я поверю, что ты просидела все четыре года в Дублине? Ради чего тогда ты так сражалась?

— Я проиграла войну, Ричард, задолго до Абу-Хамеда.

— Но ты продолжала махать кулаками. И задевала меня при этом.

— Знаю, мне очень жаль, что так получилось, — сказала она более мягким тоном. — Но это вошло в привычку.

— Ага, и попутно ты дала мне пинка, и я улетел из Нубийской пустыни!

— И даже минералку забыл захватить.

Они рассмеялись.

— Не знаю, как все произошло, — сказала она, — но я изменилась. Как я сейчас понимаю, я дошла до того, что все путешествие сливалось в моем представлении в однородную массу. Когда мы плыли по Нилу и я почувствовала, что Египет перестал производить на меня впечатление, я убедила себя, что это ты во всем виноват. Но, по правде сказать, что-то изменилось во мне. Бесконечное передвижение с места на место — это была для меня возможность уйти от реального мира. Но уже в Асуане я поняла, что больше так не могу, а Каир укрепил мою уверенность в этом. И в конце концов зуд прекратился в Дублине, где я поняла, что не хочу больше никуда бежать. Тяжело было потерять тебя как раз тогда, когда желание одновременно находиться везде погасло, но зато я обрадовалась, что избавилась от этой зависимости и обрела наконец любимый дом.

— А как насчет любимого человека? Ты все еще думаешь только о том, где тебе жить, в каком месте. А найти спутника жизни разве не важнее?

— Если сегодня я что-нибудь поняла, так это то, что мы с тобой не подходим друг другу.

— Не делай скоропалительных выводов. Мы получили хороший урок. Мы могли бы сделать все иначе, если бы у нас было достаточно времени на то, чтобы разобраться в наших отношениях. А мы встречались только на каникулах.

— Все бы закончилось тем, что мы бы просто поубивали друг друга.

— Это же не я отказался от тебя, — сказал Ричард, — поэтому мне легко думать иначе.

— О господи, опять ты об этом! Если бы только я могла тебе доказать, что я делала тогда в Каире!

Он встал.

— Давай, почему бы тебе и вправду не рассказать мне все. Хотел бы я знать: милашка Саба — это то пугало в старомодном костюме, которое я встретил в посольстве, приехав за визой?

— А посол не считается? Ты встречался с ним? Его фамилия — Дойл.

— Ну, видел я Дойла.

— Вот видишь! Я же не могла его выдумать.

— Ты могла прийти в посольство за чем угодно.

— Я пошла туда, потому что хотела вернуть тебя.

— Точно. Отлично. Тогда давай договоримся, что по какой-то неизвестной нам причине мы не смогли найти друг друга.

— Не надо «ля-ля». Пришел дядя и все испортил.

— Почему ты не можешь допустить, что все было не в нашей власти? — спросил Ричард.

«О, нет, — подумала я. — Только не надо начинать все сначала».

Но я уловила, что Фрэнсис улыбнулась ему в ответ.

— Потому что ты так просто от меня не отделаешься!

Он рассмеялся, и тучи рассеялись.

— Просто мистика какая-то, — сказала Фрэнсис. — И то, что мы встретились так — не где-нибудь, а в поезде!

— Ничего сверхъестественного. Точно так же мы могли бы встретиться в одном из лондонских ресторанов или на улицах Бомбея. Надо только оказаться в нужное время в нужном месте.

— Да, но оказаться в одном купе!

— Но ведь если бы мы сели в разные вагоны, то проехали бы всю дорогу до Инсбрука на одном поезде, сами того не зная. Вот это было бы уж точно мистика!

Фрэнсис схватила прядь волос и машинально стала теребить локон.

Ричард сел рядом с ней, прямо напротив меня, наклонив вперед голову, как и она, потому что сверху над ними нависала полка. Он находился в двух шагах от меня. Я закрыла глаза и громко сглотнула, чтобы они услышали.

— Будто едешь в одном купе с трупом, — прошептал он.

Почему он вдруг перешел на шепот именно в этот момент, оставалось только догадываться, но я застыла и покрылась холодным потом.

Фрэнсис еще больше меня напутала, когда сказала:

— Со мной это было однажды.

— Что?

— Я спала в одном купе с трупом. Какая-то женщина умерла ночью в поезде, когда я путешествовала по Франции. Утром мы все встали, а она лежала и не двигалась. Tиxo так лежала, никого не трогала, вот мы и не обращали на нее внимания. Но когда уже и шторы на окнах подняли, и пригласили всех сойти с поезда, а она так и не сдвинулась с места, кто-то попытался ее разбудить. Ее вынесли в Марселе.

Я уж, было, хотела пошевелиться, успокоив всех — мол, это не тот случай, но моя персона не так сильно занимала эту парочку.

Ричард взял ее руку и, играя с ее пальцами, сказал:

— Как поживает твоя мама? Все такая же — не от мира сего?

— Даже хуже. Постарела.

— Она удивилась, когда ты вернулась?

— Что-то я не заметила. Ее больше волновало, как мы уживемся в ее новой маленькой конюшне. Но я съехала, как только нашла работу.

— И чем же ты занималась?

— Как обычно — преподавала английский. А потом завела свой бизнес.

— Ты шутишь?

— Нет. Почему ты так решил?

— Я просто не могу представить тебя в роли крутой бизнесвумен. Тебе не идут деловые костюмы.

— Что правда, то правда. Я ношу джинсы. Если хочешь, я покажу тебе рекламную брошюру.

— Не надо, — устало сказал он. — Довольно улик и доказательств. Просто расскажи.

— Я работаю для все той же языковой школы — агентом своего рода. Используя свои связи за границей, я, как пылесос, собираю по разным углам иностранцев, которые хотят изучать английский язык, и записываю их в ирландские школы. У меня уже большая клиентская база. А за работу я получаю комиссионные от школ, определенный процент от их платы за занятия.

— Значит, твои блуждания по свету окупились сполна?

— Еще бы. Только что я собрала хороший урожай: еще десять флорентийцев на зимний семестр, и надеюсь сделать то же самое в Австрии. Доход небольшой, но…

— …ты можешь колесить по свету. Так вот откуда все эти визы в паспорте.

— Точно, но я собиралась тебе сказать, что очень хочу основать свою школу. Знаешь, это бизнес хороший, а Ирландия привлекает испанцев и итальянцев, которым нравится, что их дети учатся в католической стране, где поддерживают семейные ценности. Даже арабы любят Ирландию, потому что там очень сильны религиозные традиции.

— А что ты думаешь о Египте? Там тоже открываются большие возможности, верно?

— Может быть, но страны Персидского залива побогаче. Тамошние могут платить наличными.

Ричард покачал головой:

— Кто бы мог подумать! У странствующего хиппи инстинкт хищника.

— Теперь ты мне веришь?

— Я не знаю, чему верить, но твой дублинский акцент стал более заметным.

— Ага, значит, заблудшая душа все-таки является частью чего-то большего.

— Раньше я думал, что ты часть меня.

— Прости.

— Господи. Что же мы за люди такие?!

— Обыкновенные люди. Мы думали, что между нами что-то было, хотя на самом деле…

— Поверить не могу. Я должен был оторвать свою задницу и…

Она закрыла лицо руками:

— Не надо. Все в прошлом.

— Не в прошлом. А сегодня. Сейчас.

Фрэнсис теребила свои волосы, дергая за локоны.

— Ну и хрен бы с ним, — тихо сказал Ричард. — Проехали.

Она прислонилась к нему, положив голову ему на плечо.

— Давай поговорим о тебе. Надеюсь, ты не забросил архитектуру.

Он вздохнул:

— На некоторое время пришлось о ней забыть, но я не мог долго оставаться без дела, поэтому забросил удочку и в конце концов устроился в одну египетскую фирму. Сначала я работал там чуть ли не курьером, а потом стал чертежником с чересчур высокой квалификацией, но этого было достаточно, чтобы поддерживать себя в форме и накапливать профессиональный опыт. Теперь все идет как нельзя лучше, потому что в Каире планируют создать большие совместные предприятия, и я хочу принять в этом непосредственное участие. Я не смогу больше жить без своей работы. Поэтому я и направляюсь в Лондон. На следующей неделе у меня собеседование в одной английской компании, которая участвует в конкурсе на подписание контракта. Если меня возьмут, я стану настоящим экспатриантом, который отлично зарабатывает и живет припеваючи, не то что сейчас.

— Но как ты оказался здесь, ночью, в Италии?

— Я решил сделать крюк по дороге домой.

— Только не говори, что я тебя заразила своей страстью к поездам.

— Ну, в общем, никогда не знаешь, кого повстречаешь в поезде.

— Ричард… Ты ведь не в поисках меня катаешься на поезде?

— Скажем так, за последние несколько лет я проехал немало миль по железной дороге. Есть порядка дюжины дорог от Каира до Лондона. На этот раз я поехал через Рим.

— Тебе повезло. Я не была там сам знаешь сколько, с тех пор как мы расстались. Интересно, Карен все еще там?

— Да. Вообще-то я останавливался у нее.

— У Карен?

— Ага. Мы созванивались время от времени, с тех пор как я потерял тебя из виду.

— Даже так!

— А в прошлом году она приехала в Каир на каникулы.

— Ясно. Ну и как она? Если не считать того, что она спит с моим бывшим женихом, или я ошибаюсь?

— Фрэн!

— Она спит с тобой, да?

— Как ты догадалась?

— Не знаю. Я себе слабо это представляю, но, видимо, унюхала как-то.

— Значит, ты суешь свой нос куда не следует.

— Она на десять лет старше тебя.

— И что с того?

Она медленно кивнула головой:

— Ну-у. Похоже, я оказала тебе двойную услугу: отошла в сторону и представила тебя следующей на очереди.

— Это не то, что ты думаешь. Так, временно.

— А Карен знает, что это все временно?

Ричард повернулся к ней:

— Карен знает, что я не смог тебя забыть. Это все, что ей нужно знать.

Фрэнсис обхватила голову руками:

— О господи. Как все запутано.

— И вообще, Карен все еще любит своего бывшего мужа.

— Что? До сих пор? Но ведь он ублюдок!

— Ты и половины всего не знаешь. В прошлом году он приполз к ней на коленях…

И они увлеченно начали обмениваться сплетнями о своих общих знакомых, рассказывая друг другу последние новости о разводах, новорожденных, невыполненных обещаниях, предстоящих разочарованиях. Они болтали, как двое друзей, которые никогда не расставались. Сомнения остались в стороне, они снова общались, как близкие люди, позволяя мне на время стать свидетелем той нежности, которая когда-то связывала их и которую, несмотря на все разногласия, они не могли скрыть. И правда, недоверие растворилось в воздухе так легко, что о его существовании можно было только догадываться, а проявление любви ощущалось на бессознательном уровне, так что в ее существовании можно было не сомневаться. Прошлое все еще жило в них, и я не сомневалась, что Ричард опять обнимет Фрэнсис, даже если из-за этого им будет труднее расстаться несколькими часами позже.

Их разговор неизбежно подводил их к тому времени, когда они были вместе. Вспоминая Новый год, проведенный в горах Турции, в бараке без воды и электричества, Ричард мечтательно произнес:

— Хочется снова все повторить.

— Правда?

— А тебе нет?

— Не то чтобы нет. Я была бы не против. Я бы никогда в жизни не ушла от тебя, ни за что на свете.

Он не обнял ее, а поцеловал — нерешительно, как в первый раз в жизни. Мило. Неоригинально, но довольно мило.

Они уже начали освобождаться от лишней одежды, когда она отстранилась:

— Стой.

— Почему? Ничего не изменилось, Фрэн. Ничего. Почему мы не можем продолжить на том месте, где…

— Потому что в марте я выхожу замуж.

У Ричарда из горла вырвался хриплый звук.

— Я знаю, — сказала она, — я должна была сказать раньше, но мы так много не успели сделать. У меня даже не было возможности поцеловать тебя на прощание!

— На прощание? А мне казалось, мы только что поздоровались.

— О господи, за что ты послал проклятие на мою голову! — сказала она, стукнув его. — Проклятие в лице такого обаятельного, милого, чертова сукина сына. Как это похоже на тебя — появиться ни с того ни с сего в крошечном купе посреди ночи!

— Кто он? Один из тех безумных австралийцев?

— Нет. Он ирландец.

Ричард молчал, поэтому она продолжила:

— Сама бы я ни за что не остановила свой выбор на нем. Я всегда думала, что если выйду замуж, то это будет человек вроде тебя, рядом с которым нельзя расслабляться. Кто-то, кто всегда бросает мне вызов, чтобы я постоянно была в лучшей форме. Вышло иначе. Я собираюсь связать свою жизнь с человеком, который… Ну, не знаю, с которым мне хорошо, легко. Он заботится обо мне. Он обожает хоккей на траве и кошек, а еще у него густая борода. Наверное, не совсем в моем стиле.

Ричард, вылупив глаза, смотрел куда-то в сторону коридора. Ему не хотелось слушать все это, а вот мне было интересно. Это мне она рассказывала (так, между нами, девочками) о своем мужчине. Голос у нее стал мягче. Как губка.

— С ним все ясно и понятно. Мы выращиваем овощи и гуляем по холмам в выходные дни. Вечером мы забираемся в постель с кружками какао и деремся из-за одеяла.

— Скучновато, — пробормотал Ричард, — но если тебе нравится…

— Я никогда не была так счастлива и довольна жизнью.

Ричард вышел в коридор. Мое сердце так сильно билось о грудную клетку, что я бы не удивилась, если бы кто-нибудь из них наклонился, заглянул мне в лицо и сказал:

— Ну как, тебе все слышно или погромче надо?

Фрэнсис встала и прислонилась к дверному косяку, на который они по очереди опирались всю ночь.

— Ричард, наши отношения ни к чему бы нас не привели. Мы слишком многого хотели друг от друга. Мы бы высосали друг из друга все соки и остались бы выжатыми до конца жизни. Разве мы к этому были готовы: спорить, кому сегодня лечить кошку от глистов, а кому идти за молоком? Нашим отношениям суждено было разбиться о быт. Ты клялся и божился, что именно об этом мечтаешь, ты лишился бы всего того, что дал тебе Египет. Наш роман — каприз природы. Я восхищалась тобой. Я тебя обожала. Но я не могу сказать наверняка, любила ли я тебя по-настоящему, и хорошо ли я тебя знала, потому что, когда судьба преподнесла нам испытание, оказалось, что мы не понимаем друг друга. И не доверяем друг другу. Мы до сих пор до конца друг другу не верим.

Через секунду она добавила:

— Я обрела кое-что еще. Спокойствие и простоту отношений. Ясность мысли и душевное равновесие. Тихие семейные радости. Это стоит тысячи ночей страстной любви. Я поняла это в Вади-Хальфе.

Она развернулась, но Ричард, войдя в купе, схватил ее за локоть. Затем он взял в руки обе ее ладони.

— Давай снова отправимся в путешествие. Ты забыла, что это такое. Ты забыла, какой это кайф, забыла, как красив рассвет над пустыней. Я могу снова показать тебе все это!

Она прикоснулась лбом к его лбу:

— Скажи, что ты бросил меня, Рич. Это все, что я хочу от тебя услышать.

— Это невозможно, Фрэн. Невозможно.

Мне надо было размяться. Я так одеревенела, что казалось, я что-нибудь сломаю, если пошевелюсь. Я повернула голову к стенке, чтобы вытянуть шею, и напрягла мышцы на ногах, потянувшись носками вперед. Снова вытянув шею, я непроизвольно подняла голову — и заметила, что за окном светает. Там было теперь все темно-синим. Скоро рассветет. И потом мы прибудем в Инсбрук. На какую-то долю секунды я насладилась этим ощущением: я возвращаюсь в реальный мир. Закрыв глаза, я прогнала прочь воспоминания о странной ночи и не менее странной истории. Я постаралась забыть ее, потому что она поглотила меня целиком, и, глядя на крепко обнявшуюся парочку, я не почувствовала ничего, кроме грусти.

Я пыталась уснуть.

Она рассказала нам про Каир, описала посольство до того, как узнала о его паспорте. Если она все выдумала, то попала прямиком в ловушку. Однако рассказ ее звучал довольно складно. Но как же это могло получиться, что его паспорт оформляли как раз в то время, когда она сидела в посольстве и ждала от него известий? Нестыковка какая-то. А в Хартуме что? Недобросовестный сотрудник послал телекс с отрицательным ответом в Каир, не сделав запроса — в городе этот человек или нет? Ричард явно так не думал, но у него было большое преимущество передо мной и Фрэнсис: он знал то, чего мы с ней не знали. Скорее всего, посольство Великобритании в Хартуме представляет собой большой и шумный офис, в котором работает уйма людей, многие из которых могли не знать, что какой-то турист отстал от поезда, но раз Ричард был единственным из нас трех, кто мог при сем присутствовать, то с него и взятки гладки.

Не зная всей правды, я могла понадеяться только на свое шестое чувство и встать на чью-либо сторону. Беда в том, что я не готова была принять ни одну, ни другую сторону. Скорее уж правда посередине. Если бы они оправдывались и спорили, то все было бы проще. Если бы Фрэнсис не призналась, что по своей природе она была человеком, несклонным к оседлой жизни, а Ричард не признался в том, как близок он был после их последней стычки к тому, чтобы забыть об их совместном будущем, то я бы почуяла неискренность в словах одного из них. Но сейчас интуиция, не подводившая меня в других случаях, ничего не подсказывала. Все было ясно и вместе с тем совершенно туманно. Оба говорили дельные вещи. Если бы он решил ее бросить, он наверняка не стал бы так издеваться над ней. Если бы она хотела избежать обязательств перед ним, то почему же она теперь предпочитает оседлую жизнь, которая так пугала ее раньше? А правда ли это?

И самый главный вопрос: как мог один из них так поступить жестоко с другим четыре года назад — и повторить то же самое этой ночью в поезде?

Мне надо было пойти спать в другой вагон.

Одно можно утверждать смело. Никому из нас, говоривших и слушавших всю ночь напролет, не стало от этого лучше. Сколько бы ни осталось недосказанным между ними — само их молчание было пронизано скорбью по тому, чего уж не вернешь, по долгому романтическому приключению, которое подошло к концу. Что бы ни произошло на самом деле, сейчас они оплакивали дни, проведенные вместе в поезде «Долина Нила», и я, посвященная в их историю, тоже скорбела вместе с ними. Я и в самом деле была очень подавлена. До меня только потом дошло, что когда я выйду из вагона, то останусь в самом невыгодном положении из нас троих. Тот, кто лгал, был единственным, кто в точности знал, что произошло. Тот, кто говорил правду, тоже знал, где ложь, а где истина. А вот я понятия не имела, какая из услышанных историй, какая из двух исповедей подлинная. И что хуже всего, мне никогда этого не узнать. Именно поэтому я смотрела в светлеющее небо и задавалась вопросом, что же произойдет в Инсбруке.

Поцеловав ее еще раз, Ричард подошел к окну.

— Ты надолго в Инсбрук?

— Проездом. Я еду к друзьям в Зальцбург. Они встретят меня, и мы проедем прямо к ним.

Не поворачивая головы, Ричард произнес так тихо, что я едва услышала его слова:

— Останься в Инсбруке на несколько дней.

— Нет.

— Поехали со мной в Египет.

— Нет.

Он повернулся:

— Поедешь со мной?

— …Нет.

16

Тормоза заскрипели, разбудив меня, когда поезд прибыл в Инсбрук. Я резко вскочила, как человек, проспавший свою остановку, и огляделась по сторонам. Моих ночных попутчиков и след простыл. Они улетучились утром, как сон.

— Черт!

Я встала, натянула свитер и свернула спальный мешок. В коридоре толпились люди, готовые сойти с поезда. Я высунула голову в проход и увидела Ричарда в другом конце коридора, около выхода. У меня было такое чувство, что мои друзья ушли без меня. Я нащупала кроссовки. Руки тряслись. Не в состоянии сразу развязать шнурки, я ругала сама себя за лень. Ну почему я стаскиваю обувь, не развязывая! Вытащив из-под сиденья рюкзак, я сложила туда свои вещи. Поезд остановился и подался вперед, потянув за собой всех стоящих в нем людей. Им пришлось чуть наклониться вперед только для того, чтобы их тут же рывком откинуло назад. Этого фортеля всегда все ждут, но к нему никто никогда не бывает готов. В коридоре поднялась суматоха, люди повалились друг на друга. Затем движение остановилось, и все стихло.

Мы прибыли.

Я закончила лихорадочно запихивать вещи в рюкзак. Люди уже двинулись к выходу. Я выругалась. Как я могла заснуть в этом утреннем шуме, когда пассажиры спрыгивали с полок; таскались, шаркая по полу, в туалет; звали друг друга через весь вагон. Я пропустила то время, когда пассажиры в приподнятом настроении ожидают скорого прибытия на место назначения и освобождения из замкнутого пространства.

Наверное, я заснула после проверки паспортов. Фрэнсис и Ричард, стоявшие в коридоре, увидели пограничника и зашли в купе за документами и вынесли паспорта в коридор. Потом меня потрепали по плечу. С заспанным видом, пытаясь всеми возможными способами показать, что секунду назад глубоко спала, я протянула паспорт. Парочка в коридоре мурлыкала что-то лирическое о виде, открывающемся из окна по ту сторону поезда, но мне из моего лежачего положения видно было только синевато-серое подножие гор. Выше, как я понимала, было голубое небо, но внизу, где мы осторожно петляли по альпийскому серпантину, было темно и холодно. Голоса за моей спиной описывали блестевшие под лучами утреннего солнца серебристые крупинки льда и наполовину укрывший скалы снег, но я была прикована к постели странным стыдом. Если я пошевелюсь, они могут заглянуть в купе, и я своим пристыженным видом покажу, что наглым образом вторглась в их частную жизнь, что их ночной мир, отдельный от всего остального человечества, никогда не существовал. Гранитные глыбы, проплывая в моем ограниченном поле зрения, никак не хотели уступать место освещенным солнцем скалам, и сон, должно быть, незаметно затуманил мой пристальный взор.

Когда я натягивала на плечи лямки рюкзака, в вагоне уже никого не осталось. Как бы важно сейчас ни было не подавать вида, что я смотрю на них, мне просто не терпелось снова увидеть двух ординарных представителей человечества, которые всю ночь мешали мне спать своими экстраординарными сказками. Мне хотелось наложить лица этих людей на голоса, которые я слушала всю ночь. И сделать я это могла, только слившись с толпой, а затем обернувшись и посмотрев на них через плечо, проходя мимо. Но у меня возникло еще более порочное желание: увидеть, как они прощаются, и прощаются ли. Я считала, что заслуживаю чести присутствовать при финале, стать свидетелем их расставания. Я не могла позволить себе это пропустить.

Я пошла быстрым шагом по платформе, продираясь сквозь толпу людей, вывалившихся из поезда. Такое впечатление, что все шли парами. Я лихорадочно искала черную рубашку Ричарда и напоролась на нее так неожиданно, что чуть не наступила ему на пятки. Мне страшно захотелось положить руку ему на плечо и сказать: «Эй, вы! Подождите меня!» Вместо этого я отшатнулась. Они шли медленно, в то время как все остальные проносились мимо.

Фрэнсис рядом с его могучим торсом казалась изящной и миниатюрной. Они так медленно продвигались вперед, что мне, чтобы не выдать себя, пришлось остановиться и с невозмутимым видом подпереть колонну. Мне было интересно, вместе ли они уйдут с вокзала. Могла же она утром дать согласие попробовать начать все сначала? Вне всяких сомнений, он любит ее больше, чем занудливый жених-кошатник. Подумаешь — Ричард бросил ее в раскаленном поезде на милость двух словоохотливых австралийцев! Никто не застрахован от ошибок. Разве он, разве они не заслуживали еще одного шанса? Как можно противостоять судьбе, когда она свела их вместе в одном поезде точно так же, как и разлучила их? Наверняка им суждено быть вместе. Если она снова уйдет, то, скорее всего, это именно она бросила его тогда.

— Бахрейн. О, и снова Турция. А это что? Испания?

Их поведение никак не предполагало, что они отсюда уйдут взявшись за руки и он пригласит ее на романтический завтрак в одном из многочисленных кафе Инсбрука. Даже то, как они стояли, говорило об их отчаянии. У меня задрожали руки. Если они уйдут отсюда вместе, когда я сдамся? Чего я жду? Неужели я буду ходить за ними, преследовать их, или мне хватит того, что они так до конца и не открылись друг перед другом?

— А тот паспорт изрисован.

Они тянули время. Они волочили ноги и шли как можно медленнее, пока на платформе почти никого не осталось. Меня раздражало то, что я больше не могла слышать их разговор, но они все равно почти всю дорогу молчали. Вряд ли у них осталось что сказать друг другу, кроме правды, конечно, — правды, которая так и не вышла на поверхность ни ночью, ни пока я спала. Я была уверена в этом. Поэтому они и двигались так неторопливо. Они еще не разрешили проблему, ничего не изменилось, но время еще было. Правда, уже не так много.

— Поехали со мной в Египет.

— Нет.

Когда они дошли до ограждения, мое сердце забилось чаще. Я оказалась втянутой в запутанные отношения этих двух людей, и я знала наверняка, что мое умение предугадывать будущее здесь не поможет. Вместо того чтобы навести справки о времени отбытия следующего поезда, я стояла прислонившись к колонне и смотрела, как двое незнакомых мне людей идут мимо тепловоза. Какого черта я здесь стою среди белого дня в такой холод?

Они вышли за ограждение и вошли в ярко освещенное белое здание вокзала. Я последовала за ними. Две девушки быстро шагали навстречу Фрэнсис. Увидев их, Ричард пошел в другую сторону.

— Ричард! — крикнула Фрэнсис, но звук ее голоса повис в воздухе, застыл на губах и не вышел наружу. Для кого-то еще это могло показаться удивительным, ничем не примечательным. Но мне в этом зове послышался какой-то немой вопрос. И он стал заключительной точкой этой истории.

Ричард поднял в ответ левую руку, не оборачиваясь, слегка взмахнул ею и опустил.

Назад: Часть вторая

Дальше: ВОКЗАЛ ВИКТОРИИ