19

В Манси дело было вот какое — Какашка должен был меня сделать.

Майк сказал мне об этом по дороге. В общем, у него было какое-то «преимущество» передо мной, так что он должен был обязательно победить, а я, так как это был мой первый выход на ринг, должен был проиграть. Майк сказал, что я должен знать об этом с самого начала и не слишком расстраиваться.

— Это смешно, — говорила Дженни, — чтобы человек назвался «Какашкой»!

— Так оно, наверно, и есть на деле, — сказал Дэн, стараясь ее немного отвлечь от грустных мыслей.

— Запомни, Форрест, — продолжал Майк, — это все показуха. Не расходись, все должны остаться целы и невредимы. Какашка должен победить.

Ну, когда мы прибыли в Манси, там уже собралась большая толпа, чтобы поглазеть на реслинг. Одна схватка уже шла — Растение боролся с парнем, называвшим себя Животное.

Этот Животное был волосатым, как обезьяна, и на лице у него была черная маска. Первым делом этот тип сорвал с Растения его шлем в виде арбуза, и зашвырнул этот шлем на трибуны. Потом он схватил Растение за шею и трахнул его головой о стойку ринга. Потом он укусил его за руку. Мне стало даже немного жаль старину Растение — только тот сам был парень не промах. Например, он сорвал несколько листьев со своей раковины и начал втирать их в глаза Животному.

Тот заревел и начал метаться по рингу, протирая глаза, а Растение подкрался сзади и пнул его ногой по заднице. Потом он бросил Животное на канаты ринга, и обмотал его ими так, что тот не мог пошевельнуться, и начал колотить. Толпа просто визжала, орала «Растение!» и кидалась в них бумажными стаканчиками и тарелками. Растение приветственно поднял палец вверх. Мне даже стало занятно, чем же все это кончится, но Майк сказал, что нам пора идти в раздевалку и одевать костюм, чтобы бороться с Какашкой.

Только я надел свои памперсы и колпак, как кто-то постучал в дверь и спрашивает:

— Дурачок здесь?

— Здесь, — ответил Дэн.

— Твой выход, давай! — говорит этот парень, и мы двинулись наверх.

Какашка уже ждал нас на ринге. Пока я шел по проходу, а Дэн катился за мной, он бегал по рингу кругами и корчил всякие гримасы, и черт меня побери, если в этом костюме он не был в самом деле похож на какашку! Ладно, забрался я на ринг, судья сводит нас вместе и говорит:

— Ладно, парни, я хочу видеть честную борьбу — без выкалывания глаз, ударов ниже пояса, царапанья и кусания, и прочего дерьма.

— Ага, — отвечаю я, а Какашка просто ест меня взглядом.

Ударил колокол, и мы стали кружить друг вокруг друга, наконец, он попытался достать меня ногой, но промахнулся, а я схватил его и бросил на канаты. И тут я понял, что он смазал себя какой-то слизью, из-за которой его было трудно удержать. Только я хочу схватить его за талию, как он вывернулся, как угорь, хочу схватить за руку, и тут он выворачивается, и только ухмыляется, глядя на меня.

Потом он разбегается, и явно метит мне головой в живот. Ну, я немного отошел, а он пролетел через канаты и шлепнулся в первом ряду. Все стали вопить и орать на него, но ничего, он снова выбрался на ринг, захватив с собой складной стул. С этим стулом он принялся гоняться за мной по рингу, а так как у меня не было ничего, чтобы защититься от стула, то я стал от него убегать. Но этот Какашка таки треснул меня стулом по спине, и должен вам сказать, это было довольно больно.

Тогда я попытался отобрать у него этот стул, но он треснул им меня по башке, а потом загнал в угол. Бежать было уже некуда. Тут он треснул меня по скуле, а когда я прикрыл ее, треснул по другой.

Дэн пристроился рядом с канатами и орал судье, чтобы тот забрал у Какашки стул, но бестолку. Какашка трахнул меня по голове стулом раза три-четыре, и я упал. Он вскочил на меня и принялся таскать за волосы, и бить головой об пол, а потом схватил за руку и принялся ломать мне пальцы. Я посмотрел на Дэна и спросил:

— Какого дьявола?!

А Дэн попытался пролезть через канаты, но Майк ухватил его за воротник и не дал пролезть. И тут внезапно ударил гонг, и я снова оказался в своем углу.

— Послушай, — говорю я Майку, — эта скотина пыталась меня убить, он бил меня стулом по голове. Мне придется с ним что-нибудь сделать.

— Тебе придется просто ПРОИГРАТЬ, — говорит мне Майк. — Он не собирается тебя калечить — просто работает на публику.

— Не очень-то это ПРИЯТНО, — говорю я.

— Просто продержись еще несколько минут, пусть он тебя положит на обе лопатки. Главное, ты помни, что за это поражение ты получишь пятьсот баксов — за поражение, а не за победу.

— Но если он снова трахнет меня этим стулом, то я не знаю, что сделаю, — говорю я ему. Я посмотрел в публику и заметил там Дженни. Она явно была огорчена. Я начал думать, что это и в самом деле было не самое лучшее решение.

Ладно, раздался гонг и я пошел на ринг. На этот раз Какашка попытался ухватить меня за волосы, но я увернулся и швырнул его на канаты, а потом ухватил за талию и поднял над собой, но он выскользнул из рук и шлепнулся на пол, и начал стонать и потирать задницу. Тут его секундант подскочил и дал ему какую-то штуку, напоминающую фомку с резиновым наконечником, и он принялся лупить меня по голове этой штукой. Ну, я выхватил ее у него и переломил о колено, а потом принялся гоняться за ним. Тут я увидел, как Майк яростно мотает головой, и позволил Какашке сделать мне захват руки и завернуть ее за спину.

Этот сукин сын чуть не сломал мне руку! Потом повалил меня на пол и принялся лупить по голове локтем. Я видел, что Майк улыбается и одобрительно кивает головой. Потом Какашка начал бить меня по ребрам и по животу, а потом снова схватил кресло и начал бить меня по голове, загнал в угол и тут я ничего уже не мог ему сделать.

Я просто улегся там, а он уселся мне на голову, и судья досчитал до трех, и все кончилось. Какашка поднялся, посмотрел на меня и плюнул мне в лицо. Это было так противно, и я не знал, что теперь делать, поэтому просто заплакал.

Какашка торжествующе отплясывал на ринге, а Дэн подкатился ко мне и принялся вытирать мне лицо полотенцем, а потом появилась Дженни, и начала меня обнимать и тоже заплакала, а толпа бесновалась и швыряла на ринг всякое барахло

— Хватит, давай убираться отсюда, — сказал Дэн, и я поднялся на ноги. Какашка показал мне язык и корчил гримасы.

— Правильно тебя назвали, — сказала ему Дженни, когда мы уходили с ринга. — Ты и в самом деле настоящее дерьмо!

Впрочем, она могла сказать то же самое и обо мне. Никогда в жизни я еще не переживал подобного унижения!

По дороге в Индианаполис мы все трое угрюмо молчали.

— Форрест, ты сегодня был в ударе, — сказал, наконец, Майк. — Особенно, когда заплакал в конце. Публика это просто обожает!

— Это было всерьез, — заметил Дэн.

— Да ладно, — откликнулся Майк. — Все равно кто-то должен был проиграть. И вот что я тебе скажу — в следующий раз Форрест обязательно выиграет. Ну, что ты на это скажешь?

— Следующего раза не будет, — сказала Дженни.

— Но ведь он сегодня неплохо заработал? — спросил Майк.

— Пятьсот долларов за то, что его смешали с дерьмом — ничего хорошего, — сказала Дженни.

— Но это же был его дебют! Вот что, в следующий раз цена будет уже шестьсот долларов.

— А как насчет тысячи двухсот? — спросил Дэн.

— Девятьсот, — ответил Майк.

— А почему бы ему не выходить в плавках? — спросила Дженни.

— Потому, что публике это нравится, — ответил Майк. — Это наиболее привлекательная часть его образа.

— Ну, а ты как бы себя чувствовал, если бы тебе пришлось надеть что-то подобное? — спрашивает его тогда Дэн.

— Ну, я же не идиот, — ответил Майк.

— Заткни свою пасть! — говорит Дэн.

В общем, Майк сдержал свое слово. Во второй раз я боролся с парнем по имени «Овод». У него был костюм с таким хоботом, как у мужи, и маска с огромными очками. Я швырнул его на ринг и уселся ему на голову, и заработал свои девятьсот баксов. А в публике кто-то заверещал: «Ура Дурачку! Ура Дурачку!» В общем, все прошло не так уж плохо.

В третий раз я боролся с Феей, и мне даже разрешили трахнуть его по башке его же волшебной палочкой. Ну и после этого было еще много парней, так что мы с Дэном смогли отложить пять тысяч долларов на то, чтобы начать разводить креветок. Но вот что я вам должен сказать: публика меня полюбила. Женщины писали мне письма, а в магазинах начали продавать дурацкие колпаки, как у меня. Выхожу я иногда на ринг, а в публике сидят с сотню человек в таких же колпаках, как у меня, и подбадривают меня. От этого становилось гораздо приятнее на душе, понимаете?

С Дженни у нас тоже сложились очень хорошие отношения, за исключением вопроса о моем участии в реслинге. Каждый вечер, когда она возвращалась с работы, мы готовили ужин, и сидели вместе с Дэном в гостиной, обсуждая наш бизнес по разведению креветок. Мы решили поехать в родные места Баббы и арендовать часть болота на берегу Мексиканского залива, купить сетку, и небольшую лодку, чтобы кормить с нее креветок, пока они растут, ну и другие вещи. Дэн сказал, что нам нужно будет пристроиться где-то жить, ну и покупать еду и прочее, пока дело не начнет давать прибыль. Он сказал, что пяти тысяч долларов на первый год хватит — а потом мы сможем жить на доходы от креветок.

Проблема заключалась в Дженни. Она сказала, что раз мы уже заработали пять тысяч, почему бы нам не упаковаться и не ехать туда? В общем, это было разумно, только, по правде говоря, я еще не был готов уезжать отсюда.

Понимаете, с тех пор, как мы играли с этими небраскинскими кукурузниками в финале Оранжевой лиги, у меня не было ощущения, что я делаю что-то важное. Ну разве что, когда я играл в пинг-понг в Китае, да и то только пару недель. А теперь каждую субботу я слышал, как люди хвалят меня. Именно МЕНЯ — идиот я или кто там еще.

Слышали бы вы, как они вопили, когда я сделал Большого Жернова, который вышел на ринг, оклеив тело стодолларовыми бумажками. А потом был «Удивительный Эл» из Амарилло, и я сделал его при помощи бостонского захвата, и получил звание чемпиона Западных штатов. А потом я боролся с Гигантом Джуно, он весил почти двести килограмм, и на нем была леопардовая шкура, а в руке — картонная дубинка.

Но вот однажды вечером приходит Дженни с работы и говорит мне:

— Форрест, нам нужно поговорить.

Мы пошли на улицу, пристроились у небольшого ручья, и она мне говорит:

— Форрест, мне кажется, ты слишком увлекся этим реслингом.

— Что ты имеешь в виду? — удивился я, хотя чувствовал, к чему она ведет.

— Ты знаешь, что мы заработали уже почти десять тысяч долларов, это почти вдвое больше, чем нужно для разведения креветок, по подсчетам Дэна. И я хочу тебя спросить — неужели тебе нравится каждую субботу выходить на ринг и строить из себя дурака?

— Но я вовсе не строю из себя дурака! — возразил я. — Просто я должен радовать моих болельщиков. Ведь я теперь очень популярен! Нельзя же вот так все бросить и уехать.

— Это все чушь, — говорит Дженни. — Кого ты называешь «болельщиками» и что такое эта твоя «популярность»? Те, кто готовы платить за это отвратительное зрелище — просто дебилы. Подумать только, взрослые мужчины выходят на сцену в раковинах и делают вид, что калечат друг друга! Стоит только подумать, как они себя при этом называют — «Растение»! «Какашка»! — и в конце концов, ты, «Дурачок»!

— Ну и что тут плохого? — спросил я.

— Как ты думаешь, что я должна переживать, когда я знаю, что мой парень, которого я люблю, прославился в качестве «Дурачка» и каждую субботу выставляет себя на потеху — даже по телевизору!

— Но ведь за это неплохо платят, — говорю я.

— Черт с ними, с деньгами, — говорит Дженни. — мне не нужны эти долбанные деньги!

— Неужели есть такие люди, которым не нужны лишние деньги? — недоуменно спросил я.

— Только не такой ценой, — говорит Дженни. — Я хочу сказать, что пора нам найти себе место, где мы могли бы жить спокойно, а ты мог бы найти хорошую работу — ну, например, этот креветочный бизнес. Мы купили бы маленький домик, с садом и собакой, и даже, может быть, завели бы детей. Лично мне хватило той славы, которую я получила в «Треснувших яйцах», и ничего хорошего из этого, кстати, не вышло. Я не стала счастливой. Мне уже почти тридцать пять лет, и мне уже хочется спокойной жизни….

— Ладно, — говорю я, — мне кажется, что все-таки МНЕ принадлежит последнее слово — продолжать мне что-то делать, или не продолжать. Я же не собираюсь заниматься этим всю жизнь — просто сейчас оказалось самое подходящее время.

— Ладно, а я тоже не собираюсь болтаться тут и ждать, пока тебе надоест, — сказал Дженни. Только я тогда не поверил, что она это всерьез.