В доме мистера Лемприера никого не оказалось, но из-за угла доносились какие-то звуки, выражавшие крайнее неодобрение, да время от времени раздавался треск дерева, словно там с огромной высоты падали толстенные сучья гигантского эвкалипта. Я обогнул дом и вскоре увидел на фоне тёмно-коричневой, умбристой грязи, окружающей загон Каслри, чёткий, словно вырезанный из слоновой кости профиль мистера Лемприера, чья большая голова напоминала огромный жировик. Европейцу это может показаться странным, но солнце в то утро цветом напоминало желток, а небо имело не менее яркий ультрамариновый оттенок, хотя день выдался морозный, что, впрочем, весьма типично для ван-дименской зимы. Несмотря на холод, мистеру Лемприеру не приходилось махать руками или притопывать, чтобы согреться, — крупные капли пота и так катились жемчужинами по его набелённому лицу. Он стоял посреди примерно полудюжины бочонков, на один из которых каторжник-бондарь как раз прилаживал крышку, а по бокам другого, ещё не заколоченного, он сам зло колотил кулаками, выкрикивая самые чудовищные оскорбления, будто ругался с кем-то невидимым.

Заметив меня, он поднял руку и отмахнулся от чего-то, словно давая понять, что ему надоело препираться с неведомым собеседником.

— НЕ СТОИТ… ОБРАЩАТЬ ВНИМАНИЯ… ВЕЧНО ОДНО И ТО ЖЕ… — заверил он меня, — НО! БОЧКА ЗАПЕЧАТАНА. ТЕПЕРЬ УТИХОМИРЯТСЯ.

Я подошёл ближе и заглянул в бочонок, только что подвергшийся столь бурным нападкам со стороны мистера Лемприера. Он оказался полон рассолом, правда я тогда не поручился бы, что тёмная жидкость действительно является таковым. В глубине что-то виднелось, и первой догадкой было, что Доктор занялся заготовкой угрей, которыми в тот год изобиловали воды, омывающие остров. Но затем до меня дошло, что глаза вновь сыграли со мной злую шутку — верно, оттого, что свет в южных широтах в силу какого-то странного свойства постоянно заставляет меня видеть вместо людей рыб.

Затем, после мучительно долгого размышления — ещё несколько дней я чувствовал себя круглым дураком — до меня дошло, что вовсе не морские угри плещутся в рассоле, что вовсе не они наполняют бочонки, словно кочаны капусты или яблоки на сельской ярмарке, нет, — то были отрезанные головы туземцев! При том, что бочонков имелось всего полдюжины, я, прикинув в уме, определил, что где-то от сорока до семидесяти голов просаливались на заднем дворе мистера Лемприера.

Было также очевидно, что мистер Лемприер считает, будто эти головы мёртвых дикарей орут на него, сквернословят и насмехаются. Он же пробовал делать вид, будто оскорбительный хохот ничуть его не тревожит, но то и дело срывался и начинал отругиваться. Затем он вдруг вспоминал о тех обязательствах, кои налагает на него звание учёного мужа, устало смотрел в сторону свиного загона, в самом грязном углу коего спал Каслри, и взгляд его становился добрым и даже каким-то кокетливым. Тогда Доктор позволял себе снисходительно улыбнуться краешком рта при виде такого буколического блаженства, отхлебнуть рома из треснутого глиняного кувшина, стоящего рядом, и грязным, сплошь в пятнах шёлковым платком вытереть густо намазанный свинцовыми белилами лоб.

Мистер Лемприер пояснил, что ему страшно надоели эти головы, которые никак не хотят утонуть, то и дело всплывают и, высунувшись из рассола, пристают к нему с разговорами. Его тревожило, что, если так пойдёт и дальше, лица их, не скрытые рассолом, могут разложиться во время длительного морского перехода в Британию. Даже после смерти, как, впрочем, и до неё, на дикарей не находилось никакой управы — их широко раскрытые глаза неотступно следили за мистером Лемприером, куда б тот ни шёл, чем причиняли оному великое неудобство. При мне он спросил бондаря, нельзя ли как-нибудь привязать камни на шеи, чтобы головы не всплывали. Тот тяжко вздохнул и отправился поискать верёвок.

У мистера Лемприера, по его собственному мнению, имелось множество ценных качеств, из коих отнюдь не последним почитал он свой здравый смысл. И то, что он не видел ничего необычного или противоестественного в способности отрезанной головы разговаривать, будто та всё ещё сидела на плечах живого её владельца, а усматривал здесь всего-навсего некое житейское неудобство, меня буквально поразило. Во всём этом мне почудилось настолько потрясающее и величественное проявление чисто английского духа, что на какое-то время меня охватило восхищение Старым Светом, способным порождать таких гигантов, как сей луноликий слуга Науки, который между тем уже несколько раз велел затихшим головам не раскрывать рта и помалкивать, пока они с бондарем сообразят, каким способом сподручнее привязать камни, кои помешают им всплыть.

Стоя в окружении голов, глумившихся, как он полагал, над ним и его работой, Доктор приветствовал меня, словно вновь обретённого давнего друга. Он оперся о крышку бочонка и начал полную горечи повесть о человеке, коего до сих пор всегда аттестовал с неизменным почтением, то есть о Космо Вилере.

— СПЕРВА… ТОЛЬКО… СБОР… ЦВЕТОВ… ЛИСТИКОВ… НЕЖИВЫХ ОБЪЕКТОВ, — изрёк мистер Лемприер, отирая лоб неопрятным носовым платком и тем самым освобождая от белил полосу кожи неестественно багрового цвета, которая тут же залоснилась, точно натёртая воском. — ТАКАЯ РАБОТА, ГОВОРИЛ ВИЛЕР… ДАСТ МЕСТО В ОБЩЕСТВЕ… КОРОЛЕВСКОМ… А ПОТОМ… ВСЕГО ЛИШЬ ПИСЬМО ОТ КОРОЛЕВСКОГО ОБЩЕСТВА С ИЗЪЯВЛЕНИЕМ БЛАГОДАРНОСТИ… КАСАТЕЛЬНО… ОТБОРА ОБРАЗЦОВ… ТАРЫ, ОБЕСПЕЧИВАЮЩЕЙ СОХРАННОСТЬ… ПРИГОДНОСТЬ СОДЕРЖИМОГО ДЛЯ НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ… И ВСЁ! ВОТ! ПИСЬМО! А ЭТОГО МИСТЕРА КОСМО ВИЛЕРА СДЕЛАЛИ СЭРОМ КОСМО… ПОСВЯТИЛИ В РЫЦАРИ… В ЗНАК ПРИЗНАНИЯ ЕГО ВЕЛИКИХ ТРУДОВ ПО ИЗУЧЕНИЮ ЗДЕШНЕЙ ФЛОРЫ… ЗАТЕМ ЕМУ ПОНАДОБИЛИСЬ… EN UN MOT — КАК ЭТО?.. МОЛЛЮСКИ… МОЛЛЮСКИ, РАКОВИНЫ… ОКРУГЛЫЕ? НЕТ! ДОЛГИЕ… ОЧЕНЬ ДОЛГИЕ ГОДЫ СБОРА… КАЖДЫЙ СВОБОДНЫЙ ДЕНЬ… РЫСКАЛ ПО ТРЕКЛЯТОМУ ПОБЕРЕЖЬЮ… В НЕНАСТЬЕ И ХОЛОД… ПРОРВА ТРУДА… ВТОРОЕ ПИСЬМО ОТ КОРОЛЕВСКОГО ОБЩЕСТВА… ЕЩЁ БОЛЕЕ ХВАЛЕБНОЕ… А КАК НАСЧЁТ МОЕГО ЧЛЕНСТВА В НЁМ?

— Никак, — предположил я.

— ИМЕННО, — подтвердил Доктор. — НИ СЛОВА.

Тут он ненадолго отвлёкся, дабы должным образом ответить на гнусные, как ему показалось, замечания, последовавшие в тот момент из бочонков, а затем снова вернулся к прерванному рассказу.

— ИТАК, — продолжил мистер Лемприер, — Я ПОДНЯЛ ВОПРОС… ОЧЕНЬ ВЕЖЛИВО… НАПИСАЛ СЭРУ КОСМО… ТЕПЕРЬ УЖЕ СЕКРЕТАРЮ ОБЩЕСТВА… ВСЛЕДСТВИЕ ЕГО ДОСТИЖЕНИЙ В ОБЛАСТИ ИЗУЧЕНИЯ БЕСПОЗВОНОЧНЫХ… В ЮЖНЫХ МОРЯХ… И В ОСОБЕННОСТИ МОЛЛЮСКОВ-АНТИПОДОВ… В ЧАСТНОМ ПИСЬМЕ СЭР КОСМО УВЕРИЛ МЕНЯ, ЧТО МОИ ОПАСЕНИЯ, БУДТО МЕНЯ ИГНОРИРУЮТ, А ВДОБАВОК… Я НЕ ОСМЕЛИВАЛСЯ НЕ ТО ЧТО ПИСАТЬ, А ДАЖЕ ПРОСТО ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ… ВДОБАВОК ИСПОЛЬЗУЮТ… КАК Я ДОВЕРИЛСЯ… ВОТ В ТОЧКУ… ОН УВЕРИЛ МЕНЯ… ОН СЧИТАЕТ… ОБЩЕСТВО СЧИТАЕТ МЕНЯ САМЫМ ВЫДАЮЩИМСЯ И ДОСТОЙНЫМ ИЗ ВСЕХ КОРРЕСПОНДЕНТОВ В КОЛОНИЯХ… РЕПУТАЦИЯ ТАКОВА, ЧТО ПРОСТО НЕОБХОДИМА НЕКАЯ ВЕЛИКАЯ, ИТОГОВАЯ РАБОТА, КОТОРАЯ УВЕНЧАЕТ ВСЕ ПРОЧИЕ МОИ НЕСОМНЕННЫЕ ДОСТИЖЕНИЯ… ТОГДА Я СМОГУ ВЕРНУТЬСЯ В АНГЛИЮ ТРИУМФАТОРОМ… ИТАК… ЭТА ЗАТЕЯ С РЫБАМИ… ДОЛЖНА БЫЛА СТАТЬ МОЕЙ ВЕЛИКОЙ РАБОТОЙ… МОИМ ПРОПУСКОМ В ОБЩЕСТВО, ЭТИ САРДИНЫ И КАЛЬМАРЫ, В ОБЩЕСТВО… НО ВОТ ЧТО ОН МНЕ ПИШЕТ: «Нет-нет, над рыбами потрудился Гукер, между нами, работа Гукера — дрянь, но тем не менее она уже сделана, так что с рыбами покончено, хватит, и не трудитесь присылать мне ваши рисунки, вы опоздали», А ДАЛЕЕ ПРИБАВЛЯЕТ… НОВАЯ ОБЛАСТЬ… ЗАРОЖДАЮЩАЯСЯ НАУКА… НОВОГО ОБЩЕСТВА… НОВОЙ ЭПОХИ… ФРЕНОЛОГИЯ… В ОСОБЕННОСТИ ПРИМЕНИТЕЛЬНО К ПОКОРЁННЫМ НИЗШИМ РАСАМ… ОТРАСЛЬ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ, ОБЕЩАЮЩАЯ ОГРОМНЫЙ ПРОГРЕСС В ПОНИМАНИИ ПРИРОДЫ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, ЕГО ВЫСШИХ И НИЗШИХ ФОРМ НА ОСНОВЕ ИЗУЧЕНИЯ ЧЕРЕПОВ И СДЕРЖИВАЕМАЯ ЛИШЬ НЕДОСТАТКОМ ХОРОШИХ ЭКЗЕМПЛЯРОВ.

Тут я уловил — насколько можно было что-то уловить в этой кавалькаде предложений, — что сэру Генри Гукеру, который, несмотря на уничижительный отзыв о нём сэра Космо Вилера как о посредственности и шарлатане, похоже, является в науке его главным соперником, удалось каким-то образом наложить лапу на шесть бочонков с чёрными головами, кои принадлежат его другу, сэру Джозефу Бэнксу, и кои Бэнкс много лет назад насобирал в Земле Ван-Димена. Последовавшая монография Гукера о чёрных головах Бэнкса, где декларировалась невинность дикарей в силу обособления их от цивилизации белых и благородство чёрных физиономий, возбудила всеобщий интерес.

— ТАМ СТОЛЬКО РУССО И НОНСЕНСА, — продолжал Доктор, — ЧТО ДАМЫ ПАДАЛИ В ОБМОРОК… ХА!.. ОДНАКО СЭР КОСМО ПОЛАГАЕТ, ЧТО ГУКЕРОВА РАБОТА ОСНОВЫВАЕТСЯ НА ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ ОШИБКАХ… МОДНАЯ ФРАНЦУЗСКАЯ ГНИЛЬ… ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ОНАНИЗМ! ЕСЛИ БЫ ОН, СЭР КОСМО, ИМЕЛ БОЛЕЕ СВЕЖИЕ ЧЁРНЫЕ ГОЛОВЫ… ДОКАЗАТЬ РАЗ И НАВСЕГДА, ЧТО РАБОТА ГУКЕРА… НЕНАУЧНА… ОДНО ТЩЕСЛАВНОЕ СКУДОМЫСЛИЕ… ТЕПЕРЬ ВМЕСТО ЦВЕТОВ, МОЛЛЮСКОВ И РЫБ — ЧЁРНЫЕ ГОЛОВЫ!.. ЕСЛИ МНЕ ПРЕДСТОИТ ВСТУПИТЬ В КОРОЛЕВСКОЕ ОБЩЕСТВО… ЧЁРНЫЕ ГОЛОВЫ!.. НО СИЕ НЕ СТОЛЬ ПРОСТО… ГДЕ? И КАК? ГОЛОВЫ НЕ ВЫЛОВИШЬ СЕТЬЮ… ИХ НЕ НАЙДЁШЬ НА ПРИБРЕЖНЫХ КАМНЯХ… НЕТ!.. ГОЛОВУ ДИКАРЯ НЕ СОРВЁШЬ, КАК ЦВЕТОК, ЕЁ НЕ ЗАСУШИШЬ, ПОЛОЖИВ ПОД ПРЕСС… ТУЗЕМЦЕВ НЕ СТАНЕШЬ СТРЕЛЯТЬ, КАК БЕКАСОВ, ХОТЯ НЕКОТОРЫЕ ТАК И ПОСТУПАЮТ… ЧТО МНЕ ОСТАВАЛОСЬ ДЕЛАТЬ?.. ПРИШЛОСЬ ТОРГОВАТЬСЯ САМЫМ ОТВРАТИТЕЛЬНЫМ ОБРАЗОМ… С ПРЕЗРЕННЫМИ ТИПАМИ… С МОГИЛЬЩИКАМИ ИЗ АРЕСТАНТОВ… ЭТИМИ МОРТУСАМИ… СИДНЕЙСКИМИ АДВОКАТАМИ… РЕЗУЛЬТАТЫ? СОВЕРШЕННО ПРЕДСКАЗУЕМЫЕ: ПОТЕРЯНА ЛЬВИНАЯ ЧАСТЬ СБЕРЕЖЕНИЙ… ОБРЕТЕНА ПАРТИЯ СКОЛЬЗКИХ, ВОНЮЧИХ ГОЛОВ… ВСЁ, ЧТО УГОДНО, ТОЛЬКО НЕ ЧЁРНЫЕ ГОЛОВЫ… ГОЛОВЫ АРЕСТАНТОВ, НАМАЗАННЫЕ ГУТАЛИНОМ… ЧЕРЕПА ГОРОДСКИХ НИЩИХ, НА КОИХ КРАСНОЕ МЯСО ПОКРЫТО ДЁГТЕМ… ВСЕВОЗМОЖНЫЕ ФАЛЬШИВЫЕ ГОЛОВЫ, САМЫМИ НЕВИДАННЫМИ СПОСОБАМИ ЗАГРИМИРОВАННЫЕ ПОД ГОЛОВЫ АБОРИГЕНОВ… ПОЛОЖЕНИЕ, РАЗУМЕЕТСЯ, САМОЕ ОТВРАТИТЕЛЬНОЕ… СТАРАЮТСЯ ВСУЧИТЬ ЧТО УГОДНО… ОДИН КИТОБОЙ ПЫТАЛСЯ ВЫДАТЬ ДВЕ СКУКОЖЕННЫЕ ГОЛОВЫ МАОРИЙЦЕВ, КОТОРЫЕ ОН НОСИЛ В ДУРАЦКОМ КИСЕТЕ У СЕБЯ НА ПОЯСЕ, ЗА ГОЛОВЫ ЗДЕШНИХ ТУЗЕМЦЕВ… ТОЧЬ-В-ТОЧЬ СУШЁНЫЕ ЯБЛОКИ, РАЗРИСОВАННЫЕ ПО ТРАФАРЕТУ ИНДИЙСКИМИ ЧЕРНИЛАМИ… ПОТОМ…

— Густер Робинзон? — предположил я.

— VOYEZ-VOUS, ВИДИТЕ ЛИ… — промямлил Доктор.

— Трагично, — заметил я.

— EN UN MOT, ОДНИМ СЛОВОМ… НО ТАМ, ГДЕ ДРУГОЙ НАШЁЛ БЫ ТРАГЕДИЮ, Я НАШЁЛ… ЧТО? ВЫХОД… — Он наклонился, подавшись вперёд, как делал всегда, когда желал сообщить нечто граничащее, на его взгляд, с откровением.

— Наука? — угадал я.

— ЧЁРНЫЕ ГОЛОВЫ, — глубокомысленно кивнул он.

Я провёл пальцами по влажной поверхности бочонка.

— ПОСМЕРТНОЕ ИСКУПЛЕНИЕ, — изрёк мой собеседник, — ЛУЧШЕ, ЧЕМ ТРАГИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ БЕЗ ХРИСТА.

— Спасение, — ввернул я.

— НАДЕЮСЬ, — произнёс мистер Лемприер, — И НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ НИХ.

Он снова вытер лицо, велел бондарю сходить в дом за чаем и прихватить ещё рома. Мы присели.

— НЕ ОБРАЩАЙ ВНИМАНИЯ, — тихо проговорил мистер Лемприер, словно опять услышал приглушённые протестующие голоса, доносящиеся из глубины бочонка, и предпочёл проигнорировать их. — СТАРАЙСЯ НЕ ЗАМЕЧАТЬ… НЕБЛАГОДАРНОСТЬ…

Бондарь вернулся, неся чайник и кувшин с ромом, кои поставил на уже укупоренный бочонок.

Потом он принялся прибивать гвоздями крышки на остальных бочках, не обращая внимания, плавают в них головы или уже потонули, кричат они или помалкивают. Возможно, то был не лучший момент соваться с предложением, но я всё же дерзнул это сделать и произнёс речь о том, что работа, касающаяся рыб, всё же есть труд величайшего научного значения, и если сэр Космо Вилер утратил интерес, то, может быть, мистеру Лемприеру следовало бы самому опубликовать его в печатне Бента, в Хобарте.

Конечно, лондонское издание, на титульном листе которого упоминалось бы имя сэра Космо Вилера, означает славу, признание, возвращение в тот мир, вне коего мистер Лемприер пребывал столь долго, ключ к тому, чего мистер Лемприер жаждал больше всего — к членству в Королевском обществе! Но хобартское издание…

— EST-CE QUE JE SUIS SI MALADE? Я ЧТО, БОЛЕН? — вскричал Доктор. — ХОБАРТСКОЕ ИЗДАНИЕ… НЕЛЕПИЦА, СЭР… ИСТИННОЕ ПОНОШЕНИЕ… ОСКОРБЛЕНИЕ ДЛЯ НАУКИ! ДЛЯ КУЛЬТУРЫ!

Затем он выпил ещё рома с чаем, обошёл все бочонки, стуча по ним молотком, крича, чтоб головы угомонились и были ему благодарны за то, что теперь смогут принести хоть какую-то практическую пользу Цивилизации.

Возвратившись, он сел рядом со мною и рассказал, что между сороковым и пятидесятым градусами широты находится зона в высшей степени умеренного климата — как раз из сего факта и следуют чрезвычайно верные умозаключения об истинных цветах человеческого рода, а также о степенях человеческой красоты.

— ИБО НЕ БЫЛО ДРУГОЙ ТАКОЙ ЦИВИЛИЗОВАННОЙ НАЦИИ… СОВЕРШЕННО БЕЛОЙ… СТОЛЬ ХИТРОУМНО УСТРОЕННЫЕ МАНУФАКТУРЫ… КАКОЕ ИСКУССТВО, НАУКА!.. ГДЕ ЕЩЁ ЕСТЬ ТАКИЕ?.. БЛАГОРОДНАЯ ОСАНКА И ПОСТУПЬ БЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА!.. ГДЕ, КАК НЕ НА ТОРСЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ДЕВЫ?.. ГДЕ НАЙДЁТЕ ЕЩЁ ДВЕ ТАКИЕ?.. ТАКИХ! ПЫШНЫХ И БЕЛОСНЕЖНЫХ ПОЛУШАРИЯ… С ЯРКО-КРАСНЫМИ КОНЧИКАМИ?

Тут память моя наполнилась целым хороводом белых полушарий, правда не слишком пышных, а также пышных, но не вполне полушарий, не говоря уже о чёрных полусферах, чьи взведённые, будто курки, кончики словно обмакнули в совсем уж тёмную краску цвета сочной фиолетовой сливы, и ни одна представшая моему мысленному взору пара их, с которой я в тот или иной период своей жизни имел счастье состоять в более или менее интимных отношениях, не показалась мне обделённой известными достоинствами, восполняющими недостатки.

Мои попытки скрыть потрясение от всего этого: от спорного тезиса о непревзойдённых свойствах белоснежных полушарий; от чёрных голов, которые мистер Лемприер считал неспособными угомониться и которые никак не хотели признать, что имели несчастье родиться не в том полушарии; от прискорбного недостатка доброй воли в окружающем мире и печальных последствий сего; наконец, от преследующей меня злой судьбы и тщетности моих надежд опять заполучить желанную должность рисовальщика рыб — наверное, оказались безуспешными.

— Я НУЖДАЮСЬ В НАУКЕ, ГОУЛД… А НЕ В ЧЁРТОВОМ ЦИРКЕ.

Тут мистер Лемприер сделал яростное движение, оборачиваясь назад, словно опять услышал за спиной хихиканье и смешки.

— Я НЕ СТАНУ УБИВАТЬСЯ ОТ ГОРЯ РАДИ ВАС… Я НАТУРАЛИСТ-ПАТРИОТ… КАК И МНЕ, ВАМ ТОЖЕ ПРИДЁТСЯ ПОЙТИ НА ЖЕРТВЫ РАДИ НАУКИ… РАДИ НАЦИИ.

Должно быть, ему показалось, что при этих словах изо всех бочек донёсся совсем уж громкий смех, ибо он выхватил из поленницы чурбак поувесистее и принялся колотить им по крышкам, крича, что никто не мог сделать для них большего, чем он. Что было в прошлом, то в прошлом и осталось, вопил он, а его волнует лишь будущее, и они должны ликовать, что им предстоит потрудиться ради Науки и наконец принести хоть какую-то пользу Цивилизации. Последнее слово он проорал так громко, что боров Каслри, вздрогнув, проснулся и зарысил по загону, издавая резкие, пронзительные звуки. То был существенный вклад в общую какофонию: мистер Лемприер барабанил по бочкам чурбаком, бегая между ними и выкрикивая самые мерзкие ругательства, а его свинья громко визжала.

— Я ЛЮБЛЮ ВАС… НЕ ПОНИМАЕТЕ?.. — кричал Доктор. — ИЗ ЛЮБВИ… ТОЛЬКО ЛЮБВИ… ДЕЛАЮ Я ЭТО… ДЛЯ ВАС.

В конце концов мистер Лемприер, видимо, всё-таки сдался, признав поражение, и отбросил чурбак в сторону с такой силой, что он вылетел на ещё не достроенный Комендантом бульвар Предначертания. Доктор вздохнул, утёр слезинки и, понурившись, направился к загону, пред коим остановился, явно желая вовлечь разбушевавшегося Каслри в разговор.

— ОНИ, — при этих словах он ткнул обвиняющим перстом в сторону непокорных бочонков, словно для того, чтоб до Каслри лучше дошло, о чём он ведёт речь, — ОНИ НЕ МОГУТ ОЦЕНИТЬ… ФОРМУ… РАЗМЕР… СООТНОШЕНИЕ ЧАСТЕЙ ЧЕРЕПА… СИИ НЕСОМНЕННЫЕ ПОКАЗАТЕЛИ ХАРАКТЕРА И ИНТЕЛЛЕКТА… Я… В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ… РАБОТАЮ НАД ТРУДОМ, ПОСВЯЩЁННЫМ ДАННОЙ МАТЕРИИ… ДУША КАК ТАКОВАЯ… ИЗУЧЕНИЕ ЧЕРЕПОВ ОТКРОЕТ МНЕ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ РАЗЛИЧИЯ МЕЖДУ… ТОЧНУЮ ПРИРОДУ… ИСТИННЫЕ ОСНОВАНИЯ ИЕРАРХИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ РАС.

Он отвернулся от Каслри, тряхнул головой и сделал несколько шагов по направлению ко мне.

— ВИДИШЬ ЛИ, — продолжал мистер Лемприер, подлив себе ещё рома с чаем, — ЗДЕСЬ НАУКА БРОСАЕТ СВОИМ КЛЕВРЕТАМ ВЕЛИЧАЙШИЙ ВЫЗОВ… ВИЛЕР ГОТОВ ПРИНЯТЬ ЕГО… НАШИ ЧЁРНЫЕ БРАТЬЯ… ПОДОБНО СОБАКАМ… БЛОХАМ… НЕ ПРОИЗОШЛИ ОТ АДАМА… БОГ СОТВОРИЛ ИХ… ЭТИ ИНЫЕ НИЗШИЕ ВИДЫ… КАК ОН СОТВОРИЛ МИДИЙ… ИЛИ ВОРОБЬЁВ, КАК ОТДЕЛЬНЫХ НИЖЕСТОЯЩИХ… КАК СИЛЬНЫХ, КРЕПКИХ, ОТВАЖНЫХ АНГЛИЧАН… МЫ ПОНИМАЕМ ЭТО… ПРОСТОЙ ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ… НО БЕЗ НАУЧНОЙ КЛАССИФИКАЦИИ, РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ПО КАТЕГОРИЯМ МЫ НЕ ОСОЗНАЁМ ЭТО КАК НАУЧНЫЙ ФАКТ… ПОКА.

Доктор перевёл дух.

— СЭР КОСМО ОБЛАДАЕТ ЧЕРЕПАМИ… ИСТИННЫМИ СОКРОВИЩАМИ ДЛЯ КРАНИОЛОГА… НЕ СРАВНИМЫМИ НИ С ЧЕМ ПО ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЙ ПОЛНОТЕ АНАТОМИЧЕСКИХ ЧЕРТ… НО… ЭТО БЕЛЫЕ ЧЕРЕПА.

Мистер Лемприер наклонился вперёд, низко опустив лысую потную башку, покрутил ею из стороны в сторону, словно то была кабанья голова, насаженная на вертел, и, удостоверившись таким образом, что его никто не подслушивает, продолжил заговорщицким тоном:

— ВОТ В ЧЁМ ЗАГВОЗДКА… ДАБЫ ЗАВЕРШИТЬ ВЕАИКИЙ ТРУД И ДОКАЗАТЬ ВСЁ ЭТО НАУЧНО… ВИЛЕРУ НУЖНЫ… ВИЛЕРУ ТРЕБУЮТСЯ… ЧЕРЕПА ЧЁРНЫХ ДЛЯ ИССЛЕДОВАНИЯ И ОЦЕНКИ.

Мистер Лемприер повернул свою голову, будто вставленную в плечи, как варёное яйцо — в рюмку, и прошептал:

— Я НУЖЕН ЕМУ.