Книга: Путешествие рок-дилетанта
Назад: Эпилог Прощание с героем
Дальше: АЛЕКСАНДР БАШЛАЧЕВ

Часть III. Справочное бюро

Беседы с музыкантами:

МИФЫ

 

 

 

Ленинградская группа МИФЫ берет свое начало в 1967 г., когда одноклассники одной из ленинградских школ Геннадий Варихновский (вокал, гитара) и Сергей Данилов (гитара) решили создать собственную команду. В первом составе МИФОВ кроме них играли Ю. Бушев (гитара), В. Легздин (бас), С. Петров (барабаны). Группа с самого основания и по сей день придерживается музыкального мейнстрима, основывающегося на классическом рок-н-ролле с его «заводным» гитарным драйвом.
В 1970–1973 гг. группа пережила гастрольно-филармонический период деятельности, работая от Ленинградской, Петрозаводской. Тульской и других филармонических организаций в сборных концертах, где музыканты исполняли не только свои, но и чужие песни.
Период наибольшей популярности МИФОВ приходится на середину 70-х гг., когда в группе появились певец, гитарист и автор песен Ю. Ильченко (в дальнейшем МАШИНА ВРЕМЕНИ, ЗЕМЛЯНЕ), клавишник Ю. Степанов и барабанщик В. Гуков. Группа участвовала в рок-фестивалях в Москве (1974) и Таллинне (1975), давала многочисленные концерты.
МИФЫ были в числе основателей Ленинградского рок-клуба и открыли своим концертом первый рок-клубовский сезон в 1981 г. На I Ленинградском фестивале 1983 г. МИФЫ стали лауреатами, разделив с АКВАРИУМОМ диплом II степени.
Дискография МИФОВ насчитывает три магнитоальбома: «Дорога Домой» (АНТРОП, 1982), «Мифология» (А. Вишня, 1987), «Бей, Колокол!» (ЛДМ, 1989), Фирмой «Мелодия» выпущен миньон.
Состав МИФОВ последнего времени: Г. Барихновский (вокал, гитара). Д. Маковиз (клавиши), А. Артюх (лидер-гитара), Е. Петухов (бас), Д. Филиппов (ударные).
Беседа рок-дилетанта с Г. Барихновским и С. Даниловым состоялась в ноябре 1988 г.
РД. Ребята, вы меня простите за каламбур, но для меня до сих пор группа МИФЫ — немного мифическая, скажем так. Я впервые вас увидел на лауреатских концертах в ЛДМ в восемьдесят третьем году. Я сидел тогда рядом с Борей Малышевым, и он сказал: «Сейчас будут МИФЫ. Это команда — супер!» Но я тогда еще не очень различал, что «супер», а что нет. Хотя помню, что покатили вы очень славно, драйв был. А потом вы сошли с фестивальной сцены, я изредка слышал вас на концертах и, естественно, на альбомах. Но очень часто в разговорах с музыкантами кто-нибудь вспоминал: а вот были МИФЫ… Я не хочу ничего сказать, но сейчас по популярности вы уступаете АКВАРИУМУ, ДДТ, КИНО, АЛИСЕ. А ведь было время, когда вы считались в Ленинграде группой номер один. Дело не в популярности, просто мне хочется больше знать о тех временах, когда все начиналось… Вот Рекшан написал свой «Кайф»…
Сергей. Я читал, он мне сам приносил. Там написано, что Рекшан — основоположник советской рок-музыки.
РД. Насколько объективно, по-твоему, он описал то, что было в семидесятых?
Сергей. Процентов на сорок.
РД. Хотелось бы услышать остальные шестьдесят. Хотя бы то, что касается МИФОВ.
Гена. До семьдесят третьего говорить почти не о чем. Мы числились по филармониям как ВИА. Даже не МИФЫ назывались, а МЕЧТАТЕЛИ. Аккомпанировали там такой компании «Скрипка, Бубен и Утюг», собачки там, цыганский танец…
Сергей. Пели всего две песни своих, а остальное — Антонов и прочая советская эстрада. Запад тоже пели, но хитро… Скажем, поем песню по-английски про публичный дом, а объявляем, что она про борьбу за мир. И хавали…
Гена. А в семьдесят третьем мы уволились и вернулись домой. Все надоело. Надо было делать что-то свое. И вдохновил, наверное, все-таки Юрка Ильченко. Мы тогда резко захипповали, достали где-то материал матрацный в цветочек, сшили брюки…

 

Сергей. Нам с Ильченко морду набили на Невском. Вышли мы в этих брюках, босиком, с волосищами… А нам жлобы морды набили.
Гена. Мы начали тогда репетировать свою программу. Только что прошел фестиваль в ДК Орджоникидзе, где Сережа произвел фурор. Он был самым лучшим гитаристом. Васильев из ПОЮЩИХ ГИТАР подошел и долго тряс руку. Там и САНКТ-ПЕТЕРБУРГ был, но мы убрали всех.
Сергей. Мы просто были уверены в себе. Мы целый год просидели в подполье, делали свою аппаратуру. Причем как? Нам, например, нужны были винты с резьбой «пятерка», а их негде было взять. только в дверях метро. Мы ездили в метро с маленькими отверточками. Говорим что-нибудь — ля-ля-ля, — а сами тихонько отвинчиваем… Мы ими динамики крепили. И за год сделали и программу, и аппаратуру. Мы уверены были. У меня больше в жизни никогда такого не было.
РД. Значит, можно считать, что настоящие МИФЫ начались и семьдесят третьем году на фестивале в ДК Орджоникидзе?
Сергей. Я вам объясню, с чего все началось. Мы приехали из филармоний. У нас радистом тогда был Лутонин. Он взял в Ленконцерте под расписку аппарат, и мы с этим аппаратом приехали в Песочную играть на танцах. А Ильченко нас там подбил, что Барихновский — это лишний человек, и мы по-тихому свинтили на другую точку — в Колтуши. Барихновский приезжает со своей бас-гитарой, толпа ревет, а группы нет. Барихновский мордой об стол и уехал… Нет! Во Всеволожск мы свинтили, точно! Играть на танцах нам там не разрешили, а базироваться разрешили. Мы всю аппаратуру затащили в комнату, закрылись там и двое суток сидели. Ничего не ели, только курили и сочиняли песни. И всю эту шизню писали на пленки. Четыре пленки было. Шура Шерман их потом почти все стер, когда его органы прихватили… У меня минут пятнадцать осталось…
Гена. Если это сейчас послушать — это такой панк! Тексты были очень шизовые.
Сергей. А потом мы вылезли из этой комнаты, по-новому взглянули на свет и решили, что Барихновский нам все-таки нужен. И мы его обратно пригласили. С этого и начались МИФЫ. Мы уехали из этого Всеволожска…
Гена. …и сразу сели в «Водокачку».
РД. Что это такое?
Гена. Это клуб водонапорной станции. Рядом с метро «Чернышевская». Там сейчас Дзержинский молодежный центр. Там мы сделали программу и в декабре семьдесят третьего вышли в ДК Орджоникидзе. Все пошло с этого фестиваля, там нас заметили, стали приглашать.
РД. Фестиваль был официальный?
Гена. Нет, какое там! Его организовал Василий Васильевич Царев, который теперь в Институте культуры. Он тогда работал в культмассовом секторе ДК, а после фестиваля полетел оттуда. При чем это его так ушибло, что он потом ни с кем не общался, к телефону не подходил… Времена были кайфовые! Бывало, приезжаешь на сейшен и не знаешь, сразу тебя свинтят или потом.
РД. Жаль, что я всего этого не видел…
Гена. А вы что — не сталкивались тогда с рок-музыкантами?
РД. Удивительное дело — нет.
Сергей. А о чем же вы тогда писали?! О том, как птички клюют корм в лучах заходящего солнца?
РД. Я тогда «Лестницу» писал. Там про то же самое.
Гена. Раньше музыку совсем не так воспринимали, как сейчас. Во-первых, маленькие залы были, все это было несколько элитарно. Все свои, одни и те же рожи на всех концертах…
Сергей. Во-вторых, больше внимания уделялось исполнительскому мастерству. Все хотели музыку играть. Даже Боб Гребенщиков. Вокалисты учились в консерватории. У ЗЕМЛЯН, например… А сейчас это никого не волнует.
РД. У ЗЕМЛЯН первого состава? До Киселева?
Гена. Да. Там Мясников руководителем был, сейчас по кабакам играет.
Сергей. А их вокалист сейчас поет напротив «Юбилейного», в церкви.
Гена. Те ЗЕМЛЯНЕ играли Запад. Снимали один в один.
Сергей. До смешного доходило. Скажем, товарищ Джон Лорд играет наложением: на одной дорожке — одни клавиши, на другой — другие. А Мясников ухитрялся делать этот звук одновременно.
Гена. Мы с ЗЕМЛЯНАМИ репетировали на одной точке, в «Водокачке». И они нам все время говорили, что на русском рока быть не может. Рекшан первым запел по-русски. Но это еще был не рок. Впервые по-роковому запел Ильченко. У нас есть статья из польского журнала «Нон-стоп». Там написано, что когда слушаешь МИФЫ и их вокалиста Ильченко, то кажется, что рок может звучать только по-русски. А это семьдесят третий год…
РД. Как было с авторством песен?
Гена. Кто что приносил.
Сергей. Дописывали тексты и музыку перерабатывали. Прямо на репетициях. Теперь установить авторство просто невозможно. В очень продуктивно работали: одна-две репетиции — и песня готова.
Гена. Мы тогда этим жили. У нас была хипповская колония — пять человек. Мы к себе никого не подпускали.
Сергей. Нет, тусовка вокруг была — друзья, фаны, но мы их не подпускали к себе. Мы жили только своим миром. Нас объединяла идея. А теперь этого нет. Есть дорогие инструменты, а идеи нет.
РД. Какие у вас были отношения с РОССИЯНАМИ?
Сергей. Дерьмо была команда. Сейчас бы они не выжили.
Гена. А я считаю, что команда была классная. Сейчас бы они как раз были наверху.
Сергей. У них был имидж, а музыки не было. Они были искренни, но неграмотны. Я в каком-то отношении эстет. Если есть гитара, то ты должен уметь на ней играть. Иначе пиши стихи. В первую очередь должна быть музыка.
РД. Что это такое вообще — музыка? Как это определить? Вот панк-рок — это музыка?
Сергей. Я не знаю, но я считаю, что все это — дерьмо. И АКВАРИУМ, АЛИСА, ТЕЛЕВИЗОР, КИНО — все это дерьмо, и музыку далать сейчас никто не умеет.
РД. Какой состав у МИФОВ был самым оптимальным?
Гена. Самый сильный состав был в семьдесят шестом — семьдесят седьмом годах с Ильченко и Юркой Степановым на клавишах.
РД. Это уже после того, как Ильченко играл в МАШИНЕ?
Гена. Ильченко с МАШИНОЙ всего полгода поиграл. Они сделали программу, прокатили ее в Москве и Ленинграде — и все. Ильченко такой человек — он начинает на всех давить сразу, причем очень нагло. Естественно, это Макару не понравилось. Юрка одержимый, причем не всегда в хорошую сторону. Но тандемчик у них был интересный.
РД. Кстати, насчет тандема. МИФЫ всегда были тандемом Барихновский — Данилов. Как получилось, что этого тандема уже нет?
Сергей. Был у нас такой Дрызлов, сейчас он руководитель МАРАФОНА, он нам аппарат ставил. Мы сидели и решали: аккомпанировать Охочинскому или нет. Охочинский — это… сами понимаете. И мы это понимали, а Дрызлов не понимал. Он вообще только в своих эквалайзерах копался. Мы ему сказали, что нам это не нужно. Вроде все решили… И вдруг он встает и говорит: «Вот тебе ноты, чтобы через две недели ты все это играл. Иначе ты свободен». Естественно, я стал свободен, а Барихновский остался, мотивируя тем, что ему надо кормить жену и ребенка. Я сидел два месяца без работы, а потом пошел в Дом пионеров. Пять лет уже работаю…
Гена. Вот ведь перевернет все с ног на голову! Охочинский — это была работа. Это совсем другое.
РД. А потом была работа в кафе «Север»…
Гена. Да, играл в кабаке. А что делать? Я музыкант. Это два года, как стало возможным существовать на свое. Теперь мы оттуда ушли. Мне коммерция неинтересна. Я хочу воевать на сегодняшнем уровне.
РД. Что ты под этим понимаешь?
Гена. Совсем не то, что я сейчас покрашусь или металлистом стану, как группа ЛИРА. Она теперь СТАТУС называется. Просто отпад! Я их перестал уважать… Но и ностальгией по семидесятым я заниматься не хочу, как Рекшан. У каждого поколения свой звук. И когда сегодня Рекшан играет тем звуком, то это как старый фильм смотришь… Это очень хорошо показал фестиваль «Рок-звезды 60—70-х годов». Он проходил не так давно во Дворце молодежи. По идее это должен был быть большой праздник, а получилось незаметно. Там играли АРГОНАВТЫ, ЗЕЛЕНЫЕ МУРАВЬИ, Боярский пел, слезу уронил… А в зале — половина наших, половина — молодежь. И они не врубались. Нет у нас преемственности поколений, какая есть на Западе. На нас смотрят, как на реликты. Нам потом сказали, что МИФЫ были единственными, кого можно слушать и сегодня. Но все равно — то, что я делаю сейчас, это работа. А тогда была жизнь. Для нас то время было самое кайфовое!
Сергей. Барихновский теперь хорошие песни пишет. Я позавчера слышал, он ко мне приходил.
Гена. А что делать? Данилов устранился, Ильченко — вообще купи-продай, Степанов уехал в Англию… А мне что, в кабаке гнить? Я рок-музыкант. Я сейчас счастлив — на меня никто не давит, я выдаю то, что мне нравится. Я бы с удовольствием играл с Серегой, если бы он хотел.
Сергей. А мне есть место в МИФАХ?
Гена. Есть и будет.
РД. Сережа, а что ты сейчас делаешь?
Сергей. Я преподаю в Дзержинском Дворце пионеров. У меня обалденная рок-студия, я преподаю детям рок-музыку, У меня шесть групп, две из них хорошие.
РД. И в каком духе ты их воспитываешь? Можно ли вообще воспитать рок-музыканта? По-моему, ребенка можно научить играть на гитаре, но понимание и чувство рока приходят позже, когда человек сталкивается впрямую с жизнью и это столкновение рождает у него творческую реакцию, которая не обязательно выражается в рок-музыке. Можно ли научить духу рок-музыки?
Сергей. Я их и духу учу. Вы приезжайте и посмотрите. Они ко мне приходят совсем сырые. Я им сразу говорю, что Боб и Цой — это дерьмо, а Шевчук — это хорошо. Они мне верят, и я им верю. Я хочу подготовить их к моменту, когда в них родится рок, чтобы они уже умели хорошо играть.
РД. Гена, а у тебя какое отношение к нынешним молодым?
Гена. Я был в жюри последнего фестиваля молодых. Так вот, стали мы подводить итоги, стали вспоминать группы: БРИГАДНЫЙ ПОДРЯД — это где басист с фингалом! ТОКИО — это где солист в оркестровую яму падает! Помню!.. О музыке вообще речи не шло. Боб — другое дело, тут Сережа не прав. Затащили меня как-то в «Октябрьский». Ну, думаю, куда я попал? Место какое мажорское, оркестр на сцене, что тут можно сделать? А после концерта у меня были руки мокрые, так я переживал. Вышел с колоссальным подъемом. Есть в Борисе одухотворенность…
РД. Сережа, а на сцену не тянет?
Сергей. Мне и так хорошо. Я являюсь председателем комиссии Дзержинского райисполкома по делам эстрадной музыки. У меня есть медаль Всесоюзного фестиваля народного творчества — мои ребята там второе место заняли. У меня сборник нот выходит в Москве. В этом году мне червонец прибавят… Я председатель методобъединения. Мы прослушивали этот БРИГАДНЫЙ ПОДРЯД, КЛУБ НЧ/ВЧ. Это такое дерьмо, что я бы весь этот клуб срыл бульдозером и этим же бульдозером их задавил.
Гена. Серега — экстремист. Все дерьмо у него. А предложи что-нибудь сам? Нет, у него не пишется…
Сергей. У меня стресс. Ты подожди. Он может десять лет продолжаться, потом я к тебе приду все равно.
РД. Ну, и напоследок: ваше отношение к социальному року?
Гена. Мы недавно ездили в Симферополь, нас приглашали на празднование семидесятилетия ВЛКСМ. Перед поездкой нам по телефону говорят: «Только, ребята, давайте что-нибудь остренькое, социальное». И это говорят комсомольцы, которые всю жизнь нас душили! Это «остренькое» меня лично сейчас раздражает. Выходит на сцену трибун, борец, ему верят, зал скандирует слова, а после концерта с ним расплачиваются, и он говорит: «Тыщу мало, ребята, надо бы две…» У меня такие ассоциации возникают: выступил Владимир Ильич с броневика, спустился вниз, а к нему подходит мужик и отсчитывает купюры: «Как это уматно вы, Владимир Ильич, сегодня выступили! Так остренько! Вчера, правда, похуже было, а сегодня очень кайфово. Получите, пожалуйста!..» Мы не за бабки играли. Это была наша жизнь. А сейчас это продукт продажи.

 

 

 

МАЙК

 

 

 

 

РД. Майк, нужно сознаться, что отношение к твоим песням складывалось у меня весьма непросто. В своих первых «дилетантских» статьях я еще пугался того мира, который возникал в них. Я тогда только созревал для восприятия АКВАРИУМА, а в твоих песнях все было настолько земным, приземленным даже, что мне казалось это мрачноватым и однобоким. Расскажи, как ты начинал, чего хотел, на какого слушателя рассчитывал…
Майк. Хочу заметить, что АКВАРИУМ тоже не в облаках витал. Он тоже с землей знаком. Мне всегда хотелось, чтобы люди, которые меня слушают, понимали бы, что вокруг происходит, что творится… Мне хотелось, чтобы они могли потанцевать под нашу музыку, а те, кто не любит танцевать (я сам не люблю танцевать), могли бы послушать с интересом, про что им поют. Не «Вернисаж», к примеру, а совсем другое, посодержательнее, что ли…
РД. Ставил ли ты себе такую задачу: пусть они задумаются?
МАЙК. Нет, никогда. Человек сам должен задумываться, подталкивать его к этому бесполезно.
РД. С самого начала ты выделялся весьма неординарными текстами, за что тебе частенько попадало в прессе. Как возникла эта поэтика, что в ней было от себя, а что от Боба Дилана, скажем?
Майк. Честно говоря, я сам не знаю. Я писал то, что мне хотелось, это из меня лилось. Как и сейчас, впрочем. Я никогда в жизни не писал коммерческих песен, кроме одной, за которую мне до сих пор стыдно. Это песня на антивоенную тему, которую нужно было написать для одного нашего фестиваля. Я ее написал за пятнадцать минут. «Хиросима Все Еще Пылает».
РД. Я ее совсем не помню, хотя и сидел в жюри.
Майк. И слава Богу! Мне до сих пор за нее стыдно, хотя я ее и не пел. Ее пел Александр Донских, он тогда с нами работал… Главное — это делать то, что хочется. Если ты начинаешь делать то, чего от тебя ждут — публика, начальство всякое, — ты проваливаешься сразу в полный рост. Главное, чтобы то, что ты делаешь, было более или менее искренно.
РД. Когда ты понял, что у тебя есть свой слушатель, который тебя понимает?
Майк. Могу назвать дату: двадцать пятое октября восьмидесятого года. Это был небольшой фестиваль в Москве, там были Мака-ревич, ПОСЛЕДНИЙ ШАНС, АКВАРИУМ. Я отыграл тогда минут двадцать пять, АКВАРИУМ мне помогал. Это был очень важный для меня концерт.
РД. А что ты тогда пел?
Майк. Всего не помню сейчас. Помню, что пел «Дрянь», «Пригородный Блюз», «Старые Раны»…
РД. И АКВАРИУМ тебе подыгрывал? Без Боба?
Майк. Почему? С ним. На басу тогда был Фан, гитарист был, по-моему, Кожевников, странный такой человек. Тогда у них был акустический состав, они не делали ничего электрического.
РД. До какого-то времени ты ведь был в «аквариумской» тусовке?
Майк. Я бы никогда не назвал это тусовкой. Мы были знакомы много лет, я играл с АКВАРИУМОМ, мы друг другу помогали, как могли. Это были другие времена и обстоятельства. Хорошие времена были, славные времена…
РД. И вот тогда, после того успеха, и созрела мысль о ЗООПАРКЕ?
Майк. Я всегда хотел иметь свою группу. Мы с АКВАРИУМОМ делали мои песни, но я прекрасно понимал, что у них — свое, а у меня — свое. Я никогда не был членом группы АКВАРИУМ, об этом часто спрашивают. Я знал, что у них свое дело, а я там сбоку припека, седьмая спица в колесе… Я всегда хотел сделать свою группу, но не хотел, чтобы со мною работали какие-то очень профессиональные музыканты, которых я не знаю. Я хотел, чтобы это были люди, которым нравятся мои песни, которым нравлюсь я. В общем, чтобы это были не просто музыканты, а соратники. Не обязательно большие друзья, но соратники. Такую группу собрать очень трудно, но у меня как-то получилось.
РД. Ты много искал?
Майк. Да. Пробовали, собирались, искали. Фан помог мне подыскать лидер-гитариста и барабанщика, сейчас его с нами уже нет, а с Ильей мы познакомились еще раньше. Это было начало восемьдесят первого года, когда мы с Ильей нашли остальных.
РД. Тогда уже запахло рок-клубом, вскоре появились твои первые альбомы, которые стали событием. Юра Наумов, когда первый раз у меня появился, сказал, что для него твои песни стали определяющими.
Майк. Мне он тоже это говорил, и мне это приятно. Мне многие говорили, что мои альбомы были явлением в провинции.
РД. Я готов это подтвердить, моя почта в «Авроре» говорит о том же, Я сам, когда мне удалось получить в свою фонотеку всезаписи ЗООПАРКА, прослушал их внимательно и «въехал». Во всяком случае, сейчас я часто слушаю и «Уездный Город N», и «Белую Полосу», и сегодня я уже не написал бы того, что написал о тебе года четыре назад. Сегодня я сам удивляюсь, почему я принял АКВАРИУМ раньше, чем ЗООПАРК.
Майк. В принципе мы с Борисом делаем одно дело, хотя и идем разными путями. Мы говорили с Борькой совсем недавно. Он теперь у нас. как известно, православный, а я прямой безбожник. И Борис меня назвал очень верующим человеком. Он так и сказал: «Майк! Ты очень верующий человек. Ты сам об этом не знаешь». Я с ним не совсем в этом согласен, но в принципе мы пытаемся делать одно и то же.
РД. Мое давнее убеждение, что все хорошие люди делают одно и то же. Они могут думать, что Бог им помогает, могут его отрицать — какая разница?
Майк. Я Борьке сказал тогда гениальную, на мой взгляд, фразу Фрэнка Заппы: «Тот человек, у которого есть что-то в голове, в Боге не нуждается». Я разделяю эту мысль.
РД. Видимо, у Бога много имен. И это «что-то в голове», о чем сказал Заппа, вполне может быть одним из них.

КОНСТАНТИН КИНЧЕВ

 

К. Кинчев (р. 1958 г.) — лидер, вокалист, автор текстов и музыки популярной группы АЛИСА (Ленинград).
Группа АЛИСА появилась на свет в апреле 1983 г., когда бас-гитарист С. Задерий, игравший до того в ленинградской хардовой группе ХРУСТАЛЬНЫЙ ШАР, собрал вокруг себя молодых музыкантов, приверженных рок-н-роллу и «новой волне». Группа сделала программу «Кривозеркалье», в которой мотивы знаменитой книги Льюиса Кэрролла перекликались с современными реалиями общественной жизни. В ту пору в составе АЛИСЫ кроме С. Заде-рия были А. Шаталин (гитара), П. Кондратенко (клавиши), М. Нефедов (ударные), Б. Борисов (вокал, саксофон).
Настоящий успех пришел к АЛИСЕ весной 1985 г. после того, как в составе группы появился новый певец и автор песен К. Кин-чев, переехавший в Ленинград из Москвы. Чуть позже им были созданы песни, ставшие, по существу, молодежными гимнами: «Мы Вместе» ч «Мое Поколение». АЛИСА трижды становилась лауреатом традиционных Ленинградских рок-фестивалей (1935–1987 гг.). ч чпча. п— 1986 г. вышел магнитофонный альбом «Энергия» (спустя два года переиздан фирмой «Мелодия»), в июне 1987-го — альбом «Блок Ада», в феврале 1989 г. группа закончила работу над альбомом «Шестой Лесничий».
В составе группы за этот период произошел ряд изменений. В 1986 г. группу покинул С. Задерий, создавший новую группу НАТЕ!. Его заменил бас-гитарист П. Самойлов. В 1988 г. на место А. Шаталина и П. Кондратенко были приглашены москвичи И. Чу-мичкин (гитара) и В. Осинский (клавиши). Эпизодически в составе группы появлялись и другие музыканты.
Беседа рок-дилетанта с Кинчевым состоялась в Москве в феврале 1989 г.

 

РД. Костя, мы с тобой познакомились четыре года назад, после Третьего рок-фестиваля. Помнишь, в доме самодеятельности я тебя отвел в сторонку, чтобы поговорить. А ты меня, кажется, принял за какого-то большого начальника…
Кинчев. Да, было такое…
РД. А потом, когда ты узнал, что я не из райкома и не из КГБ, как ты к моим занятиям рок-н-роллом относился?
Кинчев. Ну, я знал, что существует некий писатель, которого я когда-то читал в детстве. Такие веселые морские рассказы — про то, как коноплю в поле собирают. А рок-н-ролл — это просто прихоть богатого человека, который хочет помочь пацанам.
РД. По-моему, ты меня с Конецким путаешь… Ну, ладно. Я о тебе знаю меньше, чем о ленинградских рокерах. Интересно, как это все начиналось в Москве и конкретно у тебя?
Кинчев. В Москве это начиналось даже более бурно, чем в Ленинграде. Здесь было столько групп и концертов, что каждый день мы с тусовки куда-нибудь отправлялись и проникали — всеми правдами и неправдами. РУБИНОВАЯ АТАКА, ВИСОКОСНОЕ ЛЕТО, УДАЧНОЕ ПРИОБРЕТЕНИЕ, ДОБРОВОЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО, что-то еще… Ну, и МАШИНА, конечно… Я сам начал ездить на сейшена с семьдесят третьего года, мне четырнадцать лет было. С пластинками тусовка была, для меня главные в ту пору — ВLАСК SABBATH. Лет в четырнадцать научился зажимать аккорды — в пионерском лагере научили. У нас рядом с пионерским лагерем останавливался палаточный городок хиппи. Ну, и они там с гитарами, с магнитофонами, с девчонками… Вот они и научили играть, зажимать первые аккорды, С того и пошло… Потом ансамбль в школе, потом — танцы…
РД. Как родители и школа к этому относились?
Кинчев. Родители меня за придурка считали всю жизнь.
РД. А сейчас?
Кинчев. Сейчас нет. Сейчас гордятся. Когда стали в газетах писать… А в школе тогда тоже так относились.
РД. Говорят, ты играл на танцах в Люберцах?
Кинчев. Нет, не в Люберцах — в Красногорске. Тоже подмосковный город, такой же.
РД. В какой команде?
Кинчев. Было несколько команд: СЛОМАННЫЙ ВОЗДУХ, ЗОЛОТАЯ СЕРЕДИНА, КРУГ ЧЕРНОЙ ПОЛОВИНЫ… В какие-то меня приглашали, какие-то были мои…
РД. ЗОЛОТАЯ СЕРЕДИНА и сейчас, кажется, существует? Кинчев. Может быть. Это университетская команда была, меня туда пригласили, но я потусовался и ушел, потому что там меня заставляли петь чужие тексты.
РД. А к тому времени уже были свои?
Кинчев. Свои были сразу, как начал. Но они были а-ля ВLАСК SAВВАТН — сплошные упыри, ведьмы, дьяволы — просто конец света! У меня вся комната была разрисована портретами Оззи Осборна, паутиной, пауками всякими, черепами… В общем — сплошной сатанизм.
РД. Где ты учился после школы?
Кинчев. Сначала работал, потом поступил в Технологический институт. Потом ушел из института. Армию я косил, статья такая была — остаточные явления черепно-мозговой травмы.
РД. А певческое училище при Большом театре?
Кинчев. Это смешная история была. Мы однажды пили пиво, на ВДНХ заведение такое было, называлось «Парламент». Сейчас оно закрыто, к сожалению… Пили, пели, потом подходит ко мне один человек: «Ты где-нибудь учишься?» Я сказал — нет. Он дал мне адрес. На следующий день я туда поехал и прошел первый тур. Потом еще раз съездил и поступил. Пел я тогда, как сейчас помню, «Гори, гори, моя звезда…» и «Ой да не вечер, да не вечер…». Под рояль.
РД. Училище готовило солистов?
Кинчев. Нет, это для хора. Там четыре года надо было учиться. Я продержался там семестр с хвостиком…
РД. Ну, а дальше?
Кинчев. Году в восьмидесятом я вообще с музыкой завязал и вообще два года ничем не занимался. И только в восемьдесят втором начал опять.
РД. А как жил?
Кинчев. Натурщиком работал в Суриковском училище.
РД. Ну, а потом появился «доктор Кинчев»?
Кинчев. Да. Появилась у меня такая группа — ЗОНА ОТДЫХА. Нам Панкер в Питере помог записаться.
РД. Это то, что называется «Нервная Ночь»?
Кинчев. Да. Это мы записали у Панкера, за одну ночь.
РД. Тебя уже знали в Ленинграде?
Кинчев. В очень узких кругах. Меня привозили к Майку, я там песни пел. Майк сказал: «Ну что… Это интересно…»

 

РД. Но вот, наконец, ты пришел в АЛИСУ. Мне кажется, что до тебя АЛИСА представляла собою нечто невыразительное. Я сужу по фестивалю восемьдесят четвертого года.
Кинчев. А мне тогда понравилось. Я для себя даже отметил, что хотел бы играть в этой команде.
РД. Но вокалист, согласись…
Кинчев. Боря Борисов? Да, он делал рукой вот так и пел «Сильные идут вперед»…
РД. Через год все изменилось. Для меня до сих пор первое появление АЛИСЫ на фестивале восемьдесят пятого года с тобою осталось как нечто в высшей степени крутое и даже шокирующее…
Кинчев. Да, веселая была программа..
РД. Тогда ты пел «Я Начинаю Путь». Дальше путь АЛИСЫ я себе более-менее представляю. Конечно, можно было предположить, что твой способ существования на сцене, музыка АЛИСЫ привлекут многих. Но такой суперпопулярности никто не ожидал. Знаешь, я однажды в «Юбилейном» зашел сзади на сцену, когда ты пел, чтобы сверху взглянуть на тусовку. Зрелище меня поразило: колыхающееся море лиц, обращенных к тебе, восторг, счастье и в то же время какая-то тупость… Как ты относишься к своим фанам?
Кинчев. По-разному. Иногда я их ненавижу, иногда — люблю.
РД. Но не боишься?
Кинчев. Раньше не боялся. Пока один раз не угораздило спрыгнуть со сцены в толпу… Еле ноги унес, чуть не порвали.
РД. Такой ажиотаж везде или только в Ленинграде и Москве?
Кинчев. Мы сейчас ездили в Ташкент и Днепропетровск. Прием теплый был, а публики… В Ташкенте зал на четыре тысячи, а билетов продано полторы. В Днепропетровске сначала тоже неполный зал, а потом уже полные.
РД. Как было с рекламой?
Кинчев. Никак. Кассы открывали за сорок минут до концерта и продавали билеты только на этот концерт.
РД. Как реагировали местные власти?
Кинчев. В Ташкенте меня оштрафовали на пятьдесят рублей. За высказывания со сцены.
РД. А что сказал?
Кинчев. Ну, что я могу сказать? Сказал что-то.
РД. Какие отношения с милицией в Питере?
Кинчев. Да вроде теперь отстали. Последний раз в СКК были концерты, никаких стычек не было.
РД. Объясни, пожалуйста, последние перемены в составе.
Кинчев. Не захотел играть в команде Шаталин. Ну, не захотел — не надо, что же с ним делать? Пытались его уговаривать — он сказал «нет» и ушел вместе с Пашей.
РД. По творческим соображениям?
Кинчев. Объяснял творческими соображениями. Говорил, что хочет играть другую музыку. А Паша его поддержал. С нашей стороны мы расстались предельно мирно, а потом они вдруг обиделись и посчитали, что их выгнали. На самом деле никто их не выгонял, и если Шаталин сейчас скажет, что хочет вернуться, — ради бога, возвращайся.
РД. А что за разборки были с наименованием группы?
Кинчев. Они решили, что они «старее», чем мы. Дольше играли в команде, потому вроде название АЛИСА им принадлежит. Что меня касается, я мог бы убрать это название, но все оставшиеся сказали «нет». Я поговорил еще с Задерием, и он сначала сказал, что надо менять название, а потом я привел ему доводы ребят, и он посчитал их разумными.
РД. Вопрос, конечно, щепетильный, хотя по здравому смыслу все ясно: в сознании любителей название АЛИСА спаяно с твоим именем, хотя не ты создавал эту команду. Ну, а как по-твоему, кто сегодня имеет, так сказать, авторские права на название группы?
Кинчев. Я считаю, что наш художник Андрей Столыпин. Он придумал и заглавную букву, и оформление сцены, и имидж. Он придумал эти звезды.
РД. Теперь давай коснемся материальной стороны существования группы. Сейчас группа очень популярна, имеет гастроли, гонорары и прочее. Но есть опасения, что волна широкого увлечения роком, волна ажиотажа пошла на убыль. Массовая публика уже «наелась» рока и обратилась к ЛАСКОВЫМ МАЯМ. Собственно, так и должно быть, ибо рок — это не массовая культура, это достаточно элитарно. Не тревожит ли тебя падение популярности рока?
Кинчев. Честно говоря, мне на это наплевать. Не будут приходить на стадионы — будем играть на меньших площадках. Не будут приходить туда — будем сидеть в студии и писать альбомы. На квартирах будем снова играть.
РД. И если будет меньше денег, то черт с ними?
Кинчев. Черт с ними. Абсолютно все равно.
РД. Ну и прекрасно. Тогда вернемся к творчеству. Скажи, что ты читаешь? Что любишь в поэзии, скажем?
Кинчев. Гумилева, Бродского… Но больше всего сейчас люблю Хлебникова, особенно его прозу.
РД. Костя, исполнился год, как не стало Саши Башлачева. Расскажи о нем. Как вы познакомились?
Кинчев. Он пригласил к себе на день рождения. Ну, я пришел.
РД. А до этого не знали друг друга?
Кинчев. Мы созванивались по телефону. Он меня знал, и я тоже знал его по записям. Я слушал — мне нравилось.
РД. А что тебе нравилось в его песнях?
Кинчев. Наверное, то же самое, что и в нем, когда мы познакомились. Он меня научил, прежде всего, относиться к слову не так, как я относился. Мне казалось: слово и слово — черт с ним. Можно обломать, запихнуть в строку. Для него слово было куском жизни.
РД. Ты это по его стихам видел или вы разговаривали об этом?
Кинчев. И говорили, конечно. Я видел, как он со словом работает, меня даже ломало от этого. Потому что он писал с долей математики, что ли: строил вот так строчки, здесь выводил слова, которые должны рифмоваться, тут закруглялось стрелочками… Это с этим, то с тем — цепочка получалась огромная! А я писал так: сел — и готово…
РД. В интервью по ТВ ты сказал, что тебе было ясно, как он кончит.
Кинчев. Я просто был уверен в этом. Другого конца у него не могло быть по всему — по жизни его, по тому, как он ко всему относился.
РД. А сам он это понимал?
Кинчев. Не то что понимал — он знал это наверняка. Он уже делал несколько попыток. И никто не мог это остановить.
РД. Может быть, это было связано с вином, с «травкой»?
Кинчев. Да он не пил вообще! Не пил и не курил. Ничего… Это вот как у Германа Гессе — есть люди из разряда самоубийц. Он был из этого разряда. Другое дело, что они могут так и не дойти до этого конца. Сашка был самоубийцей просто изначально. Это был как бы выход про запас. Он, наверное, дает какие-то силы, чтобы преодолевать жизненные трудности. Всегда знаешь, что выход есть, последний… У него, видимо, ничего другого не осталось, кроме этого запретного шанса.
РД. Скажи напоследок, какие у тебя отношения с Богом?
Кинчев. Отношения с Богом у меня напряженные: я его люблю, а он меня — нет.

МАШИНА ВРЕМЕНИ

 

Московская группа МАШИНА ВРЕМЕНИ возникла на рубеже 1968–1969 гг., в то время ее участники еще учились в школе. В одном из первых устойчивых составов играли А. Макаревич (гитара, вокал), А. Кутиков (бас), С. Кавагоэ (орган), Ю. Борзов (ударные). Поначалу в репертуар входили песни БИТЛЗ, но вскоре появились собственные песни, написанные по-русски.
После перерыва в выступлениях, связанного с окончанием школы в 1973–1974 гг., наступил период перестановок в составе и смены инструментов, прихода и ухода новых музыкантов. В 1974 г. группа участвует в конкурсе самодеятельных групп и получает диплом II степени. В ее составе того периода — А. Макаревич, Е. Маргулис (бас, вокал), С. Кавагоэ (ударные), И. Саульский (орган).
С 1976 г., когда МАШИНА занимает первое место на фестивале в Таллинне и знакомится с АКВАРИУМОМ, начинаются регулярные приезды в Ленинград и концерты с ленинградскими группами. В июне 1976 г. в составе появляется ненадолго ленинградский гитарист, певец и автор песен Ю. Ильченко. После ухода Ильченко в 1977 г. в составе МАШИНЫ появляются духовые (кларнет, труба). В это же время А. Тропилло записывает магнитоальбом «День Рождения» (моно). Осенью 1978 г. в Ленинграде записывается «живой» альбом «Маленький Принц».
Летом 1979 г. из группы уходят Маргулис и Кавагоэ, организовавшие группу ВОСКРЕСЕНЬЕ. Взамен их из ВИСОКОСНОГО ЛЕТА приходят А. Кутиков и В. Ефремов (ударные), а также клавишник П. Подгородецкий. В ноябре 1979 г. группа сдает официальную программу Росконцерту и начинает профессиональный этап своей деятельности. В марте 1980 г. делит первое место с МАГНЕТИК БЭНД на фестивале «Весенние ритмы» в Тбилиси.
В марте 1982 г. появляется печально знаменитая статья «Рагу из синей птицы» в «Комсомольской правде», после чего из группы уходят директор О. Мелик-Пашаев и П. Подгородецкий. Ненадолго в составе появляется гитарист и скрипач С. Рыженко (экс-ПОСЛЕДНИЙ ШАНС), после чего состав МАШИНЫ стабилизируется до нынешнего времени: А. Макаревич (гитара, вокал), А. Кутиков (бас, вокал), А. Зайцев (клавиши), В. Ефремов (барабаны).
Группа много гастролировала, в том числе за рубежом — в США, А. Макаревич участвует в фильмах «Душа» и «Начни сначала», фирма «Мелодия» выпускает в свет пластинки «В Добрый Час» (1986), «Стены и Мосты» (двойник, 1987). В августе 1988 г. наконец состоялась премьера новой программы «В круге света», с которой группа побывала в Ленинграде в декабре 1988 г. После этих гастролей и состоялась беседа рок-дилетанта с А. Макаревичем, в которой принял участие А. Кутиков.

 

РД. Андрей, мы не виделись давно— лет шесть, наверное. За это время много воды утекло, многое изменилось. Признаюсь, я вчера шел на концерт МАШИНЫ в «Октябрьском» с чувством некой опаски. Я боялся разочарования и рад, что не испытал его. Когда в конце программы прозвучали ваши старые добрые хиты и публика ринулась к сцене, я испытал настоящий подъем и волнение. Эти песни не устарели, да и новые были хороши. Мне кажется, период некоторого застоя МАШИНЫ, который был связан с застоем в стране, именно с тем, что вы практически в одиночку рубились на профессиональной эстраде, тогда как ваши коллеги из «андерграунда» были творчески более свободны, хотя и ограничены в публичности, — этот период у вас закончился. Сегодня есть возможность взглянуть на пройденный путь с некоторой исторической высоты и оценить его. Я говорю сейчас о периодах духовного развития. Можно говорить о шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых годах, привязывая к этим условным временным промежуткам определенные процессы. В чем вы видите связь и различие между этими периодами?
Андрей. Мне кажется, что раздел между семидесятыми и восьмидесятыми проходит еще отчетливее, чем между шестидесятыми и восьмидесятыми. Если говорить только о роке, то возьмем команды последней волны. У них есть желание отсечь все, что было, втоптать это в грязь и на этих развалинах самоутвердиться. Причем чем хуже команда, тем отчетливее это желание.
РД. А если говорить не только о роке? Я писал когда-то, что поколение «шестидесятников» было, условно говоря, «литературным» поколением, а дальше пошли поколения «музыкальные». И хотя цели и устремления были общими — духовная свобода, борьба с бюрократической машиной и прочее, — состыковки и преемственности, на мой взгляд, не произошло из-за разницы языков.
Андрей. То, что происходило в шестидесятые, было тесно связано со временем. С тем, что происходило тогда в стране. А потом это резко закончилось, и многие люди в том времени остались. Например, Вознесенский. А кто-то не остался, как, например, писатель Валерий Попов, которого наша группа очень любит. У него такое чувство юмора, настолько повернута голова, что он мог бы родиться в любое время и быть самим собой. Я не думаю, что существует какой-то барьер…
РД. А какое лично у тебя было ощущение литературной традиции? Прости, что я на «ты», но это как бы тоже традиция в интервью с рокерами. Звать рок-звезду на «вы» слишком академично, жанр требует более демократического общения…
Андрей. Согласен… Если говорить о традиции, то я всего Окуджаву прослушал, когда мне было пять лет. От родителей, конечно… И мне это очень нравилось. Слушал и Визбора, хотя это мне нравилось меньше. А потом на все это наложились БИТЛЗ. Тогда я об этом не думал, это я сейчас такпонимаю. Поэзией я тогда не интересовался почти. Хотя мы все тогда писали смешные стихи, даже издавали журнал в школе — издевались над всем, что видели вокруг: над лозунгами, над газетными статьями, над телепередачами. Доводили все до абсурда. Параллельно у меня уже была группа, которая называлась КИДЗ, и мы пели фолк на английском языке. Но тогда для меня музыка и эти литературные игры были совершенно разные вещи. Первый альбом из двенадцати песен на английском мы записали в шестьдесят девятом году. Все, как положено, то есть все, как на «Сержанте»… А с чего мы вдруг запели по-русски? Есть версия, что мы услышали поющего по-русски Градского, обалдели от этого и быстренько начали петь по-русски. Это не совсем так. У нас уже были песни на русском, но, когда мы услышали Градского, это была катастрофа для нас. Я понял, что это настолько недосягаемо, он так раскованно ведет себя на сцене, что нам лучше сразу бросить и не браться за это дело. И если бы он сам отнесся к нам несколько иначе, наверное, так бы и произошло. А он к нам отнесся, как к равным, и на репетиции у нас сидел, и объяснял какие-то вещи. Тогда при горкоме комсомола был бит-клуб, и мы подали заявку, чтобы нас прослушали. Играли мы, конечно, ужасно. У нас было два усилителя, в которые мы втыкали все. Мы выходим, дрожим, потому что в зале — ну, боги сидят… На первой песне у нас из двух усилителей сгорает один. Мы втыкаем в оставшийся ящик все, что можно, и пытаемся как-то допеть. И потом я страшно обламываюсь. Встают эти люди, которые рок-н-ролл несли, и начинают — как на партсобрании: «Давайте, товарищи, обсудим… Вот, знаете, сыро, незрело, поют нечисто». Это было такое крушение идеалов! Один Градский встал и сказал: «Вы несете чепуху! Помяните мое слово: через два года эту команду услышат. Я чувствую, что в них есть дух наших скоморохов, и этот дух правильный!» Через два года нас уже они пригласили стать почетными членами этого клуба, мы приехали, снисходительно сыграли два концерта, но в клуб не вступили.
РД. Расскажи, пожалуйста, о первых контактах с ленинградскими рокерами.
Андрей. В семьдесят шестом году мы приехали в Таллин и познакомились с Борисом Гребенщиковым. Очень мы тогда друг другу понравились — и как люди, и как команда команде. Спустя буквально две недели Борька нас пригласил на сейшен. На всякий случай мы взяли с собой гитары. Это было в ДК Крупской. Играл АКВАРИУМ, потом какая-то команда, которая нам не понравилась, а потом вышли МИФЫ. Лихо, с дудками, тексты смешные, гитарист сумасшедший, поет!.. МИФОВ мы видели в Москве года за два, и они тогда поразили всех своей отвязанностью. Они приехали вот с такими волосами, в драных джинсах…
В Москве так боялись ходить. То есть мы знали, что это сильная команда, но такого я не ожидал. Маргулис говорит: «Я играть не пойду!» А мы тогда втроем играли — Кавагоэ, Маргулис и я. На сцене объявляют: «Асейчас гости из Москвы — МАШИНА ВРЕМЕНИ!» И неожиданно с первой песни нас так приняли, как никогда не принимали в Москве… Адальше мы шли пешком на вокзал, был праздник у всех внутри, и были у нас хрустальная рюмка и бутылка водки, и эта рюмка периодически ставилась на асфальт, все садились вокруг нее, выпивали и шли дальше. Такое священнодействие… А потом мы стали ездить сюда раз в неделю, пока у нас не закрутилась история с Росконцертом.
РД. Как ты оцениваешь нынешнее состояние МИФОВ?
Андрей. Все-таки без Ильченко я их не воспринимаю. Это был гвоздь, на который все было насажено. А осталось так — клумба без середины…
РД. Подробнее об Ильченко, если можно…
Андрей. Он загадочный человек для меня. Я очень хорошо к нему отношусь, но в нем совмещаются вещи несовместимые. Он хиппи до мозга костей, и вдруг в нем какая-то коммерческая жилка просыпается. Он за что-то берется и начинает творить чудеса. Он поехал с нами в Москву, у него проблемы не было. «Ну, давай поиграем вместе?» — «Давай!» Он сел в поезд в чем был и поехал. Он жил у меня дома полгода, а потом в какой-то момент я от этого сильно утомился. Потому что эта его бесшабашная хипповость… Я сам в этом состоянии часто бывал, но я, наверное, серьезнее, и где-то это начинает меня обламывать. У нас практически не было песен, которые мы написали вместе. Были мои, и были его. Просто мы их вместе играли, и получался интересный такой звук. Мне не нравилось, как он пишет песню, — нашел какой-то огрызок, сел, моментально написал. Я ему говорю: «Юра, вот эти две строки — корявые». — «А черт с ними, они не главные!» Я так не могу. Мне надо довести все до конца…

 

РД. В первые годы работы МАШИНЫ в Росконцерте среди любителей рока было множество сетований: вот, мол, продались… И популярность МАШИНЫ в этих кругах упала, хотя среди широкой публики поднялась. Туго ли приходилось в те годы с формированием репертуара?
Андрей. Сейчас это кажется смешным, хотя тогда было не до смеха. Допустим, Росконцерт принимает у нас программу. Мы готовимся, снимается какой-то зал, ставится аппаратура, три раза все проверяется, чтобы их, не дай бог, не напугать, приглашаются какие-то люди, которые нас будут защищать… Хотя я терпеть не могу кого-то о чем-то просить. Просим Саульского приехать, просим Пугачеву. Они приезжают, а министерство не приезжает! Переносим на месяц. Сидим без работы. Второй раз дергать этих же людей неудобно, но они приезжают. Ате опять не приезжают! Третий раз я уже никого не зову, а те уже приезжают с готовым решением. Скучно… И это продолжалось вплоть до восемьдесят шестого года.
РД. В какой мере ты ощущал выход МАШИНЫ на профессиональную эстраду как компромисс?
Андрей. Нам было поставлено условие: «Пусть они сделают хоть две чужие песни. Пахмутовой, скажем… И десять своих. Вот тогда мы им разрешим». И мы на сдаче так и сыграли. И всем было ясно, что мы сыграли на сдаче, а больше не будем играть никогда. Но это всех устроило. Конечно, это был компромисс, но в противном случае мы оказались бы без аппарата, в подполье, и снова пришлось бы все сколачивать по гвоздику. Так что это я не ощущаю как компромисс. Это был шаг к выживанию.
РД. А были ли разборки с исполнением незалитованных песен?
Андрей. Были. Но они ничем не могли кончиться. «Как — незалитованная?! Не может быть! Ну, простите, артист, сами понимаете!» Постоянно было: «Кто-то приехал из министерства!» — «Так что, сегодня нельзя играть?» Вот такое состояние было…
РД. Андрей, как ты относишься к музыкальным выпадам в твою сторону? Я имею в виду, скажем, пародию МИФОВ на песню о доме, песню ДДТ «О Дохлой Собаке»…
Андрей. Песню ДДТ не слышал. А у МИФОВ она получилась не смешная, а скорее, злобная. Мне потом Сережа Данилов, поддав, звонил: «Андрюха, я ведь не со зла!» Не знаю, я пишу посвящения, когда хочу сказать что-то хорошее. А если я хочу сказать плохое, то я это скажу ему без свидетелей — и то если он меня об этом попросит. Ходит много легенд, что песня моя «Кого Ты Хотел Удивить?» — про Ильченко, а «Посвящение Музыканту» — про Маргулиса. Глупости.
РД. Какова интенсивность создания новых песен? Их пишется меньше, чем раньше?
Андрей. На протяжении всех лет существования процент появления новых песен настолько стабилен, что мы сами поражаемся. Другое дело, что в семьдесят девятом — восьмидесятом годах, когда мы появились перед широкой публикой, у нас уже был десятилетний багаж, который можно было выдать сразу, — это как с НАУТИЛУСОМ. На этом фоне последующие прибавления выглядели уже незначительными. Создавать новое в наших условиях очень тяжело — жизнь такая. Мы как-то летели из Африки и оказались в Дакаре. Задержка рейса. Страна не очень дружественная, выходить нельзя, да и денег нет. А гостиница напоминает маленький сумасшедший дом: белая палата, железная кровать и тумбочка. И вот я сутки просидел в этой белой комнате и был счастлив — я написал две песни! Если бы у меня была возможность самого себя хоть раз в неделю загонять в такую комнату…
РД. Вот ты упомянул НАУТИЛУС. Я люблю эту команду. А каково твое отношение?
Андрей. Мне очень нравится НАУТИЛУС. Он здорово работает с музыкой. Если они не зациклятся со своею словесной идеей, которую Кормильцев уже изъел, как сыр, то будет совсем хорошо. Они пока не могут с этого соскочить. А нужно начинать делать другое до того, как перестанут требовать делать старое.
Кутиков. Самое интересное, что центр рок-н-ролльного движения в стране совершенно неожиданно сместился в Свердловск. Когда мы там были на гастролях, мы увидели там такое количество хороших, интересных, непохожих ни на Москву, ни на Ленинград, ни на Таллин, молодых групп…
Андрей. Там ощущается и преемственность, и своя школа.
Кутиков. НАСТЮ я просто хочу записать в своей студии. Не знаю, как сложится, потому что продюсирование в нашей стране — вещь пока абстрактная. Свердловский рок очень отличается от московского и ленинградского «андерграунда» тем, что ребята, прежде всего, умеют играть. Когда послушаешь их, понимаешь, что они очень правильно подходят к рок-н-ролльной музыке. Особенно после того, как мы съездили на Запад и посмотрели, как это происходит там. А у нас просто какая-то патология: один аккорд, два звука, какой-нибудь имидж, по возможности более агрессивный, и — слова, слова… Что москвичи, что ленинградцы. Причем слова далеко не всегда хорошие.
Андрей. Вот она — вековая ненависть музыканта к человеку, который пишет тексты.
Кутиков. Нет, я сам пытался писать тексты. Но долгие совместные годы работы с Андреем воспитали у меня какое-то отношение к текстам. Я не могу себе позволить так, как пишут в Ленинградском рок-клубе или Московской рок-лаборатории. Когда общаешься с ними, то понимаешь — плоско это все. И я не могу себе этого позволить, когда рядом со мною люди, которые умеют это делать на хорошем уровне.
РД. Как вы относитесь к попыткам КАЛИНОВА МОСТА, ЧАЙ-ФА и других молодых групп делать рок на русской национальной основе?
Андрей. Я думаю, они это делают несознательно. Если бы это было сознательно, я бы услышал. Они просто так чувствуют, и это очень классно, потому что это сделано не специально.
РД. Как ты думаешь, это идет от недостаточного знакомства с Западом?
Андрей. Трудно сказать. Сейчас слушание Запада перестало быть тем священнодействием, которое было у нас. Сейчас человек может расти на ВАН ХАЛЛЕНЕ и на АЛИСЕ, и для него они будут равными.
РД. Кстати, об АЛИСЕ…
Андрей. Мне Костя очень нравится. Я не уверен, что Косте нужна какая-то супероригинальная музыка, — он несет лозунг и нуждается только в поддержке.
РД. А что ты скажешь о лозунгах ТЕЛЕВИЗОРА?
Андрей. Честно говоря, надоели все лозунги очень сильно.
РД. Мне тоже. Поэтому давай закончим на более вечных проблемах: добро и зло, любовь и Бог…
Андрей. Задолго до того, как я познакомился с Писанием, я вывел для себя такой закон: что ты когда-то с кем-то сделал, то кто-то сделает с тобой. Я это постоянно наблюдаю в жизни, поэтому стараюсь поступать с окружающими так, как они поступили бы со мной. В этом смысле я человек верующий. Потому что если бы этот закон нарушался, то и Бога бы не было.
РД. Есть ли у тебя ощущение, что мир идет к Апокалипсису?
Андрей. Есть.
РД. Юра Шевчук спел недавно о «предчувствии гражданской войны». Как вести себя в такой обстановке человеку искусства?
Андрей. Делать то, что он чувствует, как он это умеет. Я не могу, например, взять другое оружие и другие краски. Я все равно буду петь своим языком о том, что я вижу. Может быть, это будет слабее. Может быть, завтра это станет мало кому понятным и нужным. Ну и что?.. А что касается катаклизмов, войны, Апокалипсиса, то у меня есть непонятно на чем основанная убежденность, что в последний момент мир как-то вывернется. То есть все должно кончиться хорошо, хотя это ни на чем не основано.
РД. Ну, это тоже основано на Писании, как и Апокалипсис. Как говорится, поживем — увидим.

 

 

 

Назад: Эпилог Прощание с героем
Дальше: АЛЕКСАНДР БАШЛАЧЕВ