Книга: Там, где кончается волшебство
Назад: 14
Дальше: 16

15

Ты будешь Обращаться? — поинтересовалась Джудит. — Да или нет?
По-прежнему на легком взводе от приглашения Греты, я как-то после больницы заглянула в скромное жилище Джудит. Работал телевизор, она проверяла тетради. Ее любимый пылесос стоял в углу, в состоянии полной боевой готовности. Я, разумеется, с порога уткнулась в телевизор. Он просто гипнотизировал. Бывает, смотришь на бегущую воду и ни о чем не думаешь. Вот так и тут. Я только изредка выныривала из транса под раздраженные вздохи Джудит по поводу домашнего задания. Стопка заляпанных чернилами тетрадей казалась нескончаемой.
Я не хотела отвечать по нескольким причинам. Во-первых, не собиралась покупаться на ее дешевый трюк, будто она интересуется из праздного любопытства. Я знала, что мой ответ ей важен. Потом я не хотела признаваться, что верую намного меньше, чем она. Этим признанием я предала бы всех: ее, многих других и в первую очередь Мамочку.
А в-третьих, я боялась.
Вы скажете, что я себе противоречу. Чего бояться, если я не верю? Но все не так-то просто. Обращение требует подготовки. Прежде всего, нужно настроиться, а также выпить определенные отвары. Тут верь не верь, но если делать это с дурными мыслями, то можно навредить себе. Что бы ни делалось, должно вершиться с чистым сердцем. А значит, с сердцем верящим, искренне верящим. Ведь даже злодеяния и войны могут вершиться с чистым сердцем. Главное, чтобы в нем не было и тени сомнения.
В то время как у меня сомнений было хоть отбавляй, а чистого сердца и в помине не наблюдалось.
— Джудит, как я могу об этом думать, когда меня вот-вот попрут из дома?
Никак. Она понимала. Такими глобальными вещами можно заниматься, лишь не отвлекаясь ни на что другое.
— Да, ты права, — заметила она и снова приступила к разработке плана по соблазнению Артура Макканна.
Если бы я лучше разбиралась в мужчинах и знала их повадки, то никогда бы не согласилась на такую авантюру. Но я позволила себя уговорить. Джудит казалось, что с помощью этого маневра мы выгадаем несколько недель.
— Все просто. Он там работает, а значит может повлиять на ситуацию. Давай узнаем, что ему известно. Всего-то нужно капельку его прижать. Других путей спасения я все равно не вижу, — многозначительно произнесла она. — Артур Макканн — твоя единственная соломинка.
Ее задумка не отличалась утонченностью. Я позволяю Артуру затащить себя в постель, а он, из чувства долга, или, по выражению Джудит, «прижатости», выбивает для меня у своих работодателей еще несколько недель. И хоть на первый взгляд все выглядело как невообразимая проституция, Джудит сказала, что мне не придется делать ничего предосудительного. Вот в этом и была вся соль.
— Селитра, — перечисляла Джудит. — И, чтобы наверняка подействовало, отвар из почек ивы. Плюс подслащенная вода кувшинки.
— О чем ты говоришь?
— Ну и куда ж без солода. Придется напоить его пивом.
— Пивом?
— От пива лучше всего падает. Надо только все замаскировать. Ах да. Спечешь ему пирог с яйцом и беконом. Он же мужик! Пивко, пирог с беконом — он будет на седьмом небе от счастья.
— Джудит, ты сбрендила.
— Не хочешь, не надо. Но у тебя осталось две недели. — И с этими словами она вернулась к ожесточенному раскрашиванию школьных тетрадей в красный, раздавая чувственные длинноногие галки с невиданной доселе щедростью.
Я мрачно пялилась в мерцающий экран. Потом что-то промычала о вечеринке на ферме Крокера. От этой новости у Джудит сломался красный карандаш. Она так выпучила глаза, словно я показала ей отверстие в стене тюремной камеры, в которой мы просидели по меньшей мере двадцать лет.
— Возьми меня с собой, или череп и кости.
— Я отказалась от приглашения.
Джудит повалилась лицом на коврик, стуча кулаками, пинаясь, выгибаясь, в полной истерике.
— Она отказалась! Она отказалась! Один раз за тысячелетие в Кивелле пройдет отпадная вечеринка, и она отказалась!

 

Я строила другие, более серьезные планы. И хоть они не вели к разрешению моего насущного вопроса с жильем, зато могли впоследствии обернуться источником стабильного дохода. Я решила получить диплом по акушерству.
Лицензии на акушерскую деятельность стали выдаваться еще в начале века, но многим бедным людям и работягам было не до правил. Если нелицензированная повитуха плохо знала дело, то слухи, утверждающие, что у нее воняет изо рта или что она вся в бородавках, рано или поздно приканчивали ее карьеру. Что же до Мамочки, то женщины, напротив, всегда ее хвалили и передавали из уст в уста, какая она искусница. Однако в наше время государство начало предоставлять бесплатную квалифицированную помощь в родовспоможении, и с этим сложно было соревноваться. Я понимала, что если соберусь заняться акушерством, то мне придется оформить, как называла это Мамочка, «чертов билет». «Чертов билет меня и доконал, — ругалась Мамочка. — Не дали, гады».
Был даже издан акт, законодательно запрещавший необученным «умелицам» — вот как, оказывается, называлась Мамочка — принимать роды, хотя к ним раньше обращалось много женщин из бедных семей. А значит, положив руку на живот Банч Кормелл, я поступила незаконно и, в принципе, могла за это поплатиться. Поэтому я решила получить «чертов билет» и с этой мыслью направилась в офис Королевского акушерского колледжа в Лестере.
Пол в небольшой приемной лоснился от мастики; доски похрустывали под ногами. Огромные настенные часы бесцеремонно тикали; из всех щелей тянуло ненавистными саше. За столом восседала важная дама с белым накрахмаленным воротничком. Взяв у нее анкету я пошла в кафе на Лондон-роуд, где села за столик и стала заполнять ее под стрекотание хромированной кофе-машины.
В одном из пунктов спрашивалось про предыдущий опыт работы. Я написала, что около пятидесяти раз ассистировала в приеме родов. Потом зачеркнула и исправила на пятьдесят пять. О том, что несколько раз я принимала роды сама — у Банч и еще у пары женщин, когда Мамочка по каким-то причинам не могла прийти, — я упоминать не стала. В одном из пунктов требовалось указать фамилию акушерки, обучавшей меня когда-либо. Я принялась вписывать фамилию Мамочки, но вовремя спохватилась, что это может обернуться против меня. И вычеркнула.
Моя заполненная анкета была похожа на тетрадь кого-нибудь из нерадивых учеников Джудит. И все-таки я отнесла листок в приемную и всучила женщине с накрахмаленным воротничком. Я попыталась поскорее улизнуть, но она окликнула меня.
— У вас не все пункты заполнены, — прошепелявила она.
Я возвратилась к столу; паркет предательски скрипел под моею нервной поступью. Изящной шариковой ручкой она пометила тот пункт, где спрашивалось, в каком государственном учреждении я раньше работала. Я объяснила, что не работала ни в каком государственном учреждении. Она опять взялась просматривать анкету, и эти секунды, безжалостно отмеряемые тиканьем настенных часов, казались бесконечными.
— Но вы же указали, что у вас есть опыт. Смотрите. Пятьдесят пять родов.
— Да.
Дама взглянула на меня поверх очков:
— Обман тут не пройдет.
Я покраснела. Хотелось плюнуть ей в лицо.
— Никто вас не обманывает!
— Но… сколько же вам лет? Когда вы начали… ассистировать?
— Когда мне было тринадцать. — И я сказала чистую правду. Как только у меня пошли месячные, Мамочка заявила, что мне пора знать, откуда берутся дети.
Дама опять взглянула на меня поверх очков:
— И как же звать ту акушерку, которой вы помогали?
Пальцы мои взметнулись к заколкам. Пока я размышляла над ответом, часы затикали еще безжалостнее, а вонь от саше стала еще непереносимее. Я промычала, что работала с разными. И выскочила из здания. Помчалась в Виктория-парк, не останавливаясь, пока не выдохлась. Присела на скамейку рядом с белой мемориальной аркой, распустила волосы и сидела так два часа кряду.

 

Вернувшись домой, я обнаружила у водокачки Чеза. Он наполнял водой бидоны из-под молока.
— Привет, Осока! — крикнул он. — Ты же не возражаешь?
— С чего мне возражать?
Конечно, я бы с удовольствием на него подулась: какого черта они тогда смеялись надо мной? — но выяснилось, что дуться на него не получается.
— Проблемы с землевладельцем продолжаются?
— Нас выкинут что так, что эдак. — Я объяснила, что мы задолжали за аренду и что наш дом принадлежит Стоуксам.
— Прям феодальный строй какой-то, мать его за ногу, — приободрил меня Чез. — На дворе тысяча девятьсот шестьдесят шестой год, а ты до сих пор должна платить оброк этому ублюдку. Ни хрена себе! Да пошел он в жопу! Если тебя турнут, будешь жить с нами на ферме.
— С вами?
— Если захочешь. Грета считает тебя долбаным оракулом. Люк — невероятной красоткой. Ты без проблем вольешься в коллектив.
Чез откатил потяжелевший бидон к фургону и, приподняв, поставил его в багажник. А он, оказывается, силен. Я чувствовала запах свежевыступившего пота.
— Не представляю только, как в ваш коллектив вольется Мамочка, — парировала я. — Она ни за что не пойдет в цыганский табор. — В котором к тому же сквернословят, добавила я про себя.
— У вас со старушкой имеются предложения получше?
У нас их не было. Джудит не предлагала — просить сама я бы не стала. А времени на размышления оставалось все меньше. И хоть я понимала, что он говорит на полном серьезе, я знала совершенно точно, что Мамочка ни за что не уживется с такими, как Чез.
— Мы живем тем, что пошлет земля, и нашей землей может владеть любой, кто хочет жить и пользоваться ее дарами. — Он потащил к фургону последний бидон, а я пошла рядом.
— Я думала, земля там твоя.
— Нет, — молвил он. — Собственность — это кража.
— Да ладно! — удивилась я. — С чего бы это?
Он пропустил вопрос мимо ушей, хотя мне было правда интересно. Собравшись запрыгнуть на водительское сиденье, он вдруг спросил:
— Хочешь прокатиться? Посмотреть на все из кабины? Поехали, Осока. Я ж знаю, тебе любопытно.
Он улыбнулся, поднял брови домиком, и в этот момент что-то внутри меня отпустило, что-то очень глубоко внутри, где-то в районе матки, — всего на долю секунды.
Назад: 14
Дальше: 16