Глава 5
Красота на содержании
На кухне не оказалось никого из домашних – по крайней мере, из тех членов семьи, которых детектив уже видел вчера, – зато у плиты орудовала бойкая приземистая женщина в темно-синих бриджах и белой с красными горохами кофточке. Крашеные темно-рыжие волосы топорщились в хвостике на затылке. По скорости, с которой в ее руках крутились-вертелись сковородки и кастрюли, ножи и разделочные доски, детектив сделал вывод, что это повариха, о которой говорила вчера Маша. Алексей поздоровался, спросил, где можно найти кофе и печенье. Та быстро вытащила запрошенное, включила кофеварку, метнула на чистый стол чашку с блюдцем и тарелочку с разнообразной выпечкой.
– Остальные уже позавтракали? – поинтересовался детектив.
– Ну вы и скажете! Десятый час, уж конечно!
Кис тихо порадовался, что он может предаться своей трапезе в спокойной обстановке. То есть выпить кофе и съесть несколько печенюшек. И с собой завернуть парочку. Несмотря на призывы разных умников на ниве правильного питания, Кис с утра есть не мог: его организм решительно не принимал пищу. Это было крайне неудобно при его образе жизни, поскольку после завтрака нередко требовалось куда-то бежать, а потребность в полноценной еде накрывала довольно скоро, через час-другой. Отсюда возникла и привычка детектива брать с собой печенье – ша, диетологи!
Интересно, где Игорь? Еще спит? Пошел прогуляться?
– Я тут в гостях… – начал он. – Я школьный друг…
– Да знаю, – кивнула повариха, – тут уже все знают!
– Ладно. Я с сыном приехал, это вы тоже знаете?
– Игорем зовут.
– Вы его видели? Он приходил на кухню?
– Я тут с восьми. То есть, – она посмотрела на часы, – один час двадцать три минуты. За это время не появлялся.
Алексей с трудом удержался от искушения поговорить с поварихой…
– Вас как зовут?
– Люба.
…поговорить с Любой об академике. Заметила ли что и так далее. Но все же удержался: он вчера правильное решение принял – эту роль он отведет Маше.
– А Маша где?
– Тоже не видела. Но она очень рано встает, так что уже давно позавтракала.
Ну ладно. Алексей открыл смартфон: ага, от Саши пришло письмо! Она нашла информацию, которую он просил. Солнышко, выручила. Как всегда.
Читать письмо он предпочитал в компьютере, на нормальном экране, но нотик остался в комнате. Допив кофе, детектив пошел наверх, стукнув по дороге в дверь комнаты Игоря. Не услышав ответа, он заглянул внутрь: парня там не было. Интересно, где это он прохлаждается?
…Письмо от Саши содержало копии статей и интервью и было таким насыщенным по материалу, что Алексей решил отложить его изучение – иначе полдня уйдет только на чтение. Он поручит это Игорю, а ассистент потом резюмирует информацию, выдаст ее конспективно. Но куда же подевался Игорь?
И Маша. Она ему срочно нужна. В саду, что ли, ее поискать? Погода для конца августа дивная, совершенно не типичная: тепло, сухо, солнечно. В сад так и тянет… И яблоки созрели, кстати. Вчера Алексей краем глаза заметил их румяные бочки позади огорода.
Он спустился, вышел во двор. Снова подивился – теперь уже при свете солнца, – насколько огромен и ухожен участок академика. Правильнее было бы сказать – угодья. Красота на содержании, вспомнил детектив свою мысль. А ведь все теперь рухнет без Донникова… Некому будет финансировать. Тут ведь одних садовников-огородников целая армия, а в доме еще сколько персонала? Компаньонка бабушки, няня малышей Лены, повариха; уборщица наверняка тоже имеется, а еще охранник, шофер… Их содержать больше некому, и этот дом, как и эти угодья… Похоже, еще никто из обитателей дома не осознал, что больше нет финансового источника их благополучия, иссяк. Им скоро придется все это продавать и делить деньги – поместье начала двадцать первого века настигнет участь поместий начала двадцатого. Вишневый сад.
Впрочем, это не его, Алексея Кисанова, заботы. Лучше подведем итоги вчерашнему дню.
Итак, в «голубином послании» говорится: академик умер не своей смертью. Эта информация плюс картина ДТП, сложившаяся из вчерашнего рассказа Бицаева и изучения карт, говорили о том, что на горной пустынной дороге действовал не просто профессиональный убийца, а настоящий автомобильный виртуоз, прямо каскадер. Поэтому долой последние колебания – всех домашних исключаем с чистой совестью. Ни один из них не потянет даже на роль заказчика убийства: найти подобного исполнителя простому смертному не под силу. Это элитарный киллер – и заказчик должен быть элитарным. И мы знаем, где такие водятся: в Заповеднике здоровья. Даже самое беглое чтение материалов, присланных Сашей, оставило у детектива впечатление, что у академика лечились чуть ли не все отечественные политики и звезды – известные на всю страну имена так и мелькали. Вот там и надо искать заказчика. Хотя непонятно, каким образом. Просто так к этому народцу не подъедешь, а тем более в условиях, когда нельзя даже представиться официально как частный сыщик…
Алексей как раз дошел, миновав сверкающую теплицу, до огорода. За ним, в румяном яблоневом раю, слышались голоса Маши и Игоря.
…Сейчас одна надежда: вдруг домашние что-то приметили, что-то услышали (или подслушали!). Обрывок разговора, произнесенное имя – что угодно, лишь бы найти хоть малюсенькую зацепку. И для этого ему срочно нужна Машенька.
…Эти двое рвали яблоки, складывая их в корзину, и выглядели такими блаженными, что Кис озадачился. Маша чему-то смеялась, он видел сквозь ветки ее лицо, обращенное к Игорю, и в этом лице, в этом смехе острыми осколками сверкала боль – Алексей ее ощущал столь отчетливо, как если бы Маша не смеялась, а рыдала. Причем рыдала в плечо Игоря, которому решилась свою боль доверить. И когда это девочка, по-королевски владеющая собой, успела с ним так сблизиться?
Впрочем, какое его дело, собственно? Конечно, Кристину Кис любит, и ему будет жалко, если они с Игорем расстанутся, – а как же, ведь он, великий детектив, ее спас. Умным людям хорошо известно, что вовсе не спасенные любят своих спасителей – нет, тут все наоборот. Это спаситель-благодетель питает нежные чувства к тому, кто стал объектом приложения его исключительной хорошести: Доброты, Мужества, Бескорыстия (недостающее вписать, как водится). И снова и снова спаситель-благодетель жаждет видеть этот объект, он его опекает и лелеет – потому что чувство благодарности, вспыхивающее каждый раз в глазах объекта, льет елей на его тщеславное самолюбование. Так ведь приятно заново ощущать себя человеком Подвига!
И Герой, сам того не замечая, становится вымогателем, требуя вновь и вновь благодарности у своей спасенной… жертвы.
А вот объект этот бедный, жертва подвига, устает от собственной благодарности. Устает от негласной, но ощутимой обязаловки ее постоянно выражать. Благодарность обременяет и может легко мутировать, превратившись если не в ненависть к спасителю, то, по меньшей мере, в стойкое желание больше никогда его не видеть. Видимо, это и происходит с Кристиной…
Игорь, конечно, человек деликатный, он никогда ничем не напоминает Кристине о том, как все стояли на ушах в тот безумный день ради нее. А уж Кис тем более молчок – он вообще перекинул роль спасителя на Игоря. Так что никакого парада тщеславия с их стороны нет, даже намеком. Однако Криска – человек по природе благодарный, она сама генерирует эти порывы признательности… Подсознательно. И сама же от них устает, м-да…
В общем, Криску Алексей нежно любит и считает, что они с Игорем отличная пара, – но это же он так считает. А Кристина, наверное, считает иначе…
– Алексей Андреевич! – раздался детский Машин голосок. – С добрым утром. Какой день хороший, правда?
– Тсс, – приложил палец к губам Кис, – я Константин Чебыкин, одноклассник твоего папы. Вчера ты представляла меня без фамилии, обошлось, но бабушка расспрашивала меня с пристрастием, и пришлось соврать. Теперь будем придерживаться этой версии, ясно? Игорь, не забывай называть меня «папой»; а ты, Машенька, Константином Алексеевичем. Не знаю, какое отчество было у Кости, но я ему дал свое.
– Это хорошо, так легче запомнить, – улыбаясь, прошептала Маша.
– Надо кое-что обсудить, пошли в дом.
Они занесли корзину с яблоками на кухню, отдали поварихе – та принялась немедленно их мыть и раскладывать во фруктовые вазы, – а сами поднялись наверх, в комнату Алексея.
– У меня есть предположение… – сообщил Кис и вдруг сделал паузу. – Маша, давай сразу договоримся о тезаурусе. Кажется, ты употребляла это слово недавно – то есть понимаешь, что оно означает.
– Ну конечно, Константин Алексеевич, – с ехидцей произнесла Маша новоизобретенное имя детектива, – я девушка образованная. Тезаурус – это словарь слов и их значений, используемых в пределах конкретного текста.
– Превосходно сказано. Так вот, в пределах моего текста слово «предположение» означает то, что означает, без вариантов.
– То есть у вас есть лишь гипотеза, господин Че… Как там? Че-бы-кин, – рассмеялась Маша.
– У меня есть предположение, и оно пока даже на гипотезу не тянет! – поднял указательный палец вверх Кис. – Поскольку гипотеза имеет цепочку умозаключений, хотя бы короткую, а у меня пока что одноклеточное, как инфузория-туфелька, предположение: в смерти Евгения Дмитриевича заинтересован некий человек из его деловых медицинских кругов. Неважно, что именно они не поделили, – главное, там есть что делить. Клиентура у них богатая и влиятельная, а это дает деньги и связи, на которых строится высокий престиж врача… Но подобраться к ним, кругам этим, будет чрезвычайно сложно. Особенно если учесть, что я не могу вести расследование официально. Поскольку в письме… – Кис запнулся: произнести слова «от твоего папы с того света» было выше его сил, слишком дико звучало, – в письме, которое принес голубь, было четко сказано, что расследовать нужно тайно. И это не блажь, ни в коем случае. Автор Письма знает гораздо больше нашего и уверен, что открытое расследование растревожит осиное гнездо… Так я думаю.
– А как же тогда? – подняла светлые бровки Маша.
– Пока попробуем выяснить, не обронил ли твой папа какую-то фразу, отражающую его беспокойство. Начнем с тебя: в последнее время он был чем-то озабочен? Напряжен? Расстроен? Излишне задумчив?
Маша отрицательно помотала головой.
– Он говорил по телефону чаще обычного?
– Не знаю. Папа бо́льшую часть времени проводил в своем кабинете. Если и звонил, то не при мне. И со мной своими тревогами он бы ни за что не поделился, он меня оберегал.
– Хорошие родители так и делают, – одобрил Кис. – Мы можем осмотреть его кабинет?
– Я не возражаю. Но лучше сделать так, чтобы ни Лена, ни бабушка не видели. Иначе придется спрашивать разрешения у них, а это чревато расспросами, зачем да почему. Когда я говорю «бабушка», я имею в виду Анну Ивановну, – сама-то бабуля днем больше спит. Но компаньонка ей обязательно доложит, если увидит, как мы поднимаемся в кабинет.
– Поднимаемся?
– Он в мезонине. А лесенка находится как раз между апартаментами Лены и бабушки.
Похоже, тут у всех апартаменты, честно позавидовал детектив. Они с Александрой и двойняшками жили в четырехкомнатной квартире – казалось бы, весьма приличной, – однако она уже стала им тесна: дети росли, им требовалось больше личного пространства, и скоро придется их расселять на две комнаты. Придется пожертвовать то ли гостиной, то ли кабинетом Александры…
– Сходи на разведку. Если путь свободен, махни. Игорь, в кабинете я сам разберусь, а ты иди в мою комнату и садись изучать материалы от Александры. Мне выдашь резюме.
Они дошли до второго этажа все вместе. Игорь отправился в комнату шефа, Маша скользнула влево по коридору, приложила ухо к одной двери, потом к другой.
– Лена собирает детей на прогулку, – шепнула она Алексею, – давайте скорее сюда!
Кабинет был заперт, но Маша сняла ключ с бра, висевшего на стене рядом с дверью.
– Имейте в виду, Алексей Андреевич, – тихо произнесла Маша, – в компьютере у папы ничего интересного нет. Я там полазила, ища завещание: Лена достала своими истериками. Ей все мерещится, что она будет вынуждена пойти с детьми побираться на улицу.
– И как успехи?
– Не нашла. У меня такое впечатление, что папа пользовался домашним компьютером исключительно для выхода в Интернет. Никаких рабочих файлов.
Судя по тому, что ключ от кабинета висел в общедоступном месте, академик и в самом деле секретов не имел.
– Я гляну. А тебе предстоит задать точно такие же вопросы, как я только что задавал тебе, каждому из обитателей этого дома. Кроме бабушки, с ней я уже говорил. И Олега – его я как раз собираюсь навестить сам. Пожалуй, и вашего охранника. Как его зовут, напомни?
– Дядя Федя. Ну, Федор, – порозовела Маша. Смутилась, что так по-детски сказала, глупышка.
– Тогда все. Остальных сама спрашивай: был ли папа расстроен, не обронил ли какую-то фразу, какое-то имя.
– Но они удивятся, почему я вдруг месяц спустя явилась к ним с вопросами.
– Сваливай все на меня. На папиного одноклассника. Это он, мол, интересовался. Потому что знает, что Женя Донников был отличным водителем. И ты, Маша, тоже вдруг призадумалась: как же так? Ведь папа прекрасно водил машину! Может, он не уследил за дорогой, потому что был погружен в какие-то мысли?.. и так далее. Если кто-то вспомнит, что видел или слышал нечто необычное, – цепляйся, как клещ. Выпытывай все подробности. Задача понятна?
У девушки в глазах заблестели слезы.
– Прости, Маша.
– Все нормально.
– Чтобы заниматься расследованием, нам не раз придется возвращаться к гибели твоего папы… Ты выдержишь?
– Не сомневайтесь.
– Тогда расходимся. Желательно все сделать за сегодняшний день, поскольку мне в качестве друга твоего папы, который в Москве проездом, было бы странно тут у вас застрять. Кстати, не мешало бы нам с Игорем, для достоверности имиджа, сходить на кладбище, почтить память школьного друга Жеки… Где он похоронен?
– На Ваганьковском.
– Ого… Все, я пошел к охраннику, потом к священнику. Он, кстати, в часовне?
– Не знаю, – пожала плечами Маша. – У него нет расписания, он обязательно присутствует только по церковным праздникам, по-моему, а в остальное время…
– Ну понятно, как бог на душу положит, – усмехнулся детектив и ступил в кабинет академика.
Маша была права: в домашнем компьютере академика не хранилось никаких важных для расследования файлов. Наброски статей для журналов и речей для каких-то конференций, выписки статистики, информация о новых медицинских разработках, скачанная из Интернета, и прочее в таком же духе. Скайп и электронная почта вообще отсутствовали. То ли Донников удалил их, опасаясь чего-то (постороннего подключения?), то ли никогда ими не пользовался в компе, предпочитая смартфон. Который, очевидно, сгорел в машине вместе со своим хозяином… Следы выхода в Интернет оказались тоже скучными и мирными: новостные сайты, профильные медицинские форумы, пара ссылок на сайт банка, где, надо думать, у него имелся доступ в личный кабинет. Если у Евгения Дмитриевича и были какие-то опасения за свою жизнь и если при этом он считал нужным с кем-то ими поделиться, то делал он это, скорее всего, при личной встрече, а не посредством интернет-связи. Проведя за поисками около часа, Алексей вышел из кабинета с раздражающим чувством напрасно потраченного времени. Запер дверь, повесил ключик на бра и спустился с предосторожностями вниз, никого не встретив.
На кухне слышался Машин голос: она разговаривала с поварихой. Алексей коротко стукнул в дверь, из которой накануне появился «дядя Федя». Никто, однако, не откликнулся. Детектив нажал на ручку – закрыто. Он огляделся вокруг, не зная, с чего начать поиск охранника, как вдруг увидел его. Тот как раз вошел в дверь, ведущую на участок. В руках он нес прозрачный пакет, в котором лежало несколько ярких яблок.
– Меня ищете, что ли? – Федор открыл свою комнату ключом. – Проходите.
Комната оказалась обыкновенной, жилой, а не охранной будкой с экранами и пультами. Точнее, экраны и небольшой пульт тут все же имелись, но в глаза не бросались, скромно расположившись на стене за дверью. В остальном это была вполне уютная, хоть и простая комната одинокого мужчины.
– Садитесь, – кивнул Федор на стул у стола. – Яблоко хотите?
Детектив не хотел.
– У меня пара вопросов к вам.
– Я так и понял. Даже догадываюсь, каких. Они возникают у всех, кто знал, как уверенно Евгений Дмитриевич водил машину.
– Есть что рассказать?
– Кое-что есть… Он последние недели был довольно хмурым и – как сказать? – сосредоточенным.
– Его мать назвала это «озабоченностью».
– Можно и так. Он будто какую-то неприятную мысль обдумывал. Старался этого не показывать, особенно перед своими женщинами, но я же привратник – при воротах, в смысле, – и видел его лицо в камеру, когда он входил или выходил. Так вот, входя, он будто маску надевал, веселую такую, а выходя, снимал ее. Я академику не приятель – что я, мент в отставке, а в его доме вроде как прислуга… Но я без обид, мне повезло: работы, почитай, никакой, только посматривай на мониторы время от времени, а при этом у меня жилье, харчи и еще ко всему зарплата. Ну, я еще тут кое-какую мелкую работу делаю: лампочку поменять или прокладку в кране, прибить-повесить… Так вот, хозяину я не приятель и спросить не мог: мол, случилось что? Но вижу, день за днем идет, а он все такой же невеселый. Ну, как-то я вышел из своей комнаты и говорю: «Не пора ли нам укреплять рубежи? В смысле, обновить систему видеонаблюдения?» Я так сказал, потому что система у нас старая, сами посмотрите, – махнул Федор в сторону мониторов. – Даже не пишет, просто глазеет, и все. Ну, глазею, конечно, я, понятно. А чего я сделаю один-то, если, к примеру, пара крепких ребят начнет ломиться в дверь? Нам и ее было б нелишне заменить, сейчас такие стали делать, танком не сломаешь, а у нас хоть и дуб, массив, – но высадить ее на счет «три» можно. Сама-то дверь тяжеленная, да петли хлипкие, старые.
– А академик что?
– А академик интересную вещь сказал. Никто сюда полезть не рискнет, говорит, потому как тогда следствие откроется и огласка выйдет, а она им не нужна. Я сразу: «Кому – им?» Но он посмотрел на меня, будто очнулся, и сразу лицо его закрылось. Что-то пробормотал и вышел. Больше я к нему с разговорами не совался. Не знаю, какой вывод из этого сделать, но если он и за рулем такой был, весь в своих мыслях хмурых витал, то и неудивительно…
– А как насчет алкоголя? Мог он сесть за руль с похмелья?
Федор покачал головой.
– Невозможно. Он был автором теории, которая приносила ему огромный доход и имела кучу поклонников, а в ней, в теории этой, проповедуется отказ от излишеств. Я все его выступления смотрю, – кивнул Федор на телевизор, примостившийся рядом с мониторами, – чуть ли не наизусть выучил. Так вот, людям его идеи нравятся, потому что там все просто. Он ничего не запрещал, говорил, что можно есть и пить все, но только ничего нельзя много. Даже безобидной вареной картошки. И приводил в пример лекарства: немножко – лечит, а много – убивает. В хорошую погоду мы шашлыки делали – у нас уголок с мангалом во дворе, видели? Ну и вино к шашлыкам для дам, мужчинам чего покрепче. Евгений Дмитриевич всех звал, даже священника. Весело всегда было. А сам он бокал красного, не больше. Говорил, что его организм не привык к алкоголю и лишнее все равно «родит в муках».
Так-так-так… А Алан-то наш Бицаев подсунул нам историю про попойку накануне и бодун с утреца… Означает ли это, что Бицаев знает правду и пытается ее скрыть? Замешан ли он, преданный ученик, в убийстве наставника, на которого якобы всю жизнь молился? И отчего в голосе его звучал страх?
Плохо, что с ним не встретишься наскоро. При встрече-то проще понять, лжет человек или нет… Ладно, пока нужно выполнить намеченный на сегодня план, а там детектив может и в Адыгею махнуть, если понадобится.
– Я бы еще с шофером его бывшим поговорил, с Борисом, – произнес детектив. – Возможно, он знает побольше… Шоферу люди почему-то часто рассказывают такое, чего другим не сказали бы. Как с ним связаться?
– Сейчас, у меня его мобильный записан. Я тут раньше, случалось, как диспетчер был между двумя машинами…
Получив в руки листок с телефоном шофера Бориса, Алексей вышел в сад и уже знакомым путем пошел в сторону часовенки.
Отца Нила не было видно, но дверь в часовню оказалась приоткрыта. До сыщика донеслись тихие голоса. Интересненько…
Он подошел поближе к двери, но под ногой треснула шишка, и в часовне наступила тишина. Кис подождал с полминутки, и кто-то вновь заговорил. Алексей осторожно раскрыл дверь пошире.
В помещении было душно, пахло воском – горело множество свечей. Отец Нил, он же Олег, одетый в рясу на этот раз, молился, стоя на коленях. И что-то бормотал. То есть не «что-то», конечно, а молитву. Второй голос детективу примерещился, видать. Олег чуть повернулся в сторону гостя, будто давая понять: я вижу, что вы пришли, но извольте подождать.
Ладно, мы подождем, мы уважаем чувства верующих, поскольку интеллигентные люди, – Алексей вышел на воздух и уселся на скамейку. Ту самую, которую пометил несколько дней назад голубь-почтальон. Сейчас она, на радость детективу, была чистой.
Олег присоединился к нему минут через десять.
– Я почему-то был уверен, что вы снова придете, – улыбнулся красавец.
– Исповедаться в грехах?
– Любопытная мысль вас посетила. А есть в чем?
– Смотря что считать грехом.
– Вы атеист, – утвердительно произнес Олег.
– Как всякий мыслящий человек, – парировал Алексей.
– Вы себе льстите, – добродушно улыбнулся священник.
– Ясно, мне не выкрутиться.
– И что вас ко мне привело?
– Олег, я тут вынужденно представился как бывший одноклассник Евгения Дмитриевича, так что называйте меня, пожалуйста, Константином Алексеевичем Чебыкиным.
– Без проблем, Константин Алексеевич. Так какой у вас вопрос?
– Простой. Евгений Дмитриевич был как-то особенно задумчив? Озабочен? Расстроен? Возможно, какие-то слова обронил? Имена произнес?
– Могу я вас спросить? – Молодой священник выглядел необычайно серьезным.
– Разумеется.
– Ваши вопросы – это плод каких-то размышлений? Я бы хотел, чтобы вы со мной ими поделились.
– Зачем, Олег? Вам не нужны причины и следствия, вам хватает веры. Человек умер, его душа отлетела в другой мир, – Кис рассердился, сам толком не зная, почему. – При этом он сумел передать оттуда письмо, в котором говорится, что его убили. Но ведь все в воле божьей, не так ли? Раз Донникова убили, то богу было угодно? Так чего вы ищете? Просто преклонитесь перед его волей!
Отец Нил посмотрел на детектива долгим взглядом. Казалось, он что-то хотел сказать, возразить, и взвешивал, стоит ли.
– Евгений Дмитриевич, – произнес он наконец, – иногда приходил сюда. Он был атеистом, как вы, но любил побыть здесь, со мной поговорить. Может, потому, что в доме одни женщины… Ну, если не считать Федора, охранника.
– Да вы мачо, батюшка.
– Женщин интересуют другие дела, так господь бог их устроил. К тому же Евгений Дмитриевич оберегал семью от волнений. Неужели вы считаете, – вдруг сменил тему отец Нил, – что он мог задуматься за рулем и слететь в пропасть? Ладно, вы в письмо с того света не верите. Но вы сами сказали, что его написал живой. Тот, кто знает правду. И он сказал: это убийство. А вы намереваетесь объяснить ДТП задумчивостью Евгения Дмитриевича?!
Очень интересно получается. Алан Бицаев дал понять, что академик накануне перебрал, отчего и не справился с управлением. Охранник Федор начисто отмел подобную возможность: академик почти не пил. (Хотя, конечно, перед настойчивым кавказским гостеприимством не устоит никакой здраво-врачебный смысл…) Какие-то тяжкие мысли, уверен Федор, сгубили Донникова. А вот этот красавчик-священник прямо-таки возмущен подобной версией. И кто из них прав?
– Олег, я в вере не силен, зато неплох в логике. А она оперирует фактами, – с нажимом произнес сыщик. – Я не имею ни права, ни намерения объяснять произошедшее, пока у меня их нет. Поэтому я задаю вопросы. В надежде нащупать факты. Я не очень туманно выразился?
Молодой человек задумчиво кивнул – мол, понял, и Алексей продолжил.
– Да, я склоняюсь к мысли, что Автор Письма написал правду. Но это пока не установленный факт, а мое предположение. Возможно, этот человек лишь думает, что знает правду. Я обязан рассмотреть все возможные версии. А из разговоров с домашними возникли две. Первая заключается в том, что Евгений Дмитриевич в последнее время был необычайно задумчив. Тяжелые мысли его одолевали. Не исключено, что и за рулем… Поэтому я хочу узнать о ваших впечатлениях.
– Одолевали. Но Евгений Дмитриевич отлично владел собой. Он ведь по основной профессии кардиохирург, и до того как основать Заповедник здоровья проводил операции на открытом сердце! Несколько часов мог стоять у операционного стола. Представляете, какую способность к концентрации внимания надо иметь для этого?
– То есть тяжкие думы наличествовали, но вы при этом не верите, что они сгубили академика?
– Не верю. А какая у вас возникла вторая версия?
– Не у меня, а… Неважно. Суть в том, что академик накануне выпил лишку и не справился с управлением с похмелья.
– Можете сразу забыть.
– Из-за его теории?
– Отчасти. Но еще потому, что у него не было привычки пить алкоголь. Кардиохирург, разве мог он себе позволить? Какая операция, если с утра руки дрожат?
– Но если у него не было привычки, то тем более… Кавказ, вино рекой, да приправленное коньячком, – «пей до дна», не то хозяина обидишь. Донников не устоял, поддался на уговоры и…
– Алан был его учеником. Я его видел, он приезжал сюда не раз. Он никогда не посмел бы настаивать – он боготворил своего учителя. Кроме того, на крайний случай у Евгения Дмитриевича была маленькая хитрость: пить с алкоголем много воды. По его словам, это позволяло печени справляться с нагрузкой и не давало похмелья.
– Выходит, тот, кто сказал мне о попойке накануне ДТП, солгал?
– Насчет попойки не могу знать, а вот похмелья точно не было. Да и не сел бы за руль Евгений Дмитриевич с нетрезвой головой.
– Спасибо, Олег, это важная информация… Вы говорили, что академик любил беседовать с вами. О чем?
– Евгений Дмитриевич был хорошо образован, я тоже неплохо. Случалось, мы говорили о философских учениях или об искусстве…
– Олег, я ведь не об этом спрашиваю.
– Не знаю, поможет ли вам такая информация, но в последнее время Евгений Дмитриевич был действительно расстроен из-за Заповедника. Говорил, что он мыслил его как место, где его теория и практика будут работать на благо людей, а оказалось, что все это для блага какой-то всесильной кучки мародеров…
– Мародеров?
– Ну да, знаете, которые во время войн грабили мирное население, наживаясь на бедах.
– И как это соотносится с Заповедником?
– Я позволил себе задать несколько вопросов, раз уж человек пришел со мной поделиться наболевшим, – но Евгений Дмитриевич отвечал уклончиво. Я только понял, что, хоть он и основатель Заповедника и его директор, власть его становилась все более формальной. Многие его клиенты были настолько могущественны, что стали потихоньку диктовать условия…
– Рейдерский захват, что ли?
– Не совсем. Отбирать Заповедник никто вроде бы не собирался. Но эти люди стали вмешиваться во внутренние дела. К примеру, заставили Евгения Дмитриевича поднять цены на все услуги, чтобы избавиться от «простого народа». Они хотели сделать заведение элитарным, чем-то вроде закрытого клуба. И еще там был один деликатный момент… Метод Евгения Дмитриевича заключается в комплексном обследовании, на котором базируется комплексное же лечение. Значит, о каждом своем пациенте он знал очень много… Но некоторые из них желали заглянуть в чужие досье. Врачебная этика не позволяет раскрывать чужие секреты – но там такой уровень, что иная просьба звучит как приказ.
«Папа, ты где? – вдруг послышался голос Игоря. – Ау, папа!»
– Не возражаете, если Игорь присоединится к нашей беседе? – вежливо спросил Алексей.
– Ваш сын, вам и решать.
Детектив посмотрел на Олега: забыл он, что ли? Он единственный (не считая Маши, разумеется) знал, кто такие на самом деле его гости.
– Игорь, я здесь, возле часовни!
Детектив снова посмотрел на Олега: тот улыбался.
– А, это шутка, – кивнул Кис.
– Покуда вы Константин Алексеевич, то Игорь ваш сын. А как снова станете Алексеем Андреевичем, то Игорь превратится в вашего помощника.
– Логично… Донников называл хоть одно имя?
– Боюсь, что нет.
– Эти люди – из числа пациентов, я правильно понял? А они все как на подбор звезды. Неужели ни разу академик не обронил фразы, вроде: знаешь, кто ко мне сегодня пришел на прием?
– Ни разу.
– Зато я знаю кое-какие имена, – приблизился к ним Игорь. – Я закончил читать материалы Александры, готов выдать отчет.
– Олег, вы ничего не желаете добавить? Нет? Тогда мы с Игорем откланяемся, с вашего позволения. Спасибо за информацию, я уверен, что она нам пригодится.
Несмотря на то что Олег был доверенным лицом Маши и единственным, посвященным в тайну голубиного письма, Кис не хотел делиться с ним своей информацией. Что-то было непонятное в молодом священнике, словно второе дно. Необязательно, что там, на этом втором дне, нечто дурное, нет – но нечто сокрытое от чужих глаз. А вот почему сокрытое – не угадать.
– В общем, так, шеф: я все внимательно изучил, – проговорил Игорь, когда они вошли в комнату детектива и плотно закрыли за собой дверь. – Александра, как всегда, нарыла крутую инфу. Да только из этой инфы следует, что плохи наши дела. Звезды там и вправду звездят, от имен в глазах рябит. Но это все блестки, мишура. А вот тебе бриллианты: у Донникова обследуются и Кремль, и Дума, и всякие прочие власть имущие. И – держись! – по слухам, сам президент. Так что в этот лес по грибы мы пойти не сможем, образно говоря. Слишком много там хищников, враз порвут.
– Чччерт… Когда я говорил, что у элитарного киллера непременно должен быть элитарный заказчик, я даже не предполагал, до какой степени окажусь прав… Теперь понятно, почему Олег… По его словам, в Заповеднике некие именитые пациенты стали чувствовать себя по-хозяйски, распоряжаться, диктовать условия академику. Заставили его, к примеру, поднять цены на услуги, чтобы отсечь «простой народ». Олег не все знает, но вот еще один настораживающий факт: какие-то высокопоставленные лица требовали сливать им информацию о других пациентах. Возможно, в Заповеднике поправляли здоровье не только политики, но и силовые структуры – это их методы… Короче, Игорь, ты совершенно прав: плохи наши дела.
– И что нам делать?
– Продолжать. Пока не упремся лбом в стену. Или не найдем убийцу.
– Ты че, Кис, псих?
Вот так начинается фамильярность: сначала Алексей разрешил Игорю звать себя по прозвищу «Кис» (что было дозволено лишь близким друзьям); затем разрешил перейти на «ты» – и нате вам, теперь его психом обозвали. Забавно.
Алексей не ответил, отошел к окну. Несмотря на по-летнему яркое, праздничное солнце, близость осени выдавала себя слишком длинными тенями: светило уже передвигалось не по центру неба, а словно уставший путник, стремилось избежать подъема в гору, в зенит, и выбирало низкие тропы в обход вершины. Зимой тут, в деревне, должно быть тоскливо – короткие дни и долгие черные ночи… Впрочем, для большинства обитателей дом был не местом жизни, а местом ночевки. Этакий спальный район, откуда с утречка все разъезжались, кто на работу, кто на учебу, кто, как Лена, детей развлекать. Алексей не смог бы жить в такой глуши – он любил город, его беготню и толчею, сверкание огней и неутихающий шум. Но пока лето не закончилось, зима была далеко, и владения Донникова радовали глаз яркими красками.
…Не мог Алексей предать Машу. Не мог сказать ей: извини, детка, но в деле замешана власть, посему убийство твоего отца останется шито-крыто. Не мог он прибавить к ее горю еще и ощущение абсолютной несправедливости мира, в котором ни правды не добиться, ни наказания за преступление. Даже если все так и есть. Даже если это реальность, голая и отвратительная в своей аморальной наготе.
– Кис, – проговорил Игорь в спину Алексею, – против лома нет приема.
– Ты предлагаешь отказаться от дела? – обернулся детектив. – И сказать об этом Маше?
– У нас нет выбора. Каждому ребенку приходится рано или поздно столкнуться с тем, что в жизни нет могущественных добрых волшебников, как в сказке. Маша умная. Она быстро поймет.
– А что, умные страдают меньше, чем глупые?
– Я не это хотел сказать… Она мне очень нравится, и я хочу ей помочь, но я не самоубийца.
– Игорь, я ведь не сказал, что собираюсь бросаться грудью на амбразуру. Мне и самому жизнь дорога, и семье моей она отнюдь не безразлична. Я сказал: будем идти, пока не упремся в стену. В стену, Игорек, а не в дуло! Но если тебя одолевают опасения, можешь не участвовать.
– Шеф, ты знаешь, я не из пугливых! – обиделся Игорь. – Но то, что собираешься делать ты, – чистое безумие. Чтобы собрать информацию, придется задавать вопросы. Пойдет волна, и она дойдет до убийцы раньше, чем ты сумеешь хоть что-то разузнать!
– Вообще-то мы пока задаем вопросы на периферии, в кругу семьи.
– И ближайшим друзьям академика. Маша инициативу проявила, позвонила некоторым.
– Ну, друзья вряд ли представляют опасность. Скажи ей, чтобы сделала для меня что-то вроде отчета: с кем говорила и что ей ответили. А я уеду ненадолго. Со вторым шофером надо встретиться, с Борисом. Он тут недалече на службу пристроился, так что я скоро вернусь.
