Глава 4
Человек как Мегаполис
К счастью, на огромной кухне никого не было. Шел одиннадцатый час вечера, местные дамы наверняка давно откушали и разошлись по комнатам. Кис открыл здоровущий холодильник и углубился в изучение его содержимого. Они с Игорем изрядно проголодались, и вид пищи вызвал шумный энтузиазм у них в желудках.
Наскоро выбрав какие-то упаковки с мясными нарезками, детективы нашли хлеб, огурцы с помидорами – настрогали простой салат, соорудили бутерброды, заварили чай – и наконец уселись за большой стол в центре кухни.
– Кис, – проговорил Игорь, жуя, – мне кажется или в этой истории все сказочно удачно сложилось для убийцы? Адыгея, горы, газовые баллоны… Он, что ли, ждал, пока академик туда отправится в гости к бывшему студенту? Или студент-аспирант сам решил избавиться от благодетеля? Или ему заплатили, например… Но главное, что декор – мечта киллера. Меня это как-то смущает.
– Так чего смущаться-то? Мы решили, что верим голубиному письму и, стало быть, исходим из того, что ДТП было подстроено. Отсюда легко предположить: убийца ждал подходящего момента. А коли Донников ездил в Адыгею каждый год – о чем знали все, – то удачней момента не придумать. Остается понять, причастен ли Алан Бицаев к смерти наставника – или кто-то поехал вслед за академиком и подстроил его падение в пропасть. Но интуиция подсказывает мне…
– Ты же не веришь интуиции, Кис! – подколол Игорь.
– Потому что она, шалава, ошибается иногда. Разве можно ей доверять в таком раскладе? Это как с женщиной: станешь ли ты ей верить, если она изменяет тебе только иногда?
– Тоже верно. Так что тебе шалава говорит?
– Что не Бицаев убийца. Не потому, что он благодарный ученик, нет, – мало ли, какой у этого чувака мотив мог оказаться, но…
– И какой же? – не согласился Игорь. – У него фальшивые ученые степени, и он боялся разоблачения? Даже если представить, что Донников ему крупно помог с диссертацией и с защитой, – ну кого такая правда может испугать в наше время? У нас даже депутаты имеют фальшивые дипломы, научные степени и публикации. И что? Все по-прежнему на своих местах, никого за подлог не наказали. И этот Бицаев, будь он сто раз тупица, не способный написать ни строчки, – кому до этого дело, кого этим удивишь в наше время? Тем более что, если верить прессе, в кавказских республиках коррупция выше, чем в среднем по России… И в любом случае это не повод убирать академика.
– Согласен, но могут существовать другие мотивы, мы ведь о Бицаеве ничего не знаем. Дело в другом: он слишком на виду. Академик приехал в гости – к нему. Ехал по горной дороге от него и на его же машине. Если мужик не полный идиот, то не стал бы так подставляться.
– И что мы делать будем? В Адыгею полетим?
– Зачем, Игорь? Место происшествия уже травкой поросло, ничего мы там не добудем. А с Аланом Бицаевым можно поговорить и по телефону.
Алексей дожевал последний бутерброд, допил чай. Сейчас бы сигаретку!.. Но он бросил курить с рождением двойняшек и стойко сопротивлялся неутихающему искушению затянуться после еды.
– Не поздно ли? – усомнился Игорь, глянув на часы. – Уже одиннадцать. Если разницы во времени с Адыгеей нет.
– Разницы нет. Но все равно звонить поздно… в обычных случаях. Только у нас необычный. Вот его номер, – раскрыл он старую записную книжку, данную Машей, на букве «Б», – продиктуй мне.
И принялся нажимать на кнопки.
Кис придерживался легенды, выработанной с Машей. Он-де бывший одноклассник, вот решил навестить старого друга, а тут такая петрушка вышла… Как же могло случиться, как же произошло, как же, как же?
Мужчина на том конце провода говорил с сильным кавказским акцентом, цокал языком и произносил что-то похожее на «вах-вах-вах», посыпал голову пеплом – ведь на его машине академик попал в ДТП! «Машина что – машина ничто! А вот беда, какая беда: учитель мой, наставник, благодетель, мир праху его, погиб!»
Алексей сразу понял: этот чувак правды не скажет. Слишком много восклицательных знаков. Посему даже не стал задавать другие вопросы, хотя у него уже образовался целый списочек. Просто пожелал Алану Бицаеву доброй ночи и отключился.
– Что? – напрягся Игорь.
– Врет. Чего-то боится. Или кого-то.
– Может, с местной полицией связаться? Они ведь были на месте ДТП и свидетелей всех опросили…
– Тебе тоже спать пора?
– Нет… Почему это? – обиделся Игорь.
– Тогда включи мозги. Наше расследование – секретное. Так захотела Маша, потому что об этом просил в письме… хм… типа ее отец. Убийца не должен знать, что мы пытаемся что-то разворошить, иначе, сам понимаешь…
– Придется нам тоже письма с того света писать? – хмыкнул Игорь.
– Нет, мы эсэмэски друг другу будем посылать, – буркнул Кис. – «Ау, я в девятом круге!» – «Че, правда? А меня в десятый поселили!»
– Ошибочка. Десятого круга нет.
– Откуда знаешь? Ты там был?
– Ну, у Данте нет. Всего девять.
– То у Данте. А нам могут и десятый организовать, персональный… – Алексей улыбнулся, но как-то кривовато вышло.
– Вообще все это неожиданно серьезно, – проговорил Игорь. – Начиналось почти как шутка, а оказалось делом нешуточным… Кто-то много трудов положил, чтобы убрать Донникова. Подстроить несчастный случай дорого и сложно. За дело наверняка взялся крутой профессионал, так что убийца у нас раздвоился: исполнитель и заказчик. Согласен, Кис?
– Полностью. И заказчик не отсюда, не из дома. Такое никому из здешних не по зубам. Даже если у кого-то на уме и была мыслишка, что смерть академика ему (или ей) на руку, – то нанять киллера-профи не просто дорого, нет, к нему еще доступ нужен. Они на столбах не вешают объявления с бахромой телефончиков: «Опытный киллер готов выполнить ваш заказ качественно и в кратчайшие сроки»… Подобные спецы редки, обычному человеку при всем желании контакт с ними не нарыть… Заказчик тот, кто крупно, очень крупно выигрывал от смерти академика, или для кого Донников стал чем-то опасен, опять же очень. Короче, ставки тут высокие.
– То есть искать будем в сферах, связанных с его медицинской деятельностью, – подытожил Игорь.
– Именно. И задачка эта будет ой какой непростой… Надеюсь, Саша поможет с информацией, – с этими словами Кис вытащил из кармана мобильный и принялся набирать домашний номер.
Александра – журналистка, у нее есть доступ к таким источникам, о которых простые смертные даже не подозревают: зарубленные по каким-то соображениям статьи, не пошедшие в эфир интервью и всякие прочие черновики. Еще у нее есть друзья и приятели среди собратьев по цеху – те, которые готовили материалы о предмете и были знакомы лично с академиком. Иными словами, жена у детектива – бесценный источник информации и не раз выручала его в сложнейших делах.
– Я намеревался еще со всеми садовниками-огородниками завтра переговорить, – продолжал Кис, прижав трубку к уху, – но теперь время не стану тратить. Хотя… Стану. Всех надо будет опросить. Донников мог что-то подозревать. Занято, – сообщил он, поглядев на экран своего телефона. – Ведь убийство готовилось, планировалось, кто-то уже строил козни против него, и он мог ощущать неладное, беспокоиться и даже догадываться – а то и точно знать! – где камень преткновения, кому он дорогу перешел… Домашние и прислуга могли его состояние заметить, какую-то фразу услышать… Надо подумать, как подъехать к домашним, не выходя из роли «школьного друга»…
Детектив повторил набор, и Александра ответила.
– Сашенька? Не разбудил?
Алексей приложил все силы, чтобы голос его прозвучал как обычно.
…Игорь отошел в сторонку, чтобы не мешать. Его неизменно удивляло, что шеф разговаривает со своей женой так нежно и бережно, будто они только-только расстались после первого свидания, будто ему еще предстояло завоевывать эту женщину. Удивляло и – отчасти – восхищало. Но отчасти и раздражало: эти двое были почти все время неприлично счастливы. Игорю казалось, что они никогда не ссорились, всегда относились с пониманием к внесемейной занятости каждого, считались с усталостью и мелкими капризами (крупных они себе не позволяли, интеллигентные люди!) друг друга…
При этом в их отношениях не было ничего показного. Ничего из разряда «смотрите и завидуйте!», что написано, к примеру, на лицах многих звездных пар. Игорь это выражение очень хорошо знал. Оно сияло победной улыбкой на лице его матери, когда она выходила в свет с его отцом, богатым и талантливым ученым, – до тех пор, пока ей не надоело притворяться. Надоело же ей притворяться тогда, когда она нашла партию получше. И ничто уже не могло удержать Жар-птицу (так называл мать маленький Игорь) – ни сын, ни разбитое сердце мужа…
Как вовремя распознать, что тобой манипулируют? Вот Кристина якобы чувствует себя обязанной Игорю за спасение. И потому даже не смеет настоять на своем. Лишилась собственного мнения. И как же узнать, Криску взаправду так переклинило? Или она с помощью этого хода пытается им, Игорем, манипулировать?!
Он хмурился и теребил подбородок, не находя ответа.
– Ты что такой смурной?
Игорь и не заметил, как шеф закончил разговор с женой.
– Да так… Задумался.
– Понятно, – Кис проницательно посмотрел на ассистента, но развивать тему не стал: сейчас неподходящее время для беседы о странностях любви. – Саша подберет материалы к утру.
– У тебя идеальная жена.
Алексей посмотрел на парня удивленно. Никогда раньше Игорь не выдавал подобных характеристик. Он прекрасно относился к Александре, уважал ее, но таких… А-а-а, это его мысли о Криске терзают!
Кис усмехнулся:
– Саша не всегда была такой.
– Какой?
– Идеальной. Просто наступил момент в ее жизни, когда она решила ею стать.
– Сознательно? Вот так взяла и решила?
Кис кивнул.
– А до этого она была какой?
– Хм… Я, пожалуй, слова не подберу… – пробормотал Кис. Не называть же любимую жену стервой, хотя несколько лет назад именно так Алексей ее и характеризовал.
– «Плохой девчонкой»? – улыбнулся Игорь.
– Ну… типа того. А Бицаев не случайно боится, – сменил детектив тему, которая ему не слишком нравилась. Или, скорее, напрягала. С Сашей что-то происходит, а он не знает, в чем дело! И она не говорит. А когда тебе не говорят, то разверзаются пропасти для домыслов… – Знаешь, Игорь, у страха будто есть запах. Ты его чувствуешь, он лезет в твои ноздри – но он не дает тебе возможности определить его природу…
– Думаешь, причастен?
– Скорее что-то знает… А может, боится как раз быть заподозренным в причастности, тогда как он ни сном ни духом. Бывают такие люди, вот у Александры, к примеру, сестрица Ксюша: только при мысли, что ее могут заподозрить в чем-то неприглядном, она уже заливается краской. При этом она совершенно ангелоподобная девица и не способна ни на какой плохой – даже в самом детском смысле – поступок. По крайней мере, на сегодняшний день. Со временем, конечно, все может изме…
– Кристина тоже такая! – перебил Игорь. – Кис, слушай, а вдруг я все усложняю? Может, она просто поделилась со мной своими заморочками без всякой задней мысли? Ну вот как люди иногда признаются, что едят по ночам…
– Мальчик мой, – патетически воскликнул детектив, воздев руки к небу, – я же тебе сказал: раз Кристина не выдвигает никаких ультиматумов или требований – значит, все в порядке. Никаких задних мыслей у нее нет, она просто не знает, как справиться со своей чрезмерной благодарностью… Так помоги ей! Скажи, к примеру, что ты не один занимался ее спасением, а еще уйма народу, – и что ж теперь у нее возникнет комплекс повышенной благодарности по отношению ко всем ним? Нарисуй ей абсурдную картину: допустим я, Алексей Кисанов, возглавлявший операцию, которому она тоже чрезмерно благодарна, заявлюсь к ней и скажу: бросай-ка, детка, работу над диссертацией и немедленно приступай к деторождению, – она что, со мной тоже не осмелится спорить? Или привалит к ней отряд спецназа, который брал всю эту мразь, и примется советовать, как девушке жить? А там ребята простые, такого насоветуют, тушите свет. И что, Криска немедленно возьмет на вооружение их ЦУ?
Игорь заулыбался.
– Так-то оно лучше, – Кис похлопал ассистента по плечу.
– Извини, Кис. Я просто…
Неожиданно у Алексея зазвонил мобильный.
– Слушаю.
– Алан Бицаев говорит. Хочу спросить, вы из полиции?
Поразительно, на этот раз голос звучал почти без акцента и даже в другом регистре, отчего Кис не узнал его с ходу. Он нажал на кнопку громкоговорителя, чтобы Игорь мог слышать.
– Я вам сказал, Алан, я школьный друг Евгения Дмитриевича.
– Или вы журналист?
– Да нет же!
– Откуда у вас мой номер?
– Маша Донникова дала.
– Она рядом?
– Она пригласила меня остановиться у них в доме… Я только что вернулся из длительной заграничной командировки, хотел навестить школьного друга по дороге к себе во Владивосток и тут вот узнал эту ужасную новость… – вдохновенно сочинял Кис. – Но Маша уже ушла спать в свою комнату – она рано ложится, если вы в курсе. Вы хотите, чтобы она подтвердила мои слова? Разбудить ее?
Бицаев помолчал.
– Ладно. Не надо девочку будить, но если вы действительно в доме, то скажите, что находится в большой комнате внизу. Какая там мебель.
– В гостиной?
– Ну да. Когда я жил в Москве, говорили «большая комната».
– Тогда у людей гостиных не было, Алан. И спален не было. Гостей принимали там, где по их уходу и почивали… Так что большие комнаты выполняли множество функций… Здесь книжные стеллажи до потолка, – Алексей вышел из кухни с мобильным в руке (Игорь последовал за ним, чтобы слышать разговор) и принялся перечислять предметы обстановки, поворачиваясь вокруг своей оси, – низкий столик, четыре кресла, сиденья и подлокотники обтянуты светло-серой кожей… Мебель вся светлая, похоже на березу, не знаю точно… На полу большой серо-голубой ковер… Музыкальный центр…
– Достаточно. Раз вы действительно друг Жени… Маша вам наверняка сказала, что он был моим преподавателем, а потом научным руководителем на двух защитах, и мы давно с ним подружились, несмотря на разницу в возрасте, и перешли на «ты». Так что не удивляйтесь, для меня он давно «Женя»… Я очень любил его, и раз вы тоже его друг… Я понимаю, у вас возникли вопросы. Они у всех, кто знал Женю. Он был отличным водителем, и теперь все недоумевают, как он мог сорваться в пропасть.
– Именно!
– Я специально проверял вас, потому что если вы журналист… Сейчас пресса такая стала, сами знаете. Раньше бы никто не написал – а теперь журналисты, как гиены, сидят и ждут, что добыча в их вонючую пасть свалится…
– Простите, Алан, я не уловил мысль.
– Мысль такая, что мне репутация друга дорога, не хочу, чтобы ее растащили на клочки гиены эти. Вам скажу – а ни полиции, ни журналистам не сказал. И вы никому не говорите. Обещаете?
– Обещаю. Но о чем вы? – начал терять терпение детектив.
– Накануне мы праздновали день рождения моей дочери. Ей шестнадцать исполнилось, собралась семья, друзья пришли, мы пили вино… Потом домашнего коньяку добавили… А под конец кто-то из гостей попросил молодого вина – оно только-только перебродило, я даже не отфильтровал еще, но у нас, знаете, так принято, чтоб дорогим гостям во всем угодить, любую прихоть исполнить… И с утра голова болела у всех.
– То есть… – Алексей настолько не ожидал подобного поворота в разговоре, что с трудом верил услышанному, – вы хотите сказать, что Женя был с… с бодуна?! И поэтому он не справился с управлением?!
– А как еще объяснить? Молодое вино, да после всего выпитого… Женя утром собрался в город за покупками, хотел устроить для меня и некоторых наших друзей пикник. Вернее, пикник собирался устроить я, у меня все уже было – и мясо, и овощи, и вино, но Женя очень щепетильный, он обязательно хотел что-то сам купить… Я ему сказал: «Женя, вернись в кровать, проспись, не искушай судьбу». И как в воду глядел… Но он разве послушает! Хоть мы и друзьями стали, но Женя – авторитет для меня непререкаемый, по возрасту и по положению. Учитель ведь. Я не смог настоять…
Алексей опешил. Он поверил голубиному письму, поверил в то, что ДТП подстроено, а тут ему предлагают банальную пьянку в качестве объяснения?!
– То есть вы, Алан, не предполагаете никакого другого объяснения происшествию?
– А что же еще? – Голос Бицаева напрягся.
– Вы сами не видели, что случилось? Вас не было на месте ДТП, я верно понял? Вы в это время где находились?
– Не верите мне, – усмехнулся Алан Бицаев. – Ну да ладно. На вашем месте я бы и сам никому не поверил. С момента Жениного отъезда я находился дома, мясо мариновал для шашлыка, который мы вечером собирались жарить на пикнике у озера. Мне помогали жена и дети. Взрыва я не слышал, он произошел довольно далеко от нашего поселка, а в доме у нас людно и шумно. Свидетелей пожара не оказалось, машины здесь у нас редко проезжают, дорога ведет лишь в поселок. Да и то с шоссе дно пропасти не увидеть. Но взрыв привлек к себе внимание моего соседа, он как раз возвращался к себе домой. Это случилось около одиннадцати утра. А Женя выехал от меня в десять. Он не любил рано вставать, у него будто комплекс был по отношению к студенческим годам, когда не удавалось выспаться, и он всегда устраивал свои дела так, чтобы раньше девяти не просыпаться… В полиции сказали, что, судя по тому, до какой степени все выгорело, ДТП случилось не меньше чем за тридцать – сорок минут до взрыва.
– Машина у вас была с газовыми баллонами, Маша сказала… А какой модели, если не секрет?
– «Ауди А6», трехлетка. – Алексея позабавило слово «трехлетка»: так о лошадях говорят. – Газово-баллонное оборудование я устанавливал сам. То есть не сам – в мастерской, конечно.
– Алан, а вам не приходила мысль, что кто-то мог намеренно повредить вашу «Ауди»? Испортить тормоза или что-то еще? Ночью, к примеру, когда вы все крепко спали после празднования дня рождения дочери… Машина у вас в гараже обычно стояла?
– Если я правильно вас понимаю, вы намекаете, что кто-то хотел Жениной смерти?
– Не намекаю. У меня нет оснований так думать. Просто проверяю на всякий случай, могло ли подобное случиться. Я не из полиции, клянусь, но мое логическое мышление требует ответов.
– Ладно, я не против, у меня тоже вопросы… В гараж я «Ауди» редко загоняю… загонял. Только если дождь. Обычно она стояла во дворе перед домом. Двор окружен забором, хотя перебраться через него можно. Но никто бы не подумал ко мне лезть, и знаете почему? Потому что у меня две кавказские овчарки, у соседей тоже собаки – шум бы подняли. Да и покусали бы чужака.
– Что ж, спасибо, Алан. Извините, что задавал неприятные вопросы.
– Да какие дэла, дарагой, – запустил снова кавказский акцент в свою речь Алан Бицаев, – всэгда рад памочь харошему человэку!
Алексей отключился и посмотрел на ассистента.
– Как там твоя шалава поживает? – поинтересовался тот.
– Шала… А, интуиция! Обалдела, потеряла дар речи, пребывает в полной прострации. А ты что скажешь?
– Не знаю, – покачал Игорь головой. – Насчет бодуна вышло убедительно. И полиция небось свидетелей – участников попойки – опросила. Представить, что все они в сговоре, не то чтоб совсем невозможно, но сложно.
– Может, мы ошиблись в выводах насчет письма? Я счел, что на такие сложности с его доставкой Маше мог пойти только человек, который действительно имеет основания считать, будто Донникова погубили.
– И я с тобой согласился. Мы рассудили логично и психологично, как ты любишь выражаться.
– Однако помнится, мы еще говорили о том, что Автор Письма мог неверно интерпретировать некую информацию, в силу чего сделал неправильный вывод. И этот вариант пока никто не опроверг. К тому же мы совсем не затронули гипотезу, что он просто любитель теории заговора.
– Кис, ты расстроился, вижу. Но подумай, пьянка пьянкой, однако она не исключает вероятность чужого присутствия на дороге. Представь, что Автор Письма прав. В этом случае, помнишь, я говорил, что могли вывести из строя либо машину, либо водителя, академика. Но тогда я не знал про Адыгею. Там горы, и это дает нам еще одну возможность: его кто-то подстерег на горной дороге. Выскочил из-за поворота, напугал, вынудил свернуть… Когда на тебя мчится машина, ты уклоняешься от нее инстинктивно – раньше, чем сообразишь, что уклон твой ведет в пропасть… Как ты считаешь?
– Или злоумышленник ударил в «Ауди» Бицаева. Это сложнее, водитель должен был иметь мощную машину – более мощную, чем «Ауди А6», а она отнюдь не малышка, – чтобы не потерять управление и самому не слететь с обрыва. Но заметь: в обоих случаях – напугал ли этот человек академика или столкнул его – он должен быть асом. Профи. Давай-ка посмотрим спутниковые снимки на Гугле.
Игорь сходил к машине и вернулся с ноутбуком. Сыщики уселись за столом в кухне, включили комп. Алексей продиктовал название поселка, где жил Бицаев, почерпнутое из старой записной книжки академика, Игорь ввел данные в окошко поиска.
– Что ты хочешь там увидеть? – спросил он шефа.
– Тот, кто отправил академика в пропасть, должен был поджидать его на дороге. Он откуда-то знал, что Донников поедет по ней в данный день и данное время, – но пока не будем зависать над этим аспектом. Для начала я хочу убедиться, что убийца чисто физически мог где-то прятаться, подстерегая жертву. От этого зависит жизнеспособность нашей гипотезы.
– Не понял.
– Ну, смотри: по словам Бицаева, академик выехал от него в десять утра. А около одиннадцати раздался взрыв, который услышал его сосед, возвращавшийся домой. Сосед, видимо, вышел из своей машины, посмотрел вниз – и увидел горящий остов. Он и вызвал полицию, надо думать. Полиция, осмотрев место происшествия, установила, что до взрыва машина уже горела, и долго, поскольку выгорело все: и тело, и железо… Это заняло как минимум полчаса – так сказали Бицаеву. Около одиннадцати – будем считать, что это без десяти одиннадцать. Теперь отнимем полчаса пожара – итого десять двадцать утра. Но машина, скорее всего, загорелась не сразу… Она вообще не должна была загореться, даже после мощного удара, но мы теперь знаем, что Бицаев отдавал «Ауди» в мастерскую для установки газобаллонного оборудования, то есть в нутро машины залезали наши «умельцы»…
– И две крутки не докрутили, – дополнил Игорь.
– Как водится… Получается, что академик к моменту падения в пропасть проехал совсем небольшую часть пути. Точнее определить невозможно, мы не знаем скорость, с которой он ехал. Но на горной дороге особо не разгуляешься, так что Донников все еще находился в высокой части дороги, что обеспечивало убийце мощный удар при падении машины… Город, куда Донников собрался за покупками, находится на равнинной местности, смотри, – Кис указал на экран, – а «Ауди» сорвалась в пропасть примерно здесь… Так что убийца должен был прятаться поблизости – из города, будь у него даже прослушка сотового академика, он бы не поспел: Донников уже спустился бы на равнинную часть… А в поселке убийца не посмел бы припарковаться: чужака бы сразу заметили и запомнили, а то и спросили, какого черта тут делает… Поэтому я и говорю: он должен был подстерегать Донникова на дороге. Но если там спрятаться негде – то и гипотеза наша не годится. Увеличь, Игорь… Еще немножко…
– Больше не получается. Гугл такими местами не интересуется.
– Однако же видно, что… Смотри, вот здесь, здесь и здесь – на дороге видны «карманы». К тому же на обочине зелено – деревья или кусты. Убийце это на руку, его автомобиль мог там притаиться. И если убийца сумел подключиться к геолокализатору «Ауди» Бицаева… или к сотовому академика… То он отслеживал траекторию машины и точно знал, в какой момент ему следовало выскочить наперерез.
– То есть гипотезу об убийстве мы удерживаем?
– Она вполне правдоподобна, как мы сейчас в этом убедились. И потом, Маша… Уже только ради нее я буду – мы с тобой будем – искать до последнего. Пока не найдем. Или окончательно не упремся лбом в стену.
На лестнице горел неяркий подвесной светильник, имитация старинного уличного газового фонаря в черной чугунной оправе – дежурный свет. Все спальни находились на втором этаже, и если бы кому приспичило спуститься вниз среди ночи, то не пришлось бы искать в темноте выключатель.
Детективы тихо поднялись по лестнице и… удивились, увидев на верхней ступеньке грузную женскую фигуру в пестром коричнево-красном платье с отложным воротником. Ее лицо казалось вылепленным из мягкого сдобного теста. Белые отекшие ноги были обуты в бархатные коричневые тапочки.
Женщина явно поджидала их, приветливо улыбаясь.
– Вы Машунькины гости? Женечкины школьные друзья?
– Да… – несколько растерялся Алексей, не понимая, с кем имеет дело. – Друг, собственно, я, а это мой сын.
– Я Анна Ивановна, компаньонка Елизаветы Николаевны.
– Елизаветы… Николаевны… А, бабушки!
– Женечкиной мамы, – кивнула Анна Ивановна. – Она приглашает вас к себе, если не сочтете этот час слишком поздним. У нее бессонница, знаете, как бывает у старых людей, так что ей в самый раз гостей принимать. Она хочет с другом Женечки познакомиться, для нее это важно, понимаете… Она очень страдает, бедная. У меня сердце плачет, когда на нее смотрю… Но если вам уже поздно, то…
– Я с удовольствием, почту за честь. А мой сын пусть идет отдыхать. – Алексей полагал, что ночные посиделки с бабушкой молодому человеку неинтересны, а если там есть что ловить, то детектив выловит сам. – Он у меня спортсмен, привык к режиму. Ты какую комнату выбрал? – обратился он к Игорю.
– Без разницы. Пусть будет эта, – указал он на первую из «гостевых».
– Отлично. Я во второй тогда переночую.
– Ага, правильно. А то ты храпишь по ночам, пап, – с непередаваемо тонким ехидством ответил ему ассистент.
Отомстил, хе. Пару недель назад Игорь вернулся с мальчишника, где он, всегда аккуратный с алкоголем, невзначай перебрал, – а Кис как раз засиделся у себя в кабинете допоздна и остался ночевать на Смоленке. А на следующий день имел неосторожность сообщить ассистенту, что тот храпел, как целый полк солдат.
Отвечать на подкол Кис не стал, в ответ лишь снисходительно улыбнулся, как полагается мудрому любящему папаше.
Анна Ивановна указала детективу на приоткрытую дверь, из которой струился неяркий свет:
– Прошу вас.
Алексей ступил за нее и понял, что тут не просто комната – тут апартаменты. Он оказался в небольшом коридоре, в народе называемом «предбанником», в который выходили три другие двери. Анна Ивановна, обойдя детектива, раскрыла перед ним одну, и в комнате, мягко освещенной несколькими настенными светильниками, Алексей увидел женщину в бархатном брючном костюме темно-малинового цвета, сидевшую на широкой кровати, полной цветных, бархатных же подушек. На голове ее была шифоновая косынка, повязанная как широкая лента, из-под которой выбивались короткие светлые кудряшки, причем не седые, а русые, что Елизавету Николаевну молодило. Как и одежда, впрочем.
– Проходите-проходите, спасибо, что согласились развеять мое одиночество, – слабо улыбнулась ему Елизавета Николаевна, протягивая бледную руку для поцелуя. – Как, вы говорите, ваше имя?
– Константин, – Алексей почтительно коснулся губами суховатой кожи.
– А фамилия?
Ох ты ешкин кот! Кис допустил оплошность, не изучил как следует страницу академика в «Одноклассниках». И теперь ему придется туго, похоже…
– Костя Чебыкин, – выпалил Алексей, неожиданно вспомнив чью-то фамилию на сайте.
– Не припомню… Память стала меня подводить… Врач говорит, это из-за шока, что пройдет, память восстановится, но в моем возрасте… – Она покачала головой с сомнением. – Где-то Женечкины фотографии есть школьные, вы ведь тоже должны быть на снимке, да?
Может, память и вправду начала подводить Елизавету Николаевну, но живая мимика, ясный взгляд не позволяли усомниться в ее умственной полноценности. Более того, детективу показалось, что бодрая старушка его проверяет.
– Разумеется, – кивнул он, холодея. Если бабушка сейчас найдет старые школьные снимки, то Кис вряд ли отличит на них Костю Чебыкина!
– Аня, где у нас детские Женечкины фотографии?
– Ой, Елизавета Николаевна, альбомы в библиотеке, не буду я их посреди ночи искать!
– Ну ладно, с утра тогда найди. А ты, Костя, садись, садись, – и она указала на кресло, обитое вишневым шелком.
Кажется, пронесло, подумал Алексей, усаживаясь. К утру он успеет изучить фотки класса на сайте.
– Жизнь пролетела, я и не заметила… – печально продолжила Елизавета Николаевна. – Вроде бы вы только вчера были школьниками, а мы, родители, молодыми и красивыми – как вдруг, нате вам, мы стали старыми, а вы, детки, сделались пожилыми… Какой нонсенс, вы только вслушайтесь, Костя! Пожилые дети… Вы, кстати, хорошо выглядите для своих лет. Моложе моего Женечки. Вы какого года?
И снова Алексей чуть не попался: он действительно моложе академика, но в качестве его одноклассника должен иметь тот же (плюс-минус один) год рождения!
– Одного с Женей. Кстати, я его в школе Жекой звал, – поторопился детектив увести разговор в сторону. – А то, вы уж не обижайтесь, но «Женя» похоже на «жена». Мне это не нравилось. Почему вы его так назвали?
– В честь моего отца… Мне никогда не приходило в голову сопоставить эти два слова. Даже странно слышать, – поджала губы Елизавета Николаевна.
Черт, неловко получилось, спохватился детектив.
– Извините. Пацаны всегда немножко чокнутые, просыпающаяся сексуальность колошматит мозги, – улыбнулся он.
– Это вы мне рассказываете?! Я всю жизнь проработала педиатром, уж мне ли не знать, как гормоны влияют на психику подростков!
– Так вот почему Жека подался в медики! Это наследственное! – Детектив обрадовался смене темы.
– Отец его, Дмитрий Ильич, тоже врачом был, к вашему сведению, – строго произнесла Елизавета Николаевна, – дерматологом. Женя рос в семье медиков, и неудивительно, что он выбрал медицину в качестве профессии. Но, скажу я вам, хоть он и пошел по нашим стопам, однако куда дальше нас, родителей. Он видел, мой мальчик, как к вечеру я не могла разогнуть спину, весь день наклоняясь к деткам. А отец целыми днями грибки да прыщи рассматривал, к концу рабочего дня у него аппетит пропадал, и по ночам ему разные поганки снились… Это он так называл всякую нечисть на коже, мой муж: «поганки». Сын насмотрелся на нас, потому и захотел стать в медицине «белым человеком». Пошел в аспирантуру, занялся наукой… Учеба далась ему легко – он уже и так почти все знал, подрастая между двумя медиками. Защитил одну диссертацию, затем другую, стал доктором медицинских наук и профессором. Но все это время, все эти годы он вынашивал свою идею. Она, в принципе, вроде не особо-то оригинальна, даже далекие от медицины люди об этом так или иначе слышали: организм – это единая экосистема, и лечить надо не болезнь, а организм в целом, включая психику. Однако слышать-то слышали, а практического применения этой благой идее так и не появилось. А Женя создал собственное учение и на его базе лечение.
– Учение? – удивился детектив. – Так вроде бы, вы сами сказали, оно уже давно существует?
Кис подал реплику просто так, для поддержания беседы. Но Елизавета Николаевна отнеслась к его словам крайне серьезно. Она покачала неодобрительно головой, затем устроилась поудобнее в подушках и приступила к лекции.
– Организм человека – это мегаполис. Огромный город, где уживаются (вынуждены уживаться!) разные этносы, у которых совершенно разные задачи и стремления. Наши собственные живые клетки, пришлые бактерии и грибки (это из разряда «понаехали тут») – все это мы. Клетки одного органа не похожи на клетки другого ни по структуре, ни по функциям – они разные этносы, с разными языками и обычаями. Все наши болезни на самом деле – от неслаженности этого громадного общежития. Вавилонская башня рано или поздно падает из-за того, что этносы не умеют между собой договориться. Если бы могли навести порядок в мегаполисе своего организма – мы бы могли жить вечно… Или почти.
Поэтому относиться к своему организму нужно не как к какой-то целостности, которая работает сама по себе, – напротив, к нему нужно относиться, как мэр относится к вверенному ему городу. Это огромное хозяйство, и за всем надо следить – ему. Получать отчеты, направлять средства на строительство, ремонт, развитие различных сфер жизни города, на поддержку неимущих или малого бизнеса… И врач должен вести себя как мэр. Исследовать мегаполис организма пациента по всему спектру, как это делал Женя, – он еще шутил, что делает полный аудит. И исправлял любую неполадку, которую находил, будь то баланс электролитов или состав микрофлоры кишечника, набор ферментов или гормональный фон… не буду вас утомлять медицинскими рассуждениями. Жене быстро удалось доказать эффективность своего подхода. Он лечил не болезнь – он исправлял организм. При этом случалось, что люди вдруг избавлялись от ранних форм рака, начального диабета и даже аутоиммунных болезней, представляете!
Елизавета Николаевна все говорила, говорила, прошел почти час, и Алексей начал отключаться. Хотелось спать – день был долгим и насыщенным, – но он все еще не задал ей свои вопросы, а перебивать старую женщину не хотел. Он уже стал прикидывать, как бы повежливей откланяться, а с вопросами повременить до завтра, как вдруг его слух уловил фразу: «…тогда она явилась к нам домой, позвонила в дверь и сбежала, а на пороге оставила месячного ребенка…»
Кажется, речь уже пошла о той женщине, которая забеременела от Жени Донникова в его аспирантские годы, Маша о ней упоминала.
– Юлей ее зовут вроде бы? Внучка ваша говорила…
– Юля – это тот самый ребенок. А ее мать, подложившую дитя на наш порог, звали Инной. Мы, конечно, с ней связались немедленно, девочку вернули. Удивительное дело, Инна тогда много кричала о несправедливости, хотя в кровать к Жене прыгнула сама и предохраняться не подумала, то ли по легкомыслию, то ли намеренно, оттого что изначально план имела молодого ученого захомутать. Так что ж потом вину на мужчину валить? Сама должна за свои решения отвечать, вы согласны со мной? Я постоянно удивляюсь, что жалеют всегда женщину, мужчина же вечно выходит скотина и подлец. На самом же деле они, мужчины, просто бедные болваны, которыми женщины с легкостью манипулируют… Если б я не настояла, то Женя и женился бы на ней из чувства вины – а какая его вина, скажите на милость? Что не смог устоять, когда девица к нему в постель по своей воле залезла?! И то, Женечка мой необыкновенной доброты человек, он с Инной этой договорился, что помогать будет материально, хотя мы сами тогда… ну, не то чтоб бедствовали, нет: в конце концов, мы с мужем зарабатывали какие-то деньги как врачи, – но деньги небольшие, лишних у нас не было. И все же Женя решил, что будет отдавать ей свою аспирантскую стипендию. Не вспомню уже, кажется, сто рублей тогда стипендия была, по тем временам больше иной зарплаты. Ну а мы с мужем взялись Женю прокормить. Благородно с его стороны, не правда ли? Вы со мной согласны?
– Полностью, Елизавета Николаевна. Но с годами отношения, наверное, смягчились? Ваш сын виделся с Инной? С дочерью своей Юлей встречался?
Детектив, назначивший на следующее утро опрос близких, хотел понять, включать ли в список этих «внебрачных» жену и дочь.
– С Инной совсем нет, не простил ей Женя той выходки! А с Юлей… Она странная. В мать пошла, надо думать: ребенка родила без мужа. Я его никогда не видела, Юля его не привозила. Даже фотографию не показывала. Она вообще редко приезжала к нам, сидела в гостиной напряженная, молчаливая и быстро уезжала, не допив чай. Я даже как-то сказала ей: «Ты зачем к нам ездишь? Чего хочешь? Помощь нужна? Так скажи! Общения ищешь? Так общайся! Чего сидеть и молчать, как истукан, какой прок?» А она только зыркнула на меня и не ответила.
– А вне дома они не встречались, как вы думаете?
– Ну что вы. Иначе зачем бы Юля к нам ездила? Да и Женечка сказал бы мне.
– Он ее признал официально? Она является наследницей?
– Признал. А как там с наследством… Не надо про наследство. Я не верю, что Женечка умер. Он просто уехал… в командировку. И он вернется. Обязательно. Я его жду. И Машенька ждет. Мы его ждем!
– Понимаю вас, – пробормотал Алексей, толком не зная, как ответить на слова матери, потерявшей сына. – Я бы на вашем месте тоже бы… наверное… так же чувствовал… «Жди меня, и я вернусь»…
Елизавета Николаевна замолчала, чем усложняла детективу задачу. Он не мог вдруг взять и сменить этот скорбный поворот в разговоре, чтобы задать свои вопросы. Однако как вырулить из темы поделикатней, Кис не представлял.
– Я вот тоже не могу поверить… – он вспомнил о своей роли «друга детства» и побрел наугад, – что Жеки нет… Хоть мы и редко виделись, но мы всегда… Знаете, бывает так, что человека не видишь годами, но любишь. И когда встречаешься с ним снова, так будто расстались только вчера. У вас бывало такое?
Алексей говорил правду. Не о «Жеке», конечно, но дружба такого рода ему была ведома.
Елизавета Николаевна кивнула, и Кис перевел дух: ему удалось вполне пристойно уйти от скорбной темы.
– Большинство людей за дружбу принимают тусовку. И за повседневностью общения перестают различать ее качество… Так мне кажется, – продолжил он.
– Любовь. Она одна и та же. То есть суть любви одна и та же. К ней добавляются разные нюансы, как разные приправы к одной и той же пище. Есть любовь родителей, есть любовь детей, сестринская-братская, мужчины и женщины, любовь к друзьям… Тем не менее суть не меняется: это любовь. Я вот старый человек, мои половые гормоны уже давно завяли… что это вы засмущались? Я врач и говорю, как врач. Так вот, гормонов уже нет, а любовь есть. К сыну, к внукам… И ее так много, что однажды она разорвет мое старое сердце.
Елизавета Николаевна опустила веки, будто занавесом отгородилась. Алексей молчал – что тут скажешь?
С минуту висела тишина. Наконец детектив поднялся:
– Не буду вас больше тревожить, Елизавета Николаевна. Доброй вам ночи.
– Ты ведь что-то хотел спросить? – открыла глаза Машина бабушка. – А я тебя заболтала, Костя. Прости меня, старуху. Я редко людей вижу, у меня дефицит общения, как сейчас говорят, – улыбнулась она. – Так что ты хотел? Или мне показалось?
– Ничего такого… Просто, знаете, мне тоже не верится, что Жека мог так нелепо погибнуть. Не верится, и все тут! Не мог Жека…
Вот он, нужный поворот в разговоре! Кис вышел на него. Сейчас еще пара слов, и он сможет наконец задать свой заветный вопрос, не обидев мать и не вызвав ее подозрений!
– …не мог он слететь с дороги ни с того ни с сего! – продолжал детектив. – Он любил машину, он отлично умел водить. Нет, тут что-то другое вмешалось… Он был погружен в мысли, в серьезные мысли – настолько серьезные и беспокойные, что они заставили его отвлечься от вождения!
Насчет «бодуна» Елизавета Николаевна не должна знать. Если верить Алану Бицаеву, то он никому об этом не говорил, оберегая память учителя от любителей перетряхивать чужое белье. Значит, предположение «школьного друга» ей покажется вполне разумным, и она подключится к его ходу мысли. Если только, конечно, не скажет снова, что ее сын «уехал в командировку»… Алексей совершенно не представлял, до какой степени эта «командировка» может оказаться реальна в ее воображении.
– Женя не был чем-то расстроен или подавлен в последнее время? Что-то его беспокоило? Вы как мать должны были почувствовать, даже если он скрывал…
Все, он добежал до «финиша». Ленточку разорвал, свой бестактный вопрос озвучил относительно тактично.
– Был он, вы правы, чем-то озабочен. Женя дипломат, умеет скрывать свои чувства, но я ведь мать… – попалась в сети детектива Елизавета Николаевна. – Я эту озабоченность ощущала. Спрашивала его пару раз, но Женечка уверял, что мне показалось, что он просто сосредоточен на своей работе…
– Он не упомянул какие-то сложности? Или что ему угрожали… угрожала… грозила какая-то неприятность?
…Он, Кис, дебил. Полный и конченый дебил. Ну какой, спрашивается, нормальный мужик скажет своей старой матери, что ему угрожают? Чтоб она тут же, на его глазах, скончалась от сердечного приступа после подобного откровения?!
– Э-э-э… – промямлил детектив вдогонку, – я имею в виду, что клиентура у вашего сына была специфическая, люди высокопоставленные, а такие всегда чрезвычайно капризны… Могли немало крови попортить Жене.
– Я же сказала вам: Женечка меня щадил, не вываливал на меня свои проблемы. А что вы, собственно, ищете, Костя? Зачем все эти вопросы?
– Прошу прощения. Я физик, у меня логический склад ума… Это само по себе работает, непроизвольно: пытаюсь понять, как могло…
…Нет, Кис, ты все-таки идиот. Ну куда ты завел разговор, а?! Ты почти уже спросил: «Как могло подобное произойти?» И сразу ясно: в несчастный случай ты не веришь, – то есть ты почти прямо говоришь матери, что, по твоему мнению, ее сына убили – или он сам ринулся в пропасть.
– …В общем, я на автомате перебираю все возможные объяснения произошедшему, потому что, как и вы, не могу в него поверить.
Выкрутился наконец-то. Молодец, садись, три с минусом.
– Так и не надо! – оживилась Елизавета Николаевна. – Говорю же вам, Женечка вернется! Я вижу его иногда в своих комнатах. Я знаю, он мне лишь мерещится, я не потеряла рассудок, не думайте, – но это хороший знак. Потому как это обратная связь. То есть сын думает обо мне. А мертвые не могут думать, у них для этого мозгов нет. Я врач, я знаю.
Алексей понял, что больше ему ничего не выловить из беседы с Машиной бабушкой, – но сам факт, что Донников был чем-то озабочен (а его матери детектив верил безоговорочно), очень существенен. Завтра с утра он опросит остальных домочадцев…
Как это он опросит? На каком основании? Он – школьный друг, а не сыщик и здесь в гостях по Машиному приглашению. Он не может задавать вопросы домашним, иначе это будет выглядеть странно. Тут надо другой ход придумать… Да только какой?
Посидев еще немножко с бабушкой, он наконец откланялся и отправился в гостевую комнату. Принял душ, почистил зубы, выпил стакан воды… А решение все не приходило. И лишь засыпая, он вдруг подумал: пусть всех опросит Маша! Под тем же предлогом, который нашел в разговоре с бабушкой детектив, – мол, папа отлично водил машину, не мог он просто так слетел с дороги, – наверное, глубоко задумался о чем-то… Может, у него неприятности были, он тебе ничего не говорил? Ты ничего такого не заметил (а)? Какие-то страхи, сомнения, беспокойство, ожидания, озабоченность?..
Да, и пусть Маша сошлется на него, школьного друга Костю Чебыкина, дескать, он об этом спросил, и я вдруг тоже задалась вопросом…
Да, ничего, сойдет.
Я проснулась. Кажется, в коридоре звучали голоса… А, это Алексей Андреевич. И его ассистент Игорь… Точно! И Анна Ивановна что-то говорит… Все ясно: бабушка собирается отловить гостей и рассказать им свою жизнь. У нее дефицит общения, как говорит наш доктор. Жизнь в большом доме имеет свои недостатки: это жизнь на отшибе. В окно даже соседей не увидишь. Надо будет бабулечку свозить куда-нибудь… А то она после того, что случилось с папой…
Я все пытаюсь понять, что же с ним случилось, – и никак. Папа говорил, что никогда не оставит меня. И он не мог нарушить свое обещание. Папа – человек слова! Я не могу поверить в его смерть, не могу. Он просто уехал в очередную командировку, как говорит бабушка, – в длительную такую командировку… Она все спрашивает, когда Женечка вернется… А я ей отвечаю: скоро, бабулечка, скоро…
Папа-папочка, где ты? Что значили твои слова? Может, и вправду существует какой-то параллельный мир, куда уходят души? Пересечься с нашим он не может, но душа все видит и слышит? Папа еще говорил, что, когда мы страдаем, близким за нас больно. Они смотрят на нас из параллельного мира, бессильные помочь, – даже по головке не погладить! – и страдают сами. Получается, что я, чтобы не заставлять страдать папу, не должна позволять себе страдать сама? Но где же набраться сил?! Где, папа?
Я не могу удержать слезы. И так креплюсь на людях, но наедине с собой могу же я позволить себе поплакать! Если тебе больно это видеть, папа, – ты сам виноват. Я знаю, знаю, – люди гибнут, и никто не спрашивает их согласия. От болезней, от несчастных случаев, по воле убийц… Но ты ТАК поклялся не покидать меня, что я поверила. Будто в твоих силах было решать, когда умереть. Ты властен над жизнью, ты возвращаешь ее людям – почему же не допустить, что ты властен и над смертью!..
Подушка промокла от слез. Где-то есть носовые платки, надо встать. Только не хочется шевелиться.
Ой… Дверь тихо скрипнула. Растворилась: луч слабого света из коридора упал на мою постель. Мне не хочется поднимать голову. От рыданий болит горло. Да и показывать свое опухшее лицо тому, кто стоит сейчас в проеме двери – кем бы он ни был, – я не намерена.
– Маша… – тихо прошептал мужской голос.
Чей голос? Никак не могу сообразить. Делаю вид, что сплю.
– Машенька, – мужчина прикрыл дверь, входя в мою комнату, – я слышал, что ты плачешь… Я могу что-нибудь сделать для тебя?
Это Игорь, теперь я узнала голос. Смешной какой вопрос. Верни мне папу, Игорь, если можешь. Это единственное, что нужно для меня сделать. А если не можешь, то не задавай глупых вопросов…
Он шагнул к моей кровати. Я все лежала, уткнувшись носом в мокрую подушку. Он присел на край. Яся, мой котик, дремавший у меня под бочком, недовольно поднялся и потянулся. Потом покрутился и снова лег, подальше от пришельца.
– Я знаю, ты не спишь…
Игорь передвинулся немного, и его рука неожиданно коснулась моих волос. Я закрыла глаза. Можно представить, что это папа…
Игорь все гладил меня по волосам, и я начала засыпать. Помню, что в какой-то момент я положила голову папе на колени… нет, Игорю на колени… и снова заснула. Мне стало легко, хорошо…
Игорь обрадовался, что Маша не прогнала его, что позволила себя утешить, успокоить. Она даже начала засыпать под его рукой, а потом неожиданно перекрутилась, как это сделал недавно ее котенок, и положила головку ему на колени. Ей снится отец, понятно. Ну, пусть хоть во сне она немного побудет счастлива.
Через прозрачные занавески пробрался лунный свет и осветил Машино лицо – исстрадавшееся лицо маленькой девочки, на которую свалились большие недетские беды.
Но вскоре черты ее разгладились: она заснула глубоким сном. Игорь осторожно переложил ее головку на подушку и вышел из комнаты.
Несмотря на глухую ночь, он решил позвонить Кристине. Долго слушал, как ныли и плакали гудки в трубке, но так и не дождался ответа любимой. Что же творится с ней, насколько это все серьезно? Если Криска намерена с ним расстаться, почему не скажет прямо?
Тоскливо как.
Ему захотелось вернуться обратно в комнату к Маше, обнять ее и баюкать, снова гладить ее светлые волосики. Нет, это не влечение. Это чувство, что он нужен, – чувство, которое он с некоторых пор утратил с Криской, независимой и самостоятельной Криской, которая свою независимость, пожалуй, даже культивировала…
Ночью Алексею снился громадный город – метафора человеческого организма, придуманная академиком Донниковым, – населенный различными этносами, снующими по нескончаемым лестницам и коридорам. Они трещали на сотнях непонятных языков, сталкивались друг с другом, то обнимаясь, то расшибая лбы, а то и хватаясь за ножи. Сон чем-то напоминал ему «Вестсайдскую историю», и даже музыка великого Леонарда Бернстайна отдаленным эхом катилась по улицам фантастического города.
А потом вдруг появился сам академик очень большого роста – мегаполис оказался ему лишь по колено, – этакий Гулливер в стране Лилипутии – и веселым басом произнес: «А что удивительного? Это обратная связь. Вы думаете обо мне, а я думаю о вас, потому что у нас есть чем думать. Это я вам как врач говорю!»
…Не то чтоб сон был кошмаром, но Алексей обрадовался тому, что проснулся. Зеленый сад, залитый солнцем, куда приятнее глазу и душе, чем мираж безумного города. Некоторое время он стоял у окна, рассматривая обширные угодья академика, – вон там слепит глаза крыша теплицы, а там, правее, ровные грядки огорода расчертили землю; за ними, словно зрители, столпились кряжистые стволы вишен да яблонь; часовенку, однако, и не углядишь среди высоких елей и берез… Маша рассказала вчера, как копали тут когда-то рабочие, рыли траншеи для кустов, фундаменты для домиков, избушек, сараюшек – в общем, перелопатили весть участок, копошась в смачной осенней грязи. «Четыре черненьких чумазеньких чертенка…»
На такое имение требуются большие деньги. Даже огромные. Нет, речь не о том, что в него серьезно вложились в самом начале. Проблема в другом: чем больше имеешь, тем больше приходится тратить на обслуживание имущества. Теперь, как ни прекрасен этот участок земли, красота его окупается лишь эстетически, но отнюдь не финансово. Ты у этой красоты в кабале – ты на нее теперь постоянно работаешь, поскольку она у тебя на содержании.
Алексей снова вспомнил метафору академика и свой сон. По крайней мере, этим – землей, ее плодами и людьми, работающими на ней, – ты управляешь. Пока у тебя есть деньги – ты в силе. Ты принимаешь решения. А в «мегаполисе» Донникова ничего не зависит от мэра. И секрет успешного лечения, по мысли академика, заключается именно в том, чтобы мэр вернул себе бразды правления.
Любопытно, очень даже. Надо будет узнать поподробнее о его системе. В ней есть смысл – Алексей ощущал это не столько умственно, сколько интуитивно. Интересно, что Александра скажет. Но ей образ человеческого организма как мегаполиса наверняка понравится, подумал Кис, направляясь в душ.
