Глава 5
Четверг
Собираясь на работу, я ругала себя за то, что сказалась занятой до понедельника. Я понимала, что Глеб появится не раньше, чем вернется из Бразилии. Такие мужчины умеют держать паузу. Какие такие? Что можно сказать о нем определенно? Что он божественно красив. И фантастически с какой-то целью щедр. Остальное – догадки.
А еще у меня пропали туфли Lagerfeld.
Я услышала дикие крики, едва открыв магнитным ключом дверь в парадную. Луиджи метал посуду о стены, Кьяра что-то невнятно ему возражала.
Кьяра специально попросила меня прийти пораньше. У Луиджи сегодня премьера, и ему необходимо было подготовиться с утра, порепетировать дома. После таких репетиций обычно бывает много уборки.
– Здравствуй, белла, – поприветствовал меня дородный Луиджи, шествуя из кухни в ванную, на ходу снимая и бросая на пол свою одежду.
– Здравствуйте, маэстро, как настроение?
– Ничего не получится. Все дело в проклятых грушах. Они были сняты неспелыми, и вкус будет испорчен.
* * *
Луиджи работает шефом по десертам в крупнейшем питерском бизнес-клубе. И в этот четверг он участвует в конкурсной программе элитного Международного фестиваля десертов. На этом фестивале ожидались представители Мишленовского комитета, и Луиджи лелеял мечту, что после сегодняшнего конкурса он сможет послать свое резюме в Осло в самый любимый и самый лучший, с его точки зрения, ресторан. Жаль, я забыла название. Предпосылки к этому наметились еще в начале года. И теперь, в ожидании исполнения мечты, сердце повара давало сбои.
У Луиджи был жестокий конкурент – бельгиец Ксавье, который кочевал по лучшим петербургским ресторанам и имел репутацию склочного, но чрезвычайно талантливого десертера. Он мог в последний момент внести в старый рецепт какую-нибудь гениальную поправку, от которой все приходили в восторг. Он не хотел в Осло, но мог испортить все дело, не дав Луиджи занять первое место.
Премьерой сегодняшнего дня должен был стать новый десерт, который изобрел Луиджи. Одним из компонентов в нем должны были быть те самые груши, на которые он мне пожаловался.
Подробностей рецепта я не знала, но имела все шансы узнать, из чего же он все-таки состоит, соскребая со стен, шкафчиков, потолка, полок и прочего оборудования кухни комки неоднородной массы. Дело осложнялось тем, что вся эта сладкая грязь была перемешана с осколками ломоносовского фарфора, которым пользовалось семейство. Бисквит с бисквитом.
Кухня площадью тридцать пять квадратных метров с одиннадцатиметровым «островом» посередине была начинена всеми существующими на свете кухонными прибамбасами. Я, женщина не кухонного склада, порой замирала перед каким-нибудь из заморских чудес, пытаясь постичь суть и назначение загадочного предмета.
Но кроме современных диковинок в этой кухне присутствовали и всевозможные старинные кухонные причиндалы, доставшиеся повару от его бабушки и старших теток. Деревянные бочоночки, доски, скалки, вилки. Медные кастрюли, чайники и ковшики, формы для выпечки. Фаянсовые, глиняные латки причудливых форм. Чугунные сковородки разного диаметра и глубины, которые ни под каким видом не разрешалось мыть. Особую группу составляли мешалки, ложки и вилки, которые заменяют повару руки, когда он готовит, например что-нибудь жидкое или горячее. Каждый предмет в этом царстве желудка имел свое собственное имя, данное хозяином. Так, самая большая чугунная сковорода звалась Регина, а самый крошечный медный ковшик – Пикколино. Все эти сокровища Луиджи таскал за собой по странам и континентам уже в течение двадцати лет, и с каждым годом коллекция его увеличивалась.
Впервые попав на эту чудо-кухню, я почувствовала себя в кабинете алхимика, который пытается получить золото среди диковинных колб и реторт.
Не успела я очистить и четверти пространства, как с криками «Мадонна миа» на кухню вбежал полуодетый Луиджи и кинулся к плите.
– Эврика! – крикнул он. – Белла, выйди!
И я отправилась в гостиную, где привычная ко всему Кьяра курила и пила кофе за лаптопом.
Несмотря на сложившийся стереотип итальянского семейства, Луиджи и Кьяра бездетны.
– Выгнал?
– Ничего, я подожду или начну с гостиной. Вдохновение надо уважать.
Кьяра налила мне кофе. Я отошла к окну и смотрела, как по Мойке в ожидании конца навигации грустно курсировали малые трамвайчики.
Группа цыганок окружила пожилую иностранную пару. Я позвала Кьяру, и мы вместе наблюдали, как цыганкам удалось отнять фотоаппарат у вмиг растерявшего всю свою вальяжность импортного старика.
– Ты знаешь того милиционера? – спросила я Кьяру, указав на скучавшего неподалеку стража порядка.
– Володю? Конечно.
– Почему он не бежит помогать старикам?
– Цыганки ему платят.
– Вот ты, Кьяра, женщина из цивилизованной европейской страны, члена ЕЭС. Почему ты так спокойно к этому относишься?
– Я выросла в Неаполе. Петербург считают криминальной столицей России, а на самом деле, по сравнению с моим родным городом, он спокоен, как вожделеемый моим благоверным Осло.
Кьяра – самый известный в Италии переводчик с русского на итальянский. Она перевела им всех значительных русских писателей второй половины двадцатого века от Платонова до Пелевина.
Она мечтательно продолжала:
– В Неаполе до сих пор приличной девушке не следует ходить одной по городу, особенно по некоторым его районам, близким к морю и порту. Для иностранцев он вообще негласно закрыт. Только совсем экстремальные туристы, типа русских, отваживаются посещать мой родной город. Я думаю, там почти так же опасно, как в нынешнем Багдаде.
С кухни донесся новый шквал ругани и шума.
– Может, ему помочь? Помешать что-нибудь.
Но Кьяра уже опять погрузилась в дебри нового перевода и лишь пожала плечами.
Я на цыпочках прокралась к арке, которая ведет на кухню. Пол был усеян скорлупой грецких орехов. Синьор никогда не использует чищеные орехи, потому что из них в процессе хранения улетучиваются необходимые для правильного вкуса и запаха эфирные масла.
– Кьяра, попробуй! – закричал он.
– Я ненавижу сладкое, – отозвалась синьора, – и я занята.
Луиджи громко послал ее к чертовой бабушке.
Через несколько секунд я робким шорохом обнаружила свое присутствие в ближнем коридоре в надежде поскорее приступить к работе. Но Луиджи, видимо, думал только о жене. Поэтому, когда я сделала шаг в кухню, он с разворота быстрым баскетбольным движением, с ловкостью, неожиданной в столь тучном человеке, метнул кусок бисквита точнехонько мне в лицо. С криком:
– Ты, Кьяра, все-таки попробуешь мой новый десерт!
Мы постояли молча друг против друга…
– Мадонна миа… – заголосил Луиджи, поняв ошибку.
Тем временем я начала задыхаться. В массе содержалось много свежих грецких орехов, на которые у меня с детства сильная аллергия.
Вскоре прибежала Кьяра и, быстро сообразив, что происходит, – я упоминала ей о моей болезни, – унеслась за таблеткой. Она делает все удивительно быстро. Поэтому между манипуляциями по умыванию моего лица и кормлению меня таблеткой ей удалось внезапным молниеносным броском залепить нехилую порцию десерта в лицо своему растерявшемуся мужу.
* * *
Кьяре сорок два года, внешне она рыжий вариант Моники Белуччи. Совершенно не похожа на русскую ни лицом, ни манерой одеваться. Шикарные бледно-рыжие кудри до попы, эпическая грудь, золотые и изумрудные шали, по шесть перстней на каждой руке и никаких брюк. Поэтому если она внезапно посылает трехэтажным матом, когда в толпе ей наступают на ногу, то моментально заслуживает восхищенные взгляды простых русских мужчин. Мат делает ее своей, а значит, доступной. У нее масса поклонников, в том числе ленивец и болтун милиционер Володя, пост которого находится рядом с их домом. Пост устроили потому, что девяносто процентов его обитателей – иностранцы. Но Володя их не очень любит и охотно берет мзду у цыганок, которые промышляют по соседству мелким гоп-стопом.
Кьяра благоговеет перед великой русской литературой и недавно призналась мне, что мечтает встретить на своем пути мужчину, подобного Мите Карамазову, или потомка самого Федора Михайловича.
– Это легко. Старший – Дмитрий Дмитриевич Достоевский – предводитель петербургского дворянства. Об этом я знаю от Каролины Адамовны, которая сетует на то, что Достоевские слишком захудалый род для предводительства. А Федор Дмитриевич, который и по возрасту тебе больше подходит, водит в Петербурге трамвай. Его можно найти через музей Достоевского на «Владимирской». Только он, по-моему, женат.
Кьяра разволновалась.
– Да, я попробую его найти.
Наконец, отмывшись, причесавшись и нарядившись в тукседо, синьор Луиджи отбыл по месту назначения.
Я вернулась на кухню. Убирать кухню – дело трудоемкое. Въезжая, Луиджи и Кьяра сделали в квартире ремонт. Ликвидировали гостевую спальню, увеличив некогда пятнадцатиметровую кухню до нынешних размеров. Луиджи не выносит нержавейки, поэтому на кухне нет металлических поверхностей и мойки у него из искусственного мрамора. Единственный компромисс – это дровяная чугунная плита, неведомым образом вместе с выводными трубами пережившая капитальный ремонт дома. Ею пользуется только Кьяра, когда пару раз в год готовит парадный обед для какого-нибудь особого гостя и требуется живой огонь. Приглашать гостей в ресторан считается в их семье дурным тоном.
За нелюбовь к нержавейке я испытываю к Луиджи особую благодарность. Она тяжела в уходе. И результат почти не держится, всякое случайное прикосновение без перчаток немедленно оставляет на этом металле следы. Смешно было бы даже предложить Луиджи работать в перчатках.
Когда мои труды были наконец завершены, оказалось, что я благоухаю ванилью и корицей. Я приняла душ, переоделась и отправилась домой, не попрощавшись с Кьярой. Дверь в ее комнату была закрыта, очевидно, ее тоже посетило вдохновение. Пришлось спускаться пешком: лифт был занят.
Дойдя до машины, я вспомнила, что оставила ключи на зеркале при входе, и пошла обратно. В квартире глазам моим предстало шокирующее, но вполне тривиальное зрелище. Посреди гостиной на ковре Кьяра предавалась страстной любви с милиционером Володей. Не желая тревожить любовников, я постаралась удалиться так же бесшумно, как и вошла.
Все смешалось в доме Облонских. Луиджи хочет в Осло, Кьяра хочет в Неаполь. Похоже, мне скоро предстоит искать новых клиентов на четверг.
* * *
Сегодня мне предстояло исключительно интересное дело. Кораблева пригласила меня на вечеринку в консульство, куда также приглашены журналисты, писатели, издатели и прочие люди, причастные к моей прежней профессии. Она предложила мне повертеться в их среде, может быть, встретить старых знакомых, может быть, просто пообщаться, чтобы понять, захочется ли мне снова стать частью их сообщества. Мысль эта показалась мне интересной. Ведь я уже давным-давно не общалась с изначально подобными себе.
Сразу возник сакраментальный вопрос: что надеть?
Избранная публика, которую я ожидала встретить на вечеринке, наверняка отлично разбирается в одежде. Гораздо лучше, чем мои работодатели. Люди состоятельные, но совсем не такие изысканные, как те представители медиа, которых мне предстояло встретить сегодня.
Заметил же Глеб, что у меня старомодный бурдовский жакетик, заметят и другие. Особенно женщины, эти умные стервозные бабы, окопавшиеся в глянцевых журналах. И которые за версту чуют таких выскочек, как я.
Впрочем, с таким настроем нечего туда ходить. Вряд ли мне захочется быть одной из тех, встречи с которыми я так основательно опасаюсь.
Я решила нарядиться не на шутку и, с разрешения Кораблевой, весь вечер висеть на ее Джеймсе, чтобы привлечь к себе завистливое внимание тех самых стервозных баб.
– Кораблева, что мне надеть? Может, вечернее платье?
– Нет, что ты, это не парадный прием, просто демократичная вечеринка в честь приезда группы британских писателей.
– А какие писатели?
– Ирвин Уэлш.
– «Трэйнспоттинг»?
– Ну да.
– Потрясающе. И он там будет?
– Ну да.
– Так что же мне надеть?
– Да что угодно. Не парься ты так. Вот засиделась. Что-нибудь прикольное. Ну сама реши.
– Блин, прикольное…
Но Кораблева уже повесила трубку.
Я пошла на кухню, достала из шкафчика упаковку мешков для мусора и отправилась в спальню. Я решила выкинуть всю старую одежду. Возможно, кто-то, включая меня саму в другое время, такой поступок посчитал бы опрометчивым, но в этот момент он казался мне единственно правильным началом новой жизни.
Через сорок минут метаний я решила не выносить пока на помойку мешки с одеждой. Тяжело, да и времени нет.
На рейлинге у меня осталось четыре вещи. Платье, которое подарил Глеб, исключено, Кораблева сказала, что вечернее платье не покатит. Брюки с принтами Энди Уорхола, блузка с лобстером, не совсем чистая, тетино выпускное солнце – и все. Я позвонила в квартиру Филоновой, моей соседки по площадке. Она наверняка подберет какой-нибудь верх к моей Мэрилин Монро. Но ее не оказалось дома. Я попыталась дозвониться ей по сотовому, но оператор объявил ее выбывшей из зоны действия сети. Я разнервничалась. И тут мне в голову пришло решение, о котором я долго потом жалела.
Я пошла к тайнику, где у меня хранятся наличные на мебель. И скрепя сердце достала оттуда пятьсот долларов. Подумала и достала еще пятьсот. На новую жизнь мне ничего не жалко. Стать своей среди этих сук будет стоить времени, денег и еще не знаю чего.
Визитка в сумке все еще пахла сандаловым деревом. Я набрала его номер и спросила, где находится бутик. Он назвал адрес, не добавив к нему ни восклицания, ни вопроса, ни простого знака, что он помнит, с кем разговаривает. Ничего такого.
На заднем плане я услышала веселый женский голос.
Блин. Мало того что он проверяет, чистый ли у меня унитаз, и ворует мои туфли. Он еще и бежит на следующий день к другой девице. Гад. Гад. Гад.
Но одежда была нужна. Я села в машину и отправилась по указанному адресу. В дороге на сотовый мне позвонила Кораблева.
– Ты не забыла, что должна быть с сопровождающим мужчиной? Кого ты возьмешь?
– А это обязательно?
– Не обязательно, если тебя все знают, а если в первый раз, то лучше кого-нибудь прихватить, все-таки будет с кем в паузах словом перемолвиться.
Я была не на шутку озадачена.
Петров… Даже если он еще не в Москве, Кораблева меня убьет и больше звать к себе не будет. И я набрала телефон Остина.
Остин немедленно согласился составить мне компанию. Очевидно, он подумал невесть что, но у меня не было времени объяснять ему его роль прямо сейчас, и я решила поставить его на место в тот момент, когда это будет необходимо. А пока пусть думает, что хочет.
Мы договорились встретиться у бутика.
Тем временем я уже подъехала и, стряхнув робость перед наглыми продавцами, нарочито расслабленной походкой вошла в цитадель снобской моды. Окинув меня оценивающим взглядом, девушка моих лет так же расслабленно подошла ко мне и предложила помощь, очевидно, у нее все было в порядке с представлениями о женской моде, «консультант» – значилось на ее бейдже.
Я чувствовала себя совершенно беспомощной перед выбором, который мне открывался. Волнение застило глаза. И я решила эту помощь принять.
– Я хочу что-нибудь черное, – вспомнила я свой разговор с Кораблевой про Issey Miyake, – демократичное, но и интересное в то же время.
– А если конкретнее?
– Конкретнее не получится, пока вы не покажете мне, что у вас есть из черного.
– Из какой суммы мне исходить? – вновь предприняла атаку девица.
– Восемьсот долларов.
– Это будет нелегко, но я попробую.
И она удалилась.
Я тем временем устремилась к рейлингу с радующими глаз изделиями. Я с удовольствием бы купила вот эти веселенькие брючки Donna Karan, эту яркую рубашку Jean Paul Gaultier или вот это хипповское платье Diane von Furstenberg и, конечно, большой лиловый тряпочный цветок, который можно приколоть на лацкан, но среди интеллектуалок полагается ходить в черном, и мне придется принимать правила игры.
Девица принесла мне штук восемь вешалок. Там были в основном простые трикотажные кофты и брюки искомого черного цвета. Глазу было не за что зацепиться. Разве что черная шифоновая блузка Paco Rabanne с интересными манжетами и воротником, но тут прибежала другая девица, помоложе, и принесла еще что-то черное. Она была в совершеннейшем ажиотаже и кричала, что мне нужно немедленно померить этот замечательный костюм, что мне ужасно повезло: на него большая скидка – и я могу купить его всего за девятьсот сорок девять долларов, хотя изначально он стоил две с половиной тысячи.
Это заявление произвело на меня должное впечатление, и я с готовностью напялила на себя костюм. Он, пожалуй, мало чем отличался от костюма, сшитого мной по выкройке журнала «Бурда» в одна тысяча девятьсот лохматом году, – того самого, о котором так нелицеприятно отозвался Глеб. Но это был его магазин, значит, он одобрил этот костюм, а значит, его одобрят и другие члены модного сообщества, в которое я намерена влиться. К тому же он был черным, фирма, выпустившая его, вполне уважаемой, и я решила, что от добра добра не ищут.
Тем временем на улице замаячил Остин.
Сердце мое не вынесло «черного» напряжения, и я все-таки купила лиловый тряпочный цветок. В колониальном магазинчике напротив обнаружились сумочка с блестками и большой кусок шелковой материи лилового цвета. У Остина нашлись две тысячи рублей, а в соседнем простеньком обувном – того же цвета молодежные кеды почти без подошвы. Прикрепив цветок, надев кеды и завернувшись в импровизированную шаль, я худо-бедно почувствовала себя человеком. Хотелось еще темные очки в лиловой оправе, но Остин резонно заметил, что на дворе октябрь и темные очки вряд ли придутся в тему. И я согласилась с ним.
Остин пытался было выразить удовлетворение по поводу того, как быстро развиваются наши отношения: мы уже вместе выбираем мне одежду, и он, типа, готов пойти дальше и субсидировать покупку сексуального нижнего белья. Но я пресекла его поползновения призывом немедленно отправиться на вечеринку, на которую мы уже почти опоздали.
Когда я вошла в консульство, то сразу поняла, что выбор в спутники Остина был единственно правильным. Интеллигентный, но не богемный, миловидный, но не яркий, он не затмевал меня в моем лихом прикиде. Тогда как другие мужчины, попивавшие шампанское, представляли собой настоящий цветник. Пожилые и совсем молодые, все они были чрезвычайно выразительны в своем желании отличаться от толпы. Им это удавалось разными средствами. Диковинной формы растительность на лице или, напротив, полное ее отсутствие на голове магнитом притягивали взгляд, так же как разнообразие цвета и фактуры в одежде. Не было ни одного стандартного делового мужского костюма и, упаси бог, ни одного галстука. Зато были шотландские юбки, целых две. На фоне этого великолепия одетые в темные тона и в большинстве изрядно прокуренные дамы выглядели весьма бледно. Одутловатость некоторых лиц, как мужских, так и женских, намекала на пристрастие к кокаину. Но, впрочем, это не более чем мои домыслы. Потому что, кроме известного телеведущего, не имевшего упомянутой одутловатости, всех остальных я видела впервые.
Вышедший поприветствовать гостей, представиться в должности нового вице-консула и представить заявленных в программе писателей Джеймс Кораблев, как я его про себя называла, единственный носил здесь костюм, ибо он единственный был на работе. Кораблева надела красивое, удивительно скроенное по косой черное трикотажное платье. Мне она всегда казалась милой и даже в этом «черном» окружении не сливалась с остальными дамами. Я представила Остина Шериданам. Кораблева его одобрила.
Спустя пятнадцать минут я поняла, что поспешила с выводами и несколько человек мне все-таки знакомы. В толпе я вычленила одноклассницу Бородину. Она переводила для писателей. Высокий Ирвин Уэлш смотрел поверх толпы отрешенным прозрачным зеленоватым глазом и говорил с шотландским акцентом жителя Эдинбурга, который, к удовольствию, я уверена, Бородиной, в лучшую сторону отличается от непереводимого наречия шотландцев из Глазго. Симпатичнейший бритый и кареглазый кокни Дуги Бримсон, похожий на пирата и пишущий о футболе и футбольных фанатах, употреблял ненормативную лексику. А маленькая, с красивыми белокурыми волосами, голубыми глазами и большой грудью сочинительница дамских романов Изабель Вульф выдавала тираду за тирадой на мягком глобише. Это – правильная и понятная всем смесь Южной Англии и Лондона. Похоже было, что писатели устали друг от друга. Но Бородина была на всех одна, и им волей-неволей приходилось держаться рядом.
Пожалуй, только Изабель Вульф в цветастом платье в зеленых тонах и светлых замшевых сапогах являла яркое пятно среди присутствующих женщин. Я заметила, что другие тоже обратили на это внимание и приняли к сведению.
Позже мне попались на глаза одетые, естественно, в черное Одинцова и Сологуб, учившиеся со мной на одном курсе журфака, и Благовещенский, окончивший его на пару лет раньше.
Я разыскала в толпе Кораблеву и спросила ее, какой легенды мне придерживаться по поводу прошлого и настоящего.
– Скажи, что приехала из-за границы и ищешь работу по заказу в каком-нибудь приличном издании. Не надейся, что тебе прямо сегодня что-нибудь обломится. Главное – начать.
Я предупредила Остина, что намерена отчаянно врать знакомым. Он обещал подыгрывать. Взяв его за руку, я решительно направилась к Одинцовой и Сологуб с целью возобновить знакомство. К их чести, обе они немедленно меня узнали и вроде бы даже обрадовались. Обе они, как выяснилось, занимали руководящие посты в глянцевой питерской прессе. Я познакомила их с Остином, расписала его достоинства, и обе мои тощие однокашницы немедленно попросили у него по визитке, намереваясь записаться на прием. Но визиток у Остина с собой не оказалось.
Мы обменялись мнениями по поводу вечеринки, присутствующих, поговорили о погоде, и тут я поняла, что нужно как-то действовать. Я кратко изложила девицам чрезвычайно драматичную и на девяносто процентов вымышленную историю своей жизни. В которой, в частности, говорилось о том, что мне удалось основать в стране Х чрезвычайно успешное агентство по найму уборщиков жилых помещений среди бедных иностранцев. Что в связи с этим я приобрела некоторые средства и, что самое интересное, колоссальные знания. Эти знания были связаны с особенностями правильной, основанной на новых технологиях и жесткой логистике, уборки дорогостоящего жилья, которые неведомы ни новым русским хозяевам, ни новой русской прислуге. Однако проза жизни утомила меня, я продала свой бизнес знакомой чешке и вернулась домой в надежде на новые интересные занятия.
Похоже, я придумала ерунду, потому что никакого энтузиазма по поводу моих знаний девицы не высказали.
– Отличный костюмчик, – сказала Одинцова. – Зря только ты в эту шаль обмоталась, и цветочек – дрянь.
И отошла.
Сологуб же, наоборот, взяла меня под руку и склонилась к моему уху:
– Янушкевич, а у тебя с этим доктором серьезно?
Суки, подумала я, суки драные.
– Ну как тебе сказать. Мне он не особенно нравится. Но бегает за мной как собачка.
– Хочешь сказать, как кобелек. Может, уступишь тогда?
– А ты мне что? – Я решила переть напролом.
– А что тебя интересует?
– Работа.
Сологуб пару минут почесала репу.
– Напиши мне серию заметок, посвященных специфике уборки разных наворотов, типа уход за сауной или бильярдной, или за какими-нибудь коллекциями. Ну, короче, сама придумай и пришли мне план по и-мейлу или сразу пробный материал. Хорошо напишешь – заплачу денег.
– Сологуб, ты замужем?
– В разводе.
– Тогда зачем тебе докторишка, он же бедный?
– За кого ты меня принимаешь? Я сама прекрасно зарабатываю.
– То есть ты его не замуж хочешь?
– Что я, больная? Зачем мне второй раз такое счастье?
– Тогда заметано. Ты печатаешь мою первую заметку – он приходит к тебе на свидание. Но дальше – ты уже сама.
– Отличный костюмчик, – улыбнулась Сологуб. – Только кеды – не в тему.
И она присоединилась к Одинцовой.
Благовещенского, с которым много лет назад у меня чуть не завязался роман, я решила оставить на потом.
И отправилась искать туалет. В коридоре кто-то обнял меня сзади. Это был Остин – моя конвертируемая валюта.
Я не торопилась вырываться, потому что теперь сильно от него зависела. Потребуется вся моя женская хитрость, чтобы дело выгорело, чтобы Остин не обиделся и при этом не форсировал события.
– Остин, ты нетерпелив, как подросток, а у меня, между прочим, холодный северный темперамент. И если ты меня немедленно не выпустишь, то я описаюсь. Кстати, мне что-то нехорошо на желудке, должно быть от шампанского.
– Тебе категорически нельзя шампанского, я думал, что ты знаешь. Маалокс у тебя с собой? Впрочем, его можно будет принять только через час.
Остин погрустнел, так как прекрасно понимал, что желудочные боли не способствуют романтическим играм.
На самом деле я не пила шампанского, но что мне было еще придумать?
– Не расстраивайся. Поезжай домой. Я тоже поеду, только переговорю еще с одним знакомым перцем. – Я имела в виду Благовещенского. – Если хочешь, встретимся на выходных.
Остин заметно обрадовался.
Для укрепления эффекта я обняла его за шею и поднесла свои губы к его губам. Но в миллиметре остановилась, убрала руки и сказала:
– Ну все, иди.
Он качнулся было ко мне, но затормозил и послушно, хотя и неохотно удалился.
Возвращаясь из туалета, я додумывала мысль о том, какой дрянью считал бы меня Остин, если бы знал, как я намерена с ним поступить.
Но то, что я увидела, возвратившись, напрочь отбило у меня всякую мысль об Остине.
Посреди приемного зала обнимались и хлопали друг друга по спине, как давно не видевшиеся друзья, Джеймс и Глеб. Глеб был одет весьма скромно: в голубые джинсы, белую рубашку навыпуск и темно-синий бархатный пиджак. Стоя ко мне спиной, он расцеловал в обе щеки Кораблеву, которая, увидев, что я вошла, принялась жестами звать меня к себе.
Но я оцепенела, как всякий раз при виде Глеба. Глаза всех присутствовавших женщин и некоторых мужчин были прикованы к нему. Да и на кого еще смотреть? Джеймс, тоже красивый мужчина, рядом с ним казался младшим братом или примерным учеником, пресным и положительным.
И только в тот момент, когда, увидев жесты Кораблевой, Глеб обернулся и посмотрел на меня, я обратила внимание на блондинку модельного роста и внешности, висевшую на Глебе с другой стороны. Он улыбнулся, но, оглядев меня с головы до ног, строго нахмурился. Я затрепетала. Сейчас скажет, что кеды – дрянь.
Я сделала пару шагов в направлении честной компании, как вдруг наперерез мне кинулся Благовещенский, который, как мужчина обычной ориентации, не оценил сенсационного появления Глеба, а, напротив, заметил меня, о чем и не замедлил мне сообщить.
Мы обнялись.
– Где работаешь? – спросила я сразу о главном, потому что боялась, что при новых гостях длинного разговора не получится.
– Руководитель пресс-службы губернатора.
– Падаю ниц.
– А ты? Слышал, жила за границей. Замужем?
Поразительно, как быстро Одинцова и Сологуб растрезвонили обо мне.
– Не замужем. Не работаю. Свободна и в поиске.
Кораблева продолжала настойчиво призывать меня.
– Жену вице-консула откуда знаешь?
– Одноклассница.
– Позвони мне в понедельник. Подумаю, чем можно тебе помочь. – Благовещенский протянул мне карточку.
– Спасибо, родной.
Кораблева остановила меня встречным вопросом:
– Пресс-атташе губернатора откуда знаешь?
– Старый поклонник.
– Это пресс-атташе губернатора? – присоединился к разговору Глеб, провожая глазами удаляющегося Благовещенского. Кстати, тот был вторым мужчиной в костюме и галстуке, присутствовавшим на приеме.
– Хороший костюм Helmut Lang, – заметил Глеб.
– Дорогая, позволь тебе представить… – начала было Кораблева.
– Благодарю, мы знакомы, – отозвалась я.
– Ты что, у него убираешь? – шепотом спросила Кораблева.
Я сделала ей страшные глаза.
– Кто что у кого убирает? – уловил обрывок фразы Глеб.
– Это мы вернулись к прежнему разговору, – ввернула Кораблева. – Кстати, потом расскажешь.
Я кивнула.
Глеб снова строго посмотрел на мою одежду.
– Познакомьте со спутницей, – попросила я.
– Дашенька, улыбнись дамам.
– Здравствуйте.
Вблизи она оказалась милой девочкой лет шестнадцати.
«Педофил, фетишист», – думала я про себя.
– Дашенька – дочь моей двоюродной сестры, живет в Москве, хочет посмотреть Бразилию, очаровательный ребенок, – прокомментировал Глеб.
Все равно фетишист, зачем украл мои туфли, не пришлось бы сейчас позориться в этих кедах.
– Можно вас на минутку? – спросил меня Глеб. – Дашенька, побудь здесь с Джеймсом и его женой, пока я не вернусь. – И увлек меня в коридор.
Наградой мне был завистливый взгляд Одинцовой.
– Я хотел вот что сказать, – начал он в коридоре, – вы, безусловно, обладаете редким талантом при помощи остроумно найденных аксессуаров и иронического отношения к своему образу превращать безликие вещи в искусство. Но как могли вы, с вашим чутьем и вкусом, позволить всучить себе этот отвратительный костюм, который почти год валялся в моем кабинете и который я десять раз просил отправить в стоковый магазин? Сколько с вас за него взяли эти мерзавки?
– Девятьсот пятьдесят, – проблеяла я.
Он крепко взял меня за руку.
– Едем в магазин. Я положу конец этому безобразию.
«Порше» взревел, как бык на корриде, и вскоре мы были у бутика.
– Вы позорите мое имя! – кричал Глеб. – На что ты надеялась, когда навязывала это дерьмо? Что я похвалю тебя? Дам премию?
Девушка не отвечала.
– Не кричите на нее, она хотела как лучше. Они видели, что мне не хочется покупать черную вещь, но по каким-то причинам она мне нужна, может, у меня похороны.
– Тем более. Покупателей надо беречь. Их у нас не так много. В общем, ты уволена, – сказал Глеб девице.
– Я все равно выхожу замуж.
– За кого? – заинтересовался Глеб и сбавил тон.
– Ну, за того, который у нас четыре костюма во вторник купил.
– Прямо-таки замуж?
– Ну не замуж, в Таиланд с ним поехать пригласил.
– Ну и отлично, – сказал Глеб, – держи его крепко, девочка.
Бывшая продавщица собрала вещи и ушла. Мы остались в магазине вдвоем.
– Это восьмая продавщица, которая устраивает судьбу в моем магазине. И я уже трижды крестный. Правда, здесь – другой случай. Парень, про которого она говорит, давно и прочно женат, у него двое детей, и он скоро переезжает в Москву. Зачем брать в Таиланд первую встречную? Там девиц полно. Видимо, забронировал льготный билет. Или двойная командировка. Но так ей и надо.
Я не стала возражать. В конце концов, магазин – его личное дело. Считает, что надо уволить, – пусть увольняет.
Мы помолчали, как бы подведя итог прежней теме.
– Предлагаю устроить небольшой показ. Я выберу вещи, а вы подберете к ним аксессуары, правда, из тех, что у нас есть, – он выразительно посмотрел на мои кеды, – и пройдетесь здесь для меня. Зеркала у нас большие, вам самой тоже будет хорошо видно.
– Отличная идея, только есть очень хочется.
Предвкушение чего-то особенного подействовало на меня расслабляющее, и я почувствовала себя раскованно, несмотря на присутствие Глеба или, напротив, благодаря его присутствию.
– Сейчас закажем. – Он набрал номер. – Начнем пока?
– Начнем.
Глеб включил все освещение, которое было в магазине, очень много самых разных ламп. Они светили сверху, снизу, изо всех углов.
Все, что было дальше, – сладкий, сказочный сон. Я никогда в жизни не чувствовала себя такой красивой, окруженной таким количеством благосклонного внимания. Мы так смело сочетали разные вещи. Спорили, доказывали друг другу свою точку зрения. В процессе, чтобы не забыть варианты, Глеб стал меня фотографировать. Мы поели и снова мерили. В красных тряпочках Galliano с большим куском пиццы в руках и с разлохмаченными волосами я и впрямь хорошо смотрелась. Мы смеялись, он восхищался мной и при этом был деликатен, ни разу не дотронулся, ни разу не поставил в неловкое положение. Флирта не было, а было по-настоящему весело и легко.
И вдруг, как гром среди ясного неба, до меня дошло.
– А вы знаете того мужчину, который пригласил вашу продавщицу в Таиланд?
– Нет, не знаю, но навел справки по данным кредитной карточки. Я изучаю своего потребителя…
– Петров Кирилл его зовут?
– Могу посмотреть. Да. Петров.
Настроение мое было испорчено.
Глеб почувствовал это, но не мог понять, в чем причина перемены моего настроения.
Вычленить связь между мной и Кириллом сложно. Она не была очевидной. Это меня он хотел позвать в Таиланд. А я не дала ему такой возможности. Я решила взять себя в руки и не портить Глебу вечер. Я напомнила ему о Даше. Тактичные Шериданы не звонили.
Мы снова сели в «порше» и отправились к консульству. Там я пересела в свою машину. Но тут ко мне подошел Глеб.
– Давайте я вас прикрою, вы переоденетесь вот в эти милые, как вы говорите, вещички, а этот уродский костюм отдадите мне обратно.
У меня не было сил начинать дискуссию, и я молча подчинилась.
– Зайдете попрощаться с Шериданами?
Я кивнула.
– Захватите там Дашу и передайте привет от меня.
Я прошла через охрану, поднялась, последние нетрезвые гости прощались с хозяевами. Писателей не было. Я обняла Кораблеву, Джеймс поцеловал меня в щеку, это было приятно.
Глаза Кораблевой горели яростным любопытством, но она не стала шептаться со мной при муже.
Мы с Дашей спустились на стоянку. Глеб стоял, прислонившись к дереву, и смотрел на нас.
Они с Дашей сели в «порше».
– Постойте! – окликнул меня Глеб.
– Да.
– Это миссис Шеридан подарила вам блузку с лобстером?
– Да.
Глеб улыбнулся и, не трогаясь с места, нажал на газ.
– Постойте, – позвала его я.
– Да. – Он отпустил педаль.
– Зачем вы стащили мои туфли?
Он только рассмеялся в ответ и с диким шумом укатил прочь.
Когда я подъехала к дому, то обнаружила на заднем сиденье большой черный пакет, в котором лежало несколько лучших вещей из тех, что мне понравились в магазине. А в кармане брюк, которые я надела по просьбе Глеба, я нашла девятьсот пятьдесят долларов.
Я десять раз набрала его сотовый, но он мне не ответил.
Аня Янушкевич советует:
Черные вещи после стирки следует обязательно обрабатывать мягким антистатиком. Это избавляет от необходимости пользоваться щеткой, а значит, продлевает срок жизни любимой вещи.
