Глава 13
Суббота
Петров позвонил в девять утра.
– Я все решил. Она с мальчишками будет жить здесь, в Питере. Я смогу содержать всех. А мы с тобой поедем в Москву. Конечно, ты мне больше нравишься в качестве матери моих детей, чем она. Но биология распорядилась иначе. Что ж, будет повод родить еще детей, как ты хотела.
– Ты деньги послал?
– Еду. Хочешь, в Эрмитаж днем сходим? Я няню вызвал.
– Давай заезжай ко мне, как освободишься.
Я накормила Петрова омлетом.
– Петров, ты должен дать ей еще один шанс. Ради детей.
– Исключено. Я ее ненавижу.
– Ты ревнуешь.
– К кому? К этому уроду? Выискался Борис Беккер.
– Ты должен дать ей второй шанс ради детей.
– А как же мы с тобой?
– Никак. Мы развелись шесть лет назад.
– Ты не понимаешь. Я тебя люблю.
– А я тебя нет.
– Ты встретила другого?
– Встретила, но у меня с ним ничего не получилось. Дело не в нем.
– А в чем?
– В том, что на самом деле я конкретно тебя больше не люблю.
– И когда ты это поняла?
– Сегодня ночью.
– Все понятно. Ты отказываешься от меня, чтобы у моих детей был отец. Я понимаю, у тебя самой отец погиб и для тебя это священно. Но я же буду их любить, и видеться с ними, и воспитывать их.
– Да, ты прав, для меня имеет значение эта тема. Но главное в другом.
– Так в чем же?
– Я больше тебя не люблю.
– Тебе, похоже, приятно это повторять.
– Я не пойду с тобой в Эрмитаж. Иди к детям.
Он долго возился, мялся, ходил в туалет, допивал чай. Но я была непреклонна, и он ушел.
До встречи с медиа-магнатом оставалась уйма времени.
Перед моими глазами снова поплыли видения Глеба. Он стоит у дерева напротив британского консульства, сидит на корточках в белом плаще около консерватории. В конце концов, хрен с ним, с сексом. Не сошелся свет клином на этом, в общем-то, факультативном занятии. Можно просто дружить. Ему со мной интересно, я точно знаю.
При мыслях о Глебе ноги сами понесли меня к куче испорченной одежды.
Я нашла очень красивое пальто Chanel. К сожалению, совершенно непоправимо испорченное. Вся куча была завернута в гобелен. Я развернула. Гобелен, точнее, две толстые гобеленовые портьеры большого размера имитировали один из черно-белых орнаментов Мориса Эшера. Сначала я решила покрыть им кровать. Но потом мне в голову пришла идея получше.
– Ах, тебе не нравятся выкройки журнала «Бурда»! Посмотрим, как тебе понравится выкройка от Chanel.
Я аккуратно распорола испорченное пальто и тщательным образом приколола его детали к гобелену. Хватило на все. Остался изрядный кусок.
Спустя четыре часа я пришивала оригинальную целую и красивую подкладку Chanel к новому пальто.
* * *
Потом пошла в свою кладовку и вытащила оттуда сапоги Casadei, у которых я порвала голенище о торчавший из лестницы металлический штырь.
С помощью шила, сапожной и хирургической игл и самоклеящейся резинки мне удалось соорудить новые гобеленовые голенища.
Я была почти одета для выхода в свет, и тут весьма кстати вспомнила о куске чернобурки, хранившемся в пакете с нафталином в бабушкиной кладовке. Она собиралась сшить мне пальто с воротником и манжетами. Пока я лазала в кладовке, гадая, получится ли за пару часов выгнать запах нафталина, мне позвонили в дверь.
В дверях стоял бывший автослесарь, а ныне Светланин содержанец Костя. Он был слегка навеселе, дорогой галстук сбит на сторону, роскошная стрижка – в беспорядке.
– Меня Светка прислала, чтобы я у тебя тачку забрал, документы и доверку.
– Что вдруг?
– Да ты ее, самодурку, знаешь, приспичило вдруг.
– Я позвоню ей.
– Да без толку звонить ей. Дома ее нет, а трубу подзарядить забывает всегда. Запасная у нее только в офисе, она ее оттуда не выносит. А ту, что дома, если Крыська ей не зарядит, то всю неделю будет без трубы ходить.
– Ты уже так хорошо изучил ее привычки?
– Так чего тут изучать. Ездит без телефона, все время мне звонит из офиса. Привези то, привези се, я то забыла, я се оставила. Покою – никакого.
– Бедняжка.
– Ну и еще я, это, хотел продолжить тот наш разговор, ну помнишь, когда ты приезжала масло заливать.
– Насчет твоих средних параметров?
Он вспыхнул.
– Так вот. Пока ты не откажешься от своих слов, я отсюда не уйду.
– А сейчас мой бойфренд со своим ключом из магазина придет.
– Не ври, нет у тебя сейчас никакого бойфренда. Я, думаешь, идиот? Я справки навел.
– Нет, даже не думай. Ничего такого у нас с тобой не будет. И вообще, у меня дела, у меня встреча.
– Ну и правильно. Не будешь ерепениться – успеешь на встречу.
Он подошел ко мне. И я поняла, что назвать этого мальчика скотиной – сделать ему комплимент.
Мне стало холодно и страшно. Доигралась.
– Тебя посадят.
– Во-первых, пока мы будем это делать, ты раздумаешь меня закладывать, потому что тебе наверняка понравится. А во-вторых, если не раздумаешь, то ничего не докажешь. Ольга-пиздоглазка скажет, что ты и раньше ко мне приходила, она тебя запомнила. Светке скажу, что ты давно сама меня домогаешься, только бабок у тебя нет. Так что она тебя тут же уволит. Да еще в агентство твое накапает, что ты у клиенток мужиков отбиваешь.
Я прикидывала, поверит ли Светлана. Неизвестно.
– Хорошо. Я отказываюсь от своих слов. Я верю, что у тебя выдающиеся параметры, ты гигант большого секса и все твои партнерши навеки счастливы оттого, что им довелось с тобой гормонально пообщаться.
– Нет. Этого мало. Ты сейчас повторишь мне все это в любовном экстазе.
И он недвусмысленно протянул ко мне руки.
Это просто бред какой-то.
* * *
– Хорошо. Только быстро, а то я спешу.
– Нет. Это будет не быстро. Это будет так, как правильно.
– Ладно. Тогда иди мой руки и все остальное.
– Давно бы так.
Костян самодовольно усмехнулся и погладил меня по груди.
Едва он зашел в ванную, я опять быстро побежала в кладовку, взяла там молоток, большие гвозди и несколько дощечек, которые все собиралась выкинуть, но так и не успела. Сначала тихо-тихо я заперла ванную снаружи на задвижку. А потом быстро-быстро крест-накрест заколотила дверь оказавшимися кстати дощечками.
Костян бился о дверь и посылал мне матерные проклятия.
Я набрала сотовый Светланы.
– Света, ты посылала Костяна забрать у меня машину, документы и доверенность?
– Нет. Зачем?
И я пересказала ей придуманную им историю.
– Я его заперла у себя в ванной, хочешь, приезжай забирай.
– Выгони его взашей. Он, наверное, сбежать от меня собрался, но, чтобы на какое-то время грошей хватило, решил тачку продать.
– Я не могу его выгнать – он буйный. Я боюсь.
– Ладно, сейчас с фирмы охрана к тебе приедет. Я им дам инструкции. Адрес диктуй.
Костян бушевал в ванной.
– Не ори, – сказала я ему, – сейчас Светкины амбалы приедут и башку тебе открутят.
– Ты что, не ментам звонила?
– Нет.
– Значит, все-таки я тебе нравлюсь.
Костян почти утешился по ту сторону двери.
Вскоре пришли амбалы и увели его.
История с американцем после всех моих злоключений с Петровым приобрела внезапную актуальность. А что, если он стоящий мужик? Вдруг он мне понравится?
И я принялась собираться с удвоенной силой.
Пришить чернобурку к новому пальто я уже не успевала.
Но пальто придешь и снимешь. А как же платье?
Платье Одри убило бы американца наповал. Но оно было священным и неприкасаемым для меня.
Нужно было еще платье. В филоновской куче ничего подходящего не обнаружилось.
Я пошла к ней. Похоже, Остин здесь прижился. Он лежал в трениках на диване и читал журнал «Здоровье».
– Филонова, у тебя есть еще порченые платья моего размера?
– Есть.
– Дай посмотреть.
– А ты что-нибудь сегодня сделала?
– Сейчас покажу, только дай мне быстрей пару платьев, мне через полтора часа на встречу идти.
– Романтическую или деловую?
– Может, и романтическую. Не знаю, как получится.
– Уже несу, давай быстрее покажи, что ты там наваяла.
Я надела пальто и сапоги и вернулась к ней.
Филонова долго хлопала глазами.
– По крою похоже на Chanel, но ткань необычная. Это же занавески, в которые я все заворачиваю.
– Дура ты, Филонова. Это же орнамент Эшера.
– А где пальто Chanel?
– Я его распорола.
– Зачем? – Филонова явно расстроилась.
– Чтобы выкройку снять.
Я показала ей подкладку от пальто.
– А починить его никак нельзя было?
– Нет, там голяк, ничего не получилось.
– А сапоги, Янушкевич! Какая вещь! Тебе надо браться за ум, точнее, за иголку с ниткой.
– Вот смотри. – Я показала ей мозоль от наперстка. – Платья давай.
Филонова подала мне два платья. Одно на чехле, из органзы насыщенного синего цвета. Другое из блестящей итальянской шерсти кораллово-красного цвета. Однотонные. Смотреть названия я не стала. Платья были отменного качества и кроя, но скучноватые и в пятнах. На одном – лак для ногтей плюс фирменная жидкость для его снятия. На другом – что-то похожее на кровь или красное вино.
– Филонова, ты рисовать умеешь?
– Нет, а что?
– Ну и какая ты после этого Филонова?
– Ну, так, как мой однофамилец, я тебе легко изображу.
– Давай сделай так: нарисуй домик и дерево. Размер десять на десять сантиметров. Только на плотной бумаге.
– На.
Филонова смотрела на меня, как на Копперфилда.
– Еще нужна нитрокраска из баллончика. У тебя есть?
– У Рыжиковой есть.
– Сбегай, а?
Филонова безропотно побежала в соседнюю парадную к Рыжиковой, которая владела химчисткой.
Пока она ходила, я сделала из ее картинки два трафарета. На один попали крона дерева и домик. На другой ствол и крыша.
Филонова притащила четыре баллончика. Черный, белый, малиновый и зеленый.
– Отлично, – сказала я.
Взяла красное, точнее, почти оранжевое платье, наложила трафарет на пятно, проложила все бумажным полотенцем, и только собралась нажать на распылитель, как вдруг подумала, что слишком тороплюсь.
– У меня есть брюки из похожей ткани. Давай попробуем, как ляжет, – предложила Филонова.
Мы попробовали. Краска не растекалась. Ткань не расплавилась. Вот что значит отменное итальянское качество. Ура.
На кухню зашел Остин.
– Вы тут красите, что ли? Воняет на всю квартиру.
– Молчи. Иди отсюда. Тут искусство творится, – выставила его Филонова и закрыла дверь.
Но Остин снова вошел.
– Давайте я вам помогу, а то мне скучно.
– А что ты умеешь делать?
– В стенгазете буквы писать.
– Очумелые ручки, – скептически выразилась Филонова.
– Отлично, – сказала я, – напиши нам первые три строчки текста песни Supersonic группы Oasis готическими буквами, чтобы получился квадрат двадцать на двадцать сантиметров.
Я принесла ему вкладыш от диска.
* * *
– А как же мой домик? – обиделась Филонова.
– Пригодится.
– Ну вот, я думала, будет очень изысканно, малиновый домик на оранжевом фоне. Очень смелое современное сочетание.
– Извини, Филонова, у меня сегодня другое настроение.
Я взяла баллончик с белой краской, наложила сделанный Остином трафарет на пятно и нажала на распылитель.
Потом выбрала другое место на спине и повторила манипуляцию.
Филонова надела платье на плечики, открыла форточку и повесила на нее платье, чтобы краска быстрее высохла. «Полчаса сохнет», – прочла я на баллончике.
Филонова с тоской посмотрела на домик.
– Интересно, бывают художественные школы для взрослых?
Остин обнял ее и сказал:
– Ты так прекрасна без рефлексии. И потом у тебя есть другие серьезные таланты.
Филонова благодарно улыбнулась и поцеловала Остина в щеку.
Я забрала платье и ушла к себе, не в силах смотреть на чужое счастье.
Вдогонку мне Филонова кинула черно-белую сумочку Miu Miu из меха пони.
Никакие обязательства меня не сдерживали. И я решила поехать на такси, напиться и придумать, что мне делать с американцем, по ходу дела. Мой прежний горький американский опыт меня не слишком тревожил. Может, я снова начала доверять хорошо одетым мужчинам?
* * *
Ресторан «Палкин» выбрала Каролина Адамовна. Видимо, из-за близости его к «Невскому Паласу», в котором остановился мой визави.
Стивен Сомборски был достаточно хорош собой и не имел еврейских кровей. Это стало ясно при первом же взгляде. Просто фотография была слишком контрастной. Карие глаза и темные волосы он унаследовал от матери, которая была родом из Уэльса. А валлийцы, как известно, смуглы и чернявы. Взять хотя бы Кэтрин Зету-Джонс. Он попытался разговаривать со мной по-польски, но я не могу говорить на этом языке, хотя, как любой русский, почти все понимаю. Поэтому, когда я предложила перейти на английский, Стивен очень обрадовался. Я не поняла, понравилась ли я ему внешне. Поэтому держалась в дружеском тоне, не кокетничая и не флиртуя. Ему, казалось, такая интонация тоже пришлась по душе. Я старалась вести себя как англичанка, а именно – поддерживать постоянный диалог на самые разнообразные темы и в то же время не вторгаться слишком стремительно в личное пространство собеседника.
В конце концов светский щебет прискучил Стивену, и он задал мне несколько прямых вопросов, которые, как мне казалось, можно было задать заранее по Интернету. Для того чтобы при встрече оставалось лишь составить представление о психофизиологическом облике нового знакомого.
Вопросы касались моей прошлой жизни: была ли я замужем, есть ли у меня дети, живы ли мои родители, есть ли у меня братья и сестры, какое у меня образование, кто я по профессии, какой собственностью я владею, могу ли я претендовать на недвижимость в Литве или Польше. Обо всем этом он мог спросить раньше. Но предпочел выяснить все это в личном общении. При этом у него был такой строгий вид, что мне показалось, будто я нахожусь на собеседовании по приему на работу.
Узнав все, что его интересовало, он немного расслабился, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
Мы заказали еду.
Я уже предвкушала, что Стивен откроет-таки мне свое человеческое лицо, но нам помешали.
С громким возгласом узнавания, как будто между нами не произошло некрасивой ссоры, ко мне приблизилась Кораблева. Джеймс приветливо помахал мне из-за столика, который они занимали за моей спиной вместе с какой-то незнакомой мне парой.
Мне пришлось ее представить, и Стивен пригласил ее присесть. Кораблева нешуточно распушила хвост, кокетничала, козыряла своим высокосортным английским, хвасталась знакомством с Ферджи и другими тухлыми британскими знаменитостями. Джеймс встревоженно поглядывал на нее, но не мог оставить своих гостей и только поднимал голову, когда Кораблева хихикала особенно громко. Я ненавидела ее за это. И она это знала. Хотя одна ее шутка мне понравилась.
– У нас в Лондоне, – говорила она, – все недоумевают, почему у Романа Абрамовича хватило денег на футбольную команду «Челси», но не хватает на нормальную стрижку.
И они со Стивеном зашлись в приступе смеха, объединяющего завистливых бедняков против звезд и богачей.
По сравнению с Абрамовичем Стивен с его парой сотен миллионов был, конечно, бедняком.
Хотела бы я знать, откуда Кораблева узнала, где я встречаюсь со Стивеном. Что ее вылазка была запланированной, мне стало ясно, едва она появилась. Хотя понятно, что стуканула Каролина Адамовна. Ей не дают покоя лавры успешной свахи, и она не ожидала подвоха со стороны замужней Кораблевой.
Стивен был явно очарован Кораблевой. Еще бы, она так старалась. Поэтому, когда она наконец ушла к Джеймсу, он только и мог, что задавать вопросы о ней. Кто ее родители, когда вышла замуж, счастлива ли в браке, богата ли. Мне этот разговор был не очень интересен, и я постаралась свернуть мероприятие, едва обед был закончен. Мы дружески попрощались, Стивен обещал писать. Резонно было спросить зачем. Но я не спросила.
Уходя, я подошла к столику, за которым сидел Джеймс, и поздоровалась с ним. Он тоже очень мило пошутил:
– Знаешь, как мы, англичане, говорим на иностранных языках? Точно так же, как на родном, только в два раза громче и в два раза медленнее.
Новое пальто оказалось теплым, и я решила пройтись хотя бы до Невы.
После сегодняшней истории с Кораблевой я подумала, что люблю Глеба еще больше. Какой он молодец, что не поддался на ее мерзкое дешевое кокетство! Я понимала про себя, что через полчаса остыну и Кораблева перестанет казаться мне такой противной. В конце концов, я сама виновата, сама взяла ее на «слабо». И у нее все получилось. С другой стороны, зачем мне этот Стивен, несмотря на все достоинства, вроде платиновой Visa и приятной внешности? Зато возникшее между нами дружеское расположение, возможно, когда-нибудь пригодится.
Все-таки у незамужних девушек, вроде меня, картина мужского присутствия меняется чрезвычайно стремительно. Еще на прошлой неделе меня добивались трое. И где они теперь?
Еще сегодня днем меня страстно хотел поиметь подросток Костя, а вечером миллионер Стивен хотел взять замуж. И вот никого не осталось. Вокруг меня Антарктида, ледяная пустыня. Мужчины, ау? Нет ответа.
На Невском было светло и людно. Но все-таки он непроходимо провинциален. Я решила, что мне здесь не нравится, поймала такси и вернулась на родную Петроградскую сторону. Среди языческих северных чудищ, украшающих фасады домов на Петроградской, я чувствую себя удивительно уютно. Здесь моя родина.
Я пришла домой. Думать о плохом не хотелось. Гости завтра, похоже, не придут. Вот и будет время пройтись по антикварным лавочкам в поисках покупателей для бабушкиных сокровищ. Сдача квартиры отменяется. А значит, надо отдавать долги.
Я решила посвятить вечер искусству фотографии. Для этого я принесла в столовую все функционирующие осветительные приборы и соорудила белый экран, на фоне которого собиралась сфотографировать свои раритеты для скупщиков, чтобы показать их на фото, а не грузить и не таскать.
Но тут мне позвонил Благовещенский.
– Слушай, я рассказал Ленке, что виделся с тобой, она страшно хочет тебя видеть. У нее день рождения сегодня. Может, заедешь ненадолго? Она на сносях, хочется ее побаловать. Приезжай, а? Я, правда, пока не нашел для тебя ничего подходящего.
– Не парься, я приеду. Что подарить?
– Да не нужно ничего, просто повидаемся.
– Это тебе не нужно, а беременной женщине обязательно что-нибудь нужно. У вас третий на подходе?
– Ага.
– Ну давай быстро думай, чем ее порадовать.
– Она у меня фарфор коллекционирует. Анималистические фигурки Ломоносовского фарфорового завода. У нее уже штук сто в коллекции. Ну, это уже негде взять, магазины закрыты.
– Не волнуйся, диктуй адрес.
Я завернула в пузырчатый пластик очаровательного ягненка из бабушкиных запасников. На нем как раз было написано «ЛФЗ».
Благовещенские жили в новом кондоминиуме на Васильевском. Отличный вид из окна, прекрасная планировка. Недурной классический и, видимо, покупной интерьер был безнадежно приукрашен искусственными розочками и другим не подходящим барахлом. Благовещенский принял у меня пальто.
– У себя дома я не слуга, – напомнил он мне старую присказку нашего университетского преподавателя.
– О, Chanel, кудряво живешь, – прочитал он надпись на подкладке пальто.
Я не стала открывать ему тайну.
– Ты только не смейся над ее розочками, ладно? Она очень тяжело переносит эту беременность, и я стараюсь вообще ничего не делать и не говорить ей наперекор. Ладно?
– Да без вопросов. Но тебе скажу, вашей домработнице надо надрать задницу. Посмотри, что с дверью! Не сердись, это я по-дружески.
– Да какая домработница, она у меня с собственной матерью три недели не разговаривает. Я сам все убираю.
– Бедненький. Хочешь, я как-нибудь приду тебе помогу?
– В каком смысле?
– Ну, квартиру тебе уберу.
– А я подумал, что обо мне, несчастном, хочешь позаботиться.
– Прекрати приставать, охальник.
Мы посмеялись.
Тем временем в прихожую вплыла Елена. Плохо промытая голова, отекшее безразличное лицо.
Она была абсолютно невероятных размеров. Весила не менее ста килограммов.
– Здравствуй, солнышко. Цветешь? Не то что мы, грешные.
– Здравствуй, Ленка. Признайся, капризничаешь, гулять не ходишь, лежишь?
– Я выкинуть боюсь. Два раза выкидывала, в прошлом году и в позапрошлом.
– Тогда лежи, вопросов нет. Подарок вот тебе принесла.
И я развернула ягненка.
И тут произошло чудо. Глаза Елены засверкали, она с неожиданным проворством выхватила у меня из рук скульптурку и закружилась с ней в танце.
– Это же Евгений Чарушин, сорок девятый год. Какая прелесть!
Она бросилась в комнату, мы с Благовещенским за ней, там она устремилась к стеклянной икейской витрине, стоявшей на самом почетном месте, где она складировала свои сокровища.
– Вот. Любуйся моими детками.
Фигурок было много. На одной полке были собраны медведи бурые и белые разных размеров, на другой разнообразные птички, на третьей всякой твари по паре, на четвертой, нижней, стоял лось, такой же, как у моей бабушки. Ягненок присоединился к нему.
– А сколько стоит такой лось?
– Сто баксов. В нем много мелких деталей, рога там, поэтому целых, без сколов, мало сохранилось. Но цены растут, на будущий год будет стоить сто двадцать.
– Слушай, когда появится малыш, тебе придется все это убрать повыше.
Она посмотрела на свой живот почти с ненавистью.
Почему-то сегодня я вела себя удивительно бестактно.
За чаем я выслушала лекцию о ломоносовском фарфоре, его химическом отличии от других сортов, о художниках, в разное время лепивших формы, о состоянии рынка старых фигур, о фигурках по формам Шемякина, которые он сделал по мотивам своего «Щелкунчика» в Мариинке. И так дальше. Настроение Елены было прекрасным, лицо прояснилось.
Когда я собралась уходить, Благовещенский долго благодарил меня за произведенный эффект и винился, что ничего для меня не сделал.
– Я прошу тебя об одном, – сказала ему я перед уходом. – Позвони Сологуб, заинтересуй ее чем-нибудь, пусть она возьмет мои заметки. Я ей отослала на прошлой неделе. А она не хочет их публиковать.
– А хорошие заметки?
– Нормальные.
– Хорошо, нажать на Сологуб через комитет по печати я могу. Твои заметки возьмут, будь уверена.
Мы расцеловались, и я уехала домой.
Дома я закончила съемку сокровищ. Ягненка пришлось стереть.
«А сто баксов-то были не лишние», – подумала было я. Но радость, которую испытала при виде ягненка Ленка Благовещенская, была значительно ценнее.
* * *
И тут мне позвонила Райко. Коллега по работе. Она миловидная молодая девушка, поэтому работает в основном официанткой по разовым приглашениям для кейтеринговых ресторанов на больших вечеринках во дворцах или других залах. А уборкой занимается от случая к случаю.
Голос ее был совсем охрипшим.
– Янушкевич, выручай. Никто в воскресенье не соглашается меня подменить.
– А где подменять-то?
– Бал-маскарад в Екатерининском дворце.
– А что за публика?
– Одни иностранцы, принцы европейские, да еще вроде Влад Монро. День рождения богатой английской наследницы. На экзотику приехали.
– Старовата я для Золушки.
– Ну спаси меня, подведу – в другой раз не позовут.
– Там форму выдают?
– У меня дома форма.
– Во сколько начало?
– В пять надо быть там.
– И до скольки?
– До упора.
– Сколько платят?
– Пятьсот рублей.
– Обдираловка.
Аня Янушкевич советует:
Фарфоровые статуэтки с величайшей осторожностью протирают мягкой влажной тканью. Особенно аккуратно следует обращаться с фигурками, расписанными над глазурью. Такие статуэтки лучше вообще не мочить, может пострадать роспись.
