5
•
6
3
Ich bin meine Welt (Der Mikrokosmos). Я – вот мой мир (микрокосмос) (нем.).
Тьюринг Алан Матисон (1912, Лондон – 1954, Уилмслоу) – английский математик, специализировавшийся в области логики. В 1936 году создал «мыслительную машину», прообраз современной вычислительной машины, компьютера.
Энциклопедический словарь «Ашетт»
«Сказка о рубщике бамбука» (такеmopu-моиогатари) - японская сказка неизвестного автора конца X века. Написана в прозе ярким языком поэзии вакси Повествует о земной жизни и приключениях прекрасной Кагуя-химэ, принцессы Луны. Сочетает универсальные фантастические мотивы (брак между человеком и мифологическим персонажем, испытания претендентов на руку невесты) с описаниями жизни и быта того времени. Это произведение, прообраз японской народной сказки, популярно и в наши дни.
Словарь мировой литературы «Лярусса»
Гёдель Курт (1906, Брюнн (ныне Брно) – 1978, Принстон, Нью-Джерси) – американский математик и логик австрийского происхождения. Представил синтаксис в математической форме.
Энциклопедическийсловарь «Ашетт»
Как многие великие умы, забытые потомками, Хитоси, уверенно шагавший по жизни, испытал на себе удары и превратности судьбы. Его близкие, знакомые, семья отвернулись от него, и ни его высокий интеллект, ни разветвленность его связей не смогли предотвратить это предосудительное их поведение.
Непосредственные свидетели печальных событий исчезли с молниеносной быстротой. Его супруга, впоследствии вдова, вернулась в семью, под влиянием матери сменила фамилию и постаралась забыть своего бывшего мужа. Исивара и Итагаки, осужденные в4 Токио как военные преступники, казнены. Мамаша Сога угасла, прежде чем смогла что-либо сделать для реабилитации сына. Лишь некоторые сотрудники Императорского университета могут разыскать где-то на задворках памяти клочки воспоминаний об этом неординарном профессоре логики, колком и неуживчивом коллеге.
А ведь как гладко все развивалось, как резво щелкали банковские машины! 298 тысяч за первый год, 332 тысячи за второй, 364 000 за третий, 446 000 за четвертый, 603 000 за пятый, 827 000 за шестой… военно-индустриальный молох Мицубиси громоздил прибыли на прибыли, выбрасывал из ворот предприятии винтовки, гранаты, снаряды; верфи спускали на воду все новые суда… Жизнь в Сога кипела. Японская армия покорила уже почти всю Маньчжурию. Старший сын Ивасаки довольно потирал руки.
– Ура, мы ломим! А что еще будет!…
Хитоси вовсе не разделял оптимизма своего шурина. Он перевел недовольный взгляд от чайной чашки, которую держал в руке, на заголовки лежащих на столике газет.
– Решение, мягко выражаясь, не оптимальное. Громадная территория, многомиллионная армия…
– Ерунда! Эти китаезы так же навалят в штаны, как и маньчжуры. Неделька-другая – и страна наша. А денежки текут, текут!… Спасибо тебе за подсказку, вовремя я связался с вояками. Ты ведь и в школе был на голову выше босопятых одноклассников.
– Ситуация может измениться. К худшему.
– Хитоси, друг, наша армия – самая мощная в Азии. Она способна разнести Китайскую стену на всем ее протяжении. Бабах! – и пять тысяч километров пыли. С чего у тебя такие мрачные мысли?
– Он всегда чем-то недоволен, – обращаясь к брату, вмешалась в разговор вошедшая на веранду супруга Сога. – Ты бы видел, как он рвет на себе волосы из-за своего великого опуса!
– Великий опус? Над чем ты трудишься втихомолку, Хитоси, дорогой? Скрытничаешь?
– Да, секреты он обожает. Слова из него не вытянешь.
– Секреты… Что за секреты, Хитоси?
Хитоси жался и мялся в своем кресле. Улыбнувшись, он пустился в запутанные пояснения, пересыпанные техническими и математическими терминами. Затуманив сознание слушателей, он оставил их и ретировался с веранды, по инерции бормоча под нос цифровые последовательности, не имеющие никакого смысла, кроме ругательного.
«Мой дедушка Сога. Мой отец Сога. Следовательно, я тоже Сога». Каков результат?
– Истинно, – облегченно выдохнул Хитоси. – На этот раз все в порядке.
Два письма, одно от Алана Тьюринга, другое от Курта Гёделя, спасли положение. Он смог устранить причину сбоя логики машины. Странное размещение, ломал голову Хитоси, уставившись в колонки цифр. Вопиющее искажение базовых аксиом Зермело. Однако же работает, вопреки всем ожиданиям! Шифровальная машина готова. Еще один шаг к войне с США.
Исивара и Итагаки осыпали Хитоси поздравлениями и организовали еще одну демонстрацию для генштабистов. На фабрику секретов заявились шесть весьма важных шишек. Хитоси представил себе ранг гостей по почтительности, с которой их приветствовали его друзья-генералы.
Глава комиссии бросил перчатки на край стола, уравновесил их тяжелым взглядом и обратился к Хитоси:
– Итак, доктор Сога, объясните нам, как ваша хитроумная машина… гм… функционирует.
– Бесполезно, – замахал руками Итагаки. – Единицы да нули, и ничего толком не понять.
– Генерал, вы беретесь оценивать мои умственные способности? – одернул его высокий гость. – Или боитесь, что узнаю секрет системы, для которой министерство его величества выделило некоторые суммы? Вы считаете, что современная наука скрыта от меня дымом моей сигары?
Итагаки поперхнулся и рассыпался в извинениях. Хитоси пустился в скучные объяснения, стараясь их по возможности не усложнять и не затягивать. Веки восседающих за столом членов комиссии отяжелели, кое-кто начал клевать носом. Минут через десять изнывающий от скуки Исивара зашелся в приступе притворного кашля.
– Занимательно, – отреагировал главный. – Вам, генерал, подлечиться следует, – покосился он на Исивара.
– Да-да, – прохрипел мнимый больной, – горло, знаете ли…
– Прекрасная машина. И все что угодно расшифрует? И из Вашингтона?
– Да, конечно.
– И московские бредни?
– Да, ничего сложного. Но ведь Советский Союз нам не враг.
– То есть как? – взвился какой-то старый генерал, весь увешанный медалями. – Красные нам не враги? Вот они, штатские фантазии!
– Мне кажется, что они наши естественные союзники.
– Позвольте! – возмутился и главный. – Союз с большевиками? Вы нездоровы. Мы заключили стратегический союз с Германией герра Гитлера.
– Вот это зря. Противоестественно. Нацизм с его теорией расового превосходства ставит нас даже ниже белых евреев. Плохая основа для освобождения азиатских колоний от белых.
– А эти грязные большевистские свиньи с их манией расстреливать законных монархов, ниспосланных небесами, для вас приемлемы?! Попробуйте объяснить это его величеству и его семейству.
– Нет, я не об этом. Просто эта страна господина Сталина очень мощна и является естественным врагом Америки, вследствие этого – нашим естественным союзником.
– Поразительно, – пробормотал с отвращением глава комиссии. – Очень странный тип.
Он подхватил перчатки и, не прощаясь, покинул помещение. Остальные понеслись за ним, на ходу изгибаясь в поклонах и бормоча извинения и оправдания. За суматошной группой последовали Исивара и Итагаки, ехидно ухмыляясь и волоча по полу концы своих неимоверно длинных мечей.
– Надутый павиан, – проронил Исивара по возвращении. – Знаешь, кто это был? Кого ты сейчас учил жизни?
– Имперский принц, – ответил Итагаки вместо Хитоси. – Ты наступил на мозоль принцу империи. По сравнению с ним даже родичи твой жены бедные ребятки.
– Сожалею. Не знал. Надо было ему представиться.
– Темна водица во облацех, – проворчал Исивара. – Что твою хитрую машину ждет… Да и тебя тоже. Тайна великая. Уравнение с двумя неизвестными.
Вначале был хаос. Он разделился на Небо и Землю. Небо единое и гармоничное, Земля же безобразна и непостоянна. Потому именно в Небе божественном и первые божественные существа возникли. Сначала Куни-но-Токотачи, далее, по порядку, Амекагами, Амеёрозу Анаги и, наконец, Идзанаки и Идзанами. Последние двое, брат и сестра, совокупились, дабы породить в Небе божественную Аматэрасу, а на Земле вечную Японию, страну богов, и ежели кто-нибудь в божественной Японии посмеет усомниться в этой официальной версии происхождения мира, то немедля окажется за решеткой.
(Но что нам делать с этим доктором Сога? Времена сейчас опасные. Население придавлено пятой полиции, но это не мешает бандитам грабить, подрывным элементам агитировать, душегубам убивать, девочкам-подросткам бесследно исчезать. Страна напряжена до предела и не может допустить новых отклонений от нормы. А этот доктор Сога, самопровозглашенный буддист, не кажется лояльным к имперскому синто. Он употребил общественные средства на восстановление буддийского храма, якшался в Европе с иностранцами. Вернувшись, оскорбил имперского принца, огорошил его неподобающими предложениями, окрашенными, прямо скажем, в красноватые тона. Нам следует принять определенные превентивные меры, взвесить возможные катастрофические последствия, проистекающие из катастрофических причин.)
Аматэрасу, владычествующая на небе богиня Солнца, породила Амэ-но-ошидо-мими, далее последовали Ниниги, Хикохоходеми, Угаяфукиаэдзу, затем Дзимму – первый император Японии, за ним – Суйдзэй, Аннэй, Итоку, Косе, Коан, Корей, Когэн, Кайка, Судзин и Суйко, первая женщина на троне, божественная кровь которой смешалась с кровью Сога.
(Сога – имя зловещее, связанное с жестокими событиями. Носили его интриганы, убийцы, узурпаторы. Может ли страна доверять человеку, который следует верованиям чужеродным, обходя молчанием добродетели имперского синтоизма? Сколько усилий мы затратили на борьбу с подрывными элементами, на поддержание традиций, на обращение населения на путь истинный… И мы не можем терпеть в высших эшелонах государства потенциального возмутителя. Его предки фальсифицировали свои истоки, они претендовали на божественность происхождения. На что может оказаться способным этот доктор Сога? Нельзя забывать, что перед нами заключающее звено длинной последовательности преступников.)
Ирука, последний из Сога, отцом имел Эмиси, тот был сыном Умако, отец Умако, Инамэ, восходил к божественным Ниниги и Аматэрасу, а вовсе не к каким-то корейским беженцам, отпетым мошенникам, как утверждает глупая молва. Опираясь на свое божественное происхождение, Инамэ, первым в семье занявший пост великого министра, подарил своему суверену статуэтку Будды, первую на архипелаге, возбудив гнев синтоистов и ввергнув страну в череду интриг, убийств и предательств.
(Десятилетие интриг и предательств – цена нашей терпимости ко всякой заграничной швали. Имперский синтоизм, национальная гордость, почитание суверена – вот наши нетленные ценности. Если мы будем им верны, то поднимем страну и спасем ее от бесчестья. Ради этой высокой цели следует без колебания устранять провокаторов, всяких благонамеренных «умеренных», сомневающихся; всех, взывающих к компромиссу, апеллирующих «к реальности», к внешнему миру. Исходя из этого, нельзя не обеспокоиться моральными качествами этого доктора Сога. В конце концов, есть в стране и другие ученые, не менее, возможно, даже более талантливые. Его разветвленные связи в могущественных кругах не должны нас смущать. Мы твердо уверены в том, что помехи следует устранять, что предатели должны уйти с дороги.) Сога исчезли, но Будда укоренился в стране Аматэрасу. Вот уже более тысячелетия он прагматически разделяет заботы других божеств синтоизма – назидательный пример для этих кретинов европейцев, которые все это время рвали друг другу глотки во имя одного и того же Бога. Но мощный экономический кризис, потрясший Японию, повлек за собой и кризис моральный. Страна сошла с колеи Вместе с душной волной иммигрантов новые верования нахлынули на архипелаг, гордящийся своими славными героическими божествами.
– Писем все еще нет?
– М-м-м… Нет, – ответил секретарь ректора, избегая взгляда Хитоси. – Господин ректор вас ожидает, доктор Сога.
– Проблемы с корреспонденцией?
– Э-э… Скорее, с вами. Видите ли… – Прежде чем продолжить, секретарь понизил голос: – Возможно, я ошибаюсь, но господина ректора посетили двое странных господ… в штатском. Глаза у них, скажу я вам… как у кошки перед мертвым голубем. Улыбки… наручниками попахивают. И я, кажется, уловил ваше имя.
– Мое имя?
– Не вполне уверен, вероятно, я ослышался. Но на всякий случай будьте осторожны.
Встревоженный Хитоси вошел в кабинет ректора. Сюда время как будто не заглядывало. Все та же безвкусная рамка серебрится на письменном столе, все тот же. древний телефон, все тот же ректор, все столь же лысый, похожий на свое фото. Рамка справа, телефон слева, ректор между ними. Странная, неестественная стабильность, вызов второму началу термодинамики.
– Вы желали меня видеть? – кротко осведомился Хитоси.
– Да, прошу вас, присаживайтесь… прошу сюда… Сога, вы используете наш адрес для личной переписки?
– Это не частная переписка. Корреспонденция носит профессиональный характер, я переписываюсь с мировыми авторитетами в области логики. В последнее время с ужесточением цензуры частная переписка затруднена. Поэтому я использовал университетский адрес. К служебной переписке цензура более снисходительна.
– Вы так думаете? Ошибаетесь, дорогой мой. Всякий почтовый обмен с заграницей прекращен, в обе стороны. Распоряжение его добрейшего величества.
– Но эта переписка важна для моих исследований. Ведь мои корреспонденты – крупнейшие ученые…
– Знаю, знаю ваших варваров, меня просветили… Алан Тьюринг, подданный английской короны, неустанно трудится на свое империалистическое правительство. Курт Гёдель, предатель-австриец, сбежавший в Соединенные Штаты, к другому империалистическому хищнику. Хорошенькие у вас друзья. Не думаю, что с подобными типами следует общаться доброму гражданину.
Хитоси исподлобья глядел на ректора, раздумывая, стоит ли продолжать беседу. Все эти годы глава университета помалкивал, регулярно получая финансовые вливания от Ивасаки. Но теперь события явно развивались по иному сценарию.
– Вы не заметили смены декораций, Сога, – продолжил ректор, как будто угадав его мысли. – Обстановка изменилась, резко изменилась. Если вы полагаете, что можете без последствий продолжать ваши контакты, вы заблуждаетесь самым роковым образом.
Он помолчал и продолжил, едва заметно усмехнувшись:
– Я получил циркуляр из министерства с предложением усилить прославление нашей идеологии. Разумеется, никто не заставляет вас петь дифирамбы, но следовало бы, во всяком случае, воздержаться от неумеренных экскурсов с суть буддизма, к примеру говоря… или от этих странных историй с принцессой Кагуя, которые студентов только с толку сбивают…
– Но, профессор, мне платят, чтобы я учил студентов, а не чтобы я их развлекал.
– Учил – чему? Что принц Тайсё Сотоку, один из блистательных персонажей нашей истории, был на самом деле полным дебилом? Что от него родилась принцесса Кагуя, никогда не существовавший реально персонаж детской сказки? Нет-нет, Сога, здесь вы явно хватили через край.
– Ха! Официальная идеология требует от нас поклонения придуманным божествам. Почему же тогда нельзя представить себе фиктивных персонажей реально существующими? Моделировать их существование?
– Сога, измышлений именно такого рода следует избегать. Я призываю вас к осторожности. Дело может принять неприятный оборот.
Курт Гёдель не любил об этом вспоминать, но именно фон Нойман «зовите меня Джонни» помог ему сбежать из Вены после вторжения нацистов. Именно фон Нойман рекомендовал Гёделя руководству Принстонского университета в Нью-Джерси. Вот уже четыре года Гёдель мирно и спокойно живет в Новом Свете, иногда тоскуя по своей родной Моравии. Если отвлечься от этих моментов, жизнь его в условиях заокеанской буржуазной свободы можно даже назвать счастливой. Он плодотворно общается с коллегами, размеренным шагом прогуливается по тихим аллеям университетского городка. «Чудесный уголок, – размышляет он на ходу, – но манеры здешних туземцев!…»
Заботливый фон Нойман, чтобы познакомить вновь прибывшего с тонкостями здешнего быта, с открытостью всему миру и с изоляционизмом, с ультрамодернизмом и уже успевшими заплесневеть традициями страны, устроил в честь новоприбывшего прием. Они оба не успели толком переварить индюшатину Дня благодарения, как и эта страна неожиданно, без предупреждения попала под удар врага и оказалась втянутой в войну, бушевавшую в Европе и в Азии.
Гёдель, для которого причинно-следственные цепи не представляли ни малейшей загадки, спокойно созерцал развитие событий. Спокойствие его нарушил неожиданный отъезд фон Ноймана. Тихим морозным утром Гёдель вышел прогуляться и наткнулся на коллегу. С чемоданами в обеих руках тот направлялся к автомобилю, стоявшему наготове, с работающим мотором.
– Иоганн, дорогой…
– Зови меня Джонни!
– Куда направился?
– Я? Направился? Тебе померещилось!
– Но… машина… чемоданы…
– Иллюзии, иллюзии…
– Брось шутить…
– Какие уж тут шутки… Галлюцинация – штука серьезная. Сон наяву… Игра воображения… Но если уж воображение разыгралось, вообрази, что я направляюсь в Нью-Мексико. Суперсверхсекретнейший проект!
– Гм…
– Абсолютное оружие, во как! Тебе мерещится черный автомобиль, в нем черные типы в черных шляпах, черных костюмах при черных галстуках… и красных прыщах… Вообрази заодно, что это агенты секретной службы.
– Но я…
– Ладно-ладно. Радуйся и гордись, что тебе выпало счастье жить в свободной стране, в которой любой самый странный проект направлен на самые благородные и возвышенные цели.
– Эта точка зрения, конечно, подлежит…
– Все-все. Я покидаю вас, чтобы решать уравнения гуманизма и демократии, патриотизма и равноправия, но я не покидаю вас, потому что это тебе померещилось. Заключения твои иллюзорны, но я тебя все равно люблю. А если ты меня несколько месяцев не будешь видеть рядом, то это тоже лишь иллюзия. Всему можно подыскать подходящее объяснение.
И фон Нойман нырнул в кабину. Автомобиль фыркнул, рванулся и исчез за поворотом. Ошарашенный Гёдель хотел было ущипнуть себя за ухо, но морозец сделал это за него. Бедный беженец растер уши ладонями, морщась от тщетных умственных усилий. Искорками проскальзывала мысль: не схожу ли я с ума?
Зима в этом году выпала не слишком жестокая, война, далекая от столицы, не доставляла особых неприятностей, продуктов и медикаментов хватало. Заболевший папаша Ивасаки пользовался всеми льготами и привилегиями, положенными человеку его ранга и состояния. Медики заверяли, что причин для беспокойства нет, обыкновенная простуда.
Папаша Ивасаки добросовестно глотал таблетки и микстуры, пропускал мимо ушей успокоительные прогнозы медиков и через две недели скончался в своей постели, сожженный высокой температурой. Хитоси в это время отдыхал внизу, не представляя, какая драма разыгрывается у него над головой, и жалуясь супруге, что никто из слуг не догадывается принести ему печенья.
Похороны, пышные и торжественные, удостоили присутствием самые важные лица страны. Они старались сохранять скорбные мины, что давалось им нелегко, так как славная победа имперского оружия в Пёрл-Харборе и завоевание Филиппинских островов побуждали прыгать от восторга.
– Видел бы ты, как мы разделали этих америкашек! – возбужденно шептал Итагаки. – Полный разгром!
– Погоди радоваться, – пытался отрезвить его Хитоси. – Не увязнуть бы в Китае…
– Да брось! Не впервой нам сталкиваться с сопротивлением. Одолеем. Пара смутьянов, ничего страшного. Главное – обезвредить главарей. Пара пуль в пару затылков – и все в порядке. Надо выпить по этому поводу. Надеюсь, речи не будут слишком длинными.
– Не беспокойся, я буду говорить.
– О, черт, тогда все пропало!
Как и следовало ожидать, прощальное слово Хитоси, в котором чуть не одновременно упоминались бодхисатва и фотоны, набожность и пространственно-временные соотношения, алгоритмы и просвещение, вызвало у многих слушателей мигрень или сонливость. По окончании церемонии гости, переставляя ватные ноги, направились к выходу, а супруга Сога – в качестве дочери Ивасаки – рыдала, опершись о плечо брата.
– Папочка, бедный мой папуля! На кого ты меня покину-ул?! Да зачем же ты меня остави-и-ил?!!
– Ну-ну, – пыталась вразумить ее мамаша Ивасаки, ошеломленная таким изливом дочерней скорби. – Не устраивай сцен перед всем миром. В твоем возрасте надо держать себя пристойнее!
– Какой еще возраст-хлюп-хлюп! – у меня ни одной морщины на лице…
– Хватит кокетничать. Тебя и пьяный слепец безлунной ночью за девочку не примет.
Такая отповедь, конечно, не могла утешить бедную сироту. Всю дорогу до дома она мрачно молчала.
– Что с тобой? – спросил Хитоси, когда они остались наедине. – Голова болит?
– Ах, это все мама… Терпеть не могу её подковык.
– Давай пошлем ее вдогонку за отцом, а? Прекрасная будет парочка новопреставленных, отборная.
Супруга Сога метнула на мужа возмущенный взгляд.
– Хитоси, ты иногда меня ужасаешь. Твои издёвочки, улыбочки, гримасы… Иногда ты совершенно невыносим. Смерть отца…
– Ну уж в смерти твоего отца я неповинен, извини.
– Бедный папочка умирал… Он умирал, а ты в это время требовал пирожных.
– Печенья. Ну… Мне есть хотелось. Печенье – питательный продукт, хорошо утоляет голод.
Не лучший вариант ответа выбрал Хитоси, не такого ответа ждала от него супруга Сога, но его это не волновало. Он взглянул на ее заплаканное лицо, и во взгляде этом читалось любопытство постороннего, а не участие, и озабоченность близкого человека.
– Гм… Я сказал что-то неподобающее?
– Ты… Ты чудовище! – задохнулась она. – Оставь меня! Ты подохнешь как собака, слышишь? Как собака!!!
Не находя ответа, Хитоси, смущенно покашливая, вышел из комнаты.
– Несут, несут!
В тронный зал, разукрашенный по случаю встречи высокого гостя, ворвался запыхавшийся гонец. Он набрал в грудь воздуха и возвестил замершим в ожидании придворным о прибытии знаменитого монаха Шоана, одного из скромных учеников, посланных несколько лет в Китай, к танскому двору. По завершении обучения монах вернулся на архипелаг, снабженный титулом, ставившим его вровень с принцами.
В китайской столице злые языки болтали, что Шоан всплыл наверх при помощи грязных махинаций и постельных подвигов. Упоминалась при этом и одна из принцесс двора Тан, которую обрюхатил этот бесстрашный герой. Утверждали даже, что, не пустись он вовремя в обратный путь, быть бы ему без головы. Ни для кого не было тайной, что персонаж этот чреслами силен, а Добрую Веру готов деятельно утверждать под любыми одеялами и на любых циновках. И не забывал при этом о сборе посильных пожертвований, предпочтительно желтым металлом.
Эти разнообразные сведения лишь частично долетели через морские просторы до архипелага, обитатели которого усвоили только, что сей достойный муж – желанный гость императорского двора Ямато.
И вот придворные важно выпячивают подбородки из цветных воротников, косятся друг на друга, на свои и чужие мечи; раскрашенные принцессы кудахчут за ширмами и за веерами, как курицы перед глубокой лужей. Даже Тамура, император поневоле, выряжен в парадный костюм. Он хмурит брови, глядя на свеженькую пухленькую женщину, семенящую за ним повсюду, как тень. И с чего она к нему прицепилась?
– Чё это за толстая телка? Чё она ко мне прилипла, как сопля к рукаву?
– Кхм… Ваша супруга, ваше величество, – укоризненно шепчет один из советников.
– Моя? Я женат? Вот еще новости… Давно?
– Уже несколько недель. Вы на свадьбе изволили слегка выпить… Запамятовали…
– Наглые бандиты! Нарочно меня напоили…
– Протокол, ваше величество… Традиции… Видите ли, государь без государыни – все равно что небо без светил.
Тамура напрягает мозги, соображая, отрезать ли советнику язык… или голову смахнуть… на кол насадить, пусть вялится, умник… Но тут в ворота дворца вплывает шикарный паланкин в сопровождении вооруженной охраны из тридцати меченосцев и копьеносцев. Поломав голову над ритуалом приема, советники решили соблюсти принятую в Китае процедуру: мужчины представлены по рангу, женщины до поры отодвинуты за ширмы.
Тамура в этой толпе главный, он приближается к паланкину и предлагает монаху руку, помогая ему вывалиться на пол.
– Добро пожаловать и да будет ваша жизнь долгой. Надеюсь, путешествие не доставило хлопот вашему сиятельству.
– Да уж… В море все корыто заблевал, а с вашими носильщиками тоже, пожалуй, отдохнешь… Душу вытрясли. В общем, все в ажуре, дорогой!
Церемониймейстер занялся воспитанием носильщиков, а Тамура принялся знакомить гостя с великолепием дворца и чудесами его окрестностей.
– Вы прибыли в новую резиденцию, дорогой гость. Глухой лес мы превратили в три прелестные рощицы и назвали их То-Сё, Там-Сям и Туда-Сюда.
– Не трудитесь, все равно не запомню, сложные названия. Я отсюда еще пацаном уехал, все забыл да и вспоминать ни к чему. Сознайтесь лучше, что вы в эту лесную хибару забираетесь, чтобы без помех позабавляться, да?
– Э-э-э… М-м-м…
– Да ладно, ладно… Чего уж… Глушь, провинция… Деревенская столица…
Вздохнув, Тамура повел гостя к придворным. Прежде всего, конечно, Сога, блестящие отец Эмиси и сын Ирука. Все важные решения зависят от них, в их ведении финансы, альянсы, войско… Очень рад – очень приятно, поклон, улыбка…
– А этот тоже Сога?
– Нет-нет, это так, простой парнишка, принц Оэ Нака…
Они не обошли еще и половины придворных, когда монах вдруг отвернулся от толпы представляемых и вытянул шею.
– Демоны небес, земли и ада! Что за видение неземное? Красота-то какая!
Монах задрал голову и уставился на полуприкрытое веером личико принцессы Кагуя. Шеи всех присутствующих дернулись в том же направлении.
– Имперская принцесса Кагуя, – пояснил Тамура, несколько удивленный неожиданным поворотом событий. – Дочь славного принца Умаядо, знаменитого Тайсё Сотоку.
– Дебила?
– Кгм… Да, того самого. Но этой черты отца она не унаследовала.
– Кагуя… Слышал. О ней и в столице болтают. А можно попросить ее спуститься к нам?
– Можно, но стоит ли?
– Не понял…
– Рискуете… Мало ли что может случиться… От нее всего можно ожидать. С ней всегда связаны какие-нибудь сюрпризы. И не всегда приятные.
– Неужто? Да быть того не может! Такая милашка… – ворковал монах.
– Что ж, я предупредил…
И Тамура неохотно потопал по ступеням.
– О Сладчайшая Заноза-сан, – начал он, подойдя к принцессе. – Тысяча благодарностей за ваше отсутствие… тьфу, присутствие; вы осветили наш праздник вашей несравненной красой… черт бы драл этих протокольных обезьян, они мне поперек горла… Короче, не будете ли вы столь любезны спуститься к нашему гостю, вы ему дух перешибли… Премного благодарен.
Император повернулся к лестнице, дабы вернуться вниз, к гостю. Он занес ногу над ступенькой, но в этот момент Кагуя, не вполне довольная формой приглашения, сильно толкнула его в спину. Тамура взмахнул руками, грохнулся на ступени, скатился вниз и замер. Перелом позвоночника, фрактура черепа – летальный исход.
Крайне недовольный нарушением протокола церемониймейстер вынужден был прервать прием. Труп тотчас окружили налетевшие падальщиками монахи-буддисты, захлопали крыльями подолов и затеяли свару за право читать надлежащие сутры.
Шоан соединил ладони, спрятав их в необъятные рукава своей хламиды. По губам его червяком ползала плотоядная улыбка.
– Божественная и небезопасная, – пробормотал он, уставившись на ширму, за которую удалилась Кагуя. – На меня скроена.
Закоренелый девственник принц Оэ Нака, приступая к мастурбации, когда того требовал его вздыбившийся отросток, всякий раз обращался мыслями к вдохновлявшей его на эти упражнения принцессе Кагуя. Девственность принца накладывала тяжелую лапу на его речь, смех, манеру драться, напиваться, спать, ходить, стоять… Сложение его кричало о той же девственности, и пахло от него грудным ребенком.
Как и любой другой придворный, принц превзошел китайскую грамоту – выучил положенное количество иероглифов; он читал классические тексты и обучался владению оружием. Наставники не обучили его, однако, стыдливости и сдержанности. С этими абстрактными понятиями он знаком не был, поэтому драил свое нехитрое мочеполовое приспособление где придется. Например, при дворе, в присутствии министров и советников, которым приходилось прилагать определенные усилия, чтобы продолжить обсуждение политических или финансовых проблем. Однажды естественная потребность проявилась в присутствии императрицы. Глаза уже далеко не молодой женщины округлились, она вообразила, что стала жертвой галлюцинации, и поспешно удалилась.
Иной раз лицезреть пикантный процесс доводилось дворцовым служанкам. Некоторые из них, хорошо знакомые с правилами поведения во дворце, считали своим священным долгом предложить для оружия принца ножны своих промежностей. Оэ Нака неизменно отвергал эти почтительные предложения. Иные, помоложе, даже обижались на принца.
– Добрейший принц, к чему вам попусту руки утруждать? У вас все как надо, прекрасно устроено, прошу вас сюда, как заведено; у меня есть такое специальное отверстие…
Но Оэ Нака, погруженный в увлекательный процесс, отвергал все приглашения, исходящие как от женщин, так и от кавалеров, как правило, старшего возраста. Однажды на него натолкнулись монахи Мин и Шоан, увлеченные теологическим спором. Заинтересованный Шоан остановился, чтобы понаблюдать процесс, но старый Мин потянул его за рукав, и они продолжили занимательную беседу о природе бодхисатвы.
Кагуя, источник вдохновения и объект вожделений юного Оэ Нака, не испытывала ни малейшего интереса к его публичным упражнениям. Застав однажды принца во время его рутинных занятий, она, понаблюдав с полминуты, хладнокровно заметила:
– Жаль, что ты такой недотрога, я бы могла посоветовать, кому эта штука может пригодиться. Во дворце немало заинтересованных дам.
К глубокому сожалению принца, Кагуя никоим образом не причисляла себя к этим заинтересованным дамам.
Придворные и прислуга привыкли к половым причудам принца, реагируя на них лишь брошенными мимоходом шуточками разной степени скабрезности.
– Хо! Посередь морозов зимних… Фиалкою, расцветшей в холода…
– Вставай, проклятьем демонов клейменный!
– Нет, не скажите, какой там цветочек… бананище редчайший, зрелый плод…
– Гм… до времени созрелый… И вкуса нашего не радуя…
– В лесу раздавался стук крестьянского топора… Срубите поскорее этот побег бамбука, добрый принц…
Ни насмешки придворных дам, ни холодность принцессы Кагуя не могли поколебать религиозного упрямства принца Нака. Уповал он на то, что судьба вознаградит его за постоянство. Вот представится случай, и он им всем покажет… И действительно, когда Кагуя обратилась к нему с предложением самым безумно-наглым, он без колебаний бросился выполнять пожелание предмета своего вожделения.
Тамура получил все положенные посмертные почести вместе с посмертным именем Дзёмей. Простившись с почившим императором, следовало подумать и о следующем. Ямасиро, соперник покойного, не заставил себя упрашивать и сразу после похорон провозгласил себя сувереном, не потрудившись даже посоветоваться с дворцовыми авторитетами.
– Это и так ясно! – рассуждал он, почесывая подмышки. – Моя очередь, чего тут огород городить…
Но никто во дворце с ним не согласился. Прежде всего Кагуя.
– Как! – возмутилась она. – Вы хотите узурпировать престол? Это тягчайшее преступление!
За принцессой маячили Ирука и Шоан. Первый без колебаний последовал за ней, почуяв возможность смахнуть голову-другую-третью, второй пристроился сзади с несколько иной целью. Он любовался аппетитным задним фасадом принцессы, еле заметным подрагиванием её ягодиц.
– Ямасиро, – продолжила обладательница ягодиц, – вы неисправимы. От вас того и жди какого-нибудь фокуса.
– Вы клятвенно отказались от престола, дабы сочетаться браком с присутствующей здесь принцессой, с этим созданием эфемерным и лучезарным, не так ли, Божественная Болтун-тян?
– Еще бы не так!
– Позор! – кипятился Ирука. – Вам предлагают руку исключительного создания, вы же осмеливаетесь от нее отказаться, и ради чего? Ради какого-то жалкого трона, который плодит разврат.
– Аи как нехорошо! – осуждающе кивал головой Шоан.
– Кошмар!
– Верно, верно, великий министр!
И Кагуя одобрительно погладила щеку Ирука. Ямасиро, ошеломленный натиском, опустился перед принцессой на колени.
– О Сладчайшая Кровосос-сан, ничего иного не желаю, кроме как сочетаться с вами, посвятить вам дни мои и ночи, меч мой и перину, преданность и семя.
– Неужели? И все это мне одной? – дурачилась Кагуя.
– Клянусь, о Блуждающая Звезд-дзёси! На коленях и при свидетелях.
– Очень мило с вашей стороны, но, видите ли, я замужем. За луной. Вы, должно быть, запамятовали.
– Нет, не забыл, но ведь это шутка, каприз…
– Какие тут могут быть шутки! – загремел Ирука. – Формальный брак, получивший благословение лично нашего выдающегося монаха Мина.
– Вот так так! – ахнул монах Шоан. – Что этот старый хрен себе позволяет? Чего только не услышишь в этом сборище ненормальных?!
Ирука отпихнул хохочущего Шоана в сторонку, тяжелым взглядом дав этому чужаку понять, что такое поведение до добра не доведет. Ямасиро воспользовался моментом и перешел в контратаку:
– Но ведь это вы мне отказали, Нежнейшая Дрян-химэ. Луна воспрепятствовала нашему счастью.
– Какой болван! Если бы ваши чувства были искренними, вы нашли бы способ отделаться от соперника.
– Отделаться от луны? Как? Броситься на нее с мечом?
– Если любишь, нет ничего невозможного.
– А теперь вы еще и делаете из меня посмешище. Легче ежу в зад палец засунуть, чем вас понять.
– Да, нелегко понять небесную красу…
– Хорошенького понемножку, о Небесная Курица-сан. С меня довольно этой бессмыслицы.
Услышав такое, Кагуя тут же всплеснула руками и разразилась рыданиями.
– Вы издеваетесь надо мной, принц? К чему тогда было предлагать мне руку? Чтобы надругаться над моими чувствами, чтобы посмеяться над моей неопытностью?
– Что такое? – Ирука навис над принцем Ямасиро. – Оскорбление имперской принцессы?
– Ничего подобного, – замахал руками Ямасиро. – Неправильно истолкованное проявление симпатии, вопиющее непонимание, передергивание фактов…
– Я вижу, что невинное слабое создание проливает горькие слезы.
– Великий министр, я вам сейчас все доступно объясню. Вот у меня в одной руке трон. В левой. В правой руке – луна. В… э-э… в другой руке – принцесса.
– Что-то я не понимаю.
– Но это совсем просто, Брак с луной – значит, мне отказ. А мне отказ – значит, мне трон. Понятно?
– Ирука, радость моя, этот негодяй меня с ума сведет своей грошовой логикой. Сделай одолжение, выбей у него из головы эти дурацкие рассуждения.
– С радостью!
Клинок великого министра свистнул в воздухе, снес с плеч Ямасиро его «дурацкие рассуждения» и попутно едва не задел Шоана, пока еще не вполне усвоившего манеру министра разрешать затруднения. Ирука же, во избежание лишней головной боли, решил предложить трон свежеиспеченной супруге, а ныне вдове покойного императора. Она и взошла на престол под именем Когёку.
– Вот и отлично! – хлопала в ладоши Кагуя. – И никаких забот.
– Кровищи-то… – ахал Шоан.
– Зато в стране покой и порядок, – поставила точку Кагуя.
Шоан беспрестанно распространялся перед принцессой Кагуя о блеске танского двора, надеясь ее соблазнить, но возбудил в ней лишь зависть.
– Значит, не носить мне того, чем хвастаются эти кривоносые и плоскогубые клуши… И вправду они так разодеты?
– Чистая правда, принцесса! Ожерелья из глаз младенцев, пояса из кишок девственниц, перчатки из человеческой кожи, А какая отделка!
– О, мрак несправедливости! Мне скоро двадцать лет, а что меня ожидает? Прекраснейшая из имперских принцесс, самая небесная, самая божественная… Неужели мне не суждено носить ничего фантастического? Имею я право на самый невообразимый, нелепый и невразумительный подарок?
– Ни мгновения не сомневаюсь, – склонил перед нею голову Шоан. – Хотя за то краткое время, что я провел при этом абсурдном дворе, в нелепом и невразумительном недостатка не было.
– Тем более. Раз в абсурдном в наших местах недостатка нет, значит, мне положен подарок, дикость которого превосходит нашу местную несообразность.
Шоан рассыпался в похвалах остроте мысли и глубине анализа принцессы, втихомолку не переставая дивиться диковинам безмозглого архипелага.
– Да, – с умным видом покачала головой принцесса. – Нет ничего более логичного, чем абсурд.
Когда по дворцу разнеслась весть, что Кагуя желает получить подарок нелепый и несуразный, девственник первым явился пред ее очи. Он предложил принцессе свое сердце и преданность и был награжден взрывом звонкого смеха.
– Ох, уморил, – выдохнула принцесса, держась за живот. – Сгинь с глаз моих, дурилка бамбуковая. Иди-иди, развлекайся со своим наперстком.
В качестве средства заполучить желаемое Кагуя наметила Ирука. Он немедля явился по вызову, поводя взглядом влево-вправо, выискивая, кому бы смахнуть с плеч лишнюю оконечность. Кагуя успокоила его и предложила для начала спрятать клинок в ножны.
– Ирука, славный дурачок, у меня к тебе деликатное поручение. Оно требует отваги и сноровки.
– Я весь отвага и сноровка, – заверил ее Ирука. – Кому кишки выпустить?
– Никому, сиятельный псих, мое задание сложнее. Выполнишь – вот тебе моя рука.
– Гм… А луна?
– Какая еще луна?
– Вы уже замужем за…
– Ерунда. Ты мне доставляешь подарок, затем следует развод и новое бракосочетание. С тобою, мой герой.
– Тра-ра-ра, ур-ра, ур-ра! Без лишних слов – две дюжины свеженьких голов – нарублю своими руками – наиромантичнейший подарок прекрасной даме!
– Ой, да что в этом особенного… Моя мечта – новый наряд. Какого нет ни у одной принцессы, ни у кого в обеих империях. Выбор ткани – серьезный вопрос, а что касается отделки…
– Я весь обратился в слух,
– Итак, перво-наперво сдерешь шкуру с дракона. Лучше с живого.
– Ничего нет проще.
– Потом выдерешь у него глаза, которые, как всем известно, есть не что иное, как алмазы пламенные, ярче тысячи солнц. Пламенем издыхающего чудовища огранишь эти алмазы.
– Увлекательная забава.
– Для окраски нужны кровь, слюна ядовитая, сперма. Особенно последняя. Схватишь его детородный орган левой рукой. Если у него два – обеими руками, Если больше – хватай языком, ушами, бородой… соображай, в общем.
– Нет причин для беспокойства, я знаю, как с ними обращаться.
– Не скрою, путешествие будет нелегким. Как всем известно, драконы живут в волшебной стране Хораи, куда еще не ступала нога смертного. Быстрее, чем за три дня, туда не добраться, дурашка. Заблудиться проще простого.
– Все понял, душа моя! Бегу!
– На запад! – успела крикнуть вдогонку Кагуя. – И без одеяния не возвращайся!
Ирука набрал отряд охотников и на следующий день пустился в дальние неизвестные края. Сам того не зная» последний Сога подвел черту под существованием своего дома.
Атмосфера двора с отбытием экспедиции разрядилась. Министры управляли, дамы развлекались, господа фехтовали, дрались и напивались, монахи плели интриги, писцы что-то записывали, но никто не опасался безо всякого повода неожиданно лишиться головы. Слуги били посуду лишь ради того, чтобы насладиться своим естественным правом на неловкость, И даже разразившаяся однажды ночью буря, после которой вдруг заплясала земля, а дворец и окружающие строения улеглись на землю, не испортила умиротворенного настроя.
– Да и ладно, главная опасность далеко, – улыбались слуги.
Царившей при дворе безмятежности не соответствовали горькие раздумья императрицы. Бедная женщина страдала от одиночества. Бесцветная; излишне полная, она и в молодости привлекала взгляды лишь жалких недоростков Да насмешников. Затем ее насильно выдали за этого злосчастного императора, который на нее не обращал никакого внимания. Взойдя на трон, она смогла посвятить больше времени своему несчастью.
Императрица вдруг обнаружила, что мужчины улыбаются ей намного чаще, нежели ранее. Общение с мужским полом открыло ей, что такое любовь и оргазм, и в конце концов она перенесла все свое внимание на эти новоузнанные понятия. Когда-то она возлагала определенные надежды на замужество, при случае демонстрировала странному супругу свои полновесные округлости, но Тамура ее игнорировал, ребенка от него она заполучить не смогла.
После смерти императора она обратила любовный был на центральную фигуру двора, на великого министра Ирука. Пожирала его глазами, бросала ему самые выразительные взгляды, похлопывала по плечам, ощупывала бицепсы, касалась иной раз и органов, подвешенных ниже пояса, вызывая смущенное покашливание присутствующих советников. Где им было понять ее высокие устремления!
Иногда императрица, постоянно грезившая своим героем, вдруг неожиданно произносила его имя, вызывая у придворных дам беспокойство за душевное состояние госпожи. У служанок она неуклюже выспрашивала, распространяется ли величие великого министра на скрытые части его тела.
– Откуда ж нам знать-то, – отвечали служанки, отводя глаза. – Он к нам вовсе ни разику и не приставал.
– Да ну? – изумлялась императрица. – Такой могучий воин, сильный, прекрасного сложения, и никакую из вас на татами не завалил?
– Нет, нет, ни в жизнь. Головы снимать он ма-астер, большой любитель, а вот по части других мест…
– Ни-ни-ни… Не видали, не слыхали.
– Коль повезет, и не увидим.
Никто не мог упрекнуть великого министра в прегрешениях, столь обычных для дворцового быта. Ни придворные дамы, ни служанки не страдали от его домогательств. А ведь ему стоило лишь пальцем шевельнуть… Даже к насилию прибегать не надо, столько охотниц… Любая бы перед ним запрокинулась. Такая неестественная сдержанность ее героя еще сильнее распалила императрицу.
«Таким образом, в этом могучем теле бьется сердце мягкое и нежное, – мысленно заключила она, беседуя сама с собой. – Интересный мужчина. Весьма достойный моего внимания».
Сопровождаемое любопытными взглядами зевак, судно покинуло порт Нанива и почти сразу же попало в пасть свирепого шторма. Небо помрачнело, черные волны перекатывались через борт, жестокие порывы ветра терзали такелаж. Даже команда потеряла присутствие духа, что уж говорить о доблестных добровольцах!
– О великий министр! – обратился к Ирука один из страдальцев, с трудом сдерживая рвотные позывы морской болезни. – Взгляните на эти гигантские волны, на бурное море! Вслушайтесь в ужасающий скрип конструкций нашей утлой скорлупки! Не изволите ли приказать капитану возвратиться в порт?
– Еще один писк – и отправишься кормить рыб, маловер! Сгинь с глаз моих!
Не успел жалкий трус попятиться от предводителя, как его место занял шкипер.
– Господин, дело-то опасное. Кабы чем худым не обернулось. Мудрый повернул бы восвояси. Лучше не дразнить судьбу, выждать в порту, да снова выйти, когда поутихнет.
– Никогда и ни за что! – отрезал Ирука. – Никакой ветерок не заставит меня отступить. Кроме того… – он назидательно воздел указующий перст и продекламировал:
– Коль все стихии вдруг восстали разом И на меня обрушились, то, значит, На верном я пути.
– Господин, погибнем, все погибнем!
– Молчи, несчастный! Боги проверяют мою решимость. Мы ничем не рискуем. Помыслы наши чисты, цели возвышенны и благородны. Я обещал подарок принцессе. Слово Сога!
Последние слова великого министра могли показаться мощным заклинанием изощренного в своем ремесле колдуна, ибо суденышко сразу же взвилось на гребне гигантской волны, взлетело в воздух, как сухой осенний лист, тут же грохнулось в воду и раскололось пополам. Следующая волна жадно сглотнула команду и пассажиров.
В этих несчастливых обстоятельствах Ирука оказался счастливее остальных. Великий министр рефлекторно вцепился в какой-то обломок судовой конструкции, и волны помогли ему выбраться на берег. Он даже умудрился мимоходом подцепить за шиворот своего утопающего советника.
– Жаркое было дело, – пробормотал советник, притопывая обеими ногами, как бы не веря, что он на твердой земле.
Ирука ответил не сразу. Он зашелся кашлем, извергая из своих дыхательных путей морскую воду5 а также мелкую флору и фауну.
– Иногда я задаюсь мыслью, – вздохнул он наконец, – что, возможно, Кагуя немножко нехорошая. Двадцать четыре моих спутника погибли ни за что ни про что, сам я едва спасся. Чего ради?
Этим дело могло и закончиться, если бы советник не совершил глупость, рассказав о приключении принцессе. Выслушав печальную историю, принцесса, далекая от мыслей о жалости к проглоченным пучиной путешественникам, разразилась гневной тирадой:
– Я нехорошая! Я злая! Я плохая! Он не только вернулся без обещанного подарка, но еще и клевещет! Еще и порочит меня!
– Успокойтесь, Эквидистантнейшая Ганглюоза, не преувеличивайте. Великий министр сказал «немножко нехорошая», и только-то. Ну, согласен, глупость, трижды глупость… Однако обстоятельства примите во внимание, эмоциональный стресс, некоторым образом… Страшная трагедия!
– Чтоб ему там же сдохнуть, чтоб ему потонуть!
– Понимаю ваши переживания, Ядовитейшая Скорпи-тян. Конечно, в этом случае можно было бы сказать, что министр геройски погиб… Но подарка-то все равно б у вас не было…
– Зато была бы геройская смерть ради выполнения моего желания! А так… Несчастная я, растоптанная, уничтоженная… Ни подарка, ни героя… Этот трус ничтожный не отваживается появляться мне на глаза… О я, бедная, униженная и оскорбленная!…
Советник, проклиная себя за длинный язык и короткие мозги, безуспешно пытался успокоить принцессу, а Кагуя, пылая гневом, лихорадочно придумывала месть за свое поруганное достоинство. Губы ее кривились, как змеи на раскаленной сковородке, взгляд крушил все вокруг, начиная от шпильки для волос, только что выпавшей из ее прически, и кончая далеким, расплывающимся в дымке горизонтом.
– Он мне за это заплатит! – задыхалась она. – Клянусь, он заплатит!
В офисах Пентагона все еще подсчитывали потери. После Мидуэя удача покинула противника, Филиппины освобождены. Однако операция на Окинаве вместо запланированной недели длилась уже полтора месяца и обернулась настоящей мясорубкой. Никто в Вашингтоне не ожидал такого отчаянного сопротивления.
– Двадцать девять… Тридцать тысяч погибших, столько же пропавших без вести. Данные о раненых уточняются, но никак не менее пятидесяти тысяч.
– Всего?
– Нет, только наших. У джепов потери больше, как минимум, втрое. Да еще их штатские идиоты, предпочитающие пустить себе пулю в лоб, чтобы только не сдаться. Мамаши, вместе с детьми выбрасывающиеся из окон… Можете себе такое представить?
– А солдаты?
– Засели в пещерах. Ничем не выкурить. Пришлось применить гранатометы и огнеметы. Такая там свежепрожаренность…
– М-да…
Несмотря на наступавшую на горло болезнь, президент Рузвельт напряженно размышлял о войне с Японией. Запутанный узел сложных проблем, очень сложных. Хуже, чем с Германией. Хотя немцы тоже отнюдь не паиньки из церковного хора. Пора покончить с этой затянувшейся войной, утопить этих желтокожих-косоглазых в океане. В океане огня.
– Как ведут себя наши новые бомбы?
– Напалмовые? Это ад! Одна бомба – и квартала как не бывало. Три десятка бомбардировщиков – и город стерт с лица земли.
– Отлично. Итак, готовьте рейд на столицу. Беспрецедентный, уничтожающий, устрашающий. Чтоб до этих мелких мерзавцев дошло наконец, что они обречены.
– Нет проблем! Тридцать бомбардировщ…
– Триста! С полной загрузкой.
– Триста? Гм… Господин президент, это…
– Да, вы правы, я вас понимаю. Перебор. Маленькое безумие. Пусть увидят, что мы можем себе позволить. Пятьсот!
– Э-э… Будет исполнено! Вы – президент…
Этот кошмар обрушился на Токио ночью 9 марта последнего года войны. Из пятисот загруженных бомбами самолетов двадцать семь не вернулись из рейда. Вашингтон поклялся отомстить за своих погибших. Полным ходом шла работа в Нью-Мексико. О проекте «Манхэттен» мало кто в столице слышал и почти никто в Соединенных Штатах. А группа ученых, руководящих созданием нового оружия, почти ничего не знала о происходящем вне секретного центра – некогда было интересоваться. Оппенгеймер, Ферми, фон Нойман…
Напалмовые бомбы не ждали появления нового оружия. Среди целей рейда – императорский дворец, министерства, генеральный штаб, радиостанция, две электроцентрали, водопроводные станции. Если и это не окажет на них воздействия, тогда уж неизвестно, что еще и придумать…
Бомбардировщики той же армады отутюжили и верфи Кавасаки, военно-морскую базу в Йокосука, а также военные заводы Мицубиси в Ясио, в Цуруми, в Сога.
– Плохо? – спросил Хитоси.
– Военная тайна, – буркнул в ответ Исивара.
Никто не отважился бы проронить ни словечка на эту тему, ибо люди внезапно исчезали и за меньшее. Но и без слов каждый понимал, что Япония проиграла войну. Газеты страны, в прошедшие победоносные годы изливавшие на читателя потоки подробностей, сменили идиотический восторг на мудрые созерцательные сентенции, кормили подписчиков философическими экскурсами и патриотической поэзией.
Средства массовой информации воспаряли в абстрактные выси, а правительство генерала Тодзё урезало скудные пайки: 20 граммов риса на человека в день, 100 граммов овощей и фруктов, 50 граммов муки, столько же сахару, водорослей, приправ и смертная казнь за торговлю на черном рынке.
Мамаша Сога, разумеется, давно закрыла свою лавчонку, утешаясь тем, что конкуренты сдались на две недели раньше. Честь ее спасена, можно прогуливаться в парке Уэно, не обращая внимания на новых нищих, безуспешно охотящихся на голубей.
Супруга Сога пригласила свекровь к себе. Места хватит, прекрасно уживемся, Хитоси дома едва показывается. Но старуха предпочла остаться в своем старом доме. Она вежливо отклонила приглашение невестки и Хитоси, который, твердо веря, что с матерью его ничего не может приключиться, не слишком и настаивал. Он продолжал встречаться со своими генералами, обсуждая разные аспекты этой не слишком успешной войны.
– Машина твоя – чудо, – заверял Исивара, – работает безупречно. Наших сообщений им не расшифровать. Но наш перехват не всегда успешен. Эти гады что-то темнят, ничего не понять.
– Вот глянь, – Итагаки протянул Хитоси сложенный вдвое листок. – Манхэттен в Нью-Мексико.
– Мы проверили – нет в этих пустынях никакого Манхэттена.
Хитоси вгляделся в неровные строчки. Имена. Фон Нойман, грязный тип из Гёттингена. Связь с заграницей прервана, он давно уже не получал сообщений от своих друзей Тьюринга и Гёделя, но присутствие фон Ноймана ничего доброго не сулит.
– Гм-м… Пахнет военными секретами. Похоже, какое-то принципиально новое оружие.
– Секретное оружие! – подпрыгнул Итагаки. – Вот чего нам катастрофически не хватает.
– Время тяжелое, – вздохнул Исивара. – Выпуск самолетов резко сократился. А пилоты! Нам дают прыщавых пацанов, едва со школьной скамьи. Они с трудом взлетают, а приземляются еще хуже.
– Вот тебе и секретное оружие. Ни к чему им приземляться.
– Не понял, Хитоси, что ты имеешь в виду?
– Прыщавые пацаны – наше секретное оружие.
Генералы недоуменно переглянулись, полагая, что военные невзгоды каким-то образом повлияли на мыслительные способности их друга. Хитоси между тем невозмутимо продолжал излагать свои соображения:
– Они взлетают в самолетах, загруженных бомбами и горючим, находят цели – авианосцы, корветы, эсминцы – и врезаются в них.
– Хитоси, ты в своем уме? Нельзя посылать детей на верную смерть. Ведь они – будущее страны.
– Побежденная нация лишена будущего. Эти юнцы – фотоны нашего имперского солнца. Лишь будучи излученными, фотоны становятся материей, их хрупкая бесполезная оболочка несет освободительную энергию. Чжу Дин задолго до современных физиков предвидел необходимость очищения посредством принесения в жертву собственного сознания, уничтожения памяти, а следовательно – пространства и времени. Смерть этих юнцов надо рассматривать не с высоты трагических ходулей, это примитивный литературный прием. Их гибель – славное и окончательное высвобождение, победа космической просветленности над косной циклической материей.
Восхищенные его трескучей тирадой, генералы захлопали в ладоши.
– Браво! Браво! – воскликнул Исивара. – Я в твоем словесном винегрете не совсем разобрался, но звучит! Ты меня сразу убедил.
– На сто процентов согласен, – вторил ему Итагаки. – Правда, не любой из этих детишек согласится. Молодежь нынче пошла… Ничего святого. Бунтовщики!
– Пустяки! – отмахнулся Хитоси. – Сунуть его в кабину без парашюта и запереть снаружи. Убежденность сама придет.
– Ну, дорогой, мы тотчас представим твою идею военному министру. Ты будешь героем на ежегодном приеме генштаба.
– Неужели этот прием не отменят? В такое напряженное время…
– Ни в коем случае! Война или не война, нарушение традиции только на руку всяким пораженцам. А твоя идея поможет изменить ситуацию, раздавить врага.
Радостное возбуждение генералов ни в коей мере не повлияло на Хитоси. Он погрузился в размышления об этом неприятном фон Ноймане, о проекте, в котором тот принимает участие. Недобрые предчувствия вспыхивали и гасли, вспыхивали и сияли, ослепляя внутреннее зрение и не освещая пути его мысли.
Сгущенный воздух, запах чего-то паленого… не то подгоревшие овощи, не то фильтровальная бумага в тигле, не то только что задутая свеча… жженая электроизоляция, отдушка канализации… Взвод принцесс Кагуя в студенческой форме, выстроенный перед полыхающей стеной, оглушительно скандировал вопрос: добрый ли, лояльный ли гражданин этот доктор Сога?
Сон…
В последнее время заснуть становилось все труднее. Сирены воздушной тревоги тоже не способствовали соблюдению режима. Обратиться к своему врачу? Но тот прихватил семью и сбежал в провинцию, подальше от опасной столицы. Его сменил молодой медик, нервный и запуганный. Во избежание ошибки он то и дело хватался за справочники и учебники. Хитоси он ничем помочь не смог. Тут и для настоящих-то больных лекарств не хватает, ни пенициллина, ни аспирина… А приходится тратить время на бездельников, которым, видишь ли, не заснуть. Работать больше надо! Врач отделался от симулянта какой-то легкой микстуркой.
Твердо решившись наладить свой сон, Хитоси толкнулся в иные двери. Итагаки пристроил его на прием к какому-то важному доктору генерального штаба.
– Успокоительное для лошадей, – криво усмехнулся эскулап, вручив ему бутылку мутной жидкости. – Больше ничего в нашей аптеке не осталось. Принимать по столовой ложке, не больше, если не хотите продрыхнуть трое суток подряд.
Хитоси последовал совету. Действительно, несколько ночей кряду он спал здоровым, крепким сном, хотя принцессы Кагуя не переставали донимать глупыми вопросами, сомневаясь в его преданности имперским идеалам. Этой ночью он твердо решил покончить с несносными кривляками. Сжав в руке кухонный нож, Хитоси приблизился к крайней принцессе, примерился и погрузил нож в ее грудь. «Я Сога. Я последний из Сога, и я заставлю вас замолчать». Но ни действия, ни слова Хитоси не изменили настроения принцесс.
– Никакой ты не Сога! Нет больше на свете Сога. Я уничтожила последнего Сога!
– Нет, я уничтожила!
– Нет, я!
– Нет, я!
– Нет, я!…
Хитоси вытащил нож и снова ударил… но рассек лишь большую репу, которая тут же вспыхнула, распространяя едкую вонь горелой органики.
– Гляньте только на этого придурка, – презрительно фыркнула вторая Кагуя. – Даже мелкую посикушку кокнуть не способен.
– У тебя в штанах-то хоть что-то болтается? – пискнула третья и гадко хихикнула.
– Отсюда мне видать, что из штанов у него действительно что-то торчит. Но не часть тела, – прошипела, свистя и булькая кровью, первая. – Вместо части тела у него дыра, дыра зияет.
Хитоси вытащил из широких штанин большой садовый секатор. Принюхался к запаху… На этот раз жженый батат.
– Неплохой инструмент, – откомментировала первая Кагуя. – Но что этот идиот собирается с ним делать?…
– Будет с нами рукодельничать.
– Кусочки вырезать.
– Яичники вырежет!
– Дебил и дурак. Он даже не соображает, что в нашем возрасте яичники пока еще не используются.
Идеальный возраст, чтобы умереть, объяснил им Хитоси, щелкая ножницами. Прежде чем женщина сможет дать жизнь, продолжить цепь поколений. Как настоящий последователь Будды, он обязан разорвать эту цепь, прервать цикл, даже применяя насилие… Запах грибов, поджаренных в масле на сковороде.
– Дурачок, милашка, бедняжка… Тебе нас не пережить, как ни пыжься.
Тут все принцессы разом разинули рты и издали пронзительный протяжный вопль, раздирающий облака. Открыв глаза, Хитоси увидел лицо склонившейся над ним жены, окаймленное седеющими волосами. Лоб ее пересекали углубленные озабоченностью морщины.
– Ради всех божеств, просыпайся наконец. Налет, нас бомбят. Вокруг все пылает: соседние дома, сады – все. Сирен не слышал? Скорее в убежище!
Ранее Хитоси ничего подобного не замечал, но теперь, когда домов в столице почти не осталось, прятаться стало труднее. Сыщик? Шпион? Уже два-три дня за Хитоси повсюду следовала какая-то фигура. Почти карикатура: габардин и мягкая шляпа.
Легкий юго-восточный ветер окутывал город одеялом пыли и еще неостывшего пепла. Сезон цветения вишневых деревьев – только цвести больше нечему. Пожар, вызванный рейдом, бушевал несколько дней и уничтожил больше жизней, чем вызвавшие его бомбы.
Выжившие, бродящие меж развалинами, казались привидениями. Они безропотно извлекали из пепла обугленные куски трупов. Потерявшие в наиболее пострадавших кварталах абсолютно всё группировались, инстинктивно налаживая жизнь в непривычных условиях. Дети и взрослые с ведрами искали, где бы добыть воды, собирали недогоревшие куски дерева для вечернего костра, рылись в поисках уцелевших остатков чего-нибудь съестного.
Кое-где в этом «нормальном» отупении наблюдались аномалии. Всплески безумия. Вот старик с обожженным лицом преклонил колени перед местом, где стоял его дом, и время от времени оглашает окрестности диким смехом. Вот женщина схватила за рукав полицейского и требует найти ее пропавшую дочь. Полицейский отмахнулся от нее, ссылаясь на занятость, и женщина разразилась рыданиями.
– Ты хочешь оставить меня в этой обстановке! – возмущается супруга Сога, прогуливаясь перед догорающими развалинами, поправляя длинный роскошный халат, никак не гармонирующий с ситуацией.
Их уютная резиденция в Кагурадзака, как и соседние дома, не пострадала от бомб, но сгорела в результате вызванного ими пожара. Супругам Сога оставалось лишь определить размер ущерба.
Хитоси прогулялся вокруг университета, убедился, что от колыбели науки тоже мало что уцелело. Собираясь вернуться к супруге, он снова заметил таскающегося за ним филера. Еще раз он обнаружил слежку у продовольственного пункта и опять – у чудом уцелевшего особняка Ивасаки. Мамаша Ивасаки собралась покинуть столицу и отправиться на северо-восток, на курорт с минеральными водами в префектуре Аомори. Уж там-то бомбежка не угрожает, да и поля вокруг плодородные. Ни черного рынка, ни проблем с продовольствием. Супруга Сога собралась сопровождать мать, а Хитоси решился перебраться в Сога. Исивара, однако, сообщил ему, что там обстановка не лучше, чем в столице. Завод, храм, жилища – все разнесло в пыль. Его дом? Нет, конкретно он не знает, но не стоит питать иллюзий. Кроме того, та местность закрыта для доступа.
– Я все же хотел бы туда попасть, – настаивал Хитоси. – С военным конвоем, например. У вас ведь есть грузы в том направлении?
– Брось, старик. Нечего там смотреть, уверяю тебя. Пепел. Езжай-ка ты лучше с супругой на воды. Там безопасно, да и сытно. Нечего тебе тут делать, в столице.
– Не могу. Дело моей жизни… Великий труд…
– Ты в шоке, милый! Бредишь. Дело твой жизни – наша шифровальная машина, и ты это дело сделал на все сто процентов, заслужил почет и отдых.
Хитоси одарил друга самой лучезарной улыбкой, на которую оказался в данный момент способен.
– Ладно, черт с тобой, как хочешь. Я тебе обеспечу утолок в казарме, без особых удобств, ванна на двоих. На окраине Токио. Не благодари, не люкс.
Генерал тут же набросал на листке адрес и маршрут:
– Скажешь от кого – и тебе сразу найдут комнатку. Они знают, что иначе получат от меня под зад. Теперь это просто, ведь введено военное положение.
Хитоси эта новость застала врасплох.
– Ты еще не в курсе? Комендантский час и все такое… Хватит, побаловались, теперь правят бал военные!
Генерал понизил голос, как будто боялся, что его кто-то услышит.
– Кстати, и военные не ангелы. Ни черта не смыслят, опыта-то нет… За порядком следить надо. Мародерство, грабежи, соседские склоки… Сразу наводнили город шпиками в штатском. До того неуклюжие! За версту видать.
– Габардин и мягкая шляпа…
– Ага, ты уже заметил! Значит, и к тебе приставили пару-другую? Черт… Если они узнают, что кое-кто в генеральном штабе считает тебя красным, хлопот не оберешься. Ну, я-то такие сплетни сразу пресекаю, при мне они помалкивают, с ветераном Маньчжурии не поспоришь.
Хитоси нервно сглотнул, а Исивара продолжал успокоительно:
– Да не беспокойся, ты под нашей защитой. Кстати, у тебя костюм для приема остался?
– Прием состоится? Так ведь… дома целого нигде не осталось.
– К северу нашли подходящее местечко. Рядом никаких заводов, нечего там было бомбить. Жратвы навалом… Покой, порядочек… иллюзия, во всяком случае. Отдых.
Дорогой мой Хитоси!
Не так-то легко сюда доехать, и я надеюсь, что это письмо дойдет до тебя не теми путями, которыми воспользовались мы. Главные шоссе перекрыты, пришлось добираться по каким-то ужасным железным дорогам, карабкаться по каким-то склонам, сплошные объезды, простои… Но наконец мы на месте.
Нукугава - очень живописное местечко. Обитатели дружелюбны, настроены миролюбиво, спокойны. Мы без труда сняли великолепную меблированную комнату в пансионе. Традиционная постройка с толстой соломенной крышей, как и большинство в этой местности. Хозяйка -
энергичная женщина лет сорока с небольшим, всегда улыбается, несмотря на удары судьбы. Двое сыновей уже несколько лет как в армии, и никаких вестей от них она за все время не получала. Все силы отдает работе, это помогает ей забыться.
Еще несколько постояльцев, как и мы - богатые горожане, сбежавшие от ужасов бомбежек. И сплошь женщины. За отсутствием мужчин кокетничать здесь не перед кем, и тем не менее мать то и дело призывает меня к порядку. Впрочем, ты ее знаешь. В таком возрасте не следует пытаться перевоспитать человека. Меня очень веселит общение моей матушки с соседками, двумя дамами из дома Мицуи. В Токио я слышала от нее в адрес этой семьи лишь оскорбления и ругательства, а здесь их водой не разольешь. Они подолгу гуляют у озера Товада.
Погода радует, прогуливаемся в горах, любуемся природой, наслаждаемся ее разнообразием. Здесь много растений, трав, даже деревьев, о которых я никогда в жизни не слышала. Узнаю интересные, хотя и бесполезные, вещи. Жизнь здесь течет иначе, в ином, неведомом мне ранее ритме. Слух воспринимает незнакомые звуки. Иногда где-то вдали пролетает самолет, но это не вызывает воя сирен, никто не спасается в убежище. Говорят, что Сендай бомбили так же жестоко, как Токио. Да, даже Сендай!
Питание обильное. Поневоле излишествуем после столичного голода. Белый рис, овощи всякого рода, свежая форель и яблоки, краснобокие яблоки, которыми славится префектура.
Не знаю твоих дел в столице, но считаю, что тебе следовало бы присоединиться к нам и отдохнуть. Отдых, даже через силу, идет на пользу. В этой тиши забываешь о заботах, о войне, обо всем.
Хорошо помню и понимаю, что нам никогда не было легко друг с другом, но все же мне тебя не хватает И это не каприз богатой бездельницы Это искреннее чувство женщины к мужу. Надеюсь тебя вскоре увидеть, оставив в стороне все жестокие удары судьбы, превратности абсурдной эпохи, безумие времени.
Твоя верная супруга
Три долгие недели расследования, анализов. Три недели после бомбардировки. За подозреваемым установили слежку, прикрепили сменных агентов в штатском. Вещественные доказательства систематизировали, зарегистрировали. Проделана большая работа. В настоящее время подготовлено досье, можно произвести задержание.
(Сога, герой нашей летописи, зияющей зловещими провалами, неясностями, разночтениями. Во время дворцового переворота Тайка, в последний год правления императрицы Когёку, погибли многие архивные материалы. Новая власть постаралась представить историю дома Сога в наиболее неприглядном виде, умолчав о его достоинствах и достижениях.)
(«Сога, безо всякого сомнения, пренебрег всем ради логики». Слышал я эту фразу на кафедре физики. Там он разработал уникальную модель фотона, которая вызывала споры и после его ухода. Некоторые, впрочем, не удовлетворились обсуждением, а продолжили ее доработку и проверку. В результате выяснилась неадекватность этой модели.)
Самым трудным этапом оказалось получение разрешения. Связи подозреваемого поражали разветвленностью и весомостью. Он владелец обширных земельных угодий в префектуре Тиба, связан семейными узами с семьей Ивасаки, закадычный друг двух выдающихся генералов имперской армии. Военный прокурор долго колебался под влиянием всех этих факторов, но доказательства оказались слишком весомыми, преступление слишком тяжким.
(Да, в результате переворота Тайка дом Сога оказался полностью уничтоженным. Погибли глава дома, его сыновья, двоюродные и дальние ветви, никто не выжил. В эти жестокие времена буддизм еще не ощутил почву под ногами, а Сога в их непомерной жажде власти загнали двор в тупик. В последующей резне не избежал гибели никто, погиб даже незаконный отпрыск.)
(Решающий удар по постулату единичного фотона нанес Юкава. Вероятностные уравнения Шрёдингера восстановили связь квантовой теории с определенной формой реальности, умеряя экстремизм копенгагенской интерпретации. Мезонная теория, сформулированная Юкавой, подтверждающая существование частиц иного порядка, допускает многообразие элементов.)
Когда подозреваемый прибыл на ежегодный прием в генеральном штабе, туда откомандировали детектива с ордером на задержание. Подозреваемый, одетый в дорогой костюм, беседовал с двумя знаменитыми гражданскими лицами – историком и физиком; оба известны своей благонадежностью. О чем они беседовали, история умалчивает, но все трое выглядели спокойными и благожелательными.
(Бог мой, вашу гримасу трудно истолковать неверно, но, поверьте, никого из них не осталось на этой планете. В чудом сохранившихся архивных документах нашлись сведения об импотенции Ирука, последнего Сога. Да, этот кровожадный и свирепый сумасброд оказался не в состоянии совокупиться даже с кроткой и послушной служанкой.)
(Бесконечность петли спина электрона, двойная статистика, Бозе, Эйнштейн, Ферми, Дирак… Блестящий профессор из Киото, господин Томонага, работает над завершением теории квантовой электродинамики. Современная физика прохладно относится к гипотезе единой частицы и, впадая в другую крайность, склоняется к еще более безумной теории множественности миров.)
В эту звездную ночь юный детектив и двое сопровождающих его солдат дождались выхода подозреваемого. Делать им было нечего, они лишь привычно ругались по поводу отсутствия дефицитного курева. Подозреваемый покинул помещение еще до окончания приема. Задержание произвело на него шоковое впечатление.
(Вследствие всего изложенного выше вы не можете быть настоящим Сога, потомком дома Сога. Это совершенно исключено. Без сомнения, один из ваших предков отличался склонностью к бахвальству. Вероятно, этот предок, хитроумный крестьянин, одаренный развитым воображением, покинул родные места и направился в столицу, гонимый голодом или иными жизненными невзгодами. В начале правления Мэйдзи он вместе с множеством соотечественников получил избранную им самим фамилию. При этом остается загадкой, почему он пожелал связать свою судьбу с именем клана, известного множеством тяжких преступлений.)
(Вследствие всего изложенного выше ваша теория, при всей ее изящности, не является верной. Многие положения квантовой теории, сформулированные впопыхах, следует подвергнуть проверке и пересмотру. Но, следует признать, это будет нелегко сделать, принимая во внимание остроумный характер ваших доводов. Если вам доведется посетить Европу, рекомендуем сделать крюк и заехать в Копенгаген. Господин Бор будет рад побеседовать с вами.)
По знаку детектива солдаты сжали подозреваемого с двух сторон и оттеснили в сторону, где ему было предложено не оказывать сопротивления и следовать указаниям задержавших его официальных лиц. Оторопевший задержанный не выразил протеста либо недовольства и позволил надеть на себя наручники еще до предъявления ордера на задержание.
