Глава 24. Впадина Яу
– Сделаем в лучшем виде! – уверили Боровица возбужденные эмбриомеханики. Их небритые лица сияли, да и во всем городе чувствовалось сильное оживление. Избавившись от засилья беспредельщиков, от угнетающего страха, люди радовались простой возможности ходить, где вздумается, говорить без опасения попасть на линию огня. Правда, не все жители Порт-Фенуа испытывали благодарность – Сихали Браун сделал за них грязную работу, верно, так ведь он людей убивал…
Впрочем, Тимофей мало обращал внимания на щепетильных снобов, способных прогибаться под властью подонков, но не находивших в себе сил освободиться, ибо в их трусливых душонках гнил многолетний страх. Да и разве он для них старался?
Зато работники «Эмбриотекта» сразу записали Брауна в лучшие друзья и готовы были в лепешку расшибиться, лишь бы угодить Сихали и его товарищам.
Всей толпой они прошествовали к докам и торжественно выкатили десять эмбриофоров – матовых многогранников, глухо рокотавших сглаженными ребрами по металлопласту. Активированные по очереди, поликристаллы были бережно спущены в эмбриотехнические доки, каждый в свой. Открылись выпуски бункеров со спецрастворами – в чистой воде закрутились мутьевые потоки, а гулявшая по поверхности белая пена моментально приняла грязный оттенок. Процесс пошел.
Пользуясь своим положением, Браун поднялся на площадку ЭТ-дока с номером первым и глянул в бурлившую воду. Муть осела, и эмбриофор на дне был виден достаточно отчетливо. Вот только виднелся уже не шар – механозародыш как будто растекся, вспух, правильные затесы граней отекали, словно оплавляясь. Шла фаза подращивания.
Шатаясь, испуская облачка пузырей, сгусток расплывался и ширился, пока не занял половину дока. Угловатая, коричневатая масса приобретала округлые очертания, вплотную приближаясь к обводам батискафа. В ней проступали быстро меняющиеся пятна, желтые, красные, россыпью – белые. Потом во все стороны полезли короткие и длинные отростки эффекторов, они слепо шарили по дну, поднимая облачка мути и всасывая ее, загребая короткими рывками. Басистое, прерывистое гудение шло от плещущей воды, тяжелые вибрирующие звоны и мокрый хруст.
– Корневая фаза! – прокомментировал Гупта. – Дигестальная система закончила внутреннее наполнение и приступает к программному выращиванию. О, пошла сегментарная фаза!
Медленно-медленно, почти незаметно для глаз, округлился нос батискафа, наметилась выпуклость рубки, вылезли рули глубины и стабилизаторы, протаяли сопла водометов, оттушевались тени торпедных аппаратов.
– Нормально, – оценил председатель Совета, – к вечеру будет готов.
– Годится, – сказал Тимофей и спустился на берег.
Там его поджидала Наташа. Рядом переминался Николай Стремберг. Девушка выглядела виноватой, а от академика исходила аура неуверенности.
– Я все рассказала геологам, – проговорила Стоун, поглядывая то на Брауна, то в сторону. – Ну, про живую воду. А что? Если об этом знают наши враги, то почему бы не знать друзьям?
– Рассказала, – мягко повторил Сихали, – и правильно сделала.
– Да, да! – с жаром вступил Стремберг. – Наталья показала мне данные анализов – состав потрясающий! Это не обычная ювенальная вода, в ней невероятное содержание неизвестных изотопов серебра и таллия, а также следы других элементов – каких, неясно. Все же экспресс-анализ грешит неточностью. Мои молодые коллеги, – академик улыбнулся со снисхождением, – готовы видеть в представленном образце космическое воздействие. Дескать, тот самый астероид, что оставил кратер, названный впадиной Яу, внедрил в донные породы вещества, принесенные чуть ли не из иной галактики! Как будто во Вселенной существуют иные элементы, кроме перечисленных в Периодической системе… Не спорю, вещество, занесенное из космоса, может присутствовать в том растворе, который вы называете «живой водой», но чудес не бывает… Скажу вам честно: для меня главное – пощупать дно этого вашего волшебного озера. Океаническая кора и так тонка, а дно впадины Яу пролегает буквально на границе астеносферы! То есть некие гидраты космического происхождения перемешались с выделениями верхнего слоя мантии! В общем, мы приложим все силы в деле изучения данного феномена.
– Прикладывайте, – улыбнулся Тимофей. – Только не забывайте главного: мы не научная экспедиция. И даже не спасательная. Наш поход вернее всего будет назвать военным. Увы!
– Я понимаю, – посерьезнел Стремберг. – И вас понимаю, и вашего неизвестного противника. Живая вода – это самая драгоценная жидкость в истории человечества. На ее основе легко получить… мм… мафуссалин, скажем так, эликсир… пусть не бессмертия, но долгой жизни. Пусть не вечной, но молодости. И за обладание целым озером сей невероятной субстанции многие пойдут даже на массовые убийства. Уже пошли…
Браун слушал академика невнимательно. Он все поглядывал на Наташу, пытаясь понять, что стоит за ее словами, жестами, взглядами. Почему она подвела к нему Стремберга? Почему именно к нему? Вопрос участия в походе академика и его геологов можно было обговорить и с Боровицем. Может, девушка просто пытается снова наладить то совместное, что было в их жизни? Хочет возобновить их отношения, протянуть хоть какую-то ниточку общности? Пусть хотя бы тень близости ляжет на них… Или все это просто нафантазировано им? Знать бы…
– Я еще кое-кого позвала, – призналась Наташа, глядя Тимофею в глаза.
– Кого? – осведомился Браун, не отводя взгляда.
– А вон, – указала подбородком девушка, – они все на рейсовой прибыли.
Сихали поглядел и очень удивился. И очень обрадовался – к нему приближалась целая толпа: ледонавигаторы Борис Сегаль и Василий Боде-Колычев, неразлучная троица ледоформаторов – Трофим, Иван и Всеволод, «танкисты» Гоша и Яцек, а вместе с шерифом Шутиковым явились диперы – Лэнгдон, Крис и Олли.
– Здорово! – заорал Трофим.
– Привет ТОЗО от АЗО! – подхватил Всеволод, усиленно окая.
– Еле добрались до вас, – добродушно пробурчал Борис, пожимая руку Тимофею. – Думали, пересадку сделаем в Центрониксе вашем – а фиг там… Пришлось на субмарине телепаться.
Подошел Гоша, весело улыбаясь, и тоже протянул руку.
– А Марина где? – спросил он. – Врачиня ваша?
– Наша врачиня, – невесело усмехнулся Тимофей, – оказалась шпиониней.
Гошино лицо сильно вытянулось.
– Вы серьезно?
– Тимка ее вычислил, – прогудел Тугарин-Змей, тиская лапу Трофима, – и сбежала Маринка…
– Я не пойму, – развеселился Лэнгдон Адамс, – тут что, весь город собрался? Провожают нас или встречают?
Толпа горожан раздвинулась, пропуская вездеход, и стал виден брезент, на котором лежали убитые бандиты. Иван растерянно оглядел всех, словно сомневаясь – не дурят ли его?
– Это что? – спросил он внезапно осипшим голосом.
– Это мусор, – хладнокровно объяснил Станислас. – Тимка чистил город от всякой швали, и вот… вымел.
Новоприбывшие помолчали, переваривая полученную информацию.
– А где Арманто? – поинтересовался Всеволод, уже не налегая на звук «о». – Что-то я его не вижу…
– Убили Арманто, – сдержанно сказала Наташа.
– К-как?..
– В упор!
– Кто? – сузил глаза ледоформатор.
– Айвен Новаго, – подал голос Шурик Рыжий. – Вон он лежит.
– Та-ак… – протянул Шутиков. – Вижу, не зря мы с собой эти погремушки притащили, – он качнул в руке увесистый дезинтегратор «Эспада». – Пригодятся…
Браун кивнул, выражая согласие.
– Выходим вечером, – сказал он, командуя по привычке, и тут же опомнился, обратился к сегундо: – Да, Стан?
– Так точно, – отчеканил Боровиц.
…Поздно вечером все десять доков открылись, и новенькие батискафы класса «Мустанг» вышли в бухту. «Однойку» вел Сихали Браун. Он сидел на месте пилота, а в голову все лезли и лезли назойливые воспоминания о прошлогоднем рейсе «Аппалузы», первом и последнем для них с Виктором. И вот история повторяется на новом витке жизни. А что впереди? Неизвестно. Кто им противостоит? Кто мешает им жить? Непонятно. Где искать Витьку? Неясно.
Яу огромна – это ямища поперечником двести десять миль, если мерить с юга на север, а с востока на запад протянувшаяся на все двести пятьдесят. На глубине семи километров ее дно исполосовано разломами радиальными и кольцевыми, изрезано неисчислимым количеством каньонов, истыкано одиночными горами и нагромождениями скал. Это хаос, который не увидишь сверху, а карты его весьма приблизительны.
Яу лежит, погруженная в вечную тьму и холод хадальных глубин, и батискафам придется буквально тыкаться носом в каждое подводное ущелье, чтобы найти потерпевшую крушение «Голубку» – единственный ориентир. Это сколько же труда придется вбить, сколько времени и сил потратить! А что делать?
С этими отнюдь не бодрыми мыслями Тимофей приблизился к «Онекотану» и отдался на волю сверхманипуляторов. Гемомеханические щупальца заботливо подхватили увесистый «Мустанг-1» и перенесли подводный аппарат в док.
Когда крышка лацпорта задвинулась за «десяткой», плавбаза издала долгий прощальный гудок, и катамаран покинул бухту.
Тихий океан не спеша перекатывал с востока на запад изумрудные валы. Северянину, привыкшему к сдержанной гамме окружающей природы, даже не верилось, что вода способна принять столь насыщенный цвет. Но принимала же…
Сверкающий глянец поверхности радовал глаз и обманывал его, скрывая в мрачных, промерзлых глубинах зловещие тени вражеских субмарин.
Браун вздохнул. Он лежал на койке в своей маленькой каютке. Ветерок с океана залетал в открытый иллюминатор, шевеля занавеску. Отсветы с плещущих волн играли на потолке, сплетаясь в пляшущую сетку. Круиз.
Да уж… Еще час-другой, и «Онекотан» окажется над впадиной Яу. И что? Методом тыка исследовать территорию, равную по величине штату Кентукки? Мило.
В дверь вежливо постучали.
– Ворвитесь, – вежливо ответил Сихали из положения лёжа.
– Можно? – В дверях показался Док Блэйн, толстенький и румяный.
– Конечно, док, – меланхолично ответил Тимофей. – Уэлкам.
Пройдясь от двери до иллюминатора и обратно, Док Блэйн осторожно спросил:
– Скажите, Тим, вы не думали о том, где нам искать «Голубку»?
– Думал ли я? Издеваетесь, док? Да я только тем и занят!
– Не сердитесь, Тим, – замахал руками Блэйн. – Просто я подумал… Хм… В общем…
– Выкладывайте, док, не тяните.
– Я подумал: а что, если применить интрапсихическую технику? Сделаем вам глубокое ментоскопирование и, может быть, узнаем, где вы находились в тот или иной момент. У вас в памяти, Тим, наверняка отложились какие-то показания приборов, случайно или нарочно замеченные. Давайте попробуем?
Браун упруго сел, малость напугав доктора. Идея Блэйна была проста и обещала выигрыш, вот только… Тимофею, как и любому носителю разума, очень не нравилось, когда кто-то копался в его памяти, пусть даже с самыми благими намерениями. Ведь нет ничего интимнее воспоминаний – это то, о чем никому не ведомо. Самые постыдные, самые ужасные тайны покоятся на дне сознания, и порой даже сам обладатель этих тайн хотел бы забыть их. Но, если надо…
– Я согласен, док, – твердо сказал Сихали.
Тяжелый колпак ментоскопа нависал над стендовым креслом, напоминая старинный фен для сушки волос. Аппарат басисто гудел, время от времени звонко щелкая. На контрольных экранах бесновалась карнавальная мешанина из обрывков воспоминаний – женские силуэты, буквы, расплывчатые лица, улыбки, как у Чеширского кота, спирали, фигуры, вспышки, цветовые пятна – все это кружилось и вертелось, складывалось и распадалось, вызывая легкое головокружение. Док Блэйн настраивал аппаратуру, суетливо перебегая от пульта к пульту, – инженера-ментоскописта в экипаже не нашлось, приходилось все делать самому.
– Готовы? – спросил он отрывисто.
– Всегда готов, – криво усмехнулся Тимофей. – Начинайте, док.
– Пуск!
Браун прикрыл глаза, опасаясь некоего внутреннего взрыва, но ничего не почувствовал вообще. Просто колпак надвинулся, опустившись почти до плеч, и на уровне глаз завертелось индикаторное кольцо, взблескивая головками психосканеров.
Сихали успокоился.
– Вспоминайте тот день! – потребовал Блэйн.
Браун послушно погрузился в омут памяти. Вот они с Витьком плывут на старой «Аппалузе»… Подвывают турбины, шелестит кондиционер, потрескивает сетка термоэлементов – за бортом плюс два… Появляется чужой БПГ… Атака… Дрейф…
– Достаточно, – доносится бодрый голос Дока Блэйна.
Сканеры замедляют свое вращение и останавливаются. Разом стихает гул и звон, колпак поднимается вверх.
– Всё, что ли? – удивился Сихали.
– Всё, Тим!
– И как?
– Да есть кое-что, – скромно похвалился врач.
Резко подскакивая к экранам, он показал на них пальцем:
– Смотрите! В момент нападения БПГ вы считывали показания приборов – это механическая привычка любого пилота. Тут всё – и скорость, и пройденное расстояние, и глубина. Даже в те страшные мгновения, когда вас бросало по кабине и буквально ломало, ваши глаза мельком ухватывали цифры на панелях. Ну, не буду вас томить – «Аппалуза» легла на дно приблизительно вот здесь, – док ткнул пальцем в экран-карту, – в южной половине Яу, где перекрещиваются Средний кольцевой разлом и Седьмой Восточный радиальный.
– Приблизительно? Док, да вы точно указали место! Ну-у…
– О, не так уж и точно, – зарделся врач. – По вашим воспоминаниям я установил не точку погружения и всплытия, а вот такой неровный треугольничек – «Аппалуза» могла пройти чуть дальше или чуть ближе, взять к западу или к востоку, но ваше подводное озеро где-то в границах этого треугольника, сие несомненно. Кстати, о БПГ. Мне кажется, что тот батискаф, который преследовал «Аппалузу», не был связан с вашими… с нашими нынешними противниками. Либо просто не успел передать информацию… Хотя это, наверное, уже неважно.
– Док, – сказал Тимофей с чувством, – вы молодец! Вы такой молодец, что у меня просто подходящих эпитетов не находится!
Док не стал отнекиваться и лишь польщенно улыбнулся.
– Всё это здорово, конечно, – протянул Стремберг, разглядывая карту впадины, – и резко ускорит процесс поиска, но я бы не стал расслабляться. Смотрите, – он указал на увеличенный фрагмент карты, где пересекались два разлома, образуя то ли косой плюс, то ли кривоватую букву «Х». – Здесь протянулись десятки каньонов, отходя от Среднего кольцевого и Седьмого Восточного. Они заканчиваются тупиками, перекрещиваются, даже заворачивают обратно. Плюс провалы, отдельные горы, скалы, оползни, трещины, гьяры…
– Нешто мы без понятия? – проокал Всеволод. – Чай, не лаптем планктон хлебаем.
– По-моему, – спокойно сказал Тимофей, – у академика есть идейка. Верно?
Стремберг энергично кивнул.
– Да! – согласился он. – Как вы верно заметили, атомная подлодка «Голубка» – это наш единственный ориентир. А ваша единственная надежда строится на том, что атомарина обитаема. Но! Если там попрежнему работает тяговый реактор или хотя бы автономный энергоблок, то это будет хорошо заметно на инфравизорах, ведь на глубине всегда холодно, а корпус нагреется изрядно.
– Значит, будем искать, где теплее, – заключил Боровиц.
Внезапно раздался чудовищный грохот, и каюткомпанию мотнуло так, словно это был стаканчик для игры в кости. Люди падали и кувыркались, валясь на принайтованные столы и перелетая кресла.
Сквозь стихающее грохотанье пробился резкий сигнал тревоги.
– Торпедная атака! – разнеслось по коридорам.
Сихали Браун с трудом выбрался из кают-компании. Свет в переходе мигал, а пол кренился все сильнее. Оскальзываясь и цепляясь за стену, Тимофей выбрался на палубу. Палубы не было.
Настил разлетелся, оголяя перекореженные бимсы и переборки, откуда валил дым. Но открытого огня не замечалось – шумные потоки воды из огромных пробоин заливали «очаги возгорания». Весь правый корпус катамарана на глазах уходил под воду.
И тут в левую скулу «Онекотана» жестоким хуком врезалась вторая торпеда. Грянул мощнейший взрыв, разнесший выступ носа, столбы дыма и пламени взлетели куда выше мачт, поднимая в воздух якоря на цепях, загибая и скручивая броневые плиты.
Едва не оглохнув, Тимофей бросился обратно к надстройке, крича выбегавшим и выползавшим друзьям:
– Все по батискафам! Бегом! Хватайте всех, кого найдете, и к докам! Быстрее!
Китопасы и их добровольные помощники вняли умному совету и бросились к трапам. Сам Браун понесся к офицерскому сектору, где находилась каюта Наташи Стоун.
Сектор был в дыму, невидимое пламя ревело, пожирая стенные панели из амарантового дерева. Искать девушку не пришлось – перепуганная Наташа сама выбежала ему навстречу. Они столкнулись, и Тимофей схватил владелицу ранчо, стиснув в объятиях.
– Можешь меня ненавидеть, не любить, презирать и так далее! – проорал он. – Я тебя все равно люблю, поняла?! Ну дурак был, дурак, знаю! Я у тебя даже прощения не прошу! Все равно я хочу быть с тобой, понятно?!
Девушка замерла, прижав кулачки к груди.
– Ты… – пролепетала она. – Меня…
– Я! Тебя!
– А ты лучшего места и времени не мог найти? – неуверенно рассердилась она. – Мы тонем!
– Плевать! Я этих гадов все равно уничтожу! Ну?!
Наташа молча закинула ему руки на плечи, обняла крепко, прижалась губами так резко, что их зубы цокнули. Ответ положительный…
– Пошли отсюда! – заорал счастливо Сихали.
Палуба клонилась все сильнее, плавбаза заваливалась на правый борт с дифферентом на нос, содрогаясь обоими корпусами. Долгий тоскливый скрежет вырывался из нижних палуб и гулкие сотрясения.
– По батискафам!
Экипаж «Онекотана» пробирался к докам по вздыбленной палубе, неуклюже пробегая по коридорам – одной ногой ступая на встопорщенный пол, другой – на опадающую стену. Правый корпус уже почти весь скрылся под водой, одна надстройка еще выглядывала из пенящейся воды, но и она погружалась, макая в волны решетки локаторов и антенн.
Кое-как, постоянно оскальзываясь, Тима и Наташа спустились на доковую палубу. Воды в коридоре было по пояс и выше.
Загребая вихрящийся поток, Браун добрался до трапа.
– Придется нырять!
– Ныряй, я следом!
Набрав воздуху в легкие, Тимофей окунулся в воду и погреб, смутно различая размытые пятна фонарей. Вынырнув под потолком, он отдышался, дождался Наташу – девушка открывала рот и отирала воду с лица.
– Еще чуть-чуть!
Проплыв темным закоулком, Сихали вынырнул на доковой палубе. Его «однойка» была рядом, вся залитая водой, только рубка выступала да кормовые рули.
– Залезай!
– Надо остальных найти!
– Некогда! Выплывем сначала и будем искать!
Тимофей захлопнул крышку люка и передвинул защелки замка.
– Мы будто под дождем побывали, – нервно засмеялась Наташа, – под сильным!
А Браун ничего не сказал, он умилился – эта девушка, вместо того чтобы ойкать, пугаться, переживать за гибнущий корабль, смеется. И глаза у нее радостные…
– Поплыли!
Хлюпая и чвакая, Тимофей добрался до командирского места. Мокрая одежда мешала, но это не самое страшное. Блок за блоком, система за системой, он оживил батискаф. «Мустанг» ожил, загудел реактор в холостом режиме, потом индикаторы загорелись в ином сочетании – подняла вой турбина, загудела выброшенная вода. Батискаф стронулся с места. Фиксаторы звякнули, отцепляясь, и «подводный обитаемый аппарат» скользнул по направляющим, проламывая пластметалловую штору и вываливаясь в океан.
Звуки кораблекрушения передавались через воду еще громче – гром и тяжкий скрип, гулкие удары и визг разрываемого металлопласта полнили все вокруг.
Поглядывая сквозь спектролитовый колпак, где в воде цвета берилла размыто темнел срез палубы и шевелились, будто в агонии, сверхманипуляторы, Тимофей вывел батискаф из-под корабля.
– Вот она! – зло вымолвила Наташа.
Браун обернулся. Девушка с ненавистью смотрела на монитор, в котором скользила огромная черная субмарина.
– Знакомый силуэт… – процедил Сихали. – Ладно, она будет на второе. Сначала – наши. А ты поглядывай за этой черной. Вон пультик торпедного аппарата, вон – пульсатора.
– Ладно!
Браун заставил «Мустанга» всплыть и привстал с сиденья. Потом он выбрался из-за пульта и прошел к люку.
– Наши рядом, – бросил он на ходу.
Открыв люк, Тимофей вылез наружу. Неподалеку плыл Тугарин-Змей, поддерживая академика Стремберга, с другого борта приближались Боровиц и Рыжий.
– Наташка с тобой? – крикнул сегундо.
– Здесь! Руку давай!
Затащив кряхтящего Станисласа, Тимофей услышал Наташин крик:
– Чёрная торпедирует «четверку»! Нет… Мимо, мимо! Ой, она разворачивается!
– Змей! – торопливо крикнул Сихали. – Поплавай еще! Я быстро!
Отплевываясь, Илья махнул рукой: действуй давай.
Браун скользнул в люк, следом спрыгнул Боровиц.
– Я закрою! – быстро сказал он.
Тимофей бросился к своему месту. Упал на сиденье и схватился за джойстики. Вот она…
Черная субмарина плавно разворачивалась. В облаке пузырей выскочила торпеда. Сихали мгновенно активировал пульсатор.
Округлое хищное тело торпеды быстро приближалось, обещая быструю, почти мгновенную смерть.
И тут заработал пульсатор-квантабер. В теле торпеды возникали каверны и трещины, мелкие кусочки градом осыпались с нее, относимые потоком. Торпеда словно таяла, как кусочек сахара в горячем чае. Громкое зудение пульсатора смолкло на третьей секунде, когда вся БЧ распалась.
– Есть! – воскликнул Боровиц.
– Еще нет, – медленно проговорил Тимофей.
Заговорил селектор:
– «Тройка», «тройка»! Как вы?
– Все в порядке! Это ты, Самоа?
– Я! Со мной ребята из АЗО – все сразу!
– Сочувствую!
– Наташка!
– Здесь я! Я на «однойке»! И Стан тут!
– Скажи Стану, что тётю Хани мы подобрали, всё о’кей!
– Ладно!
– Рыжего не видели?
– Жив он, жив! И Змей тоже!
– «Шестерка»! Все в порядке?
– В полнейшем! «Пятерка» рядом, вижу «двойку» и «семерку»!
Браун склонился к микрофону и быстро спросил:
– Кто ближе всех к вражеской субмарине?
– Мы! «Тройка» то есть.
– И мы тоже! Это «восьмерка»…
– Торпедные аппараты – товсь! Боевыми – по корме!
– Есть! Есть!
– Готовность… Залп!
Сначала три, потом еще четыре или пять маленьких, но юрких торпедок оторвались от батискафов и устремились к черной подлодке. Та даже не попыталась уклониться. Видимо, подводники посчитали, что китопасы выпустили обычные пироксилиновые «хлопушки». Спустя пять секунд стало ясно, что они ошиблись.
Три ярчайших огненных шара вспухли в районе хвостовой части черной субмарины. Прочь поплыл гребной винт, плавно закувыркалось перо руля. Вскрылся пласт обшивки, выпуская облако пузырей, подсвеченных сполохами электроразрядов.
И еще четыре раскаленных «ядра» всколыхнули воды. Черная субмарина встала на нос, распуская корму рваными лепестками. К поверхности поднялся «гриб» – целая туча пузырей.
Замедленно кренясь, подлодка пошла ко дну.
– Ур-ра-а! – грянуло из селектора.
– Так им и надо, – сказала Наташа.
– Знать бы, кто ее науськал на нас, – проговорил Боровиц. – Убил бы!
– Убьем, – твердо сказал Тимофей и повел «однойку» к поверхности.
