Глава 4
Нехорошая ночь

Вернувшись домой и припарковав машину неподалеку от своей избушки, я заметил следы медведя. Косолапый вел себя довольно недружелюбно: дважды обошел избу, приподнявшись на задние лапы, заглянул в окно, после чего направился к сараю, где я обычно хранил инструментарий, необходимый в охотничьем хозяйстве. Конечно же, я всегда знал, что медведь – зверь любопытный, вот только никак не полагал, что до такой степени.

Склонившись, осветил следы. Они были мне знакомы. Я мог поклясться, что именно такие же отпечатки видел сегодняшним вечером в лесу. Та же длина и ширина ступни, тот же изгиб пальцев, характерная трещиноватость на мозолях, даже косолапость, столь свойственная медведям, выглядела аналогичной.

Вот только что ему было нужно у моего домика?

Зверь ушел не сразу. Он как будто бы чего-то высматривал или поджидал; дважды ложился у самого порога, как это делает верный пес, поджидая своего припозднившегося хозяина, а потом, видно, разочаровавшись, утопал в тайгу по каким-то своим хозяйским делам.

Похолодало. Нарубив дров, я вернулся в дом и, плотно пообедав, затопил печь. Уже в разогретой избе продолжал размышлять о перипетиях прошедшего дня. Произошедшее не отпускало меня, пугало, заставляло вновь переживать каждую прожитую минуту. Медвежьих следов становилось все больше, и это мне определенно не нравилось. Наконец, утомленный переживаниями прожитых часов, я тихо уснул под рваный бой усиливающегося дождя. Через полудрему я слышал, как по подоконнику несколько раз били ветки, вот только пробудить они меня так и не сумели.

Разбудило меня усиливающееся чувство тревоги, возникшее где-то в самом центре мозжечка. Понемногу оно расползлось по всему телу, окончательно прогнав сон. Сняв со стены карабин, я вышел на крыльцо. Так оно и есть: подле дверей было натоптано, а подоконник слегка поцарапан медвежьими когтями. Склонившись, принялся изучать: по следам похоже, что эта было медведица средних размеров, а вот рядом с ней видны отпечатки следов крупного самца. Именно такую пару увидели с неделю назад в деревне Выселки, когда они разодрали двух грибников.

Не знаю, что именно заставило меня обернуться: не то сухой треск ветки, не то обостренное подсознание, работавшее в режиме опасности, не то многолетний опыт охотника, а может, все вместе взятое. Но вдруг прямо перед собой я увидел молодую медведицу, поднявшуюся на задние лапы и изготовившуюся для удара. Опрокинувшись на спину, я успел нажать на два курка, выстрелив прямо в черную открытую пасть медведицы. Ее голова откинулась, как это бывает при сильном ударе. Потеряв ко мне интерес, она некоторое время стояла неподвижно, словно прислушивалась к своему состоянию, после чего завалилась на бок, мелко подергивая конечностями.

Поднявшись, я подошел к убитой медведице. Одна пуля пробила правый глаз и вышла через затылок, а вторая угодила в открытую пасть и, совершив какой-то сложный маршрут внутри черепа, вырвала кусок левой височной кости и вышла наружу. Медведица лежала на боку, смиренно сложив вместе передние конечности; задние, наоборот, были раскиданы. Голова лежала на правом боку, и из раскрытой пасти на примятую траву вместе со сгустками крови вываливался невероятно длинный язык.

Внутри на уровне локтя неприятно защемило. Медведицу я узнал – это была Машка, когда-то мною спасенная и вскормленная. Ошибиться я не мог: тот же прикус зубов, тот же кокетливый, слегка вздернутый носик, придававший ей некоторое очарование; форма ушей слегка закругленная; даже шерсть по бокам чуток темнее, чем у остальных медведей.

Значит, после побега из фургона она не погибла, а сумела каким-то невероятным образом выжить в суровой тайге. А то, что в жизни ей досталось предостаточно, было понятно по многочисленным шрамам, поросшим бурой шерстью. Особенно приметен был глубокий давний шрам на левой стороне черепа, оставленный лапой взрослого медведя, практически не дававший ей шанса на выживание. И тем не менее медведица сумела справиться. Вот только кто же был ее ангел-хранитель? И если таковой имеется у медведей, то он был невероятно силен.

Машку было жаль. Вот только другую, не эту, – ту, которую я знал, потешную и невероятно озорную. От той мохнатой забавной крохи уже ничего не осталось. Но у меня не существовало иного способа, чтобы укротить ее людоедскую натуру. Видно, кусок человеческой плоти, проглоченной ею когда-то в далеком детстве, не переставал будоражить ее звериное сознание, и все это время заставлял охотиться на людей. Передо мной лежал серьезный и опасный зверь, сделавший основным промыслом охоту на людей.

Вытащив из-за голенища нож, я принялся делать надрезы на ее лапах, чтобы снять шкуру. Вот так бездарно закончила свой земной путь моя любимица. Впрочем, другого исхода для нее просто не существовало. Шкура слезала плохо, как если бы тело не желало расставаться с последней своей ценностью, и мне постоянно приходилось совершать надрезы.

Неожиданно из-за угла избы прямо на меня вышел крупный молодой медведь, двигался неслышно, по-хозяйски, как может ступать только господин тайги, сильнее которого не было за сотни верст вокруг. Остановился на мгновение, будто бы обескураженный неожиданной встречей со смельчаком, не побоявшимся вторгнуться в его пределы, и, открыв пасть, двинулся на меня…

Направив ему в сердце стволы, я нажал на курок и тотчас осознал, что ружье разряжено. В глазах медведя промелькнуло нечто похожее на удивление, а потом он вырвал из моих рук оружие и ударил его об угол избушки. Разлетевшееся на части оружие брызнуло длинными колкими щепками, а стволы со спусковым механизмом, значительно покореженные, зарылись в песок.

Заметив топор, лежавший рядом, я подхватил его за длинную ручку и принялся размахивать им, не подпуская к себе зверя. С невероятной расторопностью медведь приблизился и ударом лапы выбил из моих рук топор, после чего придавил меня своим телом, неподъемным, будто бы могильная плита. Прямо перед собой я видел мохнатую морду медведя, из раскрытой пасти которой прямо мне на лицо падала длинная липкая слюна, из черной пасти разило зловонием. Казалось, что он примеривался, как бы поудобнее разорвать мою голову. И тут в навалившемся на меня медведе я узнал Антошку. В глазах медведя, как мне показалось, тоже промелькнуло нечто похожее на рассудок. Косолапый даже слегка отстранился, чтобы убедиться в собственной догадке. Не знаю, какие именно метаморфозы в этот момент переживал медвежий мозг: возможно, что медведь вспомнил банку сгущенки, полученную из моих рук, а может, его отвлекло нечто другое, но, почувствовав ослабление, я тотчас же выкатился из-под медведя и, осознавая, что до дверей мне не добежать, тотчас вскарабкался на осину, стоявшую рядом.

Медведь не бросился меня преследовать. Сначала подошел к убитой Машке. Шумно обнюхал ее неподвижную тушу и, подняв морду кверху, громко застонал, отчего у меня по коже пробежал неприятный озноб. Мне не однажды приходилось слышать, как рычали медведи. Нередко они имитируют даже трубный ор лосей во время их гона, как если бы вызывали их на поединок. Не однажды слышал, как медведица, едва ли не с ласковыми интонациями в рычании, зовет поотставших медвежат. Но то, что прозвучало на этот раз, совершено не поддавалось объяснению. Медведь стонал так, как если бы тосковал о безвозвратной потере.

Антошка осторожно тронул Машку тяжелой лохматой лапой, будто пытаясь ее разбудить. Потом притронулся еще раз, столь же осторожно. И, убедившись в тщетности попыток, завыл вновь. Никогда бы не подумал, что зверь может так горевать. Мне казалось, что медведи вовсе лишены каких бы то ни было эмоций, но случай с Машкой сильно пошатнул мою былую уверенность. Постояв еще некоторое время, как если бы молчанием почтил память усопшей, он угрожающе направился в мою сторону. Остановившись у осины, медведь поначалу попытался дотянуться до меня лапой, выпустив двадцатисантиметровые когти наружу. А когда это не удалось, он просто обхватил ствол осины и принялся его яростно трясти, как это делают озороватые мальчишки в чужом саду, пытаясь сорвать с веток созревшие яблоки. Тряска оказалась настолько сильной, что я едва не свалился прямо на голову медведю, и мне пришлось еще сильнее обхватить тощий ствол.

Медведь продолжал трясти осину, глухо рыча в бессильной ярости. На землю, кружась, летели сорвавшиеся листья, трескуче ломались ветки, а в потревоженной кроне стоял такой ураган, что, казалось, еще одно небольшое усилие – и он выкорчует осину с корнем.

Наконец забава ему поднадоела, сев на задние лапы, медведь принялся сверлить меня умными пронзительными глазами, как если бы рассчитывал, что я сам упаду в его мохнатые лапы созревшим плодом. Некоторое время Антошка глухо урчал, затем прошелся вокруг осины, словно, соображая, как следует поступить далее, а потом, видно, додумавшись, принялся наклонять осину. Под семисоткилограммовым весом гибкий ствол натужно затрещал, где-то внутри него громким выстрелом порвались волокна, треснула кора. Осина, застонав, еще более накренилась. Еще одно небольшое усилие – и медведь окончательно переломит ствол.

– Антошка! – закричал я что есть мочи. – Антошка, уходи! Иди прочь! – орал я: – Возвращайся в тайгу!

Медведь в недоумении отстранился и посмотрел на меня.

Со стороны дороги прозвучало два выстрела, за ними чуток попозже – третий. Вдалеке послышался дружный лай собак. Отпустив осину, медведь неторопливой походкой направился в чащу. У кромки леса на мгновение приостановился; один прыжок, второй – и косолапый, раздирая колючие кусты, скрылся в чаще. Лай собак сделался ближе, следом к избе выскочила высокая породистая лайка, а за ней весьма встревоженный, с карабином в руках появился Аркадий.

– Что случилось?

– Медведь… – только и сумел просипеть я.

– Я так и думал… Слышу, ты кричишь, – возбужденно заговорил Аркаша, приближаясь к осине, на которую я взобрался. – Думаю, дай пальну на всякий случай, может, медведи озоруют. Как они тебя перепугали! На тебе просто лица нет. Большой был зверь?

– Да. Только их было двое.

– Двое? – обескураженно протянул Аркадий.

– Да. Самец и самка.

– Ободрался ты, – посочувствовал Аркадий, показав на кровоточащие руки.

– Пустяки, заживет, – отмахнулся я, – главное, живой остался.

– Так что произошло?

– Это были Антошка и Машка. Вот она… Машка! – показал я на убитую медведицу. – И Антошка с ней был, он меня на осину загнал. Если бы ты не успел, так он бы сломал ствол. А дальше… Даже не знаю, что было бы. Повезло мне!

– Вот оно, значит, как, – покачал головой Аркадий, – однажды попробовали человеческого мяса и уже более не успокоились. А помнишь, я попросил тебя не убивать медвежонка?

– Не забыл.

– Кто знал, что этот милый комочек переродится в такого людоеда. Лучше бы я эту Машку тогда еще пристрелил! – в сердцах произнес Аркаша. – Столько людей погибло! Как ты думаешь, последние пропавшие… Это не они их загрызли?

Люди в тайге пропадали и в прежние годы, и их безымянные косточки, растасканные зверями по самым дремучим закоулкам, нередко находили охотники и рыбаки. Но то, что в последних злодеяниях немалую роль сыграли Машка и Антошка, я не сомневался.

– Думаю, что они.

– Помню, они все время держались вместе. Опекал Антошка ее, – глухо произнес Аркадий. – Не простит он тебе ее смерти, теперь за тобой будет охотиться, я эту звериную породу знаю. – С опаской посмотрев на чернеющий лес, проговорил: – Уверен, этот медведь и сейчас за нами наблюдает. Ждет случая… Может, тебе в поселок вернуться? Среди людей как-то понадежнее будет.

Прожив всю жизнь в тайге, я как никто другой понимал тревогу друга. Медведь относился к наиболее опасным и сообразительным животным, на его стороне была еще невероятная сила, которой не может похвастаться ни один хищник. Ему свойственны беспричинные взрывы ярости и агрессии, он способен в доли секунды поломать человека, к которому относился с должным почитанием и даже теплотой, насколько это возможно для животного. А его приступы гнева и ярости невозможно предвидеть или предугадать. Его звериная сущность может проявиться в любую секунду. Перед нападением, в отличие от других животных, медведь никогда не показывает своих агрессивных намерений, просто, добравшись до жертвы, кромсает ее, не ведая жалости, огромными когтями и рвет зубами.

Аркадий был прав. Вот только простой шуткой здесь не отмахнуться.

– Ты же сам знаешь, если Антошка захочет до меня добраться, то он сделает это в любом месте. Ну, сам скажи, мне что, из-за этого в тайгу, что ли, не выходить?

– Ты все-таки подумай, Тимоха. Можно перебраться в другое место, поспокойнее, что ли. Где не будет такого густого леса.

– Нет, я останусь здесь. А там посмотрим, что будет. Ладно, еще посмотрим, кто кого перехитрит.

На пару с Аркадием сняли с медведицы шкуру, которую он унес с собой, а тушу закопали в самом углу двора. Испив свежезаваренного чайку и поделившись поселковыми новостями, он вскоре засобирался в обратную дорогу, пообещав проведать меня на следующий день.

Что встреча с Антошкой непременно состоится, я уже более не сомневался и теперь не покидал избы без карабина. По дому тоже набрались некоторые дела, и первое из них – следовало укрепить изгородь, чем я немедленно и занялся. Вряд ли она сумеет спасти меня от медведя, но, во всяком случае, когда Антошка захочет вторгнуться на огороженную территорию, я буду подготовлен. А там посмотрим, кто кого! Для пущей убедительности я повесил на прутьях колокольчики, что должны будут извещать о приходе нежданного гостя, и обнес изгородь колючей проволокой.

Намаявшись за день, спать я лег раньше обычного, с первыми же сумерками, положив рядом с собой заряженную винтовку. Спал нервно, пробуждаясь от каждого шороха или звука, раздававшегося за окном, – то прокричит ночная птица, а то вдруг по крыше ударит ветка. Вслушиваясь в темноту, понимал, что это всего лишь иллюзия: порывы ветра рвали кроны деревьев, швыряли охапки листьев в небольшое оконце; в печную трубу забирался ветер и, балуясь, шумно гудел, а потом убирался восвояси по каким-то своим делам.

Так что ночь я провел беспокойно, но почувствовал себя невероятно выспавшимся. Взяв карабин, вышел во двор. И тотчас осознал, что произошло неладное. Не знаю, откуда взялось это чувство, но тревога лишь усиливалась, когда я отходил от избы. Окружающее пространство будто бы изменило свою привычную структуру, как-то покоробилось и дало трещину, через которую стал поступать вибрирующий сигнал опасности, заставив меня напрячься и взволноваться. Внешне все выглядело по-прежнему: изгородь стояла непотревоженной, дворовые строения нетронутыми… И все-таки что-то было не так. И тут мое внимание привлекли комья земли, раскиданные вдоль изгороди. Странное дело, откуда они взялись, ведь я же ничего не копал и вообще старался держать свою территорию в надлежащей чистоте, а тут такой беспорядок!

И тут в дальнем углу двора, там, где мы с Аркадием зарыли убитую медведицу, я увидел груду земли. Приблизившись, разглядел широкий лаз, через который медведь проник на мою территорию. Причем он вырыл подкоп настолько искусно, что даже не потревожил ни один из колокольчиков, висевших на кольях.

Яма была разрыта, повсюду крупные медвежьи следы, принадлежавшие Антошке. Машка лежала нетронутой. Вопреки медвежьей сущности, Антошка не стал лакомиться ее мясом. Он пришел к ее могиле для того, чтобы проститься. Было видно, что некоторое время он прохаживался вокруг ямы, как если бы рассчитывал на ее чудесное воскрешение, и, вконец отчаявшись, уполз через лаз обратно в тайгу.

Осмотрев лес, показавшийся мне в эту минуту особенно мрачным, я понимал, что встречи с медведем не избежать. Это тот самый случай, когда из двух врагов один остается в живых. Где бы я ни находился, зверь обязательно меня отыщет, даже если я переберусь на другую сторону вселенной.

Пространство вокруг меня ломалось и корежилось, причиняя тем самым почти физическую боль, – верный признак того, что за мной внимательно наблюдают, подмечают каждое движение, каждый жест, каждый взгляд. Наблюдателем был не кто иной, как медведь Антошка. Возможно, что в эту самую минуту он ждал с моей стороны оплошности, чтобы навсегда втоптать в землю своим семисоткилограммовым телом.

Покрепче стиснув карабин, я внимательно осмотрел близлежащие кусты, деревья. Вот пискнула испуганно где-то в густой чаще лесная птаха, колыхнулись дальние кусты. Поди тут разберись, что это было: не то топтыгин невольно выдал свое присутствие, не то проскочила лисица.

Оставалось непонятным, каким образом Антошке удалось закрепиться на чужой территории, ведь ее хозяином был крупный двадцатипятилетний красавец-самец, которого я прозвал Лешим. Ни одному медведю-чужаку, забредшему с чужой территории в его владения, он не давал спуску, и мне не раз приходилось наталкиваться на разорванные и обглоданные медвежьи туши – это все, что осталось от нахалов, посмевших покуситься на его хлебосольную территорию.

Познакомился я с Лешим три года назад, когда мы с Аркашей охотились за матухой-людоедом – приволокли на медвежью тропу коровью тушу и стали ждать появления медведицы. Но вместо нее пришел невероятно огромный, с длинными когтями медведь и тотчас принялся метить территорию, заявляя на ней свое право. Сразу стало понятно, что сюда он пришел надолго. Аркадий, одержимый охотничьим азартом, хотел пристрелить его, чтобы заполучить шкуру в качестве трофея, но я ему помешал. С тех пор Леший остался в этих местах за хозяина. А прежний, не пожелав связываться с сильным чужаком, просто покинул привычные места, и я думаю, что в другом месте участь его была печальной.

С Лешим у меня сложились едва ли не приятельские отношения. Завидев меня издалека, он не спешил укрываться в лесной глуши, как сделал бы на его месте всякий другой медведь, а продолжал заниматься приятными занятиями: то срывал созревшую малину, а то на перевернутых слоях земли выискивал личинки членистоногих, являвшихся для него настоящим деликатесом.

Раза два Леший не на шутку напугал меня – неслышно появившись из-за спины, он останавливался в каких-то нескольких метрах от меня и так же незаметно растворялся в густой хвое. При этом я прекрасно осознавал, что у меня не будет ни малейшего шанса на спасение, если зверь захочет атаковать. Даже если я скину карабин с плеча, то не успею направить его на медведя. Лешему будет достаточно всего лишь одного прыжка, чтобы одним ударом лапы поставить окончательную точку в наших деликатнейших взаимоотношениях.

Столь демонстративное поведение зверя я оценил позже, медведь как бы утверждал: я хозяин в тайге, здесь нет никого, кто был бы меня сильнее, и ты находишься на моей территории только потому, что я тебе это позволяю.

Со своей стороны я старался узнать о Лешем как можно больше. Мне было известно, где находится его берлога; от меня не укрылись его личные взаимоотношения с другими медведицами, многих из которых я отследил ранее; мне были известны тропы, по которым он блуждал, и места, где он предпочитал охотиться. Леший всегда появлялся на моем пути как старый добрый знакомый, но вот последние несколько дней я его не встречал. И это было очень странно. А может, все-таки следует его поискать? Его любимое место – разросшийся малинник, находившийся километрах в пяти от моей заимки, там, где река совершала сложную излучину.

Вот туда я и направился.

Наступал рассвет: нежнее и прозрачнее на самом горизонте заголубело небо. А с востока, обагрив кроны величественных сосен, из самой середины заповедных дебрей робко пробилось солнце. Лес понемногу приобретал утраченные краски; тени укоротились, сделавшись контрастнее и четче.

Дорога проходила через широкое топкое болото, раскинувшееся в низине, оно было таким же старым, как и сам лес, как и вся окружающая природа, и над ним поднимался тяжелый желтоватый туман, в котором можно было распознать животных, канувших в доисторическую эпоху.

А вот и малинник, разросшийся по берегу реки. Держа карабин наготове, я направился в его сердцевину. Уже у самого малинника я почувствовал удушливый запах разложившейся плоти, а вскоре среди примятых листьев папоротника, изрядно пожелтевших, заприметил труп медведя. Подойдя к нему поближе, я тотчас узнал в нем своего старого знакомого – Лешего.

Наполовину изъеденный труп, лежавший на месте побоища, был придавлен стволом дерева, чтобы его не утащили в свое логово волки. По затоптанным листьям и примятым кустам я догадался, что сражение было беспощадным. Получив серьезную рану, Леший хотел уклониться от сражения и побежал через бурелом, пытаясь скрыться в высоких зарослях травы, но был настигнут более удачливым соперником и тотчас убит. Победитель незамедлительно отпраздновал победу, обглодав наполовину его труп. Оставшуюся часть предусмотрительно прикопал, чтобы вернуться к ней через несколько дней, когда мясо взопреет и от него пойдет едкий душок. Для медведя подобная пища самое лакомство.

Сомнений более не оставалось: теперь на этой территории новый хозяин – жестокий, умный, беспощадный – был Антошка. А еще он прекрасно знает людей, и с ним не удастся заключить пакт о ненападении, какой был у меня с Лешим, – встреча для одного из нас непременно закончится трагически.

Возвращаясь, я то и дело натыкался на развороченные муравейники, муравьиные куколки – одно из любимых лакомств Антошки (за Лешим подобных безобразий не наблюдалось). Еще одно подтверждение о смене власти.

Ночевать в этот раз в лесу было бы откровенным безумием. Вернувшись на заимку и осмотрев свое хозяйство, которое я нашел в полнейшем порядке, решил провести пару дней в поселке, где был родительский дом, но где я бывал нечастым гостем, вот разве что по особым праздникам. Погостив у отца с матерью сутки, я решил наведаться к Аркадию.

Тот по своему обыкновению не стал расспрашивать, что приключилось, понимая, что на душе у меня было тревожно. Вытащил чугунок вареной картошки, достал по случаю из холодильника бутылку водки, нарезал малосольной семги. Так что закусь получилась отменная.

После второй стопки горькой, малость разморившись, я рассказал приятелю про разорванного Лешего и явившегося Антошку. Аркадий признал:

– А знаешь, я еще тогда почувствовал, что из этого ничего хорошего не выйдет. Глаза у этого медведя были какие-то дурные… Не знаю, как это объяснить, но когда Антошка в мою сторону смотрел, так меня просто пот прошибал. Как будто бы соображал, с какого именно бока начать меня жрать!

– Тебе это только казалось. Обыкновенный был медвежонок, забавный, смешной.

– Это уж точно, а помнишь, как ты его брагой напоил, вот потеха была! К медвежатам приставал, все подраться хотел, потом по земле валялся и под конец уснул где-то в уголке.

Широко улыбнувшись, признал:

– Да, брагу Антошка обожал. Она ведь у меня сладкая получается, а для медведя большего и не нужно.

– От Машки ни на шаг не отходил, топал за ней, будто бы привязанный.

– Это верно, ни у кого из медведей такого не встречал.

Аркадий вновь разлил водку в стопки.

– Вот что значит бабья порода! Вроде бы зверь, медведь! А вертела она им, как хотела!

– Знаешь, хочу тебе откровенно сказать, – подцепив вилкой малосолку, подхватил я разговор, – никогда такого не встречал, чтобы пестун защищал медвежонка. Да еще в диком лесу! Это ведь медведи! Они все большие единоличники. Действуют всегда в одиночку и по-звериному. Ни сестер, ни братьев не признают, всех подряд жрут! Едва подрос, сил поднабрался, так сразу же обо всем родстве забыл.

– А этот Антошка другим оказался, и сам выжил, и Машке помог. И ведь не разбежались, когда подросли! Так и ходили до последнего дня парой, – согласился Аркадий. Ухватив картошку, оказавшуюся горячей, он перебрасывал ее с ладони на ладонь, остужая. – Только я тебе вот что хочу сказать, помнишь их матуху? – наконец, откусил он горячую картошку, дыхнув паром.

– А то как же!

– Помнишь, как она у Афанасия мозги выела? – Заметив, как изменилось мое лицо, продолжил: – Медведь – зверь умный. Как и человек, подвержен страстям и привычкам. Вот однажды научила их матуха выедать мозг, они так и поступают. Помнишь, в прошлом году три охотника пропали?

– Конечно.

– У всех троих черепа были разгрызены, а мозг подчистую вылизан. Мы тогда двух медведей подстрелили… Теперь я уверен, что это были не они, а Антошка с Машкой. Так что эта парочка уже давно свирепствует. А потом еще двух грибников нашли в соседнем районе. Медведи у них тоже весь мозг сожрали! Может, еще по одной?

– Наливай.

– Давай за то, чтобы поскорее все это закончилось, – продолжал Аркадий.

Тост был незамысловатый, но понравился обоим, поэтому стопки опорожнили быстренько, закусив малосольной семгой.

На улице был вечер. Смеркалось. Через небольшое деревенское оконце, выходившее в яблоневый сад, казавшийся безмятежным, было видно ясное небо, покрывшееся мириадами звезд. На душе сделалось тоскливо, возвращаться в пустую избу не хотелось. И именно сейчас, в тихой теплой избе, я вдруг отчетливо осознал, что стал тяготиться одиночеством.

Видно, почувствовав мое настроение, Аркадий предложил:

– Может, поживешь у меня некоторое время? Чего тебе торопиться в свою берлогу? – Широко улыбнувшись, добавил: – Зарплата все равно капает.

– Хм, не без того… А твои где?

– Жена мать решила навестить, детишек с собой забрала.

Всего-то на какой-то год меня старше, а уже имеет троих детей. Не ведая того, Аркадий разворошил мою давнюю рану. Ведь я же не всегда был один, со мной рядом была девушка, которую я очень любил. Умница, красавица, отличница, аспирантка биологического факультета. Наобещав ей когда-то золотые горы, я забрал ее с собой в тайгу, где буквально за околицей можно было увидеть все прелести животного мира. Странно, но у такой милой и нежной девушки, каковой являлась Надежда, была большая привязанность к медведям, чему она и посвятила свою научную работу.

Родом она была из небольшого городка Йошкар-Ола, затерявшегося среди марийской тайги на Средней Волге. Первая ее курсовая работа была о популяции медведей в марийской тайге. По лежкам и меткам, что обнаруживались в наиболее недоступных частях тайги, ей удалось выяснить, что их там немногим более десяти. А потому сибирская тайга представлялась для нее кладом для научной работы. Вот только к чему Надежда была не готова, так это к тому, что сибирские медведи, в отличие от марийских, боящихся всякого шороха, были совершенно иные. Это настоящие великаны, грозные хищники, настоящие хозяева тайги, которые не всегда уступают дорогу даже человеку с ружьем. Их популяция насчитывала не полтора десятка особей, а многие тысячи! И гибель охотников от медведя-людоеда в тайге далеко не редкость.

Многие месяцы она шастала со мной по тайге: зимой наблюдала за берлогами, летом следила за лежками, позабыв о брезгливости, ковырялась в медвежьем помете. Ее можно было бы назвать одержимой медведями, во всяком случае человека, столь любившего этого опасного и коварного зверя, мне встречать еще не доводилось. Предоставь ей возможность, так она просто кормила бы их с ладоней и жила бы с ними в одной берлоге. Надежда всерьез считала, что большая часть медведей едва ли не вегетарианцы.

Все поменялось в одночасье, когда она однажды увидела, как крупный медведь с легкостью догнал длинноногого лося и ударом могучей лапы переломил ему хребет, а потом, не особенно утруждая себя деликатностью, принялся пожирать его еще живого.

После того случая она как-то немного ушла в себя, озороватый огонек в ее глазах, что так освещал ее юное красивое лицо, делая его еще более привлекательным, разом вдруг померк. Даже научная работа, к которой Надежда всегда испытывала интерес, уже не вызывала в ней потребности. Часами она могла смотреть в пустоту, думая о чем-то своем. Поэтому я не удивился, когда однажды она вдруг произнесла:

– Тимофей, мне нужно в город… Навестить маму… Это ненадолго.

Стараясь справиться с комом, что вдруг болезненно сдавил мне горло, отвечал, как можно бодрее:

– Конечно, я все понимаю.

Каждый из нас знал, что это расставание надолго, если не навсегда. Просто опасались порвать натянутые отношения, что продолжали еще держать нас вместе и называться семьей.

Надежду я провожал до железнодорожной станции в первый выпавший снег. На прощание утер ее слезы, так некстати скатившиеся по розовым щекам, а потом долго возвращался по ее следам в свой дом, мгновенно остывший без женского тепла. Возможно, именно поэтому я окончательно перебрался в тайгу, чтобы в одиночестве переживать горе расставания. Официально мы с Надей не развелись, и почтальон иногда приносил от жены короткие весточки, на которые я так же скупо отвечал. Единственное, что от нее осталось, так это фотография, что стояла на моем столе.

Незаметно в разлуке пролетело два года. Она приезжала, но встречи были короткие. Мне этого было мало. Надежда успешно защитилась и осталась на кафедре. Некоторое время я ждал от нее сообщения, которое бы окончательно убило наши отношения, что-то вроде «Извини, я теперь не одна». Однако такого не произошло. И странное дело, я едва ли не ежедневно ловил себя на ощущении, что Надежда должна вернуться окончательно.

– Возможно, я так и поступлю, – произнес я, позволив Аркадию уговорить себя. – А то в этом лесу одичал совсем.

Далее последовал вопрос, который я ожидал, вот только ответа на него не существовало.

– А Надежда думает возвращаться? – и, смягчив сказанное белозубой улыбкой, Аркадий добавил: – А то такой видный парень, как ты, без присмотра не останется. Девки живо подберут!

– Ничего не могу сказать наверняка… Приедет – буду рад, а если нет… Что ж, значит, так складывается судьба. Давай еще по одной накатим, а то лезет в голову всякая дребедень, никак не могу от нее отделаться!

Выпили еще по одной. Без тостов, без какой-то прелюдии. Просто влили в себя хмельную прохладную жидкость. Я чутко прислушался к себе, осознавая, как она быстро разбегается по жилам, будоража застоявшуюся кровь.

Неожиданно во дворе громко и испуганно заржал конь.

– Что за дела? – подошел к окну Аркадий. – Может волки балуют? В последнее время они нередко в поселок заходят. Обнаглели совсем!

Ржание усиливалось, а потом вдруг разом прекратилось на самой истошной ноте.

– Пойдем, глянем, – предложил я, поднимая с угла свою винтовку. – Не нравится мне все это.

Держа винтовки наготове, спустились по скрипучему дощатому крыльцу в небольшой двор, подсвеченный комнатным светом. В углу двора стояла телега, груженная сеном, и тут мы увидели бьющуюся в конвульсиях лошадь. Через огромную рваную рану на шее обильно фонтанировала темная густая кровь. Глаза у животного были расширены от ужаса. Полное ощущение, что животному хотелось поделиться с нами собственными страхами, но вместо этого из горла вырывался лишь кровавый смертельный хрип.

– Проклятье! – метнулся Арсений к лошади.

– Постой, – попридержал я его за руку. – Медведь может быть рядом. Он только этого и ждет, чтобы мы подошли к ней.

Лошадь издала еще один щемящий вздох и затихла. Вокруг серо – ни цветов, ни красок, лишь сумрак да глубокие тени. Где-то среди дворовых построек прятался медведь-людоед, рассчитывая на нашу роковую ошибку. Звери способны быть очень терпеливыми.

Истошно завыла в пристрое корова, почувствовав враждебный запах. Медведь прятался где-то в глубокой тени, сверлил нас своими черными глазами, полагаясь на нашу беспечность. Не дождешься, братец, мы начеку!

– Он где-то здесь, я это нутром чувствую.

Двор небольшой, спрятаться особенно негде. В одном углу – сено, укрытое рубероидом, в другом – том, что поближе к крыльцу, жестяная бочка, в противоположном, подле изгороди, – какое-то тряпье, укрытое… Неожиданно тряпье колыхнулось. И прежде чем мы успели вскинуть карабины, сокрушив изгородь, медведь метнулся в сторону улицы.

Аркадий, приладив приклад к плечу, прицелился в медведя. Шансов поразить зверя в темноте было немного, но вот если он его ранит, то зверь причинит немало бед…

– Не стреляй, он уже ушел!

Медведь уже забежал за угол, и под лай разбуженных собак устремился огородами в лес, где тотчас укрылся за могучими стволами.

– Вижу, – недовольно буркнул Аркадий. – В нескольких шагах был, сволочь, ведь можно было с одного выстрела положить. Жаль Гнедую… Любимица детей была, все сахаром ее кормили. Набедокурил и убежал. Он ведь вернется.

– Не вернется, не переживай, – успокоил я приятеля. – Это был Антошка, он меня выслеживал. Вот только никак не могу понять, каким образом ему удалось узнать, где я нахожусь, ведь я же сюда приехал на машине. Следов после себя не оставлял.

– Медведь – зверь умный. Знал, где тебя искать. В сторожке тебя не оказалось, в тайге тоже нет, значит, ты ушел в поселок. Думаю, что он не одну избу обнюхал, прежде чем сюда прийти. Ты будь в следующий раз побдительнее, что ли…

– Постараюсь. Ты меня прости.

– За что? – удивился Аркадий.

– За лошадь. Если бы я к тебе в гости не пришел, так она бы живой осталась.

– Лошадь, конечно, жаль… Но ты себя не кори, не ты ведь ее лапой по горлу… Я вот что сейчас подумал, может, он и у меня не случайно появился, ведь шкура Машкина у меня в сарае лежит. Вот он Гнедую и задрал! А медведь хитро поступил. Зашел с подветренной стороны, прямо через огород, так что Гнедая даже не учуяла. А когда осознала, кто рядом, так было уже поздно. Ну чего ты приуныл? Пойдем в дом! Да и комарье какое-то злое! А завтра покумекаем, как нам дальше поступать.

Следующее утро началось с громкого стука почтальона Матвеича – седенького дядьки лет семидесяти – в запертую калитку.

– Открывай, хозяин! Твоему гостю письмо пришло!

Удивляться не приходилось, поселок у нас был небольшой. Новости по нему разлетались почти мгновенно. А уж если к кому-то заглянул гость, так это известие в списке едва ли не горячих новостей.

Аркадий вышел во двор, отворил скрипучую калитку и, перекинувшись с почтальоном несколькими фразами, забрал письмо.

– Держи, – протянул он конверт. – Догадываешься, от кого? – хитро прищурился Аркаша.

Век технологий пришел даже в медвежий угол, а потому нередко можно было встретить охотников со спутниковыми телефонами. Мобильная связь была здесь редкостью, разве что в крупных населенных пунктах. Так что письма в конверте успешно конкурировали с электронными сообщениями.

Письма мне писали нечасто: было всего-то три постоянных адресата. Мой закадычный школьный друг, который хотя бы раз в полгода приезжал ко мне в тайгу; двоюродный брат, особенно близкий мне человек, и самый желанный корреспондент, конечно же, Надежда.

Письмо было от нее, я это почувствовал сразу, как только увидел шагнувшего во двор почтальона. Послание несло в себе какую-то невероятную энергетику. В его руках был не просто белый конверт с цветной маркой, а кусочек солнца, на мгновение озаривший мою душу. Я очень ждал этого письма и вместе с тем невероятно опасался содержимого, которое могло перечеркнуть не только мои чаяния, но и все то, что когда-то меня связывало с Надеждой.

Вскрыв конверт, долго не отваживался прочитать письмо, а когда уже не оставалось сил терпеть, наконец взял его в руки. Письмо оказалось теплым, в нем угадывалась прежняя Надежда – тонкая, умная, любящая. И каким же нужно было оставаться чурбаном, чтобы отпустить от себя такую удивительную и нежную девушку! Нужно было сделать все возможное, чтобы она осталась со мной; подыскать подходящие слова, убедить ее в том, что наша жизнь друг без друга превратится в бесконечную муку. Возможно, что именно таких слов она от меня и ждала все это время. При нашем последнем расставании, выходя из избы, она слегка замешкалась у дверей. А нужно было просто обхватить ладонями красивую голову и заглянуть в серые, полные любви глаза. Вот тогда бы она никуда не делась!

Последние строчки письма были таковыми: «Да, мой милый, и еще вот что. Я выезжаю к тебе, и не смей меня отговаривать. Все-таки мы с тобой муж и жена, и всегда должны оставаться вместе, что бы ни случилось. Мы достаточно себя помучили».

К горлу подступил трудно проглатываемый комок, который буквально выжимал из меня слезу. Еще не хватало зареветь белугой! Вот будет потеха. Хотя Аркадий, верный дружище, поймет подступившую слабость или спишет ее на горькую водку, которая даже у самых крепких мужиков может поднять в душе шквальную волну. Голову заштормило, того и гляди, ураганом сорвет рассудок, и тогда можно понаделать таких глупостей, о которых долго потом будет судачить весь поселок. Нет, с этим нужно бороться, и я что есть силы смежил глаза, невольно выжав скупую слезу. Справимся и с этой душевной непогодой. А Аркадий даже не заметил моего сердечного разлада – со стороны казалось, что я просто дольше обычного сижу с закрытыми глазами, думая о чем-то своем.

Отряхнул с себя липкие, словно лесная паутина, остатки воспоминаний и сказал Аркадию, сидевшему в молчаливом ожидании:

– Надя хочет приехать ко мне. Пишет, что ужасно скучает… Вот только не знаю, что ей ответить. Столько времени уже прошло… А что если у нее была какая-то другая жизнь, о которой я ничего не знаю.

Лицо друга расплылось в довольной улыбке, как если бы именно его Надежда собиралась осчастливить своим появлением.

– Вот оно как… Рад за тебя.

– Только не самое лучшее время она выбрала. Думаю, что нужно отписать, чтобы не торопилась.

– Ну что ты за человек такой, Тимоха! – рассерженно проговорил Аркаша. – К тебе жена собирается приезжать, а ты нос от нее воротишь. Разве это дело? Знаешь что, ведь твои капризы ей могут надоесть, и она тогда того… Найдет себе кого-нибудь более достойного. В городе мужики прыткие, а такие женщины, как твоя Надежда, одни не остаются. Потом будешь локти кусать, да поздно будет.

– Не время сейчас, как-то тревожно на душе. Нам еще с этим шатуном нужно разобраться! Да и вообще…

– С шатуном мы разберемся, а вот если ты Надежду отпустишь, – Аркадий неодобрительно покачал головой, – прости меня, но будешь большим болваном! А потом ты этого себе никогда не простишь. Жизнь мимо тебя пройдет. Не забывай это.

– Хорошо, я подумаю. Вот только, что нам с этим людоедом делать? Уверен, что он отсюда не уйдет.

– Это точно! Упорный зверюга попался. Завтра поговорю с охотниками, может, что и придумаем. А сегодня давай отдохнем по-человечески, а то ночь какая-то нехорошая получилась.