Глава 3
Год спустя. Ужасные находки

Наступила весна. За прошедшее время в моей жизни ровным счетом ничего не изменилось. Надежда по-прежнему жила в городе. Приезжала ко мне трижды, и то совсем ненадолго, пробыв несколько дней, возвращалась к прерванным делам: науке, статьям, коллегам. Звала в город, но я отказывался. Работа егеря меня вполне устраивала и приносила мне немало удовольствия. Может, потому, что я был предоставлен самому себе и занимался своим любимым делом: ходил в тайгу, подкармливал животных, наблюдал за природой, следил за миграцией перелетных птиц. И делал массу всего такого, о чем городской житель даже не догадывается. Расставание с любимой всегда приносило мне боль, но я постарался спрятать ее как можно поглубже в себя.

Правда, мое житье в тайге омрачали скверные новости: егеря сообщили о том, что на соседней территории нашли человеческие кости, обглоданные медведем. Трудно было сказать, в какое именно время произошло нападение зверя, но то, что останки пролежали не один месяц, так это точно! Рядом с ними обнаружили котелок и топор. Очевидно, это был какой-то турист или черный старатель. Установить его личность так и не удалось.

Еще троих пропавших найти не удалось до сих пор. На берегу оставались только их лодки. А поблизости было множество медвежьих следов, что заставляло думать о самом худшем.

Как-то, осматривая свой участок, я заприметил на поляне среди протаявшего снега останки двух людей с фрагментами истлевшей одежды. В одной из курток обнаружился паспорт пропавшего рыбака, чья лодка была оставлена на берегу. По документу определили личности погибших, второй оказался тридцатилетним молодым мужчиной из соседнего района. Медведь, не нагуляв должного жира, решил разнообразить свой рацион человечиной. После чего смиренно упрятался в берлогу.

После этих печальных находок из полицейских и охотников были сформированы патрульные группы, которые должны были обеспечить защиту граждан. Повсюду по радио передавалось, что в окрестности объявился медведь-людоед, людей просили быть осторожнее. Не ходить без особой нужды в лес. Но разве можно запретить охотнику или рыбаку уходить в тайгу, которая испокон веку оставалась для него кормилицей.

Сформированные группы пытались выйти на след людоеда, вот только все ухищрения ни к чему не приводили – он хитроумно обходил все расставленные ловушки и все глубже углублялся в тайгу. И в этом тоже была некоторая странность, обычно взрослые медведи не покидают место своего постоянного проживания. А этот людоед действовал как-то очень нестандартно, и любая медвежья охота, отработанная не одним поколением промысловиков, в конечном итоге оказывалась бессильной.

Какое-то время о медведе-людоеде не было слышно, но несколько недель назад он объявился вновь, задрав рыбака, сидевшего на берегу с удочкой.

Вновь были сформированы патрули, но медведь, как и в прошлый раз, затерялся в тайге.

Для бабки Клавдии сбор брусники был весьма прибыльным подспорьем, благо что в округе ее было немало – широкими красными покрывалами желанная ягода устилала все окрестные леса. А самое главное, не нужно было далеко углубляться – достаточно лишь отступить метров на сто в тайгу, и она произрастает себе, радуя взор сочным цветом.

День для нее начался обыкновенно, как и всегда. Взяв с собой два лукошка, Клавдия направилась в лес вместе с лайкой, привычно увязавшейся за хозяйкой. Совсем незаметно бабка углубилась в лес, где брусника была краснее и крупнее. Неожиданно где-то рядом бабка Клавдия услышала шорох, какой обычно издает птица, пробирающаяся через траву. Распрямившись, она вдруг увидела в нескольких метрах от себя крупного медведя, пожирающего с кустов ягоды.

Выросшая в тайге, Клавдия не однажды встречала медведя, а потому особенно не боялась, знала, что достаточно будет поднять руки, замахать на зверя руками, закричать, и он немедленно ретируется в чащу. Так было и на этот раз: громко закричав, Клавдия попыталась прогнать медведя с брусничной делянки, но тот повел себя странным образом. Он не только не испугался, а, встав на задние лапы, двинулся прямо на нее, грозно рыча.

Первым ударом лапы медведь опрокинул женщину на землю, вторым исполосовал когтями ее тело и по-деловому, совершенно не торопясь, приблизил крупную голову к самому лицу, как если бы прилаживался, с какого именно места начать трапезу. Длинные липкие медвежьи слюни заляпали ее лицо. Неожиданно из-за его спины женщина увидела медведицу. Отвлекшись, медведь посмотрел на самку, что-то утробно заурчал и лизнул ее в черную морду. Воспользовавшись моментом, Клавдия откатилась под куст и услышала громкий лай собаки, прибежавшей на помощь. Лайка, отвлекая на себя внимание, набросилась на самца, пытаясь укусить медведя за бока.

Клавдия продолжала отходить все дальше, опасаясь привлечь к себе внимание. Медведь пытался достать пса лапой, но тот всякий раз проворно отскакивал в сторону и нападал уже с противоположной стороны.

Неожиданно медведица повернулась и стала углубляться в чащу, а за ней столь же неторопливо зашагал самец. Некоторое время собака еще преследовала медведей, беспокоя округу громким лаем, а потом, поскуливая, вернулась к Клавдии. Бок у лайки был изодран, из длинной глубокой раны обильно сочилась кровь. Оставалось большой загадкой, почему зверь не порвал раненую псину.

Как добралась Клавдия до поселка, она помнила смутно. Перед глазами все расплывалось, и единственное, о чем она молила, так это не свалиться, понимая, что может более не подняться. А когда вышла на окраину поселка, то рухнула прямо на руки перепуганных соседей.

Позже, когда дела Клавдии пошли на поправку, она рассказала мне о том, что же с ней все-таки произошло.

– Наклонился он ко мне, а с его пасти прямо мне на лицо слюни падают. Тьфу ты, гадость!.. А тут вдруг из-за спины медведица выходит, я уж думала, что они меня вместе рвать будут. А медведь вдруг меня оставил, повернулся к ней и стал ей морду лизать. Прямо любовь у них какая-то неземная! Никогда прежде такого не видывала.

Рассказанная история вызвала у меня некоторое замешательство. Прежде подобного наблюдать мне не доводилось. Медведь по природе своей единоличник и не терпит рядом с собой ни сильного, ни слабого. А медведице он нужен только для воспроизведения потомства, далее их дороги расходятся навсегда, а потому подобный союз между самцом и самкой выглядел более чем странным. Глупо было спрашивать о том, как выглядят напавшие медведи, но еще глупее было бы показывать Клавдии фотографии Антошки и Машки. Но в том, что этой неразлучной парочкой были именно они, я уже более не сомневался.

А старуха, покачивая головой, продолжала:

– Если бы не эта медведица, я бы, милок, с тобой и не разговаривала. Да вот еще собака мне помогла. Жаль, что померла, даже трех дней не прожила.

Старухе тоже повезло: редко кто после встречи с медведем остается в живых, так что она угодила в исключительный случай. Неделю Клавдия находилась на грани жизни и смерти, а потом дело пошло на поправку.

Позже я пришел на то место, где медведь напал на бабку. Надеялся определить по следам своих старых знакомых. Но, к сожалению, отпечатки, подпорченные дождем, интереса не представляли.

Несколько раз наведывался в этот уголок леса, надеясь повстречаться с медведями, но их следов мне более не попадалось. Скорее всего, эта странная медвежья пара переместилась на другую территорию, на этой ей просто не жить, уж слишком суров был здешний хозяин – огромный, за три метра ростом медведь, он жаловать не будет, в клочья порвет!

Некоторое время было тихо, и вдруг на соседней территории, там, где тайгу рассекает надвое становой хребет, недалеко от моего участка обнаружили три трупа, растерзанных медведями. Точнее то, что от них осталось. Как впоследствии установила следственная комиссия, это были туристы из центральной части России, решившие сплавляться до районного центра на катамаране. На середине пути катамаран переломился (его остатки впоследствии были обнаружены значительно ниже по течению), и туристам пришлось выбираться самостоятельно через тайгу. Двух парней медведи растерзали в палатке, очевидно, спящих. А вот третьего обнаружили у самой реки, точнее, верхнюю часть его тела.

Еще через два дня семейство из медведицы и троих медвежат растерзало отца с сыном, отправившихся в тайгу за омулем. Матуха вытащила отца из палатки на глазах у сына, убив его ударом лапы. Парень успел дозвониться до районного центра и позвать на помощь. Спасатели прибыли с опозданием – на месте стоянки было обнаружено два трупа.

Никто не сомневался, что медведи-людоеды будут убивать и дальше. Несложно было представить, на что может пойти матуха, чтобы прокормить изголодавшееся потомство.

За последние три года число медведей-людоедов в нашей области увеличилось едва ли не вдвое. И что-то подсказывало мне, что на следующий год их не станет меньше. Как бы то ни было, но в поведении косолапых присутствовало нечто такое, что заставляло их нападать на людей.

Решено было создать группу из наиболее опытных охотников, которые отследили бы матуху с медвежатами и уничтожили. Во главе этой группы был Степан Денисович Пантелеймонов, потомственный медвежатник, на счету которого только лично убитых медведей было не менее полусотни, а еще сотню раз он участвовал в их отстреле. Таким впечатляющим списком мог похвастаться не каждый охотник.

– Послушай, Тимофей, – созвонился со мной старый охотник Степан Денисович. – Ты слышал что-нибудь про медведицу-людоеда с медвежатами?

– Слышал. Погиб отец с сыном. Все только об этом и говорят.

– Все так. С нами пойдешь? У нас небольшая группа собралась, человек шесть. Так что твоя помощь не будет лишней. Тем более случилось это на твоем участке, а эту часть леса ты как никто другой знаешь.

– Хорошо. Когда выдвигаемся?

– Завтра утром. Утес подле Медвежьего переката знаешь?

– Конечно.

– Подъедешь туда часам к пяти утра, мы все там будем. Кстати, твой друг Аркаша тоже будет с нами.

– А как же без него! – не сумел я сдержать довольной улыбки.

Если идешь на медведя, так людям нужно доверять, а Аркаша будет первым, который подставит плечо.

Сборы не заняли много времени. Уложив в рюкзак несколько коробок с патронами, прихватив продуктов на пару дней и легкий спальник, я с карабином за плечами потопал к машине.

Смеркалось. До Медвежьего переката ехать не более часа. Так что я рассчитывал прибыть на место встречи несколько раньше, чем было условлено.

Плюхнувшись в старенькую и видавшую виды «Ниву», поехал в тайгу по проселочной дороге. Заросшая, плохо наезженная, временами просто терявшаяся среди дремучего леса, она представлялась задачей со множеством неизвестных – не то провалишься в какую-нибудь глубокую колдобину, не то застрянешь среди буйной растительности. А там, где совсем недавно была твердь, могла образоваться топь. Так что следовало соблюдать осторожность.

К назначенному месту без особых происшествий я подъехал уже через сорок пять минут. Это был небольшой каменный утес, заросший чахлым ельником, с которого просматривался Медвежий перекат. Свое название он получил не случайно – именно здесь во время нереста, на валунах, выступающих из воды, собирались медведи, которых в отдельные дни можно было насчитать до двух десятков. Самое удивительное, что на каменистом перекате им не было тесно, видно, потому, что рыбы хватало на всех, более того, ее было такое огромное количество, что медведи, как истинные гурманы, выедали только икру, пренебрегая всем остальным. А кроме того, с этого утеса открывался великолепный вид: просматривался даже океан, узкой синей полоской застывший далеко на востоке.

В этот раз на перекате было только два бурых медведя, находящихся друг от друга на значительном отдалении. Косолапые с некоторым вниманием поглядывали на соседский улов, как это бывает у рыбаков, завистливых к чужой удаче. На этот раз бог охоты и рыболовства был на стороне медведя, расположившегося близ правой стороны берега. В течение нескольких минут тот подцепил две крупные форели и немедля выгрыз на камне мягкие ткани. Другой медведь заметно нервничал, проклинал невезение, но продолжал неизменно стучать лапой по воде, пытаясь выудить задремавшую рыбу. В какой-то момент ему повезло – в когтях оказалась крупная форель. Достойно, как и подобает всякому серьезному охотнику, он принялся за трапезу – прижал ее могучей лапой к камню и неторопливо принялся рвать нежное красное мясо.

От занятного зрелища меня отвлек звук приближающейся машины. И еще через две минуты я увидел, как на каменистую площадку выехал зеленый «УАЗ», из которого тотчас повыпрыгивали охотники.

– Нас шесть человек вместе с тобой, – объявил Степан, – так что вполне достаточно, чтобы брать такого серьезного зверя. Справимся?

– Конечно, – не стал возражать я.

Из присутствующих я не был лично знаком только с Федорычем, весьма опытным медвежатником, о котором слышал немало хорошего, и с Филимоном. О Филе я был наслышан как о приличном охотнике, организовавшем травлю волков, умевшем охотиться на лосей, неплохо стрелявшем птицу. Вот только в медвежатниках он не значился. Поздоровался с каждым, с Аркашей по-дружески обнялся.

Вышли к месту, где еще совсем недавно лежали растерзанные медведями трупы. Трава примята, повсюду валялись обрывки ткани, когда-то бывшие одеждой; рваная палатка висела на гнутых прутьях. В душу закралась непролазная тоска: вот и все, что осталось от людей. А ведь им обоим казалось, что впереди у них бездна времени, которого хватит на любовь, переживания, на мечты, а потому они смело строили планы на будущее, не подозревая о том, что конец земного пути в образе рассвирепевших медведей совсем рядышком.

– Ну, что ты скажешь? – обратился ко мне Степан Денисович, слегка прищурившись, отчего у самых глаз образовались длинные, уходящие к самым вискам морщинки. В народе их называют «гусиные лапки». – Как все было?

– Ширина отпечатка следа около двенадцати сантиметров, это была половозрелая медведица… Матуха подошла со стороны леса, сначала обошла кругом палатку, принюхиваясь, – ответил я после того, как тщательно осмотрел место трагедии. – Не торопилась, высматривала, кто где лежит. Действовала по-хозяйски, знала, что ей никто не помешает… А потом напала на более сильного мужчину, лежащего в палатке. Просто разодрала когтистой лапой брезент и вытащила его наружу, – показал я на землю, истоптанную медвежьими следами. – А рядом следы поменьше: две пары следов полуторалеток, успевших уже перезимовать, и одна пара принадлежала сеголетке с шириной передней лапы не более чем сантиметров пять.

Степан Денисович согласно кивнул, довольный, что наши наблюдения в точности совпали.

– Все так.

Я прошел по медвежьим следам метров на двадцать в глубину леса, где еще оставались следы волочения, и определил место, на котором медведи рвали мертвое тело. Выглядело оно очень утоптанным. Здесь они возились долго.

– Вот здесь они его рвали, – показал я на ворох разбросанных тряпок. – Потом медведица снова подбежала к палатке.

Присев на корточки, я внимательно всмотрелся в медвежьи следы. Первое, на что я обратил внимание, так это на передние лапы, значительно отличавшиеся от задних, хорошо сохранившиеся на влажной земле, с пятью пальцевыми мозолями. Шестая мозоль располагалась поперек стопы, оставив глубокий и четкий отпечаток. Оттиск задних лап напоминал босоногий след человека, с той лишь разницей, что продолговатая мозоль размещалась уже вдоль всей стопы, а потому она выглядела значительно шире и с неестественно узкой пяткой. Поначалу зверь сделал два ленивых шага, оставив отпечатки передних и задних лап, но уже затем последовали прыжки (задние лапы перекрывали отпечатки передних). Параллельно медвежьим следам на влажной земле отчетливо были видны оттиски спортивной обуви с узорчатыми протекторами: второй несчастный пытался спастись бегством, но медведица его догнала в три прыжка. Далее лишь примятая трава, по которой людоед яростно таскал уже убитого юношу.

Немного в стороне на примятой тропе я заприметил более крупные медвежьи следы, принадлежавшие самцу. На правой лапе отчетливо обозначился грубый рубец. Этот медведь пришел позже случившегося, но тоже успел полакомиться человечиной, отогнав матуху с выводком.

Степан Денисович терпеливо наблюдал за мной. Охотники, стоявшие здесь же и растянувшиеся в небольшой полукруг, смолили папиросы, и горьковатый табачный дым, подхваченный легким ветерком, зависал на стоявших рядом кустах.

– Вот следы второго человека. Юноша пошел сразу за медведицей, пытался как-то отогнать ее от отца. Оружия у него не было, возможно, он что-то кричал, привлекал к себе внимание. И матуха, опасаясь за жизнь потомства, набросилась на него и тотчас порвала. А потом здесь же устроила пиршество.

– Так оно и было, – согласился Степан Денисович. – Ты этот район хорошо знаешь?

– Конечно, можно сказать, каждое деревце. Это же моя работа.

Степан Денисович удовлетворенно кивнул:

– Куда могла пойти матуха со своим потомством?

Вопрос был не праздный. Догадавшись, что охотники идут по ее следам, медведица вполне могла устроить засаду. Медведи – звери умные и очень коварные, нападают всегда внезапно, нередко со спины, и мне были известны случаи, когда матерый зверь перебивал целую группу бывалых охотников, одного за другим. А случай, произошедший пару месяцев назад, и вовсе был уникальным – четыре пули, выпущенные в медведя, лишь только раззадорили его (причем одна из пуль угодила точно в сердце). Смертельно раненный он сумел пробежать добрых сто метров и разодрать двух охотников, после чего отступил в бурелом и тихо умер, отомщенный.

– Если это та медведица, о которой я думаю, то она пошла в свою старую берлогу, чтобы отлежаться.

Степан, медвежатник, достал из рюкзака детальную карту и развернул передо мной.

– Очень хорошо… Покажи, где находится ее берлога.

– Вот здесь, больше негде, – уверенно очертил я пальцем старый хвойный лес, разбитый бесчисленными протоками и небольшими водоемами, чередующимися с заросшими гарями.

– Вполне может быть, место подходящее, – согласился Степан Денисович.

– На этом участке в прошлом году я насчитал сразу семь берлог. Похоже, что медведям здесь не бывает скучно. И еще было четыре лежки. Это уже молодые медведи, просто поленились делать себе берлогу, так и пролежали всю зиму на куче хвороста. Это самое медвежье место во всем лесу.

– Что ж, значит, пойдем туда. Ну, чего стоим? – бодро поинтересовался Степан Денисович. – Потопали дальше!

Медведица шла медленно, косолапо выставляя пятки наружу. Подождав семенивших за ней медвежат, пошла там, где, по ее разумению, искать их не должны. Вдруг следы оборвались, как если бы медвежье семейство переместилось по воздуху в другое пространство. Разгадку отыскали быстро – медведи перешли через нагромождения валежника, далее протопали по длинной поваленной сосне, ни разу не ступив на травянистый покров.

Чем ближе подходили к ельнику, тем сложнее становилась ситуация. Здесь и впрямь медведей было немало, что было видно по разоренным муравейникам. Попадались безжалостно разрытые кочки, темно-коричневыми клочками выделявшиеся на фоне светлой травы. В одном глуховатом месте на старой луговине обнаружился пласт земли, свернутый буквально в трубочку. Здесь медведица с медвежатами лакомились деликатесами – поедали личинки и куколки насекомых, ловили жуков, не брезговали кольчатыми червями. Так что рацион у медвежьего семейства был разнообразен, оставалось только гадать, какие именно обстоятельства заставили их напасть на людей.

На одной небольшой полянке, испещренной норами полевых мышей, медведица с выводком остановилась надолго. Норы были безжалостно разрыты, и медведица, проявляя невероятное терпение и сноровку, вгрызалась в землю аж на полметра. Так что можно было достоверно сказать, что медведи не ушли с этой полянки до тех пор, пока не вывели всю мышиную колонию.

Миновав густой старый ельник, неожиданно вышли на пеструю светло-зеленую поляну, заросшую луговыми цветами и борщевиком. Здесь медведи тоже пробыли некоторое время. Подъев весь борщевик и разбросав желтые зонтики по всей поляне, потопали далее.

Примятые растения уже успели подсохнуть, лишившись питательного сока, и теперь в сравнении с остальной зеленью они выглядели значительно посеревшими и пожухлыми.

– Далеко еще топать? – спросил Аркадий, малость утомленный переходом.

– Километра три, – отвечал я, – но здесь нужно быть особенно осторожным. Возможно, что медведица уже услышала нас и сейчас топает по нашему следу.

Карабины были сняты с плеч, палец лежал на спусковом крючке – в случае нежданной встречи с медведем оставалось только снять ружье с предохранителя и пристрелить животное выстрелом в голову.

Медвежьи следы привели нас к небольшому овражку, заросшему густой темно-зеленой растительностью, где у глинистой стенки возвышался прогнивший пень, а вот подле него лежали пласты земли, заваленные сухими ветками, буреломом. В самом основании пня чернел широкий лаз, прикрытый поваленным ссохшимся стволом, через толстые ветки которого я распознал темно-бурую медвежью шерсть. Здесь залегла медведица, учуявшая приближавшихся людей, что было заметно по плотно прижатым ушам.

Я дал знак остановиться. Остальные охотники послушно замерли. До берлоги было метров пятьдесят, вполне достаточно для убойного выстрела, вот только не было гарантии, что пуля угодит точно в сердце зверя. В противном случае раненая медведица может причинить немало бед. Следовало ее выманить из берлоги, как правило, это делает один из наиболее опытных медвежатников, приближаясь к берлоге едва ли не вплотную. Именно он и совершает смертельный выстрел, стараясь попасть в круг не более двадцати сантиметров в диаметре. Или в голову.

Другие охотники тотчас укрылись от медвежьих глаз – кто спрятался за дерево, кто залег за кочку, кто облюбовал корни вывороченного дерева, а кто просто залег на голой земле. В их задачу входило подстраховать охотника, шагнувшего навстречу разъяренному медведю.

В какой-то момент я поймал себя на сочувствии – убивать целое медвежье семейство было жаль. Но, вспомнив, что стало с людьми, оказавшимися случайно на их пути, остановился.

– Вон там она залегла… Под пнем, – произнес я, кивнув в сторону берлоги. – С ней медвежата. Будет лучше, если пойду я, мне уже приходилось выходить к берлоге, а потом этот лес…

Договорить я не успел.

– Давай я пойду, – вдруг вызвался Филя.

Внутри меня зародилось сомнение, вот только обижать недоверием было не принято.

– Дело серьезное, – предупредил Степан Денисович нейтральным голосом, также терзаемый колебаниями.

– Надо же когда-нибудь начинать, – бодро отвечал Филя. – А потом я ведь все-таки охотник… Надеюсь, что неплохой.

– Проверить себя, что ли, хочешь?

– Что-то вроде того.

– Так ведь не война.

– Тем более! Весь век, что ли, мне по уткам да по зайцам шмолять.

– Лады.

Посмотрев в сторону берлоги, я увидел, что медведица слегка приподнялась – теперь был виден ее широкий, заросший рыжеватой шерстью лоб, по бокам от нее зашевелились двое медвежат, постарше. Забравшись на спину матери, они затеяли какую-то непонятную, нелепую возню, невольно привлекая к себе внимание.

– Я отойду к тому ельнику, – сказал Степан Денисович, показав на пригорок. – Как только медведица выйдет, стреляй! Не мешкай. Ты даже не заметишь, как она уже рядом с тобой окажется. У тебя всего лишь несколько секунд. Ты, Федорыч, останешься здесь, вот у этих трех елей.

– Добро, – отозвался опытный медвежатник, оценив удачный выбор Степана Денисовича: медведица будет как раз на линии огня.

– А я зайду немного справа. – Посмотрев на Филю, выглядевшего невероятно хладнокровным, будто бы изваяние с острова Пасхи, я сказал: – Как только дойду до той березы, можешь выходить и топать к берлоге.

– Понял.

– И еще вот что… Будь готов, медведица может выскочить в любую секунду.

– Я это знаю, – столь же безмятежно отвечал Филя.

Осторожно обойдя небольшой иссохший валежник, я подошел к своему месту. Теперь берлога смотрелась немного ниже. Среди комьев земли отчетливо различалась распластанная медвежья туша, на которой трое медвежат пытались зацепить друг друга лапами, покусывали, падали на спину, скатывались с материнского бока прямиком в глубину берлоги. Жилище, подсвеченное одиноким солнечным лучом, выглядело просторным. Дальняя часть берлоги была перекрыта толстыми ветками, присыпана дерном и землей, через которые пробивалась растительность, а для пущей убедительности придавлена деревом. Так что, даже стоя на самой маковке жилища, трудно было предположить, что это берлога.

Медведица лежала совершенно неподвижно, будто бы камень, поросший темно-рыжеватым мхом. Уши еще были прижаты к телу, лапы изготовлены для прыжка. Я поднял руку, давая понять Филимону, чтобы тот двинулся к берлоге.

Приставив карабин к плечу и уже совершено не таясь, он зашагал в сторону берлоги. Слышно было, как под толстыми подошвами его ботинок потрескивали, напоминая далекие выстрелы, сухие ветки. Медвежата уже юркнули в глубину берлоги и более не показывались. А Филя спокойно, как если бы дело проходило на штатных учениях, продолжал топать вперед, демонстративно привлекая к себе внимание.

На треск сучьев из глубины берлоги на спину матухи вновь выбрались медвежата, прижавшись к ее крупному телу, со страхом и любопытством взирая на приближающегося человека. Теперь медведица превратилась в упругую пружину: густая длинная темная шерсть на ее спине опустилась, голова прижалась к земле, а черные глаза лютой злобой прожигали приближающегося человека. Охотника и медведицу разделяло не более двадцати шагов, и в следующее мгновение матуха выпрыгнула далеко вперед, отбросив по сторонам медвежат, скатившихся кубарем, и устремилась прямо на охотника, застывшего с ружьем в руках.

Самое время сделать первый выстрел, но Филимон впал в ступор. Мне было знакомо подобное состояние, я столкнулся с ним в шестнадцать неполных лет, когда застрелил своего первого шатуна. Когда на охотника бежит медведь, на него вдруг накатывает невероятный страх, подчас охватывает паника. Он может напрочь забыть о ружье, что держит в руках, и только ждет того момента, когда зверь уберется восвояси. Вот только эта сказка без счастливого конца. Выстрела может не случиться.

Расстояние между Филимоном и медведицей стремительно сокращалось. Гибкая мохнатая туша, сплошь мышцы и нервы, переплетенные в один тугой комок, устремились прямо на застывшего Филю. Щекой я почувствовал прохладу приклада, ствол отыскал височную впадину на голове медведицы, а указательный палец, привычно лежавший на спусковом крючке, плавно произвел выстрел. Следом, несколько запоздав, прозвучало еще два выстрела. Матуха, уже изготовившись для смертельного броска, вдруг неожиданно споткнулась и обмякла, затем растянулась в двух метрах от недвижимого Фили.

Осознав, что медведица больше не поднимется, переборов в себе прежнюю жалость, я навел карабин на одного из медвежат, спрятавшегося в кореньях, и выстрелил. Медвежонок вздрогнул всем телом, а потом прижался к земле брюхом, как совсем недавно прижимался к любящему телу матери.

Следом прозвучало еще два выстрела. Одного медвежонка пуля отыскала среди высокой травы, а другого, самого сметливого, под пластами перевернутого чернозема.

Охотники вышли все разом. Степан Денисович что-то ободряющее сказал Филимону, и тот, виновато улыбнувшись, ожил:

– Что-то у меня ружье забарахлило…

– Бывает, – понимающе и где-то даже сочувственно ответил старый медвежатник. – Важно, чтобы этого в следующий раз не произошло, так и до беды недалеко. Медведь порвет одной лапой!

Более к этому разговору не возвращались, давая Филе понемногу прийти в себя. Ощущал он себя неловко, держался особняком. Все его прежние заслуги как-то вдруг подзабылись, и был только недавний серьезный промах. Пройдет еще немало времени, пока он не почувствует себя прежним.

Осмотрели матуху. Ей достались три пули: две в голову и одна в сердце. После таких смертельных ранений не выживают даже медведи. Хотя существовал риск, что она могла допрыгнуть до Филимона и смертельно его ранить. Сложно даже представить, что творилось в его душе, когда на него мчался огромный зверь, имевший в своем послужном списке как минимум две загубленные человеческие жизни.

Медведицу перевернули, тщательно осмотрели. Ей было не менее семи-восьми лет. На теле отыскались еще три старых пулевых ранения: одно под лопаткой, пуля застряла между ребрами; второе царапнуло по спине, оставив грубый шрам; третья пуля прошла навылет через мягкие ткани правой лапы. Так что с человеком встречаться ей уже приходилось. Уж не этот ли печальный опыт толкнул ее на людоедство?

Без долгих разговоров содрали с медведей шкуру (не пропадать же добру!) и вырезали желудки. Даже при беглом осмотре их содержимого было очевидно, что они наполнены человеческой плотью: вместе с обычной пищей, которая нередко встречается в рационе медведя – непереваренные зерна овса, куски шерсти, хитин насекомых, – встречались и фрагменты разорванной одежды.

Наскоро перекусив, засобирались в обратную дорогу.

С севера потянул ветер: неприятный, промозглый. Обычно после такого дуновения следует слякотный дождь. Так оно и произошло. На горизонте показалось облако, расплывавшееся по небу клочковатой темнотой. С каждой минутой все более мрачнело, наливаясь тяжелой чернотой, от которой в прижатую теменью землю дохнуло густой плотной сыростью. А вскоре на ощетинившиеся ветки елей легло плотное полупрозрачное марево. Это надолго – затянуло от края и до края. На лицо легла неприятная сырость, заползла за воротник и там осталась, остужая все тело. По коже пробежал неприятный озноб, от которого не отряхнуться. Случившееся придется воспринимать как данность. А может, это ненастье наслал на охотников лесной бог, осерчавший за гибель медведей? Поди разберись, в чем тут суть! А ведь какой-то час назад небо было совершенно безмятежным и в воздухе не было даже малейшего ветерка, ничто не указывало на скорое и унылое ненастье.

– Останавливаться не стоит, – выказал общее настроение Степан Денисович. – В обратную дорогу нужно идти через Ядвигский холм. Не знаю, что там внутри этого холма, но дождя там практически не бывает. Просто какая-то аномалия! Всюду хлещет, а там, бывает, и капли не упадет! Вот только успеем ли? Думаю, дождь сейчас зарядит.

– Это верно, – согласился охотник Алексей, мужик лет пятидесяти. – Руда там какая-то в нем запрятана. Это надо у геологов спросить. Все время там что-то рыщут.

– Мне так думается, что не руда, а какая-то дурная сила.

– Все так, – согласился Федорыч. Передернув озябшими плечами, бодро заметил: – Похолодало… В дороге согреемся!

Распихав шкуры по рюкзакам, закинули поклажу за плечи и двинулись навстречу сгустившемуся мареву, через которое, словно в плотный туман, просматривались контуры далеко стоявших холмов, отчего они выглядели нарисованными, почти нереальными.

Растянувшись в длинную цепочку, потопали через чернеющий лес, казавшийся в эти минуты особенно враждебным, прямиком к Ядвигскому холму. Тучи, разделившись на две части, стали обходить останцы с двух сторон, как если бы надумали взять охотников в полон. Покружили над головами, попугали отблесками молний, густо роившихся в их черных, разбухших от воды брюшинах, а потом, видно раздумав, соединились в темную непрозрачную пелену и тяжело поплыли себе далее, обдирая тяжелую вязкую утробу об острые, будто бы колья, вершины елей.

Неожиданно ослепительный блеск ударил по глазам, на мгновение отвоевав у дремучей темноты небольшую полянку с розовыми крохотными цветочками, дивным оазисом представшую в дремучем лесу. Я отчетливо увидел на поляне с цветами отпечатки двух пар медвежьих лап, тех самых, что мы видели подле места убийства отца и сына. Кому принадлежали эти следы, я уже знал, вот только в силу какой-то своей предубежденности озвучивать не пожелал.

Следовало еще раз проверить.

– Ты чего застыл? – удивленно спросил Степан Денисович.

– Да так… померещилось.

– Лешего что ли узрел?

– Что-то вроде того. Лезет в голову всякая чертовщина. Никак не могу от нее избавиться!

Поправив сползающий рюкзак с потяжелевшей медвежьей шкурой, потопал дальше. Возникло ощущение, что затылок буравит чей-то тяжелый и настороженный взгляд. Не выдержав, я вновь обернулся, но увидел только темные высокие ели, плотно разросшиеся вдоль тропы.

Вновь ударила молния, на тысячи миль осветив пространство. За ней тотчас ударила другая, столь же яркая. Теперь грозовые облака были как раз над нами, и молнии немилосердно вспарывали нависшие тучи, выпуская наружу содержимое. Дождь бил в лицо, нещадно хлестал по спинам.

Впереди, будто бы не замечая тяжелых потоков воды, хлынувших с неба, шествовал Степан Денисович. Порой его ноги застревали в черной и вязкой глине, напоминающей трясину, и он, ненадолго прерывая размеренный шаг, справляясь, топал дальше.

Еще один разряд, столь же внезапный и красочный, от немилосердного потрясения содрогнулась земля, и я невольно ощутил ударную волну, прошедшую по всему телу.

Где-то между деревьями, на расстоянии метров тридцати, подсвеченная молнией, показалась медвежья туша, размеренно топавшая параллельным курсом. Сорвав с плеча винтовку, я пальнул выше головы медведя, осознавая, что попасть в него в такой темени весьма проблематично. Следующий разряд молнии, ударивший практически над самой головой, вновь осветил узкую луговину, где какое-то мгновение назад я заприметил животное. Вот только в этот раз его уже не было. Оставались лишь только колыхающиеся кусты, которые беспощадно, будто бы за какую-то провинность, хлестали упругие струи дождя.

– Ты чего патроны не бережешь? – перекрывая раскаты грома, крикнул Степан Денисович.

– Там медведь был… Ты можешь сказать, что я мнительный, но мне кажется, что он шел за нами. Вот я и пальнул в его сторону, чтобы хотя бы отпугнуть.

Выждав секунду, Степан Денисович проговорил.

– Тут в такой темени все что угодно может показаться… Хотя, как знать… Не самое подходящее время, чтобы по тайге шастать, когда людоед рядом. А почему ты про другие следы умолчал?

– Какие? – слепил я непонимающее лицо.

– А те самые, что были рядом со следами матухи.

– Даже не знаю… Этих следов не должно быть.

– Почему?

– Мне показалось, что это следы моего питомца. Он у меня в вольере жил.

– Питомца говоришь… Хорош питомец! – прокричал Степан Денисович, перекрывая раскаты грома. – Не веришь, что людоедом стал? Отогнал матуху с выводком, а сам человека принялся жрать! Посмотреть бы мне на него!

– Я мог обознаться. Следы почти затерты.

– Все может быть… Но у меня такое чувство, что мы с ним еще встретимся. Давайте спустимся в распадок, отсидимся немного, а потом дальше потопаем. В полукилометре отсюда не такой дремучий лес, как здесь… Поприятнее, что ли.

Углубившись в узкую падь, такую же дремучую, как палеозойская растительность, разросшаяся под ногами, и подставив накатившему шквалу спины, терпеливо стали пережидать дождь. А он все бесновался, все свирепствовал, как это нередко случается в предосеннюю пору, которая в сибирское лето наступает очень рано. От размякшей земли, будто бы от глубокого погреба, тянуло мерзлотой, пронизывало до самых костей. Ветер то стихал, разгоняя собравшиеся в хоровод тучи, а то вдруг, разобидевшись на что-то, усиливался, подвывал и свистел, кружил сорванными листьями и швырял их по сторонам целыми охапками. В опасной близи в землю воткнулась поломанная молния, и огромная сосна, будто бы перепугавшись, треснула, подломилась, и, выстреливая разорванным лубом, словно порванными струнами, с затяжным скрипом принялась медленно валиться на землю, круша при своем падении низкорослые сосенки и ветви близстоящих деревьев. А потом, не достигнув земли, уже подхваченная толстыми сучьями соседних сосен, будто бы дружескими руками сотоварищей, остановила свое падение.

Дождь прошел так же неожиданно, как и явился. Просто в какой-то момент стало понятно, что прекратилось завывание, а вихрь, будто бы набаловавшись, перестал срывать листья. Не дождавшись, пока на землю упадет последняя капля, Степан Денисович разогнулся в свой немалый рост и негромко скомандовал:

– Потопали! Пока дождь по новой не разошелся, часа через два выйдем, а там уже и до дома рукой подать.

Растянувшись в длинную цепь, выползли из скользкой глинистой расщелины. Степан Денисович впереди, а я, в привычной для себя роли, – замыкающим. Дальше дорога была унылая, насквозь сырая, промокли до последней нитки, но на такие мелочи внимания уже не обращаешь. Вот выйдем куда следует, а там у костра и разогреемся.

Добрались до оставленных машин. И только оказавшись в салоне «Нивы», я почувствовал, что очень устал. Запустив двигатель, не сумел обойтись без нежностей.

– Ну что, родимая, поехали! Знаю, что не подведешь.

Машина аккуратно, будто бы слушаясь моего голоса, плавно перекатила через кочку и, пустив грязную волну из глубокой ямы, мягко преодолела глинистый склон. Теперь дорога домой, а обратный путь всегда короче.