Глава 29
Урал. Хохол

Приняв душ, он натянул серые тренировочные брюки и уселся за стол в кухне, включив чайник и насыпав в кружку побольше заварки. Леон не звонил, время близилось к восьми, скоро начнет темнеть. Женька дотянулся до оконной рамы и распахнул ее. В кухню ворвался запах города – бензин, аромат цветущих под окном кустарников, трава, что-то еще знакомое, но совсем забытое за годы жизни в Англии. Втянув носом воздух, Хохол вдруг с удивлением понял – жареная картошка. Именно этот запах доносился с улицы, видимо, у кого-то из соседей тоже было открыто кухонное окно.

– Эх, сейчас бы деревенской, на сале… – мечтательно проговорил он вполголоса. – А, собственно, что мешает? Картоха, правда, магазинная, но ничего, Леон говорил, что рынок в девять закрывается. Это мы быстро организуем.

Наскоро сменив спортивные брюки на джинсы и футболку, Женька сунул в карман оба телефона, ключи, сигареты с зажигалкой, несколько купюр и вышел из квартиры.

Таксист попался болтливый, всю дорогу до рынка рассказывал о творящихся в городе беспорядках и о том, как все-таки тяжело жить в безвластии. Хохол слушал вполуха, думая о своем, но вдруг в его слух врезалась знакомая фамилия, и он напрягся:

– А кто это?

– Да ты по ходу не местный, что ли? – Получив утвердительный ответ, таксист, понизив голос, сказал: – Была тут в свое время дама одна… ну, понимаешь – крыша, бабки, футбольный клуб, то-се… Так поговаривают, что претендент на мэрское кресло – какой-то ее родственник.

«Приплыли, – подумал Хохол, – а мы-то, наивные, думали, что в голову никому это не придет. А оно вон как – разговаривают в городе. Непонятно только, чего Ворон… не может же он не знать. А если знает, почему молчит и не предъявляет? Свое что-то затаил?»

Таксист остановил машину у самого входа на рынок и тоже вышел:

– Идем-ка, паря, я тебе помогу. Кум у меня тут салом торгует. Такое сало – рыдать будешь.

Женька двинулся следом, все еще думая о том, что услышал. Нужно держать ухо востро – Ворон не так прост и напуган, как может изображать, и Марине стоит быть с ним аккуратнее. Но вот как вложить эту светлую мысль в голову своенравной супруги? У нее же вечно свое мнение по любому поводу, и только оно верное.

Шматки сала, разложенные на прилавке, отвлекли его от размышлений. Водитель не соврал, и сало пахло и выглядело так, что от восторга хотелось плакать.

– Ты гляди, какие прожилочки! – Рукой в целлофановой перчатке продавец указывал на мясные прослойки и тонкую шкурку. – В рассоле солил, сам все делаю. Да ты попробуй. – Он ловко отрезал кусочек и на ноже протянул Хохлу.

Тот взял и положил в рот, мгновенно заполнившийся чесночным ароматом и солоноватым вкусом сала.

– Давай весь, – ткнув пальцем в понравившийся кусок, сказал Женька и вынул деньги. – Не соврал ты, дядя, – обращаясь к таксисту, довольно улыбавшемуся рядом, признал он, – а теперь скажи, нет ли тут у тебя еще какой полезной родни? Ну, картошка там или зелень какая?

– Сделаем, – кивнул водитель, – были б деньги, все найдем.

К салу Хохол успел до закрытия рынка купить еще картошки, первых огурчиков, покрытых мелкими колючими пупырышками, и в завершение в небольшой пекарне на самом краю рынка – огромную, только что вынутую из печи буханку ржаного хлеба.

– Это последняя закладка, обычно для своих печем перед закрытием, – пояснила раскрасневшаяся круглолицая деваха в белом халате и чепчике, – но раз вы с дядей Васей…

Таксист дядя Вася подмигнул:

– У меня на этом рынке кругом родня. Ну что, обратно поедешь?

– Да, спасибо тебе, дядя Вася, за помощь, – искренне сказал Женька, усаживаясь в машину. – Не перевелись, гляжу, в этом городе добрые люди.

– А когда к нам по-доброму, так и мы не кусаемся, – захохотал таксист.

Дома его исчезновение заметили. Открыв дверь ключом, первое, на что он наткнулся, была жена – стояла в арке, ведущей в коридорчик между спальней и второй комнатой, скрестив на груди руки и зло глядя из-под растрепанной челки. Женьку от неожиданности даже передернуло – он уже отвык от пронзающего насквозь взгляда, от которого даже ему хотелось спрятаться.

– Фу-ты, господи, напугала, – попытался отшутиться он, но Коваль шутку не приняла:

– И где тебя носило вместе с моим мобильным?

– Так ты за мобильный переживаешь?

– Ну, неужели же за тебя? – не меняя выражения лица, отрезала она.

– Я так и подумал, – проходя в кухню, сказал Женька и принялся выгружать из пакетов продукты.

– Где был? – не отставала жена, входя следом и забираясь по привычке на рабочую столешницу гарнитура.

– А не видно?

– И все-таки?

– Ты чего взъелась? – возмутился наконец Хохол, поворачиваясь к ней и стягивая с себя майку. – Не видишь, на рынок мотался, картошки жареной хочу – имею право?

– А на рынок ли?

– Ты чего добиваешься?! – рявкнул начавший выходить из себя Женька, которого бесил невозмутимый тон и вопросы жены. – Мне уйти, что ли?

– А сможешь?

– Доведешь – смогу, – серьезно пообещал он, и Марина, спрыгнув со столешницы, подошла к нему вплотную и положила руку на грудь, заглядывая при этом в глаза:

– Нет уж, дорогой мой, ты, конечно, извини, но у меня железное правило – вдовой ты меня взял, вдовой, соответственно, и оставишь, – угрожающе прошипела она, проводя ногтями по изорванной шрамами груди Хохла, и тот рассмеялся:

– Пугаешь все? Проверяешь, не перестал ли бояться на старости лет?

– Чего мне тебя проверять? Я давно все знаю. А чем так пахнет? – поведя носом, повернулась она к столу.

– Салом, – фыркнул Женька, – настоящим, прикинь, салом с прожилками и чесночком. Я о таком в Англии даже мечтать забыл.

Марина чуть сморщила нос, но промолчала – сало она есть не могла, но запах нравился, и сейчас захотелось даже подержать во рту ломтик или даже попробовать съесть бутерброд с хлебом, который источал такой манящий аромат, что рот сам по себе заполнялся слюной.

– А отрежь мне кусочек с хлебом, а? – попросила она, глядя на мужа снизу вверх.

– Плохо не будет?

– Я немножко…

Он снова усадил ее на столешницу, чтобы не мешала, отрезал ржаную горбушку и тонкий, почти прозрачный ломтик сала, положил на это сверху половинку свежего огурца и протянул Марине. Хрустнув огурцом, она принялась за бутерброд, чувствуя, что на самом деле здорово проголодалась.

– Слушай, Женька, вкусно… – проговорила она, дожевывая.

– А то же, – усмехнулся он, ловко нарезая сало на кусочки, пригодные для жарки картошки.

– Тебе помочь?

– Мне – не мешать. Покури или иди отсюда совсем, не крутись под ногами, – попросил он, вываливая картошку из пакета в раковину.

Марина переместилась на стул в углу между столом и батареей, сейчас отключенной, забросила на нее ноги и закурила.

– Леон не звонил?

– Пока нет, – ловко орудуя ножом, отозвался Женька. Тонкая кожура сползала с картошки длинной витой змейкой и укладывалась в раковину.

– Странно… что думаешь?

– Разговор у меня к тебе, дорогая.

– На тему? – поинтересовалась она, выпуская дым из чуть вытянутых вперед губ.

– Тебе не показалось, что Ворон темнит?

– Чего ему темнить? У него мозги от страха залило.

– Нет, котенок, не настолько, – нарезая почищенную картошку на тонкие одинаковые брусочки, сказал Женька. – Я тут мимоходом узнал, что в городе тебя помнят и фамилию твою с генеральской на раз связали, понимаешь? И что, думаешь, Мишаня этих разговоров не слышал? Да, подзабыл с Леона спросить за задание, но вокруг-то ведь базарят. Не может же он настолько от мира оторваться.

– Возможно, ты и прав, – задумчиво сказала Марина, разглядывая тлеющий кончик сигареты, – но, насколько я вижу, он не то что слухи собирать – он даже когда ему впрямую говорят, и то не слышит от ужаса.

Хохол почесал затылок и, помолчав, с сомнением бросил:

– А может, ты и права. Леон говорил, что Мишаня вообще из дома не выходит – только в «Тишину» и обратно, даже в ресторан с тобой первый раз поехал за долгое время. Вполне возможно, что до него пока и не дошло. Но ты все равно имей это в виду, ладно?

Марина только пожала плечами. Ей приходила в голову мысль о том, что Ворон, догадавшись об их с Дмитрием родстве, может попробовать извлечь из этого максимальную выгоду, но какую? Она и так на его стороне, его поддерживает, так что чего еще ему желать? Но слова Женьки о том, что в городе поговаривают на эту тему, она надежно уложила в памяти.

…Картошка поджарилась, и Хохол, открыв крышку сковороды, даже застонал от предвкушения:

– Ох, какой картофан вышел… ммм… пальцы проглотишь.

– Вилкой не пробовал? – насмешливо поинтересовалась Марина. – Ну, чтобы пальцы не глотать?

– Ха-ха-ха, как смешно, – передразнил он. – Тебе накладывать?

– Немножко. Ночь на дворе, а мы картошку с салом…

– Хохол, милая, он и в Африке хохол, и сало ему – первое дело, – улыбнулся муж.

Семейный ужин был почти закончен, когда мобильник Хохла залился трелью и завертелся на подоконнике, вибрируя.

– Кого несет? – поинтересовалась Марина, дожевывая огурец.

– Сейчас узнаем, – вытирая руки, отозвался Женька и взял трубку: – Слушаю. Ага. Рассказывай.

Он внимательно слушал говорящего, и Марина, впившись в его лицо взглядом, пыталась понять, о чем разговор, но не могла – Хохол был спокоен. Попрощавшись, он положил телефон на подоконник, закурил и, обернувшись к Марине, сказал:

– А ведь ты оказалась права. У твоего братца вновь роман с Веткой. И квартиру он снял специально для встреч с ней, чтобы перед Вороном, видно, не палиться.

На лице Коваль не дрогнул ни единый мускул, она невозмутимо закурила, перебросив ногу на ногу, и произнесла:

– Этого следовало ожидать. Ветка привыкла решать свои вопросы только двумя способами. И этот – самый эффективный. Ну а уж если не пройдет, то воспользуется другими своими умениями. Но с моим братцем, думаю, ей это не понадобится. Интересно другое – как она мужу дорогому будет объяснять свои отлучки к генералу и то, что она оказывается в его постели?

– Не могу понять, что мне не нравится в твоем вопросе, – мрачно сказал Хохол, покусывая костяшку пальца, – то ли его смысл, то ли тон. Такое ощущение, что ты ее ревнуешь.

Она подняла на него глаза и предостерегающе проговорила:

– Не начинай!

Хохол махнул рукой и начал убирать посуду со стола. Марина сверлила взглядом его спину, но Женька не поворачивался. Всякий раз, когда в пределах видимости возникала Виола, он начинал чувствовать себя неуютно и неуверенно, словно его женщина больше ему не принадлежала. Марина могла и в мыслях ничего не держать, но он все равно боялся, что Виола сможет своими бабскими хитростями или – хуже того – каким-то травяным варевом склонить ее на свою сторону. С этим Хохол до сих пор бороться не научился.

Коваль почувствовала напряжение, исходящее от огромного тела мужа волнами, отложила взятую было сигарету и подошла к нему сзади, обняла за талию, уткнувшись лбом в широкую спину:

– Жень…

Он не ответил, сосредоточенно водя по тарелке губкой, но Марина не отставала, двигая прохладные ладони по его груди вверх-вниз:

– Жень… ну, Жень, что ты как маленький, в самом деле?

– Ты как большая, – буркнул он. – Не мешай мне.

– Да ты всерьез, что ли?

– Нет, пошутил я, что непонятного? Иди, говорю, в спальню, сейчас домою и приду тоже.

Коваль всегда понимала момент, в который нужно отступить и не напирать больше, а потому спокойно ушла в спальню и растянулась на кровати.

Женька же домыл посуду, убрался в кухне и, заварив себе чифирь, уселся на табуретку в углу. Помяв в пальцах сигарету, вдруг подумал, что сейчас бы неплохо «беломорину» – вдруг захотелось крепкого табака, а не эту импортную пыль, но выбора не было. Закурив, он снова прокрутил в памяти события сегодняшнего дня.

Заручиться поддержкой Мирзы и – автоматически – Боксера было делом правильным и удачным. Неизвестно, что задумал на самом деле Мишка Ворон, и лишние люди не помешают. Да и теперь они гарантированно не поддержат Беса, что тоже хорошо. Нужно бы разобраться по-тихому с Каспером и выяснить, на самом ли деле он сосватал кого-то из своих людей в охрану Ворона. Леон пообещал до утра вспомнить всех, кто пришел к ним недавно, и от этого уже можно будет оттолкнуться – новые люди всегда первые на подозрении. Хотя и старых сбрасывать со счетов тоже не стоит, всякое бывает. Это, наверное, пока все, чем он может помочь Марине. Но вот что делать с появившейся Веткой, мгновенно прыгнувшей в постель к генералу? Тут он, пожалуй, совсем бессилен.

– Женя! – раздалось из спальни. – Я же слышу, что ты домыл посуду.

– И что? Должен бежать, виляя хвостом?

Ответа не последовало. Он не собирался ее обижать, но иногда очень хотелось, чтобы Марина вела себя более мягко, чтобы давала ему почувствовать, что в семье главный все-таки мужчина. К сожалению, она постоянно об этом забывала, привыкнув решать и делать все самостоятельно. Женька любил ее слепо, но иногда у него здорово чесались руки отлупить любимую женщину ремнем – так, чтобы долго помнила. Но теперь он позволял себе это все реже, боясь приступов ярости, которые уже не всегда мог контролировать.

Вместо очередного язвительного ответа она пришла в кухню – в длинной ночной рубашке на тонких бретельках, босиком, такая домашняя и родная, что у Хохла защемило внутри.

– На тебя коньяк дурно влияет, – заявила она, останавливаясь в дверях, – ты становишься буйный и неуправляемый.

– Осторожнее, – предупредил он, сощурив глаза, – не говори лишнего. А три стопки коньяка давно уже выветрились.

Марина подошла к нему, села на колени, забрав из пальцев сигарету, и улыбнулась:

– Пойдем спать, а? У тебя вид какой-то измученный.

– Ну, надо же – заметила, – усмехнулся он.

Марина положила голову на его плечо и пробормотала:

– Ты по-прежнему считаешь меня чудовищем.

– А ты и есть чудовище, – вздохнул Хохол, обнимая ее, – но я каждый раз думаю – а что бы я делал без тебя?

– Жил бы. Возможно, даже хорошо.

– Глупости не говори – хорошо…

– Ты к Касперу когда поедешь? – спросила она неожиданно, и Хохол вздрогнул – всегда пропускал такие вот удары, расслабившись, и это злило.

– Ну вот что ты за человек, а? Я с тобой за любовь, за жизнь – а ты?

– Жень, сейчас ничего более важного, чем дела, не существует. Я все знаю о твоей любви, тут слов не нужно, ты мне доказал не раз и поводов сомневаться не давал.

Он только головой покачал – для нее никогда не существовало ничего важнее дел, а уж его словам о любви вообще было отведено место во втором десятке.

– Завтра поеду, если ничего более важного не случится.

– Мне почему-то кажется, что тебе самому не стоит к нему соваться, – вдруг сказала Марина, – может, пусть Мирза это решит?

– Да зачем Мирзу под это подписывать? Я сам.

– Женя, от твоего «я сам» могут появиться проблемы. Смотри, а если Каспер действительно решил Бесу помочь? Он же сразу ему выложит, что ты в городе. А раз в городе ты…

– Можно подумать, Бес не в курсе. Да он узнал в тот самый день, когда ты ногу с трапа на летное поле поставила, – фыркнул Хохол, отбирая у нее сигарету. – Тут к бабке не ходи. И мое появление у Каспера ничего не изменит уже.

– Слушай, а зачем вообще к нему ехать? Если Леон вычислит его людей, на фиг нам сам Каспер? Пусть пока живет и плохо спит ночами.

Хохол аккуратно поставил ее на пол, залпом допил то, что осталось в кружке, и сказал:

– Идем-ка спать. Завтра с утра и решим, куда кому ехать.

Но в постели Марина все равно вернулась к разговору, и Женьке ничего не оставалось, как слушать. Поджав под себя ноги и, кажется, не замечая, что с правого плеча сползла бретелька рубашки, Марина расписывала ему завтрашний день, однако Женька был твердо убежден – он поедет. Поедет просто для того, чтобы посмотреть в глаза человеку, посмевшему помогать тому, кто собирался убрать его жену. Хохол не выносил неблагодарности в людях, это ему всегда было непонятно и противно, и Каспер, переступивший через эту черту, перестал для него существовать. Но хотелось просто понять – почему. Чем таким насолила ему уже давно официально мертвая Наковальня, что он решил союзничать с Бесом и помогать тому давить Ворона.

– Ты меня не слушаешь совсем, – возмущенно сказала Марина, заметив, что глядящий в потолок Хохол совершенно отсутствует в разговоре.

– Не слушаю. Потому что не собираюсь делать так, как говоришь ты. Хочешь орать – ори, но тихо, ночь на дворе, люди спят, – спокойно ответил он, поворачиваясь на бок и закрывая глаза. Однако сквозь неплотно прикрытые ресницы он увидел обескураженное выражение на лице Коваль и с трудом подавил смех – до того это было забавное зрелище.