Глава восемнадцатая
Мы с Хиллом подошли к дому сзади. У нас у обоих пульс бился в горле, сердце стучало медленно и гулко, кожа стала скользкой от пота. Нас ждали Саттон и Гермес, скрывшись в темноте ночи и густой тени кустов. Я их не видела, но почуяла запах масла от офигенной саттоновской пушки. Он притащил «баррет» пятидесятого калибра. Штучка хороша, чтобы останавливать нападающих носорогов, бродячих слонов и любых противоестественных тварей, на которые действует пуля. В районе, где такая плотная застройка, я бы не хотела пускать ее в ход, потому что, если здоровенная пуля пролетит мимо цели, она полетит дальше, пока во что-то не попадет. Пуля пятидесятого калибра вынесет почти полностью грудную клетку вампиру или оборотню, а нормальному человеку просто снесет полтуловища. Притащить сюда эту пушку – одно это что-то говорит о вере Саттона в свои умения и о том, насколько эту уверенность разделяют его товарищи по команде. Он уже поставил «баррет» на опоры, чтобы не держать шестифутовый ствол в руках. Сам Саттон присел на расстеленном мешке, в котором приволок оружие. Сейчас это оказалась удобная подстилка для стрельбы, достаточно толстая, чтобы не тревожиться о веточках, камешках, битых стеклах и прочем мусоре. Напоминала плед для пикников, только без корзинки с пирожками.
Гермес намазал какой-то мазью сустав, вероятно, колено, потому что запах шел не от руки, а снизу. Заметила бы я запахи смазки от Саттона или мази от Гермеса, если бы Хилл меня не предупредил, что нас ждет снайпер? Не знаю, могла и не заметить. Мы с Хиллом присели с ними в лесополосе, что разделяла двор Борса и тот, что за нами. Ни в одном дворе свет не горел, и никогда ни в одном дворе я не видела такой густой тьмы. Мы все сидели в озере темноты, разросшихся кустов и низких деревьев и были скрыты не хуже, чем в густом лесу. Даже если вампир выглянет, то нас не заметит. Не зрение его должно нас волновать.
Я сидела почти плечом к плечу с Хиллом, и потому тот факт, что я слышала биение его сердца и пульса у него на горле, был почти ожидаем. Я прислушалась к телам Саттона и Гермеса, и поняла, что точно так же, как жар в темноте, ощущаю вампира. Я просто знала, что он здесь, но опять же – была бы я так уверена в этом, если бы мне не сказали? Надеюсь, нет, потому что вот настоящая проблема, когда имеешь дело с существами сверхъестественными: у них иные, лучшие органы чувств, нежели у нормальных.
– Дети и собака выходят, – шепнул мне на ухо голос Линкольна.
Саттон спросил, понизив голос:
– Собаку выставил злоумышленник или дети настояли, чтобы взять ее с собой?
– Злоумышленник.
– Черт, – сказали в один голос Саттон и Гермес.
– Блин, – отозвался Хилл.
– Что плохого? – спросила я.
– Либо он услал собаку и детей, чтобы они не видели, как убивают маму, либо чтобы собака его не укусила, – пояснил Хилл.
– Так или этак, а дело плохо, – сказал Саттон.
– Блейк, засеки его и скажи нам, – попросил Гермес.
Я не стала спорить – просто уставилась на стенку дома и отпустила собственные вожжи. Я говорила раньше, что опускаю метафизические щиты, но я могу держать их на месте и через них все-таки действовать. Это как иметь щит и меч: мечом можешь бить, а щитом прикрываешь тело. Вот это я и попыталась сделать своей силой некроманта: воспользоваться своей способностью управлять мертвыми, но не открываться самой, чтобы сидящий в доме вампир не засек меня метафизически. Я только недавно научилась использовать силу, оставаясь скрытой от нежити в заданной зоне, – до того каждый раз, включая силу, я будто зажигала сигнальный костер. Отлично в качестве отвлечения, привлечения и нормально в случае, когда я уверена, что смогу убрать любое существо, которое движется ко мне с недобрыми намерениями. Но умение делать это незаметнее резко увеличило полезность моего экстрасенсорного дара для полиции.
Я потянулась мысленно к вампиру – этому конкретному вампиру. И опять же: раньше я просто «тянулась» к мертвецу, но сейчас я научилась лучше «целиться» в вампиров, которые метафизически не привязаны ко мне непосредственно. Если вампир связан со мной в каком-либо экстрасенсорном смысле, то я его могу достать без малейшего усилия, но с чужими вампирами сложнее.
Я потянулась мысленно к дому, и, как бы это глупо ни звучало, очень помогало протянуть руку в сторону стены дома. Не то чтобы я наставляла палец и «стреляла» им: скорее моя рука была линией прицела, и я смотрела вдоль нее, в сторону дома. Это была просто визуальная помощь, нечто, отвлекающее глаза, чтобы не мешали мозгу.
Я чувствовала в доме вампира, но так как я никогда с ним раньше не встречалась, то и не могла бы сказать, тот ли это вампир, которого мы ищем. Приходилось полагаться на тот факт, что лейтенант Линкольн только что говорил с ним по телефону, и все остальное тоже подсказывало, что вампир тот самый. Приходилось полагаться на точность данных разведки, потому что пусть и не я нажму на спуск, все равно это мой ордер на ликвидацию. Именно мое присутствие в качестве федерального маршала с действующим ордером давало нам зеленый свет на стрельбу по вампиру. При действующем ордере Саттон может стрелять, и никакого расследования применения оружия не будет. Можно выстрелить на поражение, убить и не потерять при этом работу, и не иметь никаких бесед с Министерством внутренних дел или кем бы то ни было. Снайперы любят со мной работать, потому что это всегда чистая ликвидация без шума и пыли.
На самом деле вампира я не видела. Я его чувствовала – не так, как осязаешь пальцами, скорее как ощущаешь мыслями, будто мысли и есть пальцы, кисти рук, ощупывающие вампира, ощущающие его очертания.
– Бегает туда-сюда, – шепнула я, закрыв глаза, чтобы реальное зрение не портило картинку.
Совершенно без разницы, как выглядит стена дома, и не важно, что по ней скользят блики рассеянного света. Важно то, что внутри, и этого реальные, плотские глаза вообще увидеть не могут.
– Быстро бегает? – спросил Саттон.
– Быстро.
Я не замечала, что двигаю рукой в такт метаниям вампира, пока Хилл не сказал:
– Это и есть его скорость?
Я перестала мотать рукой, открыла широко глаза и посмотрела на Хилла.
– Да, наверное.
– Гермес, засеки женщину.
Гермес поднял бинокль, несколько излишне объемный для обычного.
– Она на полу, сидит спиной к кухонным шкафам – слишком неровные, чтобы это была стена.
– Отлично, – сказал Саттон, и голос его уже стал спокойнее и чуть ниже, будто он начал переход в состояние, позволяющее произвести выстрел. Он уже лежал на мате, в который превратился чехол, прильнув щекой к своему оружию. Ствол был так велик, что стоял на двуногой подставке для устойчивости. Саттон готов был послать пулю пятидесятого калибра через стену в движущуюся цель и должен был не просто попасть, а поразить наповал, потому что меньше всего нам нужен раненый вампир в доме с заложниками, да и нападающий на нас раненый вампир – тоже лишнее.
Именно тот факт, что нет ни малейших сомнений, что попадание в вампира из «баррета» не может не сразить его наповал, и было той причиной, по которой Саттону вообще было разрешено принести сюда эту здоровенную дуру. У нас такого, правда, не случалось, но в других группах и в других городах бывало, что вампиры или оборотни продолжали нападение после попадания из чего-то калибра меньше пятидесятого, и есть пара кошмарных историй о том, как в атаку несся монстр с вынесенной половиной груди. Просто это была не та половина, а другая, в которой нет сердца. Саттон должен был выбить сердце или голову, или то и другое вместе одним выстрелом. Не повредить, а вынести на фиг – это единственное, что дает уверенность в истинной смерти.
Из наушников прозвучал голос Линкольна:
– Мальчик говорит, что у преступника пистолет. Повторяю: вампир вооружен пистолетом.
– Твою мать, – сказал Гермес.
– Блейк! – сказал Саттон.
Я старалась прощупывать осторожно, но пистолет менял положение вещей. До сих пор я думала, что вампиру надо будет оказаться рядом с женщиной, чтобы ее ранить. Теперь я знала, что он может стоять поодаль и убить ее. Черт!..
Выброс адреналина опустил мне щиты еще ниже, но позволил лучше видеть вампира. Нет худа без добра.
– Замедляет ход, поворачивает, – сказала я тише и осторожнее.
Будь вампир постарше и посильнее, он ощутил бы, как касается, ищет его моя сила, но либо он слишком слаб, либо слишком взвинчен и поэтому ничего постороннего не замечает.
– Куда поворачивает? – спросил Саттон сдавленным голосом.
Я показала пальцем. Объяснить, откуда я знаю, куда он смотрит, не смогла бы ни за что, но я была уверена. Знала точно.
– К женщине идет, – сказал Гермес.
– Целится? – спросил Саттон.
– Не могу сказать, – ответила я, – но остановился. Неподвижен. Застыл.
– Покажи мне, где он, Блейк, – сказал Саттон.
Я открыла глаза и занялась самым, наверное, трудным. Надо было собственные нематериальные ощущения наложить на реальные, материальные приметы дома для указания цели. Стараясь удержать ощущение вампира и глядя при этом реальными глазами, я сказала:
– Край окна, пять футов от меня вправо.
– Целюсь, – ответил Саттон.
Дом был облицован сайдингом, а требовалась примета. Блин! Я описала бесцветное пятно на стене.
– Его голова с пятном на одной линии.
– Не вижу пятна, – ответил Саттон. – Цветное ночное зрение у меня уступает твоему, Блейк.
Судя по голосу, его спокойная сосредоточенность чуть пошатнулась. Слышно было, как пробивается в интонацию адреналин. Нехорошо.
– Женщина взметнула руки перед собой, будто защищаясь от чего-то плохого. Что делает вамп, Блейк? – спросил Гермес.
– Думаю, приближается к ней.
– Думаешь? – переспросил Хиллс.
– Черт побери, это же не то что глазами смотреть.
Я потянулась к вампиру чуть дальше – как вот если стоишь на карнизе, а то, что тебе нужно, перед тобой в воздухе, и ты протягиваешь руку, но все равно не достаешь. Вытягиваешься чуть дальше, и… злость, гнев, ох какой гнев. Красный огонь, пылающий, жадный, на миг заполнил мой мозг. Вампир, его эмоции.
– Господи, до чего же он зол! – сказала я.
– Блейк, дай мне что-нибудь! – сказал Саттон.
Не было примет, которые я могла бы ему дать. Если бы коснуться вампира, может быть, я бы поглотила его гнев, как было с Биллингсом, но я не знала, как это сделать издали. И я сделала единственное, что пришло в голову: убрала щиты и окликнула вампира. Как будто я все еще на карнизе, но вещь, за которой я тянусь, так важна, что я слишком далеко наклонилась над краем. А если наклоняешься слишком далеко – упадешь. Я уже примерно полгода не позволяла себе так убирать щиты. Сейчас я обратилась к мертвому и почувствовала, как отозвался вампир, повернулся и посмотрел на меня. Он был очень молод, очень слаб – хотя моя сила некроманта умеет призывать и по-настоящему старых гадов, – он обернулся ко мне, потому что я так ему повелела. Некогда вампиры убивали некромантов на месте, и на то были серьезные причины. Потому что все мертвое нас любит и откликается нам на каком-то уровне.
– Он на нас смотрит, – сказала я, – но я не смогу его так вечно держать.
– Дай его мне, Блейк, – сказал Саттон.
– Лазерным прицелом посвети, – предложил Хиллс.
Я так сильно сосредоточилась на вампире, что не сразу сообразила: он же прав, у меня на автомате есть лазерный прицел.
Посмотрела вниз, будто он только что появился у меня в руке.
– Ты можешь держать вампира и направить автомат? – спросил Хилл.
Хороший вопрос. Я чувствовала, как вампир застыл в доме неподвижно, почувствовала, как он попытался вырваться, когда я разделила свое внимание между ним и реальным оружием у меня в руках.
– Сейчас выясним. Я буду знать, если упущу его и он снова будет двигаться.
Но указать прицел Саттону – тут недостаточно будет просто навести на вампира автомат, стоя там, где я стою. Это не поможет лежащему снайперу целиться: я должна быть в его физическом пространстве, целясь вместо него.
Это предложил Хилл:
– Ты маленькая, а он здоровенный. Ложись на него сверху и направь свой прицел вдоль его ствола.
Лучшего варианта у нас не было, так что я устроилась на крупном полисмене. Вампира я продолжала держать, но пришлось двигаться самой, и внимание, направленное на вампира, чуть рассеялось. Он стал вырываться из моей хватки, и его гнев, который я не могла поглотить, сейчас работал как рычаг, как лом. Мне приходилось сосредоточиться и на том, что у меня в голове, и на том, что вокруг тела, и все это совмещать. Саттон был настолько больше меня, что я почти вся лежала у него на спине, но я не могла выбрать нужный угол, чтобы целиться вдоль его длинного ствола.
– Не могу стрелять, когда ты на мне так лежишь.
– И я прицел не могу держать. – Вампир стал вырываться, я сосредоточилась на нем сильнее, и он затих. Но мне его так не удержать. Тут у меня возникла остроумная мысль. – Скажи женщине, чтобы уходила, пока я его держу. Может, не придется стрелять для ее спасения.
Он не стал спорить, просто сказал в микрофон нужные слова.
– Она встала и идет, – сообщил Гермес.
Гнев вампира вспыхнул костром, в который плеснули бензина.
– Стоп! – велела я. – Не надо ей выходить. Это его злит, и он вырвется у меня прежде, чем она доберется до двери.
Пришлось вернуться к исходному плану.
– Сядь, – посоветовал Хилл.
Я попыталась сесть Саттону на поясницу, но не доставала стволом до нужной точки, так что пришлось полустоять на коленях, полусидеть на пояснице Саттона и наклоняться над его плечом.
– Сними вес с моих плеч, если можешь, – попросил Саттон.
Я будто опиралась на него – и не опиралась, держалась так близко, что ощущала под собой жар его тела и биение пульса, и при этом стараясь не сильно прикасаться, не вкладывать вес, чтобы не нарушить его хватку, прицел, всякую там снайперскую магию. И это требовало слишком большой концентрации. Я перегнулась над его плечом, высунула ствол автомата вдоль ствола его «баррета», но не прямо сверху – слишком много у меня всякого на автомате снизу, чтобы он двигался гладко.
Вампир почти вырвался. Я попыталась взять его крепче – и задела автоматом «баррет».
– Так не надо, – напряженно сказал Саттон.
– Прости, – буркнула я, призвала вампира, бросила в него своей силой как копьем. Он пошатнулся, я почувствовала, но мне нужно будет сейчас его отпустить, чтобы сделать материальную часть работы. Блин.
Я еще раз его ударила силой, всей, которую смогла собрать, и он снова зашатался, так что я думала, ему придется схватиться за кухонный стол, чтобы не упасть, и в эту долю секунды я вытянулась вперед над плечом Саттона, продвинула ствол автомата точно вдоль ствола «баррета» как можно ближе и нацелилась туда, где ощущала голову вампира. Световая точка Саттона шла за моей, будто играли в пятнашки красный и зеленый огонек на стенке дома. Остановив свою красную точку, я выдохнула:
– Здесь.
Зеленый огонек Саттона накрыл мой красный, я задержала дыхание, усилием воли замерла всем телом, одновременно почувствовав, как замер подо мной стрелок. Мы вместе задержали дыхание, и в этот момент засасывающей тишины и концентрации одной яркой точкой вырвался от меня вампир. Саттон выстрелил, и отдача так его тряхнула, что я скатилась с него, перевалившись набок. Встала на колени, уставилась на дом – как ни парадоксально, в сайдинге виднелась только небольшая дырка.
Слышно было, как кричит в доме женщина.
– Попали? – почти заорал Хилл.
– Блейк? – спросил Саттон.
Я потянулась к вампиру и обнаружила…
– Мертв. Убит. Готов.
Они поверили. Дали сигнал «все чисто» и запустили людей в дом, хотя единственным подтверждением гибели вампира были мои слова и мои экстрасенсорные способности. В Сент-Луисе и много где еще есть полицейские, которые не поверили бы моим словам, но не эта группа. Саттон, Гермес и Хилл мне достаточно доверяют, чтобы послать людей в дом, где есть дикий вампир, на основании одних только моих слов, что угрозы больше нет.
Я слышала, как сотрудники СВАТ ходят по дому и передают по радио «чисто». Хилл двинулся по двору к дому, держа винтовку у плеча. Я приложила автомат к своему и пошла за ним, потому что когда идет твоя группа, идешь и ты, и если люди твоей группы идут в дом с прикладом у плеча, ты идешь с ними. Саттон и Гермес слегка отстали, потому что им нужно было упаковать «баррет», и мы четверо двинулись к дому, готовые к любой угрозе. По рациям было слышно: «Дом чист. Заложники освобождены… подозреваемый убит».
Других преступников в доме не было. Беременную бывшую жену отвели в ожидающую «Скорую». Вампир обезврежен.
Удачная выдалась ночь.