Глава тринадцатая

Все согласились, что налет на вампирские адреса будет после рассвета, когда вампиры будут мертвы для мира. У нас двое убитых полицейских, и увеличивать эту цифру нам не надо, так что мы стали ждать. А ждать – работа тяжелая. Она нервы изматывает. Есть шанс несколько часов поспать, и если сможешь, тебе найдут лежанку где-нибудь в глубине участка, чтобы ты отрубился. Но почти никто спать не пошел. У нас двое убитых, и мы через несколько часов двинемся на охоту за их убийцами. Это либо достает, либо заставляет мыслить слишком усердно – в обоих случаях заснуть не помогает. Почти никто из нас не знал никого из убитых лично, но это не важно. Если даже думать, что один из них был при жизни самым большим в мире мудаком, это тоже не в дело. В дело только то, что у него был значок и у тебя такой же. Если ты позвал бы на помощь, он бы пришел. Незнакомец или друг, это не важно: он бы рискнул для тебя жизнью, как и ты для него, и если бы пришлось, ты бы с ним пошел под пули, потому что это и значит – носить значок. Это значит, что когда все бегут прочь от опасности, ты бежишь к ней, и всякий, кто бежит в бой рядом с тобой, тебе брат по оружию. Гражданские думают, что у копов такая реакция, потому что они говорят про себя: «Вот во имя милости Божией гряду я», но на самом деле не так это, это не главное. Мы – люди, так что немножко этого есть, но в основном это осознание, что мы – это те, кто бежит на звук выстрелов. Мы бежим навстречу беде, а не прочь от нее, и мы верим, что если рядом окажется еще один человек со значком, то и он побежит туда же. Он будет с нами, и мы вместе будем драться с опасностью и с врагами, потому что это наша работа и наша суть.

Вампиры не просто убили двух копов: они убили двух человек, которые стояли бы с нами плечом к плечу возле их двери. Они убили двух наших, а это непозволительно. И часть энергии, пока мы ждали, бралась оттого, что мы не просто выследим сегодня врагов, мы их убьем, и все это дозволено и законно. Мы их выследим и казним. Формально говоря, это будет выполнением ордера на ликвидацию, потому что сейчас ордер у нас есть, но для меня это будет просто охотой на вампиров при поддержке СВАТ.

Адресов было три, поэтому я была маршалом на одном, Ларри – на втором, а с третьей группой шел федеральный маршал Арлен Брайс, самый новый в нашем Противоестественном отделе. Он из нового поколения наших маршалов, в прошлом – обычных полицейских со стажем не менее двух лет, обученных противоестественной работе на курсах, а не на практике. Мне еще не встречались маршалы после курсов, и притом чтобы прежняя работа в каком бы то ни было полицейском подразделении дала им навыки, необходимые для охоты на вампиров и диких оборотней. Именно для охоты, потому что со значком там или без него, маршалы противоестественного направления – легализованные убийцы. Да, мы убиваем ради спасения жизней, но главная наша работа в этом и состоит – убивать. Полицейские спасают людям жизнь, и большинство свои двадцать лет служат, даже ни разу не вытащив оружия на службе. Почти каждый маршал противоестественного направления убивает хотя бы одного вампира в первый же месяц службы, иногда и не одного. Если кто думает, что убивать вампиров – совсем не то, что убивать обычных людей, пусть попробует этой работы, а потом посмотрим, что он скажет. Мне приходилось на службе убивать и людей, и, честно говоря, разницы особой нет, кроме той, что человека убить легче.

Но федеральный маршал Арлен Брайс еще этого не знал.

Рост у него пять футов восемь или девять дюймов, волосы короткие, но красиво стриженные, того неопределенного цвета, который и не темный, и не совсем светлый. В детстве я называла его светло-русым, но одна моя одноклассница, у которой волосы были почти такие же, меня проинформировала, что такой цвет называется «оттенок шампанского». Моя мачеха подтвердила, что цвет называется именно так, хотя в народе он зовется песочным. Детский позор мне запомнился, и потому цвет волос Брайса для меня неизвестен, пока он сам мне не скажет. Глаза светло-карие, почти янтарные, так что даже их в строгом смысле «карими» не назовешь.

В остальном довольно-таки типично красив, непринужденная улыбка слегка асимметрична, что увеличивает его обаяние – благо таковое есть. Когда рядом с ним оказывается детектив Джессика Арнет или любая другая женщина-полицейский, их реакция дает мне понять, что такой близкий к ординарному тип красоты их вполне устраивает. Арнет наконец преодолела свое увлечение Натэниелом, моим возлюбленным, с которым мы живем вместе. Меня она все еще недолюбливает. У нее такое чувство, что моя скрытность насчет Натэниела ее унизила, когда она стала к нему подбивать клинья. Некоторым людям всегда нужен виноватый.

Мы с Зебровски пробирались мимо всех лишних людей, что болтаются в помещении РГРПС. Спать мы не собирались, поэтому решили зайти поесть в один ресторан, который нам обоим нравится. Первый признак, что позади нас маршал Брайс, прозвучал в виде голоса детектива Арнет:

– Брайс, привет! Пойдем поедим?

– Я искренне ценю ваше предложение, детектив, но я уже обещал пойти поесть с детективом Зебровски и маршалом Блейк.

Тут мы с Зебровски остановились на месте. Переглянулись. Я поняла, что для него это тоже новость. Мы повернулись с непроницаемыми коповскими физиономиями и ждали, пока Брайс поравняется с нами, – будто так с самого начала задумано.

Следующий предложил поесть Ларри, но Брайс улыбнулся и ответил:

– Спасибо, маршал Киркланд, в следующий раз обязательно.

Ларри тронул его за рукав и спросил:

– А каким маршалом ты хочешь быть, Брайс?

Брайс от этого вопроса остановился, повернулся к Ларри, оглянулся на нас с Зебровски. Улыбнулся.

– Таким, который хорошо делает свою работу, маршал Киркланд.

Он продолжал улыбаться, но выражение его глаз переменилось. Он смотрел не на нас, а сбоку не так хорошо видно, но что-то было такое в этих золотисто-карих глазах, что Ларри опустил руку.

– Я свою работу делаю хорошо, – сказал Ларри.

Слова прозвучали тихо, но попали в тот странный момент тишины, что бывает в набитых народом помещениях. Все одновременно замолкают, и вдруг становится слышной всем чья-то последняя фраза.

– Я не сказал, что это не так, – ответил Брайс, но отошел от Ларри. Ларри вспыхнул, но не от смущения – это был гнев.

– Я знаю свое дело!

Лицо у Брайса было серьезным, почти печальным, но я думаю, только мы это видели. Он снова надел на лицо улыбку, повернулся к Ларри посреди все еще тихой комнаты.

– Повторю свои слова, маршал Киркланд: я ничего иного не говорил.

– Не дай ей сделать из тебя убийцу.

Вот так. Наша семейная вражда, моя и Ларри, стала достоянием широкой общественности. Тишина повисла такая густая, хоть на хлеб мажь, только кто его есть станет. Все обратились в слух – потому что каждый любит сплетни, даже если он коп.

– Когда я последний раз заглядывал в должностную инструкцию, Киркланд, там было написано, что мы истребляем монстров. Что делает нас убийцами – законопослушными и все такое, но нам полагается убивать, маршал Киркланд. В этом состоит наша работа.

– Не надо учить меня моей работе, – сказал Ларри сдавленным голосом.

Брайс улыбнулся чуть шире, провел рукой по отлично постриженным волосам – жест застенчивости. Вид у него сразу стал безобидный и очень располагающий. Интересно, нарочно было сделано, или просто привычка такая.

– Конечно, не мне бы говорить, но у Блейк самый большой счет убитых из всех маршалов нашей службы. Я знаю, что любой сотрудник из тех, с кем я говорил, взял бы ее с собой в бой для поддержки. Даже те, кто яростно ненавидит ее за ее личную жизнь, хотели бы в перестрелке иметь ее напарником, они верят, что она им сохранит жизнь. Если это не высочайшая оценка профессионала профессионалами, то я не знаю, какова она должна быть.

Последуй Ларри мужскому и коповскому неписаным кодексам, он бы на этом остановился, но частично проблема в том и состояла, что Ларри неписаным правилам не следует.

– Ты пытаешься сказать, что мне люди в бою не доверяют?

– Я пытаюсь всего лишь пойти поесть с двумя коллегами, а все остальное вы додумываете, а не я говорю. Я всего лишь дал высокую оценку маршалу Блейк. О вас я вообще ничего не говорил.

Брайс продолжал слегка улыбаться, типа «извините-мэм-мою-неотесанность», но что-то ощущалось в нем более жесткое, какая-то стальная основа под внешностью симпатичного хорошего парня.

– Пошли, Брайс, я с голоду помираю, – сказал Зебровски.

Брайс повернулся к нему, и снова была эта улыбка, но в глазах что-то большее. Он не против был бы уклониться от этой беседы с Ларри, но если не получится, он ее доведет до конца. И по этому выражению глаз я поняла, что самое время Ларри заткнуться, пока он окончательно не разрушил возможность для себя и Брайса быть друзьями. Врагами они не станут, но если Ларри будет нажимать, они всегда останутся лишь коллегами по работе – с неприязнью друг к другу.

Брайс зашагал к нам, и Ларри его не удерживал, но жестко глянул на меня. На меня, а не в спину уходящего человека. Ну почему всегда и во всем виновата я?

Брайс поравнялся с нами и прошел мимо, тихо сказав:

– Давайте пойдем, пока Киркланд не сказал ничего такого, о чем я потом пожалею.

И мы ушли втроем – Брайс, Зебровски и я.