_Ручей

С тоскою расстаюсь я с ней
Всечасно,
Струя потоки из очей
Напрасно,
О, счастье, если бы я мог
Лежать всегда у милых ног!

_Юноша

Товарищ мук моих, моих
Несчастий,
Прощай, поведай ей о них,
О страсти,
Палящей сердце мне огнем,
Пока надежда зреет в нем!

1797

ПРЕДАТЕЛЬСТВО ДОЧКИ МЕЛЬНИКА

Куда, приятель, иль откуда?
Чуть свет, уже ты на ногах!
В лесной часовне ль, чая чуда,
Мадонне каялся в грехах?
Прекрасный паж мой, неужели
Луга с туманом и росой
Теплее пуховой постели?
Бредешь нагой ты и босой!

Ах, верно! Только что покинул
Бедняга славную постель —
В тот миг, как сладкий жребий вынул,
Попал уже, казалось, в цель.
И вот — не выдумать позорней
Обмана! — мчится по лугам
Он резвого ручья проворней.
Нагой, бездомный, как Адам.

За парой райских яблок ловко
Прокрался в мельничный он сад.
Как может ангел стать чертовкой?
Дверями ль рая входят в ад?
Ночной прохладой жар объятий
Легко ль изгнаннику сменить,
Словами жалоб и проклятий
Прервав речей любовных нить?

«В ее очах под кровом ночи
Кто б мог предательство прочесть?
Сама она мне что есть мочи
Вручить свою спешила честь,
Уйти Амуру не давала,
Пока в окошке рассвело,
А между тем в уме держала,
Коварная, заране зло!

Любви моей вкушая сладость,
Она зовет внезапно мать —
И тотчас, возглашая радость,
Ворвалась родственников рать:
Быками наступают дяди,
За ними тетки по пятам,
Двоюродные братья сзади,
Дружок-батрак и тут и там.

Мать, уподобясь хищной птице,
Вот-вот взлетит под потолок,—
Все требуют, чтоб я девице
Вернул невинности цветок!
Цветок, что сорван был не мною,—
Вот лицемерия венец!
Взбешен я подлостью такою,
Такой бессмыслицей вконец!

Амуру первая забава
Снимать с запретного запрет,—
Ну, мог ли потерпеть он, право,
Чтоб цвел цветок шестнадцать лет!
Цветок, на мельнице взращенный,
Успели до меня сорвать,—
За что ж, одежд своих лишенный,
Я обесславлен, словно тать?!

Отвергнув ложе вероломной,—
Она и в этот даже час
Сияла красотой нескромной,
Как ослепительный алмаз,—
Я бурным гневом разразился
И, к выходу наметив путь,
В осенний холод погрузился,
Как в прорубь, лишь бы улизнуть.

Ах, деревенские девицы
Ничуть не лучше городских:
Грешат вовсю, а голубицы,
Поверить им, не чище их!
В такую стужу стать Адамом,
Чтоб после кашлять и чихать!
Нет, к черту! Лучше знатным дамам
Жар сердца буду отдавать!»

Бредя ручьем, так наш приятель
Обманщиц гневно обличал.
Посмейтесь же со мной! Создатель
Его за дело покарал:
Обманывал он сам бессчетно,
Неверность шуткой почитал
И с дочкой мельника охотно
Прекрасной даме изменял.

1798

РАСКАЯНИЕ ДОЧКИ МЕЛЬНИКА

_Юноша

Прочь с моего порога, прочь!
Клянусь пречистым девством Девы,
Такая ж Евина ты дочь,
Как все вы!
О чем ты, ведьма, мне поешь?
Любовь? Девичья верность? Ложь!
Знакомы эти мне напевы!

_{Цыганка}

Меж грустных песен есть одна:
О том, как каялась девица,—
Ходила на реку она
Топиться,
Кляла себя, родню и мать
И думает теперь опять,
Как с милым бы сдружиться.

_Юноша

О вероломстве лучше спой —
О том, как может наглумиться
Над таинством любви святой
Девица,
А подлая ее родня
Раздеть, пустить средь бела дня
Нагим, чтоб платьем поживиться!

_{Цыганка}

О, горе! Потеряла сон,
Мечтою к милому лечу я.
Чуть стукнет ставень — это он! —
Шепчу я.
Зачем послушной я была.
Уговорить себя дала? —
Вернуть ту ночь хочу я.

_Юноша

Ах, сожаления! Поверь,
От них нисколько не теплее.
«Прикрой, о радость моя, дверь
Плотнее!»
И вдруг дверь настежь. Шум и ор.
Позор! Простужен я с тех пор.
Мог даже получить по шее!

_{Цыганка}

Вернуть бы счастье ночи той,
Что я невольно упустила.
Иль свет землею мне закрой,
Могила!
С тобой изгнали и меня:
Теперь родня мне — не родня,
Родная мать — постыла!

_Автор

Так на господский двор пришла
Дочь мельника, как дочь цыгана,—
Но так светла вода была
Фонтана,
Что стала вмиг, как снег, бела,
Смыв грязь, смуглянка, — как была,
Прелестна и полна обмана.

_{Дочка мельника}

Дослушай, милый, до конца!
Я столько дней тебя искала!
Твоей рабой — не хмурь лица! —
Я стала.
Захочешь — буду жить, любя,
А нет — благословлю тебя
Я за удар кинжала.

_Юноша

Любовь! Еще ли ты жива,
И сердце вновь бежит к обману?
Как могут исцелить слона
Ту рану?
О да, бессмертна ты, любовь!
Обманывай же вновь и вновь —
Служить тебе до гроба стану!

_{Дочка мельника}

Ах, если любишь ты опять,
Забудь размолвки час унылый.
Хочу опять тебя обнять,
Мой милый!
Твоя навек! Владей же мной,
Моим и телом и душой,
Наперекор родне постылой!

_Вместе

Всходи и заходи, светило дня!
Зажгитесь, звезды, ночь встречая!
Солнце любви восходит для меня,
Сияя.
Пока течет вода ручья,
Ты будешь, о любовь моя,
Сиять, не угасая!

1797

КОРИНФСКАЯ НЕВЕСТА

Из Афин в Коринф многоколонный
Юный гость приходит, незнаком,—
Там когда-то житель благосклонный
Хлеб и соль водил с его отцом;
           И детей они
           В их младые дни
Нарекли невестой с женихом.

Но какой для доброго приема
От него потребуют цены?
Он — дитя языческого дома,
А они — недавно крещены!
           Где за веру спор,
           Там, как ветром сор,
И любовь и дружба сметены!

Вся семья давно уж отдыхает,
Только мать одна еще не спит,
Благодушно гостя принимает
И покой отвесть ему спешит;
           Лучшее вино
           Ею внесено,
Хлебом стол и яствами покрыт.

И, простясь, ночник ему зажженный
Ставит мать, но ото всех тревог
Уж усталый он и полусонный,
Без еды, не раздеваясь, лег,
           Как сквозь двери тьму
           Движется к нему
Странный гость бесшумно на порог.

Входит дева медленно и скромно,
Вся покрыта белой пеленой:
Вкруг косы ее, густой и темной,
Блещет венчик черно-золотой.
           Юношу узрев,
           Стала, оробев,
С приподнятой бледною рукой.

«Видно, в доме я уже чужая,—
Так она со вздохом говорит,—
Что вошла, о госте сем не зная,
И теперь меня объемлет стыд;
           Спи ж спокойным сном
           На одре своем,
Я уйду опять в мой темный скит!»

«Дева, стой, — воскликнул он, — со мною
Подожди до утренней поры!
Вот, смотри, Церерой золотою,
Вакхом вот посланные дары;
           А с тобой придет
           Молодой Эрот,
Им же светлы игры и пиры!»

«Отступи, о юноша, я боле
Непричастна радости земной;
Шаг свершен родительскою волей:
На одре болезни роковой
           Поклялася мать
           Небесам отдать
Жизнь мою, и юность, и покой!

И богов веселых рой родимый
Новой веры сила изгнала,
И теперь царит один незримый,
Одному распятому хвала!
           Агнцы боле тут
           Жертвой не падут,
Но людские жертвы без числа!»

И ее он взвешивает речи:
«Неужель теперь, в тиши ночной,
С женихом не чаявшая встречи,
То стоит невеста предо мной?
           О, отдайся ж мне,
           Будь моей вполне,
Нас венчали клятвою двойной!»

«Мне не быть твоею, отрок милый,
Ты мечты напрасной не лелей,
Скоро буду взята я могилой,
Ты ж сестре назначен уж моей;
           Но в блаженном сне
           Думай обо мне,
Обо мне, когда ты будешь с ней!»

«Нет, да светит пламя сей лампады
Нам Гимена факелом святым,
И тебя для жизни, для отрады
Уведу к пенатам я моим!
           Верь мне, друг, о верь,
           Мы вдвоем теперь
Брачный пир нежданно совершим!»

И они меняются дарами:
Цепь она спешит златую снять,—
Чашу он с узорными краями
В знак союза хочет ей отдать;
           Но она к нему:
           «Чаши не приму,
Лишь волос твоих возьму я прядь!»

Полночь бьет — и взор, доселе хладный,
Заблистал, лицо оживлено,
И уста бесцветные пьют жадно
С темной кровью схожее вино;
           Хлеба ж со стола
           Вовсе не взяла,
Словно ей вкушать запрещено.

И фиал она ему подносит,
Вместе с ней он ток багровый пьет,
Но ее объятий как ни просит,
Все она противится — и вот,
           Тяжко огорчен,
           Пал на ложе он
И в бессильной страсти слезы льет.

И она к нему, ласкаясь, села:
«Жалко мучить мне тебя, но, ах,
Моего когда коснешься тела,
Неземной тебя охватит страх:
           Я как снег бледна,
           Я как лед хладна,
Не согреюсь я в твоих руках!»

Но, кипящий жизненною силой,
Он ее в объятья заключил:
«Ты хотя бы вышла из могилы,
Я б согрел тебя и оживил!
           О, каким вдвоем
           Мы горим огнем,
Как тебя мой проникает пыл!»

Все тесней сближает их желанье,
Уж она, припав к нему на грудь,
Пьет его горячее дыханье
И уж уст не может разомкнуть.
           Юноши-любовь
           Ей согрела кровь,
Но не бьется сердце в ней ничуть.

Между тем дозором поздним мимо
За дверьми еще проходит мать,
Слышит шум внутри необъяснимый
И его старается понять:
           То любви недуг,
           Поцелуев звук,
И еще, и снова, и опять!

И недвижно, притаив дыханье,
Ждет она — сомнений боле нет —
Вздохи, слезы, страсти лепетанье
И восторга бешеного бред:
           «Скоро день — но вновь
           Нас сведет любовь!»
«Завтра вновь!» — с лобзаньем был ответ.

Доле мать сдержать не может гнева,
Ключ она свой тайный достает:
«Разве есть такая в доме дева,
Что себя пришельцам отдает?»
           Так возмущена,
           Входит в дверь она —
И дитя родное узнает.

И, воспрянув, юноша с испугу
Хочет скрыть завесою окна,
Покрывалом хочет скрыть подругу;
Но, отбросив складки полотна,
           С ложа, вся пряма,
           Словно не сама,
Медленно подъемлется она.

«Мать, о мать, нарочно ты ужели
Отравить мою приходишь ночь?
С этой теплой ты меня постели
В мрак и холод снова гонишь прочь?
           И с тебя ужель
           Мало и досель,
Что свою ты схоронила дочь?

Но меня из тесноты могильной
Некий рок к живущим шлет назад,
Ваших клиров пение бессильно,
И попы напрасно мне кадят;
           Молодую страсть
           Никакая власть,
Ни земля, ни гроб не охладят!

Этот отрок именем Венеры
Был обещан мне от юных лет,
Ты вотще во имя новой веры
Изрекла неслыханный обет!
           Чтоб его принять,
           В небесах, о мать,
В небесах такого бога нет!

Знай, что смерти роковая сила
Не могла сковать мою любовь,
Я нашла того, кого любила,
И его я высосала кровь!
           И, покончив с ним,
           Я пойду к другим,—
Я должна идти за жизнью вновь!

Милый гость, вдали родного края
Осужден ты чахнуть и завять,
Цепь мою тебе передала я,
Но волос твоих беру я прядь.
           Ты их видишь цвет?
           Завтра будешь сед,
Русым там лишь явишься опять!

Мать, услышь последнее моленье,
Прикажи костер воздвигнуть нам,
Свободи меня из заточенья,
Мир в огне дай любящим сердцам!
           Так из дыма тьмы
           В пламе, в искрах мы
К нашим древним полетим богам!»

1797

БОГ И БАЯДЕРА

Индийская легенда

               Магадев, земли владыка,
               К нам в шестой нисходит раз,
               Чтоб от мала до велика
               Самому изведать нас;
               Хочет в странствованье трудном
               Скорбь и радость испытать,
               Чтоб судьею правосудным
               Нас карать и награждать.
Он, путником город обшедшим усталым,
Могучих проникнув, прислушавшись к малым,
Выходит в предместье свой путь продолжать.

               Вот стоит под воротами,
               В шелк и в кольца убрана,
               С насурмленными бровями,
               Дева падшая одна.
               «Здравствуй, дева!» — «Гость, не в меру
               Честь в привете мне твоем!»
               «Кто же ты?» — «Я баядера,
               И любви ты видишь дом!»
Гремучие бубны привычной рукою,
Кружась, потрясает она над собою
И, стан изгибая, обходит кругом.

               И, ласкаясь, увлекает
               Незнакомца на порог:
               «Лишь войди, и засияет
               Эта хата, как чертог;
               Ноги я твои омою,
               Дам приют от солнца стрел,
               Освежу и успокою,
               Ты устал и изомлел!»
И мнимым страданьям она помогает,
Бессмертный с улыбкою все примечает,
Он чистую душу в упадшей прозрел.

               Как с рабынею, сурово
               Обращается он с ней,
               Но она, откинув ковы,
               Все покорней и нежней,
               И невольно, в жажде вящей
               Унизительных услуг,
               Чует страсти настоящей
               Возрастающий недуг.
Но ведатель глубей и высей вселенной,
Пытуя, проводит ее постепенно
Чрез негу, и страх, и терзания мук.

               Он касается устами
               Расписных ее ланит —
               И нежданными слезами
               Лик наемницы облит;
               Пала ниц в сердечной боли,
               И не надо ей даров,
               И для пляски нету воли,
               И для речи нету слов.
Но солнце заходит, и мрак наступает,
Убранное ложе чету принимает,
И ночь опустила над ними покров.

               На заре, в волненье странном,
               Пробудившись ото сна,
               Гостя мертвым, бездыханным
               Видит с ужасом она.
               Плач напрасный! Крик бесплодный!
               Совершился рока суд,
               И брамины труп холодный
               К яме огненной несут.
И слышит она погребальное пенье,
И рвется, и делит толпу в исступленье…
«Кто ты? Чего хочешь, безумная, тут?»

               С воплем ринулась на землю
               Пред возлюбленным своим:
               «Я супруга прах объемлю,
               Я хочу погибнуть с ним!
               Красота ли неземная
               Станет пеплом и золой?
               Он был мой в лобзаньях рая,
               Он и в смерти будет мой!»
Но стих раздается священного хора:
«Несем мы к могиле, несем без разбора
И старость и юность с ее красотой!

               Ты ж ученью Брамы веруй:
               Мужем не был он твоим,
               Ты зовешься баядерой,
               И не связана ты с ним.
               Только женам овдовелым
               Честь сожженья суждена,
               Только тень идет за телом,
               А за мужем лишь жена.
Раздайтеся, трубы, кимвалы, гремите,
Вы в пламени юношу, боги, примите,
Примите к себе от последнего сна!»

               Так, ее страданья множа,
               Хор безжалостно поет,
               И на лютой смерти ложе,
               В ярый огнь, она падет;
               Но из пламенного зева
               Бог поднялся, невредим,
               И в его объятьях дева
               К небесам взлетает с ним.
Раскаянье грешных любимо богами,
Заблудших детей огневыми руками
Благие возносят к чертогам своим.

1797

УЧЕНИК ЧАРОДЕЯ

Старый знахарь отлучился!
Радуясь его уходу,
Испытать я власть решился
Над послушною природой.
Я у чародея
Перенял слова
И давно владею
Тайной колдовства.

Брызни, брызни,
Свеж и влажен,
С пользой жизни,
Ключ из скважин.
Дай скопить воды нам в чане,
Сколько требуется в бане!

Батрака накинь лохмотья,
Старый веник из мочалы.
Ты сегодня на работе
Отдан под мое начало!
Растопырь-ка ноги,
Дерни головой!
По лесной дороге
Сбегай за водой.

Брызни, брызни,
Свеж и влажен,
С пользой жизни,
Ключ из скважин!
Дай скопить воды нам в чане,
Сколько требуется в бане!

Погляди на водоноса!
Воду перелил в лоханки!
И опять в овраг понесся
Расторопнее служанки.
Сбегал уж два раза
С ведрами батрак,
Налил оба таза
И наполнил бак.

Полно! Баста!
Налил всюду.
И не шастай
Больше к пруду!
Как унять готовность эту?
Я забыл слова запрета.

Я забыл слова заклятья
Для возврата прежней стати!
И смеется подлый веник,
Скатываясь со ступенек.
Возвратился скоком
И опять ушел,
И вода потоком
Заливает пол.

Стой, довольно,
Ненавистный!
Или больно
Шею стисну!
Только покосился в злобе,
Взгляд бросая исподлобья.

Погоди, исчадье ада,
Ты ведь эдак дом утопишь
С лавок льются водопады,
У порога лужи копишь!
Оборотень-веник,
Охлади свой пыл!
Снова стань, мошенник,
Тем, чем прежде был.

Вот он с новою бадейкой.
Поскорей топор я выну!
Опрокину на скамейку,
Рассеку на половины!
Ударяю с маху,
Палка пополам,
Наконец от страха
Отдых сердцу дам.

Верх печали!
О, несчастье!
С полу встали
Обе части,
И, удвоивши усердье,
Воду носят обе жерди!

С ведрами снуют холопы,
Все кругом водой покрыто
На защиту от потопа
Входит чародей маститый!
«Вызвал я без знанья
Духов к нам во двор
И забыл чуранье,
Как им дать отпор!»

В угол, веник.
Сгиньте, чары.
Ты мой пленник.
Бойся кары!
Духи, лишь колдун умелый
Вызывает вас для дела.

1797

СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ РЫЦАРЯ КУРТА

Полон страсти, полон пыла,
Рыцарь Курт вскочил в седло:
«В путь скорее, к замку милой,
Время свадьбы подошло!»
Враг его, пылая злобой,
Средь угрюмых ждал теснин.
За мечи схватились оба,
Слов не тратил ни один.

Долго длился спор с судьбою,
Наконец свершился рок,
И со славой с поля боя
Удалиться рыцарь мог.
Он въезжает в лес шумящий.
Что ж мелькает там сквозь тьму?
Девушка бредет из чащи
И дитя несет ему.

«Что спешишь? В душе несытой
Не найдешь ли ты чего
Для красотки позабытой,
Для ребенка своего?»
Льется в сердце голос кроткий,
Тут недолго до греха:
С новой силою к молодке
Потянуло жениха.

Но трубит в свой рог глашатай…
Вновь спешит к невесте он
И по ярмарке богатой
Бродит, думою смущен,—
Ведь дары — к заветной цели
Лучшая из всех дорог…
Тут ростовщики насели,
Давний требуя должок.

И пошли суды, взысканья;
В нетерпении жених,
Нет жесточе наказанья,
Не избавишься от них…
Скоро ль кончатся напасти?
Скорбна рыцарей стезя —
От врагов, долгов и страсти
Уберечься им нельзя.

1802?

КРЫСОЛОВ

Певец, любимый повсеместно,
Я крысолов весьма известный,
И в этом городе с моим
Искусством впрямь необходим.
Хоть крыс тут водится — дай боже,
Да и хорьков как будто тоже,—
Мне стоит только заиграть,
И вам их больше не видать.

Певец, хвалимый повсеместно,
Я также детолов известный.
Под лютню запою, и вмиг
Стихают детский плач и крик!
И как мальчишки ни резвятся,
И как девчонки ни дичатся —
По струнам проведу рукой,
И все они бегут за мной.

Певец, честимый повсеместно,
К тому ж я женолов известный.
Такого городишка нет,
Где мною не оставлен след.
Пускай девицы боязливы,
Молодки чинны и спесивы —
Все покоряются сердца
Искусству пришлого певца.

_{(Сначала)}

1802/1803

СВАДЕБНАЯ ПЕСНЯ

В сказаньях и песнях был нами не раз
Владетельный граф прославляем.
У внука его мы на свадьбе сейчас
Едим и вино распиваем.
Граф долгие годы неверных разил,
Немалую славу в походах добыл,
Когда ж он у дома с коня соскочил —
Родное гнездо пустовало,—
Ни слуг, ни пожитков не стало.

Ты дома, наш рыцарь, вот замок родной.
Как все запустело с годами!
Сквозь окна врывается ветер шальной
И хлопает где-то дверями.
«Что делать? Осенняя ночь холодна,
А впрочем, я худшие знал времена,
Дождаться бы только утра. Вот луна
Проглянула вдруг — так покуда
Охапку соломы добуду».

Усталый, едва он на ложе прилег,
Вдруг слышит — скрипят половицы.
«Что шаришь здесь, крыса? Какой в этом прок?
Здесь нечем тебе поживиться».
Но что там такое? Под лунным лучом
С фонариком крохотным маленький гном,
Брадатый, речистый, с тревожным лицом,
У ног его вырос нежданно,
И сон убегает желанный.

«Пустующий замок ночною порой
Служил нам приютом доселе;
Не зная, что ты возвратился домой,
Мы свадьбу тут справить хотели.
Коль нас не страшишься, не станешь нас гнать,
Пображничать здесь мы желаем опять,
В честь милой невесты и петь и плясать…»
Сквозь сон, словно скован недугом,
Граф молвил: «Все к вашим услугам!»

Три всадника тут появились; они
За ножкой кровати скрывались.
Такие ж фигурки, мелькая в тени,—
За ними вослед показались.
Съезжаются гости в каретах своих,
Глаза разбегаются, глядя на них,
Под стать королям разъезжать в таких,
А вот и жених с нареченной
В карете сидит золоченой.

Тут мигом для каждого дело нашлось,
Все в бешеной пляске смешалось,
Скакало в галопе и в вальсе неслось,
И каждому дама досталась.
Все вертится, кружится, воет, поет,
Беснуясь, волнуясь, качаясь, плывет,
Скрежещет, пиликает, стонет, орет,—
И рыцаря, точно больного,
Трясет от веселья такого.

И топот, и грохот, и хохот кругом,
На стулья, на скамьи скорее…
Всем надо местечко найти за столом,
Сесть рядом с красоткой своею.
Жаркое, и рыбу, и птицу несут,
Свисают сосиски с дымящихся блюд,
И чаши, конечно, по кругу идут…
Так пило и пело все это,
Под песню растаяло где-то…

Коль бражники песню дослушать не прочь,
Пусть петь и шуметь перестанут.
Кто малое ласково встретил в ту ночь,
Тот будет в большом не обманут.
Фанфар и тимпанов приветственный хор,
И свадебный поезд въезжает во двор.
Сияет от счастья приветливый взор,
И замок весь полон гостями…
Все это и ныне пред вами.

1802

ГОРНЫЙ ЗАМОК

Вон замок стоит на вершине
Среди гранитных скал.
Под сводами башен высоких
Он рыцарей встарь укрывал.

Но рыцари спят в могилах,
А башни врагом сожжены.
Я проникаю свободно
В проломы ветхой стены.

Здесь погреб с вином драгоценным
Лежал в былые года.
Прислужница больше не сходит
С кувшином тяжелым туда.

И в зал не спешит, как бывало,
Гостей обнести чередой.
Попу не наполнит бокала
Для трапезы в праздник святой.

И дерзкому пажу отведать
Не даст, пробегая, вина.
И тайной награды не примет
За тайную щедрость она.

Затем, что и стены, и своды,
И лестницы — все сожжено,
Рассыпалась, рухнув, капелла
И в прах обратилась давно.

Но в день жизнерадостно-яркий,
Когда на вершине крутой
Стоял я с бутылкой и лютней,
С подругой моей молодой,

В развалинах все заблистало,
Наполнились жизнью они,
И шумно и празднично стало,
Как в добрые старые дни.

И мнилось, нарядные гости
Въезжают во двор чередой,
И мнилось, из прошлого мира
Мы входим счастливой четой.

И ждет нас в капелле священник,
И вот поднялись мы туда,
И он вопрошает: «Согласны?» —
И мы улыбаемся: «Да».

И радостно песнь зазвучала,
Как юное сердце, чиста,
И ей не толпа отвечала,
Но звонкого эха уста.

Меж тем надвинулся вечер,
Он шум и веселье унес,
И вот заходящее солнце
Убрало багрянцем утес.
И дамой служанка блистает,
И паж точно рыцарь одет,
И щедро она угощает,
И он не скупится в ответ.

1802

ВЕРНЫЙ ЭККАРТ

«О, только б скорей добежать нам домой!
Уже окружает нас морок ночной,
Слетаются Страшные Сестры.
Они уже тут, и они нас найдут,
Чтоб выхлебать пиво, которое ждут
Так долго родители наши».

Так шепчутся дети и к дому бегут…
Но дюжий старик появляется тут:
«Эй, тихо ребятушки, тихо!
Сестрички с горячей охоты летят;
Пусть в глотки зальют себе сколько хотят.
Они вам добра не забудут».

И в ту же минуту их морок догнал.
Бесплотен и сер, он от жажды стонал,
Однако хлебал он отменно.
И выпито пиво — такая беда!
И дикая дальше несется орда
Куда-то в долины и горы.

Детишки бегут, и от страха их бьет.
Но дюжий старик от них не отстает:
«Эй, птенчики, ну-ка, не хныкать!»
«Нас выбранит мать, и прибьет нас отец…»
«Молчите, как мышки, и делу конец —
Пойдет у вас все как по маслу.

А тот, кто вам дал этот добрый наказ,—
Он первый товарищ ребячьих проказ,
Волшебник испытанный Эккарт.
Встречали его и в лесу и в дому,
Но нет никаких доказательств тому…
А вы их в руках понесете».

Детишки робея подходят к крыльцу,
Порожние кружки вручают отцу
И ждут тумаков и попреков.
Но диво! Родители кружки берут,
Пригубили пиво, и хвалят, и пьют…
Пьют раз, и второй, и десятый.

Уж сумрак редеет, и день настает.
Тут кто-то внезапно вопрос задает:
«Что с кружками за чертовщина?»
Плутишки на все откликались молчком,
А там как пошли молотить язычком,
И тотчас же высохли кружки.

Ребятки, когда вам доверит секрет
Родитель, наставник иль добрый сосед,
Не выдайте тайны оплошно.
На глупый роток наложите печать:
Болтать — неразумно, полезней молчать.
Тогда наполняются кружки.

1813

ПЛЯСКА МЕРТВЕЦОВ

Пред сторожем в полночь рядами могил
Погост распростерся в молчанье
И месяц на плитах холодных застыл
В холодном и чистом сиянье.
Но вот под крестом оживает мертвец…
Где муж, где жена, где старик, где юнец
Встают в одеяниях длинных.

И тянутся, силясь друг друга найти,
И в круг — посредине дороги,
Всем хочется пляску скорей завести,
Да саваном стянуты ноги.
Но кто ж здесь давно от стыда не отвык?
Стряхнуть одеянья недолго — и вмиг
Все саваны сброшены в кучу.

Согнется колено, вихляет ступня,
Осклабится челюсть в гримасе —
Скелет со скелетом столкнется, звеня,
И снова колышется в плясе.
А сторожа корчит неистовый смех,
А бес ему шепчет, наводит на грех:
«Стяни-ка одну из одежек».

Схватил — и тотчас же укрыться спешит
За плотною дверью церковной…
А месяц по плитам холодным скользит
И пляской любуется словно…
Пора, и мертвец то один, то другой
Стихает; за саван хватается свой
И шасть — под землей исчезает.

И только последний вслепую бредет
И щупает воздух: «Здесь где-то —
Чужого из мертвых никто не возьмет»,—
Здесь саван! Он чувствует это.
Вот церковь… Как тронуть священную дверь!
Для сторожа в этом спасенье теперь,
Над ней золотое распятье.

Лишь в саване сон обретется в гробу,
Одежка должна отыскаться,
Он в каменный выступ вцепился, в резьбу,
Он силится наверх подняться.
Предчувствует бедный могильщик конец,
Все выше и выше вползает мертвец,
Как будто на лапах паучьих.

От ужаса сторож в холодном поту,
Швыряет он саван проклятый…
Но кончено все… Зацепясь на лету,
Холст виснет на глыбе стрельчатой.
Тут колокол дрогнул на башне как раз,
Приходит урочный для нечисти час,
Упав, разбивается остов.

1813

СТРАНСТВУЮЩИЙ КОЛОКОЛ

Жил мальчуган; он в божий храм,
Бывало, ни ногою;
И вечно по воскресным дням —
Шасть на поле с зарею!

Однажды рассердилась мать:
«Не слышишь звона, что ли?
Постой же, колокол нагнать
Тебя сумеет в поле!»

А мальчик думает: «Висит
Тот колокол высоко!»
И вот уж на поле бежит,
Как будто от урока.

Все глуше колокола звон.
Мать зря, знать, наболтала!
Вдруг — ужас! — за собою он
Услышал звон металла.

Качаясь, колокол идет,
От страха мальчик воет,—
Бедняжку колокол вот-вот
Безжалостно накроет.

Но, ловко отскочивши вбок,
Он что есть силы прямо
Чрез поле, рощу и лужок
Бежит к воротам храма.

С тех пор, лишь благовеста звон
Раздастся в воскресенье,
Он к службе, страхом научен,
Бежит без приглашенья.

1813

БАЛЛАДА ОБ ИЗГНАННОМ И ВОЗВРАТИВШЕМСЯ ГРАФЕ

«Сюда, песнопевец, и лютню наладь,
Нас в этих покоях не станут искать,
Мы заперли накрепко двери;
Мать молится, в чаще отец наш опять,
Он травит матерого зверя.
Ты песни споешь нам одну за другой,
Мы с братцем разучим баллады», —
Они оживают под звонкой струной —
И мальчики этому рады.

«В опасности страшной, теснимый врагом,
Полуночью граф покидает свой дом.
Сокровища наспех зарыты.
К потайной калитке во мраке ночном
Спешит он тропинкой забытой.
Но что он, покинувший все позади,
Несет под плащом вдоль ограды?
Уснувшую дочку прижал он к груди…»
И мальчики этому рады.

«Светает, и мир распростерт перед ним,
Над селами вьется приветливый дым,
Певца укрывает дубрава.
Года промелькнули, и стал он седым,
Оброс бородою курчавой.
От зноя и стужи укрыта плащом,
Небес благосклонных награда,
Дочурка всегда неразлучна с отцом».
И мальчики этому рады.

«Годам неприметно лететь суждено,
И плащ обветшал, износился давно,
Уже не спасет он в ненастье…
Но старое сердце отрадой полно
И радостно бьется от счастья:
Красавица дочка стоит перед ним,
И нет драгоценнее клада,
Он ею гордится, богатством своим».
И мальчики этому рады.

«Изгнанников встретил владетельный князь,
Она подаяния просит, склонясь…
Монеты певцу не даруя,
Он девичью руку схватил, не смутясь:
«Вот это навеки беру я!»
«Женою желаешь наречь ты ее,
Нет княжеской воле преграды,
На свадьбу даю я согласье свое!»
И мальчики этому рады.

«Свершается в церкви священный обряд,
То меркнет, то вспыхнет девический взгляд
Ей грустно с отцом расставаться.
Но слухи к ней в замок порой долетят:
Он все продолжает скитаться…
«О дочке, о внуках я думал своих,
В них думал найти я усладу,
И ночью и днем я молился за них!»
И мальчики этому рады.

Он хочет обнять их. Вдруг шум у дверей.
«Отец возвратился! Спасайся скорей!..»
Но некуда старцу укрыться.
«Проклятье! Ты здесь, ты смущаешь детей,
Упрятать бродягу в темницу,
В железные цепи его заковать…»
Но молит и просит пощады
На слезы и крик прибежавшая мать —
И мальчики этому рады.

Приспешники князя стоят присмирев.
С мольбою к жестокому руки воздев,
За матерью тянутся дети.
Но с новою силою вспыхнул в нем гнев
В ответ на стенания эти.
«Бродяжье отродье! Поганая кровь —
Для чести губительней яда!
Позор на меня навлечете вы вновь!»
И мальчики вовсе не рады.

Был старец так полон величья и сил,
Что слуг непонятный испуг охватил,
Лишь масла в огонь подливая…
«Вступив в этот брак, я безумье свершил —
И вот я плоды пожинаю.
Болтают о том и, гляжу, неспроста —
Что ветви идут от рассады,
Что нищее племя дает нищета!»
И мальчики вовсе не рады.

«Вы слышали, дети, безумца слова,
Расторг он священные узы родства,
Но нищий скиталец на страже.
Вам, внуки и дочь, возвратит он права,
Вернет он владения ваши.
Мои эти земли! Ограблен тобой,
Гонимый, не знал я отрады,
Но вновь я обрел долгожданный покой».
И мальчики этому рады.

«Законный король воцарился опять,
Приверженцев верных спешит он обнять:
«Обрадован вестью такою,
Сокровища вам я хочу передать,
Зарытые некогда мною.
Мой сын, подымись! Не унижен твой род
Небес благосклонных награда,
Высокая кровь в этих жилах течет».—
И мальчики этому рады.

1813–1816

СОНЕТЫ

I
ПОТРЯСЕНИЕ

Поток со скал бросается и мчится
Навстречу океану, увлекая
В долины неизведанного края
Все то, что жаждет в безднах отразиться.

Но вдруг — ей, грозной, радостно резвиться —
Вниз Ореада падает нагая,
Леса и скалы следом низвергая,
Чтоб в усмиренных струях раствориться.

Волна растет и мечется. Отныне,
Лишь собственными недрами питаясь,
Ей жить вдали от щедрости отцовой

Назначено, прикованной к плотине.
Следят созвездья, в водах отражаясь,
Игру прибоя, отблеск жизни новой.

II
ВСТРЕЧА

До подбородка прячась в плащ суровый,
Я шел дорогой мрачной и скалистой.
Потом спустился в тень долины мглистой,
Смятенный, к отступлению готовый.

Вдруг девочка прошла — как будто новый
Лик отделился от плеяды чистой
Возлюбленных, взлелеянных лучистой
Поэзией. Зарделся день багровый.

Я мимо пропустил ее. Стремилась
Душа сама согреть свои пустыни.
Я следом шел, томясь в тяжелых платьях.

Но миг настал. Она остановилась,
Я задохнулся в чопорной личине.
Отброшен плащ. Она в моих объятьях.

III
КОРОТКО И ЯСНО

Ужель ее вовек я не миную?
Привычки превращаются в мученья…
Придется привыкать без промедленья
Не подходить к прекрасному вплотную.

Но как задачу выполнить двойную,
У сердца не спрося благословенья?
Ах, решено! Любовное томленье
Так славно в песню выплеснуть иную!

Смотри, пошло! Поэт обронит слово,
Разбудит звук заигранную лиру
Для жертвоприношений вечной страсти…

Едва подумал — песенка готова.
Что ж дальше? Мчимся к нашему кумиру:
Ценить наш труд теперь в ее лишь власти.

IV
ГОВОРИТ ОНА

Ты так суров, любимый! С изваяньем
Своим ты схож осанкой ледяною.
Ты словно мрамор холоден со мною,
А он теплеет под моим дыханьем.

Отбросит друг забрало пред свиданьем,
Лишь враг под маской прячется стальною.
Зову тебя — проходишь стороною.
Замри, как тот, застигнутый ваяньем!

К кому из двух мне ринуться с мольбами?
Наносят оба мне за раной рану —
И мертвый, и живущий жизнью мнимой.

Довольно! Слов не тратя перед вами,
Так долго камень целовать я стану,
Что сам расторгнешь нас, тоской томимый!

V
ПРОДОЛЖЕНИЕ

Ты, как дитя, порхала беззаботно,
Летя за мной над вешними коврами.
«Такой дочурке отчими дарами
Я б каждый день благословил охотно».

Пришла пора ступить на землю плотно
И вить гнездо, пресытясь пустяками.
«С такой сестрой! Как за семью замками
Я б жил, доверясь ей бесповоротно».

Но красоте нельзя остановиться.
Лавина страсти просится из плена.
Обнять тебя и боль унять при этом?

Нет! Ты отныне для меня царица,
Чей беглый взор, лишь преклонив колена,
Ловлю я, скован собственным запретом.

VI
РАЗЛУКА

Твой светлый взор от сердца отторгая,
Я погружаюсь в сумерки смиренно.
Предначертанье рока неизменно.
Я перед ним склоняюсь, отступая.

На счастие уже не посягая,
Я прочь отодвигаю постепенно
Все то, чем дорожил самозабвенно:
Что мне твой взор заменит, дорогая?

Сна благодать, беседующих лица,
Приверженность к изысканному блюду,
Огонь вина… Все тает быстротечно.

Теперь могу я по миру пуститься.
Необходимое найдется всюду —
Свою любовь ношу с собою вечно.

VII
ПРОЩАНИЕ

Жар поцелуев, жажды не целящий,
И тот, один, прощальный, полный муки.
В час душераздирающей разлуки
Казался долго берег отходящий

Последним светочем душе скорбящей.
Но вот дома, долины, рек излуки
Растаяли; потом померкли звуки,
Лишь свет мерцал, сквозь сумерки сквозящий.

Когда же все за горизонтом скрылось,
Прожгла внезапно болью ледяною
Мне сердце безвозвратная утрата.

Но твердь небес как будто отворилась.
И понял я, что навсегда со мною
Все то, чем наслаждался я когда-то.

VIII
ОНА ПИШЕТ

Твои уста мне губы обжигали,
Лучи очей дарили мы друг другу.
Кто раз отдался сладкому недугу,
Иным восторгам вверится едва ли.

Я здесь одна, а ты в безвестной дали.
Вновь мысль меня по замкнутому кругу
Влачит к тому блаженству и испугу
Мгновенному. И плачу я в печали.

Но слезы забываются, едва я
Твоей любви заслышу дуновенье…
Спешу, воспоминанием согрета,

Любовный лепет, даль одолевая,
Вернуть тебе, чьей воли мановенье —
И боль и жизнь моя. Я жду ответа!

IX
ПИШЕТ ОПЯТЬ

Зачем пишу тебе записку эту?
Мне, право, милый, и самой неясно.
Не задавай вопросов мне напрасно,
Лишь прикоснись к почтовому пакету.

Письмо придет, подобное привету
От сердца, где надежда столь прекрасна,
Где страсть и боль соседствуют согласно,
Где ни канунов, ни исходов нету.

То, как, сгорая от сердечной жажды,
Тебе навстречу я лететь готова,
В покровы речи не стремлюсь облечь я.

Так, онемев, уже стоять однажды
Мне довелось перед тобой. Что слово?
Сам облик мой был полон красноречья.

X
НЕ МОЖЕТ ОСТАНОВИТЬСЯ

Пошлю, не тратя попусту чернила,
Тебе конверт с листом бумаги белым,
Чтоб ты его, заполнив между делом,
Мне возвратил. Печать бы надломила

Я с рвением, которое столь мило
Сгорающим от любопытства Евам,
Чтоб подарить глазам своим несмелым
Все то, что слух мой некогда пьянило.

«Дитя мое! Мой ангел! Мой дружочек!»
Единым словом дружеской заботы
Умел ты утолить мои печали.

Я и теперь читаю между строчек
Те речи, что, на вечные высоты
Меня подняв, любовью увенчали.

XI
НЕМЕЗИДА

Когда чума бушует по округе,
Уединиться следует в пустыне.
Умел и я, как прочие, доныне
Перехитрить различные недуги.

Хоть мне Амур оказывал услуги,
Суров я стал к его лукавой мине;
И эти рифмы, маясь в карантине,
Плести пустился как-то на досуге.

Но гордеца настиг пожар расплаты:
Бичи эриний гонят с гор к провалам,
От суши в бездны, в ночи от рассветов…

Меня карают хохота раскаты…
От трезвости отрезан небывалым
Я наводненьем страсти и сонетов.

XII
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК

Здесь, ангел мой, различные услады:
Конфеты, марципаны и печенья,
Которыми детишки, без сомненья,
На рождество полакомиться рады.

Еще б я мог медовые баллады
Тебе испечь для праздничного чтенья,
Но не к лицу мне эти ухищренья,
Прочь лести ослепительной каскады!

Тот сладкий трепет, что сквозь расстоянья
Друг другу мы передавать умели,
Одной тебе дарю я, дорогая,

Чтоб ты зажгла в душе воспоминанья,
Как звезды, памятные с колыбели,
Мой самый малый дар не отвергая.

XIII
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНЬЕ

В последний день, когда труба над нами
Провозгласит конец всего земного,
Любое всуе брошенное слово
Придется искупить пред небесами.

Но что поделать с теми словесами,
Которые без умысла дурного,
Едва бывала ты ко мне сурова,
Лавиной с уст моих срывались сами?

Подумай, не пора ли, друг мой милый,
Тебе пойти моим речам навстречу,
Чтоб мир избег негаданной невзгоды?

Ведь если перед вечною могилой
Мне замолить придется эти речи,
То Судный день затянется на годы.

XIV

_{Скептики}

Вы любите и пишете сонеты?
Безумцы! Лишь ребенок полагает,
Что рифма страсть из сердца исторгает,—
Страсть просто спит, пока стихи не спеты.

Не утолят катрены и терцеты
Души. Она свой клад оберегает —
То ураган по струнам пробегает,
То смолкнет, словно канув в волны Леты.

К чему вам вечно по тропе неторной,
Себе и ближним надрывая руки,
Влачить Сизифов непокорный камень?

_{Любящие}

Напротив! Нами избран путь бесспорный!
Все ледники печали и разлуки
Расплавит чувства негасимый пламень.

XV

_{Девушка}

Чужда мне рифм блестящая бравада,
Хоть мне и льстят их звонкие обманы.
Те чувства, что чисты и постоянны,
Поверь, любимый, украшать не надо.

От скуки на любые муки ада
Готов поэт. Ему раздуть вулканы
В душе, чтоб тотчас собственные раны
Заговорить, — привычная отрада.

_Поэт

Взгляни, дитя, как пиротехник смело
Минирует, советам не внимая,
Свои подкопы по привычным меркам.

Но вещество само решает дело;
И он, еще причин не понимая,
Взлетает в небо вместе с фейерверком.

XVI
ЭПОХА

Начертан был, как огненная мета,
В груди Петрарки знак Страстной недели…
А мне бы предпасхальные апрели
От тыща восемьсот седьмого лета

Отсчитывать… Но ту, что здесь воспета,
Не вдруг я полюбил, а с колыбели.
Ум, сердце то забыть ее умели,
То вновь вбирали, словно волны света.

Петрарки страсть, как небеса, бездонна.
В ней спит неразделенности страданье,
Страстная пятница кровоточит доныне.

Так пусть же мне сияет неуклонно
Под вербных воскресений ликованье,
Как вечный май, лицо моей богини.

XVII
ШАРАДА

Два слова есть. Их слог упруг и краток.
Их звуками мы часто слух ласкаем,
Хотя отнюдь в их суть не проникаем —
Они не ткань вещей, а отпечаток.

Мы радостно огонь беспечных радуг
Из их противоборства высекаем,
Но лишь когда их вместе сопрягаем,
Душа вкушает сладостный порядок.

И я не оставляю упованья
В единый звук слить жизни отголоски.
II счастья жду наперекор сединам:

Ласкать имен влюбленных сочетанье,
Две сущности прозреть в одном наброске
И заключить в объятии едином.

1807–1808

ЗАПАДНО-ВОСТОЧНЫЙ ДИВАН

КНИГА ПЕВЦА. МОГАННИ-НАМЕ

ГИДЖРА

Север, Запад, Юг в развале,
Пали троны, царства пали.
На Восток отправься дальный
Воздух пить патриархальный,
В край вина, любви и песни,
К новой жизни там воскресни.

Там, наставленный пророком,
Возвратись душой к истокам,
В мир, где ясным, мудрым слогом
Смертный вел беседу с богом,
Обретал без мук, без боли
Свет небес в земном глаголе.

В мир, где предкам уваженье,
Где чужое — в небреженье,
Где просторно вере правой,
Тесно мудрости лукавой
И где слово вечно ново,
Ибо устным было слово.

Пастухом броди с отарой,
Освежайся под чинарой,
Караван води песками
С кофе, мускусом, шелками,
По безводью да по зною
Непроезжей стороною.

Где тропа тесней, отвесней,
Разгони тревогу песней,
Грянь с верблюда что есть мочи
Стих Гафиза в пропасть ночи,
Чтобы звезды задрожали,
Чтоб разбойники бежали.

На пиру и в бане снова
Ты Гафиза пой святого,
Угадав за покрывалом
Рот, алеющий кораллом,
И склоняя к неге страстной
Сердце гурии прекрасной.

Прочь, завистник, прочь, хулитель,
Ибо здесь певца обитель,
Ибо эта песнь живая
Возлетит к преддверьям рая,
Там тихонько постучится
И к бессмертью приобщится.

БЛАГОПОДАТЕЛИ

Сердоликовый талисман
Тем, кто верит, во благо дан.
Но касайся как святыни
Талисмана, что в рубине,
С ним ни хворь, ни сглаз, ни враг
Не разрушат твой очаг;
И когда в нем тайный знак,
Призывающий аллаха,
В жизнь иль в бой иди без страха.
Талисман такой, нет спора,
Женщин главная опора.

Амулет готовят маги,
Ставя знаки на бумаге,
И вольней сумбур их шалый,
Чем пространство грани малой.
Здесь начертит правоверный
Длинный стих, правдивый, верный,
И мужчины, веря в чары,
Носят их как скапуляры.

Другое дело — надпись, друзья,
Она есть она — и откроет вам честно,
Что скрыто в ней и что известно.
Все рады хвастнуть: я сказал это! Я!

Лишь в абраксе — так ведется —
Мрачных мыслей сумасбродство
И кривлянье до уродства
За величье выдается.
В чем ни лада нет, ни склада,
То считать абраксом надо.

Трудись же! Скуй кольцо с печатью,
И высший смысл в нее вложи; хоть перстень мал.
Ты заручился благодатью.
Ты Слово врезал в твердь и властвовать им стал.

СВОБОДОМЫСЛИЕ

Лишь в седле я что-нибудь да стою!
Лежебоки, где уж вам за мною!
Я промчусь по самым дальним странам,
Только звезды над моим тюрбаном.

_____

Велел Он звездам, чтоб зажглись —
Да светят нам в пути.
Смотри же неотрывно ввысь,
Чтоб радость обрести.

ТАЛИСМАНЫ

Богом создан был Восток,
Запад также создал бог.
Север, Юг и все широты
Славят рук его щедроты.

_____

Справедливы» и всезрящий,
Правый суд над всем творящий,
В сотнях ликов явлен нам он.
Пой ему во славу: «Amen!».

_____

Сбил с пути меня лукавый,
Ты ж на путь наставил правый.
Дай мне правое упорство
На дела, на стихотворство.

_____

Пусть я предан весь земному,
Это путь к великому, к святому.
Дух — не пыль, он в прах не распадется.
Став собой самим, он к небу рвется,

_____

В дыханье кроется благо двойное:
Одно — это вдох и выдох — другое.
И выдох стеснит, а вдох обновит.
Вся жизнь — это смесь, чудная на вид.
Спасибо творцу, когда он тебя гнет,
Спасибо, когда он снимает свой гнет.

ЧЕТЫРЕ БЛАГА

Арабам подарил Аллах
Четыре высших блага,
Да не иссякнут в их сердцах
Веселье и отвага.

Тюрбан — для воина пустынь
Он всех корон дороже.
Шатер — в пути его раскинь,
И всюду кров и ложе.

Булат, который тверже стен,
Прочней утесов горных,
И песню, что уводит в плен
Красавиц непокорных.

Умел я песнями цветы
Срывать с их пестрой шали,
И жены, строги и чисты,
Мне верность соблюдали.

Теперь — на стол и цвет и плод!
Для пира все готово,
И тем, кто поученья ждет,
Предстанет свежим Слово.

ПРИЗНАНИЕ

Что утаить нам трудно? Пламя.
Днем на земле выдает его дым,
Ночью — зарево под небесами.
Трудно тому, кто любовью томим!
В сердце от мира утаена,
Открыто в глазах засверкает она.
Но стих утаить — трудней всего:
Не запихнешь ты под спуд его.
Ведь песня, что от сердца спета,
Владеет всей душой поэта.
Стихи напишет гладко он,
Чтоб миром труд был оценен,
И, рад ли встречный иль зевает,
Он всем в восторге их читает,

СТИХИИ

Чем должна питаться песня,
В чем стихов должна быть сила,
Чтоб внимали им поэты
И толпа их затвердила?

Призовем любовь сначала,
Чтоб любовью песнь дышала,
Чтобы сладостно звучала,
Слух и сердце восхищала.

Дальше вспомним звон стаканов
И рубин вина багряный,—
Кто счастливей в целом мире,
Чем влюбленный или пьяный?

Дальше — так учили деды —
Вспомним трубный голос боя,
Ибо в зареве победы,
Словно бога, чтут героя.

Наконец, мы сердцем страстным,
Видя зло, вознегодуем,
Ибо дружим мы с прекрасным,
А с уродливым враждуем.

Слей четыре эти силы
В первобытной их природе —
И Гафизу ты подобен,
И бессмертен ты в народе.

СОТВОРЕНИЕ И ОДУХОТВОРЕНИЕ

Адама вылепил господь
Из глины, сделал чудо!
Была земля, а стала плоть —
Бездушная покуда.

Но вдули в ноздри Элохим
Ей дух — всему начало,
И чем-то стал чурбан живым!
Оно уже чихало.

Но и чурбан с душой пока
Был все ж получурбаном.
Тут Ной наставил простака:
Снабдил его стаканом.

Хлебнул облом — и хоть летай!
Пошло тепло по коже.
Вот так же всходит каравай,
Едва взыграли дрожжи.

И так же твой, Гафиз, полет,
Пример твой дерзновенный,
Под звон стаканов нас ведет
Во храм творца Вселенной.

ФЕНОМЕН

Чуть с дождевой стеной
Феб обручится,
Радуги круг цветной
Вдруг разгорится.

В тумане круг встает,
С прежним несходен:
Бел его мутный свод,
Но небу сроден!

Так не страшись тщеты,
О старец смелый!
Знаю, полюбишь ты,
Хоть кудри белы.

Отправить