Глава 9
Бедный Коршан

Когда все вопросы были улажены и подошло время ужина, мы дружно и весело отправились в обеденный зал. По дороге к нам присоединился голодный и очень злой ворон, чем весьма ощутимо и серьёзно усложнил мою задачу по обеспечению его крепкого и здорового сна сегодняшним вечером и, по возможности, предстоящей ночью. Тут не иначе, как наглядно сработал во всей красе знаменитый и каверзный закон подлости! Что же это так не вовремя и некстати могло вывести его из себя? Мы надеялись вскоре это узнать, ведь с кем ещё ему поделиться своими неприятностями, если не с нами, его лучшими друзьями, кто кормит и заботится о нём совершенно искренне.

Пока мы заказывали ужин, ворон внимательно следил за нами, будто что-то чувствуя или подозревая, наверное, интуиция, а может, мне это только казалось? Видимо, у меня срабатывал принцип «на воре и шапка горит». Коршан, по своему обыкновению, расхаживал взад-вперёд совсем неподалёку и не сводил с нас всевидящих очей, словно евнух на выгуле гарема. Я уже давно заготовил пакетик с порошком сонной травы и зажал его в кулаке, нужен был лишь удобный момент, чтобы незаметно подсыпать и размешать порошок в паштете или подливке. В самый последний момент я всё же решил заказать ворону именно паштет, ибо в нём удобней скрыть данный ингредиент, а подливку он мог и вовсе оставить нетронутой, или съесть недостаточно много, что же мне потом, уговаривать его долизывать остатки? Как бы это выглядело? «Отпробуйте, ваше величество, пожалуйста, вкуснейшую мясную подливку! Будьте уж так любезны! Подливку, приготовленную и заказанную специально для вас, ваше высоко благородь, дабы вы могли вкусить блаженство и усладить своё нежное нёбо! Что вы говорите? Сегодня никак не изволите отпробовать? Ну, почему же? Как обидно! Куда-куда мне отправляться вместе с дивной подливкой? Усладиться, простите, каким местом? Откушай-ка лучше сам этим местом, любезный, или глаз на клюв натяну и залью её в глотку или ещё куда через воронку, а остатки долизывать заставлю! А ну, давай ешь, несчастный облезлый дятел!» Моё скудное воображение успело нарисовать мне подобную картину и, к сожалению, ничего более, но и этого оказалось вполне достаточно, хватило. Нет уж! Пошлёт он меня куда подальше с этой подливкой и правильно сделает, а ещё и насторожится пуще прежнего и вполне может проследить за нами.

Наряду с упомянутым паштетом я заказал Коршану ещё несколько блюд, но это всё так, для отвода глаз. Улучив момент, когда ворон отвлёкся, а мы в это время уже шли с подносами к своему столу, я прошипел находящемуся совсем близко Дорокорну:

– Прикрой меня, загороди скорей от ворона.

– Понял, – пискнул он в ответ и, словно случайно оступившись, стеной встал, нелепо и неуклюже топчась передо мной, как медведь-шатун, наступивший в скользкую лосиную лепёшку. Таким образом, мне удалось успешно в самый последний момент воплотить в жизнь ту часть плана, которая касалась лично меня, хоть это задание и было беспардонно навязано бессовестным дедом и не менее совестливым Юриником, которому это обстоятельство ещё сильно икнётся, и не раз! Уж будьте уверены! Я позабочусь об этом, вот только придумаю что-нибудь поизощрённей и позабористей, и Юринику станет тогда весело по-настоящему. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. А последним смеяться буду я. Надо будет выведать у Дорокорна, чего так сильно боится Юриник, что для него страшнее смерти, на худой конец, если ничего лучше не придумаю, то сойдёт и это. Дормидорфа на первый раз я решил пожалеть, лучше мне за него в полной мере ответит Юриник, тому не привыкать.

Кстати, паштет был гусиный, а вкуса – необыкновенного! Гуси, из печени которых он был приготовлен, явно не страдали циррозом печени, как обычные паштетные гуси, они, скорее всего, вели правильный и здоровый образ жизни, как и подобает уважающим свою печень гусям, да и не только им. Откуда я знаю о необычайно вкусном паштете? Да очень просто! Наглый и привередливый Коршан, как и следовало ожидать, наотрез отказался употреблять его в пищу. Отказался категорически и ни в какую не стал есть! Вот мне и пришлось сходу приступить к плану «Б», додуманному мною вместо малость неподходящего плана «А».

План заключался в том, чтобы как можно правдоподобнее изобразить на своём лице неподдельную радость вожделения, всем своим цветущим видом показывая, как я доволен, ведь мне привалило такое счастье! Счастье нераздельно овладеть и в одиночку поглотить это чудо кулинарного искусства. Никогда не забуду лиц друзей, когда я отправил себе в рот первую ложку заминированного паштета. Трудно позабыть их лица и во время второй ложки. Мне очень повезло, третьей ложки не понадобилось, ибо алчность и природная жадность Коршана, умело сыграть на которых я и рассчитывал, в совокупности с его другими, не менее достойными качествами, вполне оправдали ожидания. Как же так, его чудесный, бесподобный паштетик, и вдруг ест кто-то другой, да ещё и уплетает без всякого зазрения совести целыми ложками! Нет, это недопустимо, так нельзя! Это всё равно, что серпом по любимому молоту! Хоть и не смертельно, но обидно! Паштет тут же стал жизненно необходим и позарез нужен Коршану:

– А ну, прекратить обжорство… без меня! Ладно, я передумал, нечего трогать мой паштет, он мне и самому, может быть, очень нужен.

Ворон пододвинул тарелку с паштетом к себе и накинулся на него, словно неделю ничего не ел. Вот уж, действительно, дурной пример заразителен! Он чавкал и чмокал, слизывая размазывающуюся по клюву и тарелке тёмно-коричневую массу, блаженно закатывая при этом глаза. Ни дать ни взять порося, получившее любимые жёлуди. Напоследок он вылизал и отполировал блюдо так, что оно заблестело словно у кота… глаза после валерьянки.

Юриник смотрел, смотрел, не выдержал и восхищённо произнёс:

– Первый раз имею возможность лицезреть птицу с таким длинным и загребущим языком, прямо-таки муравьед крылатый!

– А я первый раз вижу этакого волосатого и низкорослого басовитого болтуна! Болтунишку! И, как видишь, ничего, даже вида не показываю, ем себе молча и никому, между прочим, не мешаю, что и тебе советую и настоятельно рекомендую, – парировал ворон.

Получилось несколько грубовато, но почему-то никто не удивился. Коршан скоро сам смекнул это и уже более миролюбиво добавил, обращаясь к Юринику, открывшему в искреннем удивлении рот от неожиданно резкого натиска:

– Позволь, любезный Юриник, поинтересоваться, кончишь ты сегодня болтать или нет? Не порть аппетит, пожалуйста, я тебя очень прошу. А то меня элементарно может и стошнить прямо на тебя, знаешь, какой я чувствительный и чуткий ко всяким мелочам? Хотя с первого взгляда этого не скажешь, но это так, можешь мне поверить, иной раз сам себя стесняюсь.

– Да я тебе, конечно, верю. Кушай, наслаждайся на здоровье, раз так, я лучше уж помолчу, – с расстановкой, будто задумчиво, промолвил Юриник и замолчал.

Народу в это время в обеденном зале было не очень много, основная масса учеников уже успела поесть и разбрелась по своим делам. Вот и мы почти покончили с ужином, когда в дверной арке возникла знакомая фигура нашей первой учительницы. Томарана внимательно огляделась, задержала пристальный взгляд на нас и после секундной заминки соизволила войти в зал и проследовать к стойке, где находилась скатерть-самобранка.

У меня было ощущение, что она видит меня насквозь со всеми потрохами. Потом я узнал, что и у моих друзей было точно такое же чувство.

Коршан, скосив глаз в её сторону, недовольно захрюкал, переваливаясь с ноги на ногу и подёргивая хвостом, видимо, от нервного возбуждения, и повернулся к ней спиной. Какое неуважение! Но Томарана, заметив это, даже бровью не повела. Она преспокойненько заказала скатерти ужин. Получив его, грациозно и не обращая больше ни на кого внимания, проследовала к свободному столу. Проходя мимо, не забыла вежливо пожелать нам приятного аппетита и остроумно намекнула на некоторые обстоятельства:

– Приятного вам аппетита, не смотря ни на что.

Мы, естественно, поблагодарили её, пожелав в ответ того же, на что она ответила:

– У меня всегда прекрасный, просто-таки превосходный аппетит, особенно когда я нахожусь в предвкушении наслаждения от поглощения моего любимого блюда, которое я себе теперь и заказала.

Она указала взглядом на свой поднос и слегка наклонила его. Затем продолжила, видя наш интерес:

– Любопытствуете? Понимаю! Этим изысканным кушаньем является запечёный в квашеной капусте жирный ворон не старше пятидесяти лет, обложенный ломтиками картофеля, могу дать рецепт, потом будете меня благодарить, просто объедение, пальчики оближите!

Она, говоря это, периодически поглядывала на Коршана, а напоследок вообще щёлкнула на него зубами, от чего тот подпрыгнул на месте и возмущённо закрякал, хлопая крыльями. Он хотел что-то сказать по поводу кощунства, но издал лишь звук, отдалённо напоминающий недовольное кудахтанье курицы, когда петух клюёт её в темечко и одновременно топчет… шпорами. Именно в это время Томарана кокетливо приоткрыла перед нами крышку своего блюда, на котором действительно лежала какая-то запечённая птица, поджаренная до золотистой корочки, обложенная ломтиками картошки и квашеной капустой. Выглядело очень аппетитно, но Коршан этого великолепия явно не понял и, к сожалению, не сумел оценить по достоинству. Он, вдохнув аромат кушанья, чуть не бухнулся в обморок и был крайне возмущён, но благоразумно решил не связываться с грозной учительницей, особенно учитывая темпераментность её кулинарных пристрастий. Да, Томарана не Корнезарка, которого при желании можно и в лоб долбануть или ненароком обделать с головы до ног.

Она с нескрываемым удовольствием обгладывала воронову ножку, когда Коршан, не выдержав подобного каннибализма, улетел восвояси, обиженно каркая и громко хлопая крыльями.

Когда мы, проводив взглядом ворона, вновь обратили внимание на Томарану, она уже в упор смотрела на нас, на каждого по очереди, только глаза у неё теперь были тёмно-карие, почти чёрные. Наверное, они меняли цвет в зависимости от настроения, а сейчас оно у неё было явно хорошим, она улыбалась, и по всему было видно, что ей очень хочется нас о чём-то спросить.

Наконец она не выдержала и задала мучивший её вопрос:

– А по какой причине, позвольте поинтересоваться, вы кормите эту никчёмную вредную птицу порошком сонной травы?

Мы так и опешили, но вида не подали. За всех ответил Юриник, явно питающий недюжинную слабость к учительнице по растениеведению. Причём, как оказалось, он был горазд не только сам задавать вопросы, но и с не меньшим удовольствием отвечать на них. Значит, тут всё дело в собеседнике.

– Мы ставим опыты. Так сказать, проверяем на практике полученные от вас теоретические знания, не друг друга же нам усыплять, в самом деле! А ворона кормить всё равно нужно, вот и совмещаем приятное с полезным.

Видимо, вполне удовлетворившись подобным объяснением, она довольно хмыкнула и сказала:

– Тоже верно, всё логично, так ему и надо, хоть какая-то польза будет от этой никчёмной птицы.

Юриник заговорил опять:

– А позвольте теперь, пожалуйста, и мне кое о чём спросить?

Опять этот одержимый и неугомонный Юриник принялся за своё, а Томарана, всё так же мило улыбалась, только брови у неё чуть вздрогнули и поползли вверх, сказала:

– Конечно, спрашивайте, не стесняйтесь, мы же сейчас не на уроке и вы мне не помешаете, да к тому же я прекрасно знаю, о чём вы желаете у меня поинтересоваться, о, самый любознательный из учеников.

Кстати, глаза у неё опять начали зеленеть, не предвещая ничего хорошего, но Юриник, естественно, в упор этого не видел. Он спросил:

– Каким образом вам удалось понять, что мы поставили этот небольшой научный эксперимент над подопытным вороном? Какое-нибудь зелье, улучшающее и обостряющее ощущения?

Томарана заинтригованно закусила нижнюю губу и сказала:

– Догадливый! Ну, конечно, так и есть. Всё элементарно просто, дети мои, иногда я позволяю себе перед ужином принять внутрь одну очень полезную настойку, так, для аппетита.

Мы удивлённо переглянулись. Томарана заулыбалась:

– Немного, всего полстаканчика.

Мы не знали, что и думать, а она радовалась и веселилась, глядя на нас, словом, забавлялась:

– Всё дело в том, что эта настойка, кроме многих других положительных качеств, необычайно сильно влияет на усиление обоняния и осязания, что крайне благотворно сказывается на получаемом удовольствии от приёма любимых блюд.

Мы продолжали непонимающе смотреть на неё, тогда она улыбнулась и пояснила:

– Видите ли, сегодняшний день не был исключением, и перед ужином я опрокинула полстаканчика той самой настоечки, а когда ворон пролетал мимо, я почувствовала характерный запах, исходящий от него. Это был запах гусиного паштета вперемешку с сонной травой. Если бы не настойка, то я, естественно, ничего бы такого не почувствовала. Ну что, теперь вы понимаете, в чём тут дело?

– Да, теперь мы всё поняли, – опять за всех ответил Юриник, и остальные согласно закивали.

Томарана вновь заговорила:

– Кстати, эту настойку исключительно полезно применять, если очень нужно напасть на чей-либо след. Это вам в порядке информации.

И сразу после её слов в моём воображении предстала такая картина: Томарана в развивающемся по ветру плаще рыщет по лесу в поисках следа, то задирая нос вверх, то вынюхивая в густой и высокой траве, постоянно фыркая от мелких соринок и нетерпения. Ей трудно находиться на одном месте, так как она намахнула ещё и стаканчик настоечки конь-травы, и ноги сами несут её в неизведанную манящую даль! И ей остаётся только протяжно, с надрывом и болью в голосе взвыть на луну и припустить что есть мочи, давая волю неутомимым конечностям.

Томарана тем временем продолжала, обращаясь к Юринику:

– То, о чём вы спросили меня, легко было предугадать, если мыслить логически, но могу ли я, в свою очередь, задать вам ещё один интересующий меня вопрос?

Довольный до невозможности Юриник утвердительно кивнул.

– Никогда бы не подумала, что ваша мания любопытства настолько заразительна, мой друг! До чего дело дошло: ничего не могу с собой поделать, любопытно, и всё тут! Откуда вы, молодой человек, узнали про обостряющую чувства настойку? Дело в том, что я сама её придумала много лет назад путём долгого и кропотливого труда по подбору необходимых ингредиентов, всяких трав и корешков, в ней много чего понамешано, всего более десятка наименований. Я всё это время строго хранила тайну даже о самом факте существования подобной настойки, а вы так запросто её разгадали. Как, позвольте полюбопытствовать?

Юриник, вместо того, чтобы ещё больше возгордиться, наоборот, снова стал самим собой и скромно ответил:

– Узнав о наличии в природе обостряющего зелья я, в любом случае, никогда не сумею разгадать его рецепт, а узнал я о нём очень просто: сказал первое, что пришло на ум, когда был поражён вашей осведомлённостью по поводу накормленного усыпляющей травой ворона. Вот и всё.

Несколько раздосадованная Томарана всем своим видом дала понять, что разговор закончен и нам, а в особенности Юринику, более не следует испытывать её терпения, тем более что мы уже давно поели и встали из-за стола, да и говорить больше особенно не о чем. Это, естественно, сразу поняли все, но только не Юриник, который самым бестактным образом открыл рот, чтобы задать свой очередной неуместный вопросик. Но предусмотрительный Дорокорн, стоявший неподалёку и давно пристально наблюдавший за другом, видимо, ожидавший от него чего-то подобного, был начеку. Он проворно выхватил заранее приготовленное и заботливо очищенное варёное гусиное яйцо и ловким, быстрым движением мгновенно запихнул его в приоткрытый рот Юриника. Гладкое яйцо легко проскочило куда следует, от чего Юриник потерял на время всякую охоту задавать вопросы, а занялся тщательным пережёвыванием. И мы ловко уволокли его за собой.

Таким образом, нам без всяких нежелательных последствий удалось достойно завершить последний, можно сказать, прощальный ужин. Мы вежливо откланялись с нашей милой учительницей и отправились в свои апартаменты. У нас оставалось ещё немного времени до начала намеченной операции, где-то около двух часов, не больше.

Устроившись поудобнее, мы сосредоточенно думали каждый о своём и старательно переваривали ужин. На нас напала лень, как часто бывает после тяжёлого дня, особенно, если вдобавок удаётся хорошенько наесться. Говорить не хотелось, все наслаждались ничегонеделаньем, когда Дормидорф нарушил тишину:

– В ближайшее время необходимо проверить, как себя чувствует Коршан, подействовало ли лекарство.

Как всегда единогласно решили отправить на разведку домового, который с готовностью согласился, явившись по первому зову, видимо, чувствовал, шельма, что прокололся тогда с силовым полем и пытался восстановить свою слегка подмоченную репутацию.

Ему всё самым подробнейшим образом разъяснили, и домовой ушёл на задание. Мы ждали, ничего другого нам не оставалось. Через считанные минуты домовик появился вновь. Когда он принялся рассказывать об увиденном, то хохотал настолько заразительно, что и мы не удержались и присоединились к нему. Он не только рассказывал, но и показывал, ловко имитируя походку и повадки Коршана, а если прибавить к этому мимику, жесты и голос, то могу заметить, такого театрализованного представления мы никогда не видели.

– Ворон ошалело слоняется по коридорам без разбора и цели. Он ступает очень нетвёрдой походкой, время от времени даже пытается взлететь, но из этого ровным счётом ничего не получается и тогда он, распустив крылья, волочится по полу, как пергаментный змей, подхваченный слабеньким порывом ветра. А потом вдруг на него неожиданно нападает невесть откуда взявшийся приступ дотошной гигиены, и тогда он принимается с очумело важным видом, раскачиваясь из стороны в сторону и полуприкрыв зенки, тщательно чистить и перебирать свои оставшиеся реденькие пёрышки. Конфуз, да и только! При этом он бормочет что-то нечленораздельное самым дурным голосом. Если бы я не знал заранее, то непременно подумал, что ко всем его гнусным порокам добавился ещё один – пристрастие к одурманивающим веществам. Я видел много таких, когда жил в таверне, где я вас и подобрал… вернее, где вы имели честь и удовольствие познакомиться со мной.

По всему было видно, что домовой начал заговариваться, и потому мы настойчиво попросили его ещё разочек навестить нашего подопытного пациента. Он упрямо упирался и идти никак не желал. Нам пришлось настаивать на этом. Наконец он соизволил величественно и несколько удручённо удалиться, задрав нос. Но, как говорится, недолго музыка играла, недолго ворон танцевал! Максимилиан явился практически сразу и не один, к нашему глубочайшему удивлению. Он волок за ноги совершенно невменяемого ворона, словно полупустой и пыльный мешок с картошкой. Коршан не издавал ни звука и ни капельки не сопротивлялся, он только иногда медленно приоткрывал и закрывал клюв, вываливая набок распухший тёмно-фиолетовый язык. Может быть, язык был вовсе и не распухший, я ведь не эксперт в этом и потому точно не знаю, вдруг он у него такой и должен быть в норме, от рождения? Казалось, Коршан пребывал в глубочайшей и блаженной дремоте.

И пока мы любовались содеянным, домовой вновь заговорил:

– Вот, приволок вам это, ибо подумал, что негоже его бросать в таком виде, чтоб он валялся там, будто совсем никому ненужный! Вдруг ещё кто наткнётся случайно, поднимется тревога или просто затопчут, ещё и покалечат ненароком! Тогда, между прочим, будет жа-алко птичку! Вот я и решил притащить его сюда, но если хотите, то могу отволочь обратно, это для меня раз плюнуть! Но я этого вовсе не желаю делать! И нечего на меня так удивлённо смотреть, Юриник, говорю же – жалко, его ещё можно перевоспитать и я могу этим потом, когда всё закончится, заняться вплотную. И если вам он не нужен, то мне не повредит такой учёный говорящий ворон, тогда мой авторитет среди домових несоизмеримо вырастет.

Говоря это, добряк домовой расхаживал взад-вперёд по комнате, не выпуская из цепких рук лапы ворона, а тот, естественно, волочился следом, туда-сюда, туда-сюда. Его голова подпрыгивала на неровностях пола, а расправленные крылья вывернулись неестественным образом. Он выглядел таким беззащитным и одиноким, что нам тоже стало жаль его, и мы согласились с домовым, который очень этому обрадовался. Юриник, в свою очередь, несказанно обрадовался перспективам, открывшимся перед ушлым домовиком по поводу повышения его авторитета среди домових, но только у него хватило ума не показать вида. Мы надеялись, что это была всего-навсего очередная шутка, на которой не стоит заострять внимания, дабы она поскорей забылась.

Дормидорф подошёл к спящей птице, аккуратно сложил её, распахнул чрево своего обширного вещевого мешка и, достав оттуда какую-то тряпку, разложил её на полу. Затем запеленал ворона покрепче, завернув в несколько слоёв. Тот стал похож на лялю или на берёзовое полено с большим чёрным сучком-клювом, вызывающе торчащим в сторону из дырки, специально оставленной для этой цели. И только после этого Дормидорф довольно небрежно запихнул получившийся тугой свёрток себе в мешок, сказав:

– Так-то оно понадёжней будет во всех отношениях! Авторитет – это очень хорошо и его, как известно, много не бывает, но зато, на мой взгляд, бывает достаточно! Ну что же, время настало, давайте потихоньку пробираться к назначенному месту. Ты, Максимка, пойдёшь первым и обязательно в невидимом состоянии, непременно предупредишь нас, если наткнёшься на засаду, а Банаша пусть идёт сзади нас тоже невидимая, на приличном расстоянии, на случай, если за нами будет слежка или погоня. И тогда она так же предупредит нас об этом. Если у лестницы будет всё в порядке, и мы спокойно пройдём туда, то ты можешь присоединиться к своей милой Банашеньке, только будьте, пожалуйста, где-нибудь неподалёку, вы нам можете понадобиться.

Домовой согласно кивнул и исчез. Закончив сборы, мы осторожно выбрались в центральный винтовой тоннель и направились, как и было условленно, к лестнице в настоящий Подземный город.