Глава 10
Памятная ночь

До места добрались быстро и без происшествий, если не считать того, что возникла лёгкая перепалка между нашими извечными спорщиками.

– Никогда бы не подумал, что они способны что-то не поделить между собой, – с лёгкой, еле различимой иронией в голосе произнёс Дормидорф, по своему обыкновению цыкая на спорщиков. И только после этого они, наконец, угомонились. А произошло вот что: Дорокорн узрел, как Юриник приглаживает свои неподатливые волосы и придирчиво разглядывает слегка примятую одежду, наводя лоск и красоту.

Дорокорн не очень-то вежливо заметил ему:

– Хватит прихорашиваться, красавчик несусветный, не на свидание, чай, идёшь и не на романтическую прогулочку под луной!

– Да? А я вовсе не желаю выглядеть неряшливо, как пугало, или как ты, и свидание здесь совсем ни при чём, чтоб ты знал!

Юриник был возмущён тем обстоятельством, что Дорокорн, мало того, что наблюдает за ним, так ещё и делает ему критические замечания при всех.

Дорокорн никак не желал уняться и продолжал нарываться на неприятности:

– А мой облик необязательно должен тебе нравиться, хотя без ложной скромности могу заявить, что выгляжу вовсе неплохо, особенно на твоём фоне, как ты не прихорашивайся и не разглаживайся, сморчок замшелый.

– Чего-о? Да я, вижу, ты никак не уймёшься, что ты мелешь своим языком, опять завидуешь, что ли?

– С какой это стати я, стройный и симпатичный мужчина в самом расцвете сил и внешней неотразимости, должен завидовать и, главное, кому, тебе?

В этот момент накала страстей Дормидорф и вмешался, остановив тем самым пререкания друзей, начинавшие переходить в перепалку.

Мы сидели на корточках, прислонившись спинами к стене тоннеля, прямо напротив лестницы, как и в прошлый раз, когда ровно в назначенное время раздался еле слышный приглушённый шум. С тихим скрежетом лестница начала плавно подниматься и из образовавшегося прохода на нас хлынул поток света. Словом, произошло всё, что мы уже имели удовольствие наблюдать во время нашего первого посещения Подземного города.

Большое количество вооружённых до зубов воинов, даже приблизительное число которых я затрудняюсь назвать, стеной стояло напротив. Мы встали, поднятием рук поприветствовали друг друга.

Нашему маленькому отряду пришлось посторониться, пропуская длинную вереницу воинов, пронёсшихся мимо колонной по трое-четверо. Они должны были принимать непосредственное участие в захвате школы пакостей и наших сокурсников, безмятежно почивающих в данный момент в своих комнатах. Вторая группа, числом несколько меньше, опустив лестницу и открыв камень-люк, хлынула на поверхность. Все они действовали дружно и слаженно, практически бесшумно, только тихое бряцанье оружия да еле слышное касание многих сотен пар ног по каменному полу – вот и всё, что можно было различить в тиши подземелья.

Не успели мы оглянуться, как мимо нас протащили первых пленённых, связанных по рукам и ногам, с головами, обмотанными тряпками. Мне сразу вспомнилось наше путешествие с мешками на головах при первом знакомстве с этими не очень-то гостеприимными жителями подземного мира. Ещё некоторое время по коридорам сновали туда-сюда воины герониты, но вскоре и это прекратилось, а к нам подошёл их главный воевода, Сергай.

Он был чуть выше остальных, волосатость средняя, худощавого телосложения, с утончёнными чертами вытянутого треугольного лица, острым, слегка удлинённым носом, тонкими губами и серыми колючими глазами, щеки его были усыпаны веснушками. При такой засушенной поджарой фигуре он умудрялся немного сутулиться, что совсем не мешало ему, а скорее помогало быть резким и стремительным, как каверзная гадюка в момент смертельного броска. В обычном состоянии покоя и благодушия он вальяжно расхаживал, отдавая направо и налево указания и расточая ценные советы, смешно растопыривая в разные стороны ступни ног при ходьбе. Его боевые шаровары свободного покроя болтались складками вокруг худых ног, а потому казалось, что они непропорциональной длины относительно остального тела. Кстати, как потом оказалось, он далеко не сидел на диете и ел за семерых, если не сказать больше, но при этом никогда не полнел. Вот такая у него была особенность организма – всё выходило практически без особой пользы и, наверное, задержки.

Сергай был решительным и смелым человеком, потому его и избрали верховным воеводой, чем он очень гордился. А когда он начинал гордиться собой, то весь словно раздувался, менялось буквально всё в его манерах и поведении, начиная от жестов и походки и кончая голосом и взглядом. Он плавно поводил плечами, потешно задирал кверху нос, и на его лице начинала блуждать самодовольная загадочная ухмылка вседозволенности, а глаза масляно светились шаловливым, если не сказать больше, блеском. Кстати, я заметил ещё в наше первое посещение Подземного Города, что Сергай производил впечатление человека тщеславного. Это, впрочем, никак не вредило ему, учитывая круг его обязанностей и род занятий, но знающие его соплеменники вполне могли использовать это качество в своих целях, и такой человек был. Может быть, были и другие, даже наверняка, но я знал одного, но об этом после.

Мы с Сергаем с первого взгляда не испытали друг к другу совершенно никакой антипатии, а раз так, то вполне могли со временем стать хорошими друзьями. Надеюсь, так оно и произойдёт, ибо что-то подсказывало мне, что это далеко не последняя наша встреча.

Этот самый Сергай своей знаменитой походкой, выкидывая и расставляя при ходьбе носки в разные стороны, подошёл к нам, самодовольно ухмыляясь и с усердием потирая указательным пальцем правой руки кончик носа, от чего тот заходил ходуном. Он уже начал говорить, а его боевые шаровары всё ещё продолжали плавно колыхаться сами по себе, словно живые.

– Мы всё сделали, как и обещали! Сергай слова на ветер не бросает! Вы знаете, коли Сергай сказал, то он сделает. Бывает, даже лучше сделает, чем обещал. Правда, иногда получается и хуже, но реже! Остался только Джорджиус, выход из его комнаты охраняется моими могучими воинами, а сам он валяется посреди неё в полной прострации, связанный по всем правилам искусства, полностью готовый к транспортировке. Кстати, меня очень интересует, каким образом вам удалось без моей помощи справиться с ним? Очень трудно было?

– Большущее вам спасибо! Потом расскажем подробности, сейчас времени жалко, – отмахнулся Дормидорф, но вежливо и учтиво взял Сергая под руку и повёл вниз по центральному винтовому тоннелю.

– А сейчас, любезный воевода, пойдёмте скорее, нам необходимо вытащить его наружу и забрать наши вещи, кстати, я не видел, чтобы ваши могучие воины проносили Томарану. Это наша учительница по растениеведению, очень примечательная личность, она худая и длинная, к тому же в возрасте, хотя это и не очень заметно, ибо ловко молодится. Вы бы её ни за что не пропустили, здесь что-то не так… Она же не иголка в стоге сена, а целая учительница, её необходимо срочно отыскать, неизвестно, что она может натворить. Если захочет, неприятностей она наделает столько, что потом и всем племенем не разгребёшь!

Сергай несколько опешил, удивлённо приподнял тонкую левую бровь и, пожимая худыми плечами, проговорил, раздражённо подёргивая верхней губой, что, должно быть, означало лёгкую оскорблённость:

– Все, кто находился в этом подземелье, нами успешно схвачены и ждут вас на поверхности, коли эта ваша Томарана была здесь в момент захвата, то её постигла та же участь, и она находится наверху вместе со всеми. Если её там нет, то ты уж не обессудь, Дормидорфушка! Ты же знаешь, я её не съел, я учительницами не питаюсь, особенно старыми и худыми! Вот если бы не старая и не худая, авось, на что-нибудь и сгодилась бы, а так – извини.

– Интересно… интересно, – бурчал себе под нос Дормидорфушка.

Тем временем мы дошли до комнаты, где грустно и понуро отдыхал спеленованный Джорджиус. Миновав охрану, мы без помех вошли в его жилище. Видимо, силовое поле было успешно снято нашим духом-исполнителем или исчезло само, как только бедняга Джорджиус был повержен. Интересно, он не очень сильно перепугался, надеюсь, заикаться не будет? Хотя какая теперь разница, по большому счёту?

Убранство этой комнаты ничем особенно не отличалось от убранства нашей. Только сама комната была несколько просторней, да посередине её стоял огромный чан, литров на четыреста-пятьсот, с тёмной, мутной, будто болотной водой, видимо, так лучше проводить сеансы по передаче своего облика на расстоянии, не мылся же он тут, хотя кто его, шайтана, теперь разберёт?

Сам бывший хозяин школы беспомощно валялся, смешно подрыгивая ножками, на полу рядом с чаном, очень похожий на ожившую мумию, только один его нос виднелся, а всё остальное было замотано длинными и прочными не то верёвками, не то лентами. Он издавал характерные звуки, как будто у него во рту находился кляп. Так и оказалось. И не просто кляп, а целый кляпище. Оказывается, старательный дух-исполнитель запихнул ему в рот огромную портянку, не знаю, где он её откопал, но это была именно она, причём зимняя, из плотного ворсистого материала.

– Ну и видок у него, – проворчал Юриник, слегка толкая носком сапога хозяина школы куда-то в бок, под рёбра, и добавляя почему-то шёпотом, обращаясь к Джорджиусу, но подозрительно косясь при этом на Дорокорна, находящегося чуть в сторонке. – Куда подевал нашу учительницу, нечестивый лишенец? А ну, признавайся, а то у меня к ней есть парочка уместных вопросиков, ответы на которые не терпят отлагательств!

И одновременно с последними словами, видя, что тот никак не реагирует на них, он, наклонившись и состроив брезгливую гримасу, зажал ему нос большим и указательным пальцами и стал спокойно ждать и наблюдать, как тот уже намного оживлённее и бойчее засучил ножками под обмоткой из верёвок-лент.

Дорокорн, улыбнувшись, сразу оказался тут как тут и говорит так деловито, вовсе без какого-либо ехидства:

– Что же ты, друг Юриник? Неужели тебе так не терпится задать ей несколько нескромных вопросов, а может быть, ты хочешь попросить её выполнить обещание на счёт клизмы или ещё что в этом роде? Соскучился, бедолага?

– Запомни, наконец, я интересуюсь для пользы общего дела, так что брось свои глупые инсинуации, понял, подозрительный и чуткий ты наш? – нехотя отвечал Юриник, забыв на время про мающегося Джорджиуса.

Закончив разговор с Дорокорном, Юриник вспомнил о Джо и, отпуская ноздри падшего хозяина школы, которые тут же начали шевелиться, широко раздуваясь и тихо вибрируя, будто дребезжа, он брезгливо обтёр пальцы о его обмотанное тело и несильно, но чувствительно пихнул его ещё раз под рёбра.

– Ты мне ещё за неё ответишь, мумия.

Так ничего и не выяснив, мы отправились в обеденный зал, а воины Сергая потащили Джорджиуса на поверхность. Дормидорф давно положил глаз на местную волшебную скатерть, вот мы и пошли за ней, но она бесследно исчезла. Сергай уверял нас, что его люди скатерть не брали, а то он бы уже знал об этом. Нам ничего другого не оставалось, как забрав свои немногочисленные пожитки, выбираться на поверхность, что мы и сделали с превеликим удовольствием, но по дороге к выходу нас нагнал один из подземных могучих воинов Сергая.

Он настоятельно порекомендовал вновь спуститься на второй уровень, где в одной из дальних комнат была обнаружена доселе не захваченная группа несостоявшихся злодеев, состоящая приблизительно из десятка человек, которых сейчас под руководством Сергая будут обезвреживать. Вот Сергай и послал за нами. Нам действительно небезынтересно было посмотреть на это действо, не каждый день удаётся увидеть подобное. Мы быстренько спустились к месту разворачивающихся событий. Лишь Дормидорф слегка колебался, но мы быстро уговорили его составить нам компанию и он, немного поворчав о потерянном времени, мнимой опасности и бесполезности сопротивления, а стало быть, и неминуемо предрешённом исходе, всё же милостиво изволил согласиться.

Что же предстало нашему пытливому взору? В коридоре второго уровня, сплошь заполонённого вооружёнными воинами, различалось три группы, человек по двадцать каждая, все соблюдали замогильную тишину, а Сергай с нетерпением поджидал нас в центре средней группы, находившейся непосредственно возле входа в комнату. Две другие группы прикрытия ждали вверху и внизу коридора.

– До чего вы медлительные! – полушутя проворчал он и добавил, – я хочу показать, как мы бескровно и без всякого риска всегда добиваемся своей цели, вот вам классический пример!

И он величественным жестом повёл рукой в сторону входа в комнату.

– Они не подозревают о сюрпризе, который им уготовлен. Мои разведчики говорят, что одни пришли в гости к другим ещё с вечера, играли в карты, да и засиделись допоздна.

Сергай сделал знак рукой, и две внешние группы бесшумно удалились на некоторое расстояние, оставаясь при этом в поле зрения. Потом он отдал распоряжение перекрыть вентиляцию осаждённой комнаты. Несколько человек отправились выполнять, а Сергай пояснил, что мы войдём сейчас внутрь к играющим и вежливо предложим им сдаться, посулив их накормить, напоить и спать уложить в случае подчинения, на что те ответят категоричным и грубым отказом. Тогда мы, очень расстроенные этим обстоятельством, извинимся, как культурные люди, и быстренько уйдём восвояси, а дальше… высокочтимый Дормидорф и его спутники всё увидят сами.

Ерунда какая-то, детский сад, штаны на лямках, а не вооружённый захват! Я не очень-то поверил в его россказни, но вслух сомневаться не счёл нужным, и мы приступили к выполнению первой части задуманного Сергаем плана. Пока мы шли по коридору, ведущему в комнату, мне в красках и эмоциях грезилось яростное сражение, которое вот-вот развернётся на моих глазах, и мне, как водится, придётся спасти пару-тройку жизней, даже неважно каких, просто так, лишь бы спасти, интересно всё-таки. Но не тут-то было, ни тебе геронического кровопролития, ни будоражащих кровь разудалых побоищ, тоже мне захват, даже разбитную звонкую затрещину, отвешенную дремлющему неприятелю, не удалось подглядеть! Али самому пнуть кого ради порядка! Все прямо такие вежливые сделались, куда деваться, даже выругаться расхотелось.

Заходим в комнату, наша-то с Дормидорфом компания понуро плелась в самом хвосте бравой сергаевской группы захвата. Далее кто-то из подземных жителей, у кого голос поставлен получше, говорит: дескать, люди добрые, не обессудьте, но всё здесь сплошь окружено злобными туземцами, то есть нами, и всем вам в любом случае настал полный привет! Так что вы уж сделайте милость, сдавайтесь поскорее, или, если нет, позвольте замереть перед вами в глубоком пардоне! Мы прямо сейчас отчаливаем, потому что нас семьи ждут, и дети маленькие плачут, и всё такое прочее в подобном духе.

Я даже почувствовал себя как-то неловко. Конечно, так никто не будет сдаваться, хорошо ещё, ежели самим пинков не наваляют. А те картёжные игруны все засуетились, повскакивали с мест, рты пораскрывали и… радостно приняли второе предложение. Это, чтобы мы отправлялись восвояси и больше не беспокоили их понапрасну, не мозолили глаза и не надоедали. Мы, по сигналу Сергая, не разворачиваясь, в том же порядке, потихоньку пятясь задком двинулись к выходу. А выйдя в центральный винтовой проход, Сергай одобрительно подмигнул поджидавшим его людям, и те принялись вколачивать по периметру входа в комнату огромные стальные крючья, отступив от края приличное расстояние.

Через несколько минут всё было закончено. На крючьях растянули прочнейшую кольчугу мелкого плетения в три кольца, наглухо забаррикадировав отсиживающихся в комнате полуночных игрунов. Я потом пробовал эту кольчугу рвать, рубить, колоть и даже жечь – всё впустую, никакого следа на ней не осталось! Затем принесли что-то похожее на кадило и меха и принялись раздувать некую смердящую субстанцию, пуская едкую мощную струю густого зеленовато-жёлтого дыма в комнату под кольчугу. Со стороны осаждённых сразу послышались удивлённые, а затем недовольные возгласы, ругань и… не знаю, как и сказать, но будто кого тошнило хором! Странно, с чего бы это? Им ведь предлагали пройтись с нами, перекусить на свежем воздухе, испить чайку, так нет же, сами отказались, а теперь ещё и недовольны! Через какое-то время некоторые из тех, кто не отключился и не бился в припадке, принялись выползать через чуть приподнятый край кольчуги. Остальных, уже бесчувственных, выволокли чуть позже.

Сергай очень гордился собой:

– Мне не нужна победа любой ценой, победить – значит не причинить вреда своим, но при этом полностью разгромить неприятеля, а для этого все средства хороши!

Так или иначе, но мы не зря потратили время, присутствовав при этом действе, в конце концов, основная цель достигнута, да и скучно не было, а главное, никто из наших не пострадал. Мы отправились на поверхность подышать свежим воздухом и взглянуть заодно, как там обустроились подземные люди и лесные жители.

Что там наверху творилось! Всё было освещено ярким мерцающим светом, всюду полыхали огромные костры, на деревьях тут и там было развешено целое множество масляных фонарей, вокруг сновали вперемешку герониты и лесные, сразу нашедшие не только общий язык, но и общие интересы. Неподалёку, под надёжной смешанной охраной были аккуратно разложены на земле пленённые. Отовсюду доносились радостные возгласы и бойкие разговоры, мужской и женский смех. Нас вежливо пригласили к одному из костров, у которого сидели Парамон с Сергаем и ещё несколько человек из братских племён. Были здесь и женщины, надо заметить, очень даже симпатичные! А в полумраке, как зачастую случается, они завсегда кажутся неискушённому мужскому взгляду гораздо привлекательнее. Полумрак – верный друг и помощник женщин, как раз это обстоятельство особи сильнейшего пола, если считать мужчин особями сильного пола, всю историю эволюции ловко, коварно и умело использовали на нашу погибель! Хотя, конечно, многим женщинам эта суровая правда жизни придётся не по вкусу… ну, да ладно, сейчас не об этом.

Мы поздравили друг друга с удачным окончанием операции и, удобно расположившись вокруг костра, приняли из заботливых рук женщин по красивой деревянной чаше густого и ароматного дымящегося отвара. Нас потчевала розовощёкая женщина в очень хорошем теле со светло-русыми волосами, заплетёнными в косу, которую все ласково называли тётушка Румц. Судя по всему, её имя было производным от слова румянец, коего ей было не занимать, равно как и конопушек. Она несколько раз подливала нам дымящийся отвар, от которого всю нашу усталость как рукой сняло, и появилось желание сплясать или пробежаться эдак километра три, ибо в теле образовалась неуёмная и бьющая через край бодрость и жизнерадостность.

Тётушка Румц оказалась очень шустрой особой среднего возраста, она успевала одновременно и поддерживать разговор, и помогать с угощением, и даже строить глазки нашему скромнику Дорокорну, чем вгоняла его в крайнюю степень смущения, и ещё долго тот сверкал в мерцающем свете костров своими пылающими щеками. Никогда бы не подумал, что румянец может быть таким заразным, да ещё и на расстоянии. Это Дорокорну ещё повезло, что мстительный Юриник, занятый не менее важными делами, не обратил на это обстоятельство должного внимания.

У меня, было, мелькнула озорная мысль, так, ради забавы помочь ему узреть зарождающуюся страстную и чистую дружбу двух пламенных соратников, но я не стал этого делать, рука не поднялась! Вдруг ещё вместо забавных и остроумных шуток их кинет в пререкания, как это уже не раз бывало, позора не оберёшься, а я опять окажусь виноватым чуть не во всех смертных грехах одновременно. А эти конфузные пререкания возможны, принимая во внимание непримиримую позицию закоренелого праведника Дорокорна в отношении добропорядочных герониток и юриниковой безобидной слабости к ним.

Я внимательно огляделся в надежде усладить свой изнеженный целомудрием взор чем-нибудь прекрасным. Что-то милых сердцу мохнатеньких герониток пока не видать в нашем ближайшем окружении! Странно, это конспирация или некий тактический манёвр? Вокруг блуждают только женщины лесного народа, кстати, на мой взгляд, несколько более миловидные. Так что взор я свой всё же усладил, но не вполне достаточно, чую, чего-то не достаёт, и не достаёт именно басовитых герониток и той завуалированной колоритности, которая окутывает легкой дымкой их страстный темперамент. Видимо, ещё время для их появления не пришло, не пробил час, да и Юриник ни грамма не беспокоится, наверняка они уже обо всём условились, хитрецы.

Так что пусть Дорокорн с тётушкой Румц милуются, не стану вмешиваться, глядишь, в скорости пухленькие розовощёкие дорокорчики с румянчиками появятся. Ведь везде, где присутствуют прекрасные и милые сердцу женщины, многострадальных мужчин неудержимо тянет на разного рода подвиги и состязания, а то и ещё на что похлеще. И потому вовсе не мудрено, что вскоре начались хороводы и танцы. Скрипки, флейты, гармоники, дудочки, гитары вдруг зазвучали в дремучем лесу, появившись невесть откуда, будто по мановению волшебной палочки.

Удивительно гармонично вплелась в атмосферу царившего вокруг единения романтичная музыка, чередуясь с неожиданными всплесками залихватски витиеватых мотивов, которые стремительно взмывали ввысь, обрываясь на самом пике. Тогда-то тётушка Румц и тряхнула стариной! Сверкая хитрющими, разгоревшимися безудержным диким пламенем глазами, она отчаянно ринулась грудью на сближение с Дорокорном. Мне даже в какое-то мгновение показалось, что я нахожусь среди неистовых вакханалий каннибалов из затерянных миров. А между тем тётушка Румц продолжала неистовствовать, выражая накопившуюся нерастраченность чувств, и одержимо растворяясь во всё нарастающем ритме страстного танца. Дорокорн с восторгом вытянулся в струнку и напряжённо замер на месте. Потом они сблизились и воссоединились. И началось! Тётушка Румц и Дорокорн так жахнули с подскоком и выходом, что во всей округе бесам стало невыносимо тошно, больно и муторно, ибо они наконец-то уяснили для себя, что бесцельно прожили все эти годы, так ничему и не научившись. Действительно, откуда взяться в бесах алмазам?

А вокруг под задорную музыку с глухим и гулким топотом в такой же бешеной, восторженной пляске кружилось множество других пар. Даже целомудренный во всём, что его не касалось напрямую, Юриник, в бьющем через край возмущении раскрывший рот, напрочь позабыл все слова, готовые сорваться с языка. Наверное, отшибло память. Правда, рот несколько позже он всё же прикрыл.

Иногда у меня возникает закономерный вопрос, что же там у Дорокорна было со знойной тётушкой Румц? Но до сих пор ничего точно я об этом сказать не могу. К сожалению, специально не подглядывал. Но знаю точно, розовощёкая тётушка Румц произвела неизгладимое, незабываемое впечатление на нашего Дорокорна, а рикошетом на всех нас, и оставила глубокий след в его большом сердце.

Из деликатности я заставил себя переключиться на беседовавших у костра Дормидорфа, Парамона, Сергая и остальных. Развеселившийся не на шутку Сергай кликнул к нашему, и без того весёлому костру, своего друга детства и близкого соратника Якоба.

Якоб оказался большим оригиналом. Эта весьма примечательная личность обладала мохнатой и слегка вьющейся чёрной шевелюрой волос, ниспадавших ниже плеч. Своим хаером он, судя по всему, очень гордился, ибо периодически любовно и бережно расчёсывал свою гордость, тщательно копошась в ней растопыренной пятернёй, нервно потряхивая при этом для удобства головой и радужно улыбаясь вытянутыми пухлой трубочкой губами. Якоб имел ещё одну особенность: сквозное отверстие в коже левой руки чуть ниже локтя, на внутренней её части. Он не раз хвастался и не ленился доказывать, что может преспокойно вставить туда кольцо или даже стрелу, но только без наконечника. Особенно его радовало, что теперь ему есть к чему стремиться, ведь в этом дивном искусстве раскрывается огромное поле для деятельности! Да-да! Вполне вероятен ощутимый прогресс, если ещё немного потренироваться и растянуть это отверстие, тогда туда даже копьё войдёт, но только маленькое, чтобы случайно ничего не повредить. Ведь надо обязательно учитывать, что любое повреждение или разрыв очень рискованно и болезненно! Но по большим праздникам он смело вставлял в заветное отверстие блестящее колечко, вплетал в волосы всевозможные ленточки и надевал любимую полосатую толстую вязаную рубаху, очень смахивающую на нашу тельняшку. В совокупности с его боевыми шароварами эффект был ошеломляющим своим поражающим безобразием!

С его слов получалось, что девушки вешались на него гроздями, а если не успевали вовремя как следует зацепиться, то валились с ног и укладывались неподалёку красивыми штабелями, прибывая в лёгком, но продолжительном и приятном любовном шоке. Он же берёг своё мужественное, верное сердце для единственной и неповторимой, которую ласково, нежным, интимным шёпотом называл «моя Котя» и складывал при этом пухлые губы трубочкой, невероятно вытягивая их вперед. И тут же у окружающих создавалось впечатление, будто он пытается дотянуться до вожделенной Коти этим своим приспособлением.

В детстве Сергай и Якоб росли вместе и были, как братья, даже жили в пещерах, располагавшихся по соседству. Однажды с ними произошёл забавный случай, вспомнив который, они здесь же наперебой стали рассказывать.

Было им в ту пору лет по десять-двенадцать. Гуляли они всегда вместе, ну, и были, естественно, шалопутные, как все нормальные мальчишки в этом возрасте. Любознательный Сергай ненароком влез в какую-то лужицу и серьёзно замочил ноги выше, чем по колено. За это тяжкое преступление он обязательно должен был вскоре получить от родителей совершенно бесплатное, но очень эффективное средство от простуды, а именно, «горячих» по одному всем известному мягкому, а в его случае костлявому и жестковатому месту. Это старое, как мир, средство заодно как нельзя лучше стимулировало и его мозговую активность. Эх, старый и добрый нагоняй, который, кстати, всегда шёл только на пользу, и сколько не дай, ещё и мало будет, ибо сорванец Сергайка со своим закадычным другом Якобом наверняка натворил уже на гораздо более серьёзное наказание, это к бабке не надо ходить!

Итак, Сергай, расстроенный прискорбными событиями – промокшими ногами и перспективами неминуемой расплаты, вовсе не сник, как поступил бы любой другой на его месте. Нет! Будущий воевода, лихорадочно соображая, принялся искать выход из создавшегося положения, но выход находиться упрямо не желал, хоть тресни. Тогда он ничего лучшего не придумал, как пламенно воззвать к мужской солидарности своего друга, Якоба Полосатого, ибо он уже тогда рассекал в тельняшке и потому носил кличку Матроскин. Сергайка настойчиво убеждал Матроскина наступить в эту же лужицу и самоотверженно промочить себе ноги во имя великой справедливости, чтобы ему, бедному обречённому Сергаю, было не обидно одному принимать неминуемое наказание.

Мы так и не поняли, чем закончилась эта душещипательная история, ибо её концовка имела несколько очень правдивых вариантов. Каждый предлагал свою оригинальную версию, а потом друзья-соратники и вовсе принялись оживлённо спорить и доказывать друг другу истинность и историческую достоверность именно своего рассказа. Причём Сергай периодически хватал Якоба руками за голову и немилосердно лохматил его дивную красу и гордость, отчего Якоб обиженно и смущённо поджимал полные губки, а потом обязательно вытягивал их далеко вперёд, делая пончиком.

Ещё Якоб славился умением готовить чудесную настойку на мухоморах, бесподобно прочищающую желудок и кишечник, но при неумеренных дозах вызывающую сильнейшие галлюцинации и малоприятные последствия. Сам-то он давно к ней адаптировался и периодически процедурился таким образом, даже предлагал нам попробовать, но никто на это не решился, а то протянешь здесь в мучениях ноги и поминай как звали!

Кстати, на счёт «протянуть ноги», сидел с нами один серьёзный и хмурый субъект из лесных по имени Хмурый Скрым или сокращённо Хрумскрым. Скрым заведовал захоронениями усопших или погибших в схватках, потому, видимо, он и был по большей части хмур. Ничем особенным он не выделялся, разве что светлыми волосами. У этого хмурого заведующего была своя колесница, выкрашенная в чёрный цвет, на которой он и передвигался, в случае надобности, по лесам. А запрягал он в неё всякого, кто под руку подвернётся. Бывало, подловит из засады оленя или лося – и вперёд, а когда те начали шарахаться, едва почуяв его запах, правильно, кому же охота, так он умудрялся запрячь медведя или даже тройку страусов. В общем, находчивый был Хмурый Скрым, при этом серьёзный и скромный, когда на работе, а в жизни нормальный, обыкновенный, только юмор не очень воспринимал, мог и надуться. Главное, к своей нелёгкой работе он относился очень серьёзно, а порядок у него, говорят, был идеальный, всё и вся лежат на своих местах, как и положено. Если где что положил – оттуда и возьмёшь.

Нет, всё же напишу я книгу об этом. Интересно мне будет посмотреть на их лица, когда я дам им почитать уже готовый бессмертный фолиант, наверное, будут безудержно смеяться, обрадуются, кинутся обниматься, главное, чтобы не побили от переизбытка чувств и искренней радости.

Время от времени мы всё же возвращались в своих разговорах к недавним ночным событиям, строили планы на будущее, приглашали друг друга погостить к себе, шутили, смеялись, рассказывали занимательные истории. Особенно хорошо это получалось у Якоба, он, бывалочи, как загнёт очередную сказку с не всегда хорошим концом, так хоть стой, хоть падай! Создавалось впечатление, что он и сам начинает в неё свято верить. Впечатлительный больно оказался. А Сергай всё кивает и улыбается, улыбается и кивает, а потом как схватит его голову в охапку, и, ну, лохматить неописуемо драгоценную гордость.

За весёлыми разговорами время летело незаметно, и вскоре мы все стали хорошими друзьями.

Между делом мы осторожно поинтересовались дальнейшей судьбой пленных. Оказывается, их, кроме Джорджиуса, который должен был отправиться на Агресе вместе с нами на Опушку Сбора, в ближайшее время должны были хорошенько психологически обработать, как тех амекарцев, что раньше охраняли выход из Подземного города. Нам даже разрешили понаблюдать за этим процессом.

Томарану так и не нашли, её и след простыл, и теперь уже вряд ли когда-либо найдут, видимо, до тех пор, пока она сама того не пожелает. На редкость хитрющая оказалась женщина, а впрочем, чего ещё можно было от неё ожидать? Чуть в большей или слегка в меньшей степени, но почти все женщины отличаются большой продуманностью в мыслях и предусмотрительной целеустремлённостью в делах. У женщин это врождённый природный дар, не то что у мужчин! Но не буду расхваливать действительно достойную половину человечества, ни к чему это, всё и так слишком очевидно и за примерами далеко ходить не надо – всех мужчин, видите ли, успешно поймали, и только одна Томарана испарилась. Но куда мы без женщин, хотя бы и таких хитрющих? Никуда! Без них, милых сердцу и родных, а главное, очень дорогих, никак нельзя! Не обойтись, как ни крути… если только ты, конечно, настоящий мужчина и, соответственно, нормальный человек, а ни не пойми что с хвостиком и изуродованной напрочь психикой, коих сейчас расплодилось, как собак нерезаных, или как паразитов на давно немытом теле пролетариата.

Скатерть, кстати о птичках, тоже пропала бесследно, небось, Томарана её и умыкнула, чтоб с голоду в своих скитаниях не околеть. Да, скорее всего так и есть, больше некому. Дормидорф, наконец, объяснил, зачем она ему была так нужна. Он сказал, что с помощью скатерти надеялся расплатиться с Агресом, который далеко не безвозмездно помогал нам в наших добрых, но очень затянувшихся делах. И хоть сам Агрес не смог бы заказывать себе пищу, но по его просьбе это вполне сумел бы сделать любой человек, попавшийся ему навстречу, если только раньше несчастный бедолага не помер бы от разрыва сердца.

И вновь моё воображение нарисовало мне безрадостную картину вышеописанного, но только в роли несчастного бедолаги выступал я сам. Представляю, если бы такая милая пташка, выпорхнув невзначай из-за облачка, попросила у меня хлебушка поклевать да сиротливо так посмотрела голодными глазками размером с мою голову! Не знаю, кто бы смог подобное выдержать! Я, например, если бы сразу не помер, то в штаны точно наделал здесь же, не отходя от кассы!

Конечно, скатерть могла бы решить для Агреса и его семьи вопрос пропитания, если таковой вообще стоял. С его физическими возможностями грех было жаловаться на скудное питание, уж если он решил кем-то пообедать, то шансов скрыться у потенциального обеда не так много. Впрочем, школьная скатерть вполне могла бы его устроить, как оплата, но теперь ничего не получится, к сожалению. Зато у пронырливой Томараны всё будет в полном ажуре.

Наговорившись вволю, мы решили пойти прогуляться по лагерю. Спать никому не хотелось, а от долгого сидения возле костра у всех затекли ноги, и нам срочно требовалась лёгкая разминка. Вот мы и решили поразмяться, а заодно и осмотреться.

Сперва мы направились поглядеть на пленных, находившихся тут же, неподалёку. Глупо было бы пропустить подобное зрелище, когда ещё такое увидишь? Пленённые явно скучали и были какие-то невесёлые, вялые и поникшие, но это ненадолго, подготовка к перевоспитательной обработке шла полным ходом. На первой стадии им подчёркнуто вежливо, но очень настоятельно рекомендовали испить специальный отвар, после приема которого существо впадало в полуобморочное оцепенение и, забыв всё напрочь, становилось стойко безразличным к происходящему, послушным и полностью безвредным для окружающих. Одним словом, этот отвар стирал память и подавлял до минимума все инстинкты, кроме безусловных, не говоря уже о воле.

После очищения загрязнённой всякими глупостями памяти можно внушать любые положительные эмоции и качества, с которыми этим людям предстояло радостно и честно жить на благо себе и миру. Можно только позавидовать простоте и лёгкости решения данной проблемы, и я невольно примерил этот метод на свой корявый мир – да просто прелесть! Конечно, работы было бы много и отвара понадобится целое море, зато дёшево и сердито. Эх, как же я люблю наших родимых уродливых чиновников и всякую другую шелупонь и шушеру! Всё пекусь о них, думаю, забыть не могу, да разве они оценят!

Пленные тем временем дождались первой стадии. Некоторые из них пили отвар сами с явной охотой и желанием, принимая происходящее, как счастливое избавление. Уж не знаю, смелость это была или трусость, но точно знаю, что искреннее раскаяние – вряд ли. Другим, менее сознательным, приходилось немного помочь, эдак подтолкнуть, направить куда следует, зато потом дело шло, как по маслу. Все в итоге остались довольны, особенно сами пленные. Они, скорее всего, не стали бы заваливаться спать тут же, не отходя от водопоя, а дружно попросили бы ещё добавки, но их разморило от невыносимой усталости, вызванной тяжким грузом великого стыда за прежнюю нехорошую жизнь. Как же я их понимаю и, ни в коем случае, не осуждаю! Испившие отвар мгновенно падали, как подкошенные, и, не успев коснуться земли, начинали храпеть, словно тигры на ночной охоте. Теперь они должны были сладко и безмятежно спать на протяжении нескольких прекрасных часов, удобно свернувшись калачиком в позе зародыша, словно вновь оказавшись в утробе матери. Так нам объяснили люди, непосредственно занимающиеся этим важным и нужным делом.

Отыскав взглядом Корнезара, я вежливо, но настойчиво попросил, чтобы его напоили этим чудодейственным отваром прямо сейчас и непосредственно при нас. Естественно, я это сделал сугубо в человеколюбивых и милосердных целях, думаю: «пусть отмучается сразу, а не ждёт своей очереди неизвестно сколько времени. Корнезар всё же наш старый знакомый, разобидится ещё на нас, и правильно сделает, надо же – были рядом, всё видели и не помогли, чем могли! А что мы можем? Только это. Пусть малость, а всё равно приятно!».

Корнезар не оценил моего светлого и чистого порыва. Взгляд, коим неблагодарный удостоил меня в ответ на мою просьбу, был далёк от ожидаемой искренней признательности, но думаю, что как-нибудь мне удастся это пережить. Наверное, он и сам до конца ещё не осознавал своего счастья или просто-напросто никак не мог в него поверить. Ничего-ничего, у него ещё всё впереди, скоро он станет образцово-показательным человеком, нужно будет похлопотать, чтобы его отдали Дормидорфу, Дорокорну и Юринику для завершения воспитательного процесса. А там, глядишь, и я когда сподоблюсь! Коли мне только будет не лень, так я всенепременно с удвоенной силой приложу к воспитанию свою руку или ещё что-нибудь. Особенно придётся это сделать, коли он и дальше будет на меня так злобно зыркать по разным пустяковым поводам. Чего ведь только не сделаешь во имя благополучия хорошего человека!

Корнезар мужественно, хоть и неприлично громко скрипя зубами, взял огромную глиняную кружку из рук любезного воина. Этот заботливый воин великодушно и совершенно безвозмездно предложил свои услуги помощи и поддержки в столь важный для Корнезара момент. Вот это человек, вот это воспитание! Воин так и сказал, прежде чем вежливо, хоть и рывком, помочь Корнезару подняться с прохладной земли, предусмотрительно подстраховывая его бережной поддержкой за шиворот:

– Дружище, на, выпей-ка лучше сам, а то я боюсь ненароком выдавить тебе кружкой все передние зубы!

Вот тогда-то Корнезар с явной охотой взял да и осушил залпом всю кружку с отваром, но не упал, как положено, а напротив, остался стоять, безумно вращая глазами и бурча что-то себе под нос. Наверное, его совесть проснулась, и запоздалые слова благодарности слетели с уст, словно нежные лепестки чайных роз от крупных капель летнего дождя. Кое-что в самом конце его речи нам всё же удалось разобрать:

– Опоите Коршана, собаки бешеные.

И что-то ещё, видимо, его или наша характеристика.

Ещё нескольких минут за ним тщательно следили, чтобы он ни в коем случае ни в чём не нуждался, а так же не вздумал избавиться от драгоценного содержимого своего желудка. Следили хоть и тщательно, но аккуратно, дабы не травмировать его нежную психику. Его попросту продолжали держать за шкирку до тех пор, пока он не взбрыкнул и не отвалился без чувств, но и тогда его не опустили сразу, как вполне могло бы быть, если бы люди выполняли свои обязанности спустя рукава. Корнезара оставили в покое лишь тогда, когда совершенно точно убедились, что он не притворяется, а спит, как ангел, обмякнув на руках у сердобольного воина. Как же убедились, спросите вы? Да попросту пнули ногой в одно чувствительное место, а он в ответ ни гу-гу, значит, спит ангельским сном праведника, аки младенец.

– Действительно, спасибо Корнезару, – заметил Дормидорф, нахмурив брови, – про бешеную собаку ворона мы как-то совершенно позабыли. Ох, нехорошо это! А он, наверное, проснулся и теперь очень хочет пить, мучается, страдает! Что же это мы… э-эх, эдак несчастный Коршан и вовсе помрёт от жажды. Нужно скорее спешить к нему на выручку.

Мы быстро зашагали к нашим рюкзакам, прихватив с собой ценного и дивно тонизирующего напитка, отлично прочищающего память. Прошло достаточно много времени для того, чтобы действие сонного порошка сошло на нет, и потому забытый всеми Коршан активно выражал своё отношение к происходящему. Он, не стесняясь, довольно грубо давал выход своим бурным эмоциям, остервенело и неистово сокрушаясь по поводу своего бедственного и незавидного положения.

– Это ещё хорошо, что мы ему замотали клюв чьей-то портянкой! – сказал Юриник.

А я подумал: «пусть ещё скажет спасибо, что портянкой, а не колючей проволокой!». Но недолго Коршану пришлось бушевать, вскоре и он забылся счастливым сном праведника, коим, надеюсь, ему и предстоит вскоре стать. Хотя с его ворчливым, склочным характером особенно на это надеяться не приходилось. Зато, может быть, он позабудет о том, что когда-то был человеком, ведь теперь процесс его обратного превращения стоит под большим вопросом. Ну, ничего страшного, я думаю, надо кому-то и вороном быть.

Снова заботливо запеленав мирно уснувшую птичку всё в ту же тряпицу, которую Юриник почему-то упорно называл портянкой, и запихнув обратно на ставшее ему уже таким родным тёплое местечко в дормидорфовом мешке, мы решили продолжить нашу познавательную прогулку по лагерю. Так и поступили, захватив с собой походные рюкзаки. Нас заинтересовали всплески оживленного веселья, то и дело прокатывающегося по округе и раздиравшие тишину дремавшего леса отголосками эха. Этот шум исходил от одного из костров неподалёку. Громкие, раскатистые взрывы смеха сменялись недолгим затишьем, и мы из чистого любопытства отправились прямиком туда.

Издалека был виден человек невысокого роста, театрально размахивающий руками и ни секунды не стоящий на месте, будто ему кто в штаны насовал злобных лесных муравьёв. Он со знанием дела рассказывал что-то, а сидевшие вокруг люди с нескрываемым удовольствием, словно заворожённые, внимали ему. Но что именно он рассказывал, нам не было слышно. При более тщательном рассмотрении оказалось, что вокруг костра скакал наш неподражаемый и влюбчивый Юриник, наконец-то нашедший свою благодарную аудиторию. А люди, окружавшие его, конечно, сплошь женщины. Только теперь, кроме герониток, к его искренней радости и нашему неподдельному удивлению, полюбоваться на него пришли и девушки из племени Лесных Людей, у которых, судя по реакции, он тоже заслуженно снискал популярность и уважение.

Хмурый Дорокорн, глядя на эту идиллию, продолжительно заскрежетал зубами. Видимо, от переполнявшего его широкую натуру восхищения. Но он пока мужественно держался и не проронил ни слова, берёг силы. Юриник нас не видел, потому что мы находились на некотором расстоянии от ярко освещённого пылающим костром круга. Подойдя ближе, скорее по инерции, чем сознательно, мы остановились за спинами у толпы благодарных слушательниц и ошеломлённо взирали на этого гения слова.

– А он как заверещит! У меня даже уши заложило. Словно маленький капризный ребёнок, у которого отняли мамкину сиську, только что ростом он со шкаф: «ая-яй, что ты делаешь, это же был мой компотик!».

Дружный взрыв смеха потряс всю округу.

Юриник продолжал, слегка поклонившись, всё тем же насмешливым голосом:

– «Как тебе только не совестно? Ну почему ты постоянно лишаешь меня моего компотика?». И в тот самый момент он чуть не зарыдал.

Тут Юриник осёкся, заметив, наконец-то, нас, а девушки бросились врассыпную, поглядывая на смутившегося Дорокорна и давясь от смеха. В тот самый момент и раздался пронзительный писк Дорокорна:

– Ну, держись, хриплая малявка! Сейчас я тебе живьём всю шерсть повыдергиваю и свитеров навяжу на всю нашу компанию. И домовику с домовихой и домовятами тоже!

– Поймай сначала, неповоротливый увалень! Это тебе не глазки тётушке Румц строить! – кричал в ответ Юриник, ловко уворачиваясь от длинных загребущих рук Дорокорна и вприпрыжку кружась вокруг пылающего костра.

Нам стоило немало усилий, чтобы угомонить оскорблённого и разгневанного Дорокорна. Тем самым мы спасли волосяной покров Юриника, правда, оставив при этом Максимку и Банашу с детками без тёплой обновки, которой они, без сомнения, особенно бы дорожили и гордились. Дорокорна мы хоть и успокоили, но он клятвенно обещал отомстить Юринику за насмешки и издевательства, при этом месть его обязательно будет жестока. Ещё через некоторое время он говорил уже о простой мести, так, ради приличия. А чуть позже милосердный Дорокорн и вовсе простил Юриника.

Вот что значит настоящая и бескорыстная мужская дружба, ведь женщины вряд ли на такое способны! Они, если их переклинит, вечно будут строить каверзные козни и мстить до тех пор, пока не потешат свои индивидуальные особенности характера, которые, впрочем, натешить всласть не удаётся никогда. А потому у них постоянно должен быть любимый враг, которого надо периодически обязательно шпынять, ненавидеть, и мстить ему за всё, а иначе жизнь теряет всяческий смысл, краски, вкус, остроту и живость эмоций. Но также им страстно нужен и необходим милый и желанный друг, который зачастую меняется местами с врагом, а затем они меняются обратно. Вот это жизнь, кто понимает! Ну, разве не прелесть?