Глава 16
Возвращение

Быстро пораскинув мозгами и прикинув в уме, что к чему, я подсчитал: один час ходу лесом до дачи родителей, где у меня была база отдыха, а заодно и перевалочный пункт, там же я всегда оставляю и свою машину. Оттуда приблизительно два часа езды до моего собственного дома, это уже с запасом. Накинем ещё часок на всякие непредвиденные обстоятельства: пробки на дорогах, прокол колеса или разбирательства с гаишниками. В сумме получается четыре часа. Столько же отпускается мне на обратную дорогу, выходит восемь часов пути чистого времени. Отнять восемь часов от двух суток, отпущенных мне, и остаётся сорок часов свободного времени, которое вполне можно будет провести с семьёй. Да, этого времени мне будет вполне достаточно для начала.

За время моего пребывания здесь я столько раз мечтал, особенно в самые трудные минуты, мечтал почти теми же словами, что поются в песне: «…я вернусь домой на закате дня, обниму жену, напою коня…». Только в моём случае, вместо «коня» нужно петь «верного пса»! Так что очень глупо было сейчас не воспользоваться оказией и не наведаться нежданно-негаданно домой. И я решил, что надо возвращаться, о чём и сообщил Дормидорфу, который и так всё прекрасно знал и без этих моих откровений. Надо сказать, что мудрый старче вполне одобрил моё волевое решение, особенно после того, как прослушал подробно все мои мысли по этому поводу. Он лишь наставительным тоном напомнил напоследок:

– Значится, как условились: через пару дней ожидаем тебя здесь, и не опаздывай, пожалуйста! Передавай привет красавице жене, здоровья ей, пусть не хворает.

Затем, устремив свой орлиный взор вперёд и повелительно махнув рукой, он молвил зычным голосом:

– Поехали! Трогай!

И караван из четырёх лосей почти одновременно тронулся в путь лёгкой рысцой, аж земля загудела. Через минуту я остался совершенно один. Грустно посмотрев им в след, я глубоко вздохнул и решительно полез в лаз, пробурчав самому себе под нос:

– «Трогай» ему, видите ли, космонавт нашёлся мне тут, ещё и «поехали». Поехали! Каждому своё. Влезший в дырку гарцевать не способен!

Это я перефразировал одну из любимых поговорок моего отца. Тем временем я упорно полз, усердно и терпеливо толкая перед собой видавший виды рюкзак и ведро с милыми сердцу и дорогими грибочками, помаленьку продвигаясь к маячившему впереди светлому пятну в мою неоднозначную жизнь.

Вот и старый знакомый выход. Как поёт Высоцкий: «…выхода нет, есть только вход, и то не тот…».

В этом мире опять шёл дождь. Даже природа здесь скорбит и плачет практически навзрыд. Хотя нет, не опять, а всё ещё плачет горючими слезами, ведь это был старый дождик! Никак не могу привыкнуть, что для меня время в этом мире останавливается на месте, пока я нахожусь в том мире.

Кстати, если мне не изменяет память, а она мне пока не изменяет, сейчас я вроде пребываю в заслуженном, как никогда, отпуске, из которого теперь можно было бы легко сделать одно вечное наслаждение! Как правильно сказал слон из анекдота, прислонив свой хобот к тому, что находится у него под хвостом, когда в него так опрометчиво залетел маленький, но очень пронырливый воробьишка. Он так и сказал: «вечное наслаждение!». Вот и я всегда мечтал провести свой отпуск как можно интересней, но никогда, к сожалению, не получалось. Вот теперь и получилось, куда уж интересней! Будет чего внучкам рассказать на старости лет или врачам из психушки, но лучше внучкам. Очень даже удобно: в моём мире уходишь в отпуск и отправляешься в тот самый – иной мир, откуда я только что успешно вылез, и дело в шляпе! Отдыхай, сколько влезет, и наслаждайся.

Подобным мыслям предавался я, торопясь по знакомому лесу к дачам, передвигаясь практически бегом, можно сказать, галопом по Европам. Вот вдалеке слышится визг пилы, подхваченный лесным эхом стук молотков, а ещё через некоторое время к нему присоединились дикие иностранные вопли радиоприёмников, сливающихся с лаем собак. Ей богу, лай собак гораздо приятней. Вот пошёл и разный мусор… Я имею в виду мусор не в помоечном радио-эфире и не из местного отделения, а тот мусор, который является неизбежным спутником нашенских полудиких поселений, хотя, впрочем, и весь остальной мусор такой же законный спутник, и не только диких, поселений. Причём зачастую так получается, что чем более богатые в материальном плане, натыренные люди там живут, тем более дикими кажутся эти поселения, особенно, если судить по поступкам, чаяниям и вреду, нанесённому нашей несчастной и многострадальной природе. Сначала мусор попадался довольно редко, но по мере приближения к дачам всё чаще и чаще. Лес кончился, мусор нет. Последний рывок, и я у знакомых ворот. Всё кажется маленьким и ненастоящим, и небо низкое, и деревья невысокие, и люди…

Завожу машину, а пока она прогревается, быстро укладываю вещи в багажник, переодеваюсь и буквально через десять минут выезжаю, успев даже наспех испить горячего зелёного чайку с жасмином.

Быстро еду по знакомой дороге. Этот путь я проделывал много раз и потому действую почти автоматически, а сам мысленно возвращаюсь к тем приключениям, которые произошли со мной и которые ещё, смею надеяться, далеко не закончились. В жизни появилось что-то необыкновенно интересное, в голове всё встало на свои места, воцарился порядок. Всё разложилось по полочкам в понимании смысла жизни, стало просто, как будто я обрёл уверенность, а всякие пустяки сделались настолько незначительными, что о них не думалось.

Но до чего всё-таки мерзкая вонь! Я это ещё в лесу заметил – воздух не такой, в нём сразу ощущались зловонные примеси, которые очень трудно было не замечать. Очень уж резкий контраст между той атмосферой и этой, и это обстоятельство не могло не раздражать. А когда я имел несчастье выехать на шоссейную дорогу, так вообще амбре – ещё хуже, чем духи моей бабушки. Ладно, думаю: «может, со временем привыкну?». Вспомнилась очень верная фраза: «что наша жизнь, не подохнешь – привыкнешь, не привыкнешь – подохнешь», или наоборот, но от перестановки слов суть не меняется.

Мне несказанно «повезло», сразу после Апрелевки я попал в многокилометровую пробку. В машине стало душно и жарко. Открыл окно, чтобы освежиться и сделать глоток чистого воздуха. Сделал! Смрад неимоверный! Наш мир смердит сногсшибательно и на редкость омерзительно, он вполне сравним с протухшей рыбой, источающей вонь в прямом и переносном смысле, но никто этого будто не замечает! А всё потому, что не хочет замечать. Если отождествлять этот смердящий мир с рыбой, которая, как известно, всегда гниёт с головы, и я вынужден вдыхать сейчас «ароматы» тела, что же творится тогда с головой? Тут же я чётко осознал, что уже скучаю по своим друзьям, по всем вместе и по каждому в отдельности, ведь они так прекрасно дополняют друг друга. В общем, я скучаю по тому самому – иному миру целиком и полностью. Подобных ностальгических приступов за короткое время моего пребывания здесь было огромное количество, особенно, когда в глаза бросались очевидные признаки страстной «любви» чиновников к людям, которых они считают «быдлом». Мне даже не хочется тратить время на описание и перечисление этих признаков, жаль только ни в чём не повинное народонаселение, страдающее по вине жалкой кучки… Вот именно, жалкой смердящей кучки, и этим всё сказано.

Подливая масло в огонь, из кассетника звучал голос Высоцкого, читающего под музыку свои стихи, как он сам это говаривал, и смысл этих стихов прост, понятен и хлёсток, ибо бьёт в самую точку, а потому и прекрасен. «Чистоту, простоту мы у древних берём, саги, сказки из прошлого тащим. Потому что добро остаётся добром в прошлом, будущем и настоящем». То же можно сказать и о зле, всё давно известно и ничего нового уже не придумаешь, но какими словами это выразить, каким голосом преподнести!

Вот дорогу переходит церковник, весь облик которого говорит о его истинной сущности, ведь церковники всех мастей – те же сектанты, веками оттачивающие своё тайное мастерство околпачивания и влияния на «глупых безмозглых овец», и, надо признать, что они вполне преуспели в этом деле. А ведь алчущие скопища церковнослужителей обнаглели настолько, что смеют выдавать себя за представителей наивысшего разума на земле. Они, для пущей убедительности прикрываясь общепризнанными моральными ценностями, ловко заполняют своими мракобесными проповедями и лживыми посулами в разуме людском то место, которое лучше бы заполнить здравым рассудком. Здравым рассудком и трезвым, не задурманенным умом, знаниями, умениями, жизненным опытом и стремлением самому пытаться влиять на обстоятельства, а не перекладывать это на высшие силы и неизбежность судьбы. Очень трудно не плыть, как ромашка, по течению.

В итоге огромные полчища церковников-нахлебников всех религий и мастей по всему миру тысячелетиями существуют и паразитируют, за редким исключением, кормятся и жируют, благодаря своему умелому влиянию на разум людской. Хорошо ли это? Пусть это существует для тех, кому это нужно. Как сказал Дормидорф: «туда им и дорога!». Но какие чувства можно испытать, видя пожилого человека, несущего церковникам на свечки и всевозможные другие «необходимые» надобности последние остатки своей, уже обобранной чиновниками пенсии? Ведь пенсия, как и зарплата, должна быть минимум в десять раз больше, хотя бы, как доход незаслуженно ценящих и любящих себя «избранников» народа! Просто язык не поворачивается назвать этот доход пресловутых избранников заработанной платой.

Чиновники обирают без всякого зазрения совести всех, до кого могут дотянуться своими загребущими ручонками, они ведь даже не берут, а буквально рвут мзду. Платят гроши бюджетникам, пенсионерам и всем, кто от них зависит, обделяя и недодавая тем, кто и так всю свою жизнь исправно отдавал им всё сполна. Отдавал, отдаёт или только будет отдавать, это неважно, а важно то, что свои услуги они оценивают очень дорого, раздуваясь при этом от собственной важности и величия, намекая или напрямую требуя свою обязательную мзду. Они истинные слуги, но не народа, а своего руководства. Для того-то они и существуют, а должно быть наоборот. Зато лицемерные церковные службы они заказывают исправно у своих собратьев по ремеслу – церковников, молодцы! Как это всё называется?

В уголовном кодексе есть ёмкие и верные формулировки, но закон, как известно, на то и закон, что может поварачиваться в любом направлении. Им заведуют всё те же, опустившие сами себя ниже канализации чиновники. «Дурак сидит на дурне, погоняя дураком», только вместо слова «дурак» нужно ставить – узаконенный мздоимец, потому что не дорасти им никогда до уровня настоящего дурака. Всё это безобразие происходит оттого, что чиновникам и церковникам неудержимо, страстно хочется хапнуть, зачерпнуть полное хлебало и ни одни, ни другие что-то не очень боятся пресловутой геенны огненной! Им всё кажется, что у них там большой и хороший жирный блат. Уж кто-кто, а они обязательно смогут вовремя замолить грехи и счастливо откупиться. Как метко заметил всё тот же Высоцкий: «купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще господь замечал»!

Так эти купола, свидетельства духовного падения и морального разврата и разложения, ещё и растут, где ни попадя, словно грибы после дождя – это церковники скупают землю. К тому же так проще влиять откровенной роскошью и величием на ненадёжное и зыбкое людское сознание. Или ещё из песни всё того же Высоцкого: «церковники хлебальники разинули». Хотя он это сказал и в другом контексте, но как же точно! Так разинули, что сами захлопнуть уже никогда и не смогут, разинули вместе с чиновниками, с которыми у них теперь снова паразитическое содружество, кровососущий симбиоз. Разинули, и давай соревноваться, кому больше удастся «медку» зачерпнуть! Нет, всё-таки очень бы не хотелось, чтобы когда случится мне отправиться в мир иной или по ту сторону жизни, к тому, что останется от меня, имели бы хоть какое-то, даже самое отдалённое отношение одержимые и бесноватые мракобесы. Они же и шаманы-церковники-словоблуды любых религиозных сект, размахивающие обрядными причиндалами и бессовестно жаждущие нажиться на любом людском горе, будь то смерть близких, болезни или просто заблуждения и игра на мнительном стремлении людей обезопасить себя и верить во что-то чистое и светлое.

Потихоньку да помаленьку я добрался, наконец, до дома и, с трудом припарковав машину, неспешно направился к подъезду, загрузившись предварительно ведром с грибами и рюкзаком. Стараясь не обращать внимания на надписи в грязном «ароматном» лифте и другие, уже позабытые мной, «прелести» жизни, я оказался перед дверью родной квартиры. Пёс встретил меня радостным и искренним ворчанием, да и встреча с домашними прошла просто замечательно! Правда, в первые минуты я испытывал некое несоответствие реальности. Понятное дело, это ведь я их не видел больше месяца, соскучился и истосковался, а они-то расстались со мной всего-навсего несколько часов назад. Впрочем, женщины – удивительные создания. Чувствую, всю жизнь проживу с ними, а удивляться не перестану. Вдруг захочется им уединения, отдыха, занятий в одиночестве любимыми делами, но стоит тебе выйти за порог, оставить на полдня в покое, и, оказывается, им становится невыносимо плохо без тебя, и скорее пора возвращаться. Где логика? Зато не соскучишься…

Приготовили грибы довольно быстро. Отдельно пожарили опят с луком и картошку, тоже с луком. Жена очень любит именно такой способ приготовления этого блюда. Да и мне теперь по нраву именно он. Было на редкость очень вкусно, все отметили дивный грибной аромат. Всё же домашняя еда, приготовленная руками любимой женщины, ни с чем несравнима. Как и подобает – дружно приготовили и дружно поели. Не стал я уж притворяться сильно уставшим. Переборку, как обычно, взяла на себя моя «старшая дочка», как я её в шутку называю – она же по совместительству и любимая жена. Ох, и не нравится ей, когда я её так называю! Но ничего тут не попишешь и никуда не денешься, коли это правда, я-то ведь ни капельки не виноват, что ведёт она себя порой, как самое настоящее несмышлёное и капризное дитя. Видимо, не нравится ей сравнение даже в мелочах. Зато жена она единственная, безраздельно и непревзойдённо властвующая над моим мужским началом, разве этого мало? А «младшая» дочка, которая и в самом деле дочка, почистила картошку и лук. Я же стоял у плиты и наслаждался вознёй вокруг. Как же я, оказывается, за ними соскучился!

Мой цветущий внешний вид, кстати, не остался незамеченным. Сказали, что я не только похудел, но и загорел очень, как будто месяц меня не было. Сожалели, что не смогли поехать со мной, словно чувствовали насыщенность событий, пережитых мной.

– Ну, – шучу осторожно, – если бы я отсутствовал целый месяц, то вы бы, наверное, это заметили.

Затем я восхищённо рассказал им о том, каким грибным выдался этот год! А в лесу грибов просто-таки завались, целое море! И мне просто необходимо сходить за ними ещё хотя бы несколько раз! Естественно, в ближайшее время! Например, послезавтра. Отпустите?

Мне, конечно, неудержимо захотелось поделиться с ними впечатлениями. Я немного опасался, но сдерживать себя долго не смог. Так уж принято у нас – всегда делиться самым сокровенным, поэтому я рискнул и честно рассказал им всё по порядку, в красках и эмоциях, от начала и до конца. Правда, для начала представив это не как правдивую историю, действительно произошедшую со мной, а как мои фантазии. Дескать, пока стоял в пробке, перегрелся и решил книгу написать. История им понравилась, и они страстно возжелали услышать её продолжение. И я вынужден был сходу признаться, что послезавтра возвращаюсь в тот самый – иной мир, и отправлю им сюда, в доказательство правдивости моей истории, волшебного и могущественного красавца-мужчину, духа-исполнителя, который и подтвердит мой рассказ. Но, мало того, потом этот самый дух будет периодически появляться со свежими новостями и радовать их захватывающими и леденящими душу историями, о которых я ещё ни ухом ни рылом не ведаю, потому что они пока не произошли со мной.

Они сначала недоверчиво переглянулись, а затем принялись буравить меня своими искрящимися юмором и иронией глазками, томно при этом вздыхая, ахая и охая. Женщины!

Я же в весьма категоричной форме заверил их в своей натуральной искренности и врождённой порядочности:

– Вот вам святой крест на пузе химическим карандашом! Все эти будущие истории мне ещё только предстоит пережить. В общем, как и подобает, дух будет держать вас, голубушки, в курсе всех событий! Так что ни в коем случае не переживайте и не отчаивайтесь, ибо вы всё будете узнавать первыми.

– Ну, о-очень интересно! Просто о-очень… Первыми, говоришь? Шутник ты, однако! Грибочков, никак, переел? Аккуратней нужно быть, батенька, аккуратней.

Отвечали они, ни капельки мне, естественно, не поверив, но сделав для порядка вид, что верят, а заодно и кокетливые лица в придачу.

– И когда же это, если не секрет, появится твой волшебный и много-много чего могущий красавец-мужчина, дух-исполнитель? У нас есть к нему некоторые весьма и весьма секретные поручения, – поинтересовались жена с дочкой в один голос, игриво улыбаясь. «Вы-то уж точно не пропустите этого момента!», – подумал я, в то же время скромно сообщив:

– Появится он часов через пять после моего отъезда, а исчезнет, но не навсегда, непосредственно перед самым моим приездом. В итоге он будет с вами лишь то время, пока я буду собирать грибы. Мне будет спокойней, вам не скучно, а в дальнейшем всё можно будет легко изменить по желанию.

Они понимающе захихикали, продолжая делать вид, будто верят мне и охотно принимают мою игру. А я, глядя на них, с лёгкой грустью подумал: «как жаль, что меня не будет с вами в тот момент, хотел бы я видеть ваши милые лица, когда вы его увидите, и насладиться наблюдением ваших чувств и эмоций». Подумать-то я подумал, но сказал совершенно другое, чтобы они вспомнили об этом в нужное время:

– Да, исчезнет перед самым моим возвращением, но будет появляться по вашему желанию или тогда, когда я буду оказываться в том самом – ином мире. Это будет в своём роде прямая трансляция посредством устного вещания, выездной на дом театр одного актёра, если хотите, и двух зрителей. Между прочим – единственный в мире театр, надеюсь, вам понравится.

На том и договорились, только они не раз ещё напоминали потом и настоятельно просили меня не забыть прислать им обещанного и много-много чего могущего духа-исполнителя, говорили, что будут очень-очень его ждать. Я твёрдо их заверил и клятвенно обещал, чем только ещё сильнее развеселил. Но они никак не унимались, и весь вечер продолжали соревноваться в остроумии, подшучивая надо мной и посмеиваясь. Главное, чтобы они никому ничего не рассказывали, что я им и посоветовал доверительным тоном и почему-то шёпотом, чем вызвал ещё большую бурю восторга и последующих насмешек.

Отпущенное мне Дормидорфом время на отдых прошло быстро и незаметно, настала пора собираться в дорогу. Прощание было коротким, ведь всего-то на несколько часов и уезжаю, но страстным и, что немаловажно, до трогательной невозможности сердечным. Пока спускался на лифте, стирая со щёк губную помаду, вспомнились поэтические строки «и каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг». Как же мне хочется, чтобы у них всегда всё было хорошо!

Я не знаю, чем заслужил то, что именно эти люди стали мне самыми родными и близкими. Оглядываясь назад, мы можем проследить закономерность событий, и принимаем, как данность, благости, ниспосланные нам. Почему же мне хорошо именно с ними? Почему я испытываю не только физическую зависимость от них, но и эмоциональную, духовную? Почему на протяжении многих лет мы, не расставаясь более чем на пару дней, остаёмся интересны и необходимы друг другу? Интересные люди интересны во всём, и во всём они воспитывают себя сами и формируют, мы же видим уже результат, восхищаемся или ужасаемся, а порой и всё одновременно, мы примеряем на себя ощущения, решая, может ли нам быть близок тот или иной человек, но руководствуемся именно своими ощущениями. В данном случае, возможно, как никогда правильно мнение: подобное стремится к подобному!

Барахтаясь, ныряя и до невозможности содержательно общаясь в этом безбрежном и постоянно волнующемся море желаний и вожделений вперемешку со страстями и трагедиями, явно прослеживается одна совершенно закономерная особенность: истинные представительницы женского племени, женщины в самом прекрасном значении этого слова всё же встречаются в обыденной жизни.

Если изначально ничего не скрывать, не приукрашивать и не выставлять себя в более выгодном свете, и при этом вдруг найдётся чудо-человек, которого вы сумеете заинтересовать собой без наигранности и прикрас, а он при этом заинтересует вас, насколько же яркими и острыми могут быть тогда чувства и ощущения!

Ну, вот, кажется, и с этим вопросом я разобрался. Порой даже страшно становится от подобных скачков озарений. Удивительно, но подобный страх не пугает, а лишь приоткрывает бесконечность уровней понимания. И вот я снова в пути. С трудом, муторно и обречённо ползу в пробке по Киевскому шоссе от одного светофора к другому. Мало того, что пробки начинаются практически сразу за Внуково и это, если никакой большой хрен не улетает или не рвётся на свою дачку, так их ещё и частенько усугубляют скромные головопузые «избранники народа». Они мчатся в своих вызывающе сверкающих огоньками лакированных колесницах, приобретённых не иначе, как на нищенские бюджетные средства. Этих средств на подобную суровую необходимость всегда достаёт в избытке. А иначе откуда их столько развелось? Один за другим кортежи со сверкалками и полосатыми номерами или теперь уже вновь с особыми сериями натружено торопятся по важным и неотложным государевым естественным надобностям, которые нужно срочно и во что бы то ни стало справить. Им-то, что совершенно естественно и никак не безобразно, можно передвигаться и по встречной полосе, это даже полезно и уж точно никак не может повредить окружающим. Они несутся, чинно покачиваясь, от тупого сознания собственного величия и значимости, красных муравьёв им в штаны, вызывая своими действиями неописуемый восторг и нежную любовь окружающих.

А от их аскетического облика и отпечатанного на нём праведного образа жизни у людей лишь неудержимо растёт и крепнет неимоверная любовь и гордость за своё родимое, но такое убожеское отечество, что порой дух захватывает. Всех стоящих в дорожных заторах, образовавшихся по вине этих деятелей, этих прыщей совершенства на ровном месте, так и распирало от этой самой нежной любви и невольно возникало совершенно естественное желание подарить им… ну хотя бы цветы! Подарить просто так, хотя бы потому, что они есть – надежда, ум, честь и совесть всей нашей эпохи, к огромному сожалению. Как метко подмечено сатириком: «они были, есть, и всегда будут есть». Что ни кортеж – то сотня-другая обделённых пенсионеров с незаслуженно изуродованной необеспеченной старостью! Что ни коттедж – то много больше тысячи бюджетников с недоплаченной зарплатой в действительно прожиточный минимум, а не уменьшенный и обгрызанный до абсурда в угоду себе и своему великому руководству вредителями-короедами чиновниками. Просто с души воротит от такого изобилия разъезжающих по дорогам на красный свет и по встречным полосам убожеств, и от стоящих на престижных землях особняков некоего, некогда бывшего могучим, но никогда справедливым, царства. По поводу могучести – положение всегда спасал народ, который всё делает могуче: и пьёт, и спасает, только вот раскачивается долго-долго…

Да, нынче сложилась парадоксальная ситуация, куда ни ткни, словно фекалии в воде повсплывали на самый верх некие поганые слои. Очистить бы образовавшееся болото, и превратить тем самым в озеро дивной чистоты. Где же только взять такой дуршлаг, способный вычерпать эти нечистоты до кристально-чистой и свежей воды? Но когда-нибудь это чудо обязательно произойдёт, и тогда всё встанет на свои места, а жители этого озера, наученные горьким опытом, станут строить новую жизнь с учётом старых ошибок и, конечно, совершать новые, которые потом придётся опять исправлять. Сейчас ведь невозможно добиться ничего, не испоганившись, а должно быть наоборот – чем больше добиваешься в жизни, тем чище становишься, а иначе ничего и не добьёшься. Убогая и удручающая картина – общество с утраченной и разбазаренной совестью, пусть даже эту совесть общество терять и всячески вынуждают. Но вынуждает-то кто?

Получив свою обязательную порцию «положительных» эмоций я добрался-таки, не смотря ни на что, до отдалённой двухполосной дороги, где уже можно было получить хоть какое-то удовольствие от вождения машины.

А вот и дачный поселок, растянувшийся вдоль поля, окаймлённого со всех сторон лесами аж на целых четыре километра. Пришлось немного попрыгать по кочкам и выбоинам белой насыпной гравиевой дороги, но вскоре показалась и дача родителей – маленький щитовой домик и сарайчик с летним душем, который маячил синей бочкой с крыши, приветствуя меня. Все эти хоромы прекрасно умещались на шести сотках. Я открыл ворота и привычно втиснул машину на отведённое ей место. Затем скоренько переоделся, выпил чайку на дорожку по давней сложившейся традиции, больше похожей на привычку, всё закрыл и выключил, ничего не забыл, и вперёд, правда, без песни.

Через пять минут я уже весело маршировал по родному лесу, старательно обходя знакомый мусор и говоря самому себе, что не рожу нужно воротить скорбно и недовольно, а взять, да всё убрать! Да разве уберёшь его? А коли и уберёшь, так сразу набросают новый. Нужно в первую очередь убирать мусор, который находится в умах.

Ещё через тридцать минут средней интенсивности ходьбы я очутился в овраге совсем рядом с потайным проходом. Внимательно и осторожно осмотрелся по сторонам, хотя это и было, скорее всего, лишним, ведь лаз между мирами надёжно охранял сам себя и так просто ни за что не открылся бы, коли посторонний взгляд исподволь наблюдал бы за мной. Но кто его знает? На всякий случай надо. Конспирация никогда не повредит! А вдруг лаз не чувствует слежки на большом расстоянии и какой-нибудь заблудший грибник, раздавив чекушку и разомлев от усталости, втихаря наблюдает за мной? Хотя это вряд ли. Ну, а теперь, когда я подстраховался, уж точно всё будет в ажуре.

Привычным способом пробравшись по тоннелю, я осторожно высунул голову из отверстия в земле по ту сторону хода и сразу, к своей искренней радости, увидел поджидавших меня старых друзей, Коршана и Корнезара. Ещё не заметив моего присутствия, они о чём-то оживлённо спорили. Я на всякий случай старательно прислушался, даже уши покраснели от натуги. Затем пригляделся повнимательнее и зачем-то принюхался. Какой тут всё-таки чистый воздух!

Коршан вальяжно развалился на пышной лесной травке, как на матрасе, подстелив под себя покрывало, наверное, дабы не запачкать свой щегольской ладненький костюмчик. Только теперь к его одеянию прибавилась ещё и франтоватая широкополая шляпа из тёмно-серого фетра с большим чёрным пером. Ради справедливости нужно признать, что эта шляпа ему очень шла, ибо довольно гармонично сочеталась с костюмчиком, да и со всем его обликом в целом. Что, вполне естественно, никак не могло не возбудить праведного гнева и искреннего недовольства щепетильного до крайности Корнезара. Под локоть, на который грациозно опирался бывший чревоугодливый ворон, был подложен аккуратно свёрнутый в несколько раз плащ, очень похожий на тот, что выдал мне когда-то старина Дормидорф. Такой же плащ красовался на Корнезаре, который был очень занят тем, что недовольно, но вежливо отчитывал красавца Коршана:

– Друг мой, послушай меня! Нужно быть чуточку скромнее. Одевался бы ты немножечко проще, что ли! Не подобает нам, неутомимым борцам со злом, кичиться сей ответственной и непростой миссией! Это может быть расценено превратно! Не престало нам выделяться среди прочих, не менее достойных существ, привлекая излишнее внимание к нашим скромным персонам. Что ты вырядился, словно пижон какой? Вон и перо на шляпу нацепил! Ну, что это, любезный Коршан, как же так? Перо-то вороново?

Коршан нехотя отвечал, посасывая и жуя соломинку:

– Ну, вырядился! Ну, вороново перо! И что дальше? Не петушиное же перо мне, заслуженной птице… кхе-кхе, себе на шляпу прикажешь нацепить? Тебе-то что до этого за дело? Что я, цивилизованный и умный человек, должен одеваться, словно полудикий воин с равнин в какие-нибудь собачьи обноски или полуистлевшие шкуры животных? Не бывать этому! Или прикажешь мне, мне-е, одеваться как ты… что ли? Ну-у, прикажешь?

Последнее было сказано с явной издёвкой. Корнезар обиженно встрепенулся и с достоинством оскорблённой добродетели слишком членораздельно произнёс, чеканя каждую согласную букву:

– А что это, позволь узнать, тебе, любезный Коршан, не нравится в моём скромном облачении?

– Вот-вот, сам и признался! Все слышали? Вот, эта самая твоя скромность, особенно в твоём облачении, я уже молчу про всё остальное, мне и не нравится, – выпалил защищавшийся Коршан, а его блуждающий и ищущий поддержки взгляд упал на мою голову, вот уже несколько минут торчавшую из земли.

– Ну, наконец-то, мы тебя заждались совсем, а ты торчишь там себе. Да ещё и наблюдаешь за нами втихаря! – воскликнул он.

А Корнезар добавил:

– Давай, выбирайся скорей, и в путь, время не ждёт!

Приняв мои вещи, они помогли мне выкарабкаться из дыры, просто-напросто подняв за обе руки, и только тогда я заметил старых знакомых – лосей, пасущихся неподалёку. Лоси вежливо и, как мне показалось, радостно поприветствовали меня. Затем один из них подошёл к Коршану, и тот привычным жестом протянул лакомство в зажатой ладони. Лось благодарно запыхтел, как паровоз, и аппетитно захрумкал сухариком с чесноком, блаженно закатив при этом глаза. Звук был такой, будто кто-то остервенело разминал сухари в пустом жестяном ведре. Я узнал по запаху, что это были именно ржаные сухарики с чесноком. Значит, лось был умело «заминирован» и, судя по его распёртым и раздутым бокам, времени до начала извержения осталось мало. Я сразу всё понял – то был старый и знакомый фокус.

Коршан, лукаво улыбаясь, подмигнул мне и заговорщицки зашептал:

– Садись быстрее на него и поезжай первым.

Затем он протянул мне мой старый плащ и сказал:

– На, Дормидорф просил передать, кстати, каверза и духи-исполнители в кармане.

– Очень даже кстати! А то я чуть не забыл о данном мной обещании, – ответил я, надевая плащ и доставая мешочек с духами.

Все непонимающе посмотрели на меня, но вместо объяснений я приступил к действиям. Бросив камушек на землю и дождавшись появления духа-воина, правда, в данный момент, скорее просто исполнителя, я самым подробнейшим образом объяснил задачу на ближайшее время по предоставлению обещанных и долгожданных информационных услуг моей развесёлой семейке. Лось терпел, жалобно поглядывая на меня влажными глазами, а я торопился, как мог.

Разъяснения длились недолго. Сообразительный исполнитель всё сразу понял. Он был готов хоть сейчас отправиться выполнять задание, но мне неожиданно пришла в голову одна замечательная мысль, на мой взгляд, очень даже остроумная! Как же я только раньше до этого не додумался? Дабы мои прелестницы не сделались заиками, я попросил духа принять облик милой и сухонькой дряхлой старушенции, однако ещё полной сил и темперамента для борьбы с невежественностью во всех её омерзительных проявлениях. Нужна была простецкая волевая старушка, похожая, как я себе это представлял, на непомерно принципиальную домоправительницу или строгую учительницу-воспитательницу, какими они были двадцать лет назад, подрабатывающую после основных занятий в школе ещё и в группе продленного дня. Взять такую правильно выдержанную славную учительницу, в меру раздражительную и хорошенько утомлённую, это после целого-то дня, проведённого с милыми детишками! Любой бы взвыл белугой! А ей хоть бы хны! Взять и как дать ей точку опоры! А она возьмёт и запросто перевернёт весь мир! Подобная женщина мне и была нужна, и я остался доволен тем, что предстало моему искушённому в подобных делах взору. Мне сразу захотелось выйти из класса. В общем, получился тот ещё наборчик достоинств! И ещё неизвестно, что было бы лично для меня предпочтительнее: встретиться в узкой подворотне с озверелой шпаной, имея в руках отполированный ломик, или получить такой вот долгоиграющий подарочек! И одета бабушка должна быть соответственно, чтобы с лёгкостью вышибать у любого встречного-поперечного потоки ностальгических слез умиления. Фланелевый халатик, даже на расстоянии приятно пахнущий трогательной древностью, вполне подойдёт. Ещё совершенно необходимы для полноты картины золотое пенсне и стоптанные, ветхие, но ужасно тёплые домашние тапочки, с торчащими из них натруженными ногами в слегка спущенных, вязаных тройной толстой шерстяной нитью, высоких носках. Хотя носки лучше уж пускай больше будут похожи на гольфы. А ноги, это отдельная песня! Они должны обязательно быть с выпирающими в самых неожиданных местах старческими косточками и слегка кривоватыми, причём их кривизна обязана временами менять своё направление, и, желательно, на диаметрально противоположное, чтобы скучно не было, а то ведь надоедает смотреть на одно и то же. А толстые носки-гольфы! Эти перештопанные носки должны обязательно быть очень старые, со следами целого множества счастливых и плодотворных брачных союзов шкафной моли. Такие носки, одетые поверх рейтуз – самое оно! А видавшие виды рейтузы с лямками на пятках!

Мне уже стало весело, а что будет с ними? На седой и умудрённой жизненным опытом голове непременно должен быть кружевной чепчик с рюшечками, расшитый бисером. А ещё старушка обязана иногда зябко и нервно кутаться в тёплый клетчатый плед с несколькими большущими заплатками. Ну, и всякие там другие мелочи на усмотрение самого исполнителя. Я воочию тут же увидел воссозданную по моему описанию старушку «божий одуванчик» с большой волосатой не то родинкой, не то бородавкой на носу. Но ощущение было, будто у неё там прилипло нечто. Я чуть не упал от восторга и переполнявших меня радостных предвкушений! Это была очень удачная импровизация духа!

Да, думаю, скучно ни ему, ни моим деточкам никак не будет, по крайней мере, в самое ближайшее время, а там ещё что-нибудь придумается, надо же мне их периодически хоть как-то развлекать? Особенно меня порадовало выражение трогательной и невинной наивности на бабулькином морщинистом лице. Наивность явно была замешена на упрямом и злорадном ехидстве. Получилось то, что надо! Я, а за мной и все остальные чуть не лопнули со смеха, естественно, от радости за тех, кому предназначался этот скромный дар. Ох, ну и фру-укт этот дух-исполнитель, чует моё сердце – он или она ещё устроит весёлую жизнь моим красавицам… или они ей. Что ж, посмотрим, кто кого! Я даже не удержался и попросил бабушку ни в коем случае не скупиться на важные и нужные житейские советы и посильную помощь по хозяйству, мои это любят! То-то они обрадуются, а потом наверняка будут меня ужасно благодарить и пытаться отплатить чем-нибудь хорошим! А я им так небрежно скажу: «Да, пожалуйста, чего уж там? Не берите в голову. Не стоит благодарности, пустяки»… и с нетерпением буду ожидать ответного сюрприза.

Все так смеялись, что чуть животы не надорвали, только одному вспученному лосю было не очень весело. Его крутые бока плавно вздымались, но он мужественно терпел, по всему видно, из последних сил. Я начал серьёзно опасаться, как бы он вообще сейчас не взлетел на воздух, словно воздушный шарик, из которого выбило пробку, и не упорхнул в безоблачную высь с характерным маломелодичным звуком! Но нашему терпеливому страдальцу осталось ждать совсем немножко, ибо мы с бабулькой почти закончили.

Я остался очень доволен старушкой и, убедившись, что её, родимую, при всём желании невозможно было испугаться, ибо она даже в самом крайнем случае ничего другого, кроме умиления вызвать не могла, отпустил её, прослушав напоследок колыбельную песенку в её оригинальном исполнении. Сделал я это лишь для того, чтобы убедиться, что и голос у неё соответствует внешности. Я ведь страстно желал усилить положительное впечатление и устроить моим домашним неожиданно приятный сюрприз! Я обязал бабушку изредка, в минуты, когда все разговоры вдруг смолкнут, исполнять им какие-нибудь жалостливые, можно и колыбельные песенки, но лучше песенки старорусских бродяжек заунывным и срывающимся скрипучим голоском. Исполнять песнопения следует до тех пор, пока они не проникнутся искренним уважением к фольклору и любовью к настоящей народной песне. Ударим старушкой по попсе! Думаю и искренне надеюсь, что сюрприз удастся на славу, а я получу сразу по приезду по заслугам! В хорошем смысле этого слова. Оказалось, что мне действительно были необходимы добрые свидетельства их искренней благодарности, выраженные каким-нибудь особым, оригинальным и очень приятным для меня образом! Вот половину дела для этого я уже сделал, остались сущие пустяки! И тогда я стану совершенно счастливым человеком, буду наслаждаться и нежиться в лучах их неугасающей любви и ласковой заботы всю оставшуюся жизнь!

Дух отправился выполнять поручение, а Коршан превратился в ворона, но и не думал улетать, а по-хозяйски взгромоздился мне на плечо, дождавшись, когда я, наконец, оседлаю лося. Ну и раздуло несчастного лосика, доложу я вам! Мне даже сидеть было неудобно. Но ничего, сейчас всё пройдёт или выйдет. Кое-как, покачиваясь, тронулись в путь. Мы с Коршаном впереди на лосе, а Корнезар на лосихе сзади. Корнезарка наивно полагал, что находится в полной недосягаемости от издевательских шуточек коварного Коршана и преспокойно, мерно покачиваясь в седле, ехал себе, находясь как раз на линии прямой наводки.

Через некоторое время наш лось испустил, наконец, вздох или, скорее, долгий-долгий выдох облегчения, и практически мгновенно его бока уменьшились в объёме чуть ли не вдвое. Одновременно с этим чудесным целительным облегчением сзади послышались сначала удивлённые, а затем и возмущённые возгласы, как со стороны Корнезара, так и со стороны лосихи. Посыпались незаслуженные упрёки и угрозы, доходившие вплоть до физической расправы, причём не только в отношении ни в чём неповинного лосика, но и Коршана и, что вообще из ряда вон выходящее, меня! Уж я-то в чём провинился? Ведь я практически ни ухом ни рылом не ведал о готовящемся заговоре, это же просто произвол какой-то! Я так прямо и сказал:

– Это есть естественный органический процесс! Ну, подумаешь, газики! С кем не бывает? Чего обижаться-то? Правда, Коршан?

Коршан был со мной полностью солидарен, он считал так же, как и я, совершенно искренне разделяя мою точку зрения, о чём и не побоялся заявить смело, честно и откровенно во всеуслышание. Но он был не понят и, мало того, что осмеян, так ещё и обруган. И опять мне досталось, теперь уже заодно с ним, совершенно, я считаю, ни за что. Лось насупился и обиженно молчал. Мы тоже сделали вид, что обиделись за компанию. Затем Коршан осуждающе закрякал и взмыл ввысь, а мне пришлось и дальше выслушивать их преувеличенные жалобы на испорченный воздух. В конце концов нам с ароматным лосём пришлось пропустить вперёд истинных возмутителей спокойствия и баламутов – лосиху с Корнезаром, спевшихся на почве общих интересов, а самим плестись в хвосте.